Любовная петля

ГЛАВА 19

Май, 1660

Звонят колокола в лондонском храме. Праздничный город ликует от новых надежд на будущее – возвращается король. Тяжелые годы английской республики закончились.

Из провинции хлынули в Лондон тысячи людей, чтобы повеселиться на празднике, повидаться с возвратившимися из ссылки семьями и засвидетельствовать свое почтение и преданность монарху.

– Слышали, что король Чарльз заметил вскользь? – раздавалось тут и там. – Что если бы у Стюартов в Англии было столько друзей, сколько ему клялись в верности, то его отец никогда бы не потерял трон, а он сам не провел бы десять лет в ссылке.

Несмотря на такой цинизм, Чарльз был признателен всем, кто шел за ним. Его жизненным правилом стало – идти на компромисс с себе подобными.

Лорд Стразерн со своей семьей отправился в Лондон, но больше для того, чтобы увидеть Томаса, чем участвовать в празднестве. Он не собирался подавать петицию монарху о возвращении земель, потерянных за годы войны. Стразерн считал, что ему и так есть за что благодарить бога: Томас благополучно вернулся домой, Алиса по-настоящему счастлива в браке. Единственное, что его беспокоило – это Пруденс, которая продолжала сходить с ума по Цедрику Инграму, попавшему с тех пор в немилость к жителям Западного Истона – они избегали его.

Комнаты, которые они сняли в Лондоне, находились на первом этаже бревенчатого дома с выступающим на улицу развалившимся углом. Под окнами постоянно слышался шум, грохот повозок по булыжной мостовой и громкие пьяные голоса веселившихся людей. Но и в таком досадном окружении Стразерн рад был получить эти комнаты – три спальни, гостиную и кабинет – неслыханная роскошь в столице во время празднования. Лорд Стразерн мог теперь приглашать своего сына на семейный обед, после того как семья несколько дней обедала в общей столовой.

В одну из первых встреч возникла некоторая напряженность между Филиппом и Томасом, но Томас быстро усваивал искусство компромисса, а Филипп уже давно овладел этим навыком. Как только Томас понял, что его сестра счастлива в браке, он охотно признал Филиппа членом семьи. Теперь, когда самообладание вернулось к его сыну и зятю, Стразерн мог главенствовать за столом, где в согласии и гармонии сидела его семья. Это вселяло в него такую радость, как возвращение короля. Возможно, даже более весомую.

Разговор свободно шел на различные светские темы. За блюдом из голубей последовали карп и вареный каплун. Но всеобщий восторг вызвал говяжий окорок, поджаренный на вертеле. Трапезу дополняли несколько бутылок кларета, а когда принесли фруктовый торт, всякая напряженность между круглоголовым и роялистом исчезла.

Лорд Стразерн заказал бутылку бренди старой выдержки, чтобы завершить парадное торжество, и, когда он наполнял бокалы, Томас в раздумье взглянул на него:

– Папа, тебя пытались когда-нибудь обвинить в неучтивости с сэром Эдгаром Осборном?

– Мне говорили, что Осборн обвинял меня в государственной измене, – мрачно сказал Стразерн, – но, к счастью, ему не очень-то поверили, он не смог доказать свое обвинение. Кажется, что его неспособность выполнить предназначенную миссию лишила его многих преимуществ. Его донесения не вызывали доверия руководителей, более того, ему не доставало ума понять, что я действовал не как изменник, а как оскорбленный человек.

Стразерн взглянул на Филиппа:

– Я должен поблагодарить Филиппа: используя свое влияние, он сумел обеспечить то, что всего несколько человек признали версию Осборна.

С некоторым облегчением Томас сказал:

– Тогда мне не придется говорить с королем от твоего имени.

Едва заметная нежная улыбка тронула губы Эдварда:

– Нет, спасибо за предложение. Безмерно рад возвращению Его Величества, но я свободный человек, и мне не нужно ни места при дворе, ни моих земель. Моя семья снова вместе – вот все, что меня утешает.

Томас повертел вилкой в своей тарелке, потом осторожно сказал:

– Есть еще один вопрос, который, по-моему, надо обсудить, прежде чем забыть о прошлом.

– Что это может быть? – с любопытством спросила Алиса.

– Цедрик Инграм, – невозмутимо сказал ее брат. – Сегодня король получил от него петицию.

– От Инграма? О чем? – резко и требовательно спросил Стразерн.

– Он объявил себя преданным роялистом, на собственность которого неблагоприятно повлияло правление круглоголовых.

– Он требует компенсацию?

Томас кивнул, улыбаясь негодованию, отразившемуся на лице отца.

– В некотором роде, он хочет получить место при дворе.

Пораженные, все замолчали, потом Пруденс осторожно спросила:

– Он его получит?

– Возможно. Брат Инграма, граф Истон был в ссылке с королем, их семья связана кровными узами с наиболее влиятельными магнатами в стране. Его Величество знает, что сделал Цедрик, но не хочет, едва вступив на престол, враждовать со старой знатью. Он найдет Цедрику такое место, где тот не принесет вреда.

– Такого места нет при дворе, – мягко сказал Филипп.

Неожиданно Томас сделался усталым.

– Возможно и нет, но что же делать Его Величеству? Если он твердо откажет Цедрику Инграму, тот непременно навредит где-нибудь. По крайней мере, король Чарльз и его сторонники смогут следить за ним, если он будет при дворе.

Пруденс нахмурилась. Она не видела Цедрика с момента ее похищения, и нездоровая страсть к нему не ослабела.

– Томас, ты уверен, что не ошибаешься? Я не могу понять, зачем господин Инграм объявил себя истинным роялистом. Ведь своими словами и делами он подтвердил, что предпочитал протекторат!

– Но лорд протектор потерял власть, и Цедрику пришлось искать новые способы продвижения, – мягко сказала Алиса и добавила немного жестче:

– Кажется, он их нашел.

– Но… – Пруденс помолчала, – его действия не совсем честные, правда?

– Да, дорогая, не совсем, – в задумчивых глазах Абигейл мелькнула надежда – может быть, в конце концов, удастся избавить Пруденс от ее сумасшедшей страсти. – Томас, а возможно сделать так, чтобы Пруденс пожила при дворе некоторое время? Я думаю, что это был бы для нее неоценимый опыт.

– Я узнаю, – ответил Том, немного удивившись.

Филипп, угадавший мысли Абигейл, очень тонко намекнул Томасу, но чтобы не ожесточить Пруденс:

– Как вам хорошо известно, Лайтон, жизнь при дворе открывает такие черты характера в человеке, о которых никто не подозревает. Ваша сестра будет познавать, что происходит в большом мире. Может быть, она сумеет понять, что Западный Истон – лучшее место… – что означало, если Пруденс увидит Цедрика в более широком «сценарии» жизни при дворе, она сможет понять, что он за человек. Или она с таким же успехом сможет привлечь внимание какого-нибудь придворного, более подходящего для создания семьи, чем Цедрик.

Томас задумался:

– В самом деле, я узнаю. Тебе хотелось бы быть при дворе, Пру?

В глазах Пруденс зажегся решительный огонь.

– Больше чем что бы то ни было, Томас! – она хлопнула в ладоши от восхищения. – Только представь! Я смогу каждый день видеть короля. Я! Ох, я так взволнована!

Томас засмеялся:

– Не волнуйся так. Я еще не нашел там для тебя место.

Пруденс весело засмеялась:

– Но ты найдешь, Томас! Я знаю, ты найдешь! – она повернулась к сестре. – Ты мне завидуешь, Алиса? Если бы ты не вышла замуж за Филиппа, ты бы тоже могла оказаться при дворе.

Воцарилась напряженная пауза, пока Алиса не посмотрела на Филиппа. Улыбка на ее лице была строгой, сдержанной и очаровательной.

– Я бы потеряла меньше, чем нашла сейчас, – мягко сказала она. – Филипп – самое дорогое, что есть в моей жизни, и я никогда не была бы так счастлива, если бы мы не были вместе.

– Поэтому ты бросилась замуж? – непочтительно спросила Пруденс.

– Я никуда не бросилась! – возразила Алиса. – Мы ждали три месяца. Три долгих месяца! – Она одарила Филиппа поддразнивающим взглядом. – И я не уверена, что мой муж захотел бы отложить наш брак на более поздний срок.

– В конце концов, соседи не смогут сказать, что ты ждала ребенка и вынудила Филиппа жениться на тебе, – практично заметила Абигейл. – Подождав три месяца, ты дала всем ясно понять, что брак не был поспешным союзом, возникшим из-за ребенка.

Алиса вздохнула:

– Я знаю, что ребенок, слишком рано появившийся на свет после вступления в брак, был бы поводом для сплетен, но сейчас мне хотелось бы его иметь.

Она с любовью взглянула на Филиппа:

– Ребенок Филиппа заполнил бы мою жизнь.

Пруденс скорчила гримасу:

– Ну, а я предпочла бы быть при дворе.

Алиса улыбнулась:

– Может быть, именно это тебе и нужно сейчас, но когда ты встретишь человека, которого сможешь полюбить так, как я люблю Филиппа, ты будешь думать по-другому.

Позднее, этим же вечером, когда все легли спать, Филипп спросил Алису:

– Значит ты хочешь иметь моего ребенка, да?

Он коснулся уголка ее рта, и Алиса сладострастно вздохнула:

– Больше всего на свете.

Его рука медленно поползла вниз, лаская ее.

– Давай побеспокоимся о нашем будущем ребенке сегодня.

Она повернулась к нему:

– Ничего не имею против.

Их губы соприкоснулись в сладостном объятии, уже по привычке открывающем дорогу страсти. Тела слились в наслаждении и подспудной надежде – создать новую жизнь. Потом они спокойно лежали, соединенные любовью и единодушными мыслями о будущем.

– Филипп, – тихо сказала Алиса.

Он лежал, закрыв глаза, а на лице блуждала едва заметная счастливая улыбка:

– Гмм?

– Если бы Томас смог добиться места для тебя, ты бы хотел вернуться ко двору?

Он широко открыл глаза и пронзительно посмотрел на нее:

– Ты бы хотела быть при дворе? Если так, Алиса…

Она прижала палец к его губам, не позволяя ему договорить:

– Я тебе уже сказала, что счастлива в Эйнсли. Но ничего другого никогда не знала в отличие от тебя. Твой отец был влиятельным человеком при дворе, и ты вырос там. Иногда мне интересно, тоскуешь ли ты по той жизни.

– Никогда, – сказал он, вновь привлекая ее к себе. – Все, чего я хочу, Алиса, это тебя. Твоей любви, твоего счастья, твоих желаний. Если ты хочешь, мы поедем жить в Лондон, но не по моему желанию.

– Тогда не будем этого делать, – она прижалась к нему. – Обними меня, Филипп, и скажи, что ты меня любишь.

– Всем сердцем, Алиса! Я благословляю тот день, когда Эдгар Осборн предложил мне поехать в имение, которое я унаследовал, дав обещание следить за роялистами. Бесчестное начало привело меня в твою жизнь, и я счастлив. Ты – мое очищение, моя вторая жизнь, я не могу без тебя.

Она коснулась его лица.

– А я без тебя… Я люблю тебя, Филипп, мой круглоголовый! Раньше я бы ругала себя даже за мысль, что хочу быть женой своего врага. Но ты научил меня тому, что честь, вера и верность не знают границ и политических симпатий. В тебе есть все, что я хочу видеть в муже, и с годами наша любовь станет только сильнее, – ее взор затуманился. – Вместе мы поможем создать новую Англию, где люди разных убеждений смогут жить свободно и счастливо.

– Вместе, – как эхо, повторил он, прижимая ее к себе. – Навсегда вместе.

В небольшом городке Западном Истоне каждый знал друг друга, поэтому новость о визите Томаса Лайтона очень скоро стала достоянием гласности. И Барнаус Вишингем принимал в этом непосредственное участие. Его жена – добропорядочная женщина! – ежеминутно должна была знать, где обитает ее благоверный. Беспокойство оставляло ее, только когда муж находился в своей кузнице недалеко от дома. Но стоило ему ненадолго отлучиться по возложенным на него делам комитета роялистов, как буря негодования обрушивалась на бедные плечи безутешной супруги. Но Барнаус Вишингем, замеченный самим королем Чарльзом в те дни, когда с его помощью скрывался в недрах Западного Истона, поклялся в верности роялистам и взял на себя ответственную миссию – быть связующим звеном между Стразерном и западноистонскими рабочими.

Наделенный редкой физической силой, Барнаус вряд ли кого боялся и всегда вступался за слабых, притесняемых официальной властью.

Стразерн уважал и считался с мнением Вишингема, поэтому так же легко добился его расположения, как в свое время король Чарльз навсегда обратил Вишингема в роялиста.

Д аристократам, подобно Цедрику Инграму, Вишингем относился с предубеждением. Беспокоить их своим вниманием – считал ниже собственного достоинства. С Цедриком Инграмом и другими был просто вежлив и не более, отдавал им должное, выполнял на совесть для него работу, но никогда не смог бы стать близок ему. Цедрику приходилось ждать исполнения им заказов, как и любому другому жителю города.

Стразерн в подробностях рассказал Барнаусу о приезде Томаса и спросил, согласен ли он быть дозорным. Польщенный приглашением, Барнаус тут же согласился. Он немедленно, сообщил об этом своей жене Руфь, так как хотел заблаговременно подготовить ее к тому, что через две недели будет отсутствовать в полночь и бродить по пляжу. Предвидя возражения, он намеревался покончить с ними заранее, чтобы не воевать со своей женой в ночь приезда Томаса.

Его добропорядочная жена, естественно, не обрадовалась планам, но единственное, что она могла сделать, это доходчиво объяснить ему, что он такое значит, ввязываясь в скользкое дело. Руфь далеко не чувствовала такой любви к монарху, как ее муж. В ней не оставалось сомнения на тот случай, куда угодит ее благоверный и чем это кончится, когда его поймают. Однако Барнаус отказался слушать ее разумные доводы и упрямо стоял на своем. Руфь поведала о безудержном гневе сестре, с которой делила все проблемы семейной жизни…

Сестра Руфи была замужем за городским столяром и очень завидовала, что Барнаус, а не ее муж, представляет рабочий класс в комитете роялистов Западного Истона. Одержимая политической ревностью, она рассказала мужу о времени и месте встречи и начала настаивать, чтобы и он был там вместе со всеми. Но ему легче было соврать, чем отправиться ночью туда, где совершаются опасные противозаконные действия, поэтому объявил всем родственникам, что приглашен туда, а для пущей важности и в доказательство правоты сказанного обнародовал время и место встречи Томаса Лайтона. Приятно удивленные родственники сочли своим долгом поведать любому и каждому беспокойную тайну. Таким образом, новость знали все, как будто прочитали о ней в лондонской газете.