Любовная петля

ГЛАВА 7

После ухода Филиппа в обшарпанной комнате повисло гробовое молчание.

– Ну и ну, – наконец выдавил лорд Стразерн, – как вы на это смотрите?

– Я бы не подумала, – начала Абигейл, – что человек, воспитанный на королевском дворе, может говорить так грубо.

– Возможно, ты права… Но человек честный, рассерженный несправедливостью, неожиданной для него, может так говорить, – уверенно произнес Стразерн. – И вообще, мне нравится, как держится Гамильтон: беспокоится о своих соседях; решительный, но не властный; поступает без оглядки на то, как это будет воспринято. Более того, Филипп серьезно заинтересовался Алисой, и он подходит моей упрямой дочери.

– Папа, – смутилась Алиса, – мы едва знакомы с ним! Ты просил выяснить о нем все, а я не узнала ничего. Он постоянно уходит от разговора на тему политики, не затрагивая важных вопросов.

– Каких, например? Подумай хорошенько, Алиса! Если этот человек не тот, за кого выдает себя, я должен предостеречь жителей Западного Истона о его неблагонадежности. И они откажут ему в любезности. Жизнь в Эйнсли станет для него невыносимой… Если же ты не права в своей оценке, то подвергнешь испытанию невинного человека.

Алиса замолчала. В мыслях вставал Филипп Гамильтон, рискующий прошлой ночью своей свободой, может быть, даже жизнью ради того, чтобы спасти ее от круглоголового… А раньше?.. Как искрились его глаза, как с обожанием он смотрел на нее, и каким серьезным было его лицо – он искренне уважал ее… А было, когда она заставала его врасплох, он пытался скрыть эмоции и уклонялся от разговора о пребывании на континенте, в ссылке, и мыслях о политике.

Кто он, роялист – или круглоголовый?

И нужно ли уличать Филиппа перед жителями Западного Истона, чтобы они стали презирать его только за то, что он позволил себе скрывать свои мысли? В чем могла она обвинить его?..

Но могла ли она оправдать сэра Филиппа за недостаточностью улик в то время, когда Томас находился в Англии и подвергался опасности?

Алиса ощущала на себе пристальный взгляд отца, ожидающего ее ответа, но торопиться не стала. Нелегко было ей принять столь ответственное решение.

– Я считаю сэра Филиппа порядочным человеком, папа. И не думаю, что это он выдал Томаса солдатам. Но я его недостаточно хорошо знаю, чтобы сказать, можно ли ему оказывать доверие в дальнейшем.

Эдвард тяжело вздохнул и присел возле жены на диван.

– Я начинаю уставать от этого постоянного недоверия. Достаточно того, что человек порядочный. Неужели мы всегда должны задавать себе вопрос: на чьей он стороне?

Абигейл с одобрением похлопала мужа по руке:

– Вот ты и ответил на свой вопрос, дорогой. Благородный человек не предаст друга. Если ты решил, что сэр Филипп именно такой, тогда ты волей-неволей будешь доверять ему.

Стразерн порывисто перевел дыхание.

– Отличная мысль, дорогая! Сэр Филипп смог бы быть ценной находкой для нашей организации. У него есть все необходимые качества, и он внесет свежую струю в наши дискуссии.

Алиса продолжала сомневаться:

– Ты уверен, папа? Пока Томас в Англии, не опасно ли принимать в такое время нового человека в наше общество?

Она с беспокойством ждала его ответа, полагая, что ее слова он отнесет к обычным женским страхам. Но отец молчал, и сердце Алисы упало.

– В какой-то степени ты права, дорогая. Томас очень уязвим сейчас. Где-то среди нас есть предатель, и – как, отметил Филипп – глупо было бы надеяться нас благополучный исход. Практически, любой в деревне мог выдать властям приезд Томаса, включая и самого сэра Филиппа. Но! – воскликнул Стразерн, – не думаю, что это дело рук Филиппа Гамильтона. У меня такое ощущение, что тогда он не стал бы рисковать, спасая нас вчера ночью, и не пришел бы сюда сегодня.

– Итак, ты принял решение, – с облегчением произнесла Алиса.

– Королю действительно нужна поддержка, особенно сейчас. Если он решит вернуться, потребуется, чтобы за ним пошло как можно больше преданных людей. Что касается Тома, то даже лучше, если с нами в опасное время окажется рядом такой человек, как сэр Филипп. Мне нужно узнать его мнение о том, своевременно ли сейчас восстание и насколько оно может быть успешным, сумеем ли мы поднять людей и обеспечить их припасами. Он многое внесет в наше обсуждение.

– Наверное, мне больше не надо вдохновлять его? – разочарованно спросила Алиса.

Ее отец понял все и улыбнулся.

– Если ты не сочтешь это необходимым, то, конечно, не надо.

Алиса заходила по комнате от стола к стене. Она бесцельно поправляла свечи в простых оловянных подсвечниках, стояла спиной к родителям и думала, что делать. Потом повернулась с расстроенным лицом.

– Цедрик Инграм приходил за ответом. Если я буду продолжать одаривать вниманием сэра Филиппа, Цедрик решит, что предпочитаю нашего соседа. Он станет ревновать.

– Немного ревности не повредит Цедрику Инграму, – резонно произнесла Абигейл, со светской улыбкой взглянув на Алису. – Ты красивая девушка, Алиса. Я всегда считала, что в округе слишком мало подходящих джентльменов. Ты заслуживаешь, чтобы джентльмены сражались из-за тебя. Господин Инграм должен понимать, что между вами нет законной связи и желательно настаивать, чтобы она появилась.

Алиса почувствовала признательность мачехе, у которой в свое время не было такой возможности, какая есть у Алисы, и о чем она, естественно, сожалела. В свои двадцать четыре года Абигейл должна была уехать из маленькой деревушки на севере Англии, чтобы взять на себя заботу о двух детях, сыне и дочери ее недавно овдовевшего двоюродного брата, лорда Эдварда Стразерна. Долгие годы их брак был просто удобной сделкой, но незаметно для обоих перерос в любовный союз. Таким образом, у Абигейл не было возможности выбирать из многочисленных поклонников. И несмотря на то, что ее замужество стало счастливым, это обстоятельство отложилось в сознании как жизненная несправедливость.

В поддержку жены Стразерн добавил:

– Если Цедрик Инграм поднимет шум, предоставь его мне, дорогая. А в отношении сэра Филиппа поступай так, как велит тебе сердце. И что бы ты не решила, наша поддержка тебе обеспечена.

С необычайным очарованием Алиса заулыбалась.

– Спасибо вам! Да мне хотелось бы видеть и дальше ухаживания сэра Филиппа. Может быть, из этого ничего не выйдет, но… – она свободно и счастливо рассмеялась, – посмотрим, будущее покажет.

В эту темную ночь в лесу было затишье. Письмо, полученное Филиппом Гамильтоном накануне, скорее приказывало ему, чем просило, явиться в полночь в небольшую рощицу на вершине горы. Это послание спасло Филиппа от необходимости самому искать встреч с Осборном, чтобы тот узнал, что он не станет терпеть лейтенанта Вестона, угрожающего жителям Западного Истона.

По привычке Филипп прибыл на вершину горы задолго до назначенного срока. Он не собирался уступать Осборну возможность быть хозяином в его же собственном лесу и приезжать на место встречи, когда ему заблагорассудится.

Надвинувшиеся тучи скрыли луну, и тропинка, ведущая на вершину горы, была почти не видна. Из подлеска доносились какие-то звуки. Филипп подумал, что это почуявшие надвигающуюся бурю дикие звери убегают в свои логова. Только неосторожные люди вышли сегодня из дома, и немногие из них пришли сюда.

Он ждал в укрытии, рассеянно поглаживая губы своей лошади и прислушиваясь к звукам, способным сообщить ему о приближении Осборна. На нем, как и в ту ночь, когда приехал Томас Лайтон, был теплый кожаный дублет, который выдавал его военное прошлое. Кожа была поношенной и мягкой, и если бы лорд Стразерн или его дочь поближе взглянули на нее, они бы сразу спросили, почему человек, проведший несколько последних лет в ссылке, носит такую немодную и старую одежду. Но Филиппу нравилось, что она согревает – особенно такой ненастной весенней ночью – и его не беспокоило, что могут сказать об этом люди.

Проходило время, и становился более влажным воздух. Филипп подумал, что скоро начнется буря и если Осборн не поторопится, то они оба попадут в нее.

Минут двадцать спустя после условленного времени Осборн, наконец, явился. На нем был обычный черный камзол и кюлоты, позволяющие ему не выделяться в темноте. В этой одежде он походил на ночное чудовище. Его лицо казалось плоским бледным пятном под широкополой черной шляпой.

– Эти проклятые леса темнее царства теней самого Гадеса![12] Я десятки раз сбивался с пути, прежде чем нашел тропинку! Чертова деревня! В следующий раз встретимся в более цивилизованном месте.

– В таком, как гостиница, где вы остановились? – сардонически произнес Филипп. В отличие от раздраженного Осборна, он прекрасно владел собой. – Это будет великолепно! Вся округа узнает, что пуританин из Лондона встречается с иностранцем, проживающем в Эйнсли.

Осборн насторожился:

– Я не останавливаюсь в Западном Истоне.

– А я это знаю, – так же кратко ответил Филипп. Он немного пожалел о своей саркастичности: сэр Эдгар Осборн был проницательным человеком и быстро улавливал нюансы, которые другой человек просто не заметил бы. – В Западном Истоне нет подходящей гостиницы. Вы, должно быть, устроились где-то недалеко от города, иначе не могли бы так хорошо знать о происходящих в нем событиях.

– Абсолютно верно, – улыбнулся Осборн, явно довольный тем, что Филипп не знал, где находится его убежище. Самым нелепым во всем этом, по мнению Филиппа, было то, что Осборн желал, чтобы его резиденция оставалась засекречена.

Но для Филиппа секретом это не было. Сразу же после прибытия в Эйнсли Филипп решил – чем больше он узнает о сэре Эдгаре Осборне, тем в большей безопасности будет находиться. Поэтому однажды вечером он последовал за лондонцем к его пристанищу незаметно. Осборн остановился в ветхой гостинице в нескольких милях от Западного Истона. Еще с войны это местечко переживало большие трудности, хотя и раньше не было столь респектабельным и доходным.

Когда-то сделанное на совесть, сооружение имело крепкие стены, но фундамент пошатнулся, и крышу надо было ремонтировать. Снаружи гостиницу долго не белили и не красили, поэтому штукатурка кое-где отвалилась и обнажила голое дерево.

Разваливающаяся конюшня, пристроенная к стене здания, в длину была больше, чем в ширину. Это придавало неуловимое сходство с королевским двором, где высокопоставленные гости оставляли своих лошадей и кареты на попечение слугам.

В ту ночь, когда Филипп пошел за Осборном, он наблюдал, как тот позвал конюха позаботиться о его лошади, но в такой поздний час даже те слуги, которых могло себе позволить это заведение, давно ушли спать. Филипп получил огромное удовлетворение, наблюдая, как высокомерному Осборну пришлось самому чистить свою лошадь.

– Хватит о гостиницах, – твердо продолжал Осборн, не подозревая о мыслях Филиппа. – Я хочу услышать отчет о том, что вы за это время узнали. Два дня назад вы упустили прекрасную возможность – не предупредили меня о приезде Томаса Лайтона.

Филипп мягко ответил:

– Как я уже упоминал, Осборн, я еще не до такой степени вошел в доверие к лорду Стразерну, чтобы он посвятил меня в главный секрет – дату и время возвращения его сына в Англию, – он пожал плечами и перевел разговор на волнующую его и, казалось, безнадежную тему – как выбраться из ловушки, устроенной Осборном: – Очевидно, мои услуги не нужны, потому что у вас среди роялистов уже есть хорошо информированный субъект и, конечно, более способный, чем когда-нибудь буду я.

– Что вы имеете в виду? – сощурившись, осторожно спросил Осборн.

Филипп выразил неподдельное возмущение:

– Какого дьявола, сэр? Нет нужды притворяться! Полдеревни узнало о визите от солдат, которых вы туда привели, чтобы поймать Томаса Лайтона. И поскольку я не мог сообщить вам, когда и куда он приезжает, оставалось сделать вывод, что об этом вы узнали от кого-то другого.

Осборн вопросительно взглянул на Филиппа и попытался придать лицу наивность:

– А откуда вам стало известно, что мои люди встречали на пляже изменника?.. Хотя – там был неизвестный всадник, который помешал беспрепятственно поймать Лайтона. Интересно, кто это был?

Сердце Филиппа бешено заколотилось, но тревога не отразилась на лице. Он проклинал себя за то, что забывал контролировать каждое слово, сказанное Осборну:

– Я узнал об этом только потому, что утром был у лорда Стразерна, и он упоминал о последних новостях. Что касается неизвестного наездника, не могу вам помочь, потому что меня там не было, – Филипп позволил себе мрачно улыбнуться. – Если бы я был лучшим шпионом, может быть, и был там. Но что вам за смысл оставлять меня действующим лицом в этом сомнительном предприятии, если у вас есть человек, который охотно снабжает вас необходимой информацией?

Осборн лукаво уставился на свои сапоги и ответил Филиппу после довольно продолжительной паузы:

– А если у меня действительно есть секретный агент в рядах местных роялистов, какое вам до этого дело?

– Абсолютно никакого, – равнодушно отозвался Филипп. – И ничего не хочу знать о нем. В самом деле, так как я собираюсь надолго остаться в Западном Истоне, то предпочел бы не знать, кто из моих соседей предает друзей за тридцать Серебрянников. Очень рад, что лорду протектору больше не понадобится моя ненадежная помощь.

– Кто сказал, что не понадобится?

Филипп стиснул зубы:

– У вас есть источник информации. Неужели недостаточно одного предателя?

– Вы рассматриваете себя как предателя? – прошипел Осборн, испытующе глядя на Филиппа.

Филипп понял, что этими словами ненароком создал себе ловушку и подавил вздох. В гнетущей атмосфере правления лорда Ричарда Кромвеля протекторат стал органом подозрительности – смысл любого неосторожно сказанного слова мог быть искажен и использован против человека, его произнесшего. И хотя Филипп упорно хотел уйти от этого мерзкого человека и его многозначительных намеков, он понимал, что не мог этого сделать. Поэтому осторожно пояснил свои слова:

– Я считаю себя другом этих людей. Не принимая их взглядов, делаю вид, что разделяю их. Но предавать друзей не, в моих правилах, вот отчего я и впрямь чувствую себя предателем, находясь среди них.

– Вы слишком чувствительны, – усмехнулся Осборн.

– Я простой солдат, Осборн, не более того.

Агент круглоголовых фыркнул:

– Не притворяйтесь наивным со мной. Вы воспитывались при дворе короля Чарльза, и прекрасно знаете все тонкости политики.

Чтобы рассеять вспыхнувший в нем гнев, вызванный словами и поведением Осборна, Филипп потрепал свою лошадь и погладил ее по носу.

– Вы абсолютно правы. Я действительно вырос при дворе. И так же пошел в армию парламента, потому что понимал, что систему надо изменить.

– Как поступал каждый из нас, кто поддерживал лорда протектора, – набожным голосом нараспев протянул Осборн.

Филипп подумал о жестоких ограничениях, которые были введены для роялистов после их поражения, о свирепых угрозах офицеров, подобных Вестону, и совершенно безотчетно его вдруг понесло – он дал волю языку. Ведь не всегда предосторожность – лучшее средство.

– Вообще, я спрашиваю себя – что хорошее принесли эти десять лет войны?

– Я ушам своим не верю! – от удивления Осборн выкатил глаза. – Услышать такое именно от вас! Объяснитесь, сэр!

– Нет! Это вы объяснитесь, Осборн! Чего вы хотели добиться, послав этих армейских подонков в Западный Истон?!

– Подонков?! – Осборн был потрясен.

– Ну, и кто из нас наивен? Я говорю о наглом лейтенанте Вестоне и стае волков, которым вы приказали поймать Томаса Лайтона. И когда им это оказалось не под силу, вы распорядились в поисках его прочесать окрестности.

– А-а, лейтенант Вестон… – Осборн исподтишка наблюдал за Филиппом. – Согласен, что этот человек не украшает звание офицера, но я бы не стал называть его подонком.

– А я бы стал, – возмущенно сказал Филипп, давая волю оскорбленному чувству профессиональной гордости.

– Вестон исполняет свой долг, – отчеканил Осборн наперекор ему и указывая на него пальцем: – Я предлагаю и вам, сэр, делать то же самое!

У Филиппа заходили желваки:

– Вы не нуждаетесь в моем участии! У вас есть более ценный осведомитель!

– Возможно и есть, сэр Филипп Гамильтон, – Осборн умышлено назвал полное имя и титул Филиппа, подчеркивая, что ему не позволили бы вступить в наследство, если бы не согласие лорда протектора, и не поселили бы в Западном Истоне без расчета на его помощь. – Но моего агента могут и раскрыть. А раз у меня есть хороший шанс проложить ему путь в центр организации роялистов в районе, почему бы им не воспользоваться. Таким образом, в моей игре будут два человека. Если схватят одного, другой сможет продолжать работу. А я могу быть спокоен, что по-прежнему буду получать нужную мне информацию.

Черный жеребец Филиппа замотал гривой, чуя напряженное беспокойство своего хозяина, который опять погладил коня, успокаивая его и себя.

– Прекрасно! Кажется, я должен продолжать кокетничать с семьей лорда Стразерна.

Осборн мрачно засмеялся:

– Это один из способов, – он вскочил в седло, подбирая поводья. – Я не знаю, почему вы так настроены против этого, Гамильтон. Наоборот, это так романтично – без особых усилий добиться такой прекрасной юной леди, как госпожа Алиса.

Огонь гнева опалил Филиппа изнутри, превращаясь в слепую ярость, которая так и рвалась наружу. Когда Осборн развернул лошадь и собрался уезжать, Филипп сдавленным голосом произнес:

– Минуточку, Осборн.

Резидент остановился.

– Надо устранить одно нетерпимое обстоятельство…

Интуитивно Осборн почувствовал в Филиппе едва сдерживаемую ярость.

– В чем дело?

– Поучите своего лейтенанта хорошим манерам. Если Вестон будет продолжать свои хамские выходки с местными жителями, я вам обещаю, что разоблачу ваши грязные делишки, а против него организую людей, чтобы его как следует проучили. Вы поняли меня?

– Еще бы, сэр Филипп! Вы очень ясно объяснились. А теперь, извините, я должен ехать.

Больше ничего не сказав, он ускакал. Филипп молча смотрел, как удаляется Осборн, потирал мягкую щеку жеребца и еще долго стоял так, гладя его и думая о себе, о сэре Эдгаре Осборне и о предателе в рядах роялистов Западного Истона.

Ощутив первые капли дождя, Филипп вскочил в седло. Пока лошадь пробиралась по подлеску, он был еще сравнительно сухим, но когда пришлось пересекать открытое место и негде было укрыться от ливня, Филипп промок до нитки.

Чуть поморщившись, он пришпорил коня и погнал его галопом. За годы кавалерийской службы он немало провел таких сырых ночей. И хотя его кожаный дублет хорошо защищал от дождя, а касторовая шляпа сохраняла голову сухой, мокрые шерстяные кюлоты прилипли к телу, и вода стекала в сапоги. Ему было знакомо неприятное ощущение от вымокшей одежды и не раз приходилось с этим мириться, однако, делал это с неохотой.

Филипп возвращался домой через земли Стразерна. Особенно сейчас ему почему-то не хотелось вторгаться во владения лорда, но другой короткой дороги не было. Чувство предательства росло в нем с каждой минутой, и чем больше он думал о том, что делает, об Эдгаре Осборне, тем больше испытывал отвращение к этому человеку и к его власти над ним. Когда-то Филипп доказал свою преданность Оливеру Кромвелю, но Осборн отбил у него это желание своими подлыми намеками и ложью. У этого человека совершенно отсутствовало понятие чести. От чего все его существование наполнялось грубым прагматическим цинизмом.

Более того, Филипп сам привык командовать и не любил, когда начинали командовать им. Как старший офицер в армии парламента, он пользовался уважением своих солдат и ему подчинялись даже другие офицеры. Подчинение себя противоречило всему складу его характера, и что хуже всего, он не доверял Осборну, который вел себя весьма двусмысленно, затягивая его в свой омут и прикрываясь необходимостью обеспечить безопасность и заполучить альтернативного агента. Возможно, так оно и было, но, вероятно, у Осборна существовали и какие-то другие намерения относительно их совместной деятельности.

Эта мысль не давала ему покоя и даже злила его. Для человека, привыкшего к открытым армейским отношениям, двуликость Осборна являлась проклятием. И хотя воспитание при дворе помогало Филиппу избегать разные интриги и сомнительные связи, он вполне сознательно выбрал совершенно иной образ жизни. Может быть, поэтому и поддерживал новое правительство, зная всю подноготную власти роялистов и королевского окружения.

Глядя на Эдгара Осборна, Филипп начинал сомневаться, что в его отечестве что-то изменилось к лучшему. Неужели стольким людям нужно было сражаться и умирать лишь для того, чтобы к власти пришли новые негодяи и обманщики?

Ответ был очевиден, но Филипп пока не знал, что ему делать. Единственное он знал наверное, что чертовски устал от всей этой мышиной возни.

Тропинка вывела из леса к озеру, где он видел Алису Лайтон, несущуюся на лошади. Филипп поехал медленнее, погрузившись в воспоминания о прекрасной златовласке. Мрачный огонек сверкнул в глазах Гамильтона, когда он вспомнил замечание Осборна о ней. Как только этот мерзавец осмелился произносить ее имя?

Когда Филипп думал об Алисе, на сердце накатывала теплая волна чувства. Он считал, что она отвечала на его ухаживания самым должным образом, но ему не следовало забывать, что причина ухаживания в своей основе была порочна – это лишь способ найти подход к ее отцу. Лорд Стразерн, размышлял Филипп, хороший уважаемый человек, единственным пороком которого, если можно так назвать, была его клятва верности королю, ее он никогда не нарушал.

Умная и красивая Алиса Лайтон сразу же очень понравилась Филиппу, и если позволить себе признаться в этих чувствах, а ее отец лорд Стразерн вызывал в нем уважение. И он совершенно не хотел лгать им обоим. Когда Филипп соглашался взяться за это дело, оно казалось ему легким. Все было просто – роялисты считались его врагами. Думал ли Филипп, что среди них он встретит ту, которая станет ему бесконечно дорога. Именно так и случилось. И как будто все действующие лица в этой комедии поменялись ролями: уважение снискал лорд Стразерн, его дочь – любовь, а его сторонник Осборн – нарастающую ненависть.

За долгие годы Филипп создал в своем воображении образ роялиста – циничного манипулятора, не останавливающегося ни перед чем для достижения своих целей. Таких людей было легко ненавидеть – и легко убивать. Этот образ помогал ему сохранять здравый смысл во время войны, но перед каждым сражением он спрашивал себя, не окажется ли в рядах его противников родной брат и не поднимет ли он также меч на своего брата, когда отряд бросится в атаку. Однако в бою не встретил ни разу своего брата, Энтони умер в ссылке самым прозаическим образом, но представление Филиппа о роялистах не изменилось, пока он не прибыл в Западный Истон. И впечатление оказалось противоречивым и разительным.

Образ безжалостного циника незаметно перевоплотился в благородного солидного человека, терпеливо сносящего всевозможные ограничения и доведенного этим терпением до отчаяния. Несмотря на доверие короля Чарльза Тайному Союзу, роялисты на деле оказались крайне разобщенными. А в инциденте с Томасом Лайтоном стало ясно – они не располагают сильной поддержкой.

Филипп решил, что Осборну не обязательно иметь двух шпионов в Западном Истоне, пусть обходится одним перебежчиком-роялистом. И он будет осторожен в разговорах с сэром Эдгаром Осборном. Если только услышит о чем-то грозящем существованию протектората, скажет, а так… пусть ежедневно его обслуживает перебежчик, а Филипп станет обустраиваться в Эйнсли Мейнор.

Небеса разверзлись потоком, заставившим Филиппа растерять мысли об Алисе и о будущем. Он подгонял коня все быстрее и быстрее по скользкой тропинке, но конь скользил в грязи. Филипп остановил его, чтобы не упасть и не тащиться домой по такому сильному дождю, и с облегчением вздохнул, когда они вновь оказались в укрытии под деревьями.

В лесу стояла кромешная тьма, так как кроны деревьев заслоняли тот слабый свет, который шел с небес. Филипп продвигался очень медленно, но все-таки был защищен от дождя.

Из леса он, наконец, вышел в свои владения. Приблизившись к деревьям, наездник заметил какую-то промелькнувшую тень.

Филипп нахмурился, Задумываясь о том, кто бы это мог быть в такую непогоду, но не стал остерегаться. Зачем? Ведь это была земля Эйнсли Мейнор. Его земля. Выстрел раздался подобно грому. Филипп оказался достаточно близко, и он оглушил его. Ему повезло: качество оружия или самого стрелка оставались сомнительными. Пуля ранила бедро Филиппа, прошла через мышцу и слегка задела бок лошади. Боль обожгла, но рана казалась не опасной. Бывалый вояка и опытный наездник, Филипп удержался на лошади, когда от испуга она рванула в сторону, и направил домой.

У него не было оружия, и он ничего не мог сделать человеку, стрелявшему в него. Как любой мудрый солдат, он знал, что лучше было сейчас отступить, чтобы сразиться в другой раз, чем сломя голову мчаться навстречу смерти.

Сейчас ему надо было отступить. Но потом… Потом он собирался выяснить, кто поджидал его в засаде ненастной ночью и зачем.