ГЛАВА 3

Тучи плотно закрыли луну и звезды, и вороному коню Филиппа Гамильтона стало трудно продвигаться. Он совсем замедлил ход, войдя в подлесок, который покрывал склоны гряды, как указательный палец, вдававшейся во владения Стразерна. Несмотря на близость поместья, поросшая молодым лесом гора была очень удобным местом для свиданий, будто устроенная по заказу: небольшую поляну обступали со всех сторон старые размашистые деревья, укрывающие вершину от посторонних взглядов, – людям, желающим остаться незамеченными, они обеспечивали надежное укрытие.

Здесь и была назначена встреча Филиппа Гамильтона с его принципалом[7] сэром Эдгаром Осборном.

Пока его жеребец продирался сквозь заросли молодняка и покрывающего всю землю кустарника, Филипп отметил, что возвышенность, как и пахотные земли в этой местности сильно пострадали от войны. Когда-то гряда была покрыта огромными деревьями, как те, что растут на вершине, но буйный огонь, разожженный парламентскими солдатами, устроившими на горе свой бивак, спалил старые реликвии, оставив лишь кое-какие зеленые побеги. Сколько времени потребуется теперь, чтобы выросли новые деревья вровень со старыми.

Ночь и тишина сгустились. Отчетливее стал слышен топот копыт и конское сопение, но Филипп не сомневался, что это единственные звуки, нарушающие ночное спокойствие. Полное одиночество в глухой ночи придавало ему уверенность, он должен прибыть на место встречи раньше своего наперсника. Это давало ему возможность держать под наблюдением заветную поляну и получить, таким образом, преимущество перед Эдгаром Осборном, а с таким человеком, как он, преимущество хоть минимальное надо иметь всегда.

На подъеме, почувствовав усталость коня, Филипп остановился – отсюда открывался широкий обзор местности – наметанным глазом отметил удобный пункт для наблюдения, который послужит хорошим укрытием, и направил туда коня.

Добравшись, он спешился, подыскал укрытие для лошади и устроился ждать. Умением ждать он овладел, как профессионал, очень давно. В эти минуты он мысленно прокручивал в памяти все на первый взгляд не значительные подробности и, убедившись, что не забыл ничего, – начинал вести в душе своеобразную чистку – избавляться от ненужного беспокойства, от раздражения по поводу того, что невозможно исправить. Эту душевную работу он считал необходимой, чтобы не терять способности в нужный момент быть умственно гибким, собранным и хладнокровным.

Итак, убедившись, что он готов к словесной схватке с сэром Эдгаром Осборном, Филипп переключился на размышления о вещах прозаических.

Впервые за этот месяц он с облегчением вздохнул: не надо было надевать претенциозную одежду кавалера-роялиста и, вместо узкого камзола из вельвета или сатина, он позволил себе надеть колет[8] из буйволовой кожи, какие носят военные.

Этот колет он носил долгие годы, и ему было очень удобно в нем. Сохраняющий тепло в холодное время, он выгодно отличался от роялистских тонких камзолов, коротких кюлот и франтоватых плащей, носимых придворными. И он, рядясь роялистом, вернувшимся из ссылки, вынужден был носить их одежду.

У него на душе начинали скрести кошки, как только он вспоминал об обмане, в который его вовлекли. Когда он давал на это согласие, все казалось простым и логичным.

Осборн настиг Филиппа в Шотландии, где он служил под предводительством генерала Монска. Как раз тогда, с получением звания полковника, ему пришлось проводить больше времени в штабе, чем в казармах со своими солдатами. Штаб, по мнению Филиппа, был королевским двором в миниатюре. Офицеры раболепствовали перед начальством, а их жены всегда готовы были оказать определенные услуги тому, от кого, по их мнению, зависела карьера их мужей. Служебные клерки занимались крючкотворством, затевая волокиту по самой незначительной просьбе, осложняя этим прохождение всякого официального предписания и вызывая у Филиппа зубовный скрежет от всего виденного.

Однако армия была его жизнью, у него не было собственности, которой он смог бы воспользоваться, если освободят от должности, поэтому, скрепя сердце, принял то, что не в силах изменить. И тут в Эдинбург приехал Осборн с вестью о том, что Филипп унаследовал Эйнсли Мейнор. Осборн сразу же предложил, чтобы Филипп, будучи преданным слугой лорда протектора, поселился в своих новых владениях и начал оказывать услуги своему правителю – следить за поведением роялистов в этой местности.

Вначале Филипп отверг такое предложение. Он считал себя открытым честным человеком, а не каким-то двусмысленным дельцом, и не уважал людей беспринципных и скользких, каким показался ему Эдгар Осборн, – Филипп как-то сразу открыто его невзлюбил. Кроме того, Эйнсли Мейнор и так принадлежало ему по праву наследника.

Не надо было платить этих пресловутых налогов, которыми облагались имения роялистов, потому что его дядя во время войны придерживался нейтральных позиций, а он сам служил в парламентских войсках. В любое время он мог поехать в Эйнсли, а не зарабатывать это право недобросовестным наблюдением за соседями. Но Осборн быстро рассеял его радужные представления. Он дал ему понять, что Филипп во мнении жителей Западного Истона, ярых роялистов, будет числиться круглоголовым, а значит, врагом. И если Филипп не согласится с планом Осборна, он позаботится о том, чтобы все соседи узнали, что новый владелец Эйнсли Мейнор поддерживал парламент, а потом и лорда протектора Кромвеля. В попытке Филиппа завладеть своим наследством не будет никакого смысла, так как жизнь в Эйнсли станет невыносимой.

Первой реакцией на этот явный шантаж было желание послать Осборна ко всем чертям вместе с его угрозами, но Филипп являлся сыном своего отца, придворного, который многому научил его.

Наставления запечатлелись в памяти: «Всегда тщательно все обдумывай, Филипп. Никогда не действуй импульсивно. Импульсивность – это слабость, который всегда воспользуются враги. Хорошо продуманная стратегия позволяет учесть ошибки и промахи. Ни один человек не сможет победить противника, если все тщательно не взвесит на весах здравого смысла…»

Филипп всегда неукоснительно следовал этим правилам, учитывал все до мелочей, и они не раз выручали его в разнообразных столкновениях с препятствиями. Поэтому он не собирался менять тактику. Любезно улыбнувшись Осборну, он сказал, что обдумает его предложение, хотя в душе бушевал от ярости и возмущения.

Проходили дни. Филипп не торопился дать Осборну ответ. Тот догадался, что молчание Филиппа означает отказ, но считал за правило – принудить свою жертву любыми путями дать такой ответ, который бы его устраивал. Поэтому Осборн прямым ходом направился к генералу Монску и попросил его вмешательства от собственного имени. Монск удовлетворил его просьбу, но более деликатным способом.

Генерал Монск обратил внимание Филиппа на то, что армия уже не доверяет Ричарду Кромвелю и не станет поддерживать его главнокомандующего. Так как Ричард отказался назначить на этот пост военного человека, то рано или поздно возникнет конфронтация, и лорд протектор Ричард Кромвель потеряет власть. За этим последует военный режим, что, по мнению Монска, Англия долго не выдержит.

Подспудно все это означало: устраивайся в Эйнсли, парень, выдай Осборну несколько секретов, чтобы его осчастливить; он не будет тебя долго беспокоить, могу спорить на свою армию; как только он уйдет, ты будешь свободен и далек от всего, что бы ни случилось.

Филипп последовал советам обоих – своего отца и своего командира. Еще некоторое время подумал, позволил себе посомневаться – за ним оставалось право выбора – и попытаться представить то, что его ожидает в будущем. В конце концов, он оценил обстоятельность советов Монска и понял, что если и есть что-то реально принадлежащее ему, так это Эйнсли Мейнор. Проблема Осборна, решил он, временная, вскоре она исчезнет, поэтому сдал свои полномочия и направился на юг, в свое будущее.

Но после того как он покинул Шотландию, возникла еще одна вопиющая проблема – играть роль своего умершего брата роялиста. Она всякий раз напоминала ему, что он уже никогда не увидит Энтони Гамильтона. До тех пор, пока война не разбросала их по разным лагерям, они с Энтони были близки. Они являли собой родственный союз против одиночества, когда росли вместе и воспитывались при королевском дворе, узком замкнутом кругу, отгороженном от окружающего мира.

Родители были добры к ним, старший Гамильтон рассчитывал на свое место в свите короля, позволявшее ему поддерживать семью, он был преданным придворным, но статус не позволял ему показывать свою нужду в чем-либо. Все свое время он проводил в покоях короля, совершенно не оставляя места для семьи.

Когда братья подросли, Филиппа стало беспокоить постоянное отсутствие отца, при виде одиночества матери в нем вскипало негодование, и королевский двор постепенно становился его злейшим врагом. В то время, когда Филипп поклялся себе, что придворные интриги и политика не коснутся его, как опасная болезнь, Энтони начала затягивать эта жизнь все больше и больше.

Он сблизился с необузданной компанией молодых денди, стал приходить домой за полночь и в довольно веселом настроении, хвастливо рассказывал о своих ночных похождениях, без излишнего стыда расписывал романтические картины юношеских побед своему младшему брату. Поглощенный непрерывными придворными интригами, не оставившими его даже в ссылке, Энтони ушел из жизни незаметно и бесславно.

И вот теперь, несмотря ни на что любя его и потеряв, Филипп обязан был играть его живым и невредимым, якобы прошедшим ссылку и вернувшимся в родное гнездо. Эта тяжкая повинность гнетом висела у него над душой и причиняла неизъяснимую постоянную боль.

В минуты душевных мук ему еще ненавистнее казался гнусный план Эдгара Осборна.

Филипп посмотрел на небо, желая определить, сколько уже он ждет этого презренного человека, но тучи закрыли луну и звезды густой завесой. Его спасло внутреннее ощущение времени, он определил, что прождал более получаса. Осборн мог заблудиться, мелькнула мысль, и он почувствовал некоторое облегчение, что побудет без лондонца.

Но при мысли, как он дошел до такой жизни, гнев снова вскипел в его душе – усилием воли Филипп направил мысли в другое русло. В сознании мелькали обрывки разговоров об Эйнсли и о собственности, потом внимание переключилось на встречу с лордом Стразерном и его дочерьми. Он задержался на воспоминаниях об Алисе Лайтон.

Представил, как Алиса склонилась над озером, стараясь привести в порядок растрепанные волосы, увидел отраженное в воде прекрасное лицо, озаренное смехом, потом – как она сидела на вздыбившейся лошади, пытаясь удержаться с ловкостью опытной наездницы, как побледнела от напряжения и страха перед явным падением. И как он спас ее, и как удивительно ей было хорошо в его объятиях. Ее смех так противоречил ее страху перед лицом опасности, что все это никоим образом не сочеталось с его представлением о женщине-роялистке.

Филипп хотел знать, была ли Алиса такой чистой и порядочной, какой казалась, или это – маска, за которой скрывается лицемерная леди-роялистка, подобная тем, от которых в свое время немало натерпелся его отец.

Где-то рядом хрустнула веточка. Филипп молниеносно переключился на реальность. Он насторожился, быстро шагнул в тень старых деревьев и стал всматриваться в темноту. В густой мгле вряд ли можно было что-то разглядеть, но он различил очертания приближающегося всадника. Скрытый во тьме Филипп ждал, пока пришелец подъедет поближе.

Сэр Эдгар Осборн крадучись въехал в старые заросли, похоже, он ненавидел лесные массивы. Ругательства вырвались из него, когда Филипп появился из-за деревьев и встал за его спиной.

– Черт побери, Гамильтон! Какого черта вы играете со мной?!

– Я просто принял меры предосторожности, сэр Эдгар. За вами не следили?

Осборн был сыт по горло этой, с позволения сказать, увеселительной прогулкой, поэтому выглядел раздражительным. Он держал переброшенной через руку темную шерстяную накидку, которую носил поверх камзола и узких кюлот.

– Нет, черт побери! Этот проклятый подлесок до того густой, что я не представляю, как здесь можно следить за кем-нибудь.

Не скрывая пренебрежения, Филипп наблюдал, как Осборн слезает с лошади.

– Нет необходимости видеть вас напрямую, Осборн, достаточно слышать, сколько вы наделали шуму, – им можно разбудить всю округу. Я услышал вас, когда вы находились еще за милю отсюда.

– В самом деле? – высокомерно возмутился Осборн. Он не любил, когда его критиковал кто-нибудь, кого считал мелкой сошкой, и перевел разговор на другую тему: – Давайте, я послушаю ваш отчет, и уйдем отсюда. Я бы хотел лечь в постель до восхода солнца.

Филипп вновь ощутил ненависть к этому ничтожному человеку, который пытается выглядеть диктатором.

– Мне особенно нечего докладывать. У меня нет доказательств того, что ведущие роялисты округа связаны с Тайным Союзом, хотя я, возможно, и считаю, что они связаны с ним. Я не могу доказать, что они готовят переворот, чтобы сбросить Ричарда Кромвеля. Мы поговорили с лордом Стразерном, и он, кажется, готов поверить, что я – роялист, вернувшийся из ссылки. И если он признал меня, значит, это сделают все остальные в округе, и я смогу заняться сбором сведений о Тайном Союзе и его деятельности.

– У вас нет времени для этого, – резко ответил Осборн.

– Как так? – удивился Филипп.

– Наши агенты из мест, где обитает Чарльз Стюарт, сообщили, что некоронованный наследник больше не доверяет джентльменам из Тайного Союза. Из-за этого он решил пренебречь Тайным Союзом и напрямую послать доверенных лиц в Англию. Миссионерам поручено узнать, возможно ли еще одно восстание. Несомненно, что местные приверженцы Чарльза оповестили его, что Ричард Кромвель обладает далеко не той репутацией, как его отец, и поддержка у него не та. Чарльз намерен убедиться, насколько это соответствует действительности, прежде чем начать действовать.

– Поведение мудрого человека, – непосредственно вырвалось у Филиппа.

– Или труса, – презрительно заключил Осборн. Филипп молчал. Он не собирался спорить с Осборном.

– Вам известно, когда прибудут эти агенты?

– В течение месяца, – Осборн подавил волнение и добавил: – И я знаю имя человека, которого посылают в этот район.

Насмешка, а может быть, восторг, с которым Осборн произнес эти слова, насторожили Филиппа и подготовили выслушать что бы то ни было. Как бы между прочим он поинтересовался:

– И кого же посылают в Западный Истон?

– Томаса Лайтона.

Филипп прислонился к широкому стволу дерева. Его небрежная поза и задумчивый голос не выдавали биения сердца.

– Могут возникнуть проблемы. Я уверен, что Томас Лайтон, находясь в ссылке, знал моего брата и должен знать, что Энтони умер. И если предположить, что мимо его ушей прошли факты о моей поддержке парламента, он спросит, почему я создаю видимость пребывания в ссылке вместе с молодым Чарльзом Стюартом.

– Вы так думаете и при этом так чертовски спокойны?

Филипп выпрямился:

– А что бы вы хотели, чтобы я делал, Осборн? Кричал от ярости и рвал на себе волосы?

– Ликвидировал Томаса Лайтона.

Слова обрушились на него, как внезапный удар.

– Ликвидировал? Что, черт побери, вы имеете в виду?!

Осборн торжествовал, так как ему наконец-то удалось вывести из равновесия аристократически выдержанного Филиппа Гамильтона.

– У вас есть неделя, может быть, две, и если вам повезет, около месяца – проникните в местную организацию роялистов. Мы уверены, что ее возглавляет лорд Стразерн.

– Ну? И какое это имеет отношение к тому, что мне грозит опасность быть публично разоблаченным?

– Выясните, когда должен прибыть в Англию Томас Лайтон, а я позабочусь, чтобы ему никогда не встретиться здесь со своими союзниками. Таким образом, он не будет представлять для вас никакой опасности.

– Прекрасный план, – Филипп вновь овладел собой, – но невыполнимый. Лорд Стразерн – смышленый человек, более того, очень осмотрительный. Даже если он примет меня, как роялиста, то не выдаст такой важной тайны, как место и время прибытия в Англию королевского посланника.

Осборн самодовольно усмехнулся:

– Нет, но его дочь сделает это, если вы ее благоразумно попросите.

– Его дочь?!

На губах Осборна все еще играла отвратительная улыбка.

– Нам известно, что лорд Стразерн без ума от своей дочери. Он открывает ей массу секретов, которые не нужно было бы рассказывать. Не похоже, чтобы эту тайну он смог скрыть от нее.

Филипп понимал, что Алиса была прекрасным средством, чтобы войти в доверие к лорду Стразерну, выяснить побольше о местных роялистах, но ему не понравилось, что эта мысль прозвучала из уст Эдгара Осборна. С негодованием он сказал:

– Чего вы хотите от меня? Чтобы я совратил девушку?

– Почему бы и не доставить себе такого удовольствия? Я считаю, что госпожа Алиса по-своему весьма привлекательна.

Схватить Осборна за глотку и собственными руками задушить его – таково было страстное желание Филиппа, но он сдержался, презрительно отвернулся и пошел к своей лошади, стоявшей на привязи неподалеку. Он вывел лошадь на поляну, запрыгнул в седло и просто сказал:

– Я свяжусь с вами, когда появятся какие-нибудь новости.

Не дожидаясь ответа, он направил лошадь в густой подлесок. И сумел расслабиться лишь тогда, когда лесная чащоба полностью поглотила его.

Филипп казнил себя: как он мог допустить, чтобы Осборн вторгся в его мысли и чувства. Пока он был загадкой для Осборна, тот не мог ничего использовать против него. Показав свое негодование, он этим самым позволил Осборну заглянуть поглубже в его душу, и Филипп не сомневался, что при удобном случае Эдгар воспользуется этим.

Теперь уже ничего нельзя было поделать, разве что тщательно скрывать свои чувства в дальнейшем. Он твердо сжал губы. Сознавая, как ненавистен ему этот клубок лжи, Филипп пытался найти выход. Ему было необходимо обеспечить преимущество своих желаний над чьими бы то ни было.

Взволнованный и обеспокоенный тем, что его могут услышать, он сдержал свою лошадь и пустил ее тихим мягким шагом, пока не въехал в парк возле Эйнсли Мейнор. Только здесь он позволил жеребцу размять ноги в галопе. Смена движения подарила и ему ощущение свободы, мысли стали спокойнее, а возникшие проблемы более разрешимыми.

Чертовски плохо то, что агент короля, прибывающий в Западный Истон, – Томас Лайтон. Филипп не хотел признавать этого, но Осборн был прав – ему надо будет предпринять что-то, чтобы Лайтон не узнал, что он – самозванец. Но что?

Добиться информации от Алисы Лайтон – это не выход из положения. Она была смышленой, наблюдательной и критичной – эти качества, по мнению Филиппа, делали ее опасной. Она начнет задумываться, почему он задает такие вопросы, и вскоре догадается, что Филипп Гамильтон не просто подданный короля Чарльза, за кого себя выдает.

Была еще одна веская причина, чтобы Филипп отказался использовать Алису, как предлагал Осборн. Даже за короткое время их знакомства он почувствовал, что Алиса Лайтон – человек твердых убеждений и глубокой веры. Она будет страдать, когда узнает, что причиной ареста ее брата были неосторожно сказанные ею слова. Филипп не мог подвергнуть ее такому жестокому испытанию.

Нет, он должен найти какой-то другой способ, чтобы обезвредить Томаса Лайтона.

На вымощенном сланцем дворе, где разместились конюшни Эйнсли, глухо раздавался цокот копыт. Филипп спешился и повел своего черного атласного жеребца к пустому стойлу, там он быстро причесал его, снял седло и уздечку.

На скотном дворе стояла тишина, и никто из слуг даже не шелохнулся, пока он работал. Это разозлило его и заставило забыть навязчивый вопрос – что делать с Томасом Лайтоном? Вор легко смог бы прийти и украсть всех лошадей, и ни один конюх даже не знал бы, что происходит. Это лишний раз доказывало, что Западный Истон – спокойное место, не пригодное для преступных действий.

Но это вскоре могло измениться.

* * *

– Сэр Филипп Гамильтон к мисс Алисе! – дворецкий неторопливо наслаждался удивлением на лице Алисы, потом ласково посмотрел на госпожу.

– Где ты его оставил, Дженкинс? – спросила Абигейл.

– В Королевском салоне, – госпожа, – Дженкинс помолчал, потом тихо добавил: – Я подумал, что вы захотите, чтобы он был потрясен.

Улыбка, мелькнувшая на лице Абигейл, быстро исчезла. Она оглянулась на Алису.

– Твой отец сообщил, что сэр Филипп просил позволить ухаживать за тобой…

– Неужели? – перебила Пруденс, широко раскрыв глаза от удивления. Она повернулась к сестре: – Алиса, папа говорил тебе об этом?

Абигейл спасла Алису от ответа, строго сказав:

– Довольно, Пруденс! Дженкинс, скажите сэру Филиппу, что мы выйдем к нему. Да, и найди лорда Стразерна. Он должен знать, что пришел сэр Филипп.

– Да, госпожа, – лакей не спеша удалился.

– А теперь, Алиса, – сказала Абигейл, критично осмотрев свою падчерицу, – ты находишь удобным появиться в такой одежде или тебе дать время сбегать наверх переодеться?

Алиса взглянула на свое розовое платье с серебристо-голубой нижней юбкой, которое она надела сегодня утром, и покачала головой.

– Нет, мама. Мне нравится моя одежда.

– Волосы у тебя чистые, накрученные, узел сзади аккуратно уложен, – заметила Абигейл, оглядывая дочь. – Мне нравится и твой кэннел[9] – голубой сатин и золотая сетка переливаются в волосах.

Алиса ловким движением поправила головной убор.

Было модным зачесывать волосы со лба, оставляя его открытым, давать возможность коротким прядям обрамлять лицо по бокам. Длинные волосы сзади и на макушке собирались в тугой узел, который сверху покрывался небольшой шапочкой, называлась она кэннел. Леди могла выпустить на затылке несколько прядей, которые завивались и подчеркивали стройную линию шеи, как это сделала сегодня Алиса. Хотя она знала, что была хорошо одета и прекрасно выглядела, холодная оценка Абигейл привела ее в замешательство:

– Мама, ты не беспокоишься так, когда приходит Цедрик Инграм.

– Ты знаешь Цедрика Инграма уже целую вечность, Алиса, – щеки Абигейл слегка порозовели. – Сэр Филипп для нас почти незнакомец. Я хочу, чтобы ты произвела хорошее впечатление.

Она оценивающе посмотрела на Пруденс.

– Пру, у тебя завернулся воротник. Поправь его, прежде чем мы выйдем к сэру Филиппу.

– А я тоже приглашена? – простодушно спросила Пруденс, послушно поправляя шалевый воротник на низком декольте своего бледно-желтого платья.

– Конечно! – нетерпеливо сказала Абигейл. – Я не хочу, чтобы сэр Филипп подумал об Алисе, как о девушке, готовой броситься на подходящего жениха.

Она расправила свое желтовато-коричневое платье, надетое поверх зеленой нижней юбки, и проверила, чтобы белые банты, стягивающие наряд сзади, лежали ровно.

– Ну, теперь мы готовы. Прекрасно, пойдемте. Я надеюсь, Дженкинс уже разыскал вашего отца. Ему надо присутствовать при первом визите сэра Филиппа, не так ли?

Пруденс посмотрела на Алису с таким нескрываемым восхищением, что та чуть не рассмеялась.

– Я не сомневаюсь, что сэр Филипп не будет слишком строгим по отношению к моей внешности, мама. В конце концов, он видел меня в деревне, а когда ехал с нами к арендаторам на следующий день, на мне был старый поношенный костюм для верховой езды и волосы растрепал ветер.

Абигейл торопливо пошла через огромный, с высокими потолками, Грейт Холл,[10] а ее дочери шли за ней, как послушные утята.

– Сколько раз я тебе говорила, Алиса, чтобы ты не устраивала гонки! Ты не можешь знать, что принесет тебе эта встреча.

– Мне кажется, ничего плохого не случится, – резко высказалась Пруденс. – Сэру Филиппу очень понравилась Алиса, и он был рад спасти ее, когда лошадь понесла.

Абигейл приостановилась перед закрытой дверью, ведущей в Королевский салон:

– Вот мы и пришли. Не забывайте о манерах!


Филипп встал, когда вошли женщины.

Он был очень хорош в костюме цвета красного вина с золотой отделкой. Короткая черная мантия мягкими складками струилась с плеч, расшитый пояс поддерживал шпагу с рукояткой ювелирной работы. Очевидно, что его финансовые дела не пострадали из-за ссылки.

– Сэр Филипп, как любезно с вашей стороны нанести нам визит, – сказала Абигейл, протягивая руку для поцелуя. На ее спокойном лице не осталось и следа от того волнения, которое она испытывала минуту назад.

Филипп коснулся губами ее руки и склонился в глубоком придворном поклоне.

– Миледи, уверяю вас, что мне это доставляет несказанное удовольствие. И может ли быть иначе, если я нахожусь в обществе трех столь очаровательных дам.

Абигейл сдержанно улыбнулась, элегантно сложив руки у талии.

– Сэр Филипп, ваш слог так же изыскан, как и поклон. Садитесь, милости прошу. Желаете ли освежиться? Может быть, вина?

Усаживаясь на стул, который стоял на некотором расстоянии от Алисы, Филипп сказал:

– Благодарю, леди Стразерн. Не откажусь от одного бокала.

Взгляд его задержался на сверкающем полированном столике в стиле барокко орехового дерева, на котором возвышался хрустальный кувшин, окаймленный золотым ободком, в окружении таких же бокалов. Мгновенная вспышка отвращения во взгляде Филиппа тут же погасла, но Алиса, наблюдавшая за ним из-под опущенных ресниц, уловила это выражение и поразилась, не вообразила ли она это.

Он поблагодарил Абигейл, подавшую ему бокал, и, сделав небольшой глоток, продолжал пить с удовольствием.

– Отличное вино! Пожалуйста, передайте мое восхищение лорду Стразерну – он умеет выбирать вино.

– Мой супруг придет сюда через несколько минут, сэр Филипп. Я уверена, что он будет польщен вашей похвалой.

Филипп поклонился, опять пригубил вино и внимательно посмотрел на Алису сквозь пустоту бокала.

– Надеюсь, вы ничего не повредили во время той опасной верховой езды, мисс Алиса?

Алиса улыбнулась и на ее щеке обозначилась соблазнительная ямочка.

– Нет, сэр. Благодаря вашему своевременному вмешательству все, что со мной было, – это страх, который за последующие дни совершенно рассеялся.

Он насмешливо приподнял черную бровь и сказал:

– Значит, после вашей неудачи у вас не осталось чувства страха?

Смеясь, Алиса, остроумно заметила, со значением глядя в его глаза:

– Мне всегда нравилось мчаться галопом, сэр Филипп. Возможное падение не может стать причиной того, что я побоюсь снова сесть в седло.

– Тогда сегодня моя миссия исчерпана, – губы Филиппа тронула едва заметная таинственная улыбка, пленившая обеих девушек.

Пока Алиса разгадывала значение сказанных им слов, Пруденс вступила в разговор. Она восторженно хлопнула в ладоши и сказала с характерной для нее прямотой:

– Сэр Филипп, пожалуйста, посвятите нас в свои планы! Мы с Алисой заинтригованы вами и страшно хотим знать ваши тайны!

Филипп невольно сжался. Алиса заметила это и тревожно задумалась. Потом ее лицо озарила прекрасная улыбка, она повернулась к Пруденс:

– Дорогая Пруденс, надо быть учтивее и не мешать сэру Филиппу хранить свои тайны, если в этом есть необходимость… А вот и отец к нам пожаловал. Думаю, это порадует сэра Филиппа. Мы только что говорили о тайнах, которые он скрывает от нас.

Филипп, вставший поприветствовать лорда Стразерна, послал ей негодующий взгляд. От его взгляда улыбка Алисы стала еще более заманчивой. Мускул на лице Филиппа дрогнул, но он спокойно сказал:

– В действительности, сэр, моя единственная тайна – это искреннее восхищение вашей старшей дочерью.

Стразерн весело улыбнулся, но Алиса вопросительно повела бровью. На щеках Филиппа вспыхнул едва заметный румянец, подчеркивающий его благородство и хорошее воспитание и свидетельствующий об увлеченности прекрасной дамой.

Лорд Стразерн уже имел возможность убедиться в его благородстве, теперь решил напомнить ему об этом:

– У меня не было возможности должным образом поблагодарить вас за помощь, которую вы оказали моей дочери на прошлой неделе. К счастью, вы оказались поблизости и спасли ее.

Филипп поклонился:

– Я был рад оказать услугу, лорд Стразерн. Моя сегодняшняя миссия заключается как раз в том, чтобы убедиться, окончательно ли госпожа Алиса отправилась от испуга…

– Как видите, окончательно, – вызывающе произнесла Алиса.

– …и спросить, поедет ли она со мной на прогулку сегодня днем, – закончил свою мысль Филипп.

Его предложение застало врасплох Абигейл – она явно не ожидала этого, сложила руки на коленях и метнула быстрый вопросительный взгляд на своего мужа.

Пруденс глубоко вздохнула, а Алиса застыла от изумления, глядя на Филиппа широко распахнутыми глазами.

Стразерн улыбнулся:

– Алиса, конечно, сама должна решить, но я считаю, что сегодня было бы неплохо прокатиться. Отличный день для приятной прогулки.

Услышав слова отца, Алиса встала.

– Как ты говоришь, папа, было бы стыдно упустить такой прекрасный день… Сэр Филипп, если вы согласны подождать, пока я надену костюм для верховой езды, я вернусь через минуту.

Он поклонился.

– С удовольствием, госпожа Алиса.

– Я должна пойти помочь Алисе переодеться, – сказала Пруденс. – Приятно было увидеться с вами, сэр Филипп.

Она заговорщически взглянула на Абигейл, и этот взгляд не ускользнул от Филиппа, затем поспешно вышла из комнаты вслед за Алисой.

Эдвард слегка улыбнулся, заметив насмешливое выражение лица у Филиппа:

– Мои дочери очень близки. Бесспорно, Пруденс хочет обсудить с Алисой ваше приглашение. Ну, а теперь, сэр Филипп, я должен предупредить вас быть осторожным на топкой местности возле реки Истон. Там опасно даже ходить пешком. Лучше поезжайте с Алисой в Фенвикские горы. Верховая езда сама по себе приятна, и с вершин открывается живописнейший вид. Я полагаю, вы знаете местность, о которой я говорю?

– Нет, милорд, но я уверен, что ваша дочь или ее конюх укажут мне направление.

– Туда легко доехать – дорога идет по открытой местности.

Посылая Алису и Гамильтона в Фенвикские горы, Стразерн обеспечивал ее безопасность. Местность позволяла, чтобы поехавший с ними конюх наблюдал за ними, гарантируя, что с Алисой ничего не случится.

– Моя дочь – очень рискованный наездник, сэр Филипп. Она ищет себе проблемы и может потребовать, чтобы вы избрали другой путь, более трудный. Однако я полагаюсь на то, что вы удержите ее от опрометчивых поступков.

Филипп не мог сдержать улыбку, она заиграла на его губах.

– Я сделаю все возможное, милорд.

В глазах Стразерна появилось суровое выражение.

– Алиса мне очень дорога, сэр Филипп. Я не допущу чтобы с ней случилось несчастье.

Филипп убедительно сказал:

– Не в моем присутствии, лорд Стразерн, – и второй раз за этот день зарделся.

Стразерн принял его смущение за доказательство того, что ему вскружила голову молодая дама, и любезно предложил ему еще бокал вина. Наливая вино, он спросил:

– Скажите, Гамильтон, как вы находите земли своего дяди?

– Эйнсли Мейнор нуждается в ремонте больше, чем я ожидал, – с сожалением сказал Филипп.

Когда он не чувствовал опасности, то свободно говорил о проблемах, с которыми сталкивался, и о способах из разрешения. С горечью в голосе он заключил:

– Я не думал, что война нанесла такой урон в этом районе.

– И не только на ваших землях, – сурово сказал Стразерн. – Здесь нет ни одного человека, начиная от землевладельцев и кончая арендаторами, у кого не было бы причины проклинать тот день, когда в Западный Истон вошли войска круглоголовых.

– Но ведь наверняка не все пострадали!

– Все, – уныло сказал Стразерн.

Он пронзил Филиппа тяжелым взглядом, но голос его звучал ровно:

– После битвы при Вустере молодой король Чарльз скрывался в этом районе, пытаясь убежать во Францию. Войска Кромвеля обезумели в поисках его. Они сжигали дома и сараи, издевались и даже насиловали наших женщин, угрожали повесить всех известных в округе людей, в том числе и вашего дядюшку, пытаясь заставить нас выдать короля. До этих событий общество в Западном Истоне отличалось умеренностью взглядов: в нем были те, кто поддерживал монархию, и те, кто выступал за парламент. После этих событий – все стали роялистами. Вы сами узнали, что такое ссылка, сэр Филипп. И вы должны понять…

Филипп кивнул, но лицо оставалось бесстрастным.

– Я думаю, что Западный Истон – не единственная область в Англии, где так же сильны политические настроения. Королю Чарльзу надо только выбрать подходящий момент, и он без труда сможет вернуть трон.

С минуту они молчали, и Стразерн внимательно изучал лицо Филиппа. Наконец, он осторожно заговорил:

– По этому поводу я ничего не могу сказать. Но знаю, что все мы очень пострадали при власти лорда протектора, – Стразерн пожал плечами и улыбнулся, переведя разговор на другую тему: – В самом деле, если Ричард Кромвель мудрый человек, то будет более мягким правителем в Англии по сравнению с его отцом.

Филипп скептически поднял бровь:

– Не думаю, что вы действительно рассчитываете на это, лорд Стразерн. Ричард Кромвель – далеко не тот, кем был его отец.

– Я полагаю, – сухо произнес Стразерн, – Англии повезло, что Оливера Кромвеля уже нет. Пришло время перемен, и Ричард поможет им свершиться.

Филипп задумчиво посмотрел на бокал, потом высоко поднял его:

– Тогда – за перемены!

– Мирные перемены, – тихо добавила Абигейл.

– Да будет так, – сказал Стразерн и выпил свой бокал.


Придя в спальню, Алиса послала слугу оседлать лошадь и наблюдала, как горничная готовит ее костюм для верховой езды.

В комнату ворвалась Пруденс:

– Я так и знала! Ты нравишься сэру Филиппу! – крайне взволнованно объявила она и с размаху шлепнулась на кровать.

– Смотри, чтобы мать не увидела таких жестов, а то она заставит тебя ходить по холлу с тяжелой книгой на голове, чтобы убедиться, что у тебя правильная осанка и манеры.

– Уф! Мама занята тем, что помогает отцу проверить, является ли сэр Филипп подходящей партией для тебя, – Пруденс беспокойно заерзала. – Честное слово, Алиса, я не понимаю, как папа может сомневаться в честности этого человека. В конце концов, он ведь спас тебя, правда?

Алиса спокойно посмотрела на нее.

– После того, как ты уколола мою бедную лошадь булавкой и до полусмерти испугала ее, сэр Филипп сделал единственное, что мог бы сделать любой джентльмен!

– Но ты же слышала, Алиса! Он сказал, что ты произвела на него впечатление.

Алиса села на стул, а горничная начала развязывать на ее платье банты сзади.

– Должна признать, что сэр Филипп интересный человек. Я думаю, в нем есть нечто большее, чем видно с первого взгляда.

– Ага! Я так и знала! – Пруденс на удивление своей сестры пару раз подпрыгнула на кровати. – Он тебя привлекает, так же как ты его!

Алиса улыбнулась, глядя на ее восторг.

– Я бы сформулировала это несколько иначе.

Пруденс опустила глаза, уставившись на свои руки:

– На его фоне Цедрик Инграм выглядит довольно серым, ты не находишь? – как бы между прочим заметила она.

Горничная расшнуровала платье Алисы и сняла с плеч. Сбитая с толку, Алиса махнула служанке рукой, чтобы та остановилась, пока она осмысливала то, что сказала Пруденс.

– Пру, ты питаешь интерес к Цедрику? Потому что если это так…

– Не будь глупой! – с показной веселостью сказала Пруденс. – Успокойся, Алиса, твоему драгоценному Цедрику не угрожают мои уловки.

– Я не имела в виду ничего подобного, Пру! Только то, что тебе лучше не думать о Цедрике в этом смысле. Я думаю, что его вкусы касаются более зрелых женщин.

Алиса позволила служанке продолжать работу. Корсаж был снят, и Алиса встала, дав девушке снять с себя юбку.

Пруденс, которой минуло всего шестнадцать, и которая только что встала со школьной скамьи, густо покраснела.

– Когда-нибудь я стану старше, – заморгав, она выдавила улыбку. – Но мы говорили не об этом! Алиса, ты самая противная из всех сестер – ты всегда уходишь от разговора. Тебе нравится сэр Филипп Гамильтон? Я спрашиваю тебя напрямик. Будь любезна, сделай одолжение и ответь мне также прямо.

Алиса любила свою сестру, поэтому, смеясь, ответила ей настолько честно, насколько могла:

– Я считаю сэра Филиппа загадкой. Временами он кажется превосходным придворным, каким был сегодня утром. Свободно и красиво изъяснялся, и легко было поверить, что он действительно джентльмен-роялист, вернувшийся из ссылки. Потом он стал немногословным и зарделся, как школьник, от слов обычного светского содержания, похожих на комплимент в мой адрес. И тут я задумалась.

– О чем?

Горничная надела Алисе через голову юбку от костюма для верховой езды и поправила ее на стройной талии, потом накинула корсаж, по форме, напоминающий мужской камзол. Когда он был застегнут, Алиса мягко сказала:

– Действительно ли сэр Филипп сподвижник роялистов или же он тот, кто пошел за круглоголовыми.

У Пруденс перехватило дыхание.

– Алиса! Ты сошла с ума! Если он с круглоголовыми, то мы все подвергаемся страшной опасности!

– Поэтому, моя дорогая сестричка, я собираюсь как можно больше узнать о сэре Филиппе Гамильтоне, – уверенно сказала Алиса, останавливаясь перед зеркалом, чтобы надеть шляпу с низкой тульей, украшенную страусовым пером и подходящую по цвету к ее амазонке.

– Цедрик Инграм может не понять, – предупредила Пруденс. В ее голосе послышалась надежда.

Алиса улыбнулась своему отражению в зеркале:

– Мне придется рискнуть.

Загрузка...