Любовная западня

Глава 19

Наступил 1957 год — год Эдсела, доктора Сеусса и Фрисби. Для трех девушек, которые уже стали завоевывать всеобщее признание, это был предпоследний год обучения в колледже.

Из трех подруг самой лучшей студенткой была Франческа. Но больше всего знаний девушка получила не в колледже, а во время летних каникул в Риме. Именно там Франческа обнаружила, что она просто рождена быть моделью. Даже несмотря на то что многое в этом бизнесе действует на ее спокойную натуру как наждачная бумага: мелочная зависть, жесткая, временами даже жестокая конкуренция ужасно раздражали ее. Как однажды сказала Доркас Лунелли, Франческа хочет все получить без борьбы.

— Да, хочу. И все получу, — спокойно ответила Франческа. — Вот увидишь.

Но сначала Франческа должна окончить школу — вместе с Тимбер и Кейти. В конце концов она клятвенно обещала это Джейсону, который крайне враждебно отнесся к ее поездке в Рим: Доркас подписала официальную бумагу о том, что ее агентство не будет мешать учебе Франчески.

Кейти проводила летние каникулы в Вашингтоне, округ Колумбия, в качестве служащего конгресса. Она находила здешний политический климат восхитительным и старалась изучить все его нюансы. Кейти подумывала о том, чтобы после окончания Эйвери пойти изучать право. Она уже записалась на курсы политологии в Эмори, где на юридический факультет принимали женщин — выпускниц Эйвери.

Во время семестра Кейти каждую свободную минуту тратила на работу в приюте Флоренс Криттендон для незамужних беременных женщин.

Что касается Тимбер, то для нее страстью становилось искусство. Хотя лошади и свидания поглощали массу времени, Тимбер проявляла к миру искусств серьезный интерес. Джейсон это поощрял. Всякий раз, обедая у друзей, задающих тон в культурной жизни Атланты, он брал Тимбер с собой. Робость деревенской девочки давно уже исчезла, в высшем обществе Тимбер чувствовала себя не хуже Кейти, но наслаждалась им гораздо больше.

Все трое занимались с большим усердием. Кейти и Франческа получали отличные отметки и оказались среди немногих, кому на последнем и предпоследнем курсах разрешили учиться по индивидуальному плану. Отметки Тимбер были гораздо скромнее, но успехи в искусстве компенсировали это отставание.

Девушки не чурались общества других сокурсниц, но их триумвират оставался незыблемым, а их лояльность друг к другу была безоговорочной. Горе той однокурснице, которая в присутствии Кейти или Тимбер осмеливалась плохо отзываться о холодной красоте Франчески: на нее сразу же обрушивался град насмешек. Когда одна религиозная фанатичка обвинила Тимбер в публичном распитии мартини, Кейти и Франческа в качестве свидетельниц явились на слушания Комиссии по этике, полностью отрицая все обвинения в адрес своей подруги и всячески стараясь дискредитировать обвинителя.

В конце концов все поняли, что если тронуть одну, то придется иметь дело и с остальными двумя. Принцип «все за одного» поддерживался неукоснительно, и тройка стала непобедимой. Иногда более слабые однокурсницы шептались насчет подозрительной близости этих молодых женщин, но к подобным слухам, явно распускаемым из чувства зависти, никто особенно не прислушивался.

У каждой из подруг по-разному складывались контакты с мужской частью студенческого общества. Кроме Джейсона, который был в курсе их дел, все удивлялись тому, что ни одна из девушек не поддерживает серьезных отношений с мальчиками.

В случае с Франческой все было по-прежнему. Хотя поклонники за ней ходили чуть ли не табунами, ее красота по-прежнему отпугивала всех, кроме законченных эгоистов. Но эти, конечно, оставляли девушку равнодушной. Доркас Лунелли однажды сказала Франческе, что он должна радоваться такому положению дел. «Это счастье быть произведением искусства, до которого большинство мужчин боятся дотронуться! — уверяла Доркас. — Поверь знающему человеку. Если ты сделаешь хоть шаг с пьедестала, то сразу безостановочно покатишься вниз».

Что касается Кейти, то ее беспокоило собственное безразличие к мужчинам. Кейти понимала — это результат психологической травмы, полученной в результате изнасилования. Она также понимала, что большинство представителей сильного пола совсем не так плохи и многих из них ранит ее высокомерное отношение. Тем не менее Кейти по-прежнему была невыносима мысль о близких отношениях с мужчиной. Так продолжалось до тех пор, пока она не встретила Фрейзера Холта, одного из богемных друзей Тимбер…

Как-то Тимбер взялась уговорить Кейти пойти на свидание с незнакомцем. Она долго и с увлечением говорила о том, что предстоящий ежегодный костюмированный бал художников и натурщиц будет, что называется, гвоздем сезона. На Кейти это не произвело особого впечатления.

— Ты ведь знаешь, что произошло, когда я в последний раз пошла на свидание с незнакомцем? Это был один из твоих друзей — студентов-медиков. Он повел меня в морг, чтобы познакомить с Гарри — его персональным трупом для медицинских опытов. — Кейти сморщила нос. — Ты хоть представляешь, какой там запах?

Тимбер оставалась непреклонной, к ней присоединилась Франческа. Оказавшись в меньшинстве, Кейти была вынуждена согласиться. В конце концов, решила она, ради дружбы можно и поскучать. К тому же старый «Билтмор-отель», в котором проводился бал, считался одним из лучших заведений в Атланте.

К своему немалому удивлению, Кейти прекрасно провела время. Фрейзер, скромный, симпатичный, с мягким юмором студент художественного училища, оказался очень привлекательным молодым человеком. Он сделал эскизы, по которым сам изготовил для себя и Кейти фантастические маски из папье-маше. Перед балом Фрейзер позвонил и предупредил, что Кейти нужно только надеть черное трико с белой полосой на спине, а об остальном он позаботится сам.

Два «одиноких хорька» завоевали первый приз. Но самым приятным сюрпризом оказалось то, что Кейти нашла человека, который любил танцевать не меньше, чем она.

Молодые люди не пропустили ни одного танца. Тимбер и ее кавалер сначала пытались за ними угнаться, но затем поняли, что это невозможно. А Кейти и второй «одинокий хорек» начинали отплясывать каждый раз, когда за дело брались Рэй Энтони и его группа.

Они танцевали под старые хиты вроде «Из-за тебя» и «Огней гавани», со смехом сняв маски, мешавшие им чувствовать партнера. Оказавшись, как говорится, лицом к лицу с Фрейзером Холтом, Кейти с удивлением обнаружила, что ей нравится его внешность — блондин с голубыми глазами, похожий на молодого норвежца. Как потом узнала Кейти, мать Фрейзера действительно была норвежкой. Высокий, худой юноша казался почти хрупким, но Кейти, когда он вел ее в танце, чувствовала силу в его руках. На прощание Фрейзер даже не пытался ее поцеловать, хотя она почувствовала, что ей этого хочется.

На третьем по счету свидании Кейти поняла, что ей нужно взять инициативу на себя, молодой человек не заходил дальше того, что держал ее за руку.

— Фрейзер, я думаю, нам стоит в следующее воскресенье вечером устроить маленький пикник на Каменной горе.

Эта идея ему понравилась. Кейти взяла с собой корзину для пикника, положив туда холодных цыплят, сыр, фрукты, термос с текилой и несколько лимонных долек, чтобы потом освежить дыхание. Она также взяла одеяло и небольшой портативный радиоприемник.

Взбираться на Каменную гору было лучше всего в темноте. Кейти от всего сердца ненавидела безобразные барельефы, покрывавшие огромную каменную плиту на склоне горы; ночью же их не было видно. Они устроились на защищенной от ветра большой гладкой скале, с которой открывался прекрасный вид на мерцающие внизу огни.

— Здесь действительно здорово, — со вздохом сказал Фрейзер, после того как они с Кейти выпили по глотку текилы, и посмотрел на небо. — Сегодня звезды кажутся такими большими.

Вспомнив о преподавателе астрономии Джеффе Вудсоне и о тех звездах, которые наблюдала вместе с ним, Кейти едва заметно улыбнулась и тут же с изумлением отметила, что со времени знакомства с Фрейзером ни разу не вспомнила об изнасиловании. Он действовал на нее как лекарство. Кейти повернулась и взглянула ему прямо в глаза.

— Фрейзер, я хочу, чтобы ты занялся со мной любовью. — Увидев на его лице растерянное выражение, она засмеялась. — Неужели так ужасно, когда об этом говорит женщина?

— Нет, — сказал он, покачав головой. — Просто я не уверен, что… смогу.

Кейти в панике села.

— Фрейзер, ты ведь… ты ведь не гомосексуалист?

Он был так шокирован, что она не выдержала и засмеялась.

— Нет, я так не думаю. — Кейти снова легла и провела пальцем по его гладкому подбородку. — Тогда почему ты не хочешь заняться со мной любовью? — хриплым голосом спросила она.

— Я хочу. И хотел с первого нашего свидания. Но когда мне было четырнадцать лет, со мной кое-что случилось. — Он закрыл лицо руками. — О Боже, я не знаю, как тебе об этом сказать. Мои друзья считают, что я все придумал.

Кейти мягко взяла его руку и приложила к своей щеке.

— Что придумал?

— Ты будешь смеяться. Но это не смешно, — горячо сказал Фрейзер. — Совсем не смешно! — Он посмотрел на Кейти, затем провел пальцем по ее подбородку. — Ох, Кейти! Это случилось, когда я учился в школе. Для своего возраста я был очень развит — между прочим, такого же роста, как сейчас. Я встретил ребят постарше, которых называют байкерами. Они решили принять меня к себе, чтобы я у них был вроде как талисман. И однажды ночью они устроили мне… ну, у них это называлось посвящением — ты знаешь, как забавляются в братствах — и заставили меня это сделать.

— Что сделать?

— Все девочки собрались вокруг меня и… возбудили, а потом сделали это со мной, а их приятели смотрели и смеялись. Мне было противно, хотя я ничего не мог с собой поделать. Я все равно возбуждался, мне хотелось трахаться, и я ненавидел себя за это. Я чувствовал себя так, как будто в чем-то испачкался. Я чувствовал, что они меня используют.

— Тебя изнасиловали! — недоверчиво сказала Кейти.

Фрейзер пристально посмотрел на нее.

— Я… я никогда об этом не думал. — Он покачал головой. — Единственное, что я знаю — после того как это случилось, я не могу заставить себя заниматься любовью с кем бы то ни было.

Сердце Кейти стучало как сумасшедшее.

— Фрейзер! — тихо сказала она. — Я расскажу, что случилось со мной, а ты слушай внимательно…

Когда Кейти закончила свой рассказ, именно Фрейзер сделал первое движение. Он аккуратно расстегнул ее кофту и осторожно стянул лифчик. С той же осторожностью Фрейзер взял тугой сосок в рот. Он долго ласкал его языком, время от времени нашептывая Кейти слова о том, как замечательно пахнет ее тело.

Потом они раздели друг друга. И Кейти стала целовать его грудь, постепенно опускаясь все ниже и ниже. Она ни разу не остановилась, чтобы перевести дыхание. Плоть Фрейзера была ей приятна. Без всякого смущения Кейти взяла ее в рот. Фрейзер был таким же, как и она сама — красивым и чувственным. Вместе они вновь откроют для себя радость обладания другим человеком, которую отняли у них те, кто обесценил красоту этого наслаждения…

Потом они долго лежали обнявшись, и пот блестел на их прекрасных телах, и на душе у обоих было легко и спокойно.

После этого Кейти больше не ходила на свидания с незнакомцами. Она встречалась с Фрейзером до тех пор, пока он не закончил свою программу и не уехал на учебу в Норвегию. Но к этому времени она уже излечилась от своих сексуальных травм.

Пожалуй, из трех девушек только Тимбер не могла справиться со своим прошлым: слишком велико было пережитое ею потрясение. Возможно, из-за этого она так безжалостно дразнила молодых людей и так отчаянно флиртовала с ними. В отличие от Кейти Тимбер наслаждалась этой игрой; в отличие от Франчески она заставляла мужчину поверить, что в конце концов достанется ему, если только он сделает все как надо.

Тем не менее Тимбер тоже ни с кем не вступала в серьезные отношения. Возможно, из-за того, что по сравнению с Джеймсом Фортсоном большинство мальчиков из колледжа казались ей грубыми и незрелыми. Возможно, в этом были виноваты ночные кошмары, в которых ей являлся Вулф Рэгленд.

После одного из таких кошмаров Тимбер решила поговорить обо всем с Джейсоном.

— Пан, вы можете со мной поговорить? — спросила она, подойдя к преподавателю поэзии. Тот как раз возился с купленным сегодня на выставке наброском. Письменный стол Джейсона всегда был завален бумагами, но в остальном в его большой, светлой комнате всегда царил идеальный порядок — не чета тому, что творилось в комнатах у девушек. Наверное, именно поэтому они всегда здесь и собирались.

— Ммм… — Джейсон вытащил изо рта нож, который до этого держал в зубах. — Об искусстве? Что вы думаете о Джексоне Поллоке?

— Я думаю, что это похоже на черных муравьев, расползшихся в разные стороны по белой бумаге. Тысячу извинений! — увидев поднятые брови Джейсона, воскликнула со смехом Тимбер. — Но вы знаете, как я отношусь к абстракционистам. По-моему, они громкими фразами просто прикрывают недостаток творческой дисциплины.

— Ну-ну! — спокойно сказал Джейсон и отложил нож, собираясь уделить все свое внимание устроившейся на его кровати девушке. — У нас формируется четкое представление о тенденциях в современном искусстве. Я думаю, первую стадию — «Я не очень разбираюсь в искусстве, но знаю, что мне нравится» — вы уже прошли.

— Благодаря вам, — с усмешкой сказала Тимбер. — Но я пришла не для того, чтобы спорить об искусстве. Я снова стала видеть сны о Вулфе. — Она повернулась и с беспокойством посмотрела на Джейсона. — Это мешает мне, Пан: я целую парня и вижу Вулфа. А что касается снов… — Тимбер содрогнулась. — Они ужасны. Он сначала лежит мертвый, а потом встает, подходит и начинает меня хватать, и я вижу кровь в тех местах, где он прикоснулся ко мне… О Господи! Мне нужно лечиться. Может быть, мне стоит пойти к психиатру?

— Прежде чем вы это сделаете, я хочу, чтобы вы попробовали еще одно средство. — Джейсон протянул ей руку. — Пойдемте со мной. Я знаю, что ваш день рождения еще только через неделю, но хочу, чтобы вы получили подарок прямо сейчас. — Они поднялись по лестнице и подошли к комнате, выходящей в сад. — Я договорился с Лилой насчет этой комнаты. У нее будет особое назначение. Кое-что специально для вас. А теперь закройте глаза.

Тимбер послушно закрыла глаза, и Джейсон, распахнув дверь, втолкнул ее в комнату.

— Теперь вы можете посмотреть.

— Ч-что это? — Увидев мольберт и ящик с кистями и красками, Тимбер рассмеялась. — Пан, вы очень хорошо знаете, что я просто балуюсь живописью. Вы знаете, что у меня ничего из этого не выйдет.

— Я знаю, что вы довольствуетесь занятиями в колледже, на которых рисуете то, что вам говорят. И кроме того, довольствуетесь созерцанием работ других художников. Ну, я думаю, настало время проявить скрытый в вас талант. — Тимбер недоверчиво взглянула на него. — Да, талант. Не спорьте. Питер тоже так считает. Он говорит, что у вас есть задатки художника. Вы смотрите на жизнь третьим глазом, который у художника в сердце.

Тимбер протянула руку к мольберту:

— Питер так сказал?

— И не один раз. — Джейсон поднес ее изящные пальцы к губам. — Он считает, что это руки настоящего художника. Я тоже так считаю. — Он назидательно поднял палец. — Забудьте то, чему вы учились на занятиях: пусть кистью водят ваша страсть и ваше сердце.

— Я… я не понимаю, какое отношение это имеет к снам, о которых я вам говорила.

— Это и будет вашим лечением. Избавьтесь навсегда от воспоминаний о Вулфе, вдохнув в них жизнь на вашем полотне. А потом идите дальше, чтобы стать истинным художником.

Тимбер пристально посмотрела на пустой холст, затем снова на Джейсона:

— Вы хотите сказать, что я должна нарисовать Вулфа так, как я вижу его в своем сознании? Я должна попытаться изобразить весь этот кошмар?

Джейсон кивнул.

— Я думаю, эффект будет больше, чем от посещений психиатра. Эта комната теперь в вашем личном распоряжении, так что картины никто, кроме вас, не увидит. Поскольку вы по-прежнему, как подобает деревенской девушке, встаете задолго до рассвета, предлагаю использовать это время для рисования. — Он довольно потер руки. — А теперь, может быть, пойдем выпьем чаю? Я заметил, что вы получили сегодня утром письмо от Джеймса. Осенью, когда вы вернулись из Джорджии, его имя не сходило у вас с языка: «Джеймс то, Джеймс это». А сейчас вы о нем даже не заикаетесь.

Тимбер покраснела:

— Я забыла вам передать. В своем письме он, как всегда, шлет вам наилучшие пожелания.

К этому времени они уже вернулись в комнату Джейсона, где пыхтел маленький электрический чайник. Джейсон улыбнулся, вспомнив о последней информации, которую прислал Джеймс. Она принесла ему кругленькую сумму при минимальных затратах.

— Что ж, я очень рад. Он хорошо к вам относится, моя девочка. Более чем хорошо. Собственно, я думаю, что он в вас влюблен.

— Глупости! Джеймс относится ко мне как… примерно как к дочери, — сказала Тимбер. Но она старалась не встречаться взглядом с Джейсоном, потому что при упоминании человека, благодаря которому Тимбер провела два лучших лета в своей жизни, ее щеки порозовели. — Конечно, Джеймс не имеет ничего общего с Вулфом. — Тимбер глубоко вздохнула. — Он самый добрый, самый щедрый человек, которого я знаю. — Она посмотрела на кольцо с сапфиром на своей руке. — Ко мне никто никогда не относился так, как он, — тихо сказала Тимбер.

Джейсон про себя улыбнулся. Джеймс Фортсон оказался гораздо более умным, более осторожным поклонником, чем можно было себе представить. Арабский жеребец — это гениальный ход. Сделав такой подарок, Фортсон на все время каникул привязывает Тимбер к Холму и одновременно добивается ее вечной благодарности.

— А почему, собственно, ему плохо к вам относиться? Но я не стал бы рассматривать это чувство как отеческую любовь. Он уважает вас и восхищается вами именно как женщиной.

— Я тоже им восхищаюсь, — сказала Тимбер. Она подумала о тех многочисленных случаях, когда после головокружительной скачки по лугам сильные руки Джеймса снимали ее с коня. Прикосновение его рук вызывало в Тимбер отнюдь не дочерние чувства. И Джеймс знал об этом. Знал, но никогда не пытался заняться с ней любовью.

Тимбер часто думала о том, каково это заниматься любовью с таким человеком, как Джеймс. Видения были живыми и яркими, они вызывали у девушки чувство беспокойного ожидания, что накладывало отпечаток на ее отношения с другими, более молодыми мужчинами.

— Наверное, вы знаете, что он очень разочарован в своем сыне?

— Что? — Тимбер постаралась сосредоточиться на словах Джейсона, отодвинув в сторону свои мысли насчет Джеймса. — Вы имеете в виду, что Расс бросил юридическую карьеру и поступил в военно-морское авиационное училище? Пожалуй, это меня тоже удивило. Но мы с Рассом давно не поддерживаем контактов. Я думаю, вы знаете, что он два года не был дома. Мне… мне кажется, что у него неверные представления о моих отношениях с его отцом.

— Но это его проблема, а не ваша, — непринужденно сказал Джейсон.

В отличие от Тимбер Сэвилл никогда не упускал Расса из виду. Пока Фортсон-младший был в Гарварде, Джейсон старался завоевать его доверие — с помощью писем и телефонных звонков. Когда Расс наконец признался в своих подозрениях насчет углубляющихся отношений между Тимбер и Джеймсом, Джейсон посочувствовал ему, но ничего не сделал, чтобы рассеять эти подозрения. Тимбер, конечно, не подозревала о контактах между Рассом и Джейсоном. А Джейсон без труда оправдывал свое лукавое поведение тем, что сын во всем уступает отцу и явно не тот мужчина, который нужен Тимбер Дьюлани.

— Что касается его решения пойти послужить, — продолжал Сэвилл, — я думаю, это чертовски правильная идея. С такими молодыми людьми, как Расс Фортсон, военно-морской флот делает чудеса.

— Тем не менее я хотела бы, чтобы у них с Джеймсом все было хорошо и чтобы он так не злился на меня. — Тимбер вздохнула. — Может быть, если бы я поговорила с Рассом, объяснила ему, какие в действительности у нас отношения с его отцом…

— А вы уверены, что сами это знаете? — тихо спросил Джейсон.

Тимбер вновь покраснела.

— Я… я боюсь, что не знаю, — прошептала она и закрыла лицо руками. — Ох, Пан, иногда я хочу слишком многого. Должно быть, ужасно быть такой алчной.

Джейсон положил руку ей на плечо.

— Ничего страшного, если вы хотите получить то, чего никогда не имели, Тимбер. Поверьте, это только помогает добиться своего. — Он приподнял ее лицо за подбородок и заглянул в глаза. — Ну, теперь расскажите, что у вас в голове. Школа? Отметки? Деньги? Мальчики?

— Все понемногу, хотя не обязательно именно в этом порядке. — Тимбер засмеялась. — Пан, вы думаете, я всегда буду девственницей? Нет, черт возьми, не смейтесь! Я серьезно.

— Я и не смеюсь. Я просто размышляю: неужели вы и вправду хотите отдать такую столь высоко ценимую в прошлом вещь, как ваша девственность, какому-нибудь мальчишке из колледжа, которому это совсем не нужно?

Тимбер сделала забавную гримасу:

— Вы правда думаете, что мальчикам это не нужно? Хотя, если серьезно, я чувствую себя так, как будто упускаю что-то такое, о чем просто обязана знать.

— Неужели здесь существует какой-то крайний срок?

— Какой же вы чудак! — нетерпеливо воскликнула Тимбер. — Ну конечно, нет! Просто я чувствую, что отстаю. Посмотрите на Кейти — какая она опытная насчет секса.

— И все же ее энергия — в отличие от большинства молодых женщин — устремлена в другом направлении. — На лице Джейсона появилось странное выражение, но Тимбер была слишком занята своими мыслями, чтобы обратить на это внимание.

— Знаю, знаю. Я уважаю ее за это и в то же время завидую ее легкости в обращении с мужчинами. А посмотрите на Чесс! Один Бог знает, чем она там занимается в Риме с этими сексуальными итальянцами! Почему вы смеетесь, Пан? Перестаньте, слышите? Перестаньте! Я говорю серьезно. Мне надоело быть единственной, кто до сих пор не знает, как это бывает!

— Я смеялся не над вами, Тимбер. — Посмеиваясь, Джейсон покачал головой. — Правда, нет. Я просто представил себе выражение лица декана Лейни, если бы она услышала некоторые из наших разговоров.

Теперь засмеялась Тимбер:

— Нам всем троим повезло с другом. Может быть, когда-нибудь, когда мы станем богатыми и преуспевающими, и сможем вас как-то отблагодарить.

Джейсон одарил девушку такой же ослепительной улыбкой.

— Сейчас вы лучше подумайте о том, как отблагодарить Джеймса, получив в следующей четверти хорошие отметки. Вы ведь не хотите заниматься летом, правда?

— О Боже, конечно, нет! — скривилась Тимбер. Лето в Джорджии с каждым годом становилось для нее все более и более привлекательным.

Когда Тимбер приезжала домой на лето, она сразу же отправлялась на кухню дома на Холме. Этот раз не составил исключения, хотя Тимбер знала, что Джеймс с нетерпением ждет ее в конюшне. Должно быть, Соболь уже оседлан, а Гром, лошадь Джеймса, бьет копытом в мягкую землю, проявляя такое же нетерпение, как и его хозяин.

Лето после окончания предпоследнего курса обещало быть необычным. Тимбер очень хотелось присоединиться к Джеймсу и Соболю, но она не могла не навестить первой пожилую женщину, которая всегда так ждала, когда ее «детка» приедет домой на летние каникулы.

— Матушка Роуз! Господи, здесь на кухне всегда так хорошо пахнет! — Тимбер обняла толстую негритянку, парившуюся над тушившимися помидорами. Потом она открыла холодильник для пирогов и глубоко вдохнула ароматный запах охлаждавшегося там пирога с орехами пекан. — Умм! Джеймс говорил, что в этом году плохой урожай этих орехов, но я была уверена, что так или иначе ты приготовишь мое любимое лакомство.

— Ха! Чтобы сделать этот пирог, нам с Дэйзи Перл пришлось начистить их целый бушель[21]. Они ведь почти все пустые. Эй, оставь немного на ужин, слышишь? — Матушка Роуз выглядела довольной. Она помогала принимать Тимбер при родах и была рада тому, что девочку теперь стали так хорошо встречать в большом доме. А почему? Матушка Роуз уже давно решила, что это не касается черной женщины.

— А как там Дэйзи Перл? — Тимбер вытащила сахарное печенье из той же самой банки, которую во времена ее детства нарочно оставляли без присмотра, когда маленькая Тимбер приносила сюда яйца и молоко. — Как там ее новый ребенок?

— Скоро будет еще один, — мрачно сказала матушка Роуз. Она принялась мешать помидоры. — Я сколько раз ей говорила, чтобы она не пускала к себе этого Сойку, но она никого не слушает. — Матушка Роуз искоса взглянула на стройную талию Тимбер. — Рада видеть, что ты умнее.

Тимбер покраснела:

— Матушка Роуз, я никогда… Ну, я хочу сказать, я не…

— Ты никогда не была с мужчиной? — Лицо негритянки расплылось в одобрительной улыбке. — Я же говорила своей пустоголовой девке, что ты очень сообразительная, даже для массы Джеймса! Я ведь знала…

Тимбер отодвинула в сторону деревянную табуретку. Если она сейчас не пойдет к Джеймсу, тот станет ее разыскивать. А Тимбер совсем не хочет, чтобы он заглянул на кухню и застал ее за разговором со своей старой кухаркой. Джеймс терпеть не может, когда она обращается с цветными как с родственниками.

— Мне надо идти, матушка Роуз. Скажи Дэйзи Перл, что я привезла с собой несколько старых халатов — в нынешнюю жаркую погоду они ей как раз подойдут. И пусть Тумер не бегает вверх-вниз по лестницам, раз его так беспокоят колени. Что касается тебя — не пойму, зачем ты занимаешься всеми этими консервами. У Джеймса хватит денег, чтобы скупить целый магазин продуктов. Кроме того, тебе не надо…

Матушка Роуз помахала пальцем перед носом Тимбер и строго сказала:

— А теперь послушай меня, Тимбер Дьюлани! Тебе надо быть осторожной. И я говорю не о том, когда ты носишься на лошади как сумасшедшая. Я имею в виду, что с мая по декабрь выходить замуж не к добру. Не забывай об этом!

— Ох, не знаю, — спокойно сказала Тимбер. Ее кольцо с сапфиром и бриллиантами сверкнуло под солнцем Джорджии, когда девушка протянула руку, чтобы взять на дорожку еще одно сахарное печенье. — Декабрь не так уж плох. В этом месяце бывает Рождество — забыла? — Дверь с сеткой от мух закрылась за ней следом.

Этим летом Тимбер чувствовала себя очень взрослой. Ей только хотелось, чтобы и Джеймс понял, насколько она повзрослела.

Джеймс уступил сентиментальному желанию Тимбер заехать по дороге к реке в старый, заброшенный сарай для хранения табака.

— Вы хотите сказать мне, детка, что скучаете по тяжелой работе на табачной плантации?

Тимбер нахмурилась.

— Вы же знаете, что нет. Но иногда я об этом вспоминаю — о том, как мы с Дэйзи Перл работали там под палящим солнцем. Господи, какая же это была тяжелая работа! Хотя были и приятные моменты. Например, когда пригоняли последние салазки и мы съедали большой холодный арбуз… — Ее голос осекся. — А теперь посмотрите на меня — верхом на шикарной лошади, и остался лишь год до окончания шикарной школы! — С радостным криком Тимбер пришпорила Соболя и галопом помчалась к реке.

Джеймс нагнал ее только у холма, выходящего на берег Сатиллы.

— Подождите немного, Тимбер. Я хочу с вами поговорить кое о чем. — Он посмотрел вниз, на чайного цвета воду. — Я тут думал о том, что подарить вам на будущий год после окончания учебы. Мне кажется, настало время показать вам свет. Как, девочка? Вы хотите следующим летом поехать в Европу?

— Джеймс! — Тимбер чуть не упала с лошади. — Вы это серьезно? — При мысли о том, что она сможет увидеть Флоренцию, посетить Лувр, Сикстинскую капеллу, глаза Тимбер засияли от радости. Но тут же ее лицо помрачнело. — Наверное, вы не захотите таскаться всюду, где я захочу побывать.

— Да нет, я не поеду. Можете вы себе представить на Ривьере такую неотесанную деревенщину, как я? Нет, здесь есть все, что мне надо. Тот песчаный берег, на который вы смотрите, — это моя Ривьера. А вы — вы другое дело. Вам нужно кое-что увидеть, и я должен обеспечить это дело. Вот что я вам скажу: попутешествуйте за нас обоих. Ваш покорный слуга будет ждать, когда вы приедете домой и расскажете о своих впечатлениях.

— О Джеймс! — Тимбер едва могла говорить. За грубой внешностью Джеймса скрывается такое доброе сердце! — Вы уже так много сделали для меня. Как же я могу позволить, чтобы сверх этого вы еще и отправили меня в Европу? Что скажут люди? Как отнесется к этому Расс? — Тимбер все еще переживала, что отношения между Джеймсом и его сыном стали хуже, несомненно, из-за нее.

— Не знаю и не хочу знать. — На самом деле Джеймс все-таки знал, что думает сын о его увлечении Тимбер Дьюлани. Единственное письмо, полученное от Расса за время обучения в военно-морском училище, было написано в грубом тоне и полно обвинений. — Зачем спорить о том, что уже решено? Не знаю, как вам, а мне жарко. Эта река выглядит очень заманчиво.

Они направили своих коней к отмели, примыкающей к широкой полосе песка. Пока Соболь и Гром утоляли жажду, Тимбер и Джеймс закатали джинсы и зашли в воду.

— Бог ты мой, это совсем неплохо! — Тимбер посмотрела на своего спутника, думая о том, насколько хорошо к его грубоватой внешности подходят выгоревшая рубашка и брюки из грубой ткани. Когда ее взгляд опустился ниже и перешел на мускулистые ноги Джеймса, Тимбер почувствовала странное волнение.

— На что это вы там смотрите, детка? У вас такой вид, как будто вы никогда раньше не видели мужских ног.

Тимбер покраснела, надеясь, что он не может прочитать ее мысли. Она только что фантазировала, пытаясь представить себе, как это стройное, коричневое от загара тело будет выглядеть без одежды.

— Я просто думала о том, какой красивый цвет у реки. Говорят, что это кипарисовое дерево дает такой забавный цвет. — Тимбер присела на край песчаной дюны, пытаясь как-нибудь отвлечься от нежелательных мыслей. — Ой, смотрите! Гольяны, просто целая стайка!

Джеймс отвел лошадей в тень развесистого дерева и вернулся. Он стоял и смотрел на девушку, сидевшую на гребне песчаного холма. Ее ноги были до щиколоток погружены в воду, руки пытались поймать рыбок в сооруженной Тимбер маленькой запруде. Желание, которое Джеймс постоянно испытывал к этой девушке, всегда усиливалось, когда она была погружена в какое-нибудь детское занятие. Джеймс почувствовал решимость. Он подарит ей мир, даст возможность получить все, что она хочет, но эту сторону ее натуры Джеймс будет ревностно хранить для себя. Юная Тимбер Дьюлани всегда будет принадлежать ему и только ему.

— Черт! Смотрите, Джеймс! Они уплыли! А я думала, что смогла их поймать.

— Так оно и бывает. Эти маленькие рыбки ведут себя как все. Прежде чем осесть где-нибудь в тихом месте, им нужно немного порезвиться.

Тимбер обхватила руками колени и посмотрела на воду, затем снова на стоявшего рядом с ней мужчину.

— Знаете, я люблю эту старую реку. Приходя сюда, я всегда чувствую себя спокойно. — Она засмеялась. — Наверное, я вам об этом не рассказывала, но в детстве я совершала долгие прогулки вон по той дорожке вдоль реки. — Она снова засмеялась. — Однажды двое мужчин рыбачили с лодки. Я тихо стояла на берегу и смотрела на них. Один из мужчин поднял взгляд, увидел меня и чуть не упал с лодки: «Вон там стоит девчонка, Вэйн! Посмотри на эту девчонку вон там!» Но прежде чем Вэйн меня увидел, я с перепугу бросилась в кусты черники… Бедняга! Вскоре я услышала рассказы о «дикой девчонке с длинными черными волосами, совершенно голой, которая днем и ночью бродит по реке».

— Я тоже слышал об этой дикой девочке. Некоторые говорили, что ее воспитали медведи, что она ходит на четырех ногах и рычит.

Тимбер от смеха упала на песок.

— О Господи! Вы действительно об этом слышали, Джеймс? Нет, правда?

Джеймс встал рядом с ней на колени, своим могучим телом заслоняя Тимбер от солнца.

— В вас в самом деле есть что-то такое, что вызывает у одного мужчины желание вас приручить — как необъезженную лошадь.

У Тимбер участилось дыхание. Джеймс никогда еще так на нее не смотрел, никогда не подходил так близко. Сейчас ей до боли хотелось, чтобы он ее обнял.

— Вы не знаете, кто бы это мог быть? — прошептала Тимбер.

— Я думаю, мы оба это знаем, — сказал Джеймс, осторожно стряхнув мокрый песок с плеча девушки. — Но мы оба также знаем, что у этого человека есть своя гордость. Гордость, которая не позволяет ему принимать поцелуи как плату за одолжение.

Тимбер рывком приподнялась.

— Джеймс Фортсон, этими разговорами вы совершенно выбиваете меня из колеи! Как будто я собиралась совершать нечто подобное… Что вы делаете? — Пока Тимбер говорила, Джеймс резко хлопнул ее по плечу и тут же прижался губами к месту укуса. — Джеймс! — слабым голосом сказала Тимбер. — Вы меня слышите?

— Слышу каждое слово, — прошептал тот, двигая языком вокруг отметки, которую оставил москит. Тимбер чувствовала, как жесткие усы Джеймса прикасаются к ее коже. Она дрожала под жарким южным солнцем, желая… Она сама не знала чего.

— Джеймс! — закрыв глаза, прошептала Тимбер. — Джеймс!

Он заглянул девушке в глаза.

— Знаете, что я сейчас хочу сделать? — тихо спросил Джеймс. — Я хочу вас поцеловать. — Он провел рукой вдоль ее плеча к шее, слегка отодвинув в сторону рубашку. Под рукой Джеймса торопливо бился пульс, передавая сокращения сердца Тимбер. — Не надо так испуганно смотреть, Тимбер. Я никогда не сделаю вам больно.

Тимбер провела языком по губам.

— Я не испугалась, Джеймс.

Его губы, с виду такие волевые и твердые, на самом деле оказались очень нежными. Джеймс слегка приоткрыл рот и легким дразнящим движением провел губами по ее губам.

— Ох, милая, что вы со мной делаете! Если бы вы только знали, о чем я думал, когда высасывал этот комариный укус.

— О чем? — с трудом прошептала Тимбер. На этот счет у нее были свои собственные фантазии.

— Я думал о том, какой сладкой вы кажетесь для мужчины. Но нет, нельзя разговаривать на такие темы с молодой девушкой из колледжа. Не хочу, чтобы вы обо мне плохо думали, Тимбер.

Его перемежающиеся со словами поцелуи становились все крепче. На этот раз, когда Джеймс впился в ее губы, Тимбер почувствовала, что ее рот раскрылся под напором его языка. Тело Тимбер оказалось распростертым на песке рядом с телом Джеймса. Тимбер прекрасно сознавала его силу. При мысли о том, что если бы Джеймс захотел, то взял бы ее без труда, в ней все затрепетало.

Однако Джеймс не проявлял никакого желания применить силу. Его страстные поцелуи делали свое дело. Тимбер почувствовала нарастающую тяжесть внизу живота и поняла, что она тоже возбуждена. Когда Джеймс стиснул девичью грудь, Тимбер осознала, что и он это чувствует.

— Ох милая! — прошептал он. — Можно, я только немного посмотрю на тебя? Я ничего не буду делать — обещаю.

Она заколебалась, но Джеймс усилил свое давление. Он играл с ее языком до тех пор, пока Тимбер не стало казаться, что весь мир превратился в одно большое горячее и влажное место, где слышны только какие-то непонятные тихие звуки. Страстно целуя ее, Джеймс в то же время расстегивал блузку и сдвигал в стороны бретельки лифчика, высвобождая грудь. Губы его сначала исследовали один белоснежный холмик, затем принялись за другой.

— Джеймс! — слабо сказала Тимбер. — Вы… вы сказали, что ничего не станете делать.

— Детка, я же не делаю ничего плохого. Просто показываю тебе, как все будет, когда ты найдешь подходящего мужчину и позволишь ему делать то, что он хочет и чего хочешь ты… — Он взял в рот тугой сосок и принялся ласкать его языком. — Они такие большие, милая. От одного взгляда на них можно сойти с ума. Смотри, что ты со мной сделала, дорогая.

Он положил руку Тимбер на выпуклость в своем паху. Она не смогла заставить себя посмотреть, но сквозь джинсы чувствовала, насколько велико его напряжение.

— Джеймс…

— Не говори ничего. Просто минутку подержи там руку. Как приятно, когда ты чувствуешь, каким большим меня сделала. Подумай об этом, Тимбер. Подумай о том, как это может быть — когда это внутри тебя…

Слабо застонав, Тимбер убрала руку.

— Джеймс, ты обещал.

— Я знаю, — открыв глаза и улыбнувшись, сказал он. — Я обещал, что не сделаю тебе ничего плохого, и не сделаю. Давай-ка перейдем под дерево, чтобы не жариться на солнце.

Ноги не слушались Тимбер. Джеймс снова ей улыбнулся и взял за руку. Когда они подошли к дереву, он с легкостью поднял девушку и посадил на свисающую ветку, удерживая за изящные бедра.

— Ты прямо русалка, — сказал Джеймс. — Ты чувствуешь ритм реки и всю ее дикую красоту. А я просто схожу с ума по этой русалке.

— Джеймс, помоги мне спуститься, — сказала Тимбер, на самом деле этого не желая. Ей нравилось, как Джеймс с ней говорил, и ей хотелось еще… «Чего еще?» — покраснев, мысленно упрекнула она себя. Если не прекратить эту игру, то они пройдут весь путь до конца, он потеряет к ней уважение и тогда…

— Ты гадаешь, насколько правильно я читаю твои мысли? — будто дразня ее, спросил Джеймс; глаза его блестели.

— Нет. — Тимбер снова покраснела.

— Ну хочешь я скажу, о чем ты думаешь? Ты думаешь о том, хочешь ли, чтобы я поиграл с тобой еще немного — вот так. — Он расстегнул молнию на ее джинсах. — Возьмись за ветку у тебя над головой, чтобы я мог вытащить эту симпатичную маленькую попку… вот… так…

Тимбер не знала, смеяться ей или плакать. Она сидела на дереве практически обнаженная.

— Джеймс, я тебе точно говорю — если ты сделаешь еще хоть что-нибудь…

Он мягко отвел ее руку в сторону.

— Только дай мне посмотреть на эту милую маленькую штучку, чтобы мне было о чем мечтать, когда ты меня оставишь и уедешь в школу. — Джеймс осторожно раздвинул ее бедра, его глаза впились в кудрявые волосы, растущие между ног. — О какая прелестная киска! Она просто требует, чтобы ее поцеловали…

— Джеймс!

— О, дорогая, еще только одну минутку. Я обещаю… я… не… — Он впился губами в нежную промежность.

После первоначального шока Тимбер поняла, что эти ощущения гораздо острее, чем все, что она испытывала раньше. Затаив дыхание, она сильнее сжала ветку дерева.

В тот момент, когда Тимбер решила, что больше не выдержит, Джеймс со стоном отшатнулся от нее.

— Если бы я пошел дальше, то не знаю, что бы случилось, — тяжело дыша, прохрипел он. — Тимбер, можешь ли ты простить меня за то, что я так увлекся? Дорогая, скажи, что прощаешь меня.

Джеймс натянул джинсы на негнущиеся ноги Тимбер и сам застегнул молнию.

— Я виновата в этом не меньше тебя, Джеймс. Я… я не знаю, что на меня нашло: мне не стоило позволять тебе это…

— Я думаю, наши кони уже успели заскучать, — пробормотал Джеймс. — Наверное, пора ехать домой.

— Да, — сказала Тимбер, спрыгнув с дерева и чуть не потеряв равновесия. — Думаю, что да. Матушка Роуз говорила, что приготовит ужин к нашему возвращению. — Тимбер вовсе не испытывала особого желания отведать фирменных блюд старой негритянки — жареных цыплят и запеченных в тесте яблок — но считала, что нужно хоть что-то сказать.

Тимбер галопом погнала Соболя через заболоченный участок, где черной тучей вились москиты. Ее смущало то, как она хотела, чтобы Джеймс занялся с ней любовью, и огорчало, что именно он остановился, не доведя дело до конца.

Ехавший сзади Джеймс Фортсон перевел Грома на легкую рысь. Джеймс был очень, очень доволен тем, как развиваются события. Как ни велико было желание, он сумел контролировать себя. Теперь Джеймс мог спокойно дожидаться того времени, когда — возможно, после возвращения из Европы — у Тимбер будет полная возможность доказать ему, что он совсем еще не стар для нее.

Подругам не верилось, что день окончания Эйвери, день, о котором они мечтали, не веря, что он когда-нибудь придет, наконец-таки настал. На дворе было четвертое июня 1958 года.

Теперь, когда этот долгожданный день наступил, радостное возбуждение смешивалось с грустью. Кейти, сидя на кровати Джейсона по-турецки, подытожила это так:

— Больше никогда не будет по-старому. И, попав в беду, мы больше не сможем рассчитывать друг на друга. Как только мы отсюда уедем, разомкнется магический круг. Каждая из нас будет противостоять всему миру в гордом одиночестве.

Джейсон, который в это время наклеивал фотографии в альбом, рассмеялся:

— Если вас послушать, то окончить колледж — все равно что умереть. Это только начало, любовь моя. Только начало!

— Я понимаю Кейти. — Франческа вздохнула. — Вы скажете, что будете близко, что в любой момент мы можем позвонить вам, но тем не менее все теперь будет иначе.

— Но мы же встретимся в Европе! — сказала Тимбер, любовно гладя роскошный путеводитель, присланный ей на прошлой неделе секретарем Джеймса. Тимбер все еще не могла в это поверить. Она сможет побывать там, где побывал Микеланджело, сможет увидеть его удивительные работы, сможет подолгу рассматривать бесценные картины и скульптуры времен Возрождения. — В Венеции, во второй неделе июля. Я, например, очень буду ждать!

При виде такого энтузиазма Франческа улыбнулась. Ей-то уже почти надоело ездить за границу. Июньская поездка в Рим — это работа, работа и еще раз работа. Но рандеву в Венеции действительно будет замечательным. Доркас согласилась с тем, что Франческе нужно немного отдохнуть, чтобы справиться с бешеной нагрузкой, которая ждет ее впереди.

— Кейти, я не знаю, как ты сможешь выдержать этот летний семинар по праву в Оксфорде. Но ты точно сумеешь вырваться к нам в Венецию на несколько дней?

Кейти кивнула.

— Этой осенью я поступаю на юридический факультет, так что семинар особого значения не имеет — честное слово. Ни на что в мире я не променяю нашу встречу в Венеции. — Она посмотрела на Джейсона. — Я бы хотела, чтобы вы передумали, Пан, и тоже к нам присоединились. Это несправедливо, что вас не будет с нами, когда мы будем отмечать пройденный путь и гадать о том, что ждет впереди. Вы ведь все время были с нами.

Девушки затараторили все разом, пытаясь уговорить Джейсона, но тщетно: он лишь с удвоенной силой замахал руками.

— Нет, нет, я говорил вам, что терпеть не могу Европу, терпеть не могу самолеты и, кроме того, не могу сейчас оставить тетю Лилу одну. Вы знаете, как она нуждается в моем присмотре.

— Нам будет ее недоставать, — сказала Франческа, оглядывая комнату. — Нам многого будет недоставать. — Она посмотрела на своих друзей, своих единственных друзей, и на глазах у нее появились слезы. — Черт возьми, почему я уже чувствую себя такой одинокой? Как будто что-то очень хорошее подошло к концу, а я к этому не готова.

Пытаясь скрыть свои чувства, Кейти взяла в руки книгу «Безобразный американец».

— Как сказал Пан, для нас все только начинается. Европа — это замечательно, мы отпразднуем то, что было, и то, что будет. — Она снова положила книгу. — Только мы станем прекрасными американцами. Так что берегись, Мир!

Джейсон спокойно слушал, как его оперившиеся птенцы с беспокойством рассуждали о своем будущем. Вплоть до того момента, когда все сели в «шевроле-импала», подаренный Кейти родителями по случаю окончания колледжа (вместе с блестящей карточкой «Бэнк оф Америка»), чтобы ехать на последнюю сентиментальную встречу у Тредмилла, Джейсон почти не участвовал в разговоре.

Сейчас его беспокоили более серьезные вещи, чем необходимость ободрять своих молодых подруг, заверяя их, что окончание колледжа — это скорее повод для радости, чем для печали. Джейсона волновало здоровье его тети.

Старушка болела уже очень долго, и это само по себе его не волновало. Джейсон знал, что она может в таком состоянии прожить еще двадцать лет. Это тоже его не смущало. Джейсон любил свою тетю и знал, что, пока она жива, он будет с ней как у Христа за пазухой. Беспокоило Джейсона то, что у Лилы начались периоды психического расстройства, во время которых она говорила ему странные вещи. Иногда во время этих периодов Лила смотрела на своего племянника так, как будто он был для нее совершенно незнакомым человеком.

Была проблема и с ее завещанием. Известный ему вариант завещания исчез. Это произошло на прошлой неделе, вскоре после того как Джейсон подслушал телефонный разговор тетушки с адвокатом.

Джейсон нахмурился. Он всегда очень серьезно относился к своим «инвестициям». В Лилу Доббс Джейсон вложил достаточно много, и ему была ненавистна мысль о том, что все это пойдет прахом. Но затем он напомнил себе, что у Лилы больше нет возможных наследников. Эта мысль подняла ему настроение. Деньги, акции, комфортабельный дом — все это в конце концов достанется ему. Чувство беспокойства прошло. Джейсон посмотрел на трех молодых женщин, сидящих с ним в машине, и его сердце наполнило теплое чувство — своего рода любовь. Это была «страховка», защита против бедности, стремление избежать которой было движущим мотивом всей его жизни.

— Ну, выпускницы, что, если мы помянем старое доброе время тортом с горячим шоколадным сиропом? Я угощаю!

Раздались стоны и протесты. Кейти завела мотор.

— Пан, вы настоящий декадент — чистой воды гедонист!

«Я знаю, — без всякого сожаления сказал себе Джейсон. — Я знаю».