Любовный треугольник

9 Давид

Чувствую себя долбанным наркоманом, который знает, что наркота его убивает, хочет навсегда избавиться от проклятой зависимости, но при первой же попытке хватает пакетик с дурью и пускает её по крови.

Запах, вкус, ощущение ЕЁ в моих руках заставляет меня трястить от невыносимой ломки.

Толкаю язык в горячий рот и рывком разворачиваю к себе. За волосы к себе притискиваю, игнорируя тихий всхлип. Жру её, как изголодавшаяся тварь.

Именно тварь, потому что таким я сейчас себя и чувствую.

Ненавижу! Каждой клеткой ненавижу за это её счастье без меня. За каждый прожитый день, начавшийся без неё в моей жизни.

Мог бы, задушил собственными руками, чтобы света белого не видела, но тогда и себя сразу же следом. Потому что три года… Три чёртовых года как день сурка, и только вчера будто из могилы вылез.

— Давид, — Оля толкает меня в грудь ладонями, упирается, мотает головой.

— Молчи, Оля! — хриплю больным фанатиком, вылизывая её рот языком.

Наверное, так себя чувствуют те, кого закопали заживо. Они задыхаются, царапают крышку гроба ногтями, сдирая ногтевые пластины до крови, и чувствуя, как легкие захлопываются, а потом внезапно оказываются на воздухе. Голова кружится от обилия кислорода, проталкиваемого в легкие и наполняющего альвеолы.

Их ведёт, кровь снова мчится к сердечной мышце, давая той возможность работать, как раньше — на износ, на полную катушку.

— Давид, нет, остановись, — отчаянно шепчет Оля, даже не замечая, что отвечает на поцелуи.

Кусает мои губы, колотит кулаками в грудь.

— У тебя дети, — выкрикивает, отрывая меня от себя и отшатываясь, при этом ударившись спиной о зеркало, — и жена.

Нижняя губа дрожит, подбородок трясётся. Бледная вся, по щекам слезы ручьем.

Счастлива она… Как же… Точно таким же счастьем, как и я.

Сжимаю подрагивающие пальцы в кулаки. Хочется крушить стены и орать во всю глотку.

— А у меня есть Лёша, — добивает, кутаясь в собственные руки.

Растрепанные волосы упали на лицо, на веках потекшая тушь, а меня изнутри выкручивает. Насмотреться не могу. Ненавижу, а глаз оторвать не получается. Красивая такая, сука. Какая она красивая! Эти глаза, полные слез и доставляющие мне боль вперемешку с эгоистичным удовольствием. Лгунья чёртова.

— Любишь его?

— Люблю, — выкрикивает воинственно.

— Сильно?

— Очень.

— Сильнее меня?

Вскидывается, вытягиваясь струной.

— Намного! — цедит сквозь зубы, а потом толкает меня в грудь. — Уходи отсюда!

Перехватываю её за руку и к себе тяну, но она выкручивается и начинает отчаянно отталкивать меня к двери. Как кошка дикая ногтями проходится по шее, в плечи пинает, в грудь.

— Уйди, пожалуйста! И не приходи больше никогда! — громко всхлипывает, нервно смахивая слезы и снова толкает меня, — Живи со своей Ани и не смотри в мою сторону.

Психую, и резко выкручиваю ей руки. Свожу их ей за спину.

— Не буду смотреть, — проговариваю в лицо, захлебываясь в огромных зелёных заводях, — Не посмотрю ни разу. Сама этого хотела, когда жизнь себе лёгкую выбирала. Теперь живи с этим.

— И буду жить! — выкрикивает, дёргаясь в моих руках, — Видеть тебя не хочу. Не люблю давно, ясно? Разлюбила и забыла.

Как будто с ноги в солнечное сплетение влепила. Насквозь пробила.

— Это ты хотел узнать? Теперь иди! — кричит сквозь слезы.

Разжимаю руки, в груди крутит так, словно там кипит вулкан и вот-вот через рот огненной лавой вырвется.

Разворачиваюсь, сую ноги в кроссовки, рывком дергаю дверь.

— Куртку свою забери.

Обернувшись, ловлю летящую в меня куртку. В неадекватном состоянии переступаю через порог, собираюсь захлопнуть за собой дверь, а когда оборачиваюсь вижу, как Оля, рыдая, хватается за живот и сгибается напополам.

По телу с ног до головы молния проходит. Уничтожает, в пепел сжигает.

Развернувшись, возвращаюсь обратно. Захлопываю дверь, бросаю куртку на пол, и потянув Олю к себе, вжимаюсь своими губами в её соленые и мокрые.

Сдавшись, она тут же хватается за мои плечи и открывает рот, пуская внутрь мой язык. Целует в ответ, плачет, а я прижимаю её к себе и трясусь, как психически больной. Мозг отказывает, все чувства обостряются и концентрируются только на ней.

Так всегда было. От ненависти до любви, от нежности до желания убить.

Вгрызаюсь в мягкие губы, наши языки сталкиваются, хочу в себя её пропечатать. Клеймом выжечь, хотя она давно уже выжжена во мне. В сердце, в голове, в каждой клетке. Чертова отрава, противоядия к которой не существует и никогда не будет существовать.

Разуваюсь, наступая себе на пятки носками кроссовок и ни на секунду от неё не отрываясь. Физически не способен. Дозу… одну дозу, чтобы дальше можно было существовать.

Прижимаю к стене, дурея от того, как Оля рваными движениями гладит мой затылок, холодными ладошками шеи касается, запуская по моей спине табун мурашек.

Сжимаю ладонями её грудь. Пах раздирает от потребности в ней. Задираю футболку, ловлю сосок ртом. Оля вздрагивает, под кофту мне пальцы запускает. Тянет её вверх.

Задрав руки, помогаю ей снять её с меня, и тоже самое проделываю с её футболкой. Прижимаю к себе. Кожа к коже. Обмен теплом, энергией, кипящей в нас обоих.

Как тогда — в одну единственную ночь, когда мы были вместе. Когда я решил, что пойду против всех ради неё, а она после этого сказала, что больше, чем на три месяца я ей не нужен был.

Рывком дергаю вниз её спортивные штаны, спиной к себе разворачиваю. Расстегнуть собственную ширинку, спустить брюки. От трясучки зуб на зуб не попадает. От озноба колотит. Потянув на себя за бедра, беру в руку член и направив в неё, влетаю внутрь.

Оля вскрикивает, подаваясь резко мне на встречу. Меня кроет. Вышвыривает в параллельную галактику, где все обострено до предела. Где я и она и больше никого. Её губы, в которые с голодом впиваюсь, упругая кожа под моими пальцами. По рецепторам и крови циркулирует ЕЁ запах и вкус, травит… травит… травит… Возвращает к жизни. Даёт возможность дышать.

Блуждаю руками по податливому телу. Кажется, если хотя бы на миг отпущу, она исчезнет. Растворится, утечёт сквозь пальцы.

Всхлипывая, Оля принимает мои жесткие толчки. Одной рукой в стену упирается, а другой меня за шею обнимает. К себе прижимает, рот простреливая протяжными, громкими стонами.

Растираю пальцами твердые соски, заставляя её биться в агонии, закатывать глаза, кричать и сжимать мой член собой изнутри. Упиваюсь её состоянием. Одержимость накрывает. Беру её жёстко, глубоко. Впечатывая в стену, размазывая о неё. Поясницу простреливает, спазмирует, когда по позвоночнику мощная шаровая молния опускается прямиком в пах.

Успеваю достать член и зажмуриться, пока изливаюсь ей на ягодицы. В каждой клетке ядерный взрыв происходит. Меня окатывает волной снова и снова, плавит от ощущений. Сердце хватать начинает от переизбытка эйфории. Забыл уже как это… Чтобы через мясорубку пропускало и кишки наружу выворачивало….

Упираюсь ладонью рядом с головой Оли. Мы оба дышим тяжело, хватаем ртом воздух и смотрим друг на друга.

Виновато, болезненно, обречённо. С каждой отсчитанной секундой реальность на землю возвращает.

Болит всё тело. Руки трясутся — так сильно хочу её к себе прижать. Целовать как раньше, чтобы зелёные глаза светились, а она улыбалась. Смеялась заливисто и убегала от меня, пока я не ловил её и не зацеловывал до красных воспаленных губ.

По щеке Оли снова стекает слеза. Вытираю её большим пальцем.

— Я принесу салфетки, — отстраняюсь, но она мотает головой.

— Не нужно. Я в душ пойду. А тебе пора уже…

— Оль…

— Давид, пожалуйста… — морщится, как от боли, — просто уходи.

Выдохнув, застегиваю ширинку. Опустошение, подобно вязкой слизи, заполняет клетки и наполняет легкие. Снова обуваюсь, надеваю кофту с ветровкой, а когда тянусь к ручке, слышу сзади тихое:

— Ты изменял ей уже?

Застываю. По голове словно кувалдой прилетает.

Оборачиваюсь, но Оля даже не смотрит на меня. Натянула штаны и закрыла грудь, сложив на ней руки. Взглядом уткнулась в пол.

— Нет. И не изменил бы, если бы это была не ты.

Открываю дверь и ухожу.