Любовь на Итурупе

12

Нина вернулась на остров. Я сел на микроавтобус ультраправых и вновь отправился к заливу Касатка. На этот раз вместе с Костей, который на выходные возвращался домой. Вдруг я вспомнил, что говорила мне Нина, и повернулся к Косте:

– Твоя сестра сказала, что когда-нибудь ты уедешь с острова.

Костя задумался на некоторое время и произнес:

– Хочу в Америку. Я смотрел по карте. Отсюда ближе до Сиэтла или до Сан-Франциско, чем до Москвы.

– Если поймать правильное течение, тебя донесет до Америки, как поминальную дощечку. Древние охотники добирались до Америки пешком по материку. Они преследовали добычу, а ты что будешь там делать? – спросил я.

– Добьюсь успеха, – ответил Костя и смутился.

– Я бывал в Америке, – разоткровенничался я.

– И как, успешно? – спросил в свою очередь Костя.

– Пока пел, дела шли хорошо. Никто не жалел аплодисментов, услышав мой голос. Но жизнь певца коротка. Перестав петь женским голосом, я впал в депрессию. Даже солнце западного побережья не вылечило меня от тоски. У меня есть жена и дочь в Калифорнии. Я давно там не был. Безответственный отец…

Незаметным образом я перешел к монологу. Конченый мужик среднего возраста приплыл на остров, а мальчик, у которого все впереди, уплывет с острова и отправится в Америку или куда захочет.

Нина так соскучилась, что даже меня приветствовала как родственника, с которым давно не виделась. Она обрадовалась, что мы подружились с ее братом. У Марии Григорьевны был день рождения, и, узнав об этом в последний момент, я прибежал на праздник с горбушей в руках вместо подарка.

– Не думала, что снова встречусь с вами.

– Вот решил зайти к вам, чтобы не умереть от тоски.

– Вы действительно собираетесь жить на острове?

– Да, я тебя не обманывал.

– Значит, и в Саппоро меня отвезете?

– Если мне разрешат вернуться в Японию. Сколько ты собираешься здесь пробыть?

– Пока не знаю. Работу в гостинице я бросила.

– Решила, что так будет лучше?

– Да. Я же в Саппоро поеду.

Благодаря приезду Нины в моей жизни на острове появилась новая надежда. Или пока рановато об этом думать? Я всего-то второй раз в горной хижине, но на душе у меня царило такое спокойствие и умиротворение, будто я вернулся туда, где часто находил приют. В хижине была свободная комната для гостей, а в сердце матери, дочери и сына – готовность принять гостя как члена своей семьи. Меня воспитали приемные родители, и я с детских лет привык жить с чужими людьми. Но Мария Григорьевна принимала меня так тепло, как принимают только старого друга или родственника.

Нина приготовила гречневую кашу с грибами, которые собрала в лесу. Я порубил ножом хрящи и молоки горбуши, посолил и заправил луком, – вот и холодная закуска. Блюдо айнской кухни, которому меня научил старик Эруму. Под дрожащим светом лампы мы начали праздничный ужин в честь дня рождения Марии Григорьевны. В горной хижине не было электричества. Раньше работал бензиновый генератор, но три года назад он сломался. Чтобы зарядить аккумулятор маленького переносного радиоприемника, Косте приходилось крутить ручку динамо-машины. Он находил для меня японские станции в FM-диапазоне, и я слушал новости из Японии.

Мария Григорьевна попросила Нину перевести то, что ей не удалось объяснить мне при прошлой встрече.

– Этот остров – рай для мертвых. Их души могут отдохнуть в густых лесах. Ты ведь приехал сюда, чтобы встретиться с мертвыми?

«И не собирался даже», – хотел было сказать я, но Мария продолжила, опередив меня:

– Я давно знала, что ты придешь в этот лес. Тебе, вероятно, кажется, что ты оказался здесь случайно, но так распорядилась судьба. У тебя доброе сердце. Жаль, что Нина раньше не встретила такого человека, как ты. На острове полно людей, которые погрязли в своей похоти. Грешат и не ведают, что творят. Когда-нибудь это вызовет раздоры и столкновения. В живых останутся только такие, как ты. Прошу тебя, разгляди свою судьбу и стремись к светлому будущему. Ты сможешь вернуться туда, куда должен вернуться. Я хотела, чтобы ты знал об этом.

Я так и не понял, что она пыталась сказать мне. Так растерялся, что даже не смог ничего ответить. Нина посмотрела на сонное лицо матери и прошептала:

– Когда приходит ночь, голоса мертвых становятся громче. В лесу обитает бесчисленное количество душ умерших. Они разговаривают с мамой. Ты слышишь? – Нина ожидала моего отклика. Но я ответил, что потерял эту способность, пережив смерть отца и матери. Да и к жизни в лесу я не был приспособлен.

Мария Григорьевна что-то быстро сказала дочери, пожелала мне спокойной ночи и собралась спать. Она тяжело поднялась со стула и медленно прошла мимо меня. От нее пахло грибами. Было только девять вечера. Ведьмы рано встают и рано ложатся? А может, по вечерам она общалась с душами мертвых? Костя поел и погрузился в свой мир, слушая радио.

Ветер с моря не утихал ни на минуту, он приглаживал заросли бамбука, будто расчесывал непослушные волосы, раскачивал ветви деревьев и шуршал листьями в лесу.

Лунный свет то и дело пробивался сквозь тучи, и пляшущие на ветру деревья во дворе отбрасывали причудливые тени. Тени превращались то в камлающего шамана, принявшего звериный облик, то в спящую на ходу женщину с длинными развевавшимися на ветру волосами. Сквозь щели в окнах и через дымоход ветер проникал в хижину, нашептывал что-то на ухо. Голоса леса напоминали крики торговцев на рынке. Как будто ветер каждую ночь заключал тайные сделки с деревьями.

– Почему вы живете вдали от людей?

– А вы знаете, что они говорят о маме?

– Что она ведьма?

– Мама видит, даже если ей этого и не хочется. Кто лжет, кто кого любит или терпеть не может. Что случится в будущем.

– Ее предсказания сбываются?

– Да. Хорошим предсказаниям радуются. Но плохие приносят боль.

– Наверное, все надеются, что плохое не сбудется.

Нина откашлялась, будто приготовилась рассказывать что-то недоброе.

– Рыбаки перед выходом в море просят маму погадать, хороший ли будет улов рыбы или крабов. Они никогда не благодарят ее, если все складывается удачно, как она и предсказывала. Но если сбывается дурное пророчество, рыбаки начинают обвинять маму в том, что она их сглазила. А мама не может насылать порчу. Это дело духов. Когда все идет хорошо, мама ничего не говорит. Однажды она почувствовала, что на острове произойдет убийство. Увидела, как муж, узнав, что жена изменяет ему, застрелил ее из охотничьего ружья. Мама сказала женщине, которой суждено было быть убитой: «Беги, иначе муж убьет тебя». Но, услышав такое, женщина, сговорившись с любовником, убила мужа. Ее поймали, и в милиции она дала показания: «Мария Григорьевна предупредила меня: если не убьешь мужа, он убьет тебя». С тех пор стоит на острове произойти чему-нибудь плохому, люди обвиняют в этом маму.

Действительно, многие обладатели особого дара, позволявшего видеть судьбу, издавна плохо ладили с окрестными жителями. Всегда хочется, чтобы было так, а не иначе, но гадания и предсказания часто не совпадают с желаниями.

– Раз ты дочь Марии Григорьевны, ты тоже слышишь голоса мертвых и можешь узнать судьбу?

– Раньше слышала, теперь нет. А Костя слышит. Он поэтому и радио включает, чтобы голоса заглушить. Костю ждет испытание. Ему самому придется решать, развить в себе сверхъестественные способности или забыть о них.

– А почему ты отказалась от этой удивительной силы?

– Мне было тяжело. Если не развивать способности со всей серьезностью, можно навредить себе. Все равно что броситься в бурное море, не умея плавать. Костя пока не научился управлять своей силой. Я тоже страдала, когда была подростком. Жизнь на острове стала невыносимой, я замкнулась в себе. Все считали, что я тронулась умом, а я всего лишь пыталась рассказать людям о том, что слышу и вижу. Мне казалось, мертвые толпой бросаются на меня, пытаясь растащить мою душу на куски. Как называется, когда народ нападает на магазины и разворовывает товары?

– Мародерство?

– Да. Мне казалось, что мертвые, как мародеры, разворовывают мою душу. Учительница в школе посоветовала сходить в больницу. Говорила, что у меня душевная болезнь. Мама была против. Подростком она так же мучилась, как и я. Мама сказала, что глубоко во мне прячется великий дух. И что мне самой решать, жить вместе с ним или избавиться от него. Если я выберу первое, мне надо будет остаться на острове и учиться у мамы и старика Эруму. А если же жизнь с духом не по мне, я должна уехать с острова, пойти в больницу и заглушить лекарствами его силу. Я решила уехать. У меня была мечта: работать в Японии. Я закончила школу и поступила в Хабаровский университет. У меня появился друг. Он, как и я, страдал от того, что творилось в его душе. Он превращал безумные мысли, отражавшиеся в зеркале его разума, в стихи. Благодаря ему я поняла, что становится легче, когда ты можешь облечь свои чувства в слова. Мы обменивались друг с другом стихами, в которых пульсировало наше безумие. Стихи оказались хорошим лекарством.

Нинин рассказ напомнил мне о моих юных годах, когда я пачками отправлял своей любимой, которая находилась по ту сторону океана, стихи, рожденные моими фантазиями. Я еще сильнее проникся к Нине дружеской симпатией. Мы с ней одного поля ягоды: Нина, рожденная на этом острове, все равно что ссыльная, а я – вечный изгой – продолжаю бесконечное путешествие, начавшееся, когда я попал в чужую семью. Неудивительно, что мы подружились. Быть в ссылке или изгнании – не такая уж редкость. Многие из тех, кто по счастливой случайности не испытал ни того, ни другого, в конечном счете разрушают себя: одни перестают выходить из дома, другие кончают с собой. Тому, кто знает историю, известно: большинство из тех, кто хотел создать что-то новое (будь то государство, религия или произведение), не раз подвергались изгнанию или забвению, им знакомы лишения и потери.

Из дальней комнаты слышалось дыхание Марии Григорьевны, будто из ее тела со свистом вырывался ветер. Кажется, Костя тоже уснул, выключив радиоприемник В запотевшем стекле смутно отражалось Нинино белое лицо. За окном – ультрамариновая ночь. Я смотрел на Нинино отражение и прислушивался к музыке ночи, которую исполняли прилив, ветер и сверчки.

– Каору-сан!

Я обернулся на Нинин голос. Она посмотрела на меня такими же, как у матери, серо-голубыми глазами и попросила:

– Расскажите что-нибудь.

Пока мы молча сидели друг напротив друга, нами вновь начинала овладевать тоска. Существовал только один способ пережить эту бесконечную ночь: обмениваться историями.

– Тебе известно, как познакомились твои родители, как полюбили друг друга? Обычно дети рождаются от любви мужчины и женщины. Вы с Костей – плод чьей-то любви. Впрочем, как и я.

– И что за любовь послужила причиной вашего рождения?

Я поведал Нине историю своей семьи – историю любви, которая обречена на забвение, если не рассказать о ней.

Моим отцом был бедный композитор по имени Куродо Нода. Он родился в Маньчжурии, его воспитала музыка. Дед отца – американец, военно-морской офицер. Бабка – гейша из Нагасаки. Отец потерял свою родную мать, только появившись на свет, а когда ему было четырнадцать, умерла вторая мать, воспитавшая его. Ее звали Наоми, она была из России, еврейских кровей. После войны отец побывал с родителями в Кобе, Ёсино и Нагасаки, его жизнь так и проходила в путешествиях. Затем он вернулся в обожженный Токио, менял одну за другой школы при военных базах. Потом по совету своего отца стал жить один, зарабатывая музицированием по вызову для одиноких дам. Вскоре познакомился с одной актрисой. Каждый японец хотя бы раз видел ее улыбку с экрана. Отец влюбился в нее, но она была любовницей генерала Макартура. Любовь отца оказалась безответной. Макартур уехал, а актриса скрылась от людских глаз, она так и не вышла замуж, навеки оставив память о своей улыбке. Отца излечила от отчаяния моя мать. Ее звали Кирико, она родилась в Ёсино, там же, где и мать отца. Отец не знал своей родной матери, тосковал по ней, а Кирико была похожа на нее. У них родился сын. Это и был я. Отец умер, не добившись признания и славы. После его смерти лучший друг отца стал заботиться обо мне и матери. Она стала его содержанкой. Два года спустя мама последовала за отцом. Когда я осиротел, друг отца взял меня к себе, и я оказался в чужой семье.

Рассказывая Нине, я думал: неужели это действительно история обо мне и о моей семье? Она похожа на сказку из каких-то далеких миров. Изгнанники не могут без воспоминаний. Бесконечно возвращаясь к своему прошлому, они чувствуют себя живыми, не будь прошлого – они исчезнут. Но их печальные истории становятся чужими. Я представляю, как одиноки старики, у которых не осталось никого, кто бы их помнил. До чего им, наверное, грустно: можешь врать о себе сколько угодно, а исправить некому. Наверняка пропадает всякая охота рассуждать с серьезным видом о тех трудностях, которые испытал. Одиночество становится таким непереносимым, что лучше бы побыстрее впасть в маразм. Я еще не старик, но уже намного пережил своего отца. Если бы можно было вызвать дух отца из небытия, я бы непременно спросил его: «О чем ты думал перед смертью?»

– Я дитя любви, но если бы отношения отца с любовницей генерала Макартура не оборвались, отец не полюбил бы мать и меня бы здесь сейчас не было. С другой стороны, даже и представить себе не могу, как сложилась бы моя судьба, если бы мать после смерти отца не стала содержанкой его лучшего друга. Беспокоясь о моем будущем, она вступила в связь с наследником торговой компании. Мой отчим тоже умер.

– И мой отец умер рано. – Теперь пришел черед Нины. – Он родился во Владивостоке, в семье военного и учительницы истории. Мама родом с Сахалина, из крестьянской семьи. Мама встретилась с отцом во Владивостоке. Она работала на консервном заводе, а отец пришел на завод заказать консервы для своей части. Увидев отца, мама почувствовала: они полюбят друг друга. Вскоре отца отправили на войну в Афганистан. Он пришел к матери и сказал: «Если вернусь, давай поженимся». Через два года они сыграли свадьбу. Благодаря консервам и войне.

Нина родилась и выросла в этой горной хижине, которую построил отец. Он вернулся с войны, получив ранение, женился на матери, как и обещал, и переехал на остров – после ухода со службы ему хотелось пожить тихо и спокойно в окружении густых лесов. Во время войны среди скал и песка он находился в постоянном страхе, ожидая атаки моджахедов, и пустыня стала вызывать в нем отвращение. Ему было тридцать пять, всего лишь середина жизни, но для него эти годы оказались последними.

– Отцу нравилось на острове, богатом дарами гор и морей. Лес был ему другом. Мастер на все руки, он подбирал то, что волны выбрасывали на берег, и делал мебель, игрушки. Отец часто ходил на охоту вместе со стариком Эруму. Я и сейчас хорошо помню – мне тогда не было и десяти: отец дал мне ружье, показал, как его держать, и сказал: «Стреляй!» Я робко нажала курок, целясь в небо. Мимо пролетала несчастная утка, в нее-то и попала моя пуля. Утка упала на землю.

«Молодец», – похвалил меня отец, а я расплакалась. У меня и в мыслях не было никого убивать, утка сама налетела на свою смерть. Утку приготовили на ужин, но я набросилась с упреками на отца и мать: «Неужели вам ее не жалко?»

И тогда мама сказала: «Утка сама принесла себя в жертву ради нашей семьи. Чтобы ее душа смогла вернуться в лес, мы должны съесть ее мясо и помолиться».

Я сделала так, как сказала мать.

Отец никогда не говорил о войне, лишь однажды он повздорил с военным, который жил на острове. Напившись, тот пошутил: «Нам, военным, на острове делать нечего – сядем на рыбацкое судно да поплывем в атаку на Хоккайдо».

Услышав такие разговоры, отец сказал: «Раз такое дело, лучше я сам перебью вояк, от которых никакой пользы нет на острове».

Вернувшийся из Афганистана отец ненавидел военных острова. Они тоже его не жаловали. С тех пор отец редко появлялся в Курильске. Хижина находилась недалеко от военной базы, но отец говорил: «Военные и носа сюда не сунут, пока я здесь». Американские солдаты, воевавшие во Вьетнаме, и русские солдаты, воевавшие в Афганистане, возвращались домой с глубокими душевными ранами. Они пытались сохранить равновесие, но неизжитый страх вспышками врывался в их повседневные будни. Они глушили его выпивкой и наркотиками, но это вносило еще больший разлад в их тела и души. Они гордились тем, что сражались за Родину, но окружающие их не понимали, считая помехой и обузой. Бывшие солдаты возмущались несправедливостью, но где-то в глубине души, должно быть, у них появлялась мысль: хотя и не по своей воле, но мы совершили ошибку.

Нинин отец умер, когда Косте было шесть лет. Говорят, он покончил с собой. Теперь я понял, почему Костя так привязался ко мне. Иногда я замечал, как по его лицу пробегала тень. Костя напоминал мне меня самого в детстве – мальчишку, рано потерявшего родителей. Нине тогда было пятнадцать. Смогла ли она примириться с мыслью о самоубийстве отца? Для маленького Кости смерть отца, наверное, осталась смутным, будто сон, воспоминанием. Но для Нины она, должно быть, отозвалась реальной болью.

– У меня было предчувствие, что отец умрет. Если бы я поверила себе, то, вероятно, могла бы его спасти.

Вполне правдоподобно – в то время у девушки-подростка сверхъестественных способностей было хоть отбавляй. Мне никогда не доводилось испытывать такого, и я мог понять ее боль разумом, но не сердцем.

– Я очень долго переживала. Наверное, мама тоже догадывалась, что отец собирается свести счеты с жизнью. Но она уехала на Сахалин, делать Косте прививку. А я жила в школе-интернате в Курильске. Если бы я поверила своей интуиции и поторопилась домой, отец остался бы жив. Его нельзя было оставлять одного. Утром за три дня до смерти отец проводил меня до школы. Я видела его в последний раз. Он ласково улыбался. Казалось, он что-то хотел сказать мне, но я торопилась и убежала, не выслушав его. А жаль. Я так и не узнала, что он собирался сказать мне. До сих пор мне неизвестна причина его смерти. Зачем он выстрелил себе в голову из охотничьего ружья?

Веки у Нины покраснели, будто на холодном ветру, в глазах стояли слезы. Губы – словно светло-красная полоска на белом фарфоре, тоненькая шея с жилками сосудов выглядит одиноко и беззащитно. Я не знал, как утешить ее, смотрел на нее и молчал.

– Я стала бояться своих предчувствий: вдруг опять кто-нибудь умрет? Вот и решила избавиться от своих способностей, доставшихся мне от матери.

– Отец умер не по твоей вине.

– Но я знала, что он умрет, и не спасла его. Кому нужны такие способности?… Извините, история вышла печальная.

Я и не предполагал, что разбужу в Нине такие грустные воспоминания, но рассказывать друг другу истории предложил я сам. В гостинице порта Корсаков Нина, посмотрев на меня, прошептала: «Не умирайте!» Ее слова были молитвой, обращенной к отцу, на тот свет.

– Каору, спасибо, что вы пришли к нам. Если хотите, давайте и дальше будем рассказывать друг другу истории.

– Давай, – ответил я. У меня появился собеседник, которому интересны мои истории… Какая роскошь.