Любовь на Итурупе

6

На следующее после приезда утро я встретился за завтраком со всем семейством Богдановых. Дети совсем не стеснялись присутствия чужого человека, который со вчерашней ночи стал жить в их семье, – зевали за столом, набивали полный рот оладьями и запивали молоком, ну а потом побежали в школу. Иван, похоже, толком не выспался, лицо у него было опухшее, однако он старательно демонстрировал гостеприимство и улыбался, дыша перегаром. Разговаривая, он придвигался очень близко, и не составляло труда догадаться, что он ел вчера на ужин. Пытаясь сохранить дистанцию, я отодвигался от него, но он тут же вновь сокращал расстояние.

Иван держал бар в городе, и жители острова просиживали в нем подолгу. Слухи о пьяных драках, изменах и ссорах, о появлении давно забытых или совсем новых людей стекались к Ивану в бар, обрастая новыми подробностями, и расходились по всем домам острова. Уже распространилась молва о странном японце, приехавшем на остров, и были высказаны разнообразные предположения о причинах его появления.

– Заходите сегодня вечером в бар, познакомьтесь с людьми, и потом вам самому проще будет, – посоветовал Иван, и я не раздумывая последовал его совету.

Иван все время что-то делал. Он и пяти минут не мог усидеть на одном месте, сразу находил себе новое занятие. Только что обсуждал со мной, куда можно сходить, – и уже на кухне разделывает горбушу, достает из нее икру. Закончив, берет карту острова и показывает: вот здесь наш дом, а у этой сопки река с горячим источником, а из этой бухты японские авианосцы отправлялись бомбить Пёрл-Харбор на Гавайях. Я уткнулся в карту, а он уже вышел из комнаты. Я только все посмотрел, а он, запыхавшись, возвращается с ведром, полным картошки. Не успел оглянуться, как он поправляет мою скрипучую кровать, лупит молотком по вылезшему гвоздю. Молоток у него словно из каменного века: видно, сам сделал, привязав к палке каменный брусок.

– Пойду пройдусь, – жестами объясняю я, и он выбегает из комнаты, чтобы поймать машину. Я выхожу вместе с ним: вдруг по дороге он опять найдет себе какую-нибудь работу. Иван в резиновых сапогах перебегает через внутренний двор, где в грязи растет картошка, и зовет водителя из соседнего дома. Через пять минут подъезжает автобус ультраправых, на котором я приехал сюда вечером.

– Вам куда?

Если не найти себе какого-нибудь развлечения, долго на острове не протянешь.

– Хочу город посмотреть, – говорю я.

От огней, которые я увидел вчера вечером с лодки, веяло тоской. Я надеялся, что днем атмосфера тут поживее, но за колдобинами дороги с засохшей колеей от грузовиков, никакого оживления не наблюдалось. Мы тряслись по серпантину то вверх, то вниз, и взгляд невольно останавливался на черных силуэтах сопок, на густых хвойных лесах, окутанных туманом, на сером цементном небе. Когда машина подъехала к рядам деревянных домишек, выкрашенных в бурый цвет, водитель сказал:

– Вот и город.

Действительно, там стояли столбы с натянутыми между ними электрическими проводами. Людей не было видно, даже мусора нигде не накидано.

Я спросил, нет ли у них какой-нибудь оживленной улицы, где все собираются. Водитель остановил микроавтобус на перекрестке, закурил:

– Здесь центр города.

Я решил подыграть его шутке. Вышел из машины, опять попал в лужу и промочил ноги. Иван зашептал мне на ухо:

– Это самая оживленная улица.

Наверное, и луж тут полно, потому что это центр города.

Издалека доносился гул, не похожий на шум набегающих волн – это были скорее раскаты грома или крики ярости, чем успокаивающий душу шум прибоя. Жители острова постоянно прислушиваются к этому пугающему грохоту.

Оживленный квартал был бесцветным. Когда-то ярко-красные и голубые краски выцвели; казалось, что смотришь на черно-белую видовую фотографию.

– Это универмаг, здесь дискотека, а тут продуктовый магазин, – объяснял Иван, показывая пальцем на заброшенные развалюхи, которые ничем не отличались друг от друга.

Я зашел в продуктовый магазин. Иван со мной. На полках лежали малюсенькие яблоки, хлеб, стояли банки с консервами, мука, бутылки с соком неаппетитного вида. На острове каждого кормило свое хозяйство. Все, что здесь продавалось, кроме хлеба, считалось деликатесами, которые привозили издалека. Меня спросили, что я хочу купить, я сказал:

– Рис.

– Завезут, наверное, в следующем месяце, – последовал беспечный ответ продавца.

– Рис у нас дома есть. – Иван купил хлеба и китайскую тушенку.

Водитель гладил по голове кошку, сидевшую на каменной ограде. Когда я выходил из магазина, навстречу мне вошла женщина с коляской. На ребенке – ярко-красная шапка, она бросалась в глаза. Мы заглянули и в другие магазины, везде царила зимняя спячка. Книжный магазин не работал уже два года. Я спросил:

– А что делать тем, кому хочется почитать?

– Заглянуть к хозяину, взять у него ключ, найти книгу, какую хочешь, а потом передать ему продукты, – ответил Иван.

Затем мы поехали на рыбозавод. Водитель сказал:

– Люди живут на острове, потому что горбуша приходит сюда на нерест.

Сейчас как раз начался сезон, и на рыбоводном заводе брали самцов, собирали у них молоки, раздражая зону вокруг задних плавников, и оплодотворяли собранную в тазы икру. Студенты рыбного института, с которыми я познакомился на теплоходе, увлеченно работали. Заметив меня, они приветливо помахали руками. Около закрытого шлюза выстроилась очередь из рыб, идущих на нерест. Ивану не терпелось чем-нибудь заняться, он лег на живот, сунул руку в воду, придирчиво выбрал самца горбуши с носом набок и сказал:

– Съедим на обед.

Меня повезли к морю, неподалеку от города. У самого берега на боку лежало занесенное песком потерпевшее кораблекрушение судно, превратившееся в груду ржавого железа. Вдали виднелось лежбище сивучей. Рядом стояли две бетонные емкости; из черного шланга била горячая вода. Баня под открытым небом с видом на Охотское море была любимым местом отдыха военных и рыбаков. Пока мы с водителем плескались в бане, Иван набрал на берегу деревяшек и разжег костер. Он завернул горбушу в листья белокопытника – когда он успел сорвать их? – окунул ее в морскую воду и запек на углях.

Рыба была готова, все оживились. Началось застолье по-русски. От звуков прибоя на душе становится тоскливо – значит, нужно выпить. Водка еще сильнее бередит сердечные раны, крики чаек похожи на человеческие стоны.

– И как им удается жить среди такой тоски? – бормотал я, переводя взгляд с одного на другого. Они равнодушно набивали рот горбушей, шмыгали носами, кидали рыбьи глаза чайкам, выпрашивавшим еду. Мне хотелось разговорить их, и я спросил, используя все свои знания русского языка:

– Почему вы живете на этом острове?

Водитель коряво переводил на английский ответ вана:

– Я здесь с восемьдесят пятого года. Раньше жил в Новосибирске. Здесь теплее, чем в Сибири. В Москве я ни разу не был. Америка ближе. Ты бывал там? На корабле плавал? На военной базе в заливе Касатка стоят МиГи-21. На МиГе до Америки – рукой подать. Правда, они толком и не летают. На острове много военных, но они просто живут здесь – вот тебе и служба. Живут и зарплату получают. Условия тут суровые, но зарплата лучше, чем в других местах. Только деньги тратить не на что. Да их теперь и не платят никому. Все равно воевать здесь никто не собирается. «Калашниковых» хватает, но стреляют из них разве что по уткам.

Слушая бессвязный рассказ Ивана, я подумал, что он бывший военный, но ошибся. Я еще раз спросил его:

– Так зачем ты приехал на остров?

– Я приехал строить дома. Построил и стал здесь жить. Получаю пенсию. Дел много. Картошку сажаю, свиней откармливаю, бар держу, крабов ловлю, старикам помогаю. Все про остров знаю. Спроси у меня про любого, кто здесь живет. Давай еще по одной? Вид у тебя какой-то тоскливый. По сравнению с Токио тут для тебя все равно что Марс. Меня тоже поначалу такая тоска брала, хоть вой. Жалел ужасно, что сюда приехал. Но и на Марсе цветут цветы, растут грибы и ягоды. Здесь я встретился с Катей. Она тоже тосковала. Мы решили, что сообща с тоской полегче справиться будет, и поженились. Родили двоих детей. Увеличили численность населения. Ты спросил, почему я здесь живу? Все очень просто. Если мы отсюда уедем, остров станет необитаемым.

Слушая бесконечную историю Ивана, я вспомнил о Нине, провожавшей меня в путь. Она говорила, что когда-нибудь вернется на остров.

– На Сахалине я познакомился с девушкой по имени Нина. Она в гостинице работает. Не знаешь ее?

Иван мрачно сказал:

– Знаю, – и, переглянувшись с водителем, заржал, как будто речь шла о девице легкого поведения.

– Где живет ее мать? Нина попросила меня кое-что передать ей.

– Так ты Нинин приятель? – В голосе водителя послышалась насмешка.

Повисла многозначительная тишина, я тоже замолчал.

– Если хочешь с ее матерью встретиться, я могу это устроить, только смотри, как бы она тебя не сглазила, – проворчал Иван.

Я не очень хорошо понял, что он имел в виду, но было ясно: Иван побаивается Нининой матери.