Любовь на Итурупе

20

– Однажды Борис сказал, что хочет пригласить мою семью в Хабаровск. Он собирался порвать с мафией и поехать в Японию за новыми бизнес-идеями. Я подумала: «Наконец-то исполнится моя мечта!» – и написала письмо маме. Мама с двенадцатилетним Костей сели в самолет и прилетели в Хабаровск. Костя впервые оказался на материке, но город разочаровал его: он представлял себе огромный мегаполис, а увидел только широкие улицы. Борис снял номер люкс в гостинице, чтобы мы могли провести время вместе, пригласил нас в японский ресторан. Мы вчетвером сидели за столом в ресторане, ели суси и сукияки.[9] И мама и Костя впервые ели блюда японской кухни. Мама не притронулась к суси, а Костя с удовольствием уничтожил свою и мамину порции. Борис спрашивал Костю, нравится ли ему школа на острове, кем он хочет стать, а потом сказал, что поможет маме позаботиться о Костином образовании.

«Вы поженитесь?» – спросила мама.

Мы оба замолчали. Мы никогда не говорили об этом. Но, наверное, Борис для того и пригласил моих родных, чтобы намекнуть о своем намерении жениться на мне.

На следующий день мама с Костей пришли посмотреть офис Бориса – он находился в той же гостинице. Как раз в то время у него был один из местных авторитетов, который уже собирался уходить. Я его терпеть не могла. Он всегда смотрел на меня как на вещь, будто приценивался. Иногда он неожиданно начинал громко ржать, а карман его брюк вечно оттопыривался – там лежал пистолет. Когда он ушел, Костя сказал мне: «Из-за него погибнет Борис».

Костя уже начинал видеть то, о чем ему не нужно было знать. Еще ребенком он без утайки рассказывал все, что видел, и мама ругала его: не говори того, чего не следует. Но Костя не понимал, за что его ругают. Мама тоже увидела судьбу Бориса. Вечером, когда Костя уснул, она рассказала мне о своих видениях. Борис лежал, уткнувшись лицом в клавиатуру компьютера, а из раны на голове текла кровь. В правой руке у него был пистолет, но мама сказала, что пистолет ему подсунули, чтобы инсценировать самоубийство. Она не знала точно, кто убил Бориса: тот мафиози, что приходил в офис, или кто-то из его дружков. «Если ничего не изменится, то трагедии не избежать. Нина, не стоит за него выходить», – сказала мама.

«О чем ты говоришь? При чем тут выходить или не выходить? Важнее понять, что нужно сделать, чтобы спасти Бориса. Если ничего не предпринимать, его убьют на моих глазах!» Я умоляла маму сказать мне, как спасти Бориса. Мы знаем убийцу, знаем, кто будет убит, но не можем предотвратить преступление. Какой же тогда прок от этого ясновидения? Мама сказала: «Судьба меняется с каждым мгновением. Судьба, которую мы видим сегодня, завтра станет другой. Может быть, Борис не погибнет».

Я хотела обратиться в милицию, попросить защитить Бориса. Все же лучше, чем сидеть сложа руки. Но мама остановила меня, не велев вмешиваться. Работа милиции начинается, когда обнаружен труп. Если я скажу: «Этого человека убьют, и убийцей будет вон тот», – кто мне поверит? Или попросить предполагаемого убийцу: «Пожалуйста, не убивайте Бориса»? Хотя мама и могла увидеть судьбу человека, но она не знала, как ее изменить. Оставалось одно – сказать о надвигающейся опасности самому Борису, чтобы он решил, что делать.

«Когда я жила во Владивостоке, со мной произошел один случай», – мама рассказала мне о том, что все это время скрывала и от меня и от папы.

В ту пору Мария Григорьевна пользовалась своей способностью ясновидения, не задумываясь о последствиях. Работницы консервного завода, где она работала, спрашивали ее о своей любви, о замужестве, о будущем, а она рассказывала им все, что видела. Она редко ошибалась. Подтвердилось и то, что начальник цеха тайно встречался с женой директора завода, и то, что одна работница снялась голой для японского журнала.

Именно тогда произошло убийство мэра города. Однажды к Марии пришел следователь и попросил ее тайно помочь в расследовании. Милиция подозревала секретаря мэра, который первым обнаружил труп, но прямых улик не оказалось, и дело вот-вот могли закрыть. Следователь показал Марии нож, которым, как предполагалось, воспользовался убийца, и перед ее глазами появился смутный образ мужчины с ножом в руке. Она сказала: «Это мужчина с родимым пятном на подбородке». У секретаря родимого пятна не было. Не было его ни у кого из тех, кто входил в список подозреваемых. После этого следователь отвел Марию на место преступления в надежде, что там она сумеет точнее определить убийцу. В этот раз Мария четко увидела лицо того, кто вонзил нож в сердце мэра. Им оказался его племянник. И действительно, у него было родимое пятно на подбородке. А милиция его даже не подозревала.

Племянника арестовали, допросили, но он отрицал свою вину, и через неделю его выпустили. Милиции не хватило улик, и дело не было передано в суд. К Марии вновь пришел следователь, который просил ее помочь, и сказал: «Преступник – племянник мэра, как ты и говорила. Но забудь об этом ради собственной безопасности».

Наверное, племянник мэра был связан с преступной группировкой, которая, в свою очередь, имела своих людей в местном отделении милиции. Политика, которую проводил мэр, шла вразрез с интересами бандитов. Мафия подкупила племянника мэра и милицейское руководство. Одному поручила убийство, другим – замести следы. С самого начала делу суждено было остаться нераскрытым. Только дотошность молодого следователя и способности Марии пролили свет на обстоятельства убийства, но истину тотчас похоронили, завершив задуманный сценарий.

Мария Григорьевна попала в черный список мафии, о чем свидетельствовало анонимное письмо, пришедшее на ее адрес. В конверте лежали бритва и записка с предупреждением: «Если жизнь дорога, не смотри куда не надо».

Люди, обладающие даром ясновидения, видят судьбу других и не замечают собственную. Они, постоянно сталкиваясь с людскими бедами, молниеносно выкапывают яму на собственном пути. Марии следовало бы хорошенько запомнить: в мире слишком мало тех, кому нужны ее способности, гораздо больше тех, кто хотел бы их уничтожить.

«Нина, если хочешь спасти Бориса – скорее беги с ним в Японию. Другого выхода нет».

Я подумала, что мама права. Даже мафия вряд ли погонится за ним до самой Японии. На следующий день я все рассказала Борису. Он рассмеялся, не воспринимая мои слова всерьез: «Я не сделал ничего такого, за что меня можно было бы убить. Действительно, кое-кто из моих клиентов привык решать любые вопросы силовыми методами. Но если они сейчас убьют меня, то прибыли больше не получат. Парни, узнавшие вкус больших денег, никогда не пойдут на такое».

Борис абсолютно не верил ни в гадания, ни в предсказания. Он сказал, что судьба определяется строгими законами, а не находится во власти шаманских домыслов. Конечно, кто обрадуется, услышав, что его скоро прикончат? В тот день, когда мама и Костя уехали домой, наши отношения с Борисом разладились. Наверное, ему не стоило говорить о предсказании. Может, надо было попросить его поскорее жениться на мне и избавиться от контактов с преступным миром?

Это случилось через неделю. Борис впервые допустил ошибку. Инвестиции, которые за месяц должны были принести около двухсот тысяч долларов прибыли, пропали из-за обвала акций. Я никогда не забуду, с какой внезапной ненавистью он смотрел на меня, обхватив голову руками. Он сказал глухим голосом:

– Это твоя мать меня сглазила.

Вероятно, больше ему не на ком было сорвать свою злость. Несмотря ни на что, он продолжал верить в собственную теорию и не прекратил торговлю акциями, хотя это только ухудшило ситуацию. Каждый день в офис наведывались темные личности и требовали отдать потерянные деньги. Борис был у них как раб. Правду говорят: стоит только с ними связаться, и они не отстанут от тебя до самой смерти.

Прошла еще одна неделя, и Борис сказал: «Больше не приходи на работу. Я закрываю контору. Они совершенно меня не понимают. Не знают, что на рынке ценных бумаг не обойтись без потерь. Можно подумать, сами они возвращают деньги проигравшему в споре, если тот этого требует».

Борис четко и ясно сказал мне, что не собирается возмещать местным авторитетам финансовый ущерб. Я спросила его: «А как же твое обещание взять меня с собой в Японию?»

Для меня это был предлог поскорее увезти его в безопасное место. Но Борис так устал и измучился, что у него не было сил даже лишний раз подняться по лестнице или принять ванну, где уж тут думать о поездке в Японию. За каких-то две недели он постарел лет на десять, а иногда на его изможденном лице появлялась безумная улыбка.

Через пять дней после того, как Борис разрешил Нине не приходить в офис, его нашли мертвым. Он лежал с окровавленной головой, упав лицом на клавиатуру. В правой руке у него был пистолет. Все до мелочей совпадало с предсказанием Марии. Рядом с принтером лежала записка, подписанная его рукой:

Я точно могу сказать: Борис не написал бы это сам. Или его заставили, или записку писал кто-то из клиентов. Борис никому не собирался возвращать убытки. В милиции решили, что это самоубийство, но, как и предсказала мама, это было замаскированное убийство. Дело рук мафии.

Мама, вероятно, почувствовала, что Борис умер, и позвонила мне в общежитие. Она снова хотела напомнить о том уроке, который получила в молодости. Я описала ей смерть Бориса. Поделилась своим решением пойти в милицию и рассказать правду, думая, что и Борис был бы не против.

Мама возразила: «Обращаться в милицию бесполезно. Они и сами знают, кто здесь замешан. Но если представить все самоубийством, они и поесть смогут повкуснее, и дочкам платья новые купить. У милиционеров тоже есть семьи, ради которых они предпочитают молчать. Борис лежал, упав головой на клавиатуру, с пистолетом в руке. Оставил прекрасную предсмертную записку. Любой признает: у Бориса было обостренное чувство ответственности. Вот же он пишет: возьмите мои деньги, раздайте их тем, кто из-за меня потерпел убытки. Какой смысл искать правду? Разве она обрадует кого-нибудь? Семьи у Бориса не было. А у всех прочих, кто здесь замешан, есть семьи. Вот в чем различие. К тому же он еврей. Ради счастья трех русских почему бы не принести в жертву одного еврея?»

Мне было грустно. Невыносимо. Я ненавидела маму за ее слова. Получается, милиция заодно с преступниками, а Борис стал жертвой и тех и других? Значит, это нормально, когда еврей умирает на благо русских? Разве японцы считают, что айны и корейцы должны умирать ради их блага?

Я обнял Нину за плечи и сказал;

– Не говори больше ничего.

Она закрыла глаза, прерывисто дыша, будто ей не хватало воздуха. С каждым ее выдохом я вдыхал аромат ее дыхания. Нина почувствовала на себе мой взгляд, вытерла пальцами слезы и постаралась вернуться из печального прошлого в сегодняшний день. Вдруг я подумал: «С возрастом становишься менее чутким к чужому горю. Или, наоборот, всякий раз, когда оказываешься раздавлен горем, понемногу стареешь».

Я легонько поцеловал Нину в щеку, пахнувшую свежим бельем, и сказал:

– Давай-ка смоем эти страдания.

Я разделся до белья, наполнил ванну, снял с Нины одежду, взял ее за руку и уложил в теплую воду, от которой шел пар. Я намылил ее плечи и шею, нежно проводя по ним рукой. Ее белая кожа с просвечивающими прожилками сосудов на ощупь казалась восковой. Она смотрела на меня прищурившись, полностью доверившись мне.

– Ты многое умеешь, – сказала Нина немного в нос. Шум капель воды, Нинин голос звучали издалека. – Наверное, ты многих женщин утешал таким образом. Твои руки помнят их печали. – Нина поднесла мою руку к своей груди. Когда мой большой палец коснулся ее розового соска, она тихо застонала и приоткрыла губы, ожидая поцелуя. Ее объятия стали требовательнее, и она увлекла меня к себе в ванну. Она пьянила меня своими влажными губами, шеей с легким запахом молока, грудью с прожилками сосудов. Мое дыхание стало неровным, в висках чувствовался легкий жар.

– Каорюша, тебе ведь тоже пришлось страдать. Из-за этого…

Нина потянулась к моему мокрому белью, сорвала его и мыльной рукой погладила мой ни на что не способный член. Подражая осторожным движениям моей руки, гладившей ее грудь, она обхватила его подушечками пальцев, стараясь не касаться ногтями, двигаясь вверх-вниз… От движения ее руки по воде расходились волны. Я закрыл глаза, полностью отдавшись в ее власть. Вскоре Нина взяла в рот то, что гладила до этого. Я принимал ее ласки, и мне было приятно, но оно по-прежнему лежало в смущении. Почему-то мое возбуждение обрывалось, не доходя до того, что было между ногами. Мой пенис явно не поддавался общей эйфории. Постепенно объятия закончились, осталось только Нинино сочувствие. Я уже свыкся с чувством неловкости, которое испытывал, когда она жалела меня.

Вообще-то занятие мужчины – утешать женщину, занятие женщины – утешать мужчину. Все остальное придумано, чтобы бороться с тоской и скукой. Может, мой пенис поизносился, пресытившись ими?