Нокс
Последняя коробка со сладостями запечатана и на ней наклеен логотип пекарни миссис Лейн.
— Отправь это в дом престарелых через два города отсюда. Думаю, в Кэррингтон Виллидж есть большой дом престарелых. Они оценят весь этот сахар.
Олин загружает коробку в кузов своего фургона для доставки. Я купил его специально для этого дела. В конце концов, не могу допустить, чтобы хлебобулочные изделия доставлял кто-то на модном Porsche или Tesla. Это вызвало бы вопросы.
— Как только закончишь с доставкой, возвращайся и проверь, есть ли у миссис Лейн еще какие-нибудь заказы. Если есть, позвони в пожарную службу…
— Уже.
— Как насчет швейного цеха на углу Третьей и Честнат? В это время года здесь полно мам и бабушек. Отнеси им немного печенья.
— Хорошо. — Он закрывает заднюю дверцу фургона, затем прислоняется к ней. — Ты уверен, что это сработает?
— Да.
— Ладно, что за безумная мысль… — Он поднимает руки ладонями ко мне. — Просто послушай, хорошо? Что, если вместо того, чтобы придумывать все эти заказы, ты просто позвонишь Руби и скажешь, что ты…
— Нет. — Я скрещиваю руки на груди.
— Почему нет?
— Мы уже обсуждали это. — Я поднимаю взгляд на хмурое небо. — Тебе пора. Обещали снегопад.
— Я просто думаю, ты мог бы…
— Спасибо, Олин. — Я поворачиваюсь к нему спиной и захожу в свой магазин.
Сало сидит поверх Trans Am (прим. гоночная машина), над которой я время от времени работаю. В основном, когда расстроен. Это одна из старых машин моего отца. В восьмидесятых он отрастил растрепанные волосы и купил несколько американских мощных и спортивных автомобилей. Trans Am — единственный, кто выжил.
— Это сработает. — Я глажу Сало между его пушистыми ушами. Его черный мех блестящий, почти скользкий (Greasy переводится как толстый/засаленный/грязный). Отсюда и его имя. И он постоянно околачивается у меня в гараже. Здесь много смазки, что еще больше соответствует его прозвищу.
Он трется головой о мои костяшки, из его горла вырывается легкое мурлыканье.
— Она вернется, и тогда у меня будет шанс сделать то, что должен был сделать много лет назад. Проще простого, да?
Он нежно покусывает меня за запястье как раз в тот момент, когда мой телефон начинает жужжать.
— Клянусь, если это Олин снова с жалобами… — Я бросаю взгляд на свой экран. Это отец.
— Да? — отвечаю я.
— Ты не видел мою трубку? — спрашивает он.
— Трубку?
— Ту, с золотой дамой на круглой части, как на носу большого старого китобойного судна?
Я моргаю. Неужели он, наконец, окончательно сошел с ума?
— Что?
— Трубку! — кричит он. — Для табака и всего остального. Мне нужно покурить. Мужское курево. Не какую-нибудь заурядную сигарету в дурацкой обертке с фильтром. Нет, настоящий дым!
— Понятия не имею. Ты спрашивал мистера Финли?
— Кого?
Я стараюсь сохранять терпение, но иногда это так сложно.
— Твоего помощника.
— Помощника? — Он хохочет. — Эбнеру Т. Лавджою не нужен помощник!
— Папа, когда ты говоришь о себе в третьем лице, я начинаю волноваться.
— Ой, заткнись. Я сам найду. Хочу покурить. Сейчас! — Он заканчивает разговор.
Я смотрю на свой телефон и качаю головой. Он действительно с каждой минутой становится все безумнее.
— Думаю, нужно проведать его. — Я еще пару раз глажу Сало, прежде чем взять коробку печенья из тайника, который мы сделали в магазине. Мои работники каждый день приносят домой вкусности для семей. — Может, сахар подсластит старику настроение.
Дорога к особняку на холме, окруженному припорошенными снегом деревьями, не занимает много времени. Поместье Лавджоев сохранило свое место с видом на Оленью долину более ста лет назад.
Когда я вхожу, папа мечется по своему кабинету и орет на бедного мистера Финли.
— У нее грудь спереди, юноша. Очень большая! Вы, конечно, дуете в мундштук, а не в грудь. Но грудь, тем не менее, очень важна. Это как искусство! Это искусство. Мне это нужно!
— Извините, сэр, но я вообще не видел ничего подобного… предмета…
Когда я вхожу в офис, мистер Финли без особого энтузиазма роется в книжном шкафу, в то время как папа выдвигает ящики из своего стола.
— Что такого особенного в трубке? — Я ставлю коробку с печеньем на угол его стола.
Папа прищуривает глаза, его седые волосы густые и растрепанные.
— Это что… что это такое? Печенье? — спрашивает он.
— Да, из пекарни.
— Пекарни Лоррейн? — Он наклоняется и открывает коробку.
— Да. Кстати, она спрашивала о тебе.
— Да? — Он берет печенье в форме рождественской елки, покрытое зеленой посыпкой. — Лоррейн. Когда мы были молоды, ее фигура — была как… Как мечта. Ее задница — на нее можно было ставить стакан. И она была такой забавной. Умной. В ней было все, на самом деле. — Его взгляд становится мечтательным. — Но, конечно, она была не из хорошей семьи. Если честно, никем. — Он кашляет. — Не для меня. Твоя мать… Да, твоя мать была более подходящей. С хорошей родословной, по крайней мере, так говорил мой отец… — Он замолкает, погруженный в свои мысли, но затем, кажется, приходит в себя. — Да, твоя мать была более подходящей.
У меня, разумеется, нет времени вдаваться в подробности того, во многих отношениях моя мама была абсолютно неподходящей женой и матерью, поэтому стараюсь сосредоточиться на том единственном, что могу исправить.
— Зачем тебе трубка? — Я оглядываюсь на беспорядок, который он устроил.
— Трубка? — Он жует печенье и почти улыбается, его глаза все еще мечтательные, поскольку, вероятно, представляет задницу младшей Лоррейн. — Какая трубка? Кто хочет трубку? Разве доктор Сандерленд не сказал, что мне больше нельзя курить? Не то чтобы я часто этим занимался. Твоя мать ненавидела этот запах. И я сделал все, что мог, чтобы она не докучала мне. — Он корчит гримасу, но откусывает еще кусочек печенья и снова едва улыбается. — И тебе курить не советую, сынок. Это ужасная привычка. Достаточно того, что ты стал механиком. Открыл магазин и все такое. Ты мог бы стать кем-то важным, знаменитым. Как Бобби Кеннеди — но живым, конечно. Это важно. — Он задумчиво жует. — Верно, быть механиком — это одно, но курить — перебор. Я настаиваю.
Мистер Финли стонет и начинает наводить порядок в комнате.
— Рад, что мы разобрались. — Я не закатываю глаза, но определенно думаю об этом. — Если у тебя все в порядке, мне нужно кое-что сделать в магазине. — Не совсем — моя работа больше связана с Руби, чем с основной работой. Я хочу знать, работает ли мой план, и, что более важно, я хочу знать в ту же секунду, как она появится в городе.
— Отлично. Начнем с того, что я не знаю, зачем ты сюда пришел. Я тебя почти не вижу. Тебе действительно следует проявлять больше интереса к поместью, поскольку ты его наследник. Тебе нужно найти хорошую пару, как это сделал я. Так что, поселись здесь и, и, и… и делай то, что мы делаем. Да? Да. — Он кивает сам себе.
— Да. — Я притягиваю его к себе для краткого объятия и не обращаю внимания на слюни, которые он оставляет на моем плече. — Увидимся через несколько дней, если я тебе не понадоблюсь. Ладно?
— Отлично. — Он отмахивается от меня и тянется за другим печеньем. — У меня есть молодой Финли, который выполнит любое мое поручение.
«Молодому Финли» шестьдесят, если не больше, но нет смысла напоминать об этом моему отцу.
Мистер Финли одаривает меня доброй, многострадальной улыбкой, когда выхожу из кабинета.
Я спешу обратно к своей машине, чтобы вернуться в город. Присматривать за пекарней — работа на полный рабочий день. Хорошо, что мне принадлежит весь квартал прямо через дорогу. Теперь все, что мне нужно сделать, это затаиться и ждать, когда появится Руби.
Как только она окажется здесь — она моя.