Любовь шевалье

Глава 25 АДМИРАЛ КОЛИНЬИ

Покинем на время Пипо, поглощенного шашнями с красоткой Прозерпиной. Расстанемся пока и с Като, владелицей весьма подозрительного трактира. Эта почтенная особа вместе с Руссоттой и Пакеттой занята сейчас каким-то таинственным делом; у дам нет ни единой свободной минутки. Оставим отца и сына Пардальянов; они пребывают в крепости Тампль и ждут того рокового дня, когда их поволокут на допрос с пристрастием. Заглянем в Лувр, любезный читатель!

С 18 августа здесь не прекращались пышные торжества. Гугеноты были в восторге. Екатерина Медичи держалась с приглашенными очень приветливо. Лишь Карл IX, неразговорчивый и настороженный, с обычной угрюмостью взирал на всеобщее веселье.

В пятницу, 22 августа, на рассвете, адмирал Колиньи покинул свой особняк на улице Бетизи и зашагал к Лувру. Как всегда, с ним было несколько дворян-гугенотов. Адмирал нес в руках пачку документов.

Это был окончательный план кампании в Нидерландах, с которым следовало ознакомить государя. Колиньи получил чин верховного главнокомандующего теми силами, которым предстояло сразиться с войсками герцога Альбы.

Колиньи скрупулезно подсчитал, во что обойдется казне этот поход; адмирал был очень опытен в таких делах. Он, например, серьезно уменьшил затраты на кавалерию, зато не пожалел средств на артиллерию.

— Моя бы воля, — часто повторял Колиньи, — я бы вообще брал с собой в поход лишь пушки.

Когда адмирал появился в Лувре, Карл только что проснулся, но множество придворных уже толпилось в королевских апартаментах. В это утро государь встал в отличном расположении духа. Заметив Колиньи, Карл бросился ему навстречу, крепко обнял адмирала и весело вскричал:

— Адмирал, я видел во сне, как вы разбили меня наголову!

— Я, Ваше Величество?!

— Вот именно: вы!

Присутствующие гугеноты явно обеспокоились; католики ехидно усмехались.

И те, и другие понимали, что король собирается зло пошутить над стариком; Карл IX был мастер на такие проделки.

Но государь рассмеялся и сказал:

— Вы победили меня в зале для игры в мяч! [11] Подумать только: вы — меня? А ведь я считаюсь одним из лучших игроков королевства.

— Вы — лучший игрок не только во Франции, но и в Наварре, — с улыбкой заметил Генрих Беарнский. — Всем известно, что мой кузен в этой игре неподражаем.

Карл IX с улыбкой поблагодарил Генриха за комплимент и продолжал:

— Адмирал, я хочу взять реванш за поражение, которое потерпел во сне. Пойдемте!

— Но, сир, — ответил Колиньи, — Вашему Величеству известно, что я никогда не играл…

— Ну давайте же! Мне так хочется сразиться с вами!

— Сир, — обратился к королю Телиньи, — если Ваше Величество позволит, я могу сыграть вместо адмирала. Я — его зять, он мне — как отец, и я мог бы принять ваш вызов от имени Колиньи.

— Очень рад, вы доставите мне огромное удовольствие. А о серьезных вещах, адмирал, поговорим вечером. Вижу у вас в руках устрашающую груду бумаг: похоже, вы решили заставить меня хорошенько потрудиться. Пойдемте, господин де Телиньи, и вы тоже, герцог Гиз…

Насвистывая охотничий марш, король спустился в зал для игры в мяч, за ним последовали придворные. Присутствующие разбились на две команды, и король великолепным ударом начал игру.

С Колиньи осталось лишь несколько дворян да старый адмирал Ла Гард, которого при дворе фамильярно называли капитаном Поленом.

Антуан Эскален дез Эмар, барон де Ла Гард, являлся настоящим солдатом удачи. Происходил он из бедной, незнатной семьи, но дослужился до адмиральского чина. Был он человеком хладнокровным, не слишком разборчивым в средствах, суровым и жестоким в боях. Он считался истинным католиком, но поддерживал эту сторону скорее из политических соображений, чем по религиозным убеждениям. Колиньи барон Ла Гард ценил и уважал.

Он очень интересовался планом кампании, надеясь отличиться в этом походе. Колиньи поручил ему формировать флот, так как французы намеревались атаковать войска герцога Альбы не только с суши, но и с моря. Старик Ла Гард прекрасно справился со своей задачей: корабли уже были готовы.

Чувствовал ли Ла Гард, что гугенотам угрожает кровавая расправа? Возможно, он узнал что-то о планах Екатерины?

Трудно сказать… Но барон много лет провел при дворе и предпочитал держать свои соображения при себе. Близким он обычно говорил:

— Прежде, чем лечь на курс, посмотрим, откуда ветер дует…

Колиньи и Ла Гард беседовали более двух часов. Они разместились у окна, в зале, примыкавшем к апартаментам короля. Ла Гард пододвинул к окну кресло, на нем полководцы разложили карты и бумаги.

Оба старика так углубились в изучение документов, что даже не заметили, как из королевских покоев вышла Екатерина Медичи; придворные почтительно расступались перед королевой. Медленно, словно призрак, прошествовала она через зал — прямая, молчаливая, в черном одеянии.

После страшной ночи в Сен-Жермен Л'Озеруа королеву не покидала какая-то смутная тревога. Екатерина стала неуверенной, не могла порой быстро принять решение… Часто, меряя шагами часовню, королева вдруг замирала и едва слышно шептала:

— Мой сын… это был мой сын…

Неужели ее мучили угрызения совести? Неужели и сердце Екатерины познало боль и жалость?

Если дело и правда обстояло именно так, если королеву терзало чувство вины, если Екатерина поняла, в какую бездну толкала она людей, ее поступки могли стать непредсказуемыми. Те, кто хорошо знал королеву — Руджьери, например, — опасались именно этого.

Екатерина была не из тех, кто отступает от принятого решения. Чтобы положить конец своим переживаниям, она могла пойти на еще более ужасные преступления. Если по ночам к ней являлись призраки Алисы и Марийяка, Панигаролы и Жанны д'Альбре, если тень ее сына неслышно шептала в тиши: «Вы рады, матушка? Вы рады, что избавились от меня? Но зачем убивать так безжалостно и жестоко?»… если все происходило именно так, то королеве необходимо было заглушить жалобные стоны, прогнать ужасные видения. А сделать это она могла, лишь пролив море крови; тогда пугающие тени близких ей людей затеряются в толпе призраков невинно убиенных.

— А ведь это был мой сын! — твердила себе Екатерина. — Крови, еще и еще крови, чтобы стереть воспоминания о нем! Скорее, скорее, надо действовать!

В ее разгоряченном воображении проносились тени тысяч и тысяч грядущих жертв. Теперь королева убеждала себя, что так нужно во имя спасения веры:

— Это же для Господа! Такова воля Божья!.. С еретиками нужно покончить!

В то утро, как только король и придворные удалились в зал для игры в мяч, любезная улыбка исчезла с лица Екатерины. Королева выглядела мрачней, чем обычно. Она прошествовала через зал, искоса взглянув на Колиньи.

Миновав галерею, Екатерина остановилась на пороге своей часовни, обернулась и увидела, что ее дожидается посетитель. Это был Моревер. Он почтительно поклонился Ее Величеству и прошептал:

— Я жду последних инструкций.

Екатерина бросила через плечо быстрый взгляд в зал. Колиньи уже сворачивал карты, видимо, собираясь уходить.

Посмотрев на Моревера, Екатерина коротко распорядилась:

— Действуйте!

Моревер отвесил еще более низкий поклон. Однако наемный убийца не закончил разговора с королевой… Он не забыл, как велел ему поступить герцог де Гиз: ранить Колиньи — но не смертельно. Моревер не желал лишиться покровительства Гиза, но и королеву он ослушаться не решался. Моревер не стал врать, рассуждая о том, что стрелять будет мифический приятель, а напрямик спросил:

— А если я промахнусь, Ваше Величество?

— Что ж, — хладнокровно пожала плечами Екатерина, — вам же хуже: придется все начинать сначала.

— Верно ли я понял ваши слова? — опять заговорил Моревер. — Даже если адмирал завтра не погибнет, те два узника, что заключены в Тампле, попадут в мои руки?..

— Да… но я хочу присутствовать на дознании.

И прервав беседу, Екатерина скрылась в часовне. А Моревер через несколько минут вышел из Лувра.

Старый Ла Гард все еще стоял в это время у окна вместе с Колиньи.

— Позвольте дать вам совет, адмирал: не задерживайтесь в Париже… Я был в стане ваших врагов… Но я высоко ценю вас как выдающегося военачальника… Простите мою навязчивость, но я рекомендую вам через месяц выступить в поход.

— Что вы, барон! Мы будем готовы не через месяц, а через десять дней!

— Я очень рад! — облегченно улыбнулся Ла Гард.

Два воина обменялись крепким рукопожатием, и Ла Гард отправился в зал для игры в мяч, чтобы не пропустить любимого развлечения короля.

Колиньи собрал бумаги, подозвал своих дворян и покинул вместе с ними Лувр, улыбаясь встречавшимся на пути придворным.

А Моревер тем временем неспешно добрался до монашеской обители Сен-Жермен-Л'Озеруа. За монастырской оградой стоял маленький одноэтажный домик с зарешеченными окнами: это было жилище каноника Вильмюра. Однако три дня назад почтенный каноник уехал, объяснив знакомым, что хочет навестить свою родню в Пикардии. Все думали, что домик теперь пустует. Но едва Моревер ступил на крыльцо, кто-то открыл низенькую дверь изнутри, и гость стремительно проследовал в столовую.

— Час пробил! — сказал Моревер человеку, который впустил его в дом.

Это был сам каноник Вильмюр.

— Я понял, — лаконично ответил он. — Пошли.

Миновав несколько комнат, Моревер и каноник проскользнули в заднюю дверь и оказались во дворе. Его отделяла от улицы довольно высокая глухая стена с маленькой калиткой. Вильмюр толкнул ее и показал Мореверу узкую тропку, сбегавшую к Сене.

— Скроетесь по этой дорожке, — пояснил он. — А вот и ваша лошадь.

У калитки стоял прекрасный оседланный скакун.

— Герцог де Гиз думает о вашей безопасности, — улыбнулся каноник. — Конь принадлежит самому монсеньору. Помчитесь к заставе Сент-Антуан, караульные откроют вам ворота. Будете держать направление на Суассон, потом свернете к Реймсу. Там задержитесь в ожидании дальнейших инструкций.

— Отлично, отлично, — пробормотал Моревер, пытаясь скрыть сарказм. — Вы и правда считаете, что мне придется спасаться бегством?

— По-моему, вы рискуете головой!

— Раз так — действительно нужно бежать, — проговорил Моревер, твердо решивший не уезжать из столицы. Потом гость и хозяин возвратились в столовую, и Вильмюр, вынеся из угла уже заряженную аркебузу, вручил ее Мореверу. Тот опытным глазом осмотрел оружие и удовлетворенно кивнул.

Каноник шагнул к зарешеченному окну и застыл, напряженно глядя на улицу.

— А вот и он! — наконец взволнованно вскричал Вильмюр и отодвинулся от окна, стараясь, однако, ничего не пропустить. Моревер просунул дуло аркебузы сквозь решетку и прицелился. Слева к окну приближалась по улице группа из пяти или шести дворян. Впереди, спокойно разговаривая с Клермоном, графом де Пиль, юношей из свиты короля Наваррского, шел Колиньи.

Прогремел выстрел… Мужчины на улице на миг оцепенели. Колиньи взмахнул правой рукой, залитой кровью: пуля лишила старика указательного пальца. Окровавленной десницей адмирал указал в сторону монастыря. В эту минуту раздался новый выстрел, и адмирал рухнул на мостовую: у него была раздроблена ключица.

— Злодей! Ловите злодея! — завопил кто-то из приближенных Колиньи. На улице начали собираться любопытные однако узнав, что совершено покушение на адмирала Колиньи, горожане стали пятиться, сбиваться в кучки… Некоторые уже негромко поносили проклятых еретиков.

В домике же происходило вот что. После первого выстрела Моревер, прикинувшись расстроенным, отшвырнул оружие.

— Вот черт! Мимо! — вскричал он.

— Попытайтесь снова, — сердито предложил Вильмюр.

— Из чего?! — ухмыльнулся Моревер.

Каноник выскочил из комнаты и тут же влетел обратно с другой заряженной аркебузой в руках. Моревер решительно взял оружие, прицелился и выстрелил.

— Наповал! — радостно воскликнул каноник, увидев, что Колиньи упал на землю.

— Надеюсь! — усмехнулся Моревер.

— Бегите же!

В дверь домика уже колотили, однако Моревер спокойно направился к черному ходу, очутился на улице, отвязал скакуна и рысью пустил его по тропинке.

Каноник же в это время молниеносно юркнул в подвал, закрыл за собой люк и понесся по узкому подземному коридору, потом поднялся по каменным ступеням и попал в ризницу храма Сен-Жермен-Л'Озеруа.

А около обители разыгрывалась волнующая сцена. Дворяне-гугеноты ринулись к окну, из которого раздались выстрелы; однако выломать крепкие прутья решетки мужчины не смогли. Тогда один из них принялся вышибать дверь, а остальные с обнаженными шпагами в руках сгрудились возле Колиньи, боясь нового покушения.

— Сообщите Его Величеству, — хладнокровно распорядился адмирал.

Один из его приближенных, барон де Пон, помчался в Лувр. Чернь мрачно смотрела ему вслед.

Гугеноты помогли Колиньи подняться, но он еле держался на ногах, и было ясно, что через несколько минут он опять рухнет на землю.

— Ему нужно сесть! Принесите стул! — обратился к горожанам Клермон де Пиль.

Однако зеваки лишь нагло ухмылялись, не собираясь трогаться с места. Побледневшие гугеноты со страхом посмотрели друг на друга. Двое дворян, сцепив руки в замок, усадили на них Колиньи, остальные, не пряча шпаг, в молчании встали вокруг. К ним подбежал человек, пытавшийся высадить дверь домика, и скорбная группа двинулась в путь.

Колиньи был в сознании и хладнокровно повторял:

— Спокойствие, только спокойствие!

Но соратники уже не слушали его. Клермон де Пиль рыдал от скорби и бессильного гнева. Остальные кричали на всю улицу:

— Адмирала ранили! К нашему предводителю подослали убийц! Отомстим за Колиньи!

Сбежавшиеся гугеноты присоединились к искалеченному адмиралу и его людям. Они шли по Парижу, размахивая обнаженными шпагами, и горестно вопили:

— Отомстим за Колиньи!

На улице Бетизи толпилось уже человек двести; гугеноты потрясали клинками, выкрикивали проклятия и угрозы. Парижане злобно смотрели на это сборище.

Слух о ранении Колиньи мгновенно разнесся по столице; через час весь Париж трясло, как в лихорадке; вооруженные горожане собирались на перекрестках; проповедники прямо на улицах объясняли народу, что проклятого еретика покарал Господь.

Во дворе особняка Колиньи и на соседних улицах стояло множество гугенотов: они страшились второго нападения и готовы были принять бой, но не пропустить врага в адмиральский дворец. К особняку подходили все новые и новые отряды…

Но постепенно город успокоился. Распространился слух, что на адмирала напал какой-то бандит, а каноник Вильмюр в этом деле вовсе не замешан. Волнение улеглось полностью, когда выяснилось, что раны адмирала не опасны. И все же немало гугенотов так и не покинуло улицу Бетизи; они начали искать себе жилье неподалеку от адмиральского особняка, чтобы в случае необходимости сразу прийти на помощь своему вождю.

Часа в два люди, собравшиеся у дома Колиньи, внезапно зашумели. Они заметили в конце улицы экипаж, за которым следовали вооруженные гвардейцы.

— Король! Король!

Все обнажили головы, но горе и обида оказались сильнее уважения к монарху, и кто-то закричал:

— Отомстим за Колиньи!

Королевский экипаж остановился, и из него вышли король, Екатерина Медичи и герцог Анжуйский. Бледный и хмурый Карл IX сказал склонившимся перед ним дворянам-гугенотам:

— Господа, я также, как и вы, горю желанием покарать того, кто посмел поднять руку на адмирала. Это — мой долг, поскольку господин Колиньи был моим гостем; прошу вас, успокойтесь, негодяй будет пойман и примерно наказан.

— Да здравствует король! Да здравствует король! — грянула толпа.

О покушении на Колиньи Карл узнал в зале для игры в мяч. Он как раз пытался победить команду, во главе которой стоял Телиньи, зять адмирала. И тут в зал вбежал потрясенный барон де Пон. Лицо его было мокрым от слез.

— Сир, только что застрелили адмирала.

Карл IX, который замахнулся, чтобы бросить мяч, в изумлении замер. Телиньи, Генрих Наваррский, Конде и все остальные гугеноты выскочили из зала и помчались на улицу Бетизи.

— О Господи! — наконец проговорил король. — Что вы сказали? Я не ослышался?

— Увы, нет, сир. Такова ужасная правда!

И барон де Пон поведал о несчастье, случившемся возле монашеской обители Сен-Жермен-Л'Озеруа. Карл в гневе отбросил мяч.

— Ну это уж слишком! — вскричал король. — В городе царит настоящий разбой! Господа парижане совсем обнаглели! Но я все-таки король и поступлю, как сочту нужным! Не хватало еще, чтобы средь бела дня на улицах убивали командующих королевскими войсками!

Король поспешил в свои апартаменты и немедленно вызвал к себе господина де Бирага и прево города Парижа. Первым явился прево: в этот момент он как раз находился в Лувре.

— Сударь, — заявил ему Карл, — я приказываю вам схватить убийцу адмирала. Даю вам на это три дня!

— Но Ваше Величество… — пролепетал прево.

— Ступайте, сударь! — заорал король. — Три дня, поняли? Иначе я подумаю, что вы покрываете преступника, и вас будут судить как сообщника!

Испуганный прево ушел. Через час прибыл канцлер де Бираг. Ожидая его, король взволнованно метался по своему кабинету.

— Сударь, — поинтересовался Карл у появившегося канцлера, — какая кара предусмотрена для простолюдинов, носящих оружие?

— Сперва — штраф, размер которого зависит от состояния обвиняемого, а затем — тюремное заключение.

— Так вот, сударь, сегодня я издам новый указ! Пишите!

Канцлер почтительно склонился в ожидании, и король продиктовал ему следующее:

— Горожанин простого звания, замеченный в ношении оружия, будь то аркебуза, шпага, кинжал, пистолет, арбалет, протазан или пика, будет арестован и без суда заключен в темницу на десять лет. Тот, кто попытается тайно укрыть оружие под одеждой, будет передан в руки палача и повешен через двенадцать часов, дабы за это время он успел покаяться в своих грехах и примириться с Господом.

— Ваше Величество, — промолвил де Бираг, — указ будет оглашен сегодня же, но разрешите мне сделать одно замечание?

— Слушаю вас, сударь.

— Указ распространяется на всех горожан?

— Разумеется, на всех — кроме дворян, конечно.

— Прекрасно, сир, но осмелюсь сообщить Вашему Величеству, что уже давно ни один парижанин не покидает дома, не прихватив с собой оружия…

— …Что еще раз подтверждает: им плевать на королевские указы! На что вы намекаете? На то, что нельзя упрятать в тюрьму всех вооруженных горожан? Ничего! Если понадобится, засадим под замок весь Париж! Впрочем, не беспокойтесь, господин канцлер, достаточно наказать несколько человек. Как увидят десяток трупов на виселицах, сразу образумятся. Я больше не задерживаю вас, сударь!

Бираг поклонился и вышел. А Карл повернулся к своим приближенным:

— Господа, я запрещаю вам ссориться с гугенотами. Обнажать шпагу нужно лишь тогда, когда это служит благу короля и Франции, а не тогда, когда ведет к кровавым распрям в государстве. Гугеноты отныне — наши друзья и союзники! Запомните это!

Замолчав, король жестом отослал придворных. Оставшись в одиночестве, Карл упал в кресло и погрузился в размышления.

«Богом клянусь, черт бы побрал того подлеца, который прикончил адмирала! — думал монарх. — Теперь придется отложить поход на Нидерланды… А ведь в этой кампании — мое спасение: все гугеноты уберутся из Парижа на войну… Пусть себе дерутся в Нидерландах, мне тут будет спокойнее. А с войны их вернется гораздо меньше. Но неужели Колиньи — и правда предатель, как твердит мне моя матушка? Ну что ж, поставить его во главе армии и отослать с друзьями подальше от Парижа — отличный способ утихомирить старика. Колиньи бы уехал, за Генрихом Наваррским приглядела бы Марго… она хорошо ко мне относится… Остался бы только Гиз, но уж с ним я бы как-нибудь разобрался. Совсем недурной план, не хуже интриг моей дорогой матушки!..»

Карл IX два часа провел в одиночестве, показывая всем, в какое отчаяние его повергло известие о покушении на Колиньи. Потом король быстро пообедал и распорядился сообщить королеве Екатерине и герцогу Анжуйскому, что желает отправиться вместе с ними в дом адмирала. Королевский экипаж сопровождала рота гвардейцев, которой командовал капитан де Коссен.

По дороге герцог Анжуйский и Екатерина с наигранным оживлением обсуждали чудо, которое произошло в храме Сен-Жермен-Л'Озеруа. Рассказывали, что три дня назад, во вторник, причетник, войдя в собор, обнаружил: сосуд, который он сам накануне наполнил святой водой, полон крови. Да, свершилось чудо! Кровь осторожно перелили в бутылочки и отнесли в собор Парижской Богоматери. Никто не сомневался, что Всевышний выразил свою волю: Он жаждет крови еретиков.

Хмурый Карл помалкивал, но в душе спрашивал себя, не лучше ли ему исполнить Господню волю. Но когда экипаж подкатил к особняку Колиньи, король затряс головой, будто торопясь избавиться от этих жутких мыслей. Он обратился к столпившимся во дворе гугенотам, успокоил их и с радостью услышал возгласы:

— Да здравствует король!

Когда Карл, Екатерина и Генрих Анжуйский вошли в опочивальню, Колиньи уже лежал в постели. Раненый казался слабым и бледным, но приветливо улыбался гостям. Король кинулся к адмиралу и заключил его в объятия, вскричав:

— Надеюсь, ваша драгоценная жизнь уже вне опасности! Клянусь, что негодяй, покушавшийся на вас, в самом скором времени угодит в петлю!

— Ваше Величество, — с поклоном произнес стоявший у кровати адмирала врач Амбруаз Паре, — я готов присягнуть, что через полмесяца господин Колиньи встанет на ноги.

— Сир, — поспешил уверить Карла Колиньи, — я так благодарен вам за заботу и внимание! Именно это возвращает меня к жизни!

— Господин адмирал, — проворковал герцог Анжуйский, — приключившаяся с вами беда буквально потрясла меня!

— Да хранит Всевышний великого военачальника и нашего верного слугу, на которого мы полагаемся всегда и во всем, — промолвила Екатерина, смахивая со щеки слезу.

Толпившиеся в опочивальне дворяне радостно заулыбались. Хотя Амбруаз Паре и просил присутствующих не шуметь, послышались возгласы:

— Да здравствует король! Да здравствует королева! Да здравствует герцог Анжуйский!

Потом приближенные адмирала покинули комнату, и у постели раненого остались лишь августейшие гости, Генрих Беарнский, Телиньи и его жена Луиза, дочь Колиньи. Король провел в доме адмирала около часа, а прощаясь, обещал еще раз посетить Колиньи через день, в воскресенье.

Выйдя на улицу, Карл громким голосом, чтобы слышали все собравшиеся, окликнул капитана своих гвардейцев:

— Господин де Коссен!

— Да, Ваше Величество? — подбежал к королю капитан.

— Сколько с вами людей?

— Рота, сир!

— Отлично. Этого довольно, чтобы оградить адмирала от любых неожиданностей?

— Ваше Величество, моя рота сможет сдержать натиск трех тысяч вооруженных до зубов солдат.

— Вы останетесь здесь, я приказываю вам охранять этот дом. Помните: за безопасность адмирала вы отвечаете головой!

— Но, сир, кто же будет сопровождать Ваше Величество в Лувр?

Карл взмахнул рукой, широким жестом обведя дворян-гугенотов, которых едва вмещал обширный двор адмиральского дома.

— Думаю, эти благородные люди не откажутся проводить меня. Разве можно вообразить себе более надежных защитников?

Слова короля вызвали такую бурю ликования и восторженных криков, что, казалось, вот-вот обрушатся стены особняка.

Карл IX сиял, а Екатерина и герцог Анжуйский быстро переглянулись, пытаясь скрыть злорадные усмешки. Все складывалось прекрасно: сейчас король уведет гугенотов из дворца Колиньи, а вместо них тут останутся гвардейцы де Коссена, готового исполнить любой приказ Екатерины.

Дворяне-гугеноты тут же выстроились в шеренгу, словно солдаты на параде, и, обнажив шпаги, приготовились сопровождать короля. Так, окруженный восхищенными гугенотами, Карл IX вернулся в Лувр.

Вечером за ужином все пребывали в приподнятом настроении, радуясь, что история с адмиралом закончилась благополучно. Карл объявил, что армия выступит в Нидерланды недели через две, когда Колиньи поправится. Потом король сел за карты, развлекаясь в обществе придворных новой игрой, которую сам же и придумал; он спустил Генриху Наваррскому двести экю, но хохотал, как ребенок.

Довольный Беарнец сгреб выигрыш и шепнул своей жене Маргарите:

— Если так пойдет и дальше, мы, чего доброго, разбогатеем, ангел мой, а я не привык к богатству!

Однако Марго взволнованно сказала мужу:

— Не забывайте об осторожности, сир!

— А что такое? Карл кажется вполне чистосердечным.

— Возможно… но посмотрите на королеву… Я никогда не видела ее такой умиротворенной… Берегитесь, сир!

Екатерина Медичи, и правда, буквально лучилась тихим счастьем. В десять вечера она отправилась в свои апартаменты, громко обратившись перед уходом к гугенотам:

— Спокойной ночи, господа протестанты! Я буду молиться за вас…

К полуночи весь Лувр, казалось, погрузился в сон.