Любовь шевалье

Глава 5 ГРОЗОВЫЕ РАСКАТЫ

Через три недели после торжественного въезда Карла IX в столицу было официально объявлено о помолвке Генриха Беарнского и Маргариты Французской, сестры короля. В честь этого события в Лувре дали бал — такой грандиозный, каких здесь не бывало со времен Франциска I и Генриха II, блистательные празднества которых вызывали всеобщее восхищение.

На балу гугенотские дамы танцевали с католическими вельможами. Гостям показали два великолепных балета. Наконец устроили маскарад… Марго появилась в костюме гамадриады [7], очаровательном и весьма нескромном: тело принцессы прикрывали лишь гирлянды из листьев. Генрих Наваррский казался по уши влюбленным в свою невесту. Однако не будем забегать вперед… Этот удивительный прием во дворце имеет столь большое значение, дорогой читатель, что мы должны описать его самым подробным образом.

Весь Лувр был ярко освещен, всюду царило веселье, раздавались громкие голоса и взрывы хохота, однако в парадных помещениях дворца, под сводами которых проходило пышное торжество, уже зрела трагедия.

На улицах и площадях, примыкавших к Лувру, теснился народ; стражники прилагали отчаянные усилия, чтобы сдержать напор толпы, которая волновалась и гудела под стенами залитого светом дворца.

Но людей привело сюда не одно лишь праздное любопытство. Вопреки королевскому приказу, который постоянно зачитывали на всех перекрестках, немало парижан было в кольчугах и с протазанами [8] в руках. Какие-то таинственные личности перебегали от одной группы к другой и, казалось, отдавали распоряжения. То там, то тут неожиданно возникало оживление и раздавались крики «Да здравствует месса!» или «Смерть еретикам-гугенотам!».

Незаметно наступил вечер. Екатерина Медичи и король Карл IX, выскользнув из зала, полного разодетых придворных, расположились в одном из покоев Лувра, на балконе; прямо перед ними была левая набережная Сены.

Карл, как обычно в наряде черного цвета, казался еще более бледным, чем всегда. Он стоял, сжимая исхудавшими пальцами кованые перильца, и вглядывался в отсветы пламени, плясавшие над Парижем. Возле сына, чуть сзади, замерла Екатерина. Ее мрачная улыбка походила чем-то на таинственную усмешку сфинкса.

— Для чего вы позвали меня сюда? — осведомился король.

— Чтобы вы полюбовались на эти сполохи, Ваше Величество.

— Праздничная иллюминация? Мои возлюбленные подданные ликуют.

— Нет, Ваше Величество, ваши подданные поджигают дома, где собирались гугеноты… Вот еще пламя взметнулось… видите, слева…

Бледное лицо Карла IX побагровело.

— Слава Богу, они хотя бы не додумались подпалить Лувр, — ухмыльнулась Екатерина.

— Клянусь кровью Христовой! Я велю казнить этих негодяев! — разозлился король. — Где Коссен?!

— Успокойтесь! Вы рехнулись, Карл! — принялась сердито отчитывать сына королева. — Вам что, нужно, чтобы в Париже начались волнения, а, возможно, и бунт?

— О чем вы, матушка?! — дрогнувшим голосом проговорил Карл.

— О том, что происходит на самом деле! Вы решили добиться мира между католиками и гугенотами. Господь свидетель: я очень этого страшилась. Вы же погубите всех нас! Разве вы не замечаете, что с того дня, как здесь появились Жанна д'Альбре, Генрих Наваррский, принц Конде и адмирал Колиньи, над нами нависла ужасная угроза? Вы безумец, Карл! Разве вы не слышали, как роптал народ, как возмущалась знать, когда вы отдали гугенотам Ла-Рошель, Коньяк и Ла-Шарите? Слепец! К тому же вы пренебрегаете предостережениями свыше!.. Так взгляните же хотя бы на это зарево, сир! Теперь вы готовы взывать к Богу? Но Он глух к вашим мольбам! Неба не видно, звезды исчезли, и адская тьма опустилась на вашу столицу, Ваше Величество!

Над Парижем взметывались языки огня, и снопы искр взлетали, ярко светясь во мраке ночи.

— Вот так отнеслись горожане к помолвке вашей сестры! — кивнув на пылающие здания, заявила королева.

Сжав зубы, Карл IX не сводил расширившихся глаз с полыхавшего Парижа. Временами тело короля сотрясали конвульсии.

— Выслушайте же меня, Карл, — настаивала Екатерина Медичи. — Вам хорошо известно, как я мечтала о мире; вы помните, через какое унижение я прошла, дав согласие на то, чтобы моя дочь обвенчалась с сыном этой надменной Жанны Д'Альбре. О, я тоже была так наивна! Надеялась, что католики и гугеноты смогут жить в согласии! Но примирение с протестантами нереально — это нелепая фантазия, бред сумасшедшего! Церковь обязана искоренить ересь — или придет конец ей самой!..

Для двух сил нет места под солнцем, и мир слишком мал, чтобы они могли существовать, не мешая друг другу. Одна из них должна исчезнуть. Но ведь не может же погибнуть Церковь, Святой Престол и сам Господь! Значит, суждено сгинуть ереси. Ее надо выжечь каленым железом!.. А чтобы уничтожить ересь, необходимо истребить еретиков!

— Мадам, ваши слова ужасают меня! Неужели положение настолько отчаянное, и виной всему — мое желание прекратить кровопролитие?

— Так я вас не убедила? Тогда ознакомьтесь с сообщениями посланников, которые пишут нам из всех христианских столиц! Вы забыли, что король Испании поделился с нами своими планами? Он собирает войско, чтобы защитить истинную веру, которая обречена на гибель из-за нашей нерешительности!

— Что ж, я буду сражаться с испанцами.

— Глупец! Почитайте депеши из Венеции! Из Пармы! Из Мантуи! Прислушайтесь к голосам монархов Священной Римской Империи! Все, все они порицают нас и угрожают нашим землям!

— Значит, мне придется воевать со всей Европой!

— И с самим папой римским?! — в гневе вскричала Екатерина. — Это кончится тем, что вас отлучат от церкви — представители Его Святейшества уже намекали на это.

— Клянусь адским пламенем, мадам! Папа — это, разумеется, папа, но все-таки и я — король Франции!

И Карл сжал пальцами парапет и горячо воскликнул:

— Не спорьте со мной! И перестаньте мне возражать! Я желаю мира — и в этой стране воцарится спокойствие! Если будет нужно — я объявлю войну Испании, Священной Римской Империи и самому Его Святейшеству!

— И на кого же вы намерены опереться? — ледяным тоном осведомилась королева.

— На свои полки, на знать, на наших верных подданных!

— Ах, на наших верных подданных? Что ж, пошли послушаем, чего хотят ваши верные подданные!

Сказав это, Екатерина схватила Карла за руку и увлекла его за собой. Быстро миновав анфиладу роскошных комнат, мать и сын оказались в обширном зале, окна которого смотрели не на реку, а в противоположную сторону.

— Вы толковали о знати, — снова заговорила королева, — однако на кого вы можете положиться? На Гиза, который, затаившись, плетет свои мерзкие интриги? На Монморанси, который засел в родовом замке вместе с бунтовщиками?

— С какими еще бунтовщиками?

— А с теми двумя подлецами, которые прямо тут, в стенах Лувра, нанесли нам с вами страшное оскорбление!

— И вы точно знаете, что Монморанси взял их под свое покровительство?

— Безусловно, сир. Он, как и все ваши дворяне, в любую минуту может выступить против вас… Чернь же… Да вы только послушайте…

Екатерина подтащила сына к распахнутому окну. На площади, за крепостным рвом, окружавшим Лувр, волновалось людское море; раздавались крики «Да здравствует месса!» и «Долой гугенотов!». Но эти вопли заглушал восторженный рев, зарождавшийся в недрах толпы явно по мановению чьей-то опытной руки.

— Слава Гизу! Слава нашему предводителю!

Карл стремительно обернулся к матери:

— Как это понимать? Кто их предводитель?

— Вы что, не слышали, Ваше Величество? Генрих де Гиз!

— И во главе чего же он стоит?

— Как это — чего же? Во главе католического войска, естественно!

— Мадам, перестаньте загадывать мне загадки! Какое католическое войско? Кто его собрал?

— Карл, в этом войске — все ваши подданные. Знать, которая не потерпит, чтобы гугеноты получили те же права, что и преданные защитники престола; простолюдины — смотрите, вот они, размахивают протазанами; весь народ поднялся с оружием в руках, не желая отдавать на поругание святую веру… Это и есть католическое войско!

Карл IX резко закрыл окно и нервно забегал по залу.

— Как же быть? Как же мне быть? — шептал он.

— Клянусь Девой Марией! Подумайте о ваших обязанностях государя и верного сына католической церкви!

— Но что вы мне посоветуете? Отречься от несчастного Колиньи? Ведь старик чуть не плачет от радости, когда я по-дружески беседую с ним… Оттолкнуть от себя Генриха Наваррского? Он сейчас готов вопить от восторга и клянется мне в вечной преданности… А, ладно! Поступайте как знаете, только оставьте меня в покое!

В этом был весь Карл IX. Екатерине понадобилось немало усилий, чтобы подавить рвущееся наружу ликование. Она стремительно приблизилась к сыну, пристально взглянула в его искаженное душевными терзаниями лицо и мрачно произнесла:

— Карл, ваша доброта принесет вам немало горя. Наивное дитя! Ты же распахнул ворота своей столицы перед хищными зверями! Веришь сладким речам Генриха Наваррского… А известно ли тебе, чем он занимался накануне переговоров в Блуа? Ты-то считал, что он находится в Ла-Рошели… Но спроси парижского прево…

— Продолжайте же, мадам!

— Ну что ж… Он тайно прибыл в Париж, в сопровождении Конде, д'Андело и Колиньи. И как ты думаешь, что они тут делали? Эти заговорщики собирались свергнуть тебя и захватить французский трон!

Лицо Карла залила мертвенная бледность; он принялся в ужасе озираться по сторонам. Екатерина, видимо, решила, что ей удалось как следует напугать сына. Пока этого было достаточно: не стоило слишком давить на Карла и торопить события. Она наклонилась к королю и прошептала ему на ухо:

— Никому ни слова, сир! Главное — скрыть от проклятых гугенотов, что они разоблачены. Сир, потерпите еще несколько дней, иначе мы погибли…

Королева покинула покои сына, спустилась по потайной лестнице и направилась в свою часовню.

— Паола! — позвала Екатерина.

Появилась служанка-флорентийка.

— Они здесь? — спросила королева.

— Да, Ваше Величество, оба.

— Хорошо, сперва — наемного убийцу, а затем — того, второго…

Служанка вышла и через минуту впустила в часовню мужчину. Тот согнулся перед Екатериной в почтительном поклоне.

— Здравствуйте, дорогой Моревер, — произнесла королева с обворожительной улыбкой. — Вижу, вы по-прежнему наш верный слуга. Когда нам нужен храбрый, сообразительный и преданный человек, мы всегда можем обратиться к вам.

— Ваше Величество льстит мне, — ответил Моревер.

— Вовсе нет, дорогой друг. Я умею воздавать должное истинным защитникам престола. Бедный государь!.. Не так уж прочно держится корона на голове моего сына… Кое-кто с завистью поглядывает на нее…

«Черт побери! — перепугался Моревер. — Старуха что-то пронюхала».

Вслух же он сказал:

— Мадам, если нужно отдать жизнь ради процветания царствующей династии, я готов и жду лишь вашего повеления!

Однако на самом деле Моревер с трудом скрывал страх. Он нервно озирался, чтобы удостовериться, что в часовне кроме них с королевой никого нет. Но если уж мы заговорили о Моревере, то опишем его поподробнее. Это был человек лет тридцати, хорошо сложенный, достаточно худой; его светлые волосы отливали рыжиной, а серые глаза блестели как два стальных клинка. Лицо было вполне приятным, поведение — раскованным. Двигался этот мужчина с изящной грацией хищного зверя и казался весьма привлекательным. Он был гибким и сильным, славился как отличный фехтовальщик и меткий стрелок; он и правда отменно управлялся и со шпагой, и с пистолетом. Никто не мог объяснить, каков статус Моревера при королевском дворе. Для всех было загадкой, откуда он родом, где обитает, имеет ли близких. Но его уже долгое время удостаивал своим расположением брат Его Величества герцог Анжуйский, которому Моревер помог когда-то уладить несколько дел — таких, в каких столь темная личность способна услужить принцу крови. Герцог Анжуйский представил Моревера своей матери, сказав о нем так:

— Мадам, по моему распоряжению Моревер зарежет даже родного отца.

Одни придворные относились к Мореверу с презрением, другие — со страхом. Однако все смирились с его присутствием. А он сам не имел ни друзей, ни врагов, но был готов недрогнувшей рукой отправить на тот свет каждого, кто попытается ему помешать.

Чего же добивался Моревер? Во-первых, богатства, большого богатства. Во-вторых, громкого титула, который позволил бы ему чувствовать себя на равных со знатью, едва терпевшей этого авантюриста в своем кругу. Говорил он мало, зато слушал охотно. Он умел, оставаясь в тени, превращаться в необходимого человека. Он знал о заговоре Гиза и, естественно, принимал в нем участие. Он всегда умудрялся быть в нужное время в нужном месте.

В общем, Моревер являл собой законченный тип наемного убийцы. Впрочем, заметим, чрезвычайно умного убийцы. Попав ко двору, он, словно хищник в засаде, выбирал подходящий момент для нападения. При других обстоятельствах Моревер вполне мог бы точно так же притаиться где-нибудь в лесу, поджидая путника, которого потом ограбил бы до последней нитки.

Моревер не задумываясь предал своего щедрого хозяина герцога Анжуйского и переметнулся к Гизу; теперь он без колебаний предал бы и герцога де Гиза, чтобы служить королю. Мореверу было известно, что Генрих Анжуйский страстно мечтает о смерти своего старшего брата Карла. Не исключено, что Моревер даже прикончил бы французского монарха; его сдерживал лишь страх: ведь герцог Анжуйский наверняка поспешит отделаться от исполнителя своего замысла. Услышав сейчас от Екатерины, что та волнуется за короля, Моревер решил: королева узнала имена заговорщиков!

«Если я прав, — размышлял Моревер, — то она вот-вот велит схватить меня. В этом случае я кинусь на нее и сверну ей шею. А после попробую доказать королю, что его мать хотела посадить на трон герцога Анжуйского и потому уговаривала меня убить законного государя».

И Моревер, пытаясь вложить в свои слова откровенную угрозу, снова произнес:

— Мадам, я сделаю все, что потребуется. Абсолютно все!

— Не сомневаюсь в этом, сударь; именно поэтому я и обратилась к вам в трудную минуту. У меня есть недруги, точнее, мой сын окружен врагами…

— О каком из ваших сыновей вы говорите?

«Клянусь ранами Христовыми! Этот человек гораздо проницательнее, чем я думала», — промелькнуло в голове у Екатерины.

Она грустно вздохнула и изумленно взглянула на собеседника:

— Как это — о каком? О короле, конечно…

— Вам ведь известно, Ваше Величество, я — преданный слуга герцога Анжуйского, в котором всегда видел любимого сына королевы. Извините, но я даже не сообразил, что речь идет о государе.

— Господин де Моревер, — сурово промолвила Екатерина, — я с одинаковой нежностью отношусь ко всем своим детям. И когда Бог призовет к себе моего несчастного Карла, мы вспомним о таких верных друзьях Генриха, как вы… Но разве вы не хотите столь же ярко проявить себя на службе Его Величеству?

— Мадам, — откликнулся Моревер, — я только пытался объяснить вам, что мое сердце и моя шпага всецело принадлежат герцогу Анжуйскому.

Екатерина довольно улыбнулась. Радость королевы не укрылась от внимания Моревера, и он добавил:

— Разумеется, если столь ничтожный человек, как я, может быть полезен государю — я буду счастлив выполнить все его приказы. Это — святая обязанность любого подданного Его Величества!

Моревер старался, чтобы Екатерина заметила, насколько по-разному говорит он о герцоге Анжуйском и о Карле IX. Королева действительно уловила это и не сумела сдержать радостного возгласа:

— Господин де Моревер! Вы — поистине достойный человек! Если вы окажете мне несколько услуг, то станете баловнем фортуны!

Екатерина, особа умная и хитрая, совершенно утрачивала всю свою проницательность, когда слышала добрые слова об обожаемом сыне. Поразмыслив несколько минут, она заявила:

— Коли вы считаете своим долгом поддерживать государя, я — в знак дружеского расположения и особого доверия — открою вам имена злодеев, задумавших погубить моего сына.

— Я весь внимание, Ваше Величество, клянусь: никто и никогда не вырвет у меня вашу тайну!

— Да, я знаю: вы умеете держать язык за зубами… Однако то, что я сообщу вам, не будет для вас новостью. Неужели вы еще не поняли, на кого я намекаю?

— О! На герцога де Гиза?!

— На Гиза? Да нет же! Генрих де Гиз — наш надежный сторонник.

— Тогда, возможно, на маршала де Данвиля?

— Господь с вами! Данвиль — истинная опора трона; недаром маршалу передали бразды правления Гиенью.

— Тогда, — задумчиво промолвил Моревер, — вы имеете в виду человека, стоящего во главе партии «политиков»… этого сборища недовольных, неблагодарных слуг престола, предающих святую Церковь. Вы говорите о неком герцоге, которого, несмотря на кажущуюся скромность, обуревает низменное честолюбие…

— Вы описали маршала де Монморанси! Да, тут вы правы, он — один из главных наших недругов. Однако им мы займемся позже…

— Мадам, — пожал плечами Моревер, — но больше мне никто не приходит в голову.

— А вы поразмыслите! Ведь Его Величество — верный сын и защитник Церкви…

— О, значит, вы подразумеваете гугенотов! — вскричал Моревер, превосходно изображая изумление. — Но король же заключил с ними нерушимый мир…

— Да, разумеется! Мы согласились на все их требования, пошли на огромные уступки — однако несмотря на наше горячее стремление к примирению они по-прежнему вынашивают свои коварные планы. О, эти люди ненасытны! Ах, Моревер, я так боюсь за моего милого сына, нашего возлюбленного государя…

— Но почему же, мадам, вы не распорядитесь схватить предводителя этих негодяев — адмирала Колиньи?

— Это уже невозможно, дорогой Моревер! Кто решится сейчас арестовать адмирала?

— Я! — спокойно заявил собеседник Екатерины.

— Вы?

— А почему бы и нет? Если такова будет воля монарха, я нынче же вечером, в разгар торжеств, задержу Колиньи.

— О нет! Это же скандал! Поздно, поздно… Боже мой! Я, королева, абсолютно бессильна!.. Если бы Господь хоть раз услышал мои молитвы! И тогда Колиньи скончался бы от какого-нибудь недуга… тихо и мирно… и никто бы не стал злословить… Вам ведь ясна моя мысль? Но нет! Мы будем вынуждены покориться еретикам, и в наших храмах начнут служить мессу на французском языке! [9] Всевышний, похоже, не спешит призвать Колиньи к себе и избавить нас от него! Рассчитывать на это не приходится, мой милый Моревер!

Королева умолкла, а Моревер усмехнулся. Он давно уже во всем разобрался, однако не желал ничего предпринимать, не получив четкого и ясного распоряжения.

— Но с адмиралом может ведь случиться какое-нибудь несчастье?.. — задумчиво предположил он.

— Ну естественно! — кивнула Екатерина. — Например, на голову адмирала Колиньи свалится внезапно черепица с крыши…

— Вот именно… Но не просто черепица — а черепица, бесконечно верная королю…

— А верность имеет цену — и немалую, вы подумали об этом, Моревер? Дайте же мне откровенный совет: где найти такую верность и такую ловкость?

— Даже не знаю, что вам ответить, мадам. Но если не сыщется такой черепицы, возможно, подойдет и меткая аркебуза?

— О, я бы не возражала!

— Ну, если так, то не волнуйтесь, Ваше Величество… Я переговорю с одним своим приятелем — и не исключено, что он заинтересуется этим делом…

— А как он все это устроит?

— Легко — и без лишнего шума. Он притаится в каком-нибудь укромном закоулке и подстережет Колиньи — ведь тот ежедневно, в один и тот же час направляется из Лувра в свой особняк… Я даже представляю, где мой друг будет поджидать адмирала… Ваше Величество знакомы с Отцом Вильмюром?

— Каноником храма Сен-Жермен-Л'Озеруа?

— Да, почтенный каноник — верный сын католической церкви, он живет рядом с монашеской обителью. Адмирал Колиньи, торопясь по улице Бетизи в королевский дворец, постоянно проходит мимо этой обители. Канонику Вильмюру принадлежит маленький домик, окна первого этажа надежно зарешечены, и снаружи нельзя разглядеть, что делается внутри.

— Отлично! Просто превосходно!

— Вообразим себе, что мой приятель уговорит каноника и тот пустит его в свой домик. Мой друг сядет возле окна с аркебузой в руках. Один выстрел — и адмирал, шагавший по Улице, падает, сраженный пулей… Мне кажется, мадам, что такой вариант куда лучше смертельной болезни или сваливающейся с крыши черепицы. Адмирал будет убит на месте неизвестным злоумышленником, и Вашему Величеству останется лишь оплакивать утрату столь преданного слуги, как Колиньи.

— Все верно… Что ж, если это действительно произойдет, вашего приятеля ожидает королевская награда!

— Что касается меня, то единственное, к чему я стремлюсь, — это быть полезным Вашему Величеству.

— Однако не каждый наделен столь чистой душой, как вы.

— Да, боюсь, мой приятель — отменный стрелок — может и промахнуться, если его не будет вдохновлять мысль о небольшом подарке. Но вам, мадам, не о чем беспокоиться. Я отложил на черный день пятьдесят тысяч ливров и готов потратить все эти ничтожные деньги ради того, чтобы рука моего товарища не дрогнула….

Екатерина с омерзением посмотрела на Моревера, однако мгновенно справилась с собой. Она достала бумагу и начертала на чистом листе несколько строк.

— Господин де Моревер, — проговорила королева, — я не могу допустить, чтобы вы шли на такие жертвы. Не трогайте своих денег. А приятелю вручите этот документ; по нему ваш друг получит двадцать пять тысяч ливров из королевской сокровищницы.

Моревер бережно свернул драгоценный листок и надежно запрятал его.

— Еще столько же… ему заплатят после прискорбного случая с адмиралом, — добавила Екатерина. — Как видите, мои сторонники не могут пожаловаться на скупость королевы. Надеюсь, Господь вознаградит меня за это… И скажите вашему товарищу, что я рассчитываю на него и в дальнейшем.

— Кем еще ему предстоит заинтересоваться, мадам?

— Он узнает об этом позже. Но речь пойдет уже не о врагах Церкви и государя. Надо заняться…

Наигранная очаровательная простота, с которой Екатерина толковала о делах государственной важности, была отброшена. Екатерина не могла утаить злобы, клокотавшей в ее душе.

— Надо заняться теми, — заявила королева, — кто нанес мне страшное оскорбление. Их двое. Это по их вине — или, во всяком случае, по вине одного из них — мы оказались сейчас в таком ужасном положении. Если бы не он, Парижу не угрожали бы войска гугенотов и во дворце французских королей не праздновали бы сегодня помолвку моей дочери… Этот негодяй спас Жанну д'Альбре — и в результате меня и моих детей ожидают теперь чудовищные несчастья. Мы все погибнем, если только я не сумею избавить свою семью от грядущих бед. Но мало этого! Мерзавец отважился поддерживать человека, из-за которого мое существование превратилось в настоящий ад. Однако и это еще не все! Два раза этот подлец решился посмеяться над королевой! Я ненавижу этого висельника и терпеть не могу его папашу! Моревер, я посвятила вас в свои секреты, что свидетельствует о том, насколько я вам доверяю. Никто, кроме вас, не знает об этом. Уберите обоих — и станете графом… Мы подыщем вам подходящие владения, а до того я заплачу вам по сто тысяч ливров за смерть каждого.

Моревер удивленно вскинул брови.

— Эти люди так сильны и влиятельны? — осведомился он.

— О нет, это ничтожные авантюристы, нищие ловцы счастья… Однако помните: справиться с ними нелегко. Мне уже не раз докладывали об их гибели, но они воскресали вновь и вновь. Сгорев в одном здании, они немедленно объявились в другом. Да вы ведь сами все видели, Моревер: на ваших глазах полыхал трактир, вы атаковали дом на Монмартрской улице… И тут, в Лувре, этот головорез издевался надо мной в вашем присутствии.

— Так Ваше Величество имеет в виду Пардальянов!

— Вы сами произнесли их имена; теперь же эти люди…

— Мне все известно, мадам; сейчас они скрываются во дворце Монморанси. Ваше Величество, возможно, я изумлю вас — но признаюсь: за смерть Пардальянов я не попрошу у вас ни графского титула, ни поместья, ни двухсот тысяч ливров. Более того: я готов рискнуть жизнью ради счастья изловить их и собственноручно свернуть им шеи…

— Вижу, — задумчиво промолвила Екатерина, — они задели и вас, мой милый Моревер.

Ее собеседник, не сказав ни слова, дотронулся пальцем до глубокого багрового шрама, пересекавшего его правую щеку.

— Недурная работа, — усмехнулась королева, — память до конца дней…

Моревер покраснел, но сразу совладал с собой и отвесил вежливый поклон.

— Разрешите мне удалиться, Ваше Величество.

— Ступайте, сударь, и не забывайте: за верную службу вы получите от меня все, о чем только мечтаете. И не бойтесь просить слишком многого.

Моревер еще раз поклонился и выскользнул из часовни.

«Так, — подвела итог королева, — с Колиньи и с Пардальянами разобрались… Теперь займемся нашей славной кузиной Жанной д'Альбре.»

Екатерина опустилась в просторное кресло и изобразила на лице светлую грусть. Достав маленькое зеркало, она поглядела в него и удовлетворенно хмыкнула. Потом королева уселась в кресле поудобнее, приняв позу безмерно утомленного человека, и накинула на волосы тонкий черный шарф; этот штрих удачно завершил образ исстрадавшейся матери. Только тогда Екатерина кликнула преданную Паолу. По знаку своей госпожи та поспешила в смежный зальчик и так же безмолвно, как впустила Моревера, ввела в молельню следующего посетителя, а затем неслышно скрылась.

А Моревер направился в громадные парадные помещения дворца, в которых собралось почти десять тысяч гостей. Торжество едва началось, однако приглашенные уже пребывали в приподнятом настроении; скованность и сдержанность первых минут испарились без следа. Моревер довольно долго ходил по залам; он явно кого-то разыскивал. Но вот он увидел большую группу придворных, столпившихся вокруг одной особы. Если судить по многолюдности свиты и по ее раболепию, в центре находился представитель королевской семьи. Однако придворные окружили отнюдь не короля — они обступили герцога Генриха де Гиза.

Внешность герцога говорила о знатном происхождении и изысканности; его роскошный наряд был истинным шедевром элегантности. Рукоять шпаги сверкала алмазами, на лентах, украшавших костюм, мерцали огромные жемчужины; белоснежный плюмаж крепился к шляпе великолепным аграфом, в котором переливались изумруды и рубины. Герцог Генрих де Гиз Лотарингский, веселый, смеющийся, полный юных сил, казался на этом празднике самым восхитительным кавалером французского двора. Вместе со своими приближенными он негромко подшучивал над гугенотами, явившимися в Лувр в своих простых одеждах.

Когда неподалеку от Гиза остановился Телиньи, зять адмирала Колиньи, со своей супругой, прекрасной Луизой, герцог нервно расхохотался. Должно быть, ему пришла на ум какая-то рискованная шутка. Хотя в первый момент, завидев Луизу, он смешался и побелел, однако затем, похоже, совладал со своими чувствами, и ему захотелось сострить.

— Друзья мои! — вскричал де Гиз. — А не устроить ли нам представление? Сейчас я вам все растолкую…

Приближенные еще теснее обступили герцога, но в эту минуту кто-то решительно дернул его за рукав. Гиз сердито оглянулся и обнаружил рядом с собой Моревера.

— Секунду, господа, — извинился герцог, — я быстро освобожусь, и мы начнем наш небольшой маскарад, как и намеревались…

Он отошел от группы придворных и приблизился к оконной нише. Моревер безмолвно сопровождал его.

— Ну? — осведомился герцог. — Что она хотела?

— Она велела прикончить Колиньи, — отозвался Моревер.

Герцог содрогнулся и хрипло заявил:

— Она стремится опередить нас… Впрочем, это пустяки… Пусть первым будет Колиньи. Я заставлю адмирала плакать кровавыми слезами в отместку за те слезы любви, которые я проливал из-за его дочери!..

Герцог помолчал, видимо, что-то обдумывая, а потом спросил:

— Что ты ответил Екатерине?

— Взялся организовать покушение на адмирала: выстрел из аркебузы прямо на улице.

Гиз поколебался, покачал головой и произнес:

— Ладно, но день я назову сам… Без моего сигнала — никаких убийств! Ясно?

— Конечно, монсеньор.

— И вот еще что… Попытайся выстрелить так, чтобы наш приятель получил лишь серьезную рану… Я не желаю, чтобы он сразу умер. Понятно?

Закончив разговор, Гиз поспешил к приближенным и начал рассказывать им о своем замысле: судя по шутливым восклицаниям и взрывам хохота герцог придумал что-то чрезвычайно смешное.

А Моревер поторопился смешаться с многочисленными гостями, спокойно прошел по залам Лувра, выскользнул из дворца и растворился во мраке парижских переулков.