Любовь шевалье

Глава 26 УЖАСНАЯ НОЧЬ

Король уже лег. Лакей помог ему раздеться, облачиться в ночное одеяние, укрыл Карла одеялом и погасил светильники, оставив лишь одну лампаду. Потом слуга на цыпочках удалился, оставив Карла в одиночестве.

Целый час король ворочался с боку на бок, но сон все не шел к нему… Карл думал… Он был болезненным и нервным человеком, воображение часто заменяло ему логику. Он не столько рассуждал, сколько мыслил образами. В его памяти опять всплыла картина: возбужденная толпа гугенотов; искаженные ненавистью лица; звон клинков на улице Бетизи; и всеобщее ликование после обещания короля отомстить за Колиньи. Король с радостью вспомнил, какую овацию устроили ему гугеноты.

Карлу IX было двадцать лет. Совсем подросток! Но он сидел на троне. А монарху вдвойне простительно эгоистическое тщеславие, подогреваемое воплями: «Да здравствует король!»

Затем перед внутренним взором Карла возникло бледное лицо Колиньи, и король не в силах был поверить, что эти строгие, но честные черты старого солдата могут принадлежать предателю. А затем все заслонила собой фигура королевы-матери. И Карл, сам не понимая отчего, при воспоминании о своей родительнице внезапно затрясся всем телом.

Наконец, прикрыв глаза, Карл представил себе герцога де Гиза — прекрасного, сильного, надменного, блистательного Гиза. И король сразу ощутил себя маленьким, больным и слабым… Разумеется, Гиз куда больше Карла походил на истинного монарха… Но эта мысль немедленно привела Карла в бешенство. Он вообразил Гиза в Реймском соборе. Его коронуют, и ликующая толпа кричит:

— Да здравствует Гиз! Да здравствует король Франции!

Карл попытался унять бешеное сердцебиение, представив себе армию, выступившую в поход. Париж покинут все — Колиньи, гугеноты, Гиз, Конде; из города исчезнут люди, которых он так боится. Даже его дражайший братец Генрих Анжуйский будет вынужден уехать. Все они отправятся далеко-далеко… возможно, кое-кто и не вернется… Да, он все-таки ловкий политик; как он замечательно придумал все с этой нидерландской кампанией!

И довольный собой Карл стал думать о приятном: о мире и покое, о любви и Мари Туше. Он вспомнил тихий уголок Парижа; такой уютный, мирный домик на улице Барре; король словно наяву увидел, как молодая женщина встречает его, обнимает и нежно целует со словами: «Карл, мой милый Карл…» Монарх смежил веки, улыбнулся и наконец погрузился в сон.

Это повторялось каждую ноны король засыпал, изнуренный картинами, мелькавшими у него перед глазами, но последняя его мысль всегда была о Мари Туше, какие бы заботы не терзали Карла в течение дня. Итак, Карл задремал, но его разбудил негромкий стук в дверь. Король приподнялся на локте и прислушался.

В его опочивальне было три двери: одна огромная, двустворчатая, открывавшаяся во время утренних приемов для придворных, и две небольших. Одна из них вела в маленький кабинет, через который Карл мог пройти в столовую, а другая — в длинный узкий коридор; им пользовались только два человека в Лувре — король и Екатерина Медичи. Сейчас стучали как раз в эту дверь.

Карл вылез из постели, приблизился к двери и спросил:

— Это вы, мадам?

— Да, Ваше Величество; мне нужно немедленно побеседовать с вами.

Король не ошибся: его подняла среди ночи именно Екатерина Медичи. Он испустил горький вздох, торопливо оделся, пристегнул к поясу кинжал и распахнул дверь.

Екатерина Медичи шагнула в комнату и без всяких предисловий сообщила:

— Сир, сейчас в моей часовне собрались канцлер де Бираг, господин де Гонди, герцог де Невер, маршал де Таванн и ваш брат Генрих Анжуйский. Нам предстоит принять важные решения, касающиеся безопасности государя и всей страны. И мы ждем вас, сир; вы должны высказать свое мнение о наших планах.

Услышав это, Карл опешил.

— Мадам, — растерянно проговорил он, — если бы я не ценил столь высоко ваш светлый ум, то заподозрил бы, что вы просто лишились рассудка. Как, мадам! Вы врываетесь ко мне среди ночи и заявляете, что эти господа обсуждают какие-то планы! Да кто им дал такое право? Кто пригласил их в вашу часовню? Какая такая угроза нависла надо мной и моим королевством?! Я не желаю слушать болтовню этих людей! Я хочу спать! А кстати — вам-то почему не спится? Может во францию вторглись войска короля Испании, прослышавшего о том, что я собираюсь двинуть армию в Нидерланды против отрядов герцога Альбы? Или в Париже чума? Они, видите ли, собрались и обсуждают!.. Этот господин де Гонди, сын метрдотеля моего покойного отца, вечно сует нос не в свои дела!.. Ему место на кухне!.. Кто там еще?.. Герцог де Heвер… Пьяная скотина… Ах, он привел солдат на помощь королю… Да его бандиты нанесли государству больший ущерб, чем несколько неприятельских армий… И господин де Бираг с ними!.. Жалкий честолюбец, готовый устроить резню и с головы до ног перемазаться в крови, лишь бы получить какой-нибудь титул… Таванн тоже обсуждает… Грубый солдафон, он иногда на меня смотрит так, что у меня появляются подозрения… даже не хочу говорить, какие… А уж о моем братце я. мадам, и вспоминать не желаю… Все!.. Спокойной ночи, мадам!

Карл повернулся к матери спиной и принялся расшнуровывать куртку.

— Карл, — ледяным тоном произнесла Екатерина, — я не советую вам сейчас засыпать — а то вдруг вы больше никогда не проснетесь…

Король резко обернулся и испуганно уставился на мать. Лицо его быстро бледнело… Так у Карла обычно начинались его ужасные припадки.

— На что вы намекаете? — прохрипел он.

— На то, что вы должны денно и нощно благодарить Господа, который даровал вам преданных друзей, готовых защитить вашу жизнь. Через сорок восемь часов, не позднее, Лувр будет взят штурмом, государя убьют, меня вышлют из Франции. Верные слуги, имена которых я вам назвала, поспешили ко мне, чтобы предупредить нас об опасности, и я тут же кинулась к вам. А теперь, сир, если хотите, можете спокойно заснуть: я передам нашим благородным друзьям, что все их старания напрасны и что Его Величество изволит почивать.

— Штурм Лувра! Убийство короля! Какой кошмар! — пробормотал Карл, спрятав лицо в ладони.

Екатерина резко стиснула плечо сына.

— Карл, — мрачно проговорила она, — вы не верите мне, не верите своему брату, не верите людям, которые обожают вас. Вы сомневаетесь в нашей любви, так убедитесь хотя бы в нашей преданности. Ведь это и правда кошмар: отдать вас, связанного по рукам и ногам, гнусным еретикам, презирающим наши святыни. Чтобы добиться своего, они уничтожат католическую церковь, начнут же с вас — вы ведь ее старший сын! Что вы наделали, Карл! Вы осыпали этих негодяев своими милостями, повергнув в глубокую скорбь весь христианский мир. Ваше поведение вынудило три тысячи дворян-католиков, возглавляемых герцогом де Гизом, своими силами защищать Францию и истинную веру. Вы очутились меж двух огней, каждый из которых может сжечь вас: с одной стороны — надменные гугеноты, стремящиеся всех нас превратить в протестантов, с другой — доведенные до полного отчаяния католики, которых вы подталкиваете своей политикой к мятежу. Положение угрожающее, сир! Знаете, я думаю, что нам, пожалуй, следует бежать: мы, конечно, утратим честь и французский трон, но сохраним хотя бы свои жизни… А ваши сегодняшние поступки на улице Бетизи лишь разожгли страсти. Вы во всеуслышание поклялись жестоко покарать какого-то бедолагу, случайный выстрел которого лишь оцарапал адмиралу плечо; это возмутило всех жителей Парижа. Далее, вы подписали указ, который запрещает горожанам вооружаться, так что теперь парижане ждут, когда гугеноты перебьют их, слабых и беззащитных. Вы вернулись в Лувр в сопровождении отряда еретиков, ясно показав всем добрым католикам, что не нуждаетесь больше в их услугах и что отныне место верных сыновей святой церкви займут подле вас гугеноты. Вот что вы наделали, сир! О Боже, — вскричала королева, воздевая руки к небу, — Боже, вразуми государя! Пусть он послушает родную мать! Господи, помоги ему понять, что настало время либо нанести удар, либо пасть от удара!

— Удар! Опять удар!.. Чьей смерти вы жаждете на этот раз?

— Колиньи!

— Нет!

Потрясенный Карл резко вскинул голову. От страшных речей матери у него потемнело в глазах. Король оцепенел от ужаса. Он дико озирался, судорожно сжимая побелевшими пальцами рукоять кинжала. Однако мысль о том, что адмирала будут судить и казнят (именно так понял Карл слова королевы), заставила его содрогнуться от возмущения и омерзения.

Был момент, когда Екатерина сумела убедить сына в том, что адмирал — лицемер и изменник. Однако старый полководец столько раз доказывал королю свою безграничную верность, что Карл не мог не признать очевидного: Колиньи на предательство не способен.

— Вы рассказывали мне о заговоре гугенотов, главным участником которого является Колиньи. Но где же доказательства? — осведомился король.

— Хотите доказательств? Вы их получите.

— И когда же?

— Не позднее завтрашнего утра. Знайте: мои люди сумели арестовать двух негодяев, замешанных в этом деле. Им известно многое — и о Гизе, и о Монморанси, и о Колиньи. Один из них — шевалье де Пардальян. Вы, наверное, не забыли, как герцог де Монморанси приводил этого юношу в Лувр? Манеры шевалье меня тогда несколько удивили… Второй заговорщик — его отец. Оба они у меня в руках, заперты в камере Тампля. Завтра их допросят. Вы прочтете показания этих проходимцев и наконец поймете, что Колиньи прибыл в Париж, чтобы убить вас.

Королева говорила столь убедительно, что устрашенный Карл не мог ей не поверить. Однако ему не хотелось сдаваться сразу, и потому он с напускной решительностью заявил:

— Отлично, мадам! Сообщите мне завтра о результатах дознания.

— Но я еще не закончила, сын мой! — продолжала Екатерина, и голос ее звучал все более настойчиво. — Вам уже известно, что в часовне меня ожидает де Таванн; вы тут кричали, что не доверяете маршалу де Таванну… Что ж, не скрою: я тоже не доверяю ему, однако предпочитаю в таких случаях не ограничиваться пустыми подозрениями, а докапываться до истины. И обычно мне это удается!

— Вы выяснили что-то касательно Таванна?

— Да!.. Он подослан в Лувр! Догадываетесь кем? Герцогом де Гизом!.. В подчинении у маршала де Таванна — большая часть парижского гарнизона; этому военачальнику достаточно шевельнуть пальцем, чтобы четыре тысячи солдат бросились штурмовать Лувр. И такой человек служит Гизам! Знаете, зачем он пришел на наш совет? Таванн желает убедиться, что вы — настоящий монарх, способный защитить свой престол, свою жизнь и свои святыни. Если окажется, что вам это не под силу, начнет действовать Гиз. Святыни он, разумеется защитит, но вот с престолом и с жизнью вам, Карл, придется расстаться.

О, дитя мое… О, мой государь! Умоляю вас! Во имя Господа! Проявите мужество и твердость! Видите, что затевают гугеноты? Видите, как следит за вами Гиз? При малейшем намеке на вашу нерешительность он провозгласит себя вождем всех католиков и выступит против вас… против короля, который поддерживает еретиков!

— Клянусь адским пламенем! — воскликнул Карл. — Пусть не ждут пощады! Я отомщу им за подлую измену! Немедленно схватить Гиза! Арестовать маршала де Таванна!

— Тихо, сир! Тихо! — кинулась к сыну Екатерина. Она попыталась зажать ему рукой рот, чтобы король не смог кликнуть своих гвардейцев.

— Вот значит как, мадам! — заорал перепуганный Карл. — Вы с ними заодно?

— Успокойтесь, сын мой! Что вы намереваетесь предпринять? Велите вашим людям бросить Гиза в темницу? Да весь Париж встанет на его защиту! Мы должны действовать не только смело, но и осмотрительно. Пусть Гиз живет, ничего не опасаясь и считая себя неуязвимым. Рано или поздно мы до него доберемся… Главное — не дать ему выступить этой ночью. Если герцог через Таванна узнает, что король твердо решил защищать истинную веру и святую церковь, он пока воздержится от опрометчивых шагов… Пойдемте, Карл, пойдемте, сын мой! Я буду рядом с вами — и мы победим всех врагов короля и престола!

Екатерина совершенно преобразилась. В ее глазах теперь светилось ликование, взор стал уверенным и целеустремленным. Никогда еще Карл не видел мать столь сильной и храброй; лицо ее пылало каким-то поразительным воодушевлением. И король почувствовал себя рядом с ней маленьким, дрожащим, недужным ребенком.

Екатерина сжала руку сына и потащила его за собой. Она подвела Карла к своей часовне, открыла дверь и впихнула его внутрь.

— Ваше Величество! — вскричал де Таванн.

Все вскочили и низко поклонились королю.

Карл уже успел немного прийти в себя и выглядел теперь вполне уравновешенным.

— Господа! Позвольте поблагодарить вас за то, что вы откликнулись на мой зов и поспешили сюда, в покои королевы.

Екатерина изумленно посмотрела на сына: она даже не предполагала, что он сообразит столь удачно начать беседу.

— Садитесь, господа, — промолвил Карл, — обсудим сложившуюся ситуацию. Сперва послушаем господина канцлера.

— Ваше Величество, — заговорил Бираг, — я распорядился огласить сегодня ваш указ, который запрещает жителям Парижа иметь при себе оружие. Так вот, после чтения указа горожане немедленно вооружились и высыпали на улицы. Командиры отрядов ополчения собрали людей в своих кварталах. Сейчас каждый парижанин горит желанием броситься в бой с оружием в руках. Мне кажется, сир, с этой силой нам не совладать. Они разрушат столицу до основания!

— Вы считаете, что мы должны заключить господина адмирала под стражу и предать его суду?

— По-моему, сир, Колиньи надо прикончить на месте, без всякого суда.

Король не выказал ни малейшего удивления. Он лишь побелел, как полотно, а глаза его остекленели.

— А каково ваше мнение о происходящем, господин де Невер?

— Сегодня вечером, — заявил герцог де Невер, — я слышал, как толпы гугенотов громогласно называли Ваше Величество лицемером. Раньше, когда они думали, что адмирал мертв, эти негодяи дрожали от ужаса и хотели лишь одного: побыстрее унести ноги из Парижа. Но потом, выяснив, что их вождь жив, они совсем обнаглели: чтобы спасти собственную шкуру, гугеноты готовы перебить всех католиков. Но стоит лишь устранить Колиньи, как опасность исчезнет.

Примерно то же самое сказал и маршал де Таванн. А герцог Анжуйский добавил, что маршал де Монморанси, глава партии политиков, наверняка примкнет к гугенотам, чтобы ослабить власть государя и стать полным хозяином Парижа.

Гонди, изобразив на лице благородное негодование, вскричал, что мечтает самолично свернуть адмиралу шею.

Екатерина хранила молчание и лишь загадочно улыбалась. Только тогда, когда все участники этого ночного совета высказались и когда королева увидела, что ее сын достаточно устрашен, охвачен трепетом и бледен, как мертвец, она промолвила:

— Сир, все мы, собравшиеся здесь, а с нами и весь христианский мир, ждем вашего слова. Вы должны спасти нас.

— Так вы хотите убить адмирала Колиньи? — пробормотал Карл.

— Вот именно!

Король вскочил и заходил по часовне взад-вперед, утирая рукой холодный пот, струившийся по его лицу. Екатерина не сводила глаз с сына; пальцы королевы, точеные и еще очень красивые, стискивали рукоять кинжала, который Екатерина всегда носила на поясе. В ее серых очах горело грозное пламя; брови были мрачно насуплены; все тело напряжено. Кто знает, о чем думала Екатерина в эту минуту? Кто знает, не мечтала ли она о смерти сына, которого считала недостойным престола?

А Карл все бегал по часовне, бормоча что-то себе под нос. Наконец он остановился перед громадным распятием и взглянул на серебряную фигуру Христа на кресте из черного дерева. Королева подошла к сыну, простерла руки к кресту и хриплым голосом, дрожавшим от мистического экстаза, воскликнула:

— Боже, обрати на меня свой гнев! Прокляни меня, ибо чрево мое породило сына, презирающего Твои законы! Он не желает слышать слов Твоих, пред Твоими божественными очами готов он разрушить храм Господень!

Побелевший Карл отпрянул:

— Мадам, не богохульствуйте!

— Прокляни меня, Создатель! — фанатично говорила Екатерина, — прокляни меня, ибо не смогла я вернуть на путь истинный короля Франции.

— Прекратите же, мадам!.. Чего вы добиваетесь?!

— Смерти Антихриста!

— Смерти Колиньи! — простонал Карл.

— Вы сами назвали его! — провозгласила королева. — Да, сир, вам, как и всем нам, известно, что подлинное имя его — Антихрист. Лжец, на совести которого — жизни шести тысяч смельчаков, павших в кровавых битвах: он жестоко воевал с нами; и сейчас, в Париже, он разжигает огонь ненависти и собирается уничтожить наши святыни!

— Но адмирал у меня в гостях, мадам! Не забывайте об этом, господа!

— Если он не погибнет, то скоро все мы окажемся в аду! — возопила королева.

— Я отправляюсь в Италию, — объявил Гонди. — Мне надо подумать о спасении души.

— Сир, — с поклоном промолвил канцлер де Бираг, — позвольте мне удалиться в мое поместье…

— Клянусь гневом Господним! — проревел маршал де Таванн. — Я предложу свои услуги герцогу Альбе!

— Продолжайте же! — воззвала к присутствующим Екатерина. — Объясните королю, что все благородные люди уедут из Франции. О горе, горе нам! Карл, твоя мать не покинет тебя; ты станешь свидетелем ее погибели! Я закрою тебя своим телом, мальчик мой, и пусть еретики сперва расправятся со мной!..

Королева придвинулась к Карлу и тихо сказала ему на ухо:

— Пусть со мной расправятся, ибо я не желаю видеть, как Гиз, разгромив гугенотов, займет Французский трон…

— Вы все жаждете его смерти! — прошептал Карл. — Все… Ну что ж, убивайте! Прикончите адмирала! Прикончите моего гостя! Прикончите того, кого я называл своим другом! Но тогда уж вырежьте и всех гугенотов Франции, всех до одного… чтобы некому было потом обвинять меня в подлом предательстве! Убейте, убейте всех!..

Лицо короля исказилось, из груди вырвался жуткий, зловещий хохот.

— Ну наконец-то! — радостно улыбнулась королева.

— Наконец-то! — с некоторым раздражением откликнулся маршал де Таванн.

Король рухнул в кресло, сопротивляясь накатившейся дурноте, а Екатерина жестом пригласила придворных в соседнюю комнату.

— Господин маршал, — повернулась Екатерина к Таванну. — Прошу вас сообщить герцогу де Гизу, что король намерен защитить церковь и спасти страну… Мы надеемся на помощь Гиза…

Таванн склонился перед королевой.

— Ступайте же, господа, — произнесла та. — Сейчас — три; я жду вас завтра утром, в восемь. Пригласите сюда Гиза, господина д'Омаля, господина де Монпасье, господина де Данвиля; не забудьте и прево Ле Шаррона. Итак, завтра, в восемь, у меня в кабинете…

Все вышли; остался лишь герцог Анжуйский. Екатерина сжала руку сына, с любовью взглянула на него и тихо проговорила:

— Ты будешь царствовать, дитя мое! Теперь же иди, поспи немного!

— Ах, — пробормотал Генрих Анжуйский, широко зевая, — я бы не отказался, милая матушка!

Он равнодушно позволил матери поцеловать себя; Екатерина знала, что ее обожаемый сын не испытывает к ней теплых чувств, и это глубоко ранило ее каменное сердце… А может, холодность Генриха была карой, ниспосланной королеве за все ее грехи…

Вскоре, очнувшись от грез, Екатерина шагнула к двери и распахнула ее. За ней ожидал Руджьери. Последние три дня состарили астролога на десять лет.

— Час пробил! — воскликнула королева. — Предупреди Крюсе, Кервье и Пезу…

— Да, Ваше Величество! — тихо сказал Руджьери.

— Итак — это случится следующей ночью! Начнем в три. Это самое удобное время. Ты подашь сигнал. Пошлешь кого-нибудь на колокольню церкви Сен-Жермен-Л'Озеруа…

Руджьери задрожал и отпрянул.

— Что с тобой! Ты спятил? — нахмурилась королева.

— Я сам отправлюсь туда, — мрачно заявил астролог. — Это будет погребальный звон по моему сыну… Я сам ударю в колокола…

«Сын… его сын… и мой тоже», — промелькнуло в голове у королевы.

Но она тут же решительно отогнала от себя подобные мысли и поинтересовалась:

— Что с Лаурой?

— Убита.

— А с Панигаролой?

— Неизвестно.

— Разузнай! Он весьма опасен.

Руджьери тихо, будто привидение, выскользнул из комнаты.

Королева присела за стол. Несмотря на позднее время сна у Екатерины не было ни в одном глазу. Она схватила перо и начало быстро писать. Но вскоре рука ее замерла, пальцы выпустили перо… Екатерина сжала голову ладонями и чуть слышно проговорила:

— Мой сын… это был и мой сын…

И королева глухо застонала.

А истерзанный Карл еле дошел до своей опочивальни. Лоб его пылал. Прямо в одежде он рухнул на ложе, но оставаться там не смог. Король вскочил и забегал по спальне, то и дело 5росаясь к окну и выглядывая на улицу: он с нетерпением ждал утра. Его любимые собаки, Несс и Эвриал, обеспокоенно следили глазами за хозяином.

— Что мне делать? Как забыться? — шептал Карл, а все его тело сотрясала мелкая дрожь.

Он зажег все светильники в комнате, подошел к застекленному шкафчику и достал оттуда рукопись:

«Может, заняться моей книгой?» — подумал Карл.

Манускрипт, который он держал в руках, носил название «Королевская охота» [12]. Карл механически перебирал страницы трясущимися пальцами, и взгляд его задержался на последней фразе. Она начиналась со слов: «Чтобы затравить зверя…»

— Вот именно! Затравить! И учинить чудовищную расправу! — прохрипел Карл и кинул рукопись на полку шкафчика.

За спиной короля раздалось сердитое ворчание.

— Кто это? — дико закричал король, стремительно оборачиваясь.

Но он увидел лишь Несса, собственную борзую. Пес хотел приласкаться к хозяину. Обе собаки, подняв головы, вопрошающе смотрели на Карла.

— Ах, это вы… — всхлипнул тот. — Вы ведь охотничьи псы… Тоже мечтаете затравить кого-нибудь?.. Тоже жаждете крови?.. Убирайтесь!

Испуганные собаки с жалобным визгом отбежали подальше. Карл зашатался, взмахнул в воздухе руками, пытаясь за что-нибудь ухватиться, и упал на пол. Пальцы его скребли ковер, глаза закатились, на губах выступила пена.

— Ко мне, на помощь… — хрипел король, — Гиз хочет моей смерти! Смерти Колиньи! И всех гугенотов! Чтобы громоздились горы трупов! Убивайте же, убивайте… Пусть пытают этих Пардальянов… пусть вырвут у них правду… Коссен! Схватить… схватить королеву-мать! Остановите наконец… Умираю! Господи, кровь! О Боже, я весь в крови! У меня на лбу кровавый пот! Помогите мне, доктор Амбруаз, помогите!.. Мне нечем дышать! Ко мне, эй, кто-нибудь, сюда! Они зальют, зальют меня кровью!.. Мари, бежим, Мари! Укроемся в башне Нотр-Дам… Нужно спешить, Мари… О, я сейчас захлебнусь в крови!..

Целый час терзали короля ужасные видения. Но наконец дыхание его стало ровным, он забылся тяжелым сном.

Король проснулся утром. Он так и остался лежать на ковре, не в силах подняться, чувствуя усталость и тяжесть во всем теле. Обе его борзые устроились рядом и лизали хозяину руки. Карл тихонько погладил собак, потом с трудом встал…

— Господи! Иисусе сладчайший! — прошептал несчастный юноша. — Может, это был только сон, страшный сон!

Всю свою веру и надежду вложил Карл в эти слова.