Генерал австро-венгерской армии (в маскарадном костюме). Шампанского?
Марлен Дитрих (вытаскивает непонятно откуда дамский пистолет и направляет его на генерала). Нет, благодарю...
Генерал (который вдруг осознает, что эта девушка разведчица, обнаружившая в его мундштуке секретное сообщение). Должно быть, дом уже окружен полицией?
Марлен Дитрих. Мне жаль, но это так.
Генерал (с искренним сожалением). Какую чудесную ночь мы могли бы провести вместе, не окажись вы разведчицей, а я предателем!..
Марлен Дитрих (так печально и разочарованно). Да, но в этом случае мы бы никогда не повстречались...
(«Фатальность», Парамаунт Пикчерс)
В ночь с 20 на 21 мая 1969 года в голове у Лео сложился план действий, который он тут же принялся осуществлять. Гоня машину на предельной скорости, он еще до рассвета сумел добраться до Плайи Бланки и оставил автомобиль в двадцати метрах от дома Гладис. Без труда преодолев изгородь, он прошел через сад к дальнему концу дома, куда выходило окно ее спальни. Жалюзи на окне были опущены, а само окно лишь слегка приоткрыто и защищено снаружи решеткой. Лео подергал за приоткрытую створку. В ответ раздался легкий шорох: Гладис приподнялась с постели. Лео почти шепотом попросил ее не пугаться — это, мол, он, Лео. Много раз Гладис представлялось, как он вот так появляется возле ее окна... Он попросил ее выйти, чтобы им не разбудить мать. Гладис также не хотелось, чтобы та проснулась, но предпочла впустить его внутрь: близость матери могла бы служить гарантией против возможной вспышки ярости со стороны Лео (у нее в памяти еще были свежи угрозы физической расправы, которые ей пришлось выслушать от него во время одной из их последних встреч в Буэнос-Айресе).
Гладис на цыпочках прокралась к входной двери и позволила Лео войти, после чего приложила к губам палец, показывая, чтобы он не шумел. Лео тихо прошел за нею в спальню, однако после того, как дверь за ними закрылась, сказал, что лучше им будет побеседовать в его автомобиле, который припаркован тут поблизости. Гладис никогда не приходилось заниматься любовью в машине. При мысли об этом она ощутила любопытство и согласилась. Чтобы не шуметь, она решила не переодеваться и идти прямо в ночной рубашке. Поискала шлепанцы, но в темноте никак не могла их нашарить, а зажигать свет было опасно — поэтому пришлось выйти босиком. В прихожей она сняла с вешалки пальто и накинула на себя. В машине Лео извлек свою скандинавскую флягу, в которой намешан был любимый коктейль Гладис — «Плантерс Панч» — смесь рома и фруктового сока. Затем стал говорить, что сожалеет обо всем случившемся. Вскоре Гладис уснула: снотворное, тщательно растворенное Лео в коктейле, подействовало безотказно. Следующий шаг был довольно рискованным — предстояло перенести Гладис на заднее сиденье. Лео осторожно огляделся по сторонам: вокруг никого не было. И все-таки, боясь риска, Лео решил сделать это потом, когда выедет на шоссе, которое в эту пору будет совершенно пустынным.
В девять часов утра он уже был в городе, у подъезда своего дома. Редкие прохожие не обратили внимания на женщину, спящую на заднем сиденье подъехавшей машины. Предстояло преодолеть последний, самый опасный этап: перенести спящую из подземного гаража в квартиру. Лифт все время был занят. Наконец, улучив момент, Лео нажал кнопку вызова. В квартире царил почти полный мрак. Лео опустил Гладис на кровать, раздел, заткнул ей рот шейным платком и связал руки галстуком, который купил когда-то по случаю похорон и которым не думал больше пользоваться. Теперь, чтобы перейти к выполнению второй части плана, надо было прежде всего позвонить Марии Эстер. Но в следующий момент все осложнилось одним обстоятельством: при виде Гладис, раздетой, беззащитной, лежащей в беспамятстве на его кровати, Лео испытал острый приступ желания, противиться которому был просто не в состоянии. Ни о чем другом он думать сейчас не мог. Лео бросился в ванную, смочил кусок ваты хлороформом, вернулся и поднес его к ноздрям Гладис, чтобы продлить ее сон. Когда он сбрасывал с себя ботинки, зазвонил телефон. Это оказалась Мария Эстер. В голосе ее звучали вина и робость. Однако Лео приписал этот новый тон тому, что та, должно быть, догадывается об истинном характере совершенного им некогда преступления, и счел необходимым как можно скорее довести свой план до конца. И с места в карьер заявил Марии Эстер, что Гладис рядом с ним, она без сознания и он уже не в силах себя контролировать. Та поинтересовалась, отчего Гладис без сознания. Лео оставил этот вопрос без ответа. Лишь Мария Эстер в состоянии предотвратить непоправимое, она обязана приехать, — уклончиво сказал он вместо этого.
За те двадцать минут, что у Марии Эстер заняла дорога от своего дома до квартиры Лео, он успел раздеться, обмотать вокруг бедер полотенце, пропитать еще один клок ваты спиртом, чтобы частично привести Гладис в сознание, положить на мраморную плиту возле мойки ампулу с жидкими витаминами красного цвета, другую, желтого цвета, опорожнить в мойку и поставить на одну из конфорок металлическую коробку для стерилизации игл. Все это призвано было встревожить воображение Марии Эстер. Затем он вернулся в единственную в квартире комнату. В полумраке взгляд его различил марокканский нож, который так понравился Марии Эстер во время одного из ее прежних визитов. Наверняка, вспомнив о ноже, та в случае необходимости захочет прибегнуть к его помощи. Лео сунул нож под кровать. Набор же китайских игл вряд ли может быть использован для самообороны, так что Лео оставил их лежать на письменном столе. И упустил из виду массивные толедские ножницы, брошенные на столе среди газетных вырезок. Заслыша приближающиеся к двери шаги Марии Эстер, Лео схватил револьвер, сунул под нос Гладис пропитанную спиртом вату, чтобы привести ее в чувство, подошел к двери и отпер, спрятавшись за нею. Гостья вошла. Судя по всему, оружия для самообороны при ней не было.
Ощущения, испытанные Гладис при виде Лео и Марии Эстер
Пейзаж: мерцающее ночное небо, темно-синее, но прозрачное, как драгоценный камень, который, несмотря на интенсивность своей окраски, позволяет различать сквозь него переплетение оправы и — дальше — бледную кожу пальца, декольтированной груди или ушной мочки. Однако сквозь это столь похожего оттенка небо не видно ни зги — точно там, за ним, ничего и нет. На переднем плане необычайно яркие звезды, без луны. Лежащая под ними земля безжизненна: ровное гранитное плато с возвышающимися там и сям потухшими вулканами. Гранит темно-серый, с прожилками более светлого или более темного оттенка, кратеры вулканов белеют на этом фоне — но не от снега, а покрывающего их однородного, опалового вещества, которое мягко отражает лучи света. Но во всей этой картине не чувствуется ни малейшего движения, ни ветерка, пыль покоится столь же неподвижно, как звезды и камни. В поле зрения — ни окаменевших лесов, ни издохших хищников, ни человеческих останков. Возможно, они погребены под толстыми слоями лавы. Вновь переведя взгляд на звезды, можно различить, как свет их пульсирует, — свидетельство излучаемой ими энергии. Абсолютный покой пейзажа подчеркивают звучащие откуда-то струнные инструменты, преимущественно скрипки. Исполняемая ими мелодия прилипчива, романтична, однако наполнена предвестием чего-то мрачного.
Ощущения Гладис после того, как она замечает пистолет в руке Лео и напряженное молчание Марии Эстер
Угроза — не совпадающая по времени с созерцанием описанного пейзажа, обязательно предшествующая ему. Симпатичная девушка, чьи черты едва намечены несколькими штрихами карандаша на белом фоне — грива светлых волос, падающая на глаз челка — обнаруживает, что ее жизнь в опасности. Она должна стать следующей жертвой. Симпатичная блондинка прячется от дождя под навесом магазинчика и, несмотря на ощущение близости враждебных ей сил, не может определить, в ком они материализованы. Прежним жертвам это тоже не удавалось. Сетчатка ее глаз не улавливает отблеск, бросаемый время от времени однородной белесой массой, от которой мягко отражается свет звезд: молодые организмы мало восприимчивы к предвестиям неблагоприятных перемен и подставляют себя под удар. Тот, кто готов нанести его, ожидает момента, когда жертва выйдет на открытое пространство. Дождь внезапно заканчивается, оставляя после себя совершенно чистое небо, в котором блещут звезды. Девушка решается выйти из-под укрытия и следовать дальше этой пешеходной улицей, закрытой для транспорта. Мокрый асфальт сверкает, отражая огни светящихся вывесок.
Ощущения Гладис после того, как Лео, при полном бездействии Марии Эстер, вновь подносит вату к ее ноздрям
Красота этих звезд может быть названа блистательной, что не лишает ее возможной зловещей власти. Может статься, что проводником генерируемого ими отравленного тока является воздух, которым дышат ее легкие. Прежние жертвы глубоко вдыхали ночной бриз, на лицах их сохранились бессмысленные гримасы, глаза залиты чернотой, губы приоткрыты. Кровь их заледенела и разорвала вены, которые уже не в силах были удерживать ее напор. Последней из жертв удалось еще приоткрыть глаза и смутно различить гранитное плато. Далекий отблеск кратеров осветил последнее ее болезненное содрогание.
Ощущения Гладис при звуке голоса Марии Эстер, спрашивающей Лео, что он задумал
Русоволосая девушка шагает по улице, в переполненном центре города, думая про себя, что если с ней что-нибудь приключится, она всегда сможет обратиться за помощью к любому прохожему. Она уже не сомневается, что за нею следят, — но откуда? Кто-то должен подавать следящим сигналы, причем этот кто-то должен быть человеком, способным узнавать ее в толпе. Поэтому незнакомцев девушка не опасается: в этом городе ее никто не знает. Стало быть, ей следует искать знакомое лицо. Благодаря освещению на центральной улице светло почти как днем, высокие фонари изгибают над нею свои шеи, на конце которых горят ртутные лампы, защищенные алюминиевыми экранами — что еще усиливает их свечение. Вывески же на магазинах составлены из сияющих неоновых трубок — вертикальных и горизонтальных, источник питания которых скрыт за элементами оформления. Русоволосая девушка улавливает нарастающий стрекочущий звук, поднимает голову и замечает, что на вывеске обувного магазина вот-вот произойдет короткое замыкание: между двумя светящимися буквами с интервалом возникает фонтан искр. Она входит в заведение и предупреждает одного из продавцов. Тот отвечает, что, мол, ничего страшного: искрить начало еще несколько дней тому назад и как раз сегодня должны приехать монтеры по осветительной технике. Девушка возвращается на улицу, размышляя о том, что этот продавец из обувного магазина кого-то ей напоминает — или ей уже приходилось его встречать прежде? Она замедляет шаг и оборачивается: тот наблюдает за ней, стоя в дверях магазина, под искрящей вывеской, которая отражается в мокром асфальте.
Ощущения Гладис после того, как Лео на вопрос Марии Эстер отвечает: «Убить ее»
Физическое расстройство: холод, зарождающийся в крови (уже близкой к полному оледенению) производит болезненный эффект: точно тысячи мелких металлических крошек — опилок, рассеянных по всему ее телу, но более всего в висках, горле и сердце, — разом приходят в движение, устремляясь к некоему неизвестно где находящемуся магниту.
Ощущения, испытываемые Марией Эстер, когда, вместо ответа на ее вопрос «За что?», Лео поворачивается к ней своей широкой обнаженной спиной
Геометрическая фигура: высота ее составляет одну треть от ширины, сбоку она не ограничена, отвесная линия высоты образует с плоскостью, на которую она опущена — или основанием, над которым она возвышается — угол в девяносто градусов. Обратная ее сторона в вертикальной проекции напоминает подрамник, какие используют в традиционной живописи маслом. Лицевая же сторона представляет собой гладкую бело-свинцовую поверхность. Основание поначалу кажется горизонтальной плоскостью, однако в действительности оно расположено наклонно, для удобства тысяч зрителей: пару часов назад тут произошла кровавая авария, и решено было воспользоваться этой случайно подвернувшейся поверхностью (которая, возможно, в дальнейшем получит постоянное применение) как экраном для устройства массового зрелища.
Ощущения Марии Эстер после того, как Лео произносит: «Ты об этом никому не расскажешь,» — и, встряхнув Гладис, чтобы окончательно привести ее в чувство, добавляет, — «Я хочу, чтобы она знала, что скоро умрет»
Возможно, происходящее на экране — это прямой репортаж о событиях, которые разворачиваются в этот момент в нескольких километрах оттуда. Телекамеры, зорко фиксирующие все вокруг, спрятаны за обстановкой полутемной спальни. Вопреки настойчивым слухам, трагическое дорожное происшествие не имеет ничего общего с импровизированным спектаклем, каковой разыгрывается именно в силу скопления здесь публики, жаждущей увидеть интимные подробности несчастья, — с тем чтобы, в качестве некой компенсации, предложить ей дополнительное развлечение.
Ощущения, испытываемые Лео между неподвижно лежащей в кровати Гладис — и Марией Эстер, которая, стоя под дулом револьвера посреди комнаты, восклицает, в полном соответствии с его планом: «Прошу тебя, не делай глупостей!»
Удостоверение личности: бумага хорошего качества, плотная, почти как картон, со слегка зубчатым обрезом, лист форматом чуть меньше стандарта, используемого для дипломов. Текст, набранный стилизованным округлым шрифтом, черной краской, охватывает рамка из небесно-голубых лавровых листочков, которая отделена от обреза полем шириной в несколько сантиметров. Самые крупные буквы, расположенные в заглавии по центру, гласят: СВИДЕТЕЛЬСТВО О РОЖДЕНИИ. В последующих строках сообщается, что такой-то является сыном господина N и его законной супруги. Дополнительные сведения напечатаны синим цветом. Дата и место рождения имярека позволяют сделать вывод, что в войнах ему участвовать не пришлось, зато посчастливилось испытать преимущества системы образования, дающей право на бесплатное обучение в университете. Аккуратный вид документа свидетельствует о том, что родился и вырос он в приличном доме, где заботливо поддерживались чистота и порядок.
Ощущения Лео, когда он замечает, что взгляд Гладис прикован к его половому органу, горбом выпирающему под полотенцем
Пережиток прошлого: в древнем доме нет центрального отопления, и для купания младенца требуются особые приготовления. За час до купания разжигается керосиновая печь и запираются все окна и двери. Из зала доносятся приближающиеся шаги, дверь открывается, и входит медсестра, или няня, или молоденькая тетка. За нею, осторожно ступая и глядя прямо перед собой, входит мать с ребенком на руках. Другая медсестра, нянечка или еще одна молодая тетка, замыкающая процессию, закрывает за собою дверь. Мать останавливается, взор ее все так же вперен куда-то в пустоту. Одна из медсестер берет у нее из рук ребенка, раздевает его и усаживает в ванночку. Сама мать не может всего этого сделать: она слепа. Вторая сестра тем временем опускает руку в ванночку, чтобы проверить температуру воды, и кивает своей напарнице. Та скользит взглядом по взбитой белой пене, затем заканчивает раздевать ребенка, глядя при этом в другую сторону, и погружает его в воду по пухлые розовые плечики. Мать просит, чтобы ее подвели к ванночке и разрешили помыть ребенка. Сестры переглядываются и пытаются отговорить ее — мол, малыш вертится и может выскользнуть у нее из рук и упасть.
Ощущения Лео, когда тот замечает, что взгляд Марии Эстер устремлен в том же направлении, куда смотрит Гладис
Мать настаивает на своем, заверяя медсестер, что будет все делать очень осторожно. Наконец, одна из сестер подводит ее к ванночке и дает ей в руку губку. Мать принимается с любовной нежностью мыть русую головку — мелкие кудри не в силах разгладить даже мыльная вода. Затем переходит к ручкам, нежным подмышкам, грудке, пупку... Одна из сестер убеждает ее, что младенец уже чист, в то время как другая пытается отобрать у нее губку. Но мать твердо намерена довести дело до конца, во что бы то ни стало, ибо в ушах ее звенит радостный смех ребенка, которому нравятся ласковые прикосновения материнских рук. Вдруг лицо слепой искажает гримаса ужаса и отвращения — и сестрам приходится смириться с фактом, что непоправимое все же свершилось. Одна из них вынимает младенца из ванночки и сажает на приготовленное заранее полотенце, стараясь не смотреть на теперь уже очевидное его уродство. Ребенок действительно урод: его мошонка, густо заросшая темными волосами, переходит в половые органы зрелого мужчины — и с покрасневшего члена, смешиваясь с белой пеной, текут густые капли спермы.
Ощущения, испытанные Лео, когда Мария Эстер, под влиянием смутного побуждения как-то разрядить обстановку, вдруг запускает руку под обмотанное им вокруг пояса полотенце и, со словами «Что это у тебя там — птичка?», берет его за член
Прославленная скульптура: идеал грации и изящества, к которому стремилось искусство IV века до нашей эры, воплотился прежде всего в греческих статуях. Красота с легкой примесью меланхолии, запечатленная в божественных творениях Праксителя. Свет скользит по поверхности тел: Пракситель отдавал предпочтение мрамору за его свойства реагировать на освещение. Среди руин Олимпии был найден почти неповрежденным один из его шедевров — статуя Гермеса. Бога, который изначально служил символом плодородия, затем, став обитателем Олимпа, превратился в посланца богов и позже, в римской мифологии, получил имя Меркурия. Изваяние, выполненное Праксителем, отличает красота настолько совершенная, что место ее уже где-то на границе между реальностью и мечтой: лепка утонченная и болезненная. Лицо Гермеса выражает некое, едва уловимое дремотное колебание между абсолютной отрешенностью и раздумьем. В произведениях Праксителя вообще, а особенно в этом, ощущается дух, отличный от суровых норм, характеризовавших расцвет греческой цивилизации. Пропорции Гермеса безукоризненны, и статуя почти не пострадала от времени: отсутствуют лишь правая рука и член божества. Однако размеры тестикулов и густота волос на лобке Гермеса позволяют заключить, что Пракситель не был последователем норм, разработанных его предшественниками (согласно которым уменьшенное изображение мужских гениталий считалось признаком хорошего тона) и потому снабдил своего бога половым органом могучего вида. Впрочем, нынешняя ущербность скульптуры оставляет все эти рассуждения на уровне предположений.
Ощущения, испытываемые Лео, когда он ощущает, как его член, который все еще находится в руке Марии Эстер, начинает медленно возбуждаться
Знаменитый шедевр живописи: папа Сикстус IV повелел воздвигнуть в Ватикане часовню, стены которой позже расписал фресками Микеланджело. На одной из центральных картин росписи — «Страшный суд» — изображено четыреста человеческих фигур. Верхнюю же половину целиком занимает царство небесное, с Христом-судией в центре и Девой Марией подле него. Под ними — души избранных, устремляющиеся к небу; еще ниже, слева — грешники, влекомые в преисподнюю, в центре — поднимающие мертвых из могил ангелы, а справа — лодка Хирона. В группе, окружающей Христа и Богородицу, выделяется святой Севастиан: он сжимает в руке пучок стрел. Этой деталью художник хотел подчеркнуть, что тот принадлежал к римскому войску, возглавляя личную гвардию жестокого императора Диоклетиана. Да и физически он кажется сильнее большинства персонажей фрески: массивный, почти квадратный торс, крупные руки и ноги. Даже жест, в котором застыли его руки, выражает силу и решимость. Лицо же его, напротив, отличает благородная чувствительность, волосы кудрявыми волнами ниспадают на плечи. Край драпировки прикрывает ему пах, однако принимает при этом форму скрываемого под ним органа, который, судя по очертаниям, значительно превосходит размерами аналогичные органы других изображенных художником мужских фигур. Святой Севастиан предстает одной из самых прекрасных, мощных и благородных фигур в сцене Страшного суда — нарисованный в сдержанной гамме охряных оттенков среди пестроты прочих многоцветных персонажей, на фоне прозрачно-голубого неба.
Ощущения Лео в тот момент, как Мария Эстер выпускает из рук его член, уже напрягшийся, не скрываемый, но обрамленный складками полотенца
Представление прославленной оперы: злобный карлик находит в лесной пещере новорожденного младенца и решает, что это тот самый грядущий мститель за человечество, о пришествии которого возвещали птицы в лесу. Зигфрид растет среди лесной чащи, учась у карлика боевому искусству. Тот выковывает для своего воспитанника непобедимый меч, призванный поразить дракона, который охраняет сокровище богов. Однажды, любуясь юным героем, одаренным сверхчеловеческой силой, его наставник осознает, что решающий день настал. В самом дремучем конце леса спрятано логово дракона, мрачная пещера. Карлик предупреждает Зигфрида о кровожадности чудовища и смертельном страхе, который внушает один его вид. В ответ юноша спрашивает, что такое «страх». При встрече с драконом ты это узнаешь, отвечает тот. Однако Зигфрид пропускает мимо ушей рассуждения карлика и велит, чтобы тот оставил его одного. Затем укладывается отдохнуть под кущей дерев, в мертвой лесной тиши. Юноша чувствует на сердце тоску, не понимая, отчего, — как непонятно ему и значение слова «одиночество». Не знавший своих родителей, он пытается представить себе их лица. Лесные птахи, сжалившись над грустящим, начинают щебетать песни, чтобы развеселить его. Зигфрид решает присоединиться к их музыке и делает себе из тростника флейту — однако звуки ее кажутся ему чересчур тихими. Тогда он берет свой серебряный рог и трубит в него. Зычный, ликующий голос рога будит дракона, который выползает из своего логова, чтобы расправиться с неосторожным смельчаком. Зигфрид замечает приближение чудовища, но пульс его бьется ровно, как всегда: герою неведома дрожь страха. Одним прыжком он оказывается лицом к лицу с драконом и вонзает тому в горло свой меч. Чудище, умирая, успевает поведать юноше, что над его мечом вечно будет тяготеть коварный рок, так как существует на свете человек, живущий лишь ради того, чтобы убить его и завладеть его мечом. Дракон испускает дух, кровь его заливает руки Зигфрида и словно обжигает их. Герой подносит горящую руку ко рту — и вкус этой крови наделяет его новым даром: он начинает понимать язык птиц.
Ощущения Лео при виде улыбки на губах Марии Эстер
Из песни жаворонка Зигфрид узнает, что среди сокровищ, охранявшихся драконом, есть волшебное кольцо. Герой находит его, надевает на палец и зовет карлика, желая показать тому сокровище, — однако птицы предупреждают его, что тот лелеет предательские планы и попытается отравить Зигфрида. Юноша отказывается этому верить, но когда бывший его наставник приближается к нему, предлагая якобы освежающий напиток — ему становится очевиден смысл этого коварного жеста и завистливых славословий карлика. В кубке скрывается яд, с помощью которого гном думает умертвить его и завладеть сокровищем. Все еще не в силах поверить в подобную низость, Зигфрид отворачивается, чтобы не видеть этой подлости, но невольно видит отражение искаженного ненавистью лица карлика на блестящей поверхности своего меча — и, внезапно обернувшись, одним ударом поражает изменника. Лесные звери встречают этот поступок восторженным ревом. Птицы заливаются щебетом. Герой стоит в центре сцены, залитый светом самых мощных прожекторов оперного театра, затем на глазах у ошеломленных зрителей срывает с себя покрывающую его львиную шкуру и остается нагишом. Величественная музыка Вагнера заглушает восхищенные ахи и возмущенный ропот лож. Зигфрид намеревается искупаться в крови дракона и обрести неуязвимость.
Ощущения, испытываемые Лео, когда он поднимает руку и гладит щеку Марии Эстер
Шепот леса так нежен. Он вновь навевает на героя грусть. Зигфрид спрашивает птиц о своих родителях. Те отвечают, что отец и мать его мертвы, однако есть другое существо, которое ждет его: девушка, спящая на вершине горы, в окружении высоких языков пламени. Лишь мужчине, не ведающему страху, под силу вызволить ее оттуда. Зигфрид не понимает, о чем они щебечут — ведь он никогда еще не видел женщин. Одна из птах, слетев с гнезда, описывает в воздухе круг и говорит герою, что будет указывать ему путь. Но просит, чтобы тот прикрыл свою наготу: ибо подчеркнуто, кричаще выпирающее в нем мужское начало может испугать дочь богов. Пичуга летит вперед, ища дорогу в лесной чаще, а Зигфрид, окрыленный предчувствием счастья, следует за ней.
Ощущения Лео после того, как он кладет револьвер на кровать, к ногам Гладис
Ночь сотрясает буря, огненное кольцо угрожающе трещит и пышет жаром, однако Зигфрид, защитив себя найденным среди сокровищ дракона шлемом, проходит сквозь огонь невредимым. С высоты скалы, куда он взобрался, герой созерцает неизвестное ему спящее существо, которое скрыто от глаз воинским плащом. Затем приближается и срывает плащ. Взору его предстает обнаженное тело, отличное от его собственного. Наконец-то ему открывается, что такое женщина. Юношу охватывает совершенно неведомое ему прежде чувство, порождая в нем дрожь. Благодаря женщине он впервые сумел изведать страх. От вида спящей женщины! Он обращается к ней, спрашивая, как ее зовут, — однако та погружена в крепкий сон. Ее белоснежная, нежная кожа напоминает ему изысканные ночные цветы под блеском луны, к которым следует прикасаться очень осторожно, чтобы они не облетели. Он, чуть дыша, прикасается к ней — и тут замечает ее уста, розовые, как спелый плод. Желая отведать их вкус, он склоняется и припадает к ним своими губами. Ее губы оказываются приятными на прикосновение, но безвкусными. Чтобы лучше разобрать их вкус, юноша запускает внутрь язык — и тогда девушка, очнувшись от летаргического сна, который наслан был на нее божественным велением, приподнимается и оглядывается, заново узнавая мир. Непобедимый герой вернул ее к жизни.
Ощущения, испытываемые Лео при взгляде на Гладис, когда он разматывает и снимает прикрывавшее его полотенце
Зигфрид, повинуясь слепому импульсу, пытается обнять очнувшуюся красавицу, но та уворачивается: ведь она богиня, и ни один смертный еще не смел прикоснуться к ней. Девушка не сознает, что поцелуй Зигфрида превратил ее в обычную женщину. Видя, как она срывается с места и бежит в огненном кольце, он, пораженный ее грацией и красотой, воспламеняется и решает освободиться от львиной шкуры, чтобы отсветы пламени осветили два столь разных и столь прекрасных тела. У публики в зале перехватывает дыхание. Вид обнаженного мужского тела путает девушку, и она, легкая и быстрая как газель, хочет скрыться прочь. Но герой успевает задержать ее, целует и, чтобы крепче прижать к себе, вводит свою плоть в ее нежно-белое тело. Девушка стремится вырваться — но поздно. Публика, оскорбленная подобным непристойным зрелищем, поднимается и намеревается покинуть театр, однако Зигфрид не дает ей такой возможности: выходы из зала исчезли, и оперный театр незаметно трансформировался в какое-то иное сооружение, откуда нельзя выйти. Теперь это больше всего похоже на гигантский цирк шапито.
Ощущения Лео, когда он протягивает руку к лампе и свет ее заливает их троих
Теперь все те же двое актеров раскачиваются на трапециях, точно обретя крылья, и с любопытством глядят наверх, гадая, действительно ли там, в верхней точке шатра, так холодно, как представляется воображению.
Так они продолжают раскачиваться некоторое время, описывая время от времени смелые сальто на своих опорах. Наконец, он перелетает на другую, самую высокую трапецию и знаком велит партнерше присоединиться к нему. Она боится, он настаивает. Она набирается храбрости и бросается в пустоту — в то мгновение, как он должен подхватить ее на лету, точно рассчитав момент и подогнав свою трапецию к точке пересечения с ее траекторией. Затем вместе, еще раскачавшись, они взмоют ввысь, куда едва достает глаз, чтобы, описав пируэт в воздухе, дотронуться до шероховатой, прохладной парусины под куполом самого большого цирка в мире. Однако цена этого безрассудства может оказаться чрезмерно высокой, так как сетка, обычно предохраняющая воздушных гимнастов от падения, снята и сорвавшийся с такой высоты поплатится жизнью.
Ощущения, испытываемые Марией Эстер в то время как Лео берет ее за руку и ведет за собой к постели
Применение платины: несмотря на высокую стоимость металл этот, наряду с иридием, является одним из материалов, наиболее используемых при изготовлении тех искусственных спутников, которые запускаются коммерческими фирмами на околоземную орбиту с тем расчетом, чтобы они, вращаясь со скоростью обращения Земли, висели неподвижной звездой над определенной географической точкой. Солнце обеспечивает им необходимую подзарядку — благодаря свойству драгоценного металла улавливать солнечные лучи и преобразовывать их в электрическую энергию. Спутник вращается на своей орбите с выверенной до совершенства скоростью — запущенный с Земли при помощи принципа, который специалисты-физики называют центробежной силой и которая, в соединении с собственным весом спутника, определяет конечную траекторию его полета.
Ощущения Марии Эстер при виде того, как Лео перекладывает Гладис к дальнему краю кровати, прислоненному к стене
Новое небесное тело является не чем иным, как ретрансляционной станцией, назначение которой — улавливать волны, посылаемые с Земли (всегда то прямой линии), и передавать их дальше: в направлении приемника, расположенного на другом континенте, возможно, даже на вражеской территории. Неприятель может быть заинтересован или не заинтересован в том, чтобы принимать эти сигналы, но передающая станция любыми средствами постарается установить связь. На службу передающей антенны поставлены будут самые престижные образцы, какие только имеются в распоряжении, и, путем изменения магнитного поля, произведены будут модуляции, предусмотренные международными соглашениями. Сама эта передающая антенна единодушно провозглашена экспертами шедевры радиоэлектроники. Размеры ее впечатляют. Параболический колпак антенны являет собой особого рода вогнутость, покрытую сетью проводов, повторяющей рисунок пчелиных сот. Однако ряд иностранных держав пока сопротивляется установлению такого контакта.
Ощущения, испытываемые Марией Эстер в тот миг, когда Лео укладывает ее на постель рядом с Гладис
Внезапное потрясение охватывает мир: неизвестно, кто распорядился начать трансляцию. Безжизненные прежде ячейки пчелиных сот в одно мгновение освещаются и оживают, раскаляясь добела. Самое важное — чтобы спутник не поддерживал изначально заданную ему скорость и не сбился с орбиты. Стоит ему потерять скорость — и он рухнет на Землю, словно обычный камень, подчиняясь закону тяготения. Что касается реакции неприятеля, то ее предвидеть нетрудно.
Ощущения Марии Эстер, когда Лео задирает ей юбку, приспускает трусики и гладит рукой лобок
И вот уже через космос несется первая трансляция. Ввиду технических неполадок речь выступающих разобрать невозможно: голоса их перекрываются шумами. Тем не менее, выражение лица ведущей, женщины зрелого возраста, лучше всяких слов говорит о важности того, что она излагает, ее манера изложения лишь подчеркивает ее ученость. Развалившиеся же на диване девицы дешевого пошиба, которые ей отвечают, одним своим видом исчерпывающе выражают банальность своих заглушаемых помехами разглагольствований. Таким образом, превосходство зрелой ведущей очевидно — но если бы изображение сопровождалось нормальным звуком, могли бы возникнуть ненужные факторы, которые осложнили бы осознание этого превосходства.
Ощущения, испытываемые Гладис в то время как Лео мягко, но решительно раздвигает ей ноги — поцеловав перед этим в губы Марию Эстер
Пейзаж: поле, покрытое невысокими взгорками, так что горизонт за ним представляется волнистым. Светло-коричневая, непаханная земля, песчаная и, видимо, сухая. Один из холмов, чуть выше остальных, заслоняет обзор, так что взгляду предстают лишь его очертания, а за ними — безоблачное, розовеющее вечернее небо. Несколько тучек на горизонте, обрамляющих заходящее солнце, не предвещают ненастья, а выполняют чисто декоративную функцию. По краям они переливаются алым и розовым в золотистых отблесках. Полный покой, нарушаемый лишь теплым ветерком, налетающим, кажется, с запада, да легкими шорохами и доносящимися издали криками птиц. Последние вот-вот должны появиться в небе, но абрис холма пока скрывает их от глаз.
Ощущения Гладис, когда Лео осторожно, но все же болезненно для нее овладевает ею
На вершине холма показывается пахарь, направляющий лемех своего плуга. За ним, щебеча, следует стайка птиц. Силуэт землепашца вырисовывается на фоне заходящего солнца, и, в силу контрастного освещения, черт его лица не видно: невозможно разобрать, выражает ли оно жестокость или дружелюбие. Очертания его тела исполнены силы и гармонии, голова гордо поднята. Из деталей одежды можно добавить к его описанию рубаху, рукава которой засучены почти до подмышек, и крестьянские порты. Лежащей теперь перед ним бедной, песчаной почве предстоит стать следующим объектом его трудов — если только, уверившись в ее бесплодии, он не сочтет за лучшее отказаться от бесполезных усилий. Оратай впервые за время пахоты наклоняет вниз голову и принимается рассматривать землю, лежащую под его ногами.
Ощущения Гладис по мере того, как боль понемногу стихает и ока начинает испытывать растущее наслаждение
Пахарь уже успел продвинуться вперед, и теперь свет заходящего солнца больше не бьет в глаза, позволяя разглядеть его черты. Трудно сказать, приятны они или нет, поскольку выражение безграничной нежности, озаряющей их сейчас, способно украсить любое лицо. Лемех его плуга остр, но шероховат, грубо обработан — молотом на простой наковальне. Землепашец решительно ступает, глубоко вонзая лезвие плуга в землю, которая раскрывается ему навстречу. Славный пахарь! Потом своим создает он будущее страны... Из семени, которое кинет он в только что открытую борозду, вызрев, пробьется слабый росток, который позже станет налитым колосом, чтобы насытить людей. Взрывая плугом целину, он молится в душе, чтобы сбылась желанная химера. Я, земля, смертельно раненная этим плугом, без стона истекаю кровью, чтобы прорасти ячменем, рожью, пшеницей и кукурузой. В сноси скромности и простоте ты, может статься, не сознаешь величие труда своего. Ты сеешь любовь и благо. Слава тебе, землепашец! Тяжким трудом куешь ты могущество своей земли...