Люди и деньги

В современной культуре подарки играют гораздо меньшую роль, чем в архаических обществах прошлого. Однако существование этого феномена на протяжении всей человеческой истории бросает вызов либеральным экономистам. Подарки явно не укладываются в идеологию рационального экономического поведения.

Социально-культурные и психотехнические функции подарков многообразны. Подарок всегда содержит в себе некое сообщение. Чаще всего это знак любви и заботы о получателе подарка. Принимать подарок — значит принимать эти отношения. Степень любви часто выражается стоимостью подарка, а также трудностью его выбора или поиска.

Мотив героического поиска «особого подарка» для невесты или любимой дочери широко распространен в арабском, славянском и германском фольклоре. Подарок может служить напоминанием о дарителе, как, например, в случае фотографий или ювелирных изделий. Подарок может быть сделан специально с целью укрепления отношений, как в случае дарения фамильных реликвий и других предметов, имеющих особую историю.

Однако существует много случаев, когда подарок может оскорбить. Так, не совсем прилично дарить предметы личной гигиены, за исключением дорогих духов: это может быть расценено как намек на недостаточную опрятность получателя подарка. Всегда опасно дарить одежду, особенно тем, кто старше или имеет какие-то недостатки фигуры. В большинстве европейских стран было принято дарить одежду слугам, поэтому такой подарок можно расценить как унижение.

Подарок может быть намеком и тогда, когда открывает перед человеком возможности новой деятельности. Таким подарком может служить теннисная ракетка, роликовые коньки, микроскоп, компьютер, удочка. Такие «развивающие» подарки часто делают детям или сослуживцам, выходящим на пенсию. При этом дети бывают очень недовольны подарками, из которых они «выросли», например, куклами или машинками.

В современной культуре тщательно поддерживается миф о том, что подарки являются бескорыстным выражением любви, щедрости или признательности. На самом деле это далеко не так: тот, кто дарит подарок, всегда рассчитывает получить нечто взамен. Это нечто не обязательно является ответным подарком, но может быть, например, чувством благодарности или зависимости со стороны того, кто этот подарок получает, или повышением самооценки дарителя.

Еще один миф касается спонтанности подарков. Каждый раз, когда мы мучительно выбираем подарок для сослуживца, уходящего на пенсию, или теще на юбилей, мы руководствуемся негласными, но очень четкими правилами, предписывающими, кому что и по какому случаю «прилично» дарить. Например, деньги дарить в принципе неприлично, а на свадьбу, наоборот, полагается. Учительница может благосклонно принимать от учеников цветы и конфеты, но возмутиться, если ей подарят, например, электрический чайник.

Покупка подарка — очень сложный ритуал, смысл которого сродни религиозному. Приобретая подарки, мы превращаем деньги в объекты, несущие особый смысл и значение, то есть осуществляем их сакрализацию. Деньги сами по себе никакого священного смысла не несут, а наоборот, являются приметой повседневного, «профанного» мира. Обмен священных объектов на деньги разрушает их сакральный статус, подвергая их недопустимому контакту с областью профанного.

Такими объектами являются не только подарки, но и вещи, доставшиеся по наследству. Именно поэтому трансформация сакрализованных денег обратно в профанные (например, продажа подарка или родового имения) обычно связана с мучительными угрызениями совести (Webley, 1993).

Древнейшее средство обмена

Первым серьезным исследованием, посвященным функции подарков в обществе, по праву считается знаменитая работа французского антрополога Марселя Мосса «Эссе о даре», основанная на анализе этнографических описаний жизни аборигенов Австралии, Океании и Северной Америки. На огромном этнографическом материале автор показывает, что в традиционных обществах, которые еще не знают денежного обращения, обмены и договоры осуществляются в форме подарков, теоретически добровольных, в действительности же обязательных.

Социальная жизнь архаических обществ представляет собой целостность, не разделенную на разные институты: экономические, религиозные, политические, семейные. Одной из древнейших норм такого общества является обязанность отвечать подарком на подарок.

В типичном обмене подарками ни одна из сторон ничего не выигрывает. На Тробриандских островах каждая семья имеет посадки ямса и питается ямсом. Однако выращенный ямс не потребляется внутри семьи: собрав урожай, человек должен отдать его в хозяйство сестры, а его семья ест ямс, выращенный на поле брата его жены (Малиновский, 1998).

Поскольку данная процедура выглядит бессмысленной с точки зрения накопления материальных благ или торговли, смысл ее нужно искать в другом. М. Мосс предположил, что значимость процесса дарения лежит в нем самом, то есть в выражении, поддержании или создании социальной связи между сторонами, участвующими в обмене. Подарок символизирует особые отношения солидарности и взаимопомощи. Человек может предложить подарок как доказательство своего дружеского расположения — его принятие подразумевает готовность отплатить ему тем же, а также готовность к началу отношений.

В архаических обществах подарками обмениваются не отдельные люди, а кланы, племена или семьи. То, чем они обмениваются, состоит не только из богатств или вещей, полезных в хозяйстве. Это прежде всего знаки внимания: пиры, обряды, военная помощь, женщины, дети, танцы, праздники, ярмарки. Хотя ответные подарки осуществляются в добровольной форме, уклонение от них грозит испорченными отношениями между племенами и даже войной.

По выражению M. Мосса, подарки служат связующей нитью общества, способом поддержания общественного единства в условиях отсутствия специальных государственных институтов. К тем же выводам пришел и автор фундаментального труда «Экономика каменного века» Маршал Салинс:

Обмен подарками может быть также формой конкуренции и соперничества. Существует множество примеров того, как один человек унижает другого, давая больше, чем тот может вернуть в качестве ответного подарка. Некоторые политические системы, такие, как система «важного человека» в Новой Гвинее, основаны на неравноценном обмене. Честолюбивый «важный человек» стремится отдать больше, чем может получить. Наградой ему будет рост политического престижа.

Особый тип обмена подарками у некоторых племен американских индейцев, описанный М. Моссом, носит название потлача. Эти племена проводят зиму в непрерывном праздновании: пиршествах, ярмарках и торгах, которые одновременно представляют собой торжественные собрания племени. Особенностью потлача является принцип соперничества в расточительности — уничтожение накопленных богатств с целью затмить вождя-соперника и его клан.

В современных обществах отголоски этих древних обычаев сохранились в свадебных обрядах: в Германии, Франции и России знакомые семьи соревнуются между собой в многолюдности и пышности свадебных пиров, дороговизне платьев невест и богатстве подарков молодоженам. Часто свадебное расточительство является в современном обществе не менее иррациональным, чем в архаических индейских племенах: денег, потраченных на свадьбу, иногда вполне могло бы хватить на покупку жилья новой семье.

Мистическая власть подарка

В современных обычаях сохранились отголоски еще одного древнего верования, связанного с подарком: представления о том, что подаренная вещь обладает некоей духовной силой или несет в себе часть души дарителя. Отдавая свою вещь, даритель приобретает мистическую власть над ее получателем. И эта сила преследует получателя дара до тех пор, пока он не возместит подарок предметом равной или большей ценности.

В наиболее радикальной форме эту власть дара выразил в своей работе «Символический обмен и смерть» французский философ и социолог Жан Бодрийяр:

Например, с точки зрения полинезийского народа маори, принять от кого-то подарок — значит принять нечто от его духовной сущности, от его души. Задерживать у себя эту вещь опасно и даже смертельно, поскольку эта духовная сущность обладает над получателем вещи религиозно-мистической властью. Ее необходимо передать кому-то еще, чтобы, совершив круговорот, она в конце концов вернулась к хозяину.

Таким образом, в архаических обществах постоянно циркулируют имущество, пища, земля, труд, талисманы, женщины, дети, религиозные обряды. Все составляет предмет передачи и возмещения. Все уходит и приходит так, будто бы между кланами и отдельными людьми существовал постоянный обмен духовного вещества, заключенного в вещах и людях.

Обмен подарками несет в себе прежде всего моральный смысл подарки должны породить дружеские чувства между участниками действия. Они скрепляют брак, образуют родство между двумя парами родителей. В подарке души смешиваются с вещами, вещи — с душами. Соединенные таким образом люди и вещи выходят каждый из своей среды и перемешиваются. Именно в этом состоят договор и обмен.

Обычай, в наибольшей степени отражающий это правило циркуляции даров, носит название кула и впервые описан британским антропологом Брониславом Малиновским у жителей Тробрианских островов. Кула представляет собой ритуальную межплеменную торговлю, в которую вовлечены все племена, населяющие эти острова.

Мужчины и женщины, ценные вещи и предметы обихода, пища и праздники, услуги всякого рода, ритуальные и сексуальные, вовлечены в круг и совершают по этому кругу упорядоченное движе ние во времени и пространстве.

Обычаи подобного рода продолжают функционировать и в нашем обществе. Существуют подарки, циркулирующие внутри одной семьи: фамильные драгоценности, которые передаются детям по особым случаям — при вступлении в брак или в качестве наследства после смерти родителей. Существуют также специальные предметы, которые используются только для подарков. В западных странах к таким специфическим предметам относятся, пожалуй, только открытки. А в Японии до сих пор строго исполняются древние обычаи, связанные с подарками. Там существует целая индустрия предметов, используемых исключительно в качестве ритуальных подарков.

Женщины в подарок

В книге «Основные структуры родства» Клод Леви-Стросс добавил к теории первобытной сделки идею о том, что главной формой примитивного обмена является брак, а самым ценным даром — женщина. Он считает, что табу инцеста следует трактовать не как способ предотвращения сексуальных отношений между генетически близкими людьми, а как механизм, обеспечивающий и поощряющий обмен сексуальными партнерами между группами.

Этнографические описания брачных церемоний регистрируют нескончаемый организованный процесс, во время которого женщины, дети, циновки, раковины, скот, зерно, предки, заклинания, танцы и т. д. переходят из рук в руки, при этом создавая связывающие людей узы. Родство — это организация. «Но кто кого организует?» — спрашивает классик феминистской антропологии Гейл Рубин.

В работе «Обмен женщинами: заметки по политэкономии пола» Г. Рубин обращает внимание на то, что «обмен женщинами» описывает такие отношения родства, когда у мужчин есть некие права по отношению к женщинам своего рода, в то время как женщины не обладают подобными правами не только в отношении своих мужских родственников, но и в отношении себя. Если именно женщины являются предметом сделки, то узами родства охватываются мужчины: и те, кто дарит, и те, кто принимает.

Если женщины являются подарком, тогда мужчины — партнеры в процессе обмена. Женщины не имеют возможности осознать выгоду от своего собственного обращения. Поскольку именно мужчины обмениваются женщинами, то они и получают пользу от таких обменов в виде социальной организации.

Это прекрасно осознают и сами участники такого процесса. К. Леви-Стросс цитирует высказывание мужчины из племени арапешей:

Возникновение денег

Самой примитивной формой товарообмена является бартер. Именно поэтому экономическая теория традиционно выводит происхождение денег из неудобств бартерного обмена, которые потребовали выделения отдельных предметов в качестве единицы измерения других предметов и продуктов.

Эти особые предметы и становились средствами обмена. Они выделялись по разным причинам: одни было легко хранить и перевозить, другие были долговечны, третьи обладали высокой ценностью, и поэтому их было легко обменять на что угодно. Такие объекты стали выполнять функции денег (раковины, ювелирные изделия, шкурки пушных зверей и т. п.).

Однако предположение о происхождении денег из бартера является чисто теоретическим и не подтверждается никакими археологическими, литературными или языковыми свидетельствами. Наоборот, множество таких свидетельств говорит о том, что бартерный товарообмен вовсе не был главным фактором возникновения денег.

В фундаментальной монографии по истории денег, выдержавшей уже не одно издание, экономист Глен Дэвис пишет:

Во многих обществах закон требовал денежной компенсации за преступления вместо ветхозаветного правила «око за око, зуб за зуб». Происхождение английского слова «pay» (платить) Г. Дэвис выводит из латинского «расаге», означающего успокаивать, усмирять, примиряться с кем-либо. Такое примирение в древних обществах происходило благодаря денежной компенсации, установленной обычаем и приемлемой для обеих сторон.

Столь же повсеместным был обычай платить выкуп за невесту, чтобы компенсировать ее семье потерю работника. Вожди примитивных обществ обычно собирали дань или налоги со своих подданных, а религиозные обычаи требовали пожертвований. Все эти выплаты обычно производились в виде особо ценных и долговечных предметов, и именно они дали главный толчок к возникновению денег.

Лишь впоследствии такие предметы стали использоваться в торговле, постепенно вытесняя бартерный обмен. Но, как ни парадоксально, гораздо раньше простого товарно-денежного обмена появились банковские услуги. Они родились в древней Месопотамии, где королевские дворцы и храмы служили безопасным местом для хранения запасов зерна и других продуктов. Отдавая свою собственность на хранение, человек получал расписку. Впоследствии эти расписки стали предметом обмена и могли быть использованы не только вкладчиками, но и третьими лицами. Частные дома Месопотамии тоже были вовлечены в подобные банковские операции, которые стали настолько распространенными, что регулирующие их законы вошли в знаменитый свод законов Хаммурапи.

В Египте централизованное хранение урожая на государственных складах также привело к развитию банковской системы. Письменные распоряжения хозяев об изъятии части своего зерна со склада постепенно стали использоваться в качестве банковских чеков. С помощью таких расписок рассчитывались с кредиторами, платили налоги, делали религиозные пожертвования, осуществляли торговые сделки. Даже после появления в Египте монет банковская система долгое время служила для внутренних расчетов, тогда как металлические деньги использовались в основном для внешнеторговых операций.

Экономика дара и товарообмена

Обычно товарообмен противопоставляется обмену подарками как безличные отношения независимых субъектов отношениям, устанавливающим взаимные обязательства и взаимозависимость. Даритель остается неотъемлемой частью своего подарка, и его невозможно исключить из процесса обмена.

Классическим примером является брак. Выдавая свою дочь замуж, отец не перестает оставаться ее отцом, а дочь, переходя в семью своего мужа, не перестает оставаться его дочерью. Брак, как и любой подарок, служит установлению и поддержанию социальных связей между сторонами, обменивающимися подарками.

Напротив, товары обмениваются на деньги и другие товары лишь на основании своих объективных свойств, что не предполагает установления никаких долговременных обязательств или отношений между вовлеченными в этот процесс людьми.

В своей статье «Виды обмена: подарок и товар» антрополог Дюран Белл анализирует формальные аспекты обмена подарками и товарообмена с экономической точки зрения. Он считает, что главное различие между этими двумя формами обмена состоит вовсе не в отчуждении или личной вовлеченности участников этих процессов. Главное различие состоит в том, что они основаны на разных критериях равноценности и разных стратегиях, с помощью которых люди стремятся к увеличению своей выгоды от обмена (Bell, 1991).

В противовес неоклассической теории, рассматривающей обмен подарками как эмбриональную форму товарообмена, Д. Белл считает товарообмен частным случаем обмена подарками. Поскольку и та, и другая форма обмена основаны на принципе взаимности, все основные элементы обмена подарками присутствуют и в товарообмене. Как и товарообмен, обмен подарками включает в себя идею эквивалентности, как бы она ни определялась. Так, в обряде кулы, описанной Б. Малиновским, стоимость обмениваемых украшений определяется сложностью их изготовления, редкостью материала, из которого они сделаны, и особой историей, связанной с каждым предметом.

Подарки и другие ценности обмениваются таким образом, чтобы выгоды каждой из сторон были равными. Правило эквивалентного (справедливого) обмена требует, чтобы каждый из участников сделки получил одинаковую пользу. К сожалению, это правило имеет смысл лишь в том случае, если люди способны объективно оценивать не только свою, но и чужую выгоду. Возможно, это предположение является чистой иллюзией не только в современном индустриальном обществе, но и в примитивном племени.

Тем не менее, в своем реальном поведении люди исходят из того, что им известно не только то, что полезно для них самих, но и то, что полезно для других участников сделки. В случае подарков даритель должен определить, какое «количество радости» принесет его подарок. Если получатель подарка принимает условия эквивалентного обмена, он постарается в ответ подарить нечто такое, что принесет его партнеру такое же «количество радости».

В длительных межличностных отношениях обычно так и происходит. Партнеры знают предпочтения и нужды друг друга и действуют в соответствии с этим знанием, учитывая историю предыдущих подарков и стремясь сохранить баланс взаимной радости или, как выражаются экономисты неоклассического направления, «функции полезности».

Однако в современном обществе существует также миф об альтруизме и подарках, сделанных «без задней мысли», а просто «от души». Такого рода альтруистические подарки стремятся максимизировать пользу других людей. При этом, замечает Д. Белл, их стратегия ничем не отличается от максимизации собственной пользы, так как максимально щедрый подарок предполагает и максимально щедрый ответный дар.

Таким образом, альтруистическое поведение в данном случае ничем не отличается от эгоистического, а принцип эквивалентного обмена — «всего лишь фиговый листок, прикрывающий тот факт, что даритель всегда хочет получить в ответ подарок большей ценности» (Bell, 1991).

Сравнивая обмен подарками и бартерный обмен, которые в равной мере характерны для обществ доколониальной Африки, Полинезии и Америки, многие антропологи не замечают, что оба вида обмена имеют много общего. Обычно указывают на их главное различие: церемониальный обмен подарками исключает переговоры и торг, которые присутствуют в случае бартера.

Бартерный обмен происходит на основе предварительной договоренности, а при обмене подарками даритель не обговаривает с получателем его последующий ответный дар. Однако если ответный дар окажется неадекватным, это может привести к утрате репутации, ссоре между соседями и даже к вооруженным стычкам.

Следовательно, отсутствие предварительной договоренности ведет к неопределенности относительно ответного дара и создает некоторое психологическое давление, принуждающее получателя подарка к ответной щедрости. При этом процесс переговоров и торг имплицитно присутствуют в процессе обмена подарками, хотя и не проявляются открыто. Этот скрытый торг определяет адекватность ответного дара и является условием продолжения и укрепления связей между сторонами.

Отсутствие открытого торга в случае обмена подарками объясняется тем, что один и тот же дар может быть приемлемым от уважаемого и популярного члена общества и неадекватным — от менее важного человека. Человек, обладающий достаточно высоким статусом, может оказать честь одним лишь своим присутствием. Следовательно, предположение, что чей-то подарок оказался неадекватным, означает, что сам этот человек обладает недостаточно высоким статусом.

Заявлять такое открыто не слишком прилично. Именно поэтому люди обычно избегают обсуждения ценности подарков. С другой стороны, при бартерном обмене торг вполне допустим, так как не затрагивает социального статуса и личности участников сделки.

Таким образом, Д. Белл рассматривает бартер как «выродившуюся форму подарка», в котором подарок отчуждается от своего дарителя и его ценность для получателя не дополняется личными качествами дарителя. В случае же подарка главным является не качество предмета или продукта. Сам подарок является средством развития взаимовыгодного сотрудничества и дружбы между партнерами.

Если в производственной экономике, основанной на товарообмене, основная задача экономического субъекта — произвести за наименьшее время максимальное количество товаров (то есть повысить производительность труда), то в экономике, основанной на обмене подарками, главной задачей будет повысить свою ценность как торгового партнера.

Именно демонстрация своей ценности как партнера обычно составляет основной смысл ритуала обмена подарками. Каждая из сторон стремится продемонстрировать, что с ней выгодно водить дружбу, проявляя щедрость, благородство, смелость, демонстрируя величие своих предков и т. п. В той степени, в какой эта демонстрация удается, каждая из сторон получает выгоду от социального взаимодействия и придает большую ценность подаркам, полученным друг от друга. В этом случае на обмен подарками влияют личные черты участников сделки.

Участник бартерной сделки обменивает рис на рыбу там, где ему предложили за его мешок риса больше рыбы лучшего качества. Участник ритуального обмена подарками дарит свой рис тому, кто обладает большим весом в обществе, влияет на важные политические решения, способен защитить в случае опасности и прийти на помощь в трудную минуту.

Главной движущей силой индустриальной экономики является постоянное совершенствование технологии производства товаров. Движущей силой экономики подарков является постоянное совершенствование технологии социальных отношений. Взаимоотношения между кланами, племенами, между родственниками внутри клана или племени являются важнейшими составляющими благополучия этого общества.

Чтобы извлечь максимальную пользу из процедуры обмена, экономические субъекты вынуждены постоянно совершенствовать технологию социальных отношений, оставляя производственную технологию без изменений. И наоборот, на классическом промышленном предприятии (которые во многом уже ушли в прошлое) при постоянном совершенствовании производственных технологий взаимоотношения между рабочими и менеджерами долгое время оставались крайне примитивными и безличными.

Сокращается ли социальный капитал?

То, что пытаются максимизировать участники обмена подарками, получило название «социальный капитал». Понятие «социальный капитал» параллельно развивалось в европейской и американской социологии.

Пьер Бурдье определял социальный капитал как «ресурсы, основанные на родственных отношениях и отношениях в группе членства» (Bourdieu, 1988). Но наибольшую известность данное понятие получило в расширительной трактовке Джеймса Коулмена, согласно которому, это потенциал взаимного доверия и взаимопомощи, формирующийся в межличностных отношениях: обязательства и ожидания, информационные каналы и социальные нормы.

По аналогии с физическим и человеческим капиталом, воплощенным в орудиях труда и обучении, которые повышают индивидуальную производительность, социальный капитал содержится в таких элементах общественной организации, как социальные сети, социальные нормы и доверие, создающие условия для координации и кооперации ради взаимной выгоды. Социальный капитал — это социальный клей, который позволяет мобилизовать дополнительные ресурсы отношений на основе доверия людей друг к другу.

В социологических исследованиях второй половины XX века было неоднократно показано, что социальный капитал играет огромную роль в экономическом процветании тех или иных географических регионов. В 1958 году Эдвард Банфилд опубликовал исследование «Моральные устои отсталого общества» (Banfield, 1967), где объяснял ужасающую бедность и отсталость сельских районов юга Италии «неспособностью жителей объединиться для производства общественного блага». Банфилд придумал термин для философии южно-итальянских крестьян: «аморальный фамилизм»:

Десять лет спустя он опубликовал другое исследование — «Град нечестивый» (The Unheavenly City, Banfield, 1974), в котором те же самые выводы были сделаны уже по отношению к афроамериканским городским гетто. Но, в отличие от первого исследования, принятого весьма благосклонно, второе вызвало столь гневное возмущение американской общественности, что с тех пор ученый ни разу не появлялся на публике без охраны.

Тем не менее вопрос остается весьма актуальным: почему существуют столь значительные экономические и социальные различия между похожими в географическом отношении областями одной страны или между живущими по соседству разными этнокультурными группами? Именно на этот вопрос попытался ответить Роберт Патнем в своей книге «Как заставить демократию работать: гражданские традиции в современной Италии» (Putnam, 1993).

Изучая все те же экономические различия между севером и югом Италии, но уже спустя 30 лет, он показал, что богатство севера не может объясняться одним лишь правилом «деньги к деньгам». Патнем назвал секрет преуспеяния северной Италии результатом «гражданской добродетели» ее жителей, то есть их тенденцией образовывать небольшие ассоциации, необязательно экономического или политического профиля. Это могут быть клубы футбольных болельщиков или церковные хоры, которые создают в обществе атмосферу доверия и кооперации, то есть «социальный капитал».

В работах Р. Патнема понятие «социальный капитал» применяется по отношению к группам людей, объединенных «нормами взаимопомощи», то есть готовности оказать помощь людям, включенным в эту группу («социальную сеть»). Термин «социальный капитал» подчеркивает, что добрососедские отношения взаимопомощи и взаимовыручки — это не просто моральные нормы или дружеские чувства. За счет доверия, взаимовыручки, сотрудничества и обмена информацией производятся дополнительные блага, которыми пользуются все члены социальной сети, а иногда и посторонние.

Когда соседи присматривают за домом отсутствующего хозяина или когда члены группы поддержки раковых больных обмениваются электронными посланиями, подбадривая друг друга, — это прямое действие социального капитала. Социальный капитал обнаруживает свое присутствие в дружеских компаниях, религиозных и соседских общинах, школах, спортивных клубах, общественных организациях и даже в барах с постоянными посетителями.

Р. Патнем полемизирует с преобладающей в социальных науках идеей о том, что социальный капитал и гражданские добродетели — это признак традиционного общества, атавизм, который исчезает в процессе модернизации, когда небольшие организации, функционирующие «по обычаю», вытесняются большими, функционирующими по правилам. Он доказывает, что даже самые высокоразвитые и современные общества не могут обойтись без сильной гражданской самоорганизации.

В чем причины различий в уровне «гражданской добродетели» между обществами? В Италии, считает Патнем, различия между севером и югом восходят к 1100-м годам, когда норманны установили на юге централизованный автократический режим, а на севере возникло несколько самостоятельных республик. В результате на юге установились очень крепкие «вертикальные связи», базирующиеся на строгой иерархии, а на севере — множество «горизонтальных связей» между гильдиями и кредитными ассоциациями, основанными на доверии.

В США наделала много шума вышедшая в 1995 году статья Р. Патнема «Боулинг в одиночку», после которой его пригласили в Кэмп Дэвид для консультации президента Клинтона, а его лицо появилось на обложке журнала «People». В статье доказывалось, что в США стремительно исчезает гражданское общество. Симптомом этого исчезновения является сокращение числа общественных организаций и уменьшение их численности. Так, американская лига боулинга за 13 лет сократилась на 40 %. Упадок переживают бойскауты, масоны, Красный Крест и Федерация женских клубов.

Для подсчета объема «социального капитала» Патнем использовал два показателя: индекс доверия и членство в общественных объединениях. Согласно его исследованию, общее число членов добровольных ассоциаций (от родительских комитетов до клубов женщин-избирательниц) за минувшие два-три десятилетия сократилось в США на 25–50 %. Время, затрачиваемое на неформальное общение вне работы, с 1965 г. уменьшилось на четверть.

Наконец, индекс доверия (процент положительных ответов на вопрос: «Можно ли доверять людям?») с 1972 г. снизился примерно на треть. Объяснение Р. Патнема состоит в том, что американцы, родившиеся после Второй мировой войны, выросли под влиянием телевизора, который существенным образом приватизировал досуг. В результате у современных американцев «гражданские добродетели» оказались утраченными.

Вывод Р. Патнема о том, что в современном обществе социальный капитал сокращается, вызывает возражения у многих исследователей. В литературе описаны многочисленные примеры вновь возникающих неформальных отношений, основанных на взаимном доверии и кооперации членов определенных групп. Мы остановимся на двух примерах, относящихся к совершенно разным социальным явлениям.

Первый пример интересен тем, что описывает модернизирующееся румынское общество, переживающее экономические трудности, аналогичные российским. Второй пример — совсем из другой сферы, он описывает нравы сообщества пользователей глобальной сети Интернет.

В статье Ливиу Челсеа «Неформальный кредит, деньги и время в румынской деревне» (Chelcea, 2002) описывается феномен, получивший широкое распространение в современной Румынии и некоторых других постсоциалистических странах. Неформальный кредит используется владельцами частных магазинов, лавок и баров в сельских районах и в тех городских районах, где большинство посетителей являются постоянными. Он распространен в 75 % деревень на юго-востоке Румынии.

В чем суть неформального кредита? Хотя владельцы магазинов и баров предпочли бы отпускать товар за наличные, давление со стороны малообеспеченных клиентов заставляет их открывать постоянным покупателям неформальный кредит. Как выразился один из лавочников, «люди теперь думают, что имеют право покупать товары в кредит и что я как хозяин обязан давать им этот кредит».

Для определения кредитоспособности своих клиентов хозяева магазинов и баров действуют так же, как и любые кредитные аналитики, но используют при этом неформальные знания об их «кредитной истории». В этой неформальной иерархии женщины и пожилые клиенты имеют максимум доверия, а алкоголики и молодежь — минимум.

С распадом социалистической системы хозяйствования в Румынии товарный дефицит сменился дефицитом денег, точнее, растущим неравенством не только в доходе, но и в доступе к его получению. Вследствие безработицы, обнищания, задержек заработной платы деньги циркулируют только среди небольшой части популяции. Очень многие люди получают деньги нерегулярно, а в сельской местности порой не получают вообще. Именно дефицит денег привел к возникновению неформального кредита как адаптивной стратегии.

Неформальный кредит существует в виде простого письменного контракта. Чаще всего заключение контракта определяется географической близостью его участников, между которыми, впрочем, в большинстве случаев не наблюдается глубоких дружеских чувств, взаимного доверия и сотрудничества. Скорее, это результат переговоров, в ходе которых участники нащупывают слабые стороны друг друга.

Кредитор не берет с должника процентов по кредиту. Сумма, на которую отпущен товар в кредит, не подвергается индексации с учетом инфляции. Некоторые виды товаров торговцы продают вообще без всякой выгоды для себя — по оптовым ценам. К их числу относятся хлеб и некоторые бакалейные товары. Они действуют себе в убыток под давлением общественности, то есть фактически «дарят» клиентам свои услуги.

Продавец не имеет никаких установленных законом правил взаимоотношений со своими должниками. Суммы кредита, отчетность, сроки оплаты — все это определяется в ходе переговоров с покупателями, которые часто задерживают выплату долга более чем вдвое по сравнению с оговоренными сроками.

Торговцы не могут накладывать на своих покупателей слишком строгие ограничения: сельские жители могут расплатиться с долгами только тогда, когда получают государственные выплаты: пенсии, зарплаты, пособия по безработице. Все остальные источники дохода ненадежны, временны и непостоянны (например, случайные однодневные приработки).

Чтобы удержать своих клиентов, продавец вынужден отпускать им товары в кредит, даже если они не расплатились с долгами. Если он прекратит с ними отношения, они никогда не вернут долг. А продолжая отпускать товар в кредит, он держит своего клиента «на крючке», так как от него полностью зависит удовлетворение насущных потребностей клиента. Оба участника договора «увязают» в нем: покупатели вынуждены время от времени что-то покупать, их долги растут, а продавцы, отпуская товар в долг, ограничивают свои возможности, так как большая часть их оборотного капитала оказывается замороженной в виде кредитов.

Таким образом, торговцы вынуждены лавировать между двумя различными временными режимами: быстрым и четким временем производителей и оптовых торговцев и застывшим временем своих сельских покупателей. Они как бы живут в двух мирах: в рациональном мире цен, скидок, банковских счетов, инфляции, прибыли и в мире этических категорий своих покупателей, где царствуют нужда, бедность, доверие, сострадание, дружба, родственные узы.

По мысли исследователя, торговцы являются посредниками между двумя мирами — статичным «моральным» миром своих сельских покупателей и динамичным «рациональным» миром своих поставщиков, связанных с национальным и мировым рынком.

Этот пример на первый взгляд подтверждает мнение либеральных экономистов и социологов о том, что неформальные отношения в тесном кругу и социальный капитал, «склеивающий» членов данной социальной сети в единое целое, являются симптомами отсталости и неразвитости товарно-денежных отношений.

С другой стороны, неформальный кредит является совершенно новым феноменом, возникшим лишь в процессе перехода Румынии к рыночной экономике и явно удобным и полезным для адаптации населения к этому переходу. Для сравнения: во многих российских депрессивных сельских регионах, где подобный способ коллективной адаптации не был выработан, процветают проституция, разбой, а кражи из дачных домов стали чуть ли не основным промыслом местного населения.

Общественное благо не уменьшается оттого, что кто-то воспользовался им.

Другой пример еще более показателен. В статье Питера Коллока «Экономика онлайновой коопераций: подарки и общественное благо в киберпространстве» (Kollock, 2002) анализируется бескорыстное поведение посетителей Интернет-форумов, которые делятся друг с другом информацией и совершенно бесплатно консультируют друг друга по юридическим, медицинским, техническим вопросам. Такие же консультации в обычном режиме обходятся клиентам в $40–$100 за один квалифицированный совет.

Исследователь задает вопрос: чем может объясняться такое бескорыстие? Ведь Интернет-сообщество, в отличие от общества соседей, компании школьных друзей или клана родственников, является очень аморфным и нестабильным. Люди, участвующие в Интернет-форумах, часто живут в разных городах и даже странах, никогда не встречались друг с другом и знают друг друга только по виртуальным псевдонимам — «никам».

В этом анонимном сообществе нет никакой централизованной власти, которая могла бы наложить санкции за нарушение принятых норм. Тем не менее, большинство участников форумов добровольно соблюдают эти нормы.

П. Коллок описывает взаимоотношения в Интернете как экономику взаимных подарков, в которой информационная и иная помощь оказывается без надежды на ответную помощь со стороны собеседника. Даже в анонимных дискуссионных группах, куда люди заходят случайно и всего один раз, на удивление часто можно получить дельный бесплатный совет и исчерпывающую информацию.

Что же касается специализированных сайтов, например, для программистов и адвокатов, то там профессиональные советы коллегам — дело абсолютно обычное, в то время как ту же самую информацию многие из посетителей сайта не дают своим знакомым по телефону или при личной встрече.

Обычный подарок предполагает молчаливое обязательство ответного дара когда-нибудь в будущем. Подарки также несут на себе отпечаток личности дарителя: они уникальны, в отличие от тех же самых вещей, купленных в магазине. Наконец, обмен подарками обычно происходит между индивидами, находящимися в длительных отношениях взаимозависимости. Цель обмена подарками обычно состоит в том, чтобы укрепить эти отношения или расширить круг знакомств.

Но когда люди бесплатно делятся друг с другом важной информацией на Интернет-форумах, они обычно не знают друг друга и не могут рассчитывать на ответное вознаграждение от своего анонимного собеседника. Можно сказать, что обмен информацией происходит не между конкретными людьми, а между носителем информации и виртуальной группой в целом.

И хотя рассчитывать на ответную помощь со стороны конкретного человека «даритель информации» не может, он может надеяться на то, что когда у него возникнут затруднения, ему на помощь придет «коллективный разум» группы пользователей.

Такой обмен внутри группы, при котором выгода, полученная одним из ее членов, компенсируется не им самим, а другим членом той же группы, называют генерализированным обменом. Эта система требует от участников больше великодушия и готовности к риску, чем традиционный обмен подарками. Индивид не надеется на немедленную компенсацию со стороны группы. Кроме того, у получателя информации существует искушение не делиться ничем в ответ. Если большая часть группы поддастся этому искушению, известному как социальная дилемма, группа в целом проиграет.

Продукт, который производится в киберпространстве, может быть охарактеризован как общественное благо. Им может пользоваться любой человек, в том числе и не принимавший участия в его создании. Общественное благо является неделимым, то есть оно не уменьшается оттого, что кто-то воспользовался им.

Например, когда люди любуются праздничным фейерверком, то удовольствие, получаемое одним из зрителей, не уменьшает удовольствия, полученного другими зрителями. Еще одним свойством общественного блага является то, что невозможно или довольно трудно исключить кого-то из числа пользователей этого блага. Например, даже тот, кто не платит налоги, пользуется дорогами и находится под защитой армии. Все это является питательной базой для существования фри-райдеров, или «зайцев», которые пользуются общественным благом за чужой счет.

Обычно для производства общественного блага требуются скоординированные усилия большой группы людей, связанной жесткими иерархическими узами, — например, целого государства. Но в Интернете общественное благо производится отдельными индивидами и совершенно спонтанно. Связано это с несколькими особенностями Интернета.

Во-первых, свободный обмен информацией в Интернете снижает стоимость производства общественного блага. Стоимость самого обмена информацией (то есть электронного сообщения) стремится к нулю. Стоимость координации усилий также снизилась. Люди могут встречаться, планировать совместные действия, обмениваться информацией и обсуждать свои проблемы, не выходя из дома и даже не координируя время своих виртуальных «встреч».

Наконец, стоимость распространения информации в Интернете также очень невелика. Это, разумеется, плохо для тех, кто заботится о соблюдении авторских прав, но для тех, кто озабочен производством общественного блага, это очень удобно. Для того, кто хочет устроить фейерверк или построить маяк, существуют финансовые ограничения. И чтобы их преодолеть, нужна очень сильная мотивация. Но в Интернете даже у того, кто имеет очень небольшую альтруистическую мотивацию, есть все шансы принести пользу большому (практически неограниченному) числу людей.

Один из ответов состоит в том, что он рассчитывает на получение ответной пользы от группы пользователей в целом. Если каждый член Интернет-сообщества чем-то поделится, группа в целом получит выгоду. Но если группа нестабильна, искушение воспользоваться благом, ничего не отдав взамен, сильно возрастает. Может быть, поэтому в Интернете наряду с полезной информацией так много мусора?

Еще одним возможным мотивом является забота о собственной репутации. Компетентность, владение информацией и желание помочь незнакомому человеку повышает престиж человека в глазах окружающих, а заодно и его самооценку. Кроме того, человек может просто испытывать удовлетворение от того, что повлиял на чью-то жизнь и изменил ее к лучшему.

В многочисленных интервью Линусу Торвальдсу задавали один и тот же вопрос: «Как можно объяснить создание столь уникального по своей трудоемкости и значимости общественного блага?» Ответ Торвальдса и других участников проекта сводится к тому, что Интернет в огромной степени облегчает сотрудничество.

Вначале создания программы Торвальдс лишь консультировался по Интернету с коллегами, которые присылали ему свои замечания о работе программы и исправляли ошибки. Некоторые присылали целые «куски» собственных программ, чтобы решить возникающие проблемы. В конце концов некоторые стали полноправными участниками создания программы. Их захватила сама идея коллективного создания удобной и полезной программы.

Бескорыстный труд по созданию «общественного блага» и предоставление беспроцентного неформального кредита клиентам являются особыми формами подарков, создающих социальный капитал в тех сообществах, где они распространены. Эти примеры показывают, что в современном обществе экономические отношения не могут быть описаны лишь рыночными законами и что обмен подарками распространен гораздо шире, чем между членами одной семьи или близкими друзьями.

Три основных направления исследований — этнографическое, экономическое и социологическое — раскрывают три важные стороны феномена подарка.

Этнографические исследования демонстрируют неразрывность экономических, социальных и межличностных взаимоотношений в древних обществах, воплощением которых являются строгие правила и ритуалы обмена подарками.

Экономический анализ обмена подарками выявляет ошибочность противопоставления товарно-денежных отношений, основанных на эквивалентности и рациональном расчете, обмену подарками, якобы основанному на бескорыстной любви и дружеских чувствах. Рациональный расчет в полной мере присущ и обмену подарками, причем участники этого обмена стремятся не к максимизации своей материальной выгоды, а к увеличению своего «социального капитала» — дружеских связей, взаимных обязательств, престижа и репутации в обществе.

Принципиальное значение имеет ответ на вопрос: действительно ли «социальный капитал» в современных индустриализированных обществах сокращается по сравнению с традиционными обществами прошлого? Роберт Патнем доказывает эту точку зрения довольно убедительно. Однако примеры неформального кредита в современной Румынии и бескорыстного обмена информацией в Интернете говорят о том, что в современном обществе, возможно, имеют место и обратные процессы, приводящие к увеличению суммарного «социального капитала».

Для современной психологии, особенно для тех школ, которые базируются на социально-исторической теории Л. С. Выготского, а также на принципах символического интеракционизма и социального конструктивизма, подарок — весьма удобный и «благодарный» объект исследования.

В знаменитой формуле Выготского, где перечисляются знаково-символические средства овладения психикой — «машина, анекдот, лирика, мнемоника, воинская команда» (Выготский, 1982), подарок мог бы с полным правом занять свое законное место как социальный знак, опосредующий межличностные отношения и проявления человеческих чувств.

Даже странно, что подаркам до сих пор не посвящены горы психологических работ. Например, социальная психология могла бы заняться изучением их роли в межличностных отношениях, а педагогическая — воспитательной функцией подарков, которые дарят взрослые детям.

Кроме того, психология могла бы внести свой вклад в понимание проблем, связанных с разграничением в общественном сознании феноменов «подарка», «благодарности», «взаимной услуги», «блата» и «взятки». Именно архаические черты общественного сознания, сохранившиеся во многих регионах нашей страны, часто приводят к тому, что эти феномены оказываются для экономических агентов психологически неразличимыми.