Люди особого склада

XIX

На протяжении декабря и первой половины января мы готовились к большому партизанскому рейду. Это был очень сложный и тяжелый период борьбы наших отрядов с фашистскими захватчиками. В районах Минской и смежных областей Белоруссии действовали крупные части эсэсовцев. Гитлеровцы поставили своей целью во что бы то ни стало расправиться с белорусскими партизанами. Нашим отрядам приходилось ежедневно вести жестокие бои, маневрировать, часто менять места дислокации. Особенно трудное положение создалось в Старобинском, Краснослободском, Гресском, Копыльском, Слуцком, Руденском, Борисовском и Смолевичском районах. Отрядам Коржа, Меркуля, Бондаровца пришлось перебраться на Любанщину, Глущину и в район Старых Дорог. Базы этих отрядов, подготовленные к зиме, были оставлены под присмотром партизанских связных, которые остались на месте и жили в деревнях.

Партизанские отряды Минской и Полесской областей сдерживали бешеный натиск фашистских войск, упорно готовились к большому рейду.

Необходимо было значительно пополнить отряды людьми, оружием, организовать хороший санный транспорт. Стоять на одном месте в такой ответственный момент со сравнительно небольшими силами было для нас рискованно и опасно. А стремительное наступление должно было принести успех.

Гитлеровцы боялись нашей зимы. Надеясь закончить войну до наступления сильных морозов, гитлеровское командование не обеспечило теплым обмундированием даже свои фронтовые части, а тыловикам вовсе ничего теплого не выдавалось.

Немецкое командование считало, что тыловики себя обеспечат за счет награбленного у населения имущества. Кое-где фашистам удавалось ворваться в деревню, отнять у населения теплую одежду, обувь. Население прятало одежду, а партизаны принимали все меры к тому, чтобы не пускать эсэсовские отряды в деревни. Заходить в леса оккупанты не решались, боялись партизан. Им приходилось почти все время торчать на ветру и морозе. Обмораживания и простуда выводили из строя сотни гитлеровцев. Связные доносили нам, что слуцкая мебельная фабрика не успевала выполнять заказы на гробы для замерзших гитлеровцев.

Партизаны старались обеспечить свои отряды санями. Санный транспорт, маневренность отрядов и будет способствовать нашей победе. Зима была снежная и лютая. Чем дальше, тем трудней и трудней было оккупантам ездить на машинах, а партизаны на санях могли проникнуть в любое место и двигаться в любом направлении.

С советскими людьми нетрудно было решать любую сложную задачу. Чтобы посадить на сани отряды, участвующие в рейде, нам нужно добыть шестьсот саней. Кроме того, мы решили сформировать конный отряд, а для него также нужны лошади, седла уздечки. Население пришло на помощь: советские патриоты с радостью отдавали нам все, что нужно.

До прихода врага колхозники спрятали инвентарь, упряжь, фураж. Колхозы угнали лошадей, которых не успели эвакуировать, на дальние выпасы, а зимой вывели их в лес и организовали прокормочные пункты. Теперь и лошадей и упряжь передали партизанским отрядам. Чего бы партизаны ни потребовали, население немедленно шло навстречу. Кто коня давал, а кто и сам с конем шел в партизаны. Все эти вопросы обсуждались вместе с колхозным активом.

Народ жил одним желанием: как можно скорее уничтожить врага. Вот почему мы с первых дней нашей борьбы чувствовали под собой твердую почву, смело брались за сложные, широкие по масштабам и даже иной раз рискованные задачи.

В рейд должны были идти самые сильные отряды. Минский подпольный обком возглавил это большое наступление. Часть отрядов целесообразно было оставить на месте, чтобы не оголять район. С нашей помощью они могли действовать и развиваться. На Любанщине оставались Патрин, Столяров, в Октябрьском районе — Павловский, в Глусском — Храпко, Яковенко Владимир Кириллович, в Копаткевичском — Михайловский, в Копыльском — Жижик, в Гресском — Заяц, в Пуховичском — Филиппских, в Осиповичском — Ольховец и Шашура, в Руденском — Покровский. На отряды возлагалась задача помогать, когда мы будем проходить через их территорию. Они должны сковывать силы врага, не давать гитлеровцам покоя ни днем ни ночью.

Перед выходом в рейд погиб наш боевой товарищ, член подпольного обкома Евстрат Горбачев. Погиб этот человек так же мужественно, как и воевал, смертью героя, не выпуская из рук оружия. Возвращаясь из отряда Столярова, Горбачев возле хутора Подклетное наткнулся на конный отряд эсэсовцев. Гитлеровцы, как видно, догадались, что им встретился один из партизанских руководителей, и решили взять его живым.

Место открытое: до леса не добежишь и до хутора далеко. Горбачев принял бой в открытом поле. Окопавшись в глубоком снегу, он вынудил спешиться и залечь весь отряд.

Горбачев во время боя проявлял силу и выдержку необычайную. Сколько раз доводилось ему сталкиваться с фашистами, и всегда он выходил победителем. Фашисты один за другим падали вокруг Горбачева, а он оставался целым и невредимым.

«Партизан должен быть неприступной огневой точкой!» — всегда говорил он и сам служил лучшим тому примером. Отправляясь на задание, Горбачев всегда брал два пистолета с запасом обойм, автомат с запасом дисков, штук пять гранат, кинжал. Все это в нужную минуту пускал в ход.

И на этот раз Евстрат Денисович, как только залег, открыл шквальный огонь по фашистам, рассчитывая, что боеприпасов у него хватит надолго. Важно было ошеломить гитлеровцев, прижать их к земле, а самому отползти к лесу.

Но эсэсовцы упорно стремились зайти в тыл Горбачеву, отрезать ему дорогу в лес. Спустя некоторое время им это удалось.

Окружив Горбачева, эсэсовцы стали приближаться к нему, и тут Евстрат Денисович, должно быть, понял, что выйти из окружения невозможно. В самый критический момент он швырнул в наиболее плотную группу гитлеровцев несколько гранат, а потом поднялся во весь рост и бросился на прорыв. В этот момент его тяжело ранили. Зарывшись в снег, он снова стал мужественно и упорно отбиваться, но скоро силы начали покидать его, кончались боеприпасы. Евстрат Денисович решил притвориться убитым и подпустить к себе гитлеровцев как можно ближе. Почти целый час эсэсовцы не подходили к раненому Горбачеву, боялись. А когда они, наконец, приблизились на пять-шесть шагов, Евстрат Денисович швырнул в них две гранаты, а последней взорвал себя.

После мы узнали из допроса полицая, что взрывом последних гранат было убито и ранено одиннадцать гитлеровцев.

Заехав в деревню Азломль, эсэсовцы приказали колхозникам свезти трупы своих убитых в деревенскую школу, подготовить все для похорон, а тело Горбачева оставить на месте. Объявив, что похороны убитых состоятся завтра утром, они двинулись дальше. Фашисты боялись оставаться на ночь в деревне, расположенной у самого леса, и убрались поближе к гарнизону.

Вернувшись утром в деревню, эсэсовцы пришли в ярость: ни один из убитых немцев не был подобран с поля, а Горбачева похоронили. Эсэсовцы выгнали всех жителей на улицу, начались допросы, пытки. Колхозники отвечали:

— Как только вы ушли, через час деревню заняли партизаны… Они взяли да и похоронили партизана…

Вот они только что поехали отсюда, может, еще и на километр не отъехали.

А один пожилой колхозник, Щербаченя, так ответил фашистам:

— Мы ваших фашистских законов не знаем и знать не хотим. Ваши трупы могут валяться сколько угодно, могут лежать сотнями под одним крестом, а мы с нашими людьми поступаем по-нашему, по-русски. Умер человек честно, праведно, его надо и похоронить как следует!..

Светлое имя Горбачева памятно и дорого всему белорусскому народу. Никогда мы не забудем этого воистину прекрасного человека — бесстрашного коммуниста, партизана. Несколько партизанских отрядов названо было именем Горбачева. Во всех отрядах и группах, во всех населенных пунктах партизанской зоны были проведены митинги, посвященные светлой памяти героически погибшего партизана. На этих митингах партизаны поклялись жестоко отомстить гитлеровцам.

Первой операцией нашего рейда был разгром немецко-полицейского гарнизона на станции Постолы Житковичского района. Фашисты сильно укрепились в Постолах, в совхозе «Сосны» и еще в некоторых населенных пунктах. В Постолах находились и охранные войска, так как на деревообрабатывающем заводе оккупанты производили железнодорожные шпалы, дубовые брусья для дзотов и другие материалы.

Выехали мы точно в назначенное время. Каждый отряд вышел с определенного, заранее условленного места. Мы не могли сосредоточивать все отряды в одном пункте, это было бы опасно, да и не вызывалось необходимостью. Часть отрядов к моменту выступления расположилась в лесах, недалеко от деревни Углы, некоторые стояли у совхоза «Жалы», возле деревень Живунь, Старосек. Все взяли направление на деревню Убибачки.

Приехали мы сюда часов в двенадцать ночи. Заняли эту и соседние деревни, выставили заслоны. С такой силой можно было вступать в бой с любым противником. В то время у нас были станковые и ручные пулеметы, даже минометы. Кроме винтовок, многие партизаны имели автоматы, пистолеты. Гранаты и бутылки с горючим были почти у каждого. Мы пользовались бутылками с горючим давно, с того времени, когда Бумажков и Павловский употребили это орудие в бою с колонной гитлеровских танков.

В деревне Убибачки я со штабом зашел в одну просторную хату в середине деревни. Со мной были Мачульский, Бондарь, Бельский, Варвашеня, Лещеня. В рейд отправились почти все члены обкома, — ведь перед нами стояли большие и очень ответственные задачи: кроме боевых операций, у нас было немало других дел по созданию партийного подполья и организации партизанского движения в тех областях и районах Белоруссии, где подпольных обкомов и райкомов еще не было. Помощник начальника штаба вызвал к нам командиров и комиссаров отрядов. Пришли Меркуль, Корж, Долидович, Гуляев, Бондаровец, Ширин, Розов, Плышевский, Пакуш, Жулега.

Чистая половина хаты, которую гостеприимно отвела для нас старенькая, но еще подвижная хозяйка, наполнилась людьми. Приятно и радостно было смотреть на них. Все бодрые, подтянутые, волевые. Почти у каждого хорошая одежда: бекеша на меху, тулуп или теплая шинель. На плечах поскрипывали ремни, на поясе висели пистолеты и гранаты. Командирам доверена судьба многих людей, они несут большую ответственность, их слушают, берут с них пример. Поэтому и внешне они должны выглядеть культурно и внушительно. Мы специально занимались этим, готовясь к рейду. Партизаны у нас тоже были одеты тепло и добротно.

Хозяйка обвела нас взглядом и, ничего не сказав, торопливо сняла с крюка деревянное ведро, выбежала из хаты. Через минуту она вернулась с водой, вытерла фартуком озябшие руки и подошла ближе.

— Я все гляжу, гляжу, — ласково, склонив голову набок, заговорила она, — гляжу — и глазам своим не верю. И в хате и на улице полным-полнешенько людей… Говор наш, дух, чую, наш… И одежда на всех, и кони тоже, сани, амуниция — все наше… Неужто это вы пришли уже, соколики мои, вернулись к нам?

— Нет, бабуля, — отвечаю я хозяйке, — мы тут и были. Мы партизаны.

— Партизаны? — с искренней радостью переспросила старушка. — Партизаны… Вот какие вы!.. И много ж как, ой, много!.. На фашиста идете?

— На фашиста!

— Знаю, хлопчики, знаю… Так это вы его врасплох, правда? Спит, лихо ему, сны видит, а вы его по затылку, а если который не спит, так того по бельмам, чтоб они у него кровью заплыли!

— Так, бабуля, так!

— Может, вам сварить чего тепленького?

— Спасибо, пора ехать.

— Так, может, я хоть воды вам скоренько нагрею, — просила она, — да заварю липовым цветом, малинки сушеной всыплю. Напейтесь на дорогу, — бог даст, ни кашель, ни простуда не пристанет.

Хоть и жаль было обижать бабулю, но пришлось отказаться от ее угощения. Надо было спешить. Необходимо было разделить отряды на две колонны и пустить их параллельно по двум маршрутам. Одна колонна должна была пройти с юга от совхоза «Сосны», возле деревни Кузьмичи, а другая — значительно левее, в направлении деревни Городячицы с заходом на Ветчин. Штабная группа и конный отряд шли между колоннами. До рассвета мы должны подойти к намеченным пунктам близ постоловского гарнизона.

Я указал командирам их маршрут, еще раз объяснил обязанности каждого отряда.

Старушка все суетилась в углу возле посуды, все что-то готовила, и, когда мы вышли из горницы и стали прощаться, она настоятельно начала задерживать нас.

— Побудьте еще немножко, — просила она, — хоть одну минуточку, я тут огурчиков соленых достала, капусты квашеной… Вот и чарочка нашлась, как знала, берегла… Хоть по капле выпейте на дорогу.

Корж усмехнулся и погладил ладонью усы:

— Эх, и догадливая же ты, бабуля!.. Не годится отказываться, идя на мороз.

— Вот и я говорю! — подхватила хозяйка. — Хоть по капле, хоть по росинке… Не взыщите только, что рюмочка у меня одна: немцы — чтоб им пусто было! — молоко искали, так перебили всю посуду… Давайте я сама вам поднесу.

Корж снова добродушно засмеялся, и старушка поднесла ему первому. Василий Захарович взял рюмку, поклонился хозяйке и одним глотком выпил. Потом взял из миски круглый, как моченое яблоко, огурец. Старушка поднесла Меркулю, а потом всем остальным по очереди.

— На здоровье вам, детки, — взволнованно говорила она, провожая нас. — На доброе здоровье, на великое счастье, спасибо, что зашли. Простите, если что не так! Может, обратно когда будете ехать, так не минуйте моей хаты.

Мороз был сильный и колючий. Сдавалось, и ветра не было, а пробирало до костей. Кони намерзлись на привале и неудержимо рвались в дорогу. Мы дали им волю. Чем раньше будем на месте, тем лучше! Там, где дорога была укатана, полозья скрипели, но мало было таких дорог: не очень-то люди теперь разъезжали. Почти всюду лежал глубокий и мягкий снег — сани шли тихо, плавно.

С постоловским гарнизоном мы справились сравнительно быстро. Пулеметные гнезда на подступах к железнодорожной станции и часовых уничтожили без единого выстрела. Фашисты не ожидали нападения в такой ранний час, да и мороз градусов на тридцать прижал солдат, и они расползлись по теплым углам. Наши бойцы при помощи местных жителей накрыли их и уничтожили.

Сопротивление было оказано в двух местах: на железнодорожной станции и на заводе. Станцию взяли до рассвета, а завод продержался еще часа три. Там засела большая половина гарнизона. Из комендантского управления к заводу был прорыт подземный ход, и гитлеровцы перебрались туда. Здесь стояло много пулеметов.

Как только фашисты почувствовали, что гарнизон окружен и спасения им нет, они заставили машиниста держать двигатель под парами и давать тревожные гудки, чтобы вызвать на помощь соседние гарнизоны. Рев сирены разносился далеко по окрестности. Только этот способ поднять тревогу у гитлеровцев и оставался, так как телефонную и телеграфную связь мы повредили. Не помогла фашистам эта хитрость: наши снайперы сбили сирену, и завод замолчал.

Спустя некоторое время мы предложили гитлеровцам сдаться, в ответ они усилили огонь. Тогда я приказал выбить врага. В сумерках партизаны подползли к стенам завода и начали бросать гранаты в окна и амбразуры. Неподалеку находился склад с горючим. Бойцы подползли к нему и забросали бутылками с бензином. Раздался сильный взрыв, взметнулся столб огня. Стрельба с завода немного утихла, а потом возобновилась с еще большей силой — стреляли внутри завода. Мы не понимали, что происходит. Потом выяснилось. Оказывается, у гитлеровцев начался разлад: одни стояли за сдачу в плен, другие — возражали, и между ними началась перепалка.

К девяти часам утра бой был закончен. Наши партизаны потушили пожар и спасли завод. В бою уничтожено больше сотни гитлеровцев, часть оккупантов и полицаев сдалась в плен. Мы взяли много винтовок, боеприпасов и сотни тонн награбленного хлеба. Зерно роздали населению.

После небольшого отдыха левая колонна нашего соединения пошла на Ленинский район Пинской области, а правая на Скавшин, Сухую Милю, Милковичи Старобинского района.

Мы со штабной группой и конницей двигались к деревням Махнавичи и Долгое. В Долгом стоял большой немецко-полицейский гарнизон. Надо было изолировать его от соседних гарнизонов и уничтожить.

Ночью прибыли в деревню Махнавичи. Здесь уже были ударные отряды Гуляева и Розова. Основные силы левой колонны, которую возглавлял Мачульский, остановились в Милевичах Пинской области. Вскоре прибыл посыльный от Романа Наумовича. Он сообщил, что в деревне задержана группа военных. Один из них вызывает особенное подозрение. Он главный в этой группе, держится смело, независимо и утверждает, что он наш советский генерал.

Я приказал передать Мачульскому, чтобы он выяснил, что это за люди, а командира пусть направит в штаб соединения.

Спустя некоторое время таинственный генерал явился. Это был очень подвижной человек, невысокого роста, худощавый, с широкими усами. На нем была кожаная куртка на меху, шапка-ушанка, поношенные армейские сапоги. С ним пришел молодой человек в шинели.

Начался разговор. Выяснилось, что это действительно наш советский генерал, бывший командир кавалерийской дивизии. Его часть стояла под Белостоком. В первые дни войны она приняла на себя страшный удар врага. После долгих, суровых боев Михаил Петрович Константинов (так звали генерала) был тяжело ранен и с группой бойцов попал в окружение. С Константиновым остался его адъютант, который теперь сопровождал генерала.

Подлечившись, Константинов со своими людьми перебрался в Минскую область, сначала действовал в Воробьевских лесах самостоятельно, а потом вошел в группу Владимира Зайца, секретаря Гресского подпольного райкома партии. Генералу, должно быть, не понравилось находиться в подчинении у районного партийного работника. Он расширил свою группу за счет поправившихся после ранения бойцов и отошел от Зайца. Сначала двинулся на Копыльщину и в западные области Белоруссии, потом повернул на Старобин, Житковичи, Ленино. Здесь наши отряды и встретили его.

Узнав, что мы уже воюем по-настоящему, Константинов выразил желание идти с нами. Ему понравилось, что у нас во всем надлежащий порядок, Дисциплина, все делается по определенному плану, под единым руководством. Нам тоже было интересно иметь у себя такого опытного командира.

— Давайте будем воевать вместе, — предложил я Константинову.

На это он ответил просто и искренне:

— Я человек военный, генерал, мое место в армии, но, поскольку я очутился в тылу у врага, постараюсь быть полезным Родине и здесь. Свою воинскую присягу я не нарушу!

В штаб соединения доставили двух полицейских из долговского гарнизона, задержанных в деревне Махнавичи. На допросе они подробно рассказали, как размещен их гарнизон, где ночуют гитлеровцы, полицейские, в каком месте стоят пулеметы. Назвали пароль на сегодняшнюю ночь.

Я обещал полицаям, что им будет сохранена жизнь, если они проведут партизан в гарнизон.

Дмитрий Гуляев попросил, чтобы операцию в Долгом поручили ему. С начала рейда он командовал отдельным отрядом, а комиссаром у Долидовича остался Александр Боровик. Гуляев брался справиться с долговским гарнизоном своими силами. С ним шли партизаны из отряда Меркуля, которые хорошо знали деревню.

Посылать в Долгое несколько отрядов не было необходимости, так как гарнизон уже изолирован. В помощь Гуляеву мы дали Пакуша. Этот человек отличался неудержимым стремлением накапливать вооружение, боеприпасы и другое военное имущество. Узнав, что Гуляев идет на Долгое и что там можно раздобыть кое-что полезное для отряда, он попросил взять и его.

Перед выступлением Гуляев собрал своих партизан, построил и торжественно объявил, что обком и штаб соединения поручили им ответственную задачу.

Гуляев приказал поставить на сани два станковых пулемета и прикрыть сеном. На передние сани, рядом с собой, посадил полицая и дал ему винтовку без затвора. На других санях сидел Пакуш с другим полицаем. Договорились, что при встрече с часовыми полицейские назовут пароль и скажут, что везут в гарнизон продукты.

Отряды ехали немного поодаль. Трусившие полицейские всю дорогу советовали не торопиться. Они уверяли командиров, что перед рассветом все спят и гарнизон можно взять без единого выстрела.

Подъехав к деревне, Гуляев приказал отрядам быть наготове и ждать сигнала, а сам с Пакушем и группой бойцов, спрятанных в сене, поехал к казарме. Пленные полицейские рады были угодить партизанским начальникам: они провели Гуляева и Пакуша мимо часового и показали вход в казарму. Гуляев огляделся. Все шло, как полагалось. Он дал сигнал — белую ракету. В один миг были захвачены комендатура и казарма. Налет был такой внезапный и стремительный, что фашисты даже винтовки не успели разобрать. Они так и остались в пирамиде. Пакуш посмеивался, довольно потирая руки:

— Вот находка так находка! Всем теперь винтовок хватит, еще и в запасе останется.

Он тут же выстроил своих людей, дал по винтовке тем, у кого их не было. А остальные старательно завернул в мешковину и положил на сани.

Антон Петрович хотел забрать не только весь запас боеприпасов, но и деревянную пирамиду для винтовок. По его приказанию бойцы вытащили ее на улицу, но тут вмешался Гуляев.

— Ты не в мирное время живешь, — сказал он. — И не в летний лагерь собираешься. Если понадобится такая штука, сам сделаешь.

В Старобинском и Ленинском районах мы простояли несколько суток. Партизаны отогревались и отдыхали. Многие выехали в ближайшие деревни с докладами о положении на фронтах, задачах партизан и населения в борьбе с оккупантами.

Так мы делали всегда. Остановившись в населенном пункте, прежде всего старались собрать народ, рассказать о последних сообщениях с фронта, наладить массовое слушание радиопередач из Москвы. Это подбадривало и вдохновляло население.

Помню, пришли мы однажды в деревню Обидемля Старобинского района. Оккупантов там не было, а полицаи попрятались при нашем появлении. Колхозники встретили нас с радостью и сердечным волнением. Все, от старого до малого, высыпали на улицу. Колхозники узнавали многих партизан. Начались радостные, дружеские объятия, приветствия. Вопросам не было конца: «Что нового на фронтах? Как наша Москва? А можно ли послать письмо в Москву?»

Мы старались ответить каждому, но это было невозможно, и попросили колхозников собраться и послушать доклад.

Колхозники двинулись в клуб и заполнили все уголки, стояли в дверях, под окнами. С докладом выступил Иван Денисович Варвашеня. Он рассказал о положении на фронтах, о героической борьбе Красной Армии, о методах борьбы народных мстителей в тылу врага. Вопросов было столько, что одному Варвашене трудно было на все ответить. Пришлось и нам помогать Ивану Денисовичу.

Колхозники были несказанно довольны, что партизаны обо всем знают. Это еще выше подняло наш авторитет. Людей интересовал вопрос, как это партизаны обо всем узнают, откуда у них такие свежие волнующие известия? Пришлось сказать, что у нас есть радиоприемники. Ну, тут и пошло!.. Посыпались просьбы, пожелания… Некоторые настойчиво просили сейчас же установить радио и включить Москву.

Сакевич быстро установил радиоприемник. И когда в клубе зазвучал знакомый голос московского диктора, все затаили дыхание, у многих заблестели на глазах слезы.

В этот день мы поздно расстались с обидемлянскими колхозниками. Прослушав сводку, люди просили не выключать радиоприемник и остались слушать передачи. В продолжение всей оккупации они носили в своих сердцах тревогу за судьбу Москвы, Ленинграда. И вдруг им выпало счастье своими ушами услышать голос любимой столицы, так разве можно было ограничиться одной сводкой?

Когда мы закрыли собрание и собирались уходить, нас окружили мужчины, женщины и молодежь. Они спрашивали нас, можно ли присоединиться им к партизанам, и просили зачислить в отряд. Наиболее надежным колхозникам мы дали адреса наших связных.

Такие собрания во время рейда проводились во многих деревнях.

Секретарь Старобинского подпольного райкома Меркуль созвал заседание бюро райкома. На этом заседании обсуждали очередные задачи по развертыванию партизанского движения и политико-воспитательной работы среди населения. Кроме того, был составлен план работы райкома на первый квартал нового года. Бельский, Варвашеня, Бондарь, Лященя, Сакевич побывали в Ленинском и Ганцевичском районах. Они связались с местными коммунистами, комсомольцами и беспартийным активом, помогли им создать партийное подполье. Большую помощь оказал им Василий Захарович Корж, который хорошо знал там многих партийных и советских работников, поддерживал контакт с ними с первых дней войны.

Утром следующего дня наша левая колонна пошла на Ганцевичский район Пинской области, мы — на Красную Слободу, а правая колонна двинулась между Красной Слободой и Слуцком. Была сильная вьюга, дороги занесло. Люди стали мерзнуть, и я приказал сделать привал. Место для привала неподходящее, за три-четыре километра расположен большой гитлеровский гарнизон, но другого выхода не было. Простояли здесь больше шести часов. Лошади отдохнули, обогрелись, и вьюга стихла.

Во многих деревнях, через которые мы проезжали, были немецко-полицейские пункты, однако полицейские не решались выступать против нас. Они боялись нас как огня, разбегались и прятались Был такой случай. На привале в деревне Величковичи мы выбрали хату с двумя половинами, рассчитывая, что она будет удобна для штаба. В деревне встретили нас хорошо, только хозяин хаты, которую мы облюбовали для штаба, на наш стук не отозвался: Это нас насторожило. Снова стучим в дверь, в окно, никто не открывает и огня не зажигает. Потом слышим внутри кто-то стонет. Я послал Бондаря выяснить у соседей, есть ли в этой хате больные. Соседи сказали, что там все здоровы. Мы стали стучать сильнее. Наконец нам открыли. В первой половине хаты никого не было, а во второй на кровати лежала женщина и громко стонала. Два подростка сидели на печи. Мы подумали, что она больна и нам не следовало бы ее беспокоить. Мы спросили женщину:

— Где же хозяин?

Она снова застонала и ответила:

— Поехал в Старобин за доктором.

Прозябшие и усталые после большого переезда, мы вскоре задремали, а затем и уснули. Пока мы спали, из-под кровати «больной» выполз ее муж и, приподняв в другой половине избы доски в потолке, вылез на чердак. Ни мы, ни наши часовые, стоявшие во дворе, ничего не слышали. С чердака он пробрался на сеновал и там спрятался. Днем мы узнали, что хозяин избы — изменник Родины, что он расстрелял несколько местных активистов и выдал гестаповцам красноармейцев. Теперь он служил тайным агентом у фашистов и одновременно заготавливал сено для воинских частей. Мы решили его поймать. Убежать из деревни он не мог. У нас было правило: заняв деревню, мы окружали ее и никого не выпускали и не впускали. Проверка показала, что ни один человек из деревни Не выходил. Тогда мы начали искать предателя, но не нашли.

По нашему разрешению колхозники начали разбирать сено, в стогу нашли предателя, привели его к нам. Его жена созналась, что она притворялась больной, чтобы помочь спастись мужу. Но эта уловка не удалась. Не удавались врагу подобные уловки потому, что честные люди всегда помогали нам и внимательно следили за всякими вылазками и происками врага.

Повсюду разнеслись слухи, что большое соединение Красной Армии перешло линию фронта, оно продвигается по тылам врага и беспощадно уничтожает фашистов и их прислужников. Так говорили о нас. В народе к этим слухам многое прибавлялось, и получалось, что у нас есть своя легкая и тяжелая артиллерия и даже танки. В дни рейда над районами, но которым проходили наши отряды, часто пролетали советские самолеты, направляясь на запад. И вот пошли разговоры, что у партизан есть и свои самолеты.

Нам рассказывали, что, когда в деревню Долгое приехали гитлеровцы и стали узнавать численность армии, которая здесь проходила, колхозники наговорили им такого, что у захватчиков глаза на лоб вылезли.

— Неисчислимая сила их здесь, — утверждал старик, бывший колхозный сторож. — Когда шли, так, должно, верст на пять дорогу заняли. Передние уже здесь, а задние далеко-далеко, где-то за самыми Махнавичами. Я в тот день как раз из лесу шел. Как свернул с дороги, чтоб их пропустить, так, верно, часа два стоял в снегу. Хорошо, что тут недалеко хата лесника, так я пошел к нему и там сидел более часа, а они все ехали да ехали… И это еще не все. Там, где-то в сторону Пинска, говорят, еще больше прошло. Ходят слухи, что идут они на Барановичи и на Минск.

— А какое у них оружие? — спрашивал немец-переводчик.

— Всякое там есть, всякое, — кивая головой, продолжал старик. — И какие-то очень длинные ружья, и покороче со сковородами, и пулеметы, и пушки сзади везли.

На самом деле в Долгом, может, и сотни наших партизан не было. И оружие они имели самое обычное, как и все отряды. Позднее мы обзавелись пушками и противотанковыми ружьями, а в первые дни партизанского рейда у нас их не было.

Наш привал в Величковичах затянулся. Дорога была тяжелая, и лошади выбились из сил. Задержало и еще одно обстоятельство. По плану нам предстоял налет на гарнизон в Красной Слободе. Краснослободские партизаны ждали нас, но они не знали времени нашего прихода. Теперь до Красной Слободы оставался только один переход и можно было связаться с ними непосредственно. Мы направили к партизанам специальную группу, которая поможет им подготовиться для совместных действий.

Налет на Красную Слободу был необходим. Недавно в жестоких боях с оккупантами погиб руководитель краснослободских партизан, секретарь подпольного райкома партии Максим Иванович Жуковский. Выбыла из строя и часть бойцов. Нам надо было поддержать партизан этого района, помочь им выстоять, преодолеть трудности и окрепнуть.

Гитлеровцы узнали, что наши передовые отряды стоят в Капацевичах и Величковичах. Они обошли нас с юга и начали обстреливать деревню из пушек и минометов. Крайняя хата, стоявшая особняком от деревни, загорелась. Пожар мы погасили. Ответить на артиллерийский огонь у нас было нечем, из пулеметов далеко не достанешь. А все же как-то нужно было пугнуть фашистов. И тут я вспомнил о Константинове. Удобный случай для проверки человека! Вызвал его и приказал взять группу партизан, зайти гитлеровцам в тыл и выбить их из совхоза. Он попросил разрешения взять группу верховых, поспешно козырнул и выбежал из хаты.

Не прошло и трех часов, как гитлеровцы замолчали. Михаил Петрович блестяще выполнил свою задачу. Почти половина гитлеровцев была перебита. Фашисты не ожидали, что в тылу могут появиться конники. Убегая, фашисты побросали оружие, и Константинов вернулся с богатыми трофеями. Так мы обзавелись минометами и пушками.

И еще не раз генерал Константинов проявлял себя в смелых, находчивых налетах, не раз выполнял самые ответственные и сложные задания. Мы убедились, что это опытный, храбрый командир и добросовестный человек. Я назначил его заместителем начальника штаба соединения, а потом мы ввели его в состав подпольного обкома.

На следующий день ночью мы подошли к Красной Слободе. Здешние партизаны были уже наготове.

Краснослободский гарнизон разбежался при нашем приближении. Гитлеровцы и полицейские убегали в такой панике, что бросили почти все свое воинское вооружение и боеприпасы.

Наконец настало время заняться старобинским гарнизоном. Меркуль бил его не раз, но гарнизон пополнялся и укреплялся. Гитлеровцы не выпускали районный центр из своих рук. Этот гарнизон теперь был изолирован, и его можно полностью уничтожить. Мы остановились возле деревни Кривичи, чтобы уточнить план операции и расставить свои силы. Вдруг наша разведка доносит, что оккупанты ночью бежали из Старобина. Жаль, что поздновато узнали об этом, можно было бы перенять их по дороге!

Решили повернуть на Копыль. Надо было встретиться с секретарем подпольного райкома партии товарищем Жижиком и установить более тесную и непосредственную связь с копыльскими партизанами. Об их делах обком хорошо знал. В копыльских лесах не один раз бывал Иван Денисович Варвашеня, часто наведывалась и Александра Игнатьевна Степанова. Как член Минского подпольного обкома, она занималась делами не только Слуцкого, но и соседних районов. Жижик, при постоянной поддержке Варвашени и Степановой, создал в районе широкое партийное подполье. Из его партизанских отрядов выделялся отряд Ивана Николаевича Тереховича, по кличке Дунаева.

Среди населения и партизан Случчины о Дунаеве шла хорошая слава, и мне хотелось познакомиться с ним.

Жижик встретил нас в Старицком лесу. Мы увидали невысокого, худощавого человека лет под сорок, с добродушным лицом и светлыми волосами. На первый взгляд это был ничем не приметный человек. Между тем Жижик обладал твердой волей, был чрезвычайно смелым и выносливым, умел жить с людьми и пользовался большим авторитетом среди партизан и населения.

Под могучим развесистым дубом ютилась землянка штаба отряда. Маленькая снаружи, она оказалась просторной внутри и весь наш штаб без труда разместился. В маленькие круглые окна светлым конусом на пол падал свет. Хозяин землянки уселся как раз под этим конусом, сдвинул со лба ушанку, и в его белокурых волосах заблестели искорки. Он начал рассказывать о своих людях и говорил о них так сердечно, с таким уважением, что хотелось стать приятелем каждого, о ком он так увлекательно говорил.

— Вот к нам недавно пришел один человек, — говорил он. — Боец Красной Армии, с тремя ранами. Поправился в деревне, стал на ноги… И когда окреп парень, поехали наши к нему. Приехали и говорят: «Собирайся, пойдем с нами». А сами кто в полицейской, а кто в немецкой форме. Забрали парня, вывели за деревню и за горло: «Будешь служить нам, — это значит фашистам, — все твое, а не будешь, копай себе яму!» — «Не буду я вам служить!» — твердо ответил боец. Пошли дальше. Завели парня в лес, еще раз пригрозили: «Будешь или нет?» — «Выродки! — крикнул боец. — Не на такого напали! Делайте что хотите, не буду служить фашистам!» Тогда один из «полицейских» не выдержал, рассмеялся: «Молодчина, Рожков, так и нужно! Теперь пойдем к нам, в отряде таких любят».

Воин смелый и человек прекраснейший этот Рожков. Уже не раз показал себя в боях. А на тех хлопцев и теперь сердится, — не может простить им, что выбрали такой унизительный способ проверки.

Жижик с таким же увлечением стал рассказывать о своих командирах.

— Да, есть с кем воевать! — продолжал он. — Вышли в лес с группами Еременко, Изюмский, Межнавец, Шестопалов. С первого дня оккупации они руководили у нас подпольем в сельсоветах, а теперь командуют отрядами.

Я спросил его о Дунаеве.

— Дунаев в лесу, сейчас должен явиться, — ответил он.

Однако Дунаев пришел к нам около полуночи.

— С отрядом? — спросил Жижик.

— С отрядом.

Мы кончали разработку плана разгрома копыльских гарнизонов. Сначала будем уничтожать объединенными силами, а с более слабыми копыльцы и сами справятся. Дунаев запротестовал и начал спорить горячо и азартно. Он настаивал на том, чтобы пройти рейдом по всему Копыльскому району и стереть с лица земли все фашистские гарнизоны и полицейские пункты. Откровенно говоря, мне понравилась настойчивость Дунаева. Молодой парень, с мягкими юношескими чертами лица. Ему, казалось бы, сидеть молча да слушать, что говорят старшие, а он готов всю ночь спорить, добиваться своего.

В Копыльском районе долго не задерживались… Мы помогли Жижику разгромить немецкие гарнизоны в Копыле и на станции Тимковичи, а остальные, услышав о нашем наступлении и победе, разбежались.

Через несколько дней двинулись в Барановичскую область. С нами пошел и Дунаев.

Перед партизанами была поставлена задача: быть не только воинами, но и неутомимыми пропагандистами и агитаторами. Я не помню случая, чтобы, останавливаясь в деревне, особенно в западных областях Белоруссии, мы не провели бы собрания крестьян. После разгрома немецко-полицейского гарнизона созывали население и показывали, сколько эти выродки награбили, чем занимались защитники «нового порядка».

В рейде мы возили с собой портативную походную типографию. Было у нас также несколько пишущих машинок. На привалах выпускали листовки, обращения обкома к населению, сводки Совинформбюро. В сотнях экземпляров расходились они по деревням и городам и звали людей на борьбу. Вот одна из листовок, выпущенных в то время подпольным обкомом:

В правом углу листовки стояло: «Прочитай и передай другому».

В Барановичской области мы уничтожили около десятка немецко-полицейских гарнизонов. Прошли через Несвиж, Городею, возле самых Столбцов. Оттуда через Дзержинский и Узденский районы направились на Гресск. Вместе с отрядами Владимира Зайца захватили бывший военный городок Конюхи со всем вооружением и имуществом. В плен взяли несколько десятков гитлеровцев и полицейских. Из Конюхов мы могли контролировать почти весь район. Авторитет Гресского партизанского отряда настолько поднялся, что население, в особенности молодежь, вступала в партизанские отряды группами. Спустя некоторое время в Гресском районе были организованы две партизанские бригады.

Недалеко от Слуцка мы остановились — необходимо было решить одну сложную задачу. Некоторые наши командиры, особенно Дунаев, настаивали на выступлении против большого слуцкого гарнизона.

— Что мы ходим по мелким гарнизонам? — говорили они. — Сила у нас есть, надо брать большие города! Зажмем гарнизон с четырех сторон — и точка!

В то время я не мог поддержать такое предложение, это было нам еще не по силам. В Слуцке находилось много фашистских регулярных войск и техники. Зачем лезть на рожон, если в этом нет крайней необходимости? Только растрачивать силы, губить своих людей? Не в этом наша тактика. На врага надо нападать внезапно, неожиданно наносить ему сокрушительные удары и отходить в неизвестном для него направлении.

В Слуцк целесообразно послать две-три группы партизан с заданием: с помощью подпольщиков освободить из лагеря наших военнопленных, захватить банк, сжечь мосты через Случь, привести в негодность железнодорожную линию. Этим мы нанесем больший ущерб врагу, чем атакой в лоб.

Штаб соединения согласился со мной. В Слуцк решили послать отряд смелых и хорошо знающих город бойцов во главе с опытным, отважным командиром.

Во время рейда мы начали сбор средств на вооружение Красной Армии. Население с величайшим энтузиазмом отдавало нам свои сбережения. Приносили кто что мог: деньги, облигации, ценные вещи. Мы собрали уже сотни тысяч рублей и много ценностей. Из донесений наших связных и слуцких подпольщиков — Александра Фомина и Петра Маглыша — мы знали, что в слуцком банке гитлеровцы хранят много народных средств и золотых вещей, награбленных у населения.

Почему бы не захватить банк и не забрать средства в фонд обороны? Эта идея понравилась всем.

Я вызвал Дунаева и сказал:

— Вот тебе задание. Подбери людей, возьми побольше тех, кто из Слуцка, и составь план операции.

Дунаев разработал план, и обком утвердил его с небольшими поправками.

Ночью, в страшную метель, Дунаев с партизанами пробрался в город, окружил лагерь военнопленных, снял часовых и выпустил наших бойцов. Потом они подошли к зданию районного банка. Здесь их ожидали слуцкие подпольщики во главе с Петром Маглышем. Без шума сняли часовых. Открыть сейфы помогли работники банка, с которыми у нас была установлена связь.

Из города партизаны вышли без потерь. Только один боец был легко ранен.

Золота и серебра, захваченных в наших банках, здесь оказалось немало. Были также золотые и серебряные вещи бытового употребления, награбленные у населения.

Когда мы посылали собранные населением и партизанами средства в фонд обороны, к ним присоединили и эти ценности. Я писал тогда в Центральный Комитет партии:

И вскоре нами была принята следующая телеграмма из Москвы, от И. В. Сталина:

Эта телеграмма была огромным счастьем для каждого минчанина, рабочего, служащего, колхозника, для каждого партизана и партизанки.

Областным комитетом партии были выпущены большим тиражом листовки с текстом телеграммы. Они разошлись по Минской, Полесской, Пинской, Барановичской, Молодечненской, Могилевской областям. Сбор средств на вооружение Красной Армии развернулся затем по всей Белоруссии, десятки миллионов рублей внесли трудящиеся республики на оборону своей Родины.

В районе Слуцка мы пробыли неделю. Разбили несколько вражеских гарнизонов, разрушили почти все мосты через Случь, сожгли нефтебазу. На наш след напали крупные подразделения эсэсовцев. Вступать с ними в бой не было смысла, тем более что местность вокруг Слуцка не благоприятствовала нам. У эсэсовцев имелось тяжелое вооружение — артиллерия, минометы и танки. Пришлось отойти к Старым Дорогам и дальше к Осиповичам.

В Осиповичах большой железнодорожный узел. Если не удастся разбить фашистский гарнизон и парализовать железнодорожный узел, то уничтожим соседние станции. Парализовать немецкие коммуникации в этих местах так или иначе было необходимо. Это артерии немецкого центрального фронта.

В Осиповичском районе у нас были силы, и немалые. Здесь действовали сильные партизанские отряды под командованием очень способного человека — замечательного организатора и военного специалиста капитана Шашуры и Полонейчика, также способного партизанского командира. Отряды входили в наше соединение, но базировались на территории Могилевской области, недалеко от железнодорожного узла. Мы оказывали помощь этим отрядам. На них возлагались ответственные задачи.

Разведка донесла, что оккупанты готовили в Осиповичах ловушку и подтянули туда крупные силы. Мы изменили свой план. Решили идти скрытыми дорогами мимо Бобруйска в направлении станции Телуша, а затем повернуть на Паричи, Шатилки. Пришлось пока что ограничиться отдельными диверсиями и небольшими операциями. Всему свое время.

Шли лесами и населенными пунктами. Неподалеку от станции Телуша стали свидетелями небывалого коварства врага. К мостику на шоссейной дороге Бобруйск — Жлобин гитлеровцы согнали толпу женщин. Они стоят возле мостика, а солдат и переводчик — шагах в ста от них. Оба с дубинками. Женщины испуганно оглядываются и плачут. Мы подумали, что их угоняют на каторгу.

— Марш! — кричит переводчик и взмахивает дубинкой.

Женщины стоят.

Тогда гитлеровец медленно опускает руку на кобуру, вынимает пистолет, не спеша целится и стреляет. Пули свищут над головами, женщины с криком падают на шоссе.

— Встать! — кричит переводчик. — Марш!

Женщины осторожно делают несколько шагов по направлению к мостику, останавливаются, щупают снег ногами и идут дальше.

— Назад! — кричит переводчик, как только женщины минуют мост. — Назад!

Женщины поворачиваются и снова идут. Как только они проходят мост и ступают на шоссе, гитлеровец поворачивает их и снова гонит на мост.

Мы не могли понять, что происходит. Потом узнали.

Местные партизаны недавно подорвали минами немецкие грузовики, так это эсэсовский способ разминирования. Если мост заминирован, женщины подорвутся, а нет — их счастье!

Гитлеровцы крепко поплатились за свое преступление. Мы их всех перебили.

Ночью внезапным налетом заняли станцию Телуша, уничтожили охрану и так поработали на линии, что несколько сот метров полотна как не бывало!

В этом нам помогли железнодорожные рабочие и служащие. Они пришли с ключами, ломами, лопатами. Не прошло и часа, как стали прибывать люди из ближайших деревень. И все принялись за работу.

Какая могучая энергия появилась у людей, какая неудержимая сила! Они с такой лютой яростью рвали рельсы, словно это были живые жилы фашистского чудовища.

Что осталось бы от всего станционного оборудования, от стрелок и водокачки, если бы у людей была возможность поработать до рассвета?

Возможно, эти же люди сами прокладывали здесь дорогу для блага своей Родины. Теперь для блага Родины они разрушают ее. Разрушают без сожаления, без раздумья. Они знают, что построят новую дорогу после победы. И уж такую дорогу, которая не будет знать войны, которая будет служить только делу мира, мирному труду.

Недалеко от станции в бывшей машинно-тракторной мастерской оккупанты ремонтировали танки. Мастерская охранялась гестаповцами. Партизаны окружили мастерскую и уничтожили гитлеровцев, сожгли все танки и поломали оборудование.

Свой рейд мы закончили в апреле сорок второго года. Прошли еще через Паричи, Шатилки, Азаричский район, побывали в Копаткевичах, Петрикове и ранней весной вернулись на свои базы — в Любанский, Стародорожский, Слуцкий, Старобинский и Глусский районы.

Первый рейд по Белоруссии принес огромную пользу. Он укрепил связь с массами, поднял авторитет партизанского движения и почти удвоил количество бойцов. Мы побывали в районах, с которыми прежде поддерживали связь только через связных, и установили непосредственный контакт с подпольными райкомами, парторганизациями и группами.

Во многих районах Минской и смежных областей мы фактически стали хозяевами. Во время рейда почти все деревни этих районов очистили от гитлеровцев и полицейской нечисти. Наши отряды стали более сильными и боеспособными. Увеличилось количество тяжелого вооружения: пушек, минометов. В походах и боях закалялся и приобретал опыт наш боевой коллектив. Многие командиры и комиссары отрядов проявили себя талантливыми организаторами. Даже Николаи Петрович Розов, который до рейда еще не избавился от неправильных представлений о партизанском движении, многое понял в этом походе и действовал как настоящий патриот, смелый и боевой командир.

Партизанское движение на Минщине приобрело массовый, всенародный характер. Силы наши росли, появлялись новые отряды. Еще до нашего возвращения на базы в Глусском районе, кроме отряда Храпко, начал действовать отряд Виктора Ливенцева. В Старых Дорогах активно боролся с врагом отряд Петрушени. В Октябрьском районе успешно развернул свою деятельность Макар Бумажков, брат Тихона Бумажкова. Октябрьский район стал партизанским. В районе Пухович действовали отряды Филиппских, Тихомирова, в Бегомльском районе — Манковича, Мормулева.

Партизанский отряд Покровского за короткое время вырос почти в два раза. На вооружении отряда, кроме винтовок, было пять станковых и семьдесят ручных пулеметов, много автоматов, два батальонных миномета. Партизанские диверсионные группы подрывали эшелоны с танками и живой силой противника, уничтожали гитлеровские обозы.

С каждым днем все страшнее становилось гитлеровским гарнизонам в Руденске и Пуховичах, Червене и Узде. Большая часть территории этих районов находилась под контролем партизан. Грабительские экспедиции оккупантов в отдаленные сельсоветы заканчивались полным разгромом.

Гитлеровское командование, встревоженное массовым партизанским движением, направило против отряда «Беларусь» крупное подразделение регулярных войск. Отряд базировался в лесу, недалеко от деревни Клинок Червенского района. Заняв окружающие деревни — Турец, Клинок, Иваничи, Волму, Рудню, Хочин, Турин и Лужицу, эсэсовцы замкнули партизан в кольцо. Несмотря на большой перевес сил, гитлеровцы все же не решились войти в лес и начали артиллерийскую подготовку. Вражеская батарея стояла на пригорке возле, кладбища деревни Клинок. Снаряды со злобным шипением пролетали над головами партизан, занявших оборону на краю леса. Они разрывались в лесной чаще, там, где, по расчетам гитлеровцев, находились основные силы отряда. После полудня эсэсовцы двинулись в атаку.

— Подпускайте как можно ближе! — приказал Николай Прокофьевич.

Черная вражья лава, беспорядочно паля из винтовок и автоматов, грозно подкатывалась к замаскированным партизанским окопам и завалам. Некоторые бойцы нетерпеливо и тревожно поглядывали на командира.

— Начинать огонь только по сигналу! — уже и сам начиная волноваться, еще раз предупреждает Николай Прокофьевич.

Пятьсот метров… триста… двести… Фашисты поднялись во весь рост. Длинные, мышиного цвета шинели зловеще приближаются к первой линии обороны партизан. Сто метров…

— Огонь! — кричит Покровский.

Прицельный огонь с близкой дистанции ошеломил эсэсовцев. С диким ревом они ринулись назад, устилая опушку леса трупами.

Партизаны ожидали, что гитлеровцы снова начнут артиллерийскую стрельбу. Но вражеская батарея молчала и фашистское командование, видимо, вырабатывало какой-то новый план.

Утром в воздухе появились бомбардировщики. Услышав характерный вой «юнкерсов», Николай Прокофьевич приказал поджечь заранее приготовленные кучи хвороста. Чернокрылые стервятники мчались прямо на лесной дым. Пронзительно засвистели бомбы, и над столетними соснами и елками взлетали огненные столбы. С утра до вечера гитлеровцы обрушивали на костры тяжелые фугасные бомбы. На заходе солнца, когда прекратился вой самолетов, партизаны пошли взглянуть на место, где они утром зажгли костры. Леса там уже не было. Сотни вековых деревьев лежали вывернутые с корнями, земля чернела от огромных воронок…

Рано утром гитлеровцы снова пошли в атаку. Они, очевидно, считали, что после такой сильной бомбардировки в лесу мало кто уцелел. Партизаны снова подпустили на близкое расстояние эсэсовцев и начали расстреливать их, как и в первый день.

Три раза в этот день бросались фашисты на партизанскую линию обороны и три раза откатывались, оставляя на поле боя сотни убитых и раненых. Разведка сообщила Николаю Прокофьевичу, что со стороны Пухович и Минска подходят свежие вражеские подкрепления. Чтобы сохранить отряд, надо было выходить из окружения.

Ночью отряд, нащупав слабое место в обороне гитлеровцев, двинулся на прорыв. Железная лавина народных мстителей неожиданным и стремительным ударом смяла эсэсовские цепи и вырвалась из блокады.

Триста восемь вражеских солдат и офицеров убиты в бою у Клинка. Чтобы скрыть от местного населения и партизан тяжелые потери, оккупанты похоронили трупы в разных местах. Но уже на другой день командование отряда «Беларусь» точно знало о количестве убитых эсэсовцев.

Соединение партизанских отрядов Минской области представляло грозную силу, с которой оккупанты вынуждены были считаться. В апреле сорок второго года они отозвали с фронта довольно крупные регулярные части и бросили против нас дивизию эсэсовцев с танками и артиллерией.

Разведка доносила, что противник готовится нанести главный удар по юго-восточным районам области. Там находились основные силы минских партизан. Командиры отрядов получили приказ выслать сильные ударные группы навстречу гитлеровцам. Партизаны должны были деморализовать фашистские войска, отрезать части противника друг от друга. Все подходы к нашим основным позициям заминированы. Когда ударные группы начали действовать в тылу противника, захватывать обозы и боеприпасы, гитлеровцы частенько поворачивали назад, не выполнив своих планов.

Партизанские отряды заняли оборону. Утром 14 апреля над стародорожскими и любанскими лесами появились два вражеских разведывательных самолета. Порыскали полчаса и исчезли. Всем было понятно: скоро начнется штурм. Не прошло и часа, как больше десятка бомбардировщиков налетело на наши базовые деревни и лес, где размещались партизаны.

В Любанском лесу с правого фланга окопались отряды Долидовича и Гуляева, в центре — Розов. Отряды Патрина, Столярова, Меркуля, Пакуша и Плышевского находились в резерве. Наши оборонительные позиции выбраны умело, хорошо замаскированы, и почти все бомбы рвались вдали от них. Вслед за бомбежкой противник открыл огонь из пушек и минометов. Он бил по Загалью, островам среди болота и по ближнему лесу. С юга, с запада и с севера показались танки, а с ними три батальона отборной пехоты.

Отрядам приказано не стрелять и ничем не выявлять себя. В бой вступили только ударные группы. Они заходили противнику с фланга или с тыла, наносили внезапный удар и стремительно отходили на новые позиции. Это вносило панику во вражеские ряды, отрывало пехоту от танков. А без танка гитлеровец не вояка.

Мы ждали с минуты на минуту — танки должны взорваться на наших минах, так как обойти их нельзя: кругом болота. Кроме того, в засадах сидели партизаны, вооруженные связками гранат и бутылками с горючей жидкостью.

В штабе появился посыльный от Долидовича. Командир просил позволить ему выслать дополнительную группу истребителей танков, и в это время на левом фланге врага раздалось сразу несколько взрывов. Такие же взрывы эхом повторились на правом фланге и в центре. Розов готов был кричать от радости: это его минеры устроили заграждение фашистским танкам.

Эсэсовское командование, видя, что с бронированной техникой здесь не пройти, остановило танковую атаку и усилило огонь артиллерии. Пехота наступала теперь без танков. Гитлеровцы ринулись в атаку почти во весь рост. Артиллерия перенесла свой огонь в глубь леса. Вот уж совсем близко вражеские подразделения, вот они уже видны партизанам из укрытий.

— Не стрелять! — передается команда по линии обороны.

Вот гитлеровцы уже в трехстах метрах от партизанских укрытий.

— Не стрелять! — передается команда.

И когда оккупанты подошли метров на сто пятьдесят — двести, партизаны открыли ураганный огонь. Долидович так ударил по левому флангу, что добрая треть эсэсовского батальона была уничтожена. Уцелевшие гитлеровцы повернули назад, начали отползать, но тут их встретила ударная группа, которая зашла им в тыл.

Розов, ударив противнику прямо в лоб, не выдержал и поднял отряд в контратаку. Его поддержали другие отряды. Много оккупантов было загнано в болото и там уничтожено, остальные откатились.

Эсэсовцы снова пустили в ход авиацию, начался бешеный артиллерийский обстрел. Собрав новые силы, противник опять пошел в атаку — и снова был отбит. Снова пошел — опять был отбит. И так до вечера: девять раз эсэсовцы атаковывали наше соединение, и все девять атак захлебнулись. Под вечер мы ввели в бой свои резервы, пустили в ход артиллерию и перешли в контрнаступление по всей линии.

Семь дней шел тяжелый, кровопролитный бой. И мы победили!

Вражескую дивизию сначала оттеснили в Октябрьский район, потом заперли между деревнями Барбарова — Катки — Хоромцы — Яминск — Пруссы и там ее разбили.

Партизанское движение разрасталось невиданно быстрыми темпами. Это требовало от подпольного обкома еще большей оперативности в руководстве. Для организации широких народных масс и активизации борьбы с захватчиками мы использовали все средства. Очень много внимания уделяли подпольной печати: выпуску газет, листовок и работе радио. Масштабы этой работы значительно расширились, методы усовершенствовались. Во многих районах начали выходить регулярно подпольные печатные газеты.

Мы брали под свой контроль и влияние все новые и новые районы, все новые и новые отряды вливались в наше соединение. В помощь местным партийным организациям отправили в Минск, Бобруйск, Борисов, Слуцк, Бегомль, Логойск и Заславль специальные обкомовские группы во главе с членами обкома. Одну из таких групп, направленную в Минск, возглавили Машков и Лященя.