Люди особого склада

XX

Вернувшись из рейда, мы решили узнать, как живут и работают партийные и комсомольские подпольные организации и партизанские отряды, остававшиеся на местах.

Надо встретиться с руководителями и командирами, поговорить и вместе обсудить планы на будущее.

Вскоре мы увиделись с Луферовым, Патриным, Храпко, Столяровым, Павловским, Жигарем, Бумажковым. В отрядах Патрина и Столярова все в порядке, только рост отрядов оказался весьма незначительным. Это настораживало и беспокоило: видно, с политической работой среди населения здесь обстояло не все благополучно. Отряд Храпко пополнился за счет населения Глусского района. Однако вовлечение новых людей проводилось с оглядкой: люди просятся в партизанский отряд, а у них требуют оружие — винтовки или автоматы, хоть это оружие добывалось в упорной борьбе с врагом, а не росло на грядках. Несмотря на указания ЦК КП(б)Б, отдельные командиры и политработники неправильно понимали значение всенародного партизанского движения. Областной комитет партии вынужден был еще раз детально и всесторонне рассмотреть вопросы, связанные с развертыванием всенародной партизанской борьбы.

На второй день после нашего возвращения в штаб пришел Адам Майстренко. Я выслушал его доклад о работе комсомольского подполья и с тревогой ждал, что он скажет о Фене Кононовой, подтвердит ли сведения, полученные штабом во время рейда. Майстренко рассказал об активной работе комсомольской организаций отряда Храпко. Он назвал отличившихся комсомольцев, в частности Николая Татура, который проявил себя во многих боях и оказался хорошим комсомольским организатором. Подробно рассказал о деятельности комсомольцев-подпольщиков в Баяничах, Редковичах, Живуни, Загалье, Озерном, а о Нижине ни слова. Между тем в своих прежних докладах он всегда начинал с ведущей нижинской комсомольской организации. Я не выдержал и спросил:

— А как же твои нижинцы? Как Феня?

Майстренко опустил глаза, лицо потемнело.

— Не сберегли мы Феню, — проговорил он, наконец, глухим голосом.

Видно, ему не легко было говорить о Фене. Майстренко понимал, что именно с нее и надо было ему начинать свой доклад, но не решался произнести горькие слова, не поворачивался язык, пересыхало в горле. Это была величайшая утрата для комсомольцев минского подполья. Враг нанес нам большой удар.

— Нижинская комсомольская организация, — продолжал Майстренко, — и до сих пор в глубоком трауре, хоть работы своей не ослабляет. Подпольщиков там стало больше, но Фени нет, не уберегли. Да, не уберегли… Мне и говорить тяжело…

Спустя несколько минут он рассказал все подробно.

Больше месяца тому назад Феню послали на задание. Возвращаясь в лагерь, она наткнулась на крупную засаду эсэсовцев, и девушку схватили. По приметам узнали, что это Кононова, и повели в Нижин. Сосновский комендант и кузьмичская полиция рассчитывали взять реванш за свои неудачи в Нижине и «ответить делом» на ежедневные упреки своего начальника. Плюгавый бургомистр Дубик предвкушал будущую славу. Он уже видел себя с немецким крестом на груди и старательно обдумывал, какой бы неслыханный допрос учинить нижинской учительнице. В Кузьмичах и в окружающих деревнях тогда уже не было гестаповцев, и Дубик чувствовал себя полноправным хозяином. Этот выродок решил провести допрос Кононовой в ее родной деревне, на глазах односельчан. Ему очень хотелось отличиться перед оккупантами. Дубик рассчитывал, что через Кононову ему удастся раскрыть всю нижинскую подпольную организацию и тогда можно будет написать рапорт в Бобруйск — самому окружному фюреру. Пусть и там знают, кто такой Дубик, кузьмичский бургомистр!

До Нижина Кононову вели трое эсэсовцев и девять вооруженных полицейских. Они связали девушке руки и все-таки боялись, что Кононова может как-нибудь перехитрить их и убежать. За последние месяцы слухи о смелой и решительной комсомолке распространились по всей Минщине и Полесью.

— Ну, теперь все! — оскалив зубы, говорил Дубик. — Насмеялась ты над нашими панами, многим досадила… Теперь все скажешь! Нажмем, так родного отца выдашь.

— Пес ты бешеный, изменник Родины! — крикнула в ответ Феня. — И откуда ты взялся, подлюга такой, паршивец? Как тебя земля носит, выродка?

Дубик перенимал все приемы гестаповцев. Те обычно сгоняли нижинцев на площадь, и он сделал так же. Когда людей пригнали, он объявил:

— Сейчас здесь будут названы фамилии всех, кто связан с партизанами. Сами не хотите говорить — скажут другие.

Из толпы послышались гневные возгласы:

— Предатель, гадина, прочь от нас!

Приказав вывести на площадь Феню, Дубик развязал ей руки, снял с головы платок.

— Показывай, кто здесь бандит! — крикнул он. — Всех укажешь — живой останешься!

— Вот он, — спокойно сказала Феня и показала на Дубика.

— Ну, ты не упирайся! — закричал Дубик и изо всей силы дернул девушку за косу.

— Отойди, подлюга! — посоветовал Дубику кто-то из толпы.

— Она не пожалеет вас, как некоторые ее жалеют, — обозлился бургомистр. — Здесь у вас не один десяток таких, — он указал пальцем на девушку, — и вся деревня на подозрении у представителей немецкой власти на местах. — Дубик ткнул пальцем себя в грудь. — Не доверяйте этой партизанке, помогите нам. Немецкая власть на местах, — он снова показал на себя, — учтет ваши заслуги.

Над головой бургомистра просвистел камень и врезался в переносицу полицая, стоявшего с винтовкой возле Фени. Он схватился руками за лицо. Дубик растерялся. Феня быстро нагнулась и тем же камнем стукнула бургомистра по лицу. «Власть на местах» повалилась. Полицаи сбили Феню с ног. Полетели еще камни, полицаи начали стрелять, люди разбежались.

Дубик с разбитой физиономией поспешил под защиту кузьминского гарнизона. Вслед за ним отряд полицаев повел Феню, которой снова связали руки. Она держалась гордо, как и подобает мужественным советским людям.

Через два дня Дубик снова появился в Нижине. Лицо у бургомистра опухшее и перевязанное бинтами. С ним — конный отряд полицаев, человек двадцать. Приехали показать свою силу и отомстить за недавний позор. Ничего не добившись от Фени в Кузьмичах, Дубик снова привез ее в Нижин. Девушка сидела на подводе измученная, еле живая.

— Теперь-то ты заговоришь! — шипел разъяренный полицай.

Он приказал согнать к Орессе нижинских девушек и пригрозил Фене:

— Не назовешь подпольщиков, каждую десятую расстреляю. Так и знай!

Кононова поняла, что приближается самый трудный и ответственный момент в ее жизни. Надо сейчас же что-то придумать: девушки, подруги дорогие, должны жить! Они будут жить и продолжать борьбу с немецкими фашистами, увидят победу и ясное солнце мира над землей!

Феня взглянула на подруг: они стояли плотной кучкой, жались друг к другу, с доверием и горячим сочувствием смотрели на Феню.

«Родные вы мои, — светилось в глазах Фени, — вижу, что верите мне и теперь, верите, жалеете и надеетесь… Надейтесь, девушки, не подведу! За Родину, за нашу партию не пожалею жизни!»

Феня сделала вид, будто не слышала, что сказал фашистский прислужник. Дубик подошел к саням, ударил ее по голове и повторил свои угрозы. Феня подняла на него опухшее от перенесенных мучений лицо и снова бессильно опустила голову. Это был единственный метод борьбы, который она могла применить. Она решила не реагировать на пытки, не стонать и не вымолвить ни слова. Пусть фашистские выродки думают, что она не может говорить от страшной слабости, оттого, что полицаи «перестарались» во время допроса.

— Признавайся! — кричал Дубик и все бил девушку кулаком по голове. — Признавайся!

Феня молчала.

— Видите, дуры, — повернулся полицай к девушкам, — ей не дорога ваша жизнь, она даже и слушать не хочет. Одну какую-нибудь покрывает, а вас всех на смерть ведет.

— Губители! — крикнула одна из девушек. — Людоеды, вы ее замучили, а теперь неживую говорить заставляете!..

К девушке подошел здоровенный, взлохмаченный полицай, замахнулся кулачищем, потом передумал и ударил прикладом.

Дубик размахивал руками и кричал:

— У нас и мертвые заговорят! Мы ей развяжем язык! Снимите ее с воза, поставьте!

Полицаи подхватили Феню под руки, подняли и поставили на мерзлую землю. Девушки заплакали, подались вперед. Феня была босая, ноги посинели и опухли от побоев. Она напрягала последние силы, стояла и шаталась, но не выдержала и упала. Полицаи подняли ее.

— Развязать? — спросил один из них Дубика.

— Нет! — замахал руками бургомистр. — Вырывайте ей волосы. Держите и вырывайте!..

Девушки кинулись к Фене, сбили с ног полицая. Феня мужественно переносила пытки. И уже слабеющим голосом сказала:

— Бывайте, девочки мои дорогие! Да здравствует наша Советская Родина!

Когда она потеряла сознание, Дубик приказал бросить ее в ледяную воду Орессы…

Так погибла Феня Кононова, пламенная патриотка Родины, стойкая волей и духом комсомолка. Как ее ни пытали, она не сказала ни одного слова, которое мог бы использовать враг, не проявила слабости, не нарушила присяги, данной ею три вступлении в подпольную организацию.

Это сообщение Майстренко поразило всех нас до глубины души. Мы видели немало зверств гитлеровских людоедов и их пособников, но такого еще не встречали. Нас восхищало мужество комсомолки, ее неодолимая воля к победе над врагом. Мы рекомендовали подпольному обкому комсомола всюду обсудить нижинские события и на удар врага ответить крепким ударом. Комсомольцы должны отомстить за смерть Фени!

Через несколько дней после героической смерти Фени Кононовой кузьмичский гарнизон был разгромлен Майстренко с двумя боевыми группами отрядов Патрина и Столярова ночью внезапно налетел на фашистско-полицейское логово. Изменники Родины, подлые псы-полицаи и их хозяева фашисты были уничтожены.