Люди особого склада

XXI

В партизанской войне служба связи имеет исключительно важное значение. Перед уходом в подполье нам говорили в ЦК КП(б)Б: «От хорошо налаженной связи будет зависеть многое. За организацию этого дела надо браться с первых же дней борьбы с врагам».

Мы так и поступили. Службу связи установили почти в каждом районе области. До мая 1942 года через специальных партизанских связных и местных надежных людей мы были связаны с каждым заводом, фабрикой, кварталом города и с каждой деревней.

Связь была самым тщательным образом законспирирована. Тут, как и во всей нашей работе, помог богатейший опыт конспирации и организации подпольной связи большевистской партии в дореволюционный период. У нас свои явочные пункты и квартиры, «почтовые ящики» в дуплах старых деревьев и «почтовые работники». На случай провала первой линии связи создали две, а то и три параллельные линии. Если случался провал на одной линии, выручала другая, третья.

В первые месяцы партизанской борьбы главным средством связи с советским тылом были наши боевые испытанные подпольщики. Мы поручали им передачу очень важных донесений и всегда были уверены, что они не попадут в руки врага. Провал группы связи мог повлечь за собой тяжелые потери, хотя это и не было бы провалом всей организации. Следует сказать, что за весь период подполья по линии связи крупных провалов у нас не было.

Группы связи посылались через линию фронта, в Москву — в ЦК КП(б)Б и штаб партизанского движения. Первую группу, как известно, возглавлял наш боевой партизан Степан Петрович.

Служба связи хорошо послужила нам, сыграла очень важную роль в первые месяцы партийного подполья и организации партизанского движения в Белоруссии. Но с каждым днем все более широким и могучим становилось партизанское движение. Изменялись условия борьбы, возникали новые сложные задачи. Нам стало тесно в рамках нашей первоначальной нелегальной связи, она уже отставала от наших потребностей, тормозила движение вперед. Назревала необходимость широкого использования технической связи. С первых месяцев 1942 года мы упорно добивались этого. В начале мая мы получили рацию. Белорусский штаб партизанского движения стремился к тому, чтобы в каждой области, в каждом партизанском соединении и даже в бригадах, а позже и в отрядах были свои рации. Это помогало поддерживать непосредственную связь с нашими фронтами и отдельными армиями, координировать действия, регулярно сноситься с Москвой, Центральным штабом партизанского движения и ЦК КП(б)Б. Позже мы узнали, что Центральный Комитет КП(б)Б наши донесения получал и пытался установить с нами непосредственную связь. Однако посланные к нам люди по тем или иным причинам не доходили и оставались работать в партизанских отрядах других областей республики.

Наконец, к нашей общей радости, одна группа достигла цели. Связисты опустились на парашютах в партизанской зоне, неподалеку от деревень Убибачки и Кузьмичи Любанского района. Два дня люди блуждали по лесу и, наконец, наткнулись на наши заставы.

В это время мы выполнили план одной операции и шли в направлении Старые Дороги — Осиповичи. Отряды остановились на привал возле деревни Озерное, а штаб — у деревни Бариков. В штаб прискакали трое верховых и доложили, что возле деревни Убибачки задержаны двое неизвестных людей с пакетом на мое имя. Люди одеты в немецкую форму, вооружены немецкими пистолетами. Они проговорились, что где-то в лесу их ожидает еще один человек. Когда задержанные убедились, что перед ними партизаны, то заговорили смелей.

Я взял с собой группу конников, сел в тачанку и поехал в деревню Убибачки. Путь не близкий — по прямой дороге около сорока километров, а объездами так и того больше. На место прибыл уже утром. Задержанные оказались людьми, мне известными. Один — бывший председатель Узденского райисполкома Жариков, а другой — бывший директор средней школы Старобинского района Скалабан.

Когда встал вопрос о непосредственной технической связи с Минским подпольным обкомом и партизанским соединением, товарищ Пономаренко приказал подобрать десантную группу из людей, которые знали меня, хорошо ориентировались в местности и могли бы пользоваться доверием населения.

Это дело было поручено товарищу Авхимовичу, который был тогда секретарем ЦК КП(б)Б по кадрам. Позднее он сам побывал в Минском, Полесском, Пинском и Гомельском подпольных обкомах, оказал большую помощь в подборе руководящих партийных кадров и своей деятельностью способствовал развертыванию всенародной партизанской войны.

Занимаясь подбором десантной группы, товарищ Авхимович вспомнил о Скалабане, который в то время работал в Москве. Он вызвал его в ЦК, и Скалабан согласился лететь на Минщину. Когда стали думать о втором человеке, Скалабан рекомендовал Степана Жарикова, с которым он познакомился в Москве. Во время одной из встреч Жариков рассказывал ему, что знает меня, хотел бы пробраться ко мне и вместе воевать.

Это были знакомые мне люди. Но суровое время требовало бдительности. Я не знал, как они вели себя во время войны, и был осторожен с ними. Они радостно бросились обнимать меня, а я поздоровался сдержанно и даже холодно, никак не мог преодолеть чувства настороженности.

Письмо от секретаря Центрального Комитета КП(б)Б мы внимательно прочитали. Хотелось бы порадоваться и порадовать других, но мы не могли сразу, без должной проверки признать подлинность письма. Кто знает, Пономаренко писал его или нет? Гестапо придумывало различные провокации. Мы уже получали письма с подписью секретаря ЦК КП(б)Б. Один раз мы получили письмо, адресованное всем партизанам Белоруссии, с просьбой оказывать всяческую помощь работнику разведотдела Красной Армии. С этим письмом, якобы подписанным начальником отдела генштаба Красной Армии Кузнецовым, к нам пытались пробраться гитлеровские шпионы. Все провокационные письма, сфабрикованные гестаповцами были нами разоблачены.

Вскоре привели третьего человека. Это был парнишка с открытым, немного наивным лицом, с живыми, веселыми глазами. Звали его Володей, фамилия — Февралев. Он родом из станицы Цимлянской Ростовской области и попал в группу после окончания курсов радистов в Москве.

Всех троих мы допустили к работе, только на всякий случай Бондарь установил за ними наблюдение. Время покажет: будут хорошо, честно работать, значит люди свои, будет им тогда доверие и уважение, а начнут хитрить, пусть тогда пеняют на себя.

Я составил радиограмму для передачи в Москву, в Центральный Комитет КП(б)Б и штаб партизанского движения. Радисты передали. На другой день получаю ответ: «Рады, что связались, поздравляем, желаем успехов…»

«Что ж, — думаю, — первая радиограмма могла быть и такой, нет ничего удивительного». Передаем еще раз и просим конкретных указаний в работе. Вскоре приходит ответ и опять: «Поздравляем, крепко жмем руку, желаем успехов».

Тут уж «мы насторожились: не может быть, чтобы из ЦК КП(б)Б послали нам две одинаковые радиограммы?! Ведь там знают, что не поздравления и добрые пожелания нам нужны, а действенная помощь в работе. Видимо, здесь попахивает провокацией.

Мы решили послать в ЦК еще одну радиограмму, в которой поставили несколько конкретных специфических вопросов. Опять те же приветствия, поздравления и пожелания.

Что делать? Рация есть, а связи с Москвой, с Центральным Комитетом КП(б)Б как не было, так и нет. Снять радиста, поставить своего, так он не знает кода и шифра. А Жариков специально готовился для работы шифровальщика.

Вызываю его в штаб.

— Скажи, — говорю, — Степан Сергеевич, правильно ты расшифровываешь радиограммы?

— А почему вы спрашиваете? — отвечает. — Конечно, правильно.

— Почему же все три радиограммы одинаковые?

— Не знаю, — отвечает, — они не совсем одинаковые. Должно быть, там так писали, я за это не отвечаю.

Тут у меня уже не хватило терпения.

— Будешь говорить правду или нет? — крикнул я. — Говори, кто вас сюда послал?

Он заволновался, «клянется, что прибыл из Москвы, из Белорусского штаба партизанского движения. Уверяет, что расшифровка точная.

Долго я с ним разговаривал, ничего не добился и отпустил. Вечером собралось закрытое бюро обкома. Докладываю бюро, что полученные из Москвы радиограммы вызывают подозрение, что они совершенно одинаковые и не дают руководства в работе. Нельзя верить, что эти радиограммы из ЦК КП(б)Б. Можно поздравить, пожелать успехов один раз, но не может быть, чтобы это повторялось три раза подряд. Уж очень неподходящее время для любезностей! Фашисты рвутся на юг, а мы слащавые телеграммы получаем.

Долго думали, как быть. Срыв непосредственной связи с Москвой не на шутку обеспокоил членов бюро. Надо было немедленно искать выхода.

Бельский предложил вызвать на бюро Жарикова и потребовать от него объяснений. Я не возражал, но предупредил Бельского, что шифровальщик говорит не совсем искренне. Жариков пришел хмурый, растерянный. Задаем вопросы — отмалчивается или крутит головой, если сурово говорим о его вине. Ничего плохого не признает за собой, даже бесспорные факты отрицает.

Тогда я вношу предложение — отстранить от работы шифровальщика Жарикова и поручить товарищу Бондарю провести расследование. Если хоть что-нибудь из наших подозрений подтвердится, применить закон военного времени. Бюро обкома приняло это предложение.

Только теперь понял Жариков, что запираться больше нельзя. От отчаяния и глубокого волнения он чуть не заплакал, а потом признался, что просто забыл шифр. Московские радиограммы остались нерасшифрованными.

— Разве моя голова — энциклопедия? — оправдывался Жариков. — Я не могу долго помнить такие сложные вещи. Когда заучивал, казалось, хорошо знал, а пока летел на место, все забыл, все выскочило из головы.

— Значит, эти радиограммы, которые читал нам, ты просто выдумал? — спросил я.

— Да, — отвечает, — выдумал. Я думал, что все будет хорошо.

— А Скалабан знал об этом?

— Нет, не знал.

Я приказал изолировать Жарикова, так как у нас появилось подозрение, что он предатель. Выходя из штаба, Жариков, наконец, оказал, что у радиста Февралева есть запасной, аварийный шифр. Только этот шифр не очень сложный, гитлеровцы могут разобраться в нем.

Пришлось пойти на риск. Я вызвал Володю Февралева и приказал ему передать следующую радиограмму в ЦК КП(б)Белоруссии: «Нормальную связь установить с вами не могу. Жариков забыл шифр. Полученные от вас радиограммы не расшифрованы. Прошу срочно командировать нового шифровальщика».

Но радист отказался передавать радиограмму запасным шифром.

— Это шифр аварийный, — заявил он, — им разрешается пользоваться только в самых крайних случаях — в случае аварии.

— Так у нас ведь как раз авария, — говорю ему, — у нас проваливается связь с Москвой.

— Почему проваливается? — спрашивает он. — А Жариков зачем?

— Жариков забыл шифр, он арестован за обман и провал работы.

— Не может этого быть, — не верит Февралев. — Мне приказано подчиняться только Жарикову, и я должен выполнять приказ. Пусть Жариков напишет мне, что случилось.

Пришлось принести радисту записку от Жарикова. Узнав его почерк и окончательно убедившись, что положение с радиосвязью и в самом деле угрожающее, Февралев передал радиограмму своим шифром.

В тот же день пришел ответ от товарища Пономаренко: «Радиограмму получил. Принимаю меры. 29-го будет самолет. Ждите. Укажите место и установите наземные сигналы».

Мы указали место, и 29 мая 1942 года в двенадцать часов ночи самолет спустил на парашютах радиста и шифровальщика.

С этого времени у нас установилась регулярная радиосвязь с ЦК КП(б)Б. Немного позже нам прислали еще несколько раций и радиоузел. Мы наладили радиосвязь с соседними областями, районами, с наиболее крупными бригадами и отрядами. Каждый день ЦК получал от нас сообщения о партизанских делах, гитлеровских вооруженных силах, гарнизонах и укреплениях на территории Белоруссии.

Товарищ Скалабан хорошо показал себя на работе. Он стал комиссаром отряда и много раз участвовал в тяжелых боях. Это был человек добросовестный и способный. Мы представили его к правительственной награде, и потом по поручению Президиума Верховного Совета Союза ССР я вручил ему орден Красного Знамени.

Что же касается Жарикова, то он сначала не понимал всей серьезности и ответственности партизанской борьбы. На партизанскую деятельность смотрел, как на легкую романтику. Ему казалось, что все эти рации, шифры никому не нужное фантазерство. Кому из партизан понадобится шифр? Зачем он? Какая там может быть связь? Люди просто прячутся в лесу от гитлеровцев, и для них важно только одно: не попасть в лапы врагу.

Жариков скоро увидел свою ошибку. Это произошло после того, как мы послали его рядовым бойцом в отряд Долидовича. Воевал Жариков неплохо, заслужил доверие партизан и через некоторое время стал командиром взвода. За боевые заслуги товарищ Жариков был награжден правительством Союза ССР орденом Красной Звезды и медалью «Партизану Отечественной войны» первой степени.

Погиб Степан Жариков из-за своей беззаботности и неосторожности. Он шел из Ганцевич в штаб за оружием и боеприпасами для отряда. По дороге зашел к знакомому колхознику, отдохнул у него, угостился и пошел дальше. Вместо того чтобы пробираться незаметно, двинулся открытой дорогой и наткнулся на гестаповцев.

Я очень жалел, что человек погиб так нелепо. В этом виноват не только он, но отчасти и мы. Видимо, не сумели подойти к человеку, не помогли ему по-настоящему переломить себя. Что поделаешь? Немало приходилось переживать и страдать и за свои ошибки и за ошибки товарищей.

Другой радист, прилетевший к нам из Москвы, привез мне письмо из ЦК КП(б)Б. Оно было какое-то загадочное, и вначале я не мог понять, в чем дело. Меня спрашивали: «Когда вы в последний раз были в Москве, в ЦК ВКП(б), с кем вы имели разговор, какой документ оформляли?» Я думал, в чем дело, зачем мне задают такие вопросы? Потом понял, что это делается для проверки. Последний раз в Москве я был в 1940 году, встречался с секретарем ЦК ВКП(б) Андреевым А. А. и писал там один важный документ. Вот таким образом проверялось, тот ли это Козлов, может, кто-то другой, подосланный врагом? Всего можно было ожидать в то время.

Я послал в ЦК КП(б)Б подробный ответ: когда был в Москве, с кем встречался, о чем шел разговор и какой документ оформлял. Через несколько дней после этого пришла очень важная шифровка. Передают благодарность всему составу обкома и всем партизанам соединения. Затем извещают, что Центральный Комитет ходатайствует перед правительством Союза ССР о награждении белорусских партизан, отличившихся в боях с немецкими фашистами, орденами и медалями Советского Союза.

В этой же телеграмме было сказано, что Центральный Комитет ВКП(б) следит за борьбой белорусских партизан, все знает о их деятельности и, возможно, в ЦК будут вызваны руководители партизанского движения.