Люди Путина. О том, как КГБ вернулся в Россию, а затем двинулся на Запад

Глава 1 Операция «Луч»

Санкт-Петербург. Начало февраля 1992 года, служебная машина мэрии медленно движется по главным улицам города. Серое месиво кое-где сметено с тротуаров, обвешанные сумками пешеходы в теплых бесформенных пуховиках ежатся под холодным ветром. За обветшалыми фасадами когда-то красивых зданий на Невском — почти пустые магазины. Таковы последствия шока от внезапного краха Советского Союза. Прошло лишь полтора месяца с того момента, как СССР перестал существовать, с того судьбоносного дня, когда президент России Борис Ельцин и лидеры двух других советских республик одним росчерком пера положили конец существованию огромной страны. Городская продовольственная система не может быстро реагировать на перемены — цепочки поставок и цены на продукты годами контролировались строгими советскими правилами, которые внезапно перестали существовать.

В очередях на автобусных остановках и на бесчисленных стихийных рынках жители распродают обувь и другие личные вещи, продовольствия не хватает, введены продуктовые талоны, город живет в темноте. Ситуацию усугубляет гиперинфляция, в которой сгорели сбережения граждан. Некоторые опасаются голода — еще живы воспоминания о блокаде Ленинграда во время Второй мировой войны.

В объективе камеры за рулем черной «Волги» — молодой чиновник из городской администрации. Он худощав, собран, взгляд устремлен вперед. Это Владимир Путин. Ему 39 лет, он — заместитель мэра Санкт-Петербурга, недавно его назначили председателем комитета по международным связям, в его обязанности входит контроль за импортом продовольствия.

Это кадры из серии документальных фильмов о новой администрации города. В следующей сцене появляется здание мэрии в Смольном. Путин отчитывается о тоннах зерна, ввезенных в качестве гуманитарной помощи из Германии, Англии и Франции, и заверяет, что беспокоиться не о чем. Минут десять подробно объясняет, какие меры принял комитет для экстренного обеспечения города продовольствием, включая новую сделку стоимостью 20 миллионов фунтов на поставки зерна для домашнего скота. Об этом договорились на встрече мэр города Анатолий Собчак и премьер-министр Британии Джон Мейджор. «Если бы не этот щедрый жест британцев, молодое поголовье скота в регионе погибло бы», — говорит Путин.

Поразительно, как он точен в деталях и как хорошо осведомлен о многочисленных экономических проблемах города. Он энергично говорит о необходимости развития малого и среднего бизнеса — главной опоры новой рыночной экономики. Он прямо так и говорит: «Класс предпринимателей должен стать основой для процветания нашего общества в целом». Он с удивительной точностью описывает проблемы перехода оборонных предприятий на производство товаров народного потребления, что позволит спасти эти заводы. Они занимают огромные территории — например, Кировский завод в южной части города выпускает танки и артиллерию. Теперь они остановлены, так как непрерывные заказы на военное оборудование, которые питали и в итоге обанкротили советскую экономику, внезапно закончились. Необходимо приглашать западных партнеров и интегрировать заводы в мировую экономику, заявляет молодой чиновник из городской администрации.

Внезапно он с жаром начинает говорить о вреде, который нанесли коммунисты, искусственно отгородив Советский Союз от контактов со свободным рынком развитого мира. «Лозунги Маркса и Ленина нанесли стране колоссальный ущерб. В моей жизни был период, когда я интересовался учением марксизма-ленинизма. Много читал. Но по мере взросления, возмужания для меня все очевиднее становилась истина, что все это — не более чем красивая и вредная сказка. Большевики-революционеры 1917 года действительно ответственны за сегодняшнюю трагедию — развал нашего государства, — уверенно заявляет он корреспонденту. — Они разбили наше отечество на республики, которых раньше не существовало, наделили эти княжества правительствами и парламентами и уничтожили то, что стягивает, сплачивает народы цивилизованных стран, а именно — рыночные отношения».

Прошло лишь несколько месяцев с момента назначения Путина на должность заместителя мэра Петербурга, а уже такое сильное, тщательно подготовленное выступление. Он оседлал стул задом наперед, что выглядит слегка небрежно, но все прочее свидетельствует о точности и подготовленности. В пятидесятиминутном фильме показано, как он занимается дзюдо, через плечо бросая противников на маты, как свободно общается на немецком с заезжим бизнесменом, как обсуждает по телефону с Собчаком последние сделки по иностранной помощи. Педантичность во всем — в том числе в выборе интервьюера и режиссера фильма: это Игорь Шадхан, еврей по национальности, известный документалист. Он недавно вернулся в Петербург, отсняв на севере серию фильмов об ужасах ГУЛАГа, его до сих пор бросает в дрожь при воспоминаниях о том, как в СССР притесняли евреев, и, по его признанию, он по-прежнему втягивает голову в плечи, когда проходит мимо бывшей штаб-квартиры КГБ на Литейном. И все же именно его выбрал Путин, чтобы засвидетельствовать свои откровения и поведать миру о службе в структуре, которую боялись и ненавидели. И все это — во времена первой демократии, когда такое признание могло скомпрометировать шефа Путина Анатолия Собчака — страстного оратора, ставшего мэром на волне обнародования преступлений советского режима. Теперь Шадхан размышляет о том, не был ли обусловлен выбор Путина хорошо подготовленным планом по самореабилитации.

— Я всегда задавался вопросом, почему выбрали меня. Он понимал, что ему нужен именно я, и мне он готов был рассказать, что служил в КГБ. Он хотел показать, что люди из КГБ могут мыслить довольно прогрессивно. Путин сделал правильный выбор. Как заметил один критик, я всегда облагораживаю своих героев безотносительно того, кто они такие, — вспоминает Шадхан. — Облагородил и его. Я хотел знать, кто он такой и что он видел. Я всегда критиковал советскую власть, так как сильно от нее пострадал. Но ему я сочувствовал. Мы подружились. Он казался мне человеком, который поведет страну вперед, который действительно сможет что-то сделать. А на самом деле он меня нанял.

На протяжении всего фильма Путин искусно подчеркивает хорошие качества людей из КГБ. Отвечая на непростой вопрос, брал ли он взятки, заявляет: там, где он служил, такое считалось предательством родины и наказывалось по всей строгости закона. Он был должностным лицом, чиновником, и это слово не должно иметь отрицательных коннотаций, убежден он. Сначала служил родине как военный чиновник, а теперь служит как гражданское должностное лицо, «вне политической конкуренции».

В конце документального фильма Шадхан, кажется, начинает во все это верить. Фильм заканчивается реверансом великому прошлому КГБ: в финальных кадрах Путин смотрит на замерзшую Неву — человек из народа в меховой шапке за рулем белого жигуленка, квадратной неуклюжей машинки, коих в те времена на улицах было предостаточно. Он наблюдает за городом, покровитель со стальным взором, звучит музыка из телефильма «Семнадцать мгновений весны», главный герой которого русский разведчик-кагэбист внедрился в правящие круги нацистской Германии. Это было решением Шадхана.

— Он человек своей профессии. Я хотел показать, что он по-прежнему в своей профессии.

Однако в интервью Путин постарался убедить зрителей, что оставил службу в КГБ сразу по возвращении в Ленинград в феврале 1990 года. Он рассказал Шадхану, что ушел в отставку «по многим причинам», не только из-за политики, и подчеркнул, что оставил должность еще до мая, то есть до начала работы с Собчаком, на тот момент — профессором Ленинградского Государственного университета, стремительно восходящей звездой демократического движения в Ленинграде. Путин вернулся в столицу царской России, проработав пять лет в Дрездене (Германская Демократическая Республика, ГДР) — там он был связующим звеном между КГБ и Штази, министерством государственной безопасности Восточной Германии. Спустя какое-то время появилась новая легенда — якобы он признавался коллеге в опасениях, что по возвращении придется работать таксистом и лучшего будущего у него нет. Путин изо всех сил старался убедить зрителя, что все его связи с прошлым разорваны, что он влился в стремительно меняющуюся новую Россию.

Интервью Шадхану стало началом целого ряда путаных заявлений о его карьере в спецслужбе. В разваливающейся империи ничто не оставалось таким, каким казалось. Из виллы КГБ на берегах Эльбы с видом на живописный пейзаж Дрездена Путин наблюдал крушение советской империи, конец так называемой социалистической мечты. Блок союзников СССР по Варшавскому договору разваливался, гражданское население массово выступало против коммунистических режимов. Он наблюдал — сначала издалека — как множились волнения по всему Советскому Союзу и как, вдохновленные падением Берлинской стены, в стране возникали националистические движения, вынудившие Михаила Горбачева пойти на серьезные компромиссы с лидерами нового поколения. К моменту интервью с Шадханом один из таких лидеров, Борис Ельцин, уже вышел победителем в августовском путче 1991 года. Заговорщики ставили целью возврат к политической и экономической несвободе и потерпели сокрушительное поражение. Ельцин положил конец существованию Коммунистической партии Советского Союза. Внезапно старый режим, как казалось, рухнул навсегда.

Но то, что пришло на смену, явилось лишь частичной трансформацией. Ельцин убрал высший эшелон КГБ и указом разделил Комитет на четыре внутренние службы. Однако в итоге появился гидроголовый монстр, где многие офицеры типа Путина остались на теневой службе и продолжили работу. Нетронутой оставалась лишь мощная служба внешней разведки. В той системе правила нормальной жизни давно не действовали. Это была страна теней, страна полуправд и формальной видимости, а все осколки старой элиты незримо цеплялись за руины своего царства.

Путину пришлось придумать несколько версий своего ухода из КГБ — менялись и время, и обстоятельства. Однако, по словам близкого к нему высшего чина КГБ, ни одна из них не была правдивой. Он рассказывал интервьюерам, занятым написанием его официальной биографии, о том, что уволился через несколько месяцев после начала работы с Собчаком в университете, однако приказ об увольнении почему-то потерялся на почте. Он настаивал на том, что в дни путча Собчак звонил главе КГБ Владимиру Крючкову, чтобы подтвердить увольнение. Эта история и стала официальной версией, но выглядит, как художественный вымысел. Вероятность того, что Собчак в такой момент сумел дозвониться до Крючкова, чтобы договориться об увольнении одного сотрудника, кажется призрачной. На самом деле, по словам путинского соратника, тот продолжал получать зарплату в спецслужбах по меньшей мере еще в течение года. К моменту увольнения Путин прочно закрепился на руководящей должности в новом правительстве второго по значимости города России, глубоко внедрился в новое демократическое руководство страны и стал ключевой фигурой, связывающей администрацию и правоохранительные органы, включая и преемника КГБ — Федеральную службу безопасности (ФСБ). Его работа в должности заместителя мэра, как следует из интервью Шадхану, уже встала на прочные рельсы.

История о том, как и когда Путин уволился из КГБ и начал работать на Собчака, — это иллюстрация того, как при переходе страны к демократии комитетчики начали внедряться в новую властную верхушку, как люди из внешней разведки долго и тайно готовились к переменам, прячась за сумбурными реформами перестройки. Путин, казалось, стал частью этого процесса еще во время службы в Дрездене. После воссоединения Германии спецслужбы стали подозревать, что он принадлежал к группе, занятой в операции «Луч», которая минимум с 1988 года готовилась к падению режима в Восточной Германии. В ходе этой операции планировалась вербовка агентов для работы после краха режима.

В 1985 году, когда Путин прибыл в Дрезден, Восточная Германия была на грани банкротства и выживала за счет многомиллиардных займов в дойчмарках, взятых у Западной Германии. Все громче звучали голоса несогласных. Путин приехал в Германию в возрасте тридцати двух лет. Его рабочее место находилось на вилле в стиле ар-деко, с широкой лестницей и балконом, выходящим на тихую тенистую улочку с разноцветными домами элитных сотрудников Штази. Неподалеку расположилось серое здание штаб-квартиры Штази, где в крошечных камерах без окон содержались политические заключенные. Местный лидер правящей Социалистической единой партии Германии (СЕПГ) Ганс Модроу прославился как реформист, предпринимающий неуклюжие попытки устранить нарастающие разногласия. Протестные настроения, подогреваемые нищетой, тотальным дефицитом товаров и жестокостью правоохранительной системы, росли по всему восточному блоку. Увидев перспективы, американская разведка с помощью Ватикана начала передавать печатное оборудование, средства связи и наличность протестному движению «Солидарность» в Польше, где антисоветские настроения всегда были сильны.

Владимир Путин всю жизнь мечтал о карьере во внешней разведке. В годы Второй мировой войны его отец служил в НКВД — работал в тылу врага, пытался устраивать диверсии в Германии, едва избежал тюрьмы и получил тяжелые ранения, от которых чуть не умер. Героические подвиги отца вдохновили и сына — с малых лет он был одержим идеей служить в КГБ, учил немецкий и еще до окончания школы позвонил в ленинградский отдел и попросился на службу, но ему ответили, что для этого надо окончить университет или отслужить в армии. Наконец, в возрасте около тридцати лет он поступил в Краснознаменный Институт имени Андропова, позже переименованный в Академию внешней разведки, и этот рубеж ознаменовал окончание периода бедности. Детство Путина прошло в коммунальной квартире, он гонял крыс в подъезде и дрался с соседскими ребятами. Его любовь к уличным дракам трансформировалась в любовь к дзюдо, в основе которого лежит изящное умение лишить нападающего равновесия. В выборе профессии Путин строго следовал всем рекомендациям местного отдела КГБ: поступил на юридический факультет Ленинградского университета и после окончания юрфака в 1975 году какое-то время работал секретным агентом в ленинградской контрразведке.

Приехав по первому официальному назначению в Дрезден, Путин увидел самый обычный город. Ничего общего с блистательным Восточным Берлином, где подрывом «империалистической» власти занималась тысяча оперативников KГБ^, тогда как в Дрездене было всего шесть офицеров. Он делил кабинет со старшим коллегой Владимиром Усольцевым — тот звал его Володей или «маленьким Владимиром». Каждый день Путин выходил из ничем не непримечательного здания, где жил с женой Людмилой и другими офицерами КГБ, и отводил обеих дочек в немецкий детский сад. Такая жизнь казалась скучной и провинциальной, совсем не похожей на шпионские страсти Восточного Берлина.

По всей видимости, у Путина оставалось время на спорт и на обмен любезностями с коллегами из дрезденского Штази, которые называли советских гостей «друзьями». Он любил поговорить о немецкой культуре и языке с подполковником Хорстом Йемлихом. Тот был помощником шефа дрезденского Штази, знал в городе всех и вся, отвечал за конспиративные квартиры, а также за закупку товаров для советских «друзей».

— Путина занимали некоторые немецкие идиомы, и он с большим энтузиазмом расспрашивал о таких вещах, — вспоминает Йемлих. — Никогда не выпячивался, не вылезал вперед. Был ответственным мужем и отцом. И очень добрым.

Но взаимоотношения между советскими шпионами и их коллегами из Штази не ограничивались просто дружбой, и в провинциальном Дрездене проворачивались серьезные дела. Во-первых, город находился в прифронтовой линии контрабандистской империи, которая долгое время поддерживала жизнь экономики ГДР. Именно здесь появился «Роботрон» — крупнейший производитель электроники в Восточной Германии, выпускавший универсальные ЭВМ, персональные компьютеры и другие приборы. Это сделало Дрезден центром борьбы СССР и ГДР за незаконное приобретение чертежей и компонентов западных высокотехнологичных товаров, ключевым звеном в заведомо проигрышной битве восточного блока за возможность оснащения армии стремительно развивающимися технологиями Запада. В семидесятые годы «Роботрон» успешно клонировал IBM и установил прочные связи с западногерманской компанией Siemens.

— Контрабанда высоких технологий в основном шла через Дрезден, — сказал западногерманский консультант по безопасности Франц Зедельмайер, который позже работал с Путиным в Санкт-Петербурге, а начал свою профессиональную деятельность в 1980-х годах с семейного бизнеса в Мюнхене, специализировавшегося на продаже оборонных товаров НАТО в страны Ближнего Востока. — Дрезден был центром подпольной торговли.

Там же располагался отдел коммерческой координации при Министерстве внешней торговли ГДР (Kommerzielle Koordinierung, КоКо), специализирующийся на контрабанде высокотехнологичных товаров в условиях западного эмбарго.

— Они экспортировали антиквариат и оружие, а импортировали высокие технологии, — сказал Зедельмайер.

— Дрезден всегда был ключевой точкой индустрии микроэлектроники, — заявил Хорст Йемлих, добавив, что разведотряд, возглавляемый легендарным восточногерманским шпионом Маркусом Вольфом, «внес в это существенный вклад», однако не уточнил, какой именно.

Шеф внешней разведки дрезденского Штази Герберт Кохлер в это время работал главой разведывательного отряда, специализирующегося на информации и технологиям что говорит о том, насколько важную для города роль играла контрабанда находящихся под эмбарго товаров. Восточный блок пытался выжить, потому серьезно зависел от черного рынка и контрабанды. Государственная казна Советского Союза была разорена войной, и в Восточном Берлине, Цюрихе и Вене организованные преступные группировки работали рука об руку с советскими спецслужбами и контрабандистами, переправляя на восток сигареты, алкоголь, бриллианты, редкие металлы и пополняя запасы наличности спецслужб. Вначале торговля на черном рынке была необходимостью — коммунистические лидеры оправдывали ее тем, что она подрывает устои капитализма. Но в 1950 году объединенный Запад наложил эмбарго на все высокотехнологичные товары двойного назначения, и контрабанда стала образом жизни. Экономические свободы капитализма и жажда прибыли вызвали бум технологического развития на Западе, тогда как плановая экономика социализма заморозила развитие на долгие годы. Предприятиям спускался годовой план по выпуску продукции, и даже товары первой необходимости можно было приобрести только на сером рынке. В условиях изоляции за железным занавесом контрабанда стала единственным способом угнаться за стремительным развитием капиталистического Запада.

Задачей отдела коммерческой координации во главе со словоохотливым Александром Шальк-Голодковским была организация контрабанды для получения твердой валюты и приобретение находящихся под эмбарго технологий для Штази. Сначала КоКо отчитывался перед разведотрядом Штази Маркуса Вольфа, но затем стал самостоятельным подразделением. Подставные фирмы открывались в Германии, Австрии, Швейцарии и Лихтенштейне, их возглавляли доверенные агенты, часто с несколькими паспортами. Через контрабандистские сделки они ввозили жизненно необходимую твердую валюту и нелегально продавали оружие в страны Ближнего Востока и Африки. За этими операциями пристально следили советские коллеги. КГБ имел доступ ко всем высокотехнологичным схемам и добытым Штази запрещенным товарам. В Штази жаловались, что разведка — это игра в одни ворота.

В момент прибытия Путина в Дрезден Восточная Германия начала играть более значимую роль в поставках высокотехнологичных товаров. КГБ все еще приходил в себя после удара в начале восьмидесятых годов, когда свои услуги предложил Западу сотрудник специализирующегося на закупке научных и технологических секретов Управления Т офицер Владимир Ветров. Он передал имена всех 250 офицеров КГБ, работавших на «Линии Икс», то есть задействованных в контрабанде технологий в посольствах по всему миру, а также тысячи документов, что перечеркнуло все усилия советского промышленного шпионажа. В результате из Франции были высланы 47 агентов, а США начали разрабатывать развернутую программу саботирования нелегальных закупок в советских структурах.

В ответ КГБ вдвое расширил деятельность в Германии и начал вербовать агентов из коммерческих компаний, включая Siemens, Bayer, Messerschmidt и Thyssen. Путин был вовлечен в этот процесс. Репутация компании «Роботрон» как крупнейшего производителя электроники в Восточной Германии сделала ее весьма привлекательной для западных бизнесменов.

— Я знаю, что Путин и его команда работали с Западом, у них были там контакты. Но в основном они набирали агентов здесь, — сказал Йемлих. — Они отбирали подходящих студентов, вербовали их перед отправкой на Запад и просчитывали, какую пользу те могли бы принести.

Но Йемлих не знал обо всех махинациях, которые проворачивали его «друзья» из КГБ — последние частенько действовали за спиной у товарищей из Штази, вербуя агентов в том числе и в самой службе госбезопасности. Йемлих, например, заявил, что никогда не слышал, чтобы Путин для прикрытия своей деятельности использовал другие имена. Однако спустя много лет Путин рассказывал студентам, что для работы во внешней разведке взял себе несколько «технических псевдонимов». Один из тогдашних приятелей рассказывал, что Путин назвал себя Платовым — первым кодовым именем, полученным им в академии КГБ. Согласно некоторым сообщениям, во время работы руководителем Дома советско-германской дружбы в соседнем Лейпциге он пользовался фамилией Адамов.

Одним из шпионов Штази, с которым тесно сотрудничал Путин, был Маттиас Варниг — невысокий круглолицый немец, впоследствии ставший неотъемлемой частью путинского режима. Как позже заявил завербованный Путиным бывший офицер Штази, Варниг входил в ячейку КГБ, организованную «под эгидой бизнес-консультаций». В те дни Варниг считался большим человеком, по слухам, в восьмидесятые годы он завербовал минимум двадцать агентов, которые выкрали западные технологии военных ракет и летательных аппаратов. С начала службы в 1974 году он быстро поднимался по карьерной лестнице и к 1989 году стал заместителем главы департамента Штази по информации и технологиям.

Путин любил коротать время в маленьком темном баре «Ам Тор» в историческом центре Дрездена, в нескольких трамвайных остановках от штаб-квартиры КГБ на холмах. По словам бывшего коллеги, там он встречался с агентами. Основной территорией охоты стал отель «Белвью» на берегу Эльбы. Поскольку только он принимал иностранцев, то стал главным местом вербовки посещавших город западных ученых и бизнесменов. Отель принадлежал департаменту по туризму Штази: его рестораны с высокими потолками, уютные бары и шикарные номера были нашпигованы камерами и жучками. Бизнесменов заманивали проститутки — «медовые ловушки», действо в номерах снимали на видео, а затем шантажом принуждали к сотрудничеству.

— Конечно, я понимал, что для таких целей мы использовали агентов-женщин. Так делает любая спецслужба. Иногда женщины могут добиться гораздо больше, чем мужчины, — со усмешкой сказал Йемлих.

Наверное, мы никогда не узнаем, осуществлялась ли охота Путина и на Западе. Официальным отчетам того времени доверять нельзя. Он сам утверждал, что никогда такого не делал, а его коллеги больше любили рассказывать о долгих и неспешных «туристических» поездках в соседние городки ГДР. Но одной из задач Путина был сбор информации о «главном оппоненте» — о НАТО, а в Дрездене находился форпост вербовки агентов из Мюнхена и Баден-Вюртемберга — там, всего в пятистах километрах, размещались американские военные части и войска НАТО. Впоследствии один западный банкир рассказал мне историю о своей тете, русской княгине Татьяне фон Меттерних. Она вышла замуж за немецкого аристократа и жила в замке недалеко от Висбадена, где располагалась главная база армии США. Она рассказала племяннику, какое сильное впечатление произвел на нее молодой офицер КГБ Владимир Путин, посетивший ее в поместье и, несмотря на службу в КГБ^, продемонстрировавший истинную религиозность.

В работе Путин старался не привлекать внимания, оставался за кулисами. Однако в какой-то момент ситуация пошатнулась. Руководство КГБ осознало всю ничтожность ресурсов СССР по сравнению с Западом и начало готовиться к следующей фазе. Несмотря на масштабные усилия КГБ и Штази по выкупу западных технологий, советских запасов не хватало, восточный блок отставал, и разрыв только увеличивался. Когда президент США Рональд Рейган объявил о создании стратегической оборонной инициативы, получившей известность как «Звездные войны», советский блок еще крепче вцепился в западные технологии.

С начала восьмидесятых годов прогрессивно мыслящие сотрудники КГБ приступили к работе над так называемой трансформацией. В московском Институте мировой экономики занялись разработкой реформ, которые позволили бы внедрить в советскую экономику некоторые рыночные подходы, но при сохранении полного контроля Коммунистической партией. Прихода к власти Михаила Горбачева в 1985 году стал стимулом к такому развитию. Он запустил политические и экономические реформы, началась эпоха гласности и перестройки, целью которых стало постепенное ослабление контроля над политической и экономической системами страны. В восточном блоке росли протестные настроения — люди выступали против давления коммунистов, и Горбачев сумел убедить лидеров стран — участниц Варшавского договора в необходимости подобных реформ как единственного способа выстоять и избежать волнений и расколов. Понимая, что конец неизбежен, небольшая группа прогрессивных сотрудников КГБ стала готовиться к крушению режима.

Словно предвидя это, начальник Главного управления разведки Министерства госбезопасности ГДР Маркус Вольф в 1986 году вышел в отставку — после тридцати с лишним лет неустанной работы на благо Штази. Он прославился своим умением нещадно эксплуатировать человеческие слабости, использовать шантаж и вымогательство. Под его руководством великому и ужасному управлению разведки удалось глубоко внедриться в западногерманское правительство и создать обманчивое впечатление, что эти многочисленные агенты работают на ЦРУ. Но теперь он вдруг решил все бросить.

Согласно официальной версии, они с братом Конрадом решили написать мемуарами о своем детстве в Москве. Но на самом деле он тоже готовился к переменам: наладил тесное сотрудничество с теми сотрудниками КГБ, кто верил в перестройку, проводил тайные встречи в своей роскошной берлинской квартире, на которых обсуждалась постепенная либерализация политической системы. Эти планы перекликались с реформами, запущенными Горбачевым в Москве, — там с позволения властей появились неформальные политические течения и ослабли цензурные ограничения. Но, согласно плану, эти реформы должны были остаться под контролем спецслужб. Позднее выяснилось, что все это время Вольф тайно получал зарплату в Штази.

Отчетливо понимая все риски краха коммунистической системы, КГБ в середине восьмидесятых годов негласно приступил к операции «Луч» — начал готовиться к потенциальной смене режима. Вольф был осведомлен о происходящем, но его преемник на посту главы управления внешней разведки Штази ничего не знал. В августе 1988 года КГБ отправил высокопоставленного чиновника Бориса Лаптева в посольство СССР в Восточном Берлине проконтролировать ситуацию. Официальная миссия Лаптева заключалась в формировании параллельно с официальным отрядом КГБ группы агентов для секретной работы по внедрению в оппозиционные круги Восточной Германии.

— Мы должны были собирать информацию об оппозиционных движениях и тормозить развитие, а также предотвращать любые попытки объединения Германии, — заявил он позже.

Однако в реальности антикоммунистические настроения усиливались, и тщетность подобных попыток становилась очевидной — в конце концов миссия превратилась в свою противоположность. Группа сосредоточилась на создании новой сети агентов для внедрения в политические круги ГДР первого и второго эшелонов. КГБ искал агентов для продолжения работы под прикрытием даже в объединенной Германии, не засветившись до момента развала ни в одной руководящей роли.

Есть свидетельства того, что в этом процессе был задействован Путин. В те дни он работал секретарем партии что подразумевало частые контакты с дрезденским шефом СЕПГ Гансом Модроу. Похоже, в КГБ надеялись, что из Модроу удастся вырастить потенциального преемника бессменного восточногерманского лидера Эриха Хонеккера, и, очевидно, даже полагали, что он сумеет возглавить страну во времена квазиперестроечных реформ. В 1986 году глава внешней разведки КГБ Владимир Крючков специально наведался к Модроу в Дрезден.

Но Хонеккер решил держаться до конца, что вынудило КГБ усиленно вербовать новых агентов для работы на спецслужбы и после падения восточного блока. Крючков всегда утверждал, что в те времена он ни разу не встречался с Путиным, и отрицал его участие в операции «Луч», как и участие Маркуса Вольфа. Но западногерманский близнец MI5 — Федеральное ведомство по охране конституции Германии (Bundesamt für Verfassungsschutz) — располагал сведениями, которые противоречили этим утверждениям. Спустя какое-то время ведомство даже устроило многочасовой допрос Хорсту Йемлиху на предмет характера занятий Путина. Йемлих же подозревал того в предательстве.

— Они вербовали людей из второго и третьего эшелонов нашей организации, проникли во все органы власти, но не вступали в контакт с руководством или генералами. Все делалось за нашей спиной.

Другие отделы Штази тоже начали секретную подготовку. В 1986 году шеф Штази Эрих Мильке поддержал планы элитной группы офицеров (Offiziere im besonderen Einsatz) по удержанию власти в случае прекращения существования СЕПГ. Основная фаза по спасению будущего Штази началась с переправки средств через сеть контрабандистов и хитросплетенные структуры компаний на Запад для создания тайников с наличностью, что позволило бы организации функционировать и после падения власти. Один высокопоставленный немецкий чиновник подсчитал, что в 1986 году через подставные компании из Восточной Германии были вывезены миллиарды западногерманских марок.

Дрезденская контора Путина стала центром подготовки. Глава дрезденского управления внешней разведки Герберт Кохлер имел непосредственное отношение к созданию подставных компаний, так называемых агентских фирм, которые скрывали свою связь со Штази и хранили черный нал, чтобы обеспечить выживание агентурных сетей Штази после крушения режима. Кохлер тесно сотрудничал с австрийским бизнесменом Мартином Шлаффом, завербованным Штази в начале восьмидесятых годов. Задача Шлаффа заключалась в контрабанде находящихся под эмбарго компонентов, необходимых для строящегося в Турингене завода по производству жестких дисков. С конца 1986-го до конца 1987 года фирмы Шлаффа получили от восточногерманского правительства более 130 миллионов марок за сверхсекретный и один из самых дорогостоящих проектов Штази. Но завод так и не появился, компоненты не дошли до адресата, а сотни миллионов марок, предназначенных на его строительство, и деньги от противозаконных сделок исчезли в подставных компаниях Шлаффа в Лихтенштейне, Швейцарии и Сингапуре.

Все эти финансовые махинации проворачивались в то время, когда Путин являлся связующим звеном между КГБ и Штази в Дрездене, в частности с управлением Кохлера. Однако неясно, участвовал ли он лично в организации этих сделок. Через много лет сотрудничество Шлаффа с Путиным стало очевидно — австрийский бизнесмен снова всплыл в связи с сетью компаний в Европе, ставших основными инструментами в операциях влияния путинского режима. А в восьмидесятые годы Шлафф по меньшей мере один раз наведывался в Москву — для переговоров с советскими чиновниками из сферы внешней торговли.

О характере деятельности Путина в Дрездене достоверно известно немного, поскольку КГБ, по сравнению со Штази, действовал более эффективно и перед крушением режима сумел уничтожить или переправить довольно много документов.

— С русскими у нас проблемы, — сказал Свен Шарль, который изучал архивы Штази в Дрездене. — Они почти все уничтожили.

Папка с делом Путина — очень тоненькая и изрядно потрепанная. Есть приказ шефа Штази Эриха Мельке от 8 февраля 1988 года о награждении майора Владимира Владимировича Путина бронзовой медалью «За заслуги перед Национальной народной армией ГДР». Есть поздравительные письма от шефа дрезденского Штази Хорста Бёма товарищу Путину по случаю дня рождения. Есть план рассадки для званого ужина 24 января 1989 года в честь семьдесят первой годовщины Всероссийской Чрезвычайной комиссии по борьбе с контрреволюцией и саботажем (ВЧК). Есть фотография посещения музея 1-й Краснознаменной танковой армии — на ней более сорока человек из Штази, КГБ и других военных. Путин почти неразличим в серой массе. На недавно найденных фотографиях он выглядит усталым и неуклюжим: в светлосером пиджаке, в ярких замшевых ботинках, с букетом в руках, он поднимает бокал на торжествах по случаю награждения важной персоны из отдела разведки Штази.

Единственный след, ведущий к агентурной работе, — это письмо Путина Бёму, в котором он просит помощи в восстановлении телефонной связи с информатором из немецкой полиции, который «нас поддерживает». В письме нет подробностей, но сам факт прямого обращения Путина к Бёму свидетельствует о широте его полномочий. Позже Йемлих подтвердил, что Путин был основным связующим звеном со Штази и действовал от лица шефа резидентуры КГБ Владимира Широкова. Среди недавних находок есть еще один многозначительный документ — выданное Путину удостоверение от Штази. Оно открывало ему прямой доступ в здания министерства госбезопасности и облегчало работу по вербовке агентов, потому что в этом случае ему не нужно было упоминать про свою связь с КГБ.

Много лет спустя, когда Путин уже стал президентом, Маркус Вольф и бывшие путинские коллеги из КГБ упорно настаивали на том, что во время службы в Дрездене он был мелкой сошкой. Как заявил Вольф немецкому журналу, Путин был «малозначимым», и той бронзовой медалью, которую он получил, награждали даже уборщиц. Владимиру Усольцеву, с которым Путин в дрезденский период сидел в одном кабинете, каким-то образом удалось написать книгу о тех временах, где он подчеркивал рутинность их работы, но не раскрывал ее подробностей. И хотя Усольцев признал, что они работали с «нелегалами», как называли тогда глубоко законспирированных агентов, он заявил, что семьдесят процентов их деятельности занимало написание «бессмысленных отчетов». Согласно утверждениям Усольцева, за весь пятилетний срок в Дрездене Путин сумел завербовать только двух агентов и в какой-то момент прекратил попытки найти кого-то еще, так как понял, что это лишь потеря времени. Город казался им провинциальным болотцем, и «сам факт нашей службы в Дрездене говорил о том, что карьерных перспектив у нас нет», писал Усольцев. Путин и сам признавался, что потратил уйму времени на пиво и даже набрал двенадцать кило. Однако на фото того времени не видно, чтобы у него был лишний вес. Позднее российское государственное телевидение заявило, что Путин никогда не был замешан в чем-то противозаконном.

Однако сведения, полученные из первых рук, говорят о том, что путинские заслуги на дрезденской работе умалялись специально, для прикрытия другой незаконной миссии. Предположительно его направили туда именно потому, что тихое дрезденское болотце не попадало в поле зрения агентов в Восточном Берлине, где за происходящим пристально следили французы, американцы и немцы из Западной Германии. Член ультралевой Фракции Красной армии (Rote Armee Fraktion, РАФ) утверждал, что встречался с Путиным в Дрездене и что тот поддерживал членов группы, совершавшей теракты в ФРГ в 1970-1980-х годах: «В Дрездене не было ничего, абсолютно ничего, кроме левых радикалов. Никто не следил за Дрезденом — ни американцы, ни Западная Германия. Там ничего не было. За исключением одного — встречи с этими товарищами проходили именно там».

В имперской битве между Востоком и Западом советские спецслужбы долгое время предпринимали так называемые активные меры для дестабилизации и подрыва оппонента. Став заложниками холодной войны, они понимали, что отставание в технологическом плане преодолеть невозможно, а в военном столкновении их ждет крах. Именно поэтому с 1960-х годов Советский Союз полагался в основном на дезинформацию, фальшивые публикации в прессе, дискредитацию западных лидеров, убийства политических оппонентов и на поддержку подставных организаций, разжигающих войны в странах третьего мира и сеющих разногласия на Западе. В арсенал таких мер входила и поддержка террористических организаций. По всему Ближнему Востоку КГБ завязывал знакомства с многочисленными марксистскими террористическими группами, в частности с Народным фронтом освобождения Палестины (НФОП) — группировкой, отколовшейся от Организации освобождения Палестины (ООП), которая в 19601970-х годах устраивала угоны самолетов и взрывы. Секретные документы из архивов Политбюро говорят о том, насколько глубоки были эти связи. Есть также свидетельства того, что глава КГБ Юрий Андропов одобрил три запроса на получение советского оружия от лидера НФОП Вади Хаддада — в документе тот назван «доверенным агентом КГБ».

В Восточной Германии КГБ активно склонял Штази к «политическому сотрудничеству» в странах третьего мира. Фактически поддержка международного терроризма стала одной из неоценимых услуг, оказанных КГБ Министерством госбезопасности ГДР. К 1969 году Штази успели открыть под Восточным Берлином законспирированный тренировочный лагерь для членов ООП Ясира Арафата. Главное управление разведки под руководством Маркуса Вольфа было широко задействовано в работе с террористическими группами по всему арабскому миру, включая печально известного Карлоса Рамиреса Санчеса, или Шакала Карлоса из НФОП. Военные командиры Штази открыли сеть лагерей для подготовки террористов по всему Ближнему Востоку. И когда в 1986 году один из офицеров контрразведки Штази, ужаснувшийся катастрофе, почти достигшей немецких земель, попытался предотвратить запланированные группой ливийцев взрывы в Западном Берлине, шеф Штази Эрих Мельке сказал:

— Наш главный враг — Америка. Наша задача — ловить американских шпионов и не беспокоить наших друзей из Ливии.

Через несколько недель в Западном Берлине на дискотеке «Ла Белль», завсегдатаями которой были американские солдаты, произошел взрыв. Погибли трое военнослужащих и один гражданский, сотни были ранены. Потом выяснилось, что КГБ знал не только о планирующемся нападении, но и о том, каким контрабандным путем оружие было переправлено в Берлин. Очевидно, в борьбе с «империалистами США» все способы были хороши.

Сбежавший в Штаты генерал КГБ Олег Калугин назвал такую деятельность «сердцем и душой советской разведки». Бывший глава внешней разведки Румынии Йон Михай Пачепа, высший чин разведки восточного блока, сдавшийся в США, первым открыто заговорил об операциях Комитета с террористическими группами. Пачепа писал, что глава отдела внешней разведки КГБ генерал Александр Сахаровский часто говорил ему: «В современном мире из-за ядерного оружия военная мощь устарела, поэтому нашим главным оружием должен быть терроризм». Пачепа утверждал также, что шеф КГБ Юрий Андропов инициировал операцию по разжиганию антиизраильских и антиамериканских настроений в арабском мире, одновременно с которой на Западе должен был расцвести внутренний терроризм.

Западная Германия находилась на линии фронта с конца 1960-х годов — с того момента, как Фракция Красной армии открыла серию взрывов, убийств, похищений и ограблений банков. Во имя свержения «империализма и монополизирующего капитализма» они убивали крупных западногерманских промышленников и банкиров, включая главу банка «Дрезднер» в 1977 году, и устраивали взрывы на военных базах США, где пострадали сотни военнослужащих. Однако к концу семидесятых годов, когда западногерманская полиция осуществила череду арестов, сотрудники Штази начали предоставлять убежище членам группы на востоке. Приютили не одного, а целых десятерых. Как рассказывал немецкий консультант по безопасности Франц Зедельмайер^, они жили в неприметных кварталах Дрездена, Лейпцига и Восточного Берлина, их снабжали фальшивыми документами и отправляли в тренировочные лагеря. Одна девушка из группы, Инге Ветт, в течение четырех лет, с 1983-го по 1987 год, жила под чужим именем в пригороде Дрездена, пока сосед не съездил в Западный Берлин и не увидел ее лицо на объявлении «Разыскивается». Это была одна из самых опасных разыскиваемых преступниц, «бабушка терроризма», обвиняемая в покушении на убийство главнокомандующего НАТО и главнокомандующего войсками США в Европе генерала Фредерика Кроезена.

Сразу после падения Берлинской стены западногерманские власти считали, что Штази лишь обеспечивали членов РАФ убежищем и поддельными документами. Но в ходе прокурорского расследования появились свидетельства более тесного сотрудничества этой группы со спецслужбами. Его результатом стали арест и предъявление обвинений пяти бывшим офицерам Штази из отдела по борьбе с терроризмом в сговоре с группировкой и подготовке взрывов на военной базе США в Раммштайне в 1981 году, а также в попытке убийства генерала Кроезена. Эти же обвинения были предъявлены и Эриху Мельке. Один из членов РАФ рассказал, что Штази частенько использовали их для транспортировки оружия террористам из арабского мира. Еще один член группировки сообщил, что в восьмидесятые годы он занимался делами Карлоса Шакала, который в то время жил под протекцией Штази в Восточном Берлине и проводил время в роскошных отелях и казино. Инге Ветт позже призналась, что была в тренировочном лагере в Восточной Германии, где ее готовили к нападению на генерала Кроезена в 1981 году.

Однако в хаосе, воцарившемся после объединения Германии, политики не выказывали желания расследовать преступления ГДР и отправлять под суд людей из госбезопасности. Пятилетние ограничения, наложенные на сотрудников Штази за сотрудничество с РАФ, истекли, и обвинения были сняты. Воспоминания о преступлениях померкли, а связи КГБ с РАФ вообще никогда не расследовались. Но Советы всегда следили за операциями Штази, и на каждом уровне был связной офицер. В высшем эшелоне Штази КГБ контролировал каждый шаг, и, по словам одного из членов РАФ, «Мельке и пернуть не мог без разрешения из Москвы». «ГДР ничего не предпринимала без согласования с Советами», — заявил высокопоставленный перебежчик из Штази.

Именно в такой среде работал Путин, и история, рассказанная бывшим членом РАФ про Дрезден, это полностью подтверждает. По его словам, в те годы Дрезден превратился в постоянное место встреч с членами РАФ. Этот город был выбран для контактов потому, что «там больше никого не было», — утверждает он.

— В Берлине присутствовали и американцы, и французы, и британцы, то есть все. Для своих дел нам нужна была провинция, а не столица.

Еще одна причина, по которой встречи решили проводить именно в Дрездене, заключалась в том, что Маркус Вольф и Эрих Мельке хотели дистанцироваться от подобных операций.

— Вольф был очень осмотрительным, ни во что не впутывался. Последнее, чего бы хотел такой парень, как Вольф, так это быть пойманным с поличным на поддержке террористической организации. […] Мы раз десять там [в Дрездене] встречались.

Вместе с другими участниками террористической группировки они приезжали в Восточную Германию на поезде, их встречали агенты Штази, отвозили на советском ЗИЛе в Дрезден, и уже там в секретном месте с ними встречался Путин и его коллега из КГБ.

— Мы никогда не получали от них прямых инструкций. Обычно они просто говорили: «Мы слышали о ваших планах — как вы собираетесь их осуществлять?» и делали предположения. Они предлагали другие мишени и спрашивали, что нам для этого требуется. Нам всегда нужны были оружие и деньги.

В Западной Германии члены РАФ вряд ли могли приобрести оружие, так что списки необходимого вручались Путину и его коллегам, затем передавались агенту на Западе, запрошенное оружие складировалось в тайном месте, и оттуда его забирали члены РАФ.

Часто роль Путина в дрезденских операциях описывают как пассивную, но все было наоборот. По свидетельству бывшего члена РАФ, Путин был одной из ключевых фигур, и именно от него получал указания один из генералов Штази.

Член группировки РАФ вспоминал, что серия страшных взрывов посеяла хаос в Западной Германии, а деятельность группы стала ключевой в попытке КГБ расшатать и дестабилизировать Запад. Конец советской власти и ГДР был уже близок, и есть вероятность того, что РАФ переориентировалась в своей деятельности на защиту интересов КГБ.

Одна из таких атак произошла через несколько недель после падения Берлинской стены. 30 ноября 1989 года в 8.30 утра глава «Дойче Банка» Альфред Геррхаузен вышел из своего дома в Бад-Хомбурге, сел в машину и поехал на работу. Когда автомобиль набрал скорость, раздался взрыв — 150 фунтов взрывчатки разнесли армированный лимузин на куски, а сам банкир погиб на месте. Детонатор сработал, когда лимузин попал под пересекавшие дорогу инфракрасные лучи. Убийство было выполнено с военной точностью, использовались самые современные технологии. «Эту атаку, должно быть, спонсировало государство», — заявил один из экспертов западной разведки. Как выяснилось позднее, офицеры Штази участвовали в организации тренировочных лагерей, где члены РАФ учились обращению со взрывчатыми веществами, противотанковыми ракетами и приборами детонации снарядов через фотоэлектрические лучи. Именно так было организовано убийство Геррхаузена.

Видный представитель деловых кругов ФРГ Геррхаузен был советником западногерманского канцлера Гельмута Коля. Убийство произошло в тот момент, когда появились реальные возможности объединения страны. В этом процессе «Дойче Банк» мог существенно обогатиться на приватизации восточногерманских государственных предприятий, но на эти активы претендовал также «Дрезднер Банк», в котором скоро должен был начать работать друг Путина офицер Штази Маттиас Варниг. По словам бывшего члена РАФ, уничтожение Геррхаузена было в интересах Советов: «Я знаю, что мишень выбиралась Дрезденом, а не самими РАФ». Теперь для этого участника группировки те дни почти забылись, но все же он с сожалением констатирует, что был лишь марионеткой в политических играх за расширение советского влияния.

— Мы просто оказались полезными идиотами для СССР, — с грустной усмешкой говорит он. — Так все и началось. Нас использовали для того, чтобы расшатывать и дестабилизировать Запад и сеять хаос.

После вопроса о поддержке РАФ со стороны КГБ и Штази по довольному лицу Хорста Йемлиха пробегает тень. Мы сидим за столом в залитой солнцем квартире, где он живет со времен ГДР — это в двух шагах от штаб-квартиры Штази и от виллы КГБ. Кофе подан в изящных фарфоровых чашках, стол застелен кружевной скатертью. Он утверждает, что членов РАФ привезли в ГДР только затем, чтобы отговорить их от терактов.

— Штази хотели предотвратить теракты, не позволить им вернуться к террористическим методам и дать шанс начать с чистого листа.

Но при вопросах о том, встречались ли в Дрездене члены РАФ с Путиным, задавал ли тон КГБ и оттуда ли исходил приказ убить Геррхаузена, его лицо мрачнеет.

— Я об этом ничего не знаю. И не знал, ведь дело было засекречено. Я не знаю, были ли вовлечены русские спецслужбы. Но если это так, то КГБ ограничил бы доступ к таким материалам и заявил, что это внутренняя проблема Германии. Они уничтожили гораздо больше документов, чем мы.

Историю бывшего члена РАФ невозможно ни подтвердить, ни опровергнуть. Многие из его сподвижников в тюрьме или на том свете. А те, кто предположительно участвовал в таких встречах, бесследно исчезли. Близкий соратник Путина говорил, что подобные заявления весьма опрометчивы, и настаивал, что доказательств связей КГБ с РАФ и с другой террористической группой в Европе не существует.

— И даже не пытайтесь это доказать! — добавил он.

Однако его рассказ об уходе Путина из спецслужб снова поднял больной вопрос. По словам бывшего коллеги из КГБ, Путину оставалось всего полгода до выхода на пенсию, и именно в тот момент, в возрасте тридцати девяти лет, он уволился. Тридцать девять — это гораздо ниже официального пенсионного возраста, для его звания подполковника — пятьдесят два года. При этом КГБ весьма неохотно отправлял на досрочную пенсию тех, кто отличился в защите чести родины. Для тех, кто служил в США, стаж засчитывался как год к полутора, а кто в тюрьмах — один к трем. Возможно, Путин досрочно вышел на пенсию потому, что ему засчитали рабочий стаж как год за два из-за высоких рисков работы с РАФ?

Через много лет доверенный сотрудник Путина в Штази Клаус Цукольд, позже сбежавший на Запад, раскрыл кое-какие подробности его участия в других операциях того времени. Он рассказал немецкому журналу СоггссНу, что Путин пытался заполучить исследование о смертельных ядах, не оставляющих следов, и планировал скомпрометировать его автора с помощью порнографических материалов. Неясно, была ли реализована эта операция. По словам Цукольда, Путин занимался также делом печально известного неонациста Райнера Зоннтага, которого депортировали в Западную Германию в 1987 году и который вернулся в Дрезден после падения Берлинской стены, чтобы возглавить ультраправых- К тому моменту, когда я приступила к розыскам Цукольда, чтобы спросить его о предположительном сотрудничестве между Путиным и РАФ, он залег на дно и на запросы об интервью не отвечал. По словам человека, имеющего связи в западной разведке, Цукольд находился под особой защитой Федерального ведомства по охране конституции Германии.

Если сотрудничество с террористами из РАФ могло выглядеть для Путина как отработка активных мер против империалистского Запада, то все, что случилось после падения Берлинской стены, стало опытом, который он усвоил на десятилетия. Хотя было предельно ясно, что восточный блок не выстоит, социальные протесты расколют его на части и волнения докатятся до СССР, Путин и его коллеги из КГБ в Дрездене всеми силами пытались спасти свои агентурные сети.

В какой-то момент все закончилось. Рулить ситуацией больше было некому, а десятилетия борьбы и подковерных шпионских игр потеряли смысл. Под давлением сопротивления границы рухнули. И когда через месяц протесты докатились до Дрездена, оказалось, что Путин и его коллеги к такому совсем не готовы. Разъяренная толпа два дня осаждала штаб-квартиру Штази, а кагэбэшники в это время забаррикадировались на вилле. Позже он вспоминал этот период так:

— Мы день и ночь жгли документы. Уничтожали все — наши связи, списки контактов и агентурных сетей. Я сам сжег огромное количество материалов. Мы жгли столько, что печка треснула.

Ближе к вечеру несколько десятков протестующих откололось от основной толпы и направилось к вилле КГБ.

Оказалось, что советские военные с ближней военной базы просто бросили комитетчиков на произвол судьбы. Путин обратился за подкреплением, однако солдаты прибыли лишь через несколько часов. Он звонил советскому военному командованию в Дрезден, но дежурный офицер лишь пожимал плечами:

— Мы ничего не можем сделать без распоряжения из Москвы. А Москва молчит.

Для Путина это выглядело предательством всего, на благо чего они работали, и фраза «Москва молчит» долго не выходила у него из головы. Империя сдавала свои форпосты один за другим, геополитическая мощь Советского Союза рушилась, как карточный домик.

— Появилось ощущение, что страны больше не существует. Что она исчезла. Было понятно, что Союз смертельно болен. И что это терминальная стадия болезни — паралич власти, — сказал Путин позднее. — Советский Союз потерял свои позиции в Европе. И хотя умом я понимал, что эти стены довольно шаткие, я бы хотел, чтобы на их месте выросло что-то другое. Но ничего другого не предлагалось. И это было больно. Они просто все бросили и ушли.

Но еще не все было потеряно. Хотя сила протестов и стремительное приближение коллапса, казалось, застали КГБ врасплох, некоторые отделы Комитета вместе со Штази были готовы к такому дню. Определенные силы спланировали плавный переход, чтобы, оставаясь за кулисами, удержать часть своего влияния и контроля.

До того, как протестующие ворвались в штаб-квартиру Штази, офицеры КГБ в Дрездене сумели заполучить от своих коллег из Штази материалы о совместной работе с Советами.

Владимир Усольцев вспоминал, что офицер из Штази передал Путину целую подшивку документов.

— Через несколько часов от них остался только пепел, — вспоминал он.

Кипы документов отвезли на ближайшую советскую военную базу и выбросили в траншею — планировалось уничтожить их напалмом, но вместо этого их облили бензином и сожгли. Еще двенадцать грузовиков с документами уехали в Москву. Как позднее сказал Путин, «в Москву отправили наиболее ценное».

В течение следующих нескольких месяцев, когда шла подготовка к отъезду из Дрездена, сотрудники КГБ находились под специальным прикрытием начальника Управления нелегальной разведки Юрия Дроздова, легендарного офицера, отвечающего за сеть нештатных агентов КГБ по всему миру. Шеф дрезденского отдела Владимир Широков рассказывал, что Дроздов лично отвечал за то, чтобы с него не сводили глаз с шести утра и до полуночи. Под покровом ночи люди Дроздова вывезли Широкова с семьей в безопасное место в Польшу. Позже бывший коллега Путина сказал журналистке Маше Гессен, что перед возвращением домой Путин встречался с Дроздовым в Берлине.

Дрезденские кагэбэшники бесследно растворились в ночи и оставили немецких коллег самим разбираться с народным гневом. Хорст Бём был помещен под домашний арест и покончил с собой в феврале следующего года.

— Он не видел иного выхода, — сказал Йемлих.

Два других руководителя Штази соседних регионов тоже покончили жизнь самоубийством. Мы, вероятно, никогда не узнаем, чего конкретно они так боялись — они умерли до того, как были допрошены. Многим офицерам КГБ тоже пришлось оставить посты, но кого-то все-таки удалось сохранить. Части агентурной сети, нелегальные разведчики были глубоко засекречены, до них не докопались бы никакие проверки. Впоследствии Путин с гордостью говорил о том, что его работа в Дрездене в основном касалась коммуникаций с нелегальными «кротами»:

— Это уникальные люди. Не каждый способен отказаться от собственной жизни, от близких и родственников, на много лет покинуть свою страну, чтобы посвятить себя служению отечеству. На это способны только избранные.

В декабре 1989 года при поддержке Советов Ганс Модров принял на себя временное руководство Восточной Германией и негласно разрешил отделу внешней разведки Штази самоликвидироваться. В процессе ликвидации исчезли бесчисленные активы, а сотни миллионов марок были переправлены через подставные компании Мартина Шлаффа в Лихтенштейне и Швейцарии. Все внимание было сосредоточено на объединении Германии, и на этом фоне голоса сбежавших на Запад агентов Штази звучали слишком тихо.

— При определенных обстоятельствах агентурная сеть может быть снова частично активирована, — сказал один из эмигрировавших. — Никто на Западе не гарантирует, что эти агенты не возобновят работу при помощи КГБ.

В феврале 1990 года Путин вернулся из Дрездена в Россию. Падение Берлинской стены аукнулось волнениями во всему Советскому Союзу. Крепли националистические движения, что грозило развалом страны. Михаил Горбачев вынужден был отступить, освободив пространство для новых демократических лидеров. КПСС постепенно теряла монополию на власть, а сама законность существования Коммунистической партии вызывала все больше вопросов. В марте 1989 года, почти за год до возвращения Путина, Горбачев согласился провести первые честные выборы в новый парламент — Съезд народных депутатов. Плохо организованная группа демократов под предводительством диссидента Андрея Сахарова и восходящей звезды российской политики Бориса Ельцина, исключенного из Политбюро за критику партийной верхушки, впервые получила мандаты и вступила в дебаты с представителями КПСС. Конец семидесятилетнего правления коммунистов приближался.

В этом хаосе Путин должен был выжить. Однако он не сел за руль такси, не последовал традиционным путем вернувшихся домой сотрудников внешней разведки, не остался в московском КГБ, а выбрал иную миссию. От своего дрезденского наставника и босса полковника Лазаря Матвеева он получил приказ ехать домой — в Ленинград. И попал в самое пекло — город лихорадило в связи с выборами в городской совет народных депутатов. Это тоже были первые честные выборы времен горбачевских реформ, и демократическое движение набирало силу. Впервые демократы получили реальный шанс обойти коммунистическое большинство.

Путин не встал на защиту старой гвардии, а наоборот, примкнул к ленинградскому демократическому движению. Одним из самых бесстрашных и принципиальных демократических лидеров была Галина Старовойтова. После ее знаменитой речи перед городскими выборами о преступлениях советской власти Путин, никому тогда еще неизвестный, подошел к ней и сказал, что глубоко потрясен ее словами, а также выразил готовность помочь. Старовойтова сочла такую инициативу подозрительной и ответила отказом.

Первым назначением Путина стала должность помощника ректора Ленинградского Государственного университета (ЛГУ), юридический факультет которого он окончил перед службой в КГБ. В круг его обязанностей входило налаживание международных связей университета и контроль за иностранными студентами и приглашенными зарубежными профессорами. Поначалу такое назначение казалось серьезным понижением — после работы в Дрездене ему предстояло вернуться к скучным отчетам о перемещениях иностранцев. Но уже через несколько недель он занял место в руководстве демократического движения страны.

В ЛГУ профессором права был Анатолий Собчак. Высокий, привлекательный, харизматичный, эрудированный, он был любимцем студентов и в своих пламенных речах яростно критиковал Коммунистическую партию и КГБ. По результатам мартовских выборов он был избран в городской совет, а в мае возглавил его. Почти сразу после этого Путин стал его правой рукой: выполнял поручения Собчака, служил его каналом связи со спецслужбами и тенью следовал за ним по пятам. Его назначение устроил КГБ.

— Путин получил это назначение. У него была своя миссия. В КГБ так и заявили Собчаку: это наш человек, он о вас позаботится, — сказал Франц Зедельмайер, предположив, что должность Собчака на юрфаке была прикрытием, так как он тайно работал на КГБ. — Лучшим прикрытием для этих людей было их юридическое образование.

Несмотря на приверженность демократическим ценностям и выступления против злоупотреблений коммунистов, Собчак понимал, что ему не удержать политическую власть без определенной опоры на истеблишмент. Он стал жертвой раздутого самомнения и тщеславия и больше всего жаждал карьерного роста. Одновременно с Путиным он нанял человека из старой гвардии — коммуниста контр-адмирала Вячеслава Щербакова — и назначил его первым заместителем председателя Ленинградского городского совета. Соратники Собчака по демократическому лагерю пришли в ужас от такого решения, но для продвижения вверх такие компромиссы были необходимы. На выборах мэра в июне 1991 года он вырвался вперед и с легкостью победил.

В августе группа сторонников жестких политических мер, напуганная постоянными уступками Горбачева, организовала путч, и Собчак, полагаясь на старую гвардию, в частности, на Путина и его связи в КГБ, рассчитывал, что и он, и город выстоят без кровопролития. Путчисты ввели чрезвычайное положение и объявили, что Советский Союз перешел под их контроль. Чтобы не дать Горбачеву подписать новый союзный договор и передать во владение лидеров мятежных республик их собственные ресурсы, заговорщики взяли его в заложники на летней даче в Форосе.

Однако и в Ленинграде, и в Москве демократические лидеры выступили против путчистов. Пока члены городского совета занимались обороной штаб-квартир в обшарпанных залах Мариинского дворца, Путин и Собчак заручились поддержкой руководства местной милиции и шестидесяти милиционеров и уговорили директора Ленинградского телевидения предоставить Собчаку прямой эфир, чем он и воспользовался в первый же вечер путча. В своем выступлении он назвал путчистов преступниками, его речь вдохновила жителей города, и на следующий день на улицы вышли сотни тысяч ленинградцев. Перед Зимним дворцом огромная толпа поддержала демократов. Собчак выступил перед собравшимися, призывал к объединению и открытому сопротивлению, однако главную миссию переложил на своих заместителей — Путина и Щербакова. После своего телевизионного выступления в первую бессонную ночь путча Собчак заперся в кабинете в Мариинском дворце, а в это время Путин и Щербаков вели переговоры с местным шефом КГБ и с областным ленинградским командованием, пытаясь предотвратить появление путчистских танков в городе. На следующий день Собчак снова выступил перед собравшимися на Дворцовой площади, а Путин и Щербаков продолжали переговоры. Когда танки подошли к границам города, Путин с Собчаком и группой спецназовцев спустились в бункер под Кировским заводом и уже оттуда через зашифрованную систему связи продолжили переговоры с КГБ и военачальниками.

Когда на следующее утро Путин и Собчак вышли из бункера, путч закончился. Попытка захвата власти потерпела поражение. В Москве элитные подразделения КГБ отказались открывать огонь по Белому дому. Там находился избранный лидер РСФСР Борис Ельцин с тысячей сторонников, выступивших против путчистов и поддержавших горбачевские реформы. Коммунистическая партия была разгромлена. Лидеры новой демократический России были готовы приступить к работе. Какими бы ни были мотивы Путина, на тот момент он поспособствовал этой победе.

Верный заветам КГБ, Путин умел подстроиться под любого, с кем приходилось работать: сначала — под своего нового демократического шефа, потом — под старую гвардию.

— Он так быстро менял свои взгляды, что нельзя было понять, кто он на самом деле, — сказал Зедельмайер.

Глава 2 Внутренняя работа

Москва, 25 августа 1991 года. Поздним вечером Николай Кручина с трудом добирался до своей квартиры на 17-м этаже в охраняемом квартале для партийной элиты. Четырьмя днями ранее, 21 августа, потерпела поражение попытка коммунистов устроить путч и вернуть советскую власть. И теперь ведомства, в которых всю свою жизнь работал Кручина, рушились на глазах. Вчера он несколько раз встречался со своим высокопоставленным боссом из отдела международных связей ЦК КПСС Валентином Фалиным — тот выглядел изможденным. Кагэбэшник из внешнего наблюдения заметил, что Кручина шел, опустив глаза, — это свидетельствовало о его нежелании разговаривать.

За эти четыре дня произошли ужасные перемены. Во-первых, Борис Ельцин в прямом эфире подписал указ, приостанавливающий деятельность Коммунистической партии и завершающий десятилетия ее правления. Он открыто и резко выступил против путчистов, чем только увеличил свою популярность. Он затмил Горбачева — тот смущенно мялся с краю трибуны, когда Ельцин обращался к парламенту. Заявив, что именно Коммунистическая партия виновата в организации путча, Ельцин приказал опечатать разросшуюся, словно спрут, штаб-квартиру ЦК КПСС в Москве на Старой площади. Сотни кабинетов хранили тайны финансовой империи Советского Союза, эта сеть охватывала тысячи административных зданий, гостиниц, дач и санаториев, в нее входили и партийные счета в твердых валютах, и никому не известные сотни, если не тысячи подставных иностранных фирм, созданных как совместные предприятия в последние дни режима. Через эти банковские счета и фирмы финансировались стратегические операции КПСС и партий союзников. Средства шли на борьбу Советов с Западом. И возглавлял всю эту империю Кручина — управляющий делами ЦК КПСС с 1983 года. А теперь его отдел стоял опечатанным, символизируя проигранную битву.

В тот вечер жена Кручины легла рано, полагая, что муж поспит на диване. Утром ее разбудил стук в дверь — дежурный кагэбист сообщил, что ее муж выпал из окна квартиры. Рядом с телом Кручины нашли скомканную записку: «Я — не заговорщик, но я — трус. Сообщите об этом советскому народу». КГБ тут же заявил, что это было самоубийство. Однако до сих пор никто не знает, что же произошло на самом деле, а если кто-то и знает, то вряд ли поведает об этом миру. Глава Госбанка Виктор Геращенко тоже был в центре событий, но его объяснения ограничились загадочной фразой: «Он упал», а влиятельный руководитель аналитического отдела КГБ Николай Леонов утверждал, что Кручина после крушения империи впал в тяжелую депрессию.

Прошел месяц с небольшим, и участь Кручины повторил его предшественник на этой должности: вечером 6 октября из окна своей квартиры выпал и разбился насмерть Георгий Павлов. Его смерть в возрасте 81 года также была квалифицирована как самоубийство. Через одиннадцать дней после Павлова еще один видный член Коммунистической партии Дмитрий Лисоволик, связанный с ее финансовыми механизмами, упал с балкона и погиб. И снова смерть признали суицидом.

Троих погибших объединяло знание тайных принципов функционирования финансовых систем КПСС в тот момент, когда в условиях горбачевских реформ КГБ готовился к переходу на рыночную экономику. Имущество Коммунистической партии достигало 9 миллиардов долларов, а зарубежные активы, по оценкам западных экспертов, были в разы выше. Однако в первые дни после крушения КПСС новые правители России с изумлением обнаружили, что партийная казна практически пуста. Ходили слухи, что чиновники Кручины переправили через совместные иностранные предприятия, спешно открывавшиеся в последние годы режима, миллиарды рублей и сбережений в других валютах. Российская прокуратура, которой Ельцин поручил выяснить степень участия КПСС в августовском путче, вскоре невольно переключилась на поиски пропавших денежных средств партии.

Несмотря на распоряжение Ельцина опечатать кабинеты ЦК, заведующий международным отделом ЦК КПСС Валентин Фалин приказал своим починенным начать уничтожение документов. Эти архивы могли бы помочь воссоздать преступные схемы коммунистического режима и, что важнее, отследить бесследно исчезнувшие деньги.

Самые секретные операции совершались в кабинете 516, где размещалась так называемая группа парттехники при международном отделе ЦК КПСС. Ее руководитель и специалист по теневым операциям Владимир Осинцев отвечал за кампании влияния КПСС в тех странах, где партия не была представлена официально — в Сальвадоре, Турции, ЮАР и Чили. Когда в октябре 1991 года следователи в конце концов вломились в этот кабинет, то увидели на полу только полоски уничтоженных документов. Однако по некоторым косвенным признакам можно было догадаться, на какие ухищрения шли партработники, чтобы сохранить связи со засекреченными «кротами». Прокуратура обнаружила кипы иностранных паспортов, проездных документов и поддельных печатей, толстый фотоальбом со снимками всех генотипов и рас, набор париков и накладных бород, а также резиновые напальчники для поддельных отпечатков пальцев.

Сотрудник международного отдела Анатолий Смирнов был возмущен происходящим и предал гласности все документы, которые смог вынести. Документы под грифом «Совершенно секретно», которые он сумел достать, содержали данные о выплатах сотен миллионов долларов связанным с коммунистами зарубежным партиям. Например, согласно поручению от 5 декабря 1989 года, Госбанк СССР должен был перевести 22 миллиона долларов на счет Фалина в пользу международного фонда партии для поддержки левых организаций а поручение от 20 июня 1987 года обязывает Госбанк перевести миллион долларов куратору по международным связям в пользу Французской коммунистической партии в качестве дополнительных средств. Технически перевод денег во Францию осуществлял КГБ.

Смирнов был убежден: если КПСС регулярно залезает в государственную казну, чтобы спонсировать свои операции влияния и политические дела за границей, то «против народа совершается преступление». Он решил, что это уже перебор и нарушение всех советских законов — такие операции должны производиться за счет пожертвований членов партии, а не спонсироваться из государственной казны.

Прокуратура подсчитала: в последнее десятилетие существования КПСС для финансирования коммунистических партий из страны было выведено более 200 миллионов долларов. По мнению Смирнова, эта сумма существенно выше. Ничего не выяснилось про деньги, переведенные тайными способами и предназначенные для секретной деятельности.

Однако при изучении сохранившихся архивов прокуратура нашла документы, проливающие свет на многочисленные тайные схемы по перекачке миллиардов долларов. Одна из них подразумевала привлечение так называемых дружественных фирм — оперирующих на черном рынке приближенных компаний в эпицентре огромной системы, которую поддерживал восточный блок. В их число входили подставные компании, которые чиновник из министерства торговли ГДР Александр Шальк-Голодковский открыл по всей Восточной Германии, а также в Австрии, Швейцарии и Лихтенштейне. Одни фирмы занимались контрабандой технологий в условиях эмбарго, другие — перепродажей оборудования по сильно завышенным ценам советским нефтяным, атомным и производственным предприятиям, а доходы использовались для финансирования деятельности коммунистических партий и левых движений в Италии, Франции, Испании, Британии и по всему миру.

Известный итальянский банкир Антонио Фаллико, тесно связанный с верхушкой советской элиты, а позже — и с путинским режимом, считает, что деньги, официально выделенные КПСС для финансирования деятельности компартий, несравнимы с суммами, которые переправлялись через «дружественные фирмы». Официальные пожертвования, которые Итальянская коммунистическая партия ежегодно получала от СССР, составляли «всего 15–20 миллионов долларов. Это даже не деньги». Реальное финансирование шло через посредников:

— Все итальянские фирмы, которые хотели торговать в Советском Союзе, должны были платить этим компаниям, и это были колоссальные денежные потоки.

Прокуратура опубликовала список из сорока пяти таких «дружественных фирм». Среди загадочных компаний, занятых импортом-экспортом, нашлось как минимум одно известное название — Pergamon Press Роберта Максвелла. Это солидное издательство долгое время служило каналом для продажи советских научных публикаций на Запад. За несколько дней до обнародования этого списка тело бывшего члена партии лейбористов и медиамагната было обнаружено в Атлантическом океане рядом с его яхтой.

По словам бывшего агента КГБ — бизнесмена, работавшего с «дружественными фирмами» и близко сотрудничавшего с Путиным в девяностых годах, в число компаний, предпочитавших оставаться в тени, входили такие титаны европейской промышленности, как Fiat, Merloni, Olivetti, Siemens и Thyssen. Он заявил на условиях анонимности, что под видом медицинского оборудования его фирма поставляла военную продукцию:

— Медицинское оборудование служило прикрытием. На самом деле фирма производила очень серьезное военное оборудование. То же самое было с компаниями Siemens и ThyssenKrupp. Все они производили для СССР товары двойного назначения. Эти «дружественные фирмы» не были подставными — все было не так, как это делается сейчас. Это были ведущие европейские компании.

Сеть «дружественных фирм» занималась не только импортом. По словам соратника Горбачева, некоторые фирмы заключали и бартерные сделки с семидесятых годов. Например, государственный монополист «Союзнефтеэкспорт» был частью изящной бартерной схемы: нефть выменивалась на товары под эмбарго. Бывший компаньон монополиста рассказал, что нефть поступала через посредников в многочисленные хранилища в Финляндии, о стране происхождения этой нефти никто не знал, а затем сеть посредников продавала ее в обмен на технологии и другие заблокированные товары. Удобрения тоже входили в эти схемы.

В поиске партийных денег при любой попытке найти информацию о таком бартере прокуратура каждый раз упиралась в глухую стену. Продажа нефти, металлов, хлопка, химикатов и оружия «дружественным фирмам» по бросовым ценам приносила огромные доходы. Под видом экспортных сделок они скупали сырье по внутренним, зафиксированным плановой экономикой ценам и перепродавали по рыночным, получая внушительный доход. Например, мировая цена на нефть почти в десять раз превышала внутреннюю цену в СССР. Вырученные средства распределялись по многочисленным счетам в дружественных банках Европы, например, в швейцарском Banco del Gottardo, и прятались в налоговых убежищах на Кипре, Нормандских островах, в Лихтенштейне, Панаме и Гонконге. Эти доходы могли использоваться для поддержки деятельности зарубежных компартий, для активных мер по дестабилизации Запада. Весь процесс контролировался КГБ, чьи доверенные лица управляли «дружественными фирмами» и имели серьезное влияние на советское министерство торговли.

— «Дружественные фирмы» продавали приобретенные товары по мировым ценам. Прибыль никогда не возвращались в СССР, — писал руководивший расследованием генеральный прокурор Валентин Степанков. — Все контакты с осуществлялись через КГБ.

Перекачка товаров заметно усилилась в последние годы советского режима. Глава группы по экономическому анализу советской военной разведки Виталий Шлыков заявил, что к моменту краха СССР огромные запасы сырья для тяжелого вооружения — горы алюминия, меди, стали, титана и других металлов, которые предполагалось использовать для поддержания работы советской военной машины, — стремительно уменьшались. Однако прокуратуре удалось найти об этом лишь обрывочные сведения.

Роясь в обрывках уничтоженных документов, следователи обнаружили один важный документ — служебную записку от 23 августа 1990 года за подписью заместителя Генерального секретаря ЦК КПСС Владимира Ивашко о создании «невидимой экономики». Очевидно, руководство партии осознавало необходимость срочного создания сети фирм и совместных предприятий для защиты финансов во время горбачевских реформ, погрузивших страну в хаос. Партии предстояло инвестировать свои ресурсы в твердой валюте в капиталы международных фирм, которыми управляли «друзья», причем связь между средствами и бизнес-ассоциациями должна была быть «максимально невидимой».

Любопытные документы о масштабах сети посредников обнаружили следователи в квартире Николая Кручины сразу после его гибели. В одном из них напротив пунктов ФИО, дата начала партийного стажа, номер членского билета и подпись доверенного лица стояли пробелы.

Прокуратура терялась в догадках, что мог означать такой документ. Мало кто из партийный элиты мог прояснить этот вопрос. Однако следователям улыбнулась удача, когда они вышли на бывшего полковника КГБ Леонида Веселовского. Испугавшись репрессий, он откровенно рассказал о своей работе агентом внешней разведки КГБ — он был завербован для содействия в переправке и сокрытии имущества и денег партии. Были также допрошены офицеры внешней разведки. Они отчитывались управделами ЦК КПСС Кручине, шефу КГБ Владимиру Крючкову, его первому заместителю Филиппу Бобкову и секретарю ЦК КПСС Владимиру Ивашко.

Специалист по международной экономике Веселовский в ноябре 1990 года был отозван со своего поста в Португалии для работы над созданием программы «невидимой экономики», которая позволила бы спасти активы партии. Именно он предложил систему доверенных хранителей, или доверенных лиц, наделенных правами хранить и распределять средства от имени партии, и подготовил служебные записки для Кручины с предложениями по сокрытию партийных денег: инвестирование в благотворительные и социальные фонды, а также анонимные вклады в акции и облигации. Процесс контролировался КГБ.

— С одной стороны, это обеспечит стабильный доход, независимо от дальнейшего положения партии, а с другой — в любой момент позволит эти акции реализовать на фондовых биржах с последующим размещением капитала в иных сферах с целью обезличивания партийного участия, но с сохранением контроля, — писал он. — Принятие данных мер потребует организовать срочный отбор особо доверенных лиц, которым будет поручено выполнение отдельных пунктов программы, не исключается возможность создания категории негласных членов партии, которые будут обеспечивать ее жизнедеятельность в любых условиях чрезвычайного периода.

В другой записке он предлагал создать сеть компаний и совместных предприятий, включая брокеров и торговые фирмы, в налоговых убежищах типа Швейцарии, где акционерами стали бы доверенные лица.

В тот момент, когда путем перевода средств в сеть подставных компаний в подготовку включились Штази, КГБ начал готовить партию к смене режима, полностью осознавая, что ее монополия на власть скоро окажется под ударом. Для вовлеченных в работу агентов внешней разведки приказ Крючкова о создании частных компаний однозначно сигнализировал о том, что дни коммунистического режима сочтены.

— Как только это началось, я понял, что это конец, — сказал высокопоставленный комитетчик Юрий Швец, проработавший в Вашингтоне до 1987 года.

Когда после августовского путча КПСС прекратила свое существование, никто не понимал, что станет со структурами, занятыми спасением партийных денег, и кто за них отвечает. Обнаруженные в ходе расследования документы лишь слабо намекали на существование сети. Все было засекречено: персоналии, посреднические компании, посредники, доверенные лица, сети компаний, совместных предприятий и брокеров. Отвечая на вопросы о документах, бывшие члены Политбюро утверждали: все рухнуло так неожиданно и стремительно, что на воплощение в жизнь планов Ивашко по созданию «невидимой экономики» просто не было времени. Однако прокуратура обнаружила массу свидетельств того, что проект как минимум частично был запущен и даже достаточно долго работал, причем курировал его, вероятно, отдел внешней разведки КГБ.

Одним из таких свидетельств служит сама карьера Веселовского. За две недели до путча он ушел со своего поста, переехал в Швейцарию и получил должность в торговой фирме под названием БеаЬесо. Эта «дружественная фирма» продала огромное количество советского сырья. Возглавлял ее советский эмигрант Борис Бирштейн — в 1970-х годах он уехал в Израиль, оттуда — в Канаду, где открыл несколько совместных предприятий, включая компанию, обслуживавшую интересы советской внешней разведки. Есть подозрения, что люди из КГБ отслеживали всю работу Seabeco.

— Ничего этого не могло произойти без патронажа КГБ, — сказал бывший агент внешней разведки Швец.

На допросе бывший шеф КГБ Владимир Крючков признал, что эта торговая фирма создавалась в качестве канала для перекачки средств КПСС, но настаивал на том, что планы так и не реализовались — на это не осталось времени, режим рухнул очень быстро. Запись телефонного разговора о созданной торговой сети партнера Seabeco Дмитрия Якубовского с шефом внешней разведки попала в открытые источники. Партнер публично заявил о том, что фирма получала десятки миллионов долларов на финансирование операций КГБ в Европе.

В какой-то момент Веселовский бесследно исчез из Швейцарии, а вместе с ним испарились и все шансы прокуратуры отыскать деньги. В условиях дефицита финансирования, имея в своем распоряжении только обрывки документов, она зашла в тупик. В самой России удалось отследить трансферы миллиардов рублей из отдела Кручины на счета более сотни партийных фирм и коммерческих банков^, но любые попытки пройти в расследовании дальше заканчивались ничем.

Новое правительство Ельцина, казалось, не очень-то и стремилось найти эти деньги. В какой-то момент блеснула надежда на перемены: круглолицый премьер-реформист Егор Гайдар громогласно объявил, что для поиска партийных денег правительство нанимает международную фирму Kroll, занимавшуюся крупными расследованиями. Однако при полуторамиллионном контракте за год поисков партийных денег по всему миру расследователи Kroll добились еще меньших результатов, чем прокуратура. Отчитываться было не о чем.

— Они ничего не нашли, — сказал министр Петр Авен, инициировавший привлечение Kroll. — Только счета горстки высокопоставленных бюрократов на сумму не более полумиллиона долларов.

Проблема, похоже, заключалась в том, что само правительство не хотело, чтобы деньги нашлись. В конце концов расследователи Kroll вернулись с пустыми руками — вероятно, потому, что не получили содействия от кабинета министров.

— Российское правительство не было заинтересовано в том, чтобы что-то нашлось, поэтому мы ничего не нашли, — сказал бывший глава Kroll Томми Хелсби, участвовавший в расследовании. — Оно хотело только покозырять названием нашей фирмы на пресс-конференциях, создать впечатление, что идет настоящее расследование.

Задача усложнялась еще и тем, что деньги переводились в основном не прямыми переводами, а через «дружественные фирмы» типа Seabeco по сырьевым торговым схемам. По словам Хелсби, в этих схемах был замешан Марк Рич — основатель женевской компании Glencore, крупный оператор и товарный спекулянт. Стоявшие за этой схемой агенты внешней разведки КГБ заполучили ключи к спрятанным богатствам.

— Когда Советский Союз развалился и все кончилось, местонахождение денег было известно только людям из КГБ, — сказал Хелсби. — Но к тому моменту они работали на уже несуществующее советское государство.

Однако некоторые удержались на своих местах, и агентурные сети внешней разведки КГБ частично сохранились. За кулисами, посреди всеобщего хаоса, некоторые деятели продолжали, по словам Хелсби, «заправлять деньгами от имени КГБ».

В ту ночь, когда Николай Кручина выбросился из окна, капиталы КПСС были переданы новой элите, однако часть этих денег ушла в агентурные сети внешней разведки КГБ. Конечно, какие-то суммы были украдены высшими партийными функционерами и членами ОПГ. Однако когда Ельцин отправлял КПСС на свалку истории, контроль над счетами был у агентов внешней разведки. Кручину, возможно, настигло горькое осознание того, что люди, занимающиеся партийными деньгами, вышли из-под его контроля. И не исключено, что эти же самые люди могли сбросить его с балкона, чтобы он не проболтался.

— Вероятно, Кручина испугался допроса — его могли спросить о том, куда делось все имущество, — сказал Павел Вощанов, пресс-секретарь Ельцина и журналист, много лет занимавшийся расследованием пропажи партийного имущества. — А теперь он не знал, куда все делось. Государство рушилось. И на тот момент никто не знал, куда исчезли эти парни из КГБ и кем именно они были.

Вскоре все забыли о прокуратуре, занимавшейся поисками партийных денег, в стране усиливались растерянность и неразбериха. Однако находки следствия давали ключ ко всему, что случилось после. Контрабандные схемы, «дружественные фирмы» и доверенные хранители стали моделью, на которую опирался путинский режим и по которой реализовывались операции влияния. Доказано, что с 1982 года, когда бывший шеф КГБ Юрий Андропов взял на себя руководство страной, части элитной внешней разведки начали готовиться к транзиту.

В начале 1980-х годов группа советских экономистов заговорила о необходимости перехода к рынку — на кухнях шептались о хронической неэффективности плановой экономики и печатали самиздатовские трактаты о новых реформах. Одновременно у небольшой элитной группы разведчиков росло понимание того, что советская экономика вошла в смертельное пике, что империя восточного блока дальше существовать не сможет, не говоря уже о сферах влияния и подрывных кампаниях в Южной Америке, на Ближнем Востоке, в Африке и на Западе.

— Если вы хотите проводить политику империи, вы должны иметь возможность тратить огромные деньги, — сказал человек, тесно работавший в те дни с реформаторами из внешней разведки. — Но конкурировать с США мы не могли. Потому что это было дорого, трудноосуществимо и, вероятно, нереализуемо.

Прогрессивно мыслящие комитетчики еще не начали готовиться к возможному перевороту в Восточной Германии, но уже заговорили о реформах в самом СССР.

Советская экономика, вынужденная в ходе гонки вооружений производить военное оборудование и конкурировать с Западом, испытывала серьезный недостаток в ресурсах для всего остального. Теоретически коммунистическое государство должно было обеспечить всех работающих бесплатным образованием и медициной, но на практике плановая экономика не работала, и граждане государства, которых, по идее, оно должно было защищать, жили в нищете. Государство через коррупционные схемы продавало огромные природные ресурсы, но не смогло развить легкую промышленность и производить конкурентоспособные товары широкого потребления. Не было частной собственности и даже понимания того, что такое прибыль. Вместо этого правительство распределяло по предприятиям производственные квоты, контролировало доходы и фиксировало цены. У людей не было мотивации, система не работала. Установленные цены на потребительские товары были недопустимо низкими, поэтому в стране образовался тотальный дефицит — от хлеба, колбасы и других продуктов питания до автомобилей, телевизоров и квартир. Дефицит означал очереди и нормирование, и порой ждать товара приходилось месяцами. Неофициальные связи и взятки чиновникам часто являлись единственным способом избежать ожидания в длинных очередях и получить самые необходимые услуги — от ремонта обуви или места в больнице до гробов и похоронных церемоний. Чрезмерная власть советской бюрократии стала причиной всеобщей коррупции и процветания черного рынка.

В конце 1960-х годов воротилы черного рынка (цеховики) начали открывать подпольные фабрики, на которых использовались запчасти и материалы, вынесенные с государственных заводов. За такую деятельность можно было получить от десяти лет тюрьмы, но постепенно продукция таких фабрик стала единственным способом хотя бы частично закрыть дефицит, порожденный плановой экономикой. Валютные спекулянты бродили по залам отелей «Интурист» и, рискуя сесть в тюрьму, скупали доллары у туристов по завышенному курсу. На этом и наживались: при всеобщем дефиците любой имеющий доступ к твердой валюте чувствовал себя королем. Доллары открывали двери в элитные магазины «Березка», где полки были завалены качественными товарами с Запада. В таких магазинах можно было купить одежду, пластинки с поп-музыкой и все, что производилось за пределами унылой советской экономики, то есть все, что можно было продать с большим наваром. Дефицит был всеобъемлющим, и, по словам Юрия Швеца, торговали все. Директора фабрик мухлевали с бухгалтерией и поставляли материалы воротилам черного рынка в обмен на часть прибылей. Сотрудники правоохранительных органов закрывали глаза на валютных спекулянтов в обмен на взятки и доступ к буфету отеля. А на вершине пирамиды стояла партийная элита, которая с начала семидесятых годов получала прибыли с контрабандных и торговых схем. И все это подрывало любые усилия по улучшению производства.

— Советский Союз не мог произвести даже пару колготок или ботинок, — говорил Швец. — Проститутки отдавались в первую ночь за один чулок, а в следующую — за другой. Это был кошмар.

Систему нужно было менять, и яснее всех это понимали сотрудники внешней разведки. Они имели возможность путешествовать, наблюдать, как работает рыночная экономика, и осознавали, что социалистическая система не может угнаться за техническим прогрессом западного мира. К числу этих сотрудников относился и легендарный шеф внешней разведки Михаил Мильштейн — он много лет служил в США, а затем вернулся в Москву, чтобы возглавить кафедру разведки в Военной академии СССР. В семидесятых годах он перешел на работу в Институт США и Канады, где тесно сотрудничал с международным отделом под руководством Фалина и продумывал, среди прочего, пути восстановления дружественных отношений с Западом. Институт располагался в красивом дореволюционном здании на тихой московской улочке, и в его аудиториях Мильштейн с коллегами из внешней разведки работал над предложениями по разоружению. В поисках выхода из, как он называл, «порочного круга» противостояния Западу он завязал тесные отношения с госсекретарем США Генри Киссинджером.

А на другом конце города в темной многоэтажной башне образца семидесятых годов к разработке реформ по ослаблению государственной монополии в экономике приступила группа экономистов из Института мировой экономики и международных отношений (ИМЭМО). В группу входил и талантливый молодой экономист, сын советского генерала из внешней разведки Райр Симонян. Он тесно сотрудничал с заместителем отца агентом внешней разведки Андреем Акимовым, который позже возглавил банк внешней торговли СССР в Вене и стал одним из главных финансистов режима Владимира Путина. Симонян бывал в ГДР в связи с исследованиями и понимал, как чудовищно отстает советская экономика. Он сказал:

— Это был другой мир.

Уже в 1979 году Симонян разрабатывал реформы, которые позволили бы привлечь в экономику иностранный капитал — для этого требовалось создание совместных предприятий. Такие смелые меры угрожали монополии советской экономики и потому незамедлительно попали под запрет — так распорядился директор института. Но когда во время правления Андропова в 1983 году в институт пришел новый директор, по словам Симоняна, «началась совершенно другая жизнь». Им стал бывший посол СССР в Канаде Александр Яковлев, считавшийся наставником Горбачева и крестным отцом перестройки. Симонян тесно сотрудничал также с Евгением Примаковым. Этот агент внешней разведки с китайской внешностью много лет работал на Ближнем Востоке в качестве корреспондента газеты «Правда» и укреплял связи с Саддамом Хусейном и другими восточными лидерами, попавшими под советский патронаж. В семидесятые годы Примаков работал в ИМЭМО и сотрудничал с Мильштейном из Института США и Канады, а когда Яковлева повысили до члена Политбюро, занял его место директора ИМЭМО. Теперь Примаков возглавил один из самых прогрессивно настроенных отделов внешней разведки, и ИМЭМО стал стартовым механизмом перестроечных реформ.

При Андропове сформировалось новое поколение экономистов. Молодые ученые Егор Гайдар и Петр Авен заговорили о далеко идущих планах в сфере рыночных реформ, которые, по их мнению, сыграли бы ключевую роль в выживании восточного блока. В восьмидесятые годы оба они работали в другом, не менее важном исследовательском институте — Всесоюзном институте системных исследований, оба — выходцы из советской элиты. Отец Авена был одним из самых уважаемых академиков страны, а отец Гайдара под прикрытием корреспондента «Правды» работал на Кубе, где дослужился до адмирала. Дома его навещали Фидель Кастро и Че Гевара, а сын рос в окружении советских генералов. И Гайдар, и Авен должны были сыграть решающую роль в переходе на рыночную экономику и становлении новой России.

— Все рыночные реформаторы — от Горбачева до младореформаторов — выросли в институтах, созданных Андроповым, — сказал Владимир Якунин. — Первые рыночные реформы задумывались в этих институтах.

С приходом Андропова прогрессивные силы КГБ, возглавляемые Главным управлением внешней разведки и Управлением по борьбе с экономической преступностью, начали экспериментировать с созданием нового класса предпринимателей, способных работать вне рамок плановой экономики. И начали они с воротил черного рынка — с цеховиков.

— Настоящая перестройка началась с Андропова, — заявил Кристиан Мишель, который более десяти лет заведовал финансами советского и затем российского режима. — Было приказано закрыть глаза на все, что происходит на черном рынке. Он понимал, что в ином случае страну ждет массовый голод.

— Черный рынок создавался намеренно, — согласился с ним бывший агент военной разведки Антон Суриков. — Работать на черном рынке или вести теневой бизнес без связей в КГБ и без протекции КГБ было невозможно.

То, что начиналось как внутрисистемная коррупция, превратилось в выпестованную КГБ чашку Петри, в которой взращивалась рыночная экономика будущего и спешно формировались временные меры для восполнения дефицита при административно-командной системе. Воротилами черного рынка в основном были представители нацменьшинств. Выбора у них не было, так как партийные элиты с подозрением относились к людям нетитульных наций, что автоматически ставило крест на их карьере.

— Там крутились только те, которые не имели перспектив в официальной системе. Представители этнических меньшинств — грузины, чеченцы, евреи — уперлись в стеклянный потолок и не видели возможностей для дальнейшего роста, — сказал Мишель.

Эксперименты на черном рынке ознаменовали также ускорение темпов перекачки огромных богатств страны за рубеж через «дружественные фирмы». Так начался вывоз трофеев из СССР. Одновременно было положено начало взаимовыгодному сотрудничеству КГБ с организованной преступностью — при участии фирмы Бориса Бирштейна Seabeco в Швейцарии, компании Nordex в Вене, а также через торговлю металлами при посредничестве Михаила Чернея и его бруклинского партнера Сэма Кислина. Бирштейн и владелец Nordex Григорий Лучанский были завербованными советскими эмигрантами; как заявила швейцарская разведка, они были нужны для переправки партийных и государственных средств перед крушением СССР. Позже Бирштейн и Кислин стали частью сети, через которую деньги Советского Союза перекачивались в Америку, что косвенно затронуло и бизнес-империю Дональда Трампа.

Во время пребывания Путина в Дрездене прогрессивные силы КГБ в Москве начали готовиться ко второму этапу рыночного эксперимента — им предстояло отобрать и вырастить собственных предпринимателей из числа комсомольцев. Вскоре они заметили Михаила Ходорковского — молодого москвича с большими амбициями. В возрасте чуть больше двадцати он уже дорос до заместителя секретаря комитета местного ВЛКСМ. Ходорковский стремился забыть ужасы детства в коммунальной квартире на севере Москвы — именно там он узнал, как выглядит падение в пропасть. Семья соседей по коммуналке была наглядной иллюстрацией сломанной жизни: отец семейства — полоумный большевик, расхаживал по квартире без штанов, пугая мать Ходорковского, сын был алкашом^, а дочь — представительницей древнейшей профессии.

— Вся атмосфера заставляла его следовать ленинскому принципу «Учиться, учиться и еще раз учиться». Он понимал, что если не приложить все возможные усилия, то в этой жизни ничего не достичь.

Когда Ходорковский стал подростком, семья выехала из коммуналки, но та атмосфера оставила неизгладимое впечатление. Родители его были инженерами, а сам он начал работать с четырнадцати лет — после школы подметал двор. Мы встретились с ним много лет спустя, после его стремительного взлета и столь же сокрушительного падения, и он сказал, что в те годы мечтал стать директором завода, но боялся, что, будучи евреем по отцу, никогда не сможет получить такой пост.

В те дни Ходорковский был похож на уличного грабителя — с темными усами, в джинсовом костюме и в очках с толстыми стеклами. Благодаря своей исключительной целеустремленности он вскоре занял высокий пост в комитете ВЛКСМ — организовывал дискотеки для студентов Химического института им. Менделеева. Его предпринимательские способности оказались столь впечатляющими, что комитет ВЛКСМ предложил ему заняться перспективной инициативой — Центрами научно-технического творчества молодежи (НИМ), которые выступали связующим звеном между московскими научно-исследовательскими институтами, помогали монетизировать науку и обучать молодежь компьютерному программированию. Кроме того, центры открывали доступ к потенциально бесконечному источнику безналичных средств. В плановой экономике, как в сказке «Алиса в Стране чудес», доходы ничего не значили, так как все — от цен на материалы до стоимости готового продукта — определялось государством. Все госпредприятия должны были строго выполнять спущенный сверху производственный план. В результате наличность заводов ограничивалась суммой заработной платы, в остальном они имели дело с безналичными единицами учета. Из-за этого стоимость реального рубля могла в десять раз превышать стоимость безналичного.

Советские законы запрещали предприятиям обменивать безналичные рубли на наличные. Однако во времена горбачевских реформ НТТМ получили разрешение обменивать безнал на реальные рубли простым переводом средств с одного счета на другой. Это высвобождало огромные объемы капитала и сулило невероятные доходы. К тому времени Ходорковский объединил усилия с Леонидом Невзлиным — сладкоголосым сероглазым молодым политиком, получившим образование в сфере кибернетики, и Владимиром Дубовым — сотрудником Объединенного института высоких температур, засекреченного исследовательского комплекса, плотно занимавшегося исследованиями лазерного оружия и вооружениями для Звездных войн. Глава института Александр Шейндлин передал в распоряжение команды 170 тысяч рублей — огромную по тем временам сумму, и даже не спросил, что они собираются делать с этими средствами.

Ходорковский с соратниками возглавил новое движение и взялся за формирование первых в стране кооперативов — фактически первых частных бизнесов. Новаторские законы, принятые в 1987 году, легализовали частные предприятия, их можно было открывать в наиболее дефицитных областях — в сфере потребительских товаров, услуг по ремонту обуви и прачечных. Через год закон расширили, и теперь под него подпадал наиболее прибыльный бизнес — торговля сырьем. Вместе с командой Ходорковский выгодно обменял полученные от Института высоких температур безналичные на твердую валюту, вырученную за экспорт древесины, а затем потратил ее на импорт компьютеров. Впрочем, эти действия частично контролировались сверху. Советская экономика остро нуждалась в западных технологиях, так как собственные компьютерные системы безнадежно отставали. Но западное эмбарго на высокотехнологичные товары создавало серьезные проблемы для импорта компьютеров. Ходорковскому и команде пришлось воспользоваться секретными торговыми каналами КГБ.

— Новое поколение бизнесменов появилось не из ниоткуда, — заявил директор российского отдела в Совете национальной безопасности США Томас Грэм. — Им помогали. В советском правительстве и в 1-м управлении КГБ некоторые люди понимали принципы работы западного мира и осознавали необходимость перемен.

— Горбачев приветствовал эти перемены, они стали официальной политикой, — сказал Кристиан Мишель, который в 1989 году уже работал финансовым управляющим Ходорковского. — Особенно заинтересованы в этом были две структуры КГБ: управление, занимавшееся черным рынком и экономическими преступлениями, и управление внешней разведки. Там гораздо лучше, чем в Политбюро, понимали происходящее и к тому же имели доступ к огромным деньгам. Эти средства нужно было пустить в дело, поэтому их выдавали таким, как Ходорковский, со словами «Иди и отыграй».

Во время нашей встречи Ходорковский заявил о полном неведении того, что стал частью эксперимента КГБ. Он утверждал, что был слишком молод, одержим целью преуспеть и потому не осознавал своей роли в воплощении какого-то глобального плана. Долгие годы, говорил он, эта деятельность представлялась ему просто работой, и только в 1993 году он понял, что может сам стать владельцем бизнеса, который был вверен ему в управление. Все это время он получал определенные инструкции.

— Они спрашивали: «А ты можешь поставить компьютеры туда-то и туда-то? А то-то и то-то можешь сделать?» У них было право отдавать приказы, но они всегда просто спрашивали. (Имена этих людей он не назвал.)

Сотни молодых бизнесменов начали открывать кооперативы. В основном все хотели импортировать компьютеры или торговать потребительскими товарами. Но наиболее успешными дельцами, получившими доступ к рынку сырья или сумевшими открыть банковский бизнес, были люди с внушительными связями. Одним из таких воротил черного рынка был круглолицый, дерзкий и амбициозный комсомолец Михаил Фридман. Путь в лучшие университеты страны для него был закрыт из-за негласного антисемитизма и соответствующих квот, и ему пришлось поступить в Московский институт стали и сплавов. Он сосредоточился на учебе, а параллельно приторговывал театральными билетами в обмен на товары. Вместе с друзьями он учредил один из первых кооперативов «Альфа-Фото»: вначале фирма занималась мойкой окон, затем импортировала компьютеры, а потом вошла в число немногих компаний, получивших право торговать товарами. Фирма получила новое название «Альфа-Эко» и прочно обосновалась в Швейцарии, став одним из первых советско-швейцарских совместных предприятий.

— Все делалось под полным контролем Советов, — сказал бывший правительственный чиновник, хорошо знакомый с деятельностью Фридмана.

КГБ стремился удержать жесткий контроль над экспортом товаров, однако после принятия закона 1988 года, который допускал к торговле кооперативы, задача стала практически непосильной. Директоров госпредприятий тоже охватила золотая лихорадка, и они начали создавать собственные кооперативы для экспорта хранившихся на заводах огромных объемов сырья — алюминия, стали, меди и удобрений. Пришлось перехватывать промышленные денежные потоки, самостоятельно приватизировать компании — и все это еще до того, как слово «приватизация» было произнесено впервые. И хотя КГБ стремился удержать контроль над стратегическими товарами, например, нефтью, часть сырьевого рынка быстро стала общедоступной. Реформы Горбачева выпустили джинна из бутылки. Запасы государства разграблялись, а власть КПСС над экономикой и страной стремительно таяла.

В законе о кооперативах мало кто заметил строку, позволяющую открывать финансовые и кредитные предприятия, то есть банки. Одним из первых на нее обратил внимание Ходорковский. Он пошел в ближайшее отделение Жилсоцбанка и попросил для своего кооператива кредит. Ему ответили, что кредит дадут, но только если он сначала откроет собственный банк. Он снова получил помощь сверху, и Жилсоцбанк согласился стать одним из учредителей его собственного банка, который был зарегистрирован под названием «Менатеп». В совет директоров вошел руководитель Института высоких температур. Ходорковский вложил капитал, полученный с прибылей НТТМ, и вскоре начал брать кредиты для финансирования собственного бизнеса по импорту компьютеров. Затем он обнаружил лазейку, дающую еще больше возможностей, — обмен твердой валюты, после чего его бизнес действительно взлетел. Он мог обменивать рубли на доллары по фиксированному государственному курсу — шестьдесят пять копеек за доллар, а затем продавать компьютеры по цене, основанной на курсе в сорок рублей за доллар. Прибыли были нереальными. Центробанк выдал банку «Менатеп» одну из первых лицензий на торговлю твердой валютой, и вскоре банк начал переводить за границу огромные суммы.

Торговля твердой валютой открыла огромные возможности для перевода сотен миллионов долларов на зарубежные счета. Все это стало реальностью в тот момент, когда Владимир Ивашко подписал план по созданию «невидимой экономики», а Леонид Веселовский предложил использовать систему хранителей, или доверенных лиц. Согласно легенде, «Менатеп» был одним из основных каналов трансфера денег КПСС за границу. Ходорковский всегда это отрицал, но то, что «Менатеп» использовался как прикрытие для перевода наличности партии, утверждали минимум три человека: высокопоставленный московский финансист и два высших чина из внешней разведки.

— Огромные суммы ЦК были потеряны. Я точно знаю, что Ходорковский в этом участвовал, — заявил финансист.

Скорость развертывания экономических реформ в начале 1989 года привела Горбачева в ужас, и он собирался ввести ограничения доходов для владельцев кооперативов. План заключался в следующем: сами владельцы и работники должны были получать не более ста рублей в день, а остальные деньги нужно было хранить на специальном счете в государственном банке. Горбачев попытался ограничить масштабы разграбления государства — тогда уже стало ясно, что казна пуста. Однако такое предложение вызвало обратную реакцию. Владелец кооперативов и первый рублевый миллионер Артем Тарасов публично выступил против нововведения, заручившись поддержкой половины членов Политбюро, включая Александра Яковлева и экс-шефа КГБ Виктора Чебрикова. Горбачев предполагал, что реформы будут вводиться постепенно и это удержит экономику в рамках социалистического государства. Но теперь само партийное руководство пустилось в погоню за богатством, и пропасть между прогрессистами и консерваторами старой гвардии лишь ширилась. Сторонники реформ один за другим выражали поддержку Борису Ельцину, который при тайном содействии людей из КГБ все яростнее критиковал правление Горбачева. Во времена перестройки Ельцин завоевал авторитет своими лидерскими качествами — в 1990 году его избрали председателем Верховного совета РСФСР, а в июне 1991 года выбрали президентом Российской Федерации.

Во время перехода российской экономики на новые рельсы Ельцина поддержали и экономисты из породы «молодых волков», и политические тяжеловесы, например, Александр Яковлев. Ходорковский вместе с командой частично профинансировал предвыборную кампанию Ельцина, проявив медийную активность и наладив личные связи с его администрацией. В тот роковой вечер 18 августа 1991 года, когда к кованым воротам летней резиденции Горбачева в Форосе подъехали пять черных автомобилей «Волга», Коммунистическая партия Советского Союза фактически уже прекратила свое существование.

Некоторые подразделения КГБ не поддержали путчистов. Заговорщики объявили, что шеф КГБ Владимир Крючков — на их стороне, однако сам Крючков от активных действий по подавлению протестов воздержался. Когда на следующее утро Ельцин прибыл из Казахстана в Москву, КГБ его не арестовал, а элитное спецподразделение «Альфа», сидевшее в кустах вокруг его дачи в Подмосковье, позволило Ельцину спокойно обдумать дальнейшие шаги. Он беспрепятственно проследовал к Белому дому, где заседал парламент, и возглавил толпу тех, кто решительно выступил против путчистов. Десятки тысяч людей подтянулись к Белому дому, чтобы выразить поддержку Ельцину. Когда вечером третьего дня заговорщики наконец отдали приказ штурмовать здание, в котором находился Ельцин, подразделение «Альфа» открывать огонь отказалось. Утром того дня погибли трое, Крючков отменил приказ, группа протестующих забаррикадировала ближайшую улицу, пытаясь защититься от танков. Никто больше не хотел кровопролития.

Прогрессивные силы КПСС и КГБ открыто поддержали демократических лидеров — никому не хотелось, чтобы поток наличности иссякал.

— Некоторые люди из КГБ поддержали Ельцина, — сказал советник по экономическим вопросам в первые годы президентства Путина Андрей Илларионов. — Ельцин виделся им альтернативой, человеком, способным провести рыночные реформы.

— И бизнес, и люди, стоявшие у истоков перестройки, решили, что им нужно больше, — заявил Райр Симонян. — Процесс стал политическим, потому что всем было ясно: в противном случае все усилия пойдут насмарку. Горбачев оказался слишком нерешительным.

Долгое время консерваторы из КГБ заявляли, что развал СССР был запланирован и реализован агентами США. Многие были убеждены, что именно под американским влиянием затрещали по швам все прорехи системы, что вызвало протесты в странах Варшавского договора, — и отчасти это была правда. Ходили слухи, что Александр Яковлев был внедренным агентом ЦРУ, а Борис Ельцин — американской марионеткой. Однако правдой было и то, что революция, положившая конец семидесятилетнему правлению коммунистов, по большому счету обошлась без кровопролития, так как многие внутри самой системы жаждали краха партии и социализма.

— Высший эшелон советской номенклатуры был сметен, и страной стали править второй и третий эшелоны, — сказал Томас Грэм. — Эти люди понимали, что без идеологии жизнь только улучшится. Страна разваливалась, потому что люди из второго и третьего эшелонов не были заинтересованы в ее спасении. Они полагали, что в новой системе у них будет больше шансов выжить.

В конце концов развал СССР стал итогом подрывной работы изнутри. По словам одного из бывших агентов, высшие чины внешней разведки КГБ решили «взорвать свой собственный дом».

И когда прокуратура приступила к поискам пропавших партийных денег, именно 1-е управление внешней разведки предприняло все возможное, чтобы воспрепятствовать следствию. Кампанию прикрытия возглавил Евгений Примаков: оставаясь невидимой движущей силой реформ, он после путча получил от Ельцина новое назначение и занял пост главы новой внешней разведки.

Шеф резидентуры ЦРУ в СССР в начале 1990-х годов Ричард Палмер сказал:

— Примаков саботировал только одну операцию — попытку расследования огромных хищений, опустошивших российскую казну.

Все это время Евгений Примаков и Михаил Мильштейн работали над планами по прекращению противостояния России и Запада, одновременно засылая туда новые группы агентов под видом советской эмиграции для сохранения и частичного восстановления структуры, занимавшейся деньгами внешней разведки. Деньги перекачивались за границу и накапливались для будущих более изощренных схем. Бывший офицер внешней разведки Сергей Третьяков позже заявил, что для поддержания работы сетей внешней разведки КГБ за границу переводились десятки миллиардов долларов. Сотни подставных западных компаний и совместных предприятий были открыты за год до путча; одни финансировались эмигрантами, другие — засланными шпионами из числа комсомольцев.

Возможно, советская империя потерпела крах, но прогрессивные круги внешней разведки знали, что битва с Западом неизбежна. Для них конец коммунистической эпохи означал не окончание вражды, а возможность продолжить работу в более благоприятных условиях.

Когда, щурясь на солнце, 19 августа 1991 года Борис Ельцин вышел из Белого дома, весь мир понял, что на политической арене взошла новая звезда. Он взобрался на танк и пожал руки танкистам. В следующие дни на волне эйфории на Лубянской площади снесли памятник Феликсу Дзержинскому — своеобразный символ мощи и власти КГБ. Вскоре западные банкиры и правительственные чиновники поспешили в Россию консультировать новое правительство Ельцина по вопросам создания рыночной экономики. В новый кабинет вошли перспективные молодые экономисты, в том числе Егор Гайдар и Петр Авен. России предстояла интеграция в западные рынки — наступила новая эра сотрудничества.

В октябре 1991 года Ельцин подписал указ о роспуске КГБ, разбив комитет на четыре службы, и за несколько месяцев до этого назначил главой организации Вадима Бакатина. Это свидетельствовало о том, что меры носили косметический характер. Бакатин был человеком со стороны, на закате советского режима успел недолго побыть министром внутренних дел, и комитетчики существенно превосходили его в профессиональном плане. Он признался московской журналистке Евгении Альбац, что не контролировал подчиненных, которые манипулировали им и утаивали от него информацию.

— Я убежден: того, что они не хотят, чтобы я знал, я знать не буду.

Официально КГБ распался, но мощное крыло внешней разведки под предводительством Примакова, теперь переименованное в Службу внешней разведки (СВР), осталось нетронутым. Сотни тысяч деморализованных офицеров уволились из спецслужб, мечтая заняться бизнесом, но многие ушли в подполье. Например, «Путин и Собчак оставались в тени», — сказал работавший на КГБ и пожелавший остаться анонимным посредник:

— На самом деле они все сохранили. Они изменили фасад, поменяли название. Но больше ничего не изменилось.

Официально бюджет СВР сократили, но вскоре обнаружились и неофициальные источники финансирования. В то время как правительство было не в состоянии выплачивать пенсии и зарплаты учителям, врачам и другим государственным служащим, новый премьер-министр Егор Гайдар сумел обеспечить достаточное финансирование стратегических форпостов внешней разведки. Одна такая выплата в 1992 году составила 200 миллионов долларов — деньги ушли на поддержку режима Фиделя Кастро на Кубе, что позволяло внешней разведке продолжать прослушивать США на станции Лурдес. Платеж провели по сложной схеме, которая включала обмен нефтепродуктов на импорт сахара, такие же контрабандные операции проворачивал КГБ через «дружественные фирмы». Трансфер в 200 миллионов долларов был осуществлен в тот момент, когда официальный бюджет России на 1992 год составлял 148 миллионов долларов. В тот же год Гайдар перевел через другие каналы миллиардный заем из Международного валютного фонда, предназначенный для стабилизации экономики, на поддержку Евробанка — советского государственного банка в Париже и одного из финансовых столпов российской сети внешней разведки.

В первой половине 1990-х годов КГБ оставался закулисной силой. По-прежнему везде присутствовали агенты — их нанимали как торговых консультантов и руководителей отделов безопасности. До 1995 года нефтяной сектор оставался в руках государства, а экспорт контролировался агентами внешней разведки КГБ.

— И это прослеживалось повсюду, во всех компаниях, во всех правительственных учреждениях, — говорил Кристиан Мишель. — Это были не отдельные частные лица, а целая сеть. Люди из КГБ контролировали такие сети, без них ничего бы не сдвинулось.

Вначале многие высшие чины КГБ, способствовавшие переходу к рыночным отношениям, ушли работать на молодых олигархов, которых сами же и взрастили в процессе горбачевских реформ. Иногда они просто являлись за своей долей, но в некоторых случаях хотели и власти.

— Они говорили: «Делаешь деньги и откатываешь нам», — заявил Юрий Швец.

Сориентировавшись в рыночных реформах правительства, заработав состояния и получив власть, молодые магнаты постепенно задвигали на задний план своих бывших спонсоров из КГБ. Казалось, рождается новая Россия, в которой вчерашние комсомольцы превращаются в сияющие символы новой эпохи капитализма. Ходорковский с командой банка «Менатеп» даже выпустил манифест, прославляющий ценности богачей: «Наши цели ясны, задачи определены — в миллиардеры. […] Хватит жить по Ильичу. Наш компас — прибыль, наш кумир — Его Финансовое Величество Капитал. Богатство раскрепощает». 50 тысяч таких листовок раздали на улицах. Магнаты стремились выбиться в миллиардеры, хотели доказать, что в обогащении нет ничего плохого — и это после десятилетий коммунистической идеологии, когда получение прибыли считалось преступлением. Но «молодые волки» выбрали кратчайший и легчайший путь к богатству.

Реформы, которые претворяло в жизнь правительство Гайдара, должны были переключить Россию на рыночные отношения максимально быстро, невзирая на последствия. Консультантами выступили американские экономисты из Гарварда под руководством Джеффри Сакса. Он надеялся, что результаты превзойдут итоги реформ «шоковой терапии» в Польше, где стремительный переход на рыночную экономику был реализован за два года. Но в России развитие существенно тормозилось советским наследием. Гайдаровские реформаторы оказались в меньшинстве, а прогнившая система, в условиях которой запускались эти реформы, ударила по экономике. В выигрышной позиции были только такие, как Ходорковский, успевшие открыть банки в последние годы советской власти. Какое-то время казалось, что американские экономисты смирились и с этим. Они надеялись помочь вырастить новый класс предпринимателей и были готовы на все, чтобы ослабить хватку старой гвардии.

В ночь на 1 января 1992 года цены были освобождены. Новоиспеченные магнаты ринулись делать деньги, а правительство и население вступили в борьбу за выживание. Отпуск цен вызвал разрушительную гиперинфляцию, так как поставщики и производители пытались компенсировать наследие плановой экономики — дефицит. В отличие от Польши, где после первой волны инфляции все быстро нормализовалось, Гайдара ждала конфронтация с макиавеллевским главой Центробанка Виктором Геращенко. Прежде он занимал видные должности в различных советских зарубежных банках, финансировавших операции КГБ, и теперь просто продолжал печатать деньги, невзирая на обстоятельства. Цены на потребительские товары выросли на 400 процентов и выше. Гиперинфляция серьезно пошатнула покупательную способность и лишила население последних сбережений, но Ходорковский и другие магнаты сумели выстоять. Через свои банки они получили доступ к твердой валюте и с легкостью переводили в доллары любые рублевые доходы.

Преуспели банкиры и на следующем этапе рыночной реформы — приватизации госпредприятий. Бывшие комсомольцы, воротилы черного рынка, организованные преступные группировки, агенты КГБ и директора госпредприятий были единственными игроками, кто успел перехватить денежные потоки и обладал солидными средствами для участия в так называемых массовых приватизациях. По словам Григория Явлинского, одного из самых принципиальных экономистов, выступавших за постепенное введение реформ, приватизация в условиях гиперинфляции лишь ускорила концентрации богатств в руках этой маленькой группы:

— Как можно проводить приватизацию, когда деньги исчезли как институт? В таком случае она может быть только преступной. Следующим шагом была преступная приватизация.

— Когда Гайдар начал приватизацию, все уже было конфисковано, — сказал политолог Глеб Павловский. — Самая большая ошибка премьер-министра была в том, что, приступив к реформам, он думал, что имеет дело с экономикой 1987 года. Но советской экономики к тому моменту уже не существовало.

Правительство Гайдара хотело сделать процесс приватизации общедоступным — рабочим раздавали ваучеры, которые можно было перепродать. Но чтобы выжить в условиях гиперинфляции, рабочие были вынуждены обменивать ваучеры на деньги или даже на хлеб.

Впрочем, самой легкой и крупной добычей магнатов стало предоставление банкам доступа к хранилищам наличности. Вместо того чтобы создать собственную казну, хранение стратегических средств российского бюджета на депозитных счетах государство доверило банкам, что стало для фаворитов Кремля схемой моментального обогащения. Они могли вложить миллионы государственных долларов в сверхприбыльные инвестиции или потратить их в приватизационных аукционах, а правительству оставалось сидеть и ждать, когда деньги вернутся. Жизненно важные программы — расходы на оборону, поддержка населения в опустевших регионах Крайнего Севера — замораживались, выплаты останавливались, а государство только раздавало пустые обещания. Правительство сидело на мели, а «молодые волки» от экономики изобретали хитроумные схемы, чтобы не платить налоги и таможенные сборы.

Новоявленные миллионеры оказались гораздо смекалистее своих наставников из КГБ и быстро адаптировались к новому рынку, превратившись в франкенштейновских монстров и обставляя своих создателей. Момент, когда контроль над экономикой безвозвратно перешел в руки магнатов, пришелся на середину 1995 года. Это был последний год перед первыми постсоветскими президентскими выборами. Казна правительства оставалась пустой, зарплаты и пенсии задерживались месяцами, рейтинги доверия Ельцину рухнули до ничтожных 6 процентов. Магнаты боялись возврата к коммунизму — в этом случае они лишились бы состояний и, весьма вероятно, свободы. Они давно присматривались к самым лакомым отраслям индустрии — крупным государственным промышленным предприятиям. Все уже приобретенное выглядело мелочью по сравнению с огромными ресурсами, все еще находившимися под контролем государства.

Велеречивый отпрыск советского дипломата Владимир Потанин стал одним из главных банкиров страны. Он изобрел, казалось бы, гениальную схему: предложил молодым банкирам помочь ельцинскому правительству серией займов в обмен на акции крупнейших предприятий страны. Магнатам передавалось управление предприятиями и предоставлялась возможность продать акции, если правительство не сможет вернуть займы. Когда эта идея была озвучена, наблюдатели посчитали, что ее шансы на успех равны нулю. Слишком велик, говорили они, потенциальный риск коррупции, ведь у банкиров были все возможности перепродать акции самим себе.

Но у магнатов нашлись в правительстве влиятельные друзья. И лучшим из них был автор программы приватизации Анатолий Чубайс, рыжеволосый вице-премьер и близкий соратник Гайдара. Заручившись серьезной поддержкой команды экономистов из США, Чубайс намеревался любой ценой ослабить душащую экономику государственную хватку. Слишком много промышленных объектов все еще находилось во владении государства, во власти «красных директоров» и КГБ, а опасность возвращения коммунизма по-прежнему существовала. Если правительство одобрит предложение банкиров, это позволит создать новый класс собственников, а за счет займа в 1,8 миллиарда долларов заодно наполнит государственную казну. Магнаты же, в свою очередь, в предвыборной борьбе с коммунистами поддержат Ельцина и сохранят свои состояния. Чубайс верил, что это ознаменует окончательную победу либеральных реформаторов над старой гвардией.

Однако схема обернулась первородным грехом российской рыночной экономики, позорным пятном, замаравшим все и вся. После этого сама законность приобретения имущества неоднократно ставилась под вопрос. Приватизация осуществлялась по схеме «займы за акции», и эта внутренняя сделка способствовала передаче национальных ресурсов в руки молодых банкиров по бросовой цене. Новоиспеченные магнаты обыграли своих наставников из КГБ: они были более гибкими, лучше разбирались в финансах и, благодаря стремительному росту их банков и размещенным государственным депозитам, имели неограниченный доступ к наличности. Сотрудники КГБ и «красные директора» объединили усилия, но победить смогли только в двух аукционах, где торговали акциями нефтяных компаний: 5 % за «Лукойл» и 40 % за «Сургутнефтегаз». Руководству заводов стоило больших усилий отбить атаку молодых банкиров. Ближайший аэропорт к Сургуту, где проводились торги, был закрыт, а вдоль главных дорог вооруженные охранники блокировали проезд.

Но большая часть остатков советской индустрии перешла в руки новоявленных банкиров через подставные аукционы. Потанин получил вожделенный приз — контрольный пакет акций крупнейшего мирового производителя никеля и платины «Норильский никель» — огромного завода за Полярным кругом. Доходы предприятия в 1995 году составляли 1,2 миллиарда долларов. Завод удалось заполучить, выдав правительству заем всего на 170 миллионов долларов, а затем, после победы Ельцина на выборах, как и ожидалось, обнищавшее правительство вернуть его не смогло, что позволило Потанину выиграть аукцион за сумму, лишь слегка превышающую размер займа. Ходорковский долгое время примеривался к компании ЮКОС, которой принадлежали крупнейшие месторождения в Западной Сибири, и получил ее в управление, предоставив правительству заем на 159 миллионов долларов в обмен на 45 % акций, а затем в качестве инвестиций в дополнительные 33 % выплатил еще 150 миллионов. Другой нефтяной гигант, «Сибнефть», ушел за 100 миллионов долларов Борису Березовскому, на тот момент он уже контролировал продажи крупнейшего автопроизводителя России и возглавлял собственный банк. Большинству этих банкиров едва исполнилось тридцать, но при содействии симпатизирующих им правительственных чиновников они смогли заложить основы состояний, которые через несколько лет будут стоить миллиарды, а затем — и десятки миллиардов долларов. Чуть позже Березовский хвастался тем, что семерка банкиров сумела взять под контроль 50 % национальной экономики.

Залоговые аукционы ознаменовали собой серьезный сдвиг в экономике. Именно этот процесс превратил обычных банкиров во владельцев крупнейших активов страны и открыл им доступ к серьезным денежным потокам.

— Именно тогда они начали создавать себя заново, — сказал Кристиан Мишель. — Они заполучили реальные активы и теперь значили гораздо больше, чем банки.

К концу 1990-х годов магнаты начали разбираться с советским наследием — убыточными производствами, бесконечными долгами и халатностью. Но для спецслужб, выпестовавших этих новых миллиардеров, залоговые аукционы стали точкой невозврата, они были не готовы ни простить, ни забыть. Это и определило последующий реваншизм КГБ. Раньше люди из госбезопасности, оставаясь в тени, контролировали основные денежные потоки, которые приносила торговля нефтью, но теперь их сместили, и контроль за финансами оказался для них вне зоны досягаемости.

— Переход контроля в руки магнатов стал поворотной точкой, — сказал Райр Симонян. — Это изменило всю парадигму.

Впрочем, в те дни короли нового российского порядка были опьянены своими успехами. Они быстро превращались в олигархов и усиливали свое влияние на слабеющее правительство Ельцина. Последние представители старой гвардии были изгнаны из правительства в ходе скандалов, сопровождавших предвыборную президентскую гонку, и лидирующие позиции заняли прозападные реформисты типа Чубайса. Ошеломленный успехом своей схемы «займы за акции», Потанин занял пост вице-премьера, Березовский — секретаря Совета безопасности, а Чубайс — руководителя администрации президента. Это был апофеоз. Казалось, теперь страна принадлежит им. КГБ отступил.

Но, как сказал Юрий Швец, «олигархи забыли, кому они должны». В стремлении укрепить свои позиции и сосредоточить в своих руках еще больше богатств, они не замечали, что из Санкт-Петербурга потянуло холодком. Там дела вершились иначе. Вдали от московской золотой лихорадки и экономического бума в городе с более жесткой экономикой КГБ имел гораздо больше возможностей в борьбе за денежные потоки.

Глава 3 Вершина айсберга

На юго-западной окраине Санкт-Петербурга, где Финский залив сливается с Балтийским морем, над изящными фасадами вытянувшихся вдоль берега дореволюционных дворцов высятся горы контейнеров и краны. На островке в ожидании танкеров лежат груды металлической и деревянной стружки, а на другом берегу канала красуются чудом сохранившиеся здания из красного кирпича — когда-то здесь размещались таможня и склады самых зажиточных дореволюционных торговцев. Западнее расположилась бетонная дамба, ведущая к Золотым воротам — нефтяному терминалу, ставшему центром самых кровавых бандитских разборок 1990-х годов.

На архипелаге этих островов раскинулся петербургский морской порт, сыгравший в российской истории важную роль. Основав в начале XVIII века Санкт-Петербург, Петр I собирался превратить его в крупнейший морской порт России и сделать связующим звеном между необъятными евразийскими землями империи и рынками Запада. Тысячи крепостных трудились и умирали на топких болотах ради того, чтобы здесь выросли особняки в стиле барокко и появились красивые каналы. Санкт-Петербург должен был стать «окном в Европу», само появление которого поставило бы жирную точку на средневековом азиатском прошлом страны, независимо от цены, которую пришлось заплатить.

Корабли с тканями, чаем, шелками и специями прибывали сюда из колониальных империй Запада, а богатства российской империи — древесина, меха, пенька и поташ — отправлялись на Запад. Купцы и аристократы Санкт-Петербурга процветали, население города росло, но его положение постоянно ухудшалось. На принизывающем северном ветру и под ледяным дождем докеры перетаскивали корабельные грузы на своих спинах. В 1917 году Владимир Ленин призвал рабочих свергнуть Временное правительство, и портовые грузчики оказались в авангарде революции. Ленинград пережил блокаду нацистов во времена Второй мировой войны, и на линии фронта оказался порт, где развернулась борьба за выживание.

Когда Россию сотрясла третья за XX век революция, порт Санкт-Петербурга снова сыграл решающую роль — стал отправной точкой для возникновения альянса КГБ с организованной преступностью под протекцией вице-мэра города Владимира Путина. Он тесно общался как с лидером ОПГ, который руководил операциями, так и с нефтяным трейдером, монополизировавшим экспорт на терминале. Эти отношения крепли, а изощренная схема бартерных и экспортных сделок стала моделью будущей России.

В начале 1990-х годов порт считался одним из самых опасных мест города: именно там постоянно случались бандитские перестрелки и ожесточенные схватки за наличные.

— История морского порта — это грязная история преступности, — сказал один из бывших чиновников Ленсовета.

— Порт стал совершенно криминальным местом. Там много стреляли, — вспоминал представитель крупнейшей Тамбовской ОПГ.

В итоге победил альянс представителей ОПГ и КГБ — в девяностые годы именно они проворачивали свои дела в Санкт-Петербурге. Владимир Путин стал ключевой фигурой группировки. Если в Москве силы КГБ в основном оставались в тени, то в Санкт-Петербурге их деятельность стала весьма заметной. По масштабу экономики Петербург был в разы меньше Москвы, за наличность шли отчаянные сражения, а мэрия опутала своими щупальцами практически весь городской бизнес. Мэр Анатолий Собчак почти не интересовался повседневной жизнью города, что и стало основной причиной роста влияния КГБ. Он передал решение всех внутригородских вопросов Путину, который возглавлял комитет по внешним связям, и тот заполучил контроль над всей торговлей и бизнесом города. Второй заместитель Собчака Владимир Яковлев отвечал за экономические вопросы.

Собчак и его заместители перевели мэрию из Мариинского дворца, где раньше заседал демократически настроенный городской совет, в извилистые коридоры Смольного, где со времен ленинской революции городом правили коммунисты. Наследие они оставили ужасающее: опустошенная городская казна, пустые полки магазинов, гниющее на обочинах зерно. Ситуация усугублялась последними неурожайными годами. Мэрии пришлось разбираться не только с продовольственным кризисом, но и с резким ростом преступности. После развала СССР страна погружалась в хаос, властные институты исчезали, а их место занимали организованные преступные группировки, практикуя рэкетирство и захватывая торговлю.

Собчак, восседающий в своем кабинете за величественными колоннами ветшающего фасада Смольного, был не в состоянии справиться с ситуацией, ухудшающейся день ото дня. Он был убедительным и впечатляющим оратором, но его отношения с обломками правоохранительной системы города оставляли желать лучшего.

— Собчак был придурком, — сказал офицер КГБ, работавший вместе с Путиным в Санкт-Петербурге. — Он любил влезть в дорогой костюм и часами толкать речи. Ему нравилась вся эта атрибутика власти, а его жена хотела жить, как аристократка. Ему нравилось кататься на лимузинах — но кому-то надо было и работать. Кто-то должен был убирать дерьмо с улиц и разбираться с бандитами.

Немногие правоохранители готовы были вообще отвечать на звонки Собчака.

— Бывший шеф питерского КГБ даже в одну с ним комнату не заходил, — сказал отставной комитетчик. — Попробовали бы вы объяснить ему, как работает система безопасности, — это как объяснять ядерную физику. Но Путин мог объяснить все. Ему можно было сказать: «Володя, у нас тут и тут сложилась ситуация». И когда он звонил милиционерам, чтобы разобраться, они готовы были с ним говорить и не бросали трубку.

Так что Собчак полагался на Путина, а тот отвечал за коммуникацию с высшими чинами КГБ: его бывший наставник Виктор Черкесов из великого и ужасного 5-го Управления ленинградского КГБ стал новым руководителем санкт-петербургского ФСБ.

— Он мог позвонить и сказать: «Сделайте то-то и то-то, иначе вас ждет кошмар», — рассказывал бывший офицер КГБ. — Он мог договориться с генералом, прежде руководившим спецназовцами, а тот давал ему дельные советы и даже обеспечивал поддержку. У этих людей были связи. Система рухнула, но часть ее устояла.

То, что родилось из разрухи, хаоса и неэффективной работы Собчака, превратилось в союз Путина и его кагэбэшных соратников с организованной преступностью, которая стремилась прибрать к рукам городскую экономику. Порядок наводился не ради блага жителей города, а ради собственных выгод. К тому же разруха давала шанс для обогащения, а Путин и его компания видели в ней возможность создать стратегический запас, который позволил бы сохранить структуры и связи организации. Формирование такого запаса основывалось на бартерных схемах работы КГБ с «дружественными фирмами». Позже эти схемы были распространены на морской порт, а затем — и на нефтяной терминал. Управление осуществлялось силами петербургских представителей Тамбовской ОПГ. Как утверждал бывший офицер ФСБ, бизнес строился на «рейдерских захватах и убийствах»:

— У тамбовских все руки в крови.

Ближе к концу 1991 года Марина Салье заметила нечто странное. Убежденная демократка, на тот момент — главный соперник Собчака и претендент на место демократического лидера в Санкт-Петербурге, она получила от горсовета задание разобраться с продовольственным кризисом. Ей — за пятьдесят, она — геолог по профессии. Пушистые седеющие волосы, пристальный взгляд, черные круги под глазами — бесстрашная Салье была неутомима. Той осенью ей удалось убедить власти ввести систему продовольственных карточек. Нормирование продовольствия вводилось впервые с голодных и страшных дней блокады. Теперь же Салье предложила бартерную схему обмена сырья на импортируемое продовольствие. Казалось, это единственный выход из тупика. Систему уже одобрили на федеральном уровне, так как кризис грозил всей стране. Правительство начало распределять квоты, позволяющие в обмен на продовольствие экспортировать установленные объемы ресурсов госпредприятий — например, металлов, нефтепродуктов и древесины. Но когда Салье заговорила в мэрии о вводе экспортных квот, ей по секрету сообщили, что комитет по внешним связям их уже распределил.

— Какие квоты? Где квоты? Толком никто ничего не знал, — сказала она интервьюеру.

Попытка получить какую-то информацию от мэрии завершилась ничем — ее письма просто игнорировали. Она обнаружила, что схема работала как минимум с начала декабря, но об этом никому не сообщили. Огромной проблемой являлось то, что предполагаемое импортируемое продовольствие было негде взять. Город вступал в новый год, а запасов еды оставалось на месяц.

Салье направила парламентский запрос с требованием предоставить информацию по сделкам. Наконец Владимир Путин отреагировал — выступил в горсовете и на голубом глазу заявил депутатам, что это коммерческая тайна. Однако это разительно отличалось от документов, которые Салье в ходе собственного расследования получила из государственной таможни и других учреждений.

Когда пазл сложился, выяснилось, что возглавляемый Путиным комитет передал лицензии на экспорт более 95 миллионов долларов сети подставных компаний, однако продовольствие в город так и не пришло. Следующая серия экспортных квот на 900 миллионов долларов была выдана федеральным правительством, включая 717 миллионов на алюминий. Нельзя точно утверждать, что Путин по собственной инициативе раздал и эти дополнительные квоты, поскольку Салье не получила доступа к документации. Но она подозревала, что именно так и произошло.

Салье вместе с заместителями принялась изучать документы. Назревал скандал. Государственные таможенники и представители министерства иностранных дел в Петербурге обратились к Путину с жалобой на выдачу экспортных лицензий в нарушение действующих законов о бартерных сделках. Экспертное мнение комитета Салье было следующим: участвовавшие в сделке компании имели настолько мутную репутацию, что могли исчезнуть сразу после получения выручки. За свои услуги они получали огромные комиссионные — 25–50 % от стоимости сделки вместо обычных 3–4 %. Некоторые контракты позволяли им закупать сырье по цене гораздо ниже рыночной. Одну такую квоту Путин выдал предприятию, открытому всего за два месяца до начала работы схемы, она давала право на приобретение 13 997 кг редкоземельных металлов по цене в две тысячи раз ниже рыночной, что после продажи на мировых рынках приносило огромную прибыль.

Схема, вскрытая Салье, была идентична практике совместных предприятий, которая применялась Комитетом в последние дни существования СССР: потоки сырья вывозились из страны через государственные предприятия и выкупались по внутренним ценам, а прибыли от последующих торгов, существенно превышавшие цену закупки, оседали на заграничных банковских счетах. В те дни любое предприятие, намеревающееся заняться экспортом сырья, должно было получить лицензию от министерства внешней торговли, ряды которого пополнялись сотрудниками КГБ. Когда в попытке предотвратить надвигающийся гуманитарный кризис правительство запустило ряд бартерных схем, сделки осуществлялись аналогичным путем. Однако у Путина имелось специальное разрешение на выдачу собственных квот, лицензий и контрактов в рамках городской схемы «сырье в обмен на продовольствие», и он не был обязан согласовывать свои действия с министерством. Разрешение выдал Егор Гайдар и министр внешней торговли Петр Авен. Последний решил воздержаться от критики Путина, когда эти сделки стали объектом пристального внимания.

Один из контрактов Путин передал советско-финскому совместному предприятию «Сфинкс»: в конце декабря 1991 года в обмен на 200 тысяч тонн фуражного зерна оно получило квоту на торговлю дизтопливом, цементом и удобрениями. Другим предприятием оказалось советско-немецкое «Тамиго», получившее лицензию на торговлю 500 тонн меди в обмен на поставки сахара и пищевого масла. Предприятие «Джикоп», получившее контракт на приобретение 13 997 кг редкоземельных металлов по цене в две тысячи раз ниже рыночной находилось в совместном управлении, одним из ответственных лиц был брат университетского однокурсника Путина. Их объединяла любовь к боевым искусствам. Еще одним получателем квот на дизельное топливо стала фирма «Интеркоммерц» под руководством Геннадия Мирошника, осужденного преступника, который участвовал в схеме перекачки 20 миллионов дойчмарок из средств, выделенных на вывод вооруженных сил СССР из ГДР. Впоследствии жена Путина Людмила рассказывала друзьям, что «Интеркоммерц» был связан с восточными немцами, с которыми ее муж познакомился в Дрездене.

Как заявил тогдашний глава горсовета Санкт-Петербурга Александр Беляев, курировавший расследование Салье, «бартерные сделки раздавались его друзьям».

— Квоты раздавались тем, кому Путин доверял. Законных тендеров не проводилось, и было понятно, что квоты получают те, кого Путин знает лично и кого можно контролировать. Что касается нефтепродуктов, то они в основном шли из Киришей. Практически они стали монополистами — Тимченко, Катков, Малов.

Люди, с которыми Путин проворачивал сделки, очевидно, представляли собой не просто компанию друзей. Непоседливый и очаровательный Геннадий Тимченко бегло говорил по-немецки и по-английски и немного владел французским. Вместе с партнерами Андреем Катковым и Евгением Маловым он открыл нефтеторговую фирму «Киришинефтехимэкспорт». Это произошло в тот момент, когда в 1987 году Горбачев ввел послабления на торговлю, предоставив семидесяти организациям, включая нефтеперерабатывающий завод в Киришах под Ленинградом, право на торговлю вне рамок советской монополии. На своих предыдущих постах в министерстве внешней торговли Катков и Малов занимались в основном составлением документов на экспортные сделки и теперь не упустили шанс начать собственный бизнес. Тимченко, как гласит его официальная биография, работал главным инженером в министерстве внешней торговли. Он вместе с Путиным изучал немецкий язык в Академии КГБ, потом Путина направили в Дрезден, а Тимченко — в Вену и Цюрих, где он, по словам двух отставных высших офицеров внешней разведки, работал в качестве агента под прикрытием в советских торговых организациях. Если судить по словам третьего офицера в отставке, который дал интервью российской газете «Ведомости», возможно, Тимченко отправляли в Европу заниматься банковскими счетами, на которых хранились средства для финансирования сетей и нелегалов КГБ.

— Не исключаю, что на тот момент Тимченко был знаком с Путиным, — усмехнувшись, сказал один из бывших офицеров.

Тимченко всегда отрицал наличие связей с КГБ, называя их выдумкой. Но один крупный близкий к спецслужбам банкир тоже утверждал, что Тимченко контактировал с Путиным во время его службы в Дрездене. Тимченко отрицал и то, что фирма «Киришинефтехимэкспорт» имела какое-то отношение к скандально известным сделкам «сырье в обмен на продовольствие», и добавил, что все операции были «законными и прозрачными». Однако один из бывших партнеров Тимченко рассказал мне, что фирма все же участвовала в данной схеме, и это подтвердили два других партнера. Все трое утверждали, что все импортируемое продовольствие доставлялось в Санкт-Петербург. Но в конце концов схема потерпела катастрофу: выяснилось, что импортировалась лишь малая часть продовольствия. Салье подозревала, что средства пошли на сохранение агентурных сетей КГБ. Как она сказала своим друзьям, ее запрос обнажил лишь «вершину айсберга». Она полагала, что под ней скрывается разветвленная структура, выросшая на заграничных резервных деньгах КГБ, на сетях, из которых и появилась эта схема.

Оказывается, Салье была права.

— Салье — дура! Все это было. Это абсолютно нормальные торговые операции. Но как это объяснить безумной климактеричке?

В мае 2013 года, через двадцать с лишним лет с момента внедрения той схемы, высокопоставленный сотрудник Управления внешней разведки КГБ Фелипе Туровер рассказал мне историю о том, как он помогал Путину реализовывать схему «сырье в обмен на продовольствие» в Санкт-Петербурге. Мы сидели на залитой солнцем террасе кафе в Боадилья-дель-Монте, сонном торговом городке у подножья гор в окрестностях Мадрида. Схема, официально представленная в начале девяностых годов как механизм, позволявший обеспечить город необходимым продовольствием, по его словам, фактически имела иную цель. На самом деле никакого импорта продовольствия даже не предполагалось. Возникли более серьезные проблемы, и их нужно было решать в первую очередь:

— А этот доклад Марины Салье — полная брехня. Все было абсолютно не так. Ситуация приближалась к катастрофе. Отсутствовало федеральное финансирование проектов, а в Москве только пили и воровали. Чтобы все не рухнуло, нам пришлось что-то предпринимать. Представьте себе корабль без капитана, вы поворачиваете штурвал, а корабль заваливается. Примерно так оно и было. Если бы мы не начали работу, Санкт-Петербург утонул бы в дерьме.

Сложенный, как бодибилдер, с бритой головой, в темных очках, Туровер демонически смеется. Он — просто кладезь историй о временах краха СССР. Его отец преподавал языки в Краснознаменной Академии КГБ и работал переводчиком у Леонида Брежнева. Другом отца был бессменный итальянский премьер-министр Джулио Андреотти. В советские времена Туровер работал с Владимиром Осинцевым, легендарным комитетчиком, который возглавлял группу парттехники при международном отделе ЦК КПСС — отвечал за черные операции и внедрение нелегалов в странах, где коммунистические партии были запрещены. В хаосе, последовавшем после развала Союза, Туровер должен быть найти возможность выплатить долги «дружественным фирмам», составляющим основу тайных финансовых схем КГБ и участвовавшим в операциях влияния КПСС за границей. Многие фирмы поставляли в СССР необходимое оборудование, в том числе для энергетической инфраструктуры, и продавали его по рыночным ценам.

Проблема была в следующем: после краха Союза Россия унаследовала все внешние долги бывших советских республик, забрав их в обмен на их заграничное имущество, а затем объявила себя банкротом. На все внешние долги был объявлен международный мораторий. Туроверу же предстояло обойти запреты и тайно выплатить долги «дружественным фирмам». Он заявил, что именно для этого и были придуманы бартерные схемы. В итоге, как свидетельствуют документы, он организовал платежный канал через небольшой швейцарский банк в Лугано.

— Не могли же мы сказать, что заплатили кому-то и не заплатили «Филипп Морис», — сказал он. — Это не мелочи. Какие-то вещи нужно было оплачивать, и быстро. Если бы мы не оплатили оборудование для атомных заводов, случилась бы катастрофа. Когда страна перестает существовать, поставки прекращаются.

Как сообщил Туровер, его направили в Санкт-Петербург на помощь Путину в создании собственной схемы выплат долгов в пользу некоторых «дружественных фирм». Одной из них было итальянское предприятие Casa Grande del Favore — инженерная компания, выполняющая сложные операции по ремонту сливных систем каналов Санкт-Петербурга:

— Нужно было платить, потому что иначе Петербург залило бы дерьмом по самые купола.

Он посоветовал Путину внедрить схему «сырье в обмен на продовольствие», потому что, как он утверждал, для быстрых выплат нужны были работающие инструменты.

Туровер признал, что с самого начала целью этой схемы был не импорт продовольствия, а создание городского фонда в твердой валюте. Но без дополнительных проверок невозможно определить, ушли средства на оплату долгов «дружественным фирмам» или были потрачены на поддержание агентурных сетей КГБ за границей. Туровер заявил, что другого способа не существовало, так как положение Внешэкономбанка (ВЭБ) было близко к катастрофическому. В январе 1992 года, когда правительство объявило о дефиците средств, все счета банка оказались замороженными.

— Это была чистая необходимость, — сказал Туровер. — Другого способа покрывать расходы города не существовало. Любые счета в твердой валюте, имеющие отношение к мэрии, как и все остальные, были бы заморожены — из-за банкротства СССР. Если бы средства хранились на счетах города, результат был бы примерно таким же, как если бы средства хранились в ВЭБ. Но если деньги хранились на заграничных счетах в Лихтенштейне, оплату можно было произвести сразу.

Центробанк России действовал по той же схеме: переводил сотни миллиардов из государственных резервов в твердой валюте через крошечную офшорную фирму в Джерси «Фимако», появившуюся лишь в ноябре 1990 года. Это случилось вскоре после того, как Ивашко инициировал создание «невидимой экономики». Как позже заявил глава Центробанка, тайные переводы денег через «Фимако» были необходимы, иначе после объявления банкротства СССР их бы отняли. Деньги ушли на выплаты внешних долгов советской международной банковской системы.

Но эти транзакции никто не отслеживал, и многие подозревали, что деньги использовались в основном не на погашение долгов, а на финансирование агентурных сетей КГБ за границей. По многим признакам становится очевидно, что манипуляции Центробанка с «Фимако» и схема «сырье в обмен на продовольствие» создавались по одному лекалу.

— Ну, конечно, часть денег он использовал. Ему приходилось их тратить и распределять, нужно было ездить, платить за гостиницы, чем-то питаться.

Фактически в те годы был создан общак — так в уголовной среде называется общий котел с наличностью, или резервный фонд, принадлежащий одной банде. Модель строилась по принципу раздачи благ людям из числа жестко контролируемых союзников, однако границы между тратами на стратегические операции и тратами на личные нужды исчезли. Такая модель стала основой клептократии режима Путина, а впоследствии использовалась также в таких операциях влияния, как тайные агентурные сети и системы платежей КГБ.

Салье как политическая фигура потерпела поражение. Собчак наложил запрет на любое расследование схемы «сырье в обмен на продовольствие», автором которой был его протеже. В середине девяностых годов Салье переехала в Москву, и ее голос затерялся в столичном шуме. Однако накануне избрания Путина президентом она снова оказалась в центре внимания, опубликовав первую подробную статью на основе расследования о сделках под названием «Путин — президент коррумпированной олигархии». И хотя в среде либералов это расследование произвело фурор, в масштабе страны оно не имело никакого эффекта. После выборов она переехала в провинциальное местечко почти у финской границы. Немногочисленные журналисты, желающие взять у нее интервью, добирались до нее по ухабам проселочной дороги. Расследование этой схемы оставалось делом ее жизни до последних дней. Она умерла в 2012 году, через несколько недель после того, как Путин начал свой третий президентский срок. Она понимала, что в тех сделках режим впервые показал свое истинное лицо.

Люди из КГБ, вместе с Путиным получившие контроль над Санкт-Петербургом, гораздо лучше разбирались в коммерции, чем представители предыдущего поколения. Несмотря на то, что они оплакивали падение советского режима, многие представители второго эшелона спецслужб сумели оценить идеи капитализма и отказаться от догм Коммунистической партии. Молодое поколение считало, что именно коммунизм развалил империю, оставив их в холоде и голоде в Афганистане и бросив на произвол судьбы в ГДР.

— Они считали, что коммунистический режим их предал, — сказал Андрей Илларионов.

Своим становлением эти люди были обязаны КГБ и операциям, запущенным в последние годы советской власти. В ходе операций создавались сети из иностранных фирм. Все это делалось в строжайшей секретности, поэтому можно предположить, что методы восьмидесятых годов с самого начала напоминали операции по отмыванию денег.

Покончив со схемой «сырье в обмен на продовольствие», соратники Путина переместились в морской порт, который вместе с нефтяным терминалом и флотом изначально был частью огромной государственной компании «Балтийское морское пароходство» (БМП). Для питерских комитетчиков БМП долгое время являлось стратегическим активом, а история его захвата людьми Путина неразрывно связана с историей укрепления союза между мэрией и Тамбовской преступной группировкой. В советские времена кагэбэшники разъезжали на кораблях пароходства — прикрытием служила должность помощника капитана. Им были доподлинно известны все маршруты, составы грузов, контрабандные схемы и вырученные на этом суммы. В те славные времена сотни кораблей отправлялись из Ленинграда с нефтепродуктами, металлами и зерном, а привозили фрукты, сахар и контрабанду из Южной Америки — последнее было важно для подпольных операций и получения выручки. В те дни БМП обеспечивало стратегический денежный поток города. Даже в 1991 году, когда рухнул Союз, чистые доходы БМП исчислялись сотнями миллионов долларов. БМП не только владело почти двумя сотнями пассажирских и грузовых судов, но и отвечало за весь Ленинградский морской порт, включая нефтяные терминалы, а также за ближайшие порты в Выборге и Калининграде. Все это было залогом процветания города.

Во времена ельцинской революции Балтийским морским пароходством руководил убежденный либерал Виктор Харченко. В ходе горбачевских реформ он получил от правительства разрешение на переоформление части компании в собственность. С квадратной челюстью и массивным телосложением, Харченко становился все более независимым. Его детство прошло в детдоме, а теперь он стал одним из самых уважаемых предпринимателей города. В 1990 году он арендовал БМП у государства, которое удерживало 50 % прибыли на реинвестирование. Харченко стал близким соратником Ельцина, а после августовского путча и крушения советского режима бесцеремонно вышвырнул из пароходства всех людей из КГБ. Пока питерские кагэбэшники отчаянно пытались сохранить контроль над денежными потоками, Харченко строил собственную империю.

На подготовку реванша у КГБ ушел год — мешала неразбериха после краха СССР и попытки ОПГ получить доступ в порт и нефтяной терминал. Все началось поздним февральским вечером 1993 года, когда Виктор Харченко возвращался из Москвы со встречи с Ельциным. Правоохранители остановили поезд, на котором он ехал, выволокли его из вагона, предъявили обвинение в хищении у БМП 37 тысяч долларов и упрятали в тюрьму. Через четыре месяца Харченко выпустили под залог, но к тому моменту его уже сместили с руководящего поста БМП, на его место поставили своего директора и распродали весь флот многочисленным офшорным компаниям. В процессе один из директоров БМП был застрелен.

— Это был настоящий рейдерский захват, — сказал партнер Харченко. — Они распродали все суда за копейки. Все исчезло. Они вывезли из страны все.

Бывшие коллеги Харченко до сих пор боятся говорить о том, что тогда случилось и кто стоял за захватом. Но следы местного КГБ остались повсюду.

— Нужно было лучше заметать следы, — сказал партнер. — А они плевать на все хотели. Просто взяли и разграбили ВМП.

Затем порт и нефтяной терминал были выведены из состава Балтийского морского пароходства, оформлены как самостоятельные предприятия и приватизированы питерской мэрией.

— БМП лишилось портовых стен, — сказал партнер Харченко.

Мэрия начала процесс приватизации акций морского порта. Илья Трабер, предположительно питерский бандит, которого испанская прокуратура позже идентифицирует как члена Тамбовской преступной группировки, даром времени не терял. С началом распродажи его люди принялись скупать у портовых рабочих акции, так называемые ваучеры. Сам процесс шел с чудовищными нарушениями.

— Во время приватизации порта законы то и дело преступались, — сказал бывший партнер Трабера. — Но все это скрывалось.

Похоже, Трабер был в выигрышном положении с самого начала. Согласно документам, государство оставило себе 49 % акций порта: 20 % — через федеральное министерство имущества и 29 % — через мэрию Санкт-Петербурга. Но клерк из городского департамента имущества каким-то образом лишил мэрию права голоса на 29-процентную долю «неправильной подписью», оставив Траберу и его соратникам возможность делать все, что они пожелают.

— Рейдерский захват не случился бы без поддержки мэрии, — сказал бывший офицер ФСБ.

После ряда ожесточенных разборок Трабер стал главным посредником между питерским КГБ и Тамбовской группировкой, а также установил контроль над нефтяным терминалом.

Впервые он появился в Ленинграде в начале восьмидесятых годов после демобилизации — он служил офицером на атомной подлодке. Плотный и кряжистый, с толстой шеей и близко посаженными глазами, он устроился в бар «Жигули» — излюбленное место ленинградских бандитов и воротил черного рынка: работал барменом и администратором, а попутно приторговывал валютой и антиквариатом царской эпохи. Вскоре он захватил этот рынок, получив кличку Антиквар. К концу восьмидесятых годов Трабер вывел свой бизнес из подполья и открыл на Невском проспекте роскошный антикварный магазин. Затем подружился с новоизбранным мэром Анатолием Собчаком и его женой Людмилой Нарусовой, они стали его частыми гостями. Тесные отношения с Трабером продолжались и после того, как Собчак покинул мэрию.

Трабер всегда активно сотрудничал и с местным КГБ: вряд ли он смог провозить контрабандный антиквариат без поддержки Комитета.

— Понятно, что у него были хорошие отношения с правоохранительными органами, — сказал высокопоставленный чиновник горсовета.

А офицер ФСБ из отдела по борьбе с контрабандой заявил, что Трабер «вел дела и с Тамбовской группировкой».

В то время Тамбовская группировка была самой влиятельной преступной организацией города. Ее лидер Владимир Кумарин отбыл срок после ожесточенной стычки с другой мафиозной группировкой. После его освобождения тамбовцы с помощью Путина, Трабера и других начали прибирать к рукам весь топливный и энергетический бизнес города. Столкновения противоборствующих группировок продолжались: в 1994 году Кумарина пытались взорвать, и он лишился руки. Однако к тому моменту он уже успел основать Петербургскую топливную компанию (ПТК), которая стала монопольным дистрибьютором нефти в Петербурге. В это время Илья Трабер осваивал морской порт и нефтяной терминал, выступая от лица Тамбовской группировки. (Позже прокуратура Испании установит, что Трабер был совладельцем ПТК вместе с Кумариным.) Фактически Трабер представлял темную сторону мэрии.

Путин же в этих маневрах, был, похоже, ключевой фигурой, отвечающей за логистическую поддержку от мэрии. Он работал со своим доверенным лицом и заместителем Игорем Сечиным — тот дежурил в приемной и встречал посетителей. Именно Путин выдавал лицензии, которыми воспользовался Трабер для установления контроля над портом и нефтяным терминалом. Именно Путин заключил с Кумариным и его ПТК эксклюзивный контракт на поставку топлива для машин скорой помощи, автобусов, такси и милицейского автопарка.

Первым свидетельством сотрудничества Путина с Тамбовской группировкой стала регистрация в конце лета 1992 года российско-германского совместного предприятия St Petersburg Immobilien Aktiengesellschaft (SPAG) в комитете по внешним связям; предприятие создавалось для инвестирования в городскую недвижимость. Позже немецкая прокуратура предположила, что SPAG стало механизмом для отмывания незаконных средств Тамбовской группировки и колумбийского наркокартеля. Во время работы вице-мэром Путин входил в экспертный совет SPAG. В Кремле заявили, что это была одна из многих «почетных» должностей, которые он занимал на своем посту. Однако один из основателей SPAG сказал, что встречался в Санкт-Петербурге с Путиным пять или шесть раз для обсуждения деловых вопросов, касающихся SPAG.

Геннадию Тимченко тоже было жизненно необходимо получить доступ к нефтяному терминалу. Он гордился своим умением убеждать и, раздавая интервью, часто объяснял свой успех талантом продать что угодно и кому угодно. Он родился в семье советской элиты. Его отец был высокопоставленным военным офицером, и детство Тимченко провел в Восточной Германии. Знание немецкого помогло ему получить работу в сфере внешней торговли и, по словам бывших партнеров, продвинуло в ряды КГБ, где он, как предполагается, работал под прикрытием в качестве торгового представителя в Вене и в Швейцарии. Ему удалось наладить партнерские отношения с высокопоставленным комитетчиком Андреем Панниковым. Плотный, с широкой улыбкой и огромными, как сковородки, ладонями, Панников изучал офшорное финансирование в Институте советской торговли, затем с благословения шефа внешней разведки КГБ Леонида Шебаршина открыл первое совместное предприятие и получил лицензию на экспорт нефтепродуктов в обход советской монополии. Принадлежавший Тимченко «Киришинефтехимэкспорт» образовал партнерство с компанией «Юралс» Панникова, после 1990 года Тимченко какое-то время руководил представительством «Юралс» в Финляндии. По отчетам французской разведки, изначально компания была основана в восьмидесятых годах Комитетом госбезопасности как часть сети для переводов активов Коммунистической партии. Впрочем, Тимченко это отрицал.

Но даже с такими связями Тимченко и Панников два года не могли подобраться к петербургскому терминалу. Не только потому, что он частично принадлежал Харченко, но и потому, что с уходом советской власти терминал стал местом жестоких разборок между воюющими группировками города. Нефтеторговая компания, сооснователем которой стал Тимченко, была торговым представителем нефтеперерабатывающего завода в Киришах, относящегося к «Сургутнефтегазу», и открывала доступ к поставкам. Однако без доступа к петербургскому терминалу нефть пришлось бы транспортировать по железной дороге в порты в Эстонии или Финляндии, что увеличивало издержки.

Обретение контроля над экспортом через петербургский терминал было настолько важным, что Тимченко обратился за помощью к Путину. В январе 1992 года при содействии компании «Юралс» Панникова он открыл совместное предприятие «Золотые ворота» под эгидой возглавляемого Путиным комитета по внешним связям. Это позволяло обойти существующий терминал, который осаждали бандиты и контролировал Харченко, и привлечь западное финансирование для строительства нового терминала.

В этот момент связь между Путиным и Тимченко впервые стала очевидной. Почти год Путин обсуждал с французским банком BNP Paribas возможность получения льготного кредита на строительство нового терминала под залог экспорта «Юралс», но переговоры окончились ничем: один из главных переговорщиков в Париже бывший офицер КГБ Михаил Гандорин умер за считанные дни до одобрения кредита.

— Выглядело так, будто ему что-то дали, — сказал один из участников переговоров. — Он звонил мне за два дня до смерти и не мог говорить.

Тем летом еще одному представителю группы «Золотых ворот» — Сергею Шутову — угрожали и велели держаться подальше.

Проект казался лакомым куском сразу нескольким мафиозным структурам Петербурга, включая Тамбовскую группировку: все они стремились заполучить контроль над прибылями, которые сулил существующий терминал. Напряжение настолько возросло, что, по словам двух западных банкиров, в целях безопасности Путин отправил обеих дочерей в Германию. Свидетельств участия Тимченко в стычках, сопровождавших захват Трабером терминала и порта, не существует. Однако в итоге вместо строительства нового терминала он монополизировал экспорт через существующий терминал.

Бывший соратник Трабера, партнер Тимченко и сотрудник КГБ заявил, что последний стал монополистом только благодаря тесным контактам с Трабером.

— У Трабера всегда были хорошие отношения с Тимченко, — сказал бывший коллега Трабера. — И монополия Тимченко на экспорт стала возможной только благодаря этим связям.

— Когда вы отгружаете нефть, а порт кишит бандитами, приходится идти на уступки, — сказал сослуживец Путина в девяностых годах. — Нужно было достичь соглашения.

Адвокаты Тимченко заявляли, что эти отношения были «исключительно коммерческими и вполне конкурентными», а любые предположения о причастности Тимченко к организованной преступности, коррупции и любой иной нелегальной активности в Санкт-Петербурге, «с Трабером или без Трабера», являлись ложью и клеветой. В 2011 году представитель Тимченко сказал «Новой газете», что Тимченко был знаком с Дмитрием Скигиным, вместе с Трабером владеющим морским портом и нефтяным терминалом, но их не связывали никакие совместные деловые проекты.

Для финансирования своих торговых операций Тимченко пользовался сетью КГБ, объединявшей западных банкиров. Вначале это был банк «Дрезднер», петербургский филиал которого возглавлял товарищ Путина из Штази Маттиас Варниг, входивший в ячейку КГБ в Дрездене. Затем появился Андрей Акимов, ранее работавший с Евгением Примаковым в Институте мировой экономики, — он стал самым молодым руководителем советского Внешбанка в Вене, где за год до краха Союза открыл частное предприятие IMAC. Оно финансировало Тимченко.

Все это время Путин оказывал поддержку Тимченко через лицензии, которые позволяли тому использовать нефтехранилища в морском порту Трабера, а также организовывал поставки из «Киришинефтехимэкспорта» Тимченко в ПТК Кумарина. Последний же в это время вошел в совет директоров нефтеперерабатывающего завода в Киришах, поставлявшего топливо обеим компаниям.

— Все было очень хорошо организовано, — сказал совладелец другого нефтеторгового предприятия города Максим Фрейдзон. — Путин и его ребята заручились поддержкой мэрии. Благодаря его прошлому в КГБ он смог организовать логистику. Они были одной командой.

Укрепляющийся альянс унаследовал советские традиции КГБ и адаптировал их для коммерческого использования.

— Насколько я помню, симбиоз бандитов и КГБ существовал всегда, — добавил Фрейдзон. — КГБ работал вместе с ними на валютных рынках и использовал проституток, которые были источниками информации. Это как естественный симбиоз. Их не ограничивали понятия нравственности. Бандитов они выставляли вперед, как пехоту. Те принимали удар на себя.

Интерес Путина к морскому порту и нефтяному терминалу выглядел как нечто выходящее за рамки обязанностей государственного чиновника, занимающегося городскими вопросами. Альянс с Ильей Трабером и другими доставлял беспокойство даже приезжим бизнесменам. Один из них прибыл в город по приглашению мэрии помочь с финансированием порта, а его из аэропорта Пулково в бронированном авто и в сопровождении милиции и охраны повезли прямиком к Траберу и высадили за высокими воротами на задворках. Ему пришлось идти мимо вооруженных охранников и рычащих немецких овчарок, через бесчисленные увешанные иконами помещения в кабинет Трабера. Тот ждал гостя в тренировочных штанах, тапочках и с толстой золотой цепью на шее — типичный городской бандит. Несомненно, бизнесмен понимал, с кем встречается.

— Как в кино, — сказал он. — Когда я увидел его, у меня остановилось сердце.

Сцена сильно отличалась от того, что он ожидал увидеть.

После напряженного разговора с Трабером одобрение было получено. На следующий день его отвезли в юридическую контору делового партнера Трабера Бориса Шарикова на берегу одного из самых красивых каналов. На встрече присутствовали еще один партнер Трабера и бывший офицер КГБ, руководитель отдела имущества мэрии Михаил Маневич и Дмитрий Скигин. Последний был официальным лицом порта — обходительный, хорошо разбирающийся в международных финансах бизнесмен, он бегло говорил на английском и французском, а в свободное время занимался альпинизмом. По данным разведки Монако, отец Дмитрия Эдуард был близким другом Путина. Однако, по словам двух бывших партнеров Скигина, на самом деле его задачей было прикрывать другого криминального авторитета Петербурга, бывшего боксера с дерзким характером Сергея Васильева. Именно с ним Трабер заключил хрупкий мир на условиях совместного контроля над портом, а позднее — и над нефтяным терминалом.

Союз администрации Санкт-Петербурга и Тамбовской группировки изменил всю городскую инфраструктуру. Морской порт превратился в перевалочный пункт — через него из Колумбии в Западную Европу шли наркотики. Об этом рассказал в лондонском суде отставной офицер КГБ Юрий Швец. Ближайший соратник Путина из петербургских спецслужб Виктор Иванов содействовал Тамбовской группировке при захвате порта, а сам Путин, по словам Швеца, обеспечивал поддержку со стороны мэрии. (Иванов упорно отрицал эти предположения, однако появились и другие свидетельства того, что петербургский порт использовался как основной канал наркотрафика.)

Контроль за портом был исключительно важен со стратегической точки зрения. В 1997 году председатель комитета по управлению городским имуществом Санкт-Петербурга Михаил Маневич решил вернуть контрольный пакет мэрии —29 % акций, потерянных в ходе приватизации, но был застрелен снайпером по пути на работу.

— Маневич считал, что акции нужно вернуть городу, — сказал бывший коллега Трабера. — У него был рычаг давления: он мог отказаться продлевать лицензии на долгосрочную аренду порта, включая нефтяной терминал. И за это заплатил жизнью.

Бывший депутат питерского горсовета и близкий соратник Маневича Вячеслав Шевченко в протоколе допроса сообщил, что в последние дни его сильно удручала ситуация с портом.

— По просьбе Маневича я дважды ездил в порт и говорил с управляющим. Сделал им предложение: приедет британская страховая компания Lloyds и оценит финансовую ситуацию. А через неделю ко мне наведались два бандита от Трабера и сказали, что если я еще раз появлюсь в порту, они отрубят мне голову топором.

Трабер отказался комментировать этот факт, заявив, что все это — «фантазии и клевета».

Через три месяца после убийства Маневича акционеры порта согласились заключить долгосрочный договор на управление с новой компанией Трабера OBIP, принадлежащей фонду Nasdor Incorporated в Лихтенштейне. Единственным человеком, решившимся публично рассказать о разграблении БМП, стал тогдашний мэр Анатолий Собчак. Через несколько лет, уже после ухода с поста главы города, он написал статью для газеты, в которой первый и единственный раз открыто раскритиковал действия постсоветских кагэбэшников. «Смею утверждать, что прокуроры, следователи и оперработники Генпрокуратуры, ФСБ и МВД, которые принимали участие в этом деле, подлежат привлечению к ответственности за умышленное злоупотребление служебным положением и за нанесение ущерба государству в крупных (крупнейших!) размерах. Эти-то горе-моряки и утопили Балтийское пароходство, нанеся стране невосполнимый ущерб», — написал он. Через четыре месяца Собчак умер.

— Боюсь, что это стоило Собчаку жизни, — сказал один из соратников Харченко.

Для коллег Путина из КГБ такие альянсы были единственным способом частично восстановить контроль над ситуацией после крушения Союза. Как заявлял один из его партнеров, организованные преступные группировки выступали как пехотинцы, помогая держать в узде людей на улицах, а также в тюрьмах. Это являлось типичной практикой КГБ, произрастающей из советского прошлого — например, из тех времен, когда Путин занимался нелегалами в Восточной Германии.

— Они работали с людьми. Именно так и было, — заявил сталкивавшийся с этим офицер КГБ. — Представьте, что вам нужно усмирить толпу разбушевавшихся альфа-самцов. Если вы не можете их перестрелять, вам придется нелегко.

Но за оправданием этих действий желанием поддерживать порядок стояло только стремление захватить власть. Схема «сырье в обмен на продовольствие» задумывалась якобы для спасения города — для завоза продуктов питания или для оплаты долгов, но в результате была создана сеть для перекачки черного нала, позволившая КГБ сохранить власть и связи.

В хитросплетениях этих отношений одна нить вела к структуре, созданной в рамках «невидимой экономики» в последние дни правления Коммунистической партии. Этой структурой оказался банк «Россия» — небольшой петербургский банк, выполнявший роль главного посредника в некоторых сделках «сырье в обмен на продовольствие». Как и в случае с другими организациями и фирмами, открытыми партией на закате режима, управление банком «Россия» незаметно перешло в руки комитетчиков. В число новых акционеров вошел старший офицер КГБ и два связанных с Комитетом физика, специализировавшихся на редкоземельных металлах, — материалах настолько редких и стратегических важных, что торговать ими могли только люди из КГБ.

Старший офицер КГБ Владимир Якунин оставил свой пост в ООН, вернулся в Ленинград в феврале 1991 года и был потрясен увиденным. После комфортабельных нью-йоркских апартаментов он оказался в мрачном рабочем районе Ленинграда с разбитыми фонарями и пустыми полками магазинов, приводивших в отчаяние его жену.

— По сути, страна, которая отправила меня работать за границу, страна, в которой я родился, вырос и провел свое детство, перестала существовать, — сказал он. — А вместе с ней умерли и все ее ценности — общественные и нравственные, которые создают фундамент любого общества. Вся страна погрузилась во мрак. Мы были воспитаны в духе преданности партии и народу и искренне верили, что делаем что-то полезное для родины. Никто не знал, как справиться с нарастающими проблемами. Разрыв между реальностью и идеологическими догмами привел к тому, что лидеры страны лишились доверия.

И хотя таких, как Якунин, серьезно подкосили крах империи и проигрыш в холодной войне, сам он быстро адаптировался к новому российскому капитализму. Его тоска по стабильности, нравственности и ценностям, которые, как он полагал, являлись фундаментом коммунизма, не стала для него препятствием — еще до крушения СССР он активно занялся бизнесом и сумел запастись огромными суммами как для себя лично, так и для сохранения сетей КГБ. Через четыре года после распада Союза Якунин все еще оставался действующим офицером спецслужб. И хотя он утверждал, что приказам не подчинялся, он также признался, что вместе с партнерами развил деловую деятельность, чтобы спасти также оставшиеся активы:

— Нам нужно было перестроиться — создавать коммерческие предприятия и зарабатывать деньги… Мы все стали частью этого процесса. Мы сохранили традиции общения и сотрудничества.

Якунин объединил усилия с партнерами из престижного Петербургского физико-технического института имени Иоффе, где он работал до назначения в Нью-Йорк и занимался внешними связями. Среди его соратников был высоколобый 39-летний талантливый физик с ястребиным взглядом Юрий Ковальчук, который вместе с Андреем Фурсенко работал над чувствительными полупроводниковыми технологиями, используемыми в лазерных и спутниковых системах. Эта область входила в число приоритетов КГБ — использовались все возможные контрабандные схемы для обхода эмбарго и кражи западных технологий (есть предположения, что Якунин работал над контрабандными технологиями во время своей службы в Нью-Йорке). Якунин, Ковальчук и Фурсенко, благодаря своим знаниям и опыту, получили выгодное предложение — продать партию редкоземельных металлов, включая редкие и стратегические изотопы, используемые в космической и военной промышленности, а также в полупроводниковых технологиях. Как только они приступили к работе, одно из созданных ими совместных предприятий «Темп» получило 24 миллиона рублей прибыли. В те дни это была огромная сумма, благодаря ей они прибрали к рукам банк «Россия».

Перед падением советского режима Якунин, Ковальчук и Фурсенко открыли несколько совместных предприятий. КГБ активно готовился к переходу на рыночную экономику, и в процессе уже был задействован банк «Россия». По словам Якунина, после августовского путча был риск потерять бизнес, так как счета в банке «Россия» оставались замороженными, как и все партийное имущество. Но их спасли связи и наличные, заработанные на сделках с редкоземельными металлами. Высокие чиновники из местного партийного комитета и КГБ дали добро на захват банка «Россия» и его реанимацию.

— Нас хорошо знали в партийных структурах Ленинграда, — сказал Якунин. — У нас были контакты, нам доверяли. Нам позволили получить контрольный пакет акций банка «Россия» именно потому, что нас уважали и нам доверяли.

С самого начала банк «Россия» был стратегически связан с комитетом по внешним связям, которым руководил Путин. Банк занимал кабинеты в Смольном, по соседству с мэрией, и это сыграло решающую роль в создании общака — общих резервных накоплений для людей Путина. Связанные с КГБ питерские бизнесмены, включая Якунина, Ковальчука и Фурсенко, с религиозным рвением следовали инструкциям КГБ, написанным в годы заката коммунистического режима, когда торговля с иностранными фирмами велась через совместные предприятия. Все эти предприятия открывались с разрешения комитета по внешним связям, и многим из них предписывалось иметь счета в банке «Россия». Миллионы долларов из городского бюджета перекачивались через банк и оседали на счетах этих компаний. Наличность переправлялась через фонд «Двадцатый трест». В какой-то момент возникли опасения, что схема станет основой уголовного дела против Путина. Как и многие другие аналогичные резервные фонды, этот выделял деньги на стратегические нужды: на финансирование предвыборных кампаний, а также на личные приобретения для городских чиновников роскошной недвижимости в Финляндии и Испании.

Когда городская экономика была взята под контроль, Путин и его люди из КГБ решили реализовать свои буржуазные мечты. Один денежный перевод ушел на оплату пребывания Путина и главы «Двадцатого треста» в пятизвездочном отеле в Финляндии, где они встретились с архитектором Петербурга и, вероятно, обсудили строительство будущих дач. Об этом рассказал расследовавший дело старший офицер полиции.

— Советские люди всегда мечтали иметь дачу, — сказал партнер Путина тех времен. — При этом все понимали, что важно иметь не только кусок земли, но и хороших соседей.

Участок, который выбрал Путин для спокойного и уединенного досуга, находился севернее Петербурга среди лесов и озер Карелии. Не обозначенная на картах дорога в районе финской границы вела к группе деревянных домиков на берегу озера Комсомольское, которое славилось превосходной рыбалкой. Раньше к поселку вела разбитая грунтовая дорога, но с приходом новых жителей ее заасфальтировали и осветили фонарями. Были построены более мощные линии электропередач, однако до домов местных жителей электричество не дошло. Вместо этого старожилов попросили съехать в обмен на денежные компенсации или готовые дома вдали от озера. Новые хозяева возвели на своих огромных участках модные финские коттеджи, объединились в кооператив «Озеро», обнесли его высоким забором, перекрыв старожилам подход к воде. За забором устраивались вечеринки с салютами и музыкой. Местным оставалось лишь наблюдать издали.

— Мама мне сказала простую вещь: не борись с сильными и не судись с богатыми, — заявил местный житель.

Единственный житель, который попытался бороться, проиграл все суды.

Люди, переехавшие с Путиным на озеро Комсомольское, были из элиты КГБ, в основном — акционеры банка «Россия», включая Якунина, Фурсенко и Ковальчука. Все они были связаны с Путиным еще до Санкт-Петербурга.

— Эти люди были близки к Путину с самого начала, — заявил его бывший соратник. — Они собрались там не по службе или из-за каких-то знаний, все они были старыми приятелями.

Именно этот принцип позднее заработал по всей стране. Когда Путин стал президентом, то приступил к захвату стратегических секторов экономики вместе с друзьями по дачному кооперативу «Озеро». Для этого понадобилось создать прочную сеть из преданных помощников — доверенных хранителей. Они взяли под контроль все крупные денежные потоки в стране и не подпускали к ним чужаков. Банк «Россия» стал ядром финансовой империи избранных, и они распространили свои щупальца по всей России и на Запад.

Вслед за Путиным во власть потянулись и люди, работавшие с ним в морском порту и на нефтяном терминале. Тимченко оказался среди них. Вначале, по словам двух бывших приближенных, он оставался в тени, работая неофициальным советником, но потом стал крупнейшим нефтяным трейдером страны. Путин захватил стратегические активы страны, и люди, которые под присмотром Трабера заправляли петербургским морским портом, заняли высшие должности в государственном газодобывающем гиганте «Газпроме». Затем Путин предпринял первые попытки отвоевать у прозападных олигархов типа Михаила Ходорковского и нефтяную индустрию. Среди прочих, ситуация сыграла на руку Тимченко и Акимову.

Но в те дни, когда они только начинали, трудно было представить, что они зайдут так далеко. Члены дачного кооператива «Озеро» создали закрытый круг и почти не общались с соседями, часть которых переселили. Однако после переезда Путина в Москву кооператив опустел и роскошные виллы высились на берегу одинокими призраками.

— Им тут стало слишком тесно. В Москве перед ними открылись совершенно иные возможности, — сказал один из соседей.

Летом 1996 года Путин получил заманчивое предложение из Кремля, и генерал КГБ, следивший за его деятельностью в Петербурге, сказал, что доволен его работой:

— Он начал свою карьеру с нуля, — заявил журналистам Геннадий Белик. — Конечно, он совершал ошибки. Ему пришлось столкнуться с совершенно новыми проблемами… Ошибок не совершает только тот, кто ничего не делает. Но под конец своей работы в Петербурге Владимир Владимирович добился многого.

Ветеран службы внешней разведки КГБ Белик руководил в Санкт-Петербурге деятельностью фирм, занятых торговлей редкоземельными металлами. В каком-то смысле он был наставником Путина в тот период, когда занимался экономикой города. По словам близкого соратника, он также поддерживал связь с бывшим шефом КГБ Владимиром Крючковым. Впрочем, хотя компания Путина и наложила руки на основные экономические секторы города, денежные потоки, проходившие через них в Петербурге, казались ничтожными в сравнении с теми деньгами, которыми ворочали прозападные магнаты типа Ходорковского в Москве. Люди Путина оставались на обочине главного действа, в то время как промышленную мощь страны осваивали новые олигархи эпохи Ельцина. Для многих питерских комитетчиков происходящее в Москве олицетворяло собой крах государства. Владимиру Якунину казалось, что страна разрывается между кликой коррумпированных заговорщиков из партийной элиты и людьми типа Ходорковского, которых он называл «преступниками». Ельцин представлялся кагэбэшникам этаким пьяным фигляром, партийным функционером среднего звена, пляшущим под дудку Запада и разбазаривающим стратегические предприятия на радость банде коррумпированных жадных бизнесменов.

— Люди честно служили и жертвовали своими жизнями, а взамен получили от пьяного ублюдка палец в задницу. Между прочим, Ельцин ничем не лучше любого коммуниста, — заявил бывший офицер КГБ, работавший с Путиным в Петербурге.

Хотя в те времена это казалось маловероятным, но переезд Путина в Москву стал первым шагом на пути к перегруппировке сил. Повышение Путина произошло в тот момент, когда на самом деле его нужно было понизить или уволить. Летом 1996 года Анатолий Собчак проиграл выборы мэра Санкт-Петербурга. Предвыборной кампанией руководил Путин, так что проигрыш частично был и его виной. Собчак уступил всего 1,2 % голосов, что, как выразилась потом его вдова Людмила Нарусова, было равно голосам жителей одной большой квартиры. Ходили слухи, что проигрыш Собчака был подстроен Ельциным — тот хотел избавиться от конкурента. Щеголеватый и харизматичный Собчак мог стать серьезным соперником Ельцину на грядущих президентских выборах. Нарусова в этом не сомневалась:

— Он стал слишком независимым. Ельцин видел в нем соперника и поэтому приказал сфальсифицировать выборы.

Еще до начала кампании Собчак попал под уголовное преследование, предположительно за взяточничество. Многие считали, что эту грязную кампанию развернула старая гвардия из окружения Ельцина. Конечно, подозрения повлияли на результат выборов.

Сразу после проигрыша Собчака Путин уволился из мэрии Санкт-Петербурга. Кремлевские политтехнологи всегда подчеркивали преданность Путина Собчаку и тот факт, что он, следуя своим принципам, рисковал остаться без работы. Но на самом деле без работы он оставался меньше месяца: вскоре его пригласили в Москву, сначала — на престижную должность заместителя руководителя администрации президента. Все это время ему помогал Алексей Большаков — динозавр из ленинградского оборонного ведомства и, скорее всего, из КГБ — каким-то образом он стал вице-премьером в правительстве Ельцина. И хотя назначение Путина неожиданно было заблокировано новым главой администрации и королем приватизации Анатолием Чубайсом, Путин не пропал. Вместо этого ему предложили возглавить кремлевское управление российской заграничной собственностью, оставшейся после развала Союза: роскошные торговые и дипломатические представительства, сеть военных баз и другие приобретения, тайные и явные. В империи многое оставалось неучтенным, но представляло собой стратегическое ядро национального богатства.

Это назначение стало началом головокружительного взлета Путина. Через семь месяцев его снова повысили — до начальника Главного контрольного управления президента Российской Федерации. Ему было поручено следить за тем, чтобы указы президенты выполнялись во всех мятежных регионах.

— Путина туда взяли не с улицы, — сказал один из приближенных. — В Москве его знали как советника Собчака, он имел влияние в Петербурге… Думаю, этот перевод был запланирован.

В 1998 году Путина назначили первым заместителем руководителя администрации президента по вопросам регионов, и он стал третьим по значимости лицом в Кремле. Через три месяца полковника Путина снова повысили — теперь до директора Федеральной службы безопасности. Это назначение было беспрецедентным: никогда еще эту должность не занимал человек в звании ниже генерала. Ходили слухи, что генералы ФСБ пребывали в шоке, но сторонники Путина утверждали: статус первого заместителя главы администрации приравнивается по рангу к генеральскому, просто, как говорили, это были гражданские должности.

Добродушный журналист, зять Ельцина и глава его администрации Валентин Юмашев утверждал, что чудесное восхождение Путина обусловлено его выдающимися способностями.

— Он был самым сильным среди моих заместителей, — сказал он мне. — Всегда прекрасно работал. Точно формулировал свои взгляды. Точно анализировал ситуацию. Я был счастлив иметь такого зама.

Но люди, знавшие Путина по Петербургу, восприняли его повышение как сюрреалистичное. Некоторые коллеги полагали, что его продвинули генералы КГБ, которые были его наставниками в начале карьеры.

— Представьте, что у него было задание через работу с Собчаком внедриться в демократическое сообщество, — заявил один из них.

Потом нужда в Собчаке отпала. Способствовал ли Путин его проигрышу на выборах?

— Возможно, Путин действовал по указанию Кремля, а когда задание было выполнено, он вошел в Кремль как важная фигура, — заявил бывший партнер. — Если представить, что это была специальная операция по устранению Собчака как соперника, то все встанет на свои места.

Некоторые утверждали, что Собчак вел себя странно, к тому же многим он казался заносчивым, поэтому перед выборами пошатнуть его и без того слабые позиции было несложно.

Как бы то ни было, Путин принял на себя руководство ФСБ и вскоре начал стирать грязные пятна своего петербургского прошлого. Одним из его злейших врагов тех дней был бывший заместитель Собчака Юрий Шутов. Он последовательно выступал против Путина и собирал на него компромат: о сделках «сырье в обмен на продовольствие», о приватизации городских активов и о связях с Тамбовской преступной группировкой. Вскоре Шутов был арестован. Кстати, он и сам слыл довольно противоречивой фигурой — ходили слухи о его связях с подпольным миром Петербурга. Но как только Путин возглавил ФСБ, подозрения превратились в уголовные обвинения. Шутову вменили организацию четырех заказных убийств и два покушения. И хотя Шутова освободил местный суд, не нашедший оснований для уголовного дела, вскоре его опять арестовали и отправили в одну из самых строгих исправительных колоний «Белый Лебедь» в Сибири. Домой он не вернулся. Собранные им материалы о связях Путина с Тамбовской ОПТ просто исчезли. Хорошо знавший Шутова бывший городской чиновник Андрей Корчагин сказал:

— Он стал первым и единственным настоящим политзаключенным в России.

Через четыре месяца после назначения Путина шефом ФСБ случилось трагическое событие, многими расцененное как зловещее предзнаменование. Поздним ноябрьским вечером 1998 года в подъезде своего дома была застрелена правозащитница Галина Старовойтова. На тот момент она входила в число демократических лидеров Санкт-Петербурга и громче всех выступала против коррупции. Весь город оплакивал ее гибель, а страна пребывала в шоке. Многие комментаторы связывали это убийство с напряжением вокруг выборов в городской совет, которые должны были пройти в следующем месяце. Рядом с ней в момент выстрела был ее помощник Руслан Линьков, но он сумел спастись. Линьков полагал, что Старовойтову убили из-за ее расследований коррупции. Ближайший друг Старовойтовой и соратник по борьбе Валерия Новодворская была убеждена, что убийство заказали петербургские спецслужбы:

— Потому что в этом деле очевиден указ спецслужб. Очевидно решение спецслужб. Они стоят за кадром, они держат руку этих киллеров.

Бывший партнер Ильи Трабера заявил, что самая большая угроза Старовойтовой исходила от петербургских силовиков, которые контролировали морской порт, флот и нефтяной терминал.

— У нее было досье на группу лиц, державших под контролем нефтяной бизнес в Петербурге. Трабер мне сам рассказывал. Он говорил: «Какого черта она сунула свой нос в нефтяной бизнес?» Именно поэтому ее убили.

Впоследствии занимавшийся расследованием ее гибели бывший офицер ФСБ рассказал мне, что, по его подозрению, это действительно сделала Тамбовская группировка:

— Мы понимали, что с этим делом мы никуда не продвинемся.

Стремительный взлет Путина сопровождали поистине пугающие события. Однако в стране назревал очередной финансовый кризис, и, как водится, никто не обращал внимания на многочисленные тревожные сигналы. Здоровье Ельцина ухудшалось, и, если верить минимум одному источнику, генералы КГБ планировали свое возвращение. Однажды в Москве, вскоре после обрушившего экономику дефолта 1998 года, на закрытый ужин собрались бывший шеф КГБ Владимир Крючков, бывший шеф службы безопасности Монако, работавший как информатор ФБР, Роберт Эрингер и помощник Крючкова, преподаватель Путина в Академии КГБ Игорь Прелин. Как утверждал Эрингер, Прелин сказал гостям, что КГБ скоро вернется к власти.

— Он говорил: «У нас есть человек. Вы о нем никогда не слышали. Мы не скажем, кто это, но он — один из нас, и когда он станет президентом, мы вернемся».

Глава 4 Операция «Преемник»: «Дело было уже за полночь»

Лето 1999 года. Кремль погружен в мертвую тишину. В паутине коридоров главного административного здания слышно только жужжание электромоторов: уборщики полируют паркетные полы. По залам эхом прокатываются цокающие шаги одинокого охранника. Кабинеты, обычно забитые просителями, теперь пусты — их обитатели нервно пьют чай на своих дачах подальше от Москвы.

— Было, как на кладбище, — сказал Сергей Пугачев, участвующий в консультациях по вопросам смены руководителей кремлевской администрации. — Словно компания обанкротилась. Внезапно ничего не осталось.

Для Пугачева и других членов ближнего круга Ельцина — Семьи, которая последней покинула Кремль, наступили тягостные времена. С октября Ельцин то и дело попадал в больницы, а за стенами Кремля, казалось, готовился очередной путч. Фундамент его правления рушился — следствие катастрофической девальвации рубля прошлым летом и дефолта по 40 миллиардам государственного долга. Легкие деньги и их дележ между избранными в годы стремительной рыночной трансформации завершились чудовищным провалом. Правительство четыре года финансировало бюджет страны через краткосрочные долговые обязательства, и в результате возникла пирамида.

Разжились на этом лишь некоторые олигархи, «молодые волки» ельцинской эпохи. Они использовали плавающую процентную ставку по государственным облигациям и фиксированный курс обмена валюты, так что вся прибыль пошла им в карман, а в это время Центробанк, поддерживая стабильность рубля с помощью твердой валюты, шел ко дну. Рынок рухнул в августе 1998 года, и основной удар в очередной раз приняло на себя население. Многие банки олигархов разорились. Их владельцы успели переправить большую часть своих средств за рубеж, а сбережения населения сгорели. Парламент, в котором по-прежнему преобладали коммунисты, гудел. Ельцину пришлось занять оборонительную позицию и назначить премьер-министром Евгения Примакова, возглавлявшего службу внешней разведки и долгое время отвечавшего за связи КГБ. Разруха подорвала здоровье президента, он отправился на сочинский курорт, а в это время Примаков привел в правительство целую группу коммунистов во главе с бывшим руководителем Госплана. Ельцина то и дело госпитализировали, а кремлевский помощник мягко намекал, что пора бы ему уйти на покой.

В правительство один за другим возвращались бойцы старой гвардии и занимали ключевые посты. Финансовые скандалы не прекращались: всплывали факты растрат, допущенных их оппонентами. Возглавил обличительную кампанию генеральный прокурор Юрий Скуратов, известный как правоохранитель, склонный скорее не открывать, а тихо закрывать уголовные дела. Однако теперь, на фоне всеобщего возмущения, ему пришлось разбираться с вопиющим беззаконием. Начал он с коррупционной верхушки и раскритиковал Центробанк. В обращении к спикеру-коммунисту Госдумы он подробно описал процесс перекачки банком 50 миллиардов долларов валютных резервов страны через офшорную фирму «Фимако» и открыл ящик Пандоры. Вслед за этим всплыли другие факты внутренних перепродаж и перекачки средств через правительственный долговой рынок.

За кулисами велись еще более пугающие расследования. Первое же дело могло привести прямо к счетам Семьи. Объектом расследования стала компания МаЬеtех — никому не известная фирма с представительством в швейцарском Лугано у границы с Италией. В 1990-х годах она заключила миллиардные контракты на работы по реновации Кремля, Белого дома и других престижных объектов. Поначалу расследование, инициированное Скуратовым и проводимое в сотрудничестве с прокуратурой Швейцарии, нацеливалось на откаты посредникам, предположительно связанным с жизнерадостным сибирским партийным боссом и управделами президента с 1993 года Павлом Бородиным, однако потом замаячили зловещие перспективы. Люди в Кремле отчетливо это понимали.

— Все были напуганы, никто не знал, что будет дальше, — сказал Пугачев. — Никто не решался прийти на работу. Все прятались по норам, как кролики.

Дело собиралось тихо и неторопливо. Часть старой гвардии, в частности, люди из спецслужб, остававшиеся в тени с начала правления Ельцина, искали способы от него избавиться. Они долго и с отвращением наблюдали за его заигрываниями с демократией, а когда он выступил перед регионами со словами «берите суверенитета столько, сколько сможете проглотить», сочли это реализацией плана Запада по ослаблению и затем разрушению Российской Федерации. Так и не оправившись после проигрыша в холодной войне, они воспринимали Ельцина посланцем Госдепа США, который, как они полагали, способствовал его продвижению и краху Советского Союза. Они презирали его дружбу с президентом США Биллом Клинтоном и полагали, что рыночные реформы, над которыми они же сами работали и которые позволили Ельцину прийти к власти, использовались для установления олигархического правления семибанкирщины. Эти семь банкиров обставили своих бывших наставников из КГБ и прибрали к рукам почти всю экономику страны. Демократические достижения людей из спецслужб не волновали: на их взгляд, этот чокнутый алкоголик не мог править страной, а Семья, в которую входили дочь Татьяна, глава администрации (и будущий зять) Валентин Юмашев и олигархи Бориса Березовского, представляла собой зловещий альянс, который незаконно захватил власть и тащит страну в пропасть.

— Определенная группа людей понимала, что дальше так продолжаться не может, — заявил один из участников заговора Фелипе Туровер. — Операция проводилась по необходимости. Другого выхода не было. Это нужно было сделать. Ельцин был алкоголиком и конченым наркоманом. Страной управляла его дочь и сборище идиотов, преследовавших только личные интересы… Губернаторы Кремлю не подчинялись, регионы превратились в независимые страны. Нужно было избавиться от этой дряни.

Туровер отказался назвать имена чиновников госбезопасности, планировавших отстранить Ельцина от власти. Но было понятно, что изначально задумывалось поставить на его место Примакова — он был кандидатом номер один из числа бывших шпионов. Группа искала свидетельства, указывающие на связь Ельцина с финансовыми коррупционерами. Нужно было найти что-то такое, что окончательно запятнает репутацию президента и разрушит вековые представления о хорошем царе и плохих боярах.

— Ельцина ценили как великого демократа, и никто не знал, как от него избавиться, — сказал Туровер. — Единственным верным путем был законный. Чтобы люди четко поняли: дело не в том, что царь хороший и непогрешимый, а бояре плохие. Все становится понятно, если сам президент — вор. Нам нужна была конкретика.

Туровер стал информатором. Именно он обнаружил и затем обнародовал материал, составивший основу дела. Он тщательно отследил тайные выплаты стратегического долга советских времен и сумел собрать и отсеять компрометирующие материалы, касающиеся внутреннего финансирования режима Ельцина, в надежде на то, что для использования этих сведений когда-нибудь наступит подходящий момент. Сам Туровер, близкий друг бывшего руководителя отдела КГБ по черным операциям и финансированию незаконных сделок за границей, еще с восьмидесятых годов входил в элиту офицеров госбезопасности. Это он в начале девяностых годов помог Владимиру Путину провернуть в Петербурге схему «сырье в обмен на продовольствие», которая легла в основу создания резервного фонда КГБ. Туровер помогал и с другими темными схемами, которые, как он говорил, были необходимы для выплаты стратегических долгов СССР в пользу «дружественных фирм». Впрочем, наверняка и эти деньги ушли в резервные фонды КГБ.

Согласно документам, многие схемы проворачивались через Banca del Gottardo — маленький банк на окраине Лугано. В этом банке Туровер стал консультантом. По его признанию, Banca del Gottardo выбрали потому, что «нужен был очень маленький банк с очень грязной репутацией». Это был заграничный филиал Banco Ambrosiano — банка, связанного с Ватиканом и со скандалом лопнувшего в 1980-х годах. Его председателя Роберто Кальви нашли повешенным под лондонским мостом Блэкфрайерс. Теперь через счета банка шел мощный поток российского черного нала. Сделки включали бартерные и товарно-экспортные схемы, используемые для перекачки миллиардов долларов.

Это стало еще одним свидетельством того, что все попытки перейти к рыночной экономике и выстроить на руинах СССР новую Россию потерпели крах и что старые закулисные схемы комитетчиков живут и процветают. И хотя Ельцин раздал места в правительстве молодым реформаторам, стремящимся освободить экономику от контроля государства и внедрить прозрачность по всем канонам Запада, правила игры все равно оставили в выигрыше людей из госаппарата и внешней разведки. Такие схемы и скомпрометировали Семью. Этот факт красноречиво говорил о том, что главный удар по свободам, о которых мечтал Ельцин, нанесли именно люди из внешней разведки КГБ. Он не смог оградить ни страну, ни Семью от порочных практик прошлого.

В Bancа del Gottardo обслуживались и счета Mabetex. Именно здесь всплыла связь между фирмой и Семьей. Узнав об этом, Туровер отказался работать с денежными потоками, имеющими отношение к Ельцину и Семье.

— И тогда я остановился, решив, что это пригодится в будущем.

Среди счетов Вапса del Gottardo он обнаружил также кредитные карты, выданные на имя Ельцина и членов Семьи. Они были выпущены основателем компании Mabetex, дерзким косовским албанцем Бехджетом Пацолли, который отлично ориентировался в мире криминальных финансов и строительства и с семидесятых годов работал на СССР. Как сказал Туровер, бывший помощник главы Компартии Югославии Пацолли участвовал в схемах с черным налом, перепродавая советскому режиму попавшее под эмбарго военное оборудование двойного назначения. На фоне этого кредитки выглядели как взятка, переданная Пацолли прямо в карман Ельцину и Семье, а тот факт, что они оплачивались со счета иностранного банка, являлся прямым нарушением российского законодательства: государственные чиновники не могли иметь счета в иностранных банках. Больше всего тратила дочь Ельцина Татьяна — ее ежегодные расходы достигали 200–300 тысяч долларов. Еще один миллион долларов был, очевидно, потрачен Ельциным в ходе официального визита в Будапешт.

На фоне сегодняшних многомиллиардных коррупционных скандалов такие суммы кажутся смешными. Но в те дни это выглядело совсем иначе. Баланс власти уже сместился от Кремля к Белому дому Примакова. Старая гвардия и коммунисты возвращались. После финансового кризиса рейтинги популярности Ельцина упали до минимума — 4 %. Самая многочисленная в Думе Коммунистическая партия объявила процедуру импичмента Ельцина, мечтая отправить его под суд за все грехи в годы безумного правления: за катастрофическую войну в Чечне, на которой погибло много русских солдат, за распад Советского Союза и за так называемый геноцид российского населения — то есть за рыночные реформы, которые обрушили уровень жизни и стали причиной, как полагали коммунисты, миллионов смертей. Предполагалось, что материалы по кредитным картам станут последней каплей.

— Ожидалось, что Примаков выступит в Совете Федерации и расскажет о том, что президент оказался вором, — сказал Туровер.

Расследование пугающе близко подбиралось и к более крупным суммам, которые выводились через экспортера нефти под названием «Международное экономическое сотрудничество» (МЭС), которое имело счет в Вапса del Gottardo и было связано контрактами на реконструкцию Кремля. От правительства МЭС получило контракты на экспорт более 8 % нефти и нефтепродуктов, и его годовой оборот в 1995 году составил около 2 миллиардов долларов. Компания работала на рынке с 1993 года — именно в тот момент старая гвардия в правительстве начала искать способы вернуть контроль за торговлей нефтью и для этого снова ввела систему спецэкспортеров, через которых вели торги все нефтяные компании. В результате такой внутренней игры обогатилась небольшая группа загадочных трейдеров, близких к службам безопасности администрации Ельцина. Изначально МЭС создавалось как компания, которая профинансирует восстановление Русской Православной Церкви (РПЦ) — при советском режиме церковь прозябала десятилетиями и теперь пребывала в разрухе. Однако нефтяные миллиарды долларов, выделенные правительством при беспошлинном экспорте, существенно превышали любые суммы, когда-либо потраченные на восстановление Церкви.

МЭС стало улучшенной версией резервных фондов, созданных через схемы «сырье в обмен на продовольствие». Ни одна из операций не была прозрачной, и невозможно было понять, сколько именно тратилось на стратегические нужды и сколько шло на персональные расходы и взятки. В основном черный нал расходовался на удержание политического курса Ельцина, который выбрала группа кремлевских силовиков.

— Правительственным структурам всегда нужны деньги. Может показаться, что для этого существует госбюджет. Но если вам нужны деньги, чтобы обеспечить голосование на парламентских выборах, вы не полезете за деньгами в государственный бюджет, — позднее заявил мне Скуратов.

Деятельность МЭС была тесно связана с Mabetex и с проектом реконструкции Кремля. Когда Павел Бородин попросил правительство профинансировать эти работы, ему ответили, что денег в бюджете нет. Тогда он предложил провести нефтяные контракты через МЭС и таким образом найти финансирование. Однако все указы о квотах для МЭС (первые — на два миллиона тонн, следующие — на 4–5 миллионов тонн) были засекречены. Не публиковалось никакой информации о том, на что тратилась выручка. И затем, словно продаж через МЭС никогда не было, правительство официально заявило, что на реконструкцию Кремля ему потребуется 312 миллионов долларов в международных займах. МЭС, похоже, исчезло с арены, получив 1,3 миллиарда долларов за нефтяные сделки, при этом никто не мог объяснить, куда делись деньги.

А в центре всего этого стоял кремлевский банкир Сергей Пугачев, который потом сбежит сначала в Лондон, а затем — в Париж. Будучи экспертом по теневым сделкам, он объединил усилия с Бородиным. «Межпромбанк», сооснователем которого был Пугачев, стал главным кредитором Управления делами президента. В те дни этот отдел являл собой запутанное образование, которое контролировало миллиарды долларов в недвижимости, остающейся в собственности у государства после краха СССР. При помощи Пугачева отдел предоставлял членам правительства квартиры и дачи, медицинские услуги и даже поездки на отдых. Это была патронажная структура советского образца, которая, по всем признакам, содержала и Семью: Пугачев сказал, что через «Межпромбанк» он купил квартиру для дочери Ельцина Татьяны.

Официальные зарплаты в период перехода России к рынку по-прежнему нельзя было сравнить с доходами от бизнеса, и Пугачев утверждал, что именно деятельность Управления делами президента позволяла предотвращать взяточничество среди государственных чиновников. Но, по сути, отдел работал как главный резервный фонд Кремля, благодаря чему Бородин заполучил неограниченную власть, в том числе возможность содействовать или препятствовать чьему-либо карьерному росту.

— На аудиенцию к нему люди выстраивались в очередь, — сказал Пугачев. — Будь вы хоть министром, но откажи вам Бородин, вы бы ничего не получили. Если вам нужна была квартира, машина, ресурсы, за всем нужно было обращаться к Бородину. Он занимал весьма влиятельное положение.

Пугачев не пояснил, насколько тесно он был связан с МЭС. Однако его «Межпромбанк» участвовал в финансировании операции а сам он завязал дружеские отношения с главой РПЦ патриархом Алексием II и тесно сотрудничал с ним с момента его избрания. По сути, Пугачев сам выпестовал проект реконструкции Кремля, руководил каждым его этапом, стал адептом сложных финансовых схем и сказочно обогатился. В начале девяностых годов он ухитрился открыть финансовое представительство «Межпромбанка» в Сан-Франциско и большую часть года проводил в Соединенных Штатах. Получив прямой доступ к финансовым системам Запада, он втерся в доверие к высшим чиновникам в правительстве Ельцина.

— Я мог объяснить им, как работает западная финансовая система, — сказал он.

В Сан-Франциско он арендовал дорогущий дом, а потом приобрел расписанную фресками виллу на юге Франции, на холме, с видом на залив Ниццы. Он вошел в число приближенных к Семье, в частности к Татьяне, когда работал в предвыборной команде Ельцина в 1996 году. Пугачев привез американских политтехнологов, которые запустили предвыборную кампанию по всем стандартам США, что помогло Ельцину исправить рейтинги и отразить угрозу возвращения коммунистов.

Все это время Пугачев тесно сотрудничал с Бехджетом Пацолли и лично следил за всеми этапами реконструкции Кремля — от подписания контрактов до работ по реновации. Это была весьма затратная операция. И хотя Пугачев утверждал, что гарантировал Кремлю минимальные цены, похоже, на материалах никто не экономил. На кремлевский паркет ушла древесина 23 видов, на декорирование залов — более 50 кг чистого золота, на отделку стен — 662 квадратных метра тончайшего шелка. После десятилетий коммунистического правления, когда все сокровища дореволюционных времен — мозаичные полы, изысканные орнаменты, позолоченные зеркала и канделябры — были убраны и заменены простейшей отделкой, Кремль снова превратился в царский дворец. 2500 рабочих день и ночь строили терем для нового русского царя. Пугачев лично осматривал все детали. Если Ельцин спрашивал, зачем перед его кабинетом стоит урна, раз «мы тут не курим», Пугачев молча ее убирал, а когда интересовался, почему так скрипят новые полы, терпеливо объяснял, что под ними теперь проложены кабели, обеспечивающие суперсекретные коммуникации.

Проект был закончен. Гости с Запада ахнули, пораженные его грандиозностью. Президент США Билл Клинтон и канцлер Германии Гельмут Коль в изумлении замерли при виде золотых листьев на сводчатых потолках Екатерининского зала и многочисленных золотых канделябров.

— И эти люди просят у нас денег?! — воскликнул Коль.

Реконструкция обошлась примерно в 700 миллионов долларов — и это в то время, когда Россия получала миллиарды долларов иностранной помощи, что, как предполагалось, должно было ее спасти. Однако расходы, покрываемые государством, в несколько раз превысили начальную смету. Полтора миллиарда долларов составили только нефтяные квоты МЭС. При этом Ельцин подписал еще и официальный указ на 300 миллионов иностранных займов, а Пугачев убедил первого заместителя министра финансов Андрея Вавилова одобрить дополнительные 492 миллиона долларов в качестве гарантий по казначейской вексельной программе, что определенно стало еще одной схемой финансирования реконструкции Кремля. Все эти расходы не учитывались.

Пугачев знал о том, что Пацолли выпустил кредитки для президентской Семьи.

— Я спросил у него: «Зачем ты это сделал?» А он сказал, что благодаря этим картам он будет держать их на коротком поводке. Он понимал, что это противозаконно, что это фактически будет означать взятку президенту.

Пугачев сказал, что ему известно и о более крупных суммах, предположительно переданных Семье. Позднее выяснилось, что 2,7 миллиона долларов ушло на два счета Bank of New York на Каймановых островах — перевод был сделан на имя тогдашнего мужа дочери Ельцина Татьяны Леонида Дьяченко. Юрист нефтяной компании, которой руководил Дьяченко, сказал, что деньги были выплачены за сделанную им работу.

Когда холодным пасмурным утром в конце января 1999 года швейцарская прокуратура на вертолетах и бронированных автомобилях прибыла к представительству Mabetex в Лугано и забрала кипы документов, это, мягко говоря, всех шокировало. Пацолли сразу сообщил о полицейском рейде Пугачеву и Бородину, и новости отравленной стрелой долетели и до Татьяны, которая в отсутствие отца негласно исполняла роль главы государства, и до Валентина Юмашева — позднее он стал ее мужем. Валя, как его ласково называли, на тот момент руководил кремлевской администрацией. Пугачев счел ситуацию угрожающей, так как все деньги отмывались через МЭС. Расследование могло выйти не только на кредитки Татьяны и Юмашева, но и на более крупные суммы, которые, очевидно, переводились на частные офшорные счета.

Молча, никого не предупредив, генпрокурор Скуратов инициировал уголовное расследование в отношении перекачки через Mabetex средств, выделенных на реконструкцию Кремля.

До этого он несколько месяцев тайно сотрудничал с прокуратурой Швейцарии, но до рейда о расследовании никто не знал. Первую партию документов он получил сразу после августовского дефолта 1998 года. Опасаясь перехвата, швейцарский генпрокурор Карла дель Понте отправила их с дипломатической почтой через посольство Швейцарии в Москве. Спустя несколько недель, ближе к концу сентября, Скуратов провел с дель Понте тайное совещание и для этого во время официального визита в Париж заехал в Женеву. Там он впервые встретился и с Фелипе Туровером, информатором КГБ, который затеял всю эту историю и вскоре тайно наведался в Москву, чтобы дать свидетельские показания. Об этом знал только верный заместитель Скуратова. Туровер успел проконсультироваться и с премьером Примаковым. Но когда в январе Скуратов дал отмашку на рейд в Лугано, тайна раскрылась.

— Провалились все наши попытки сохранить дело в секрете, — сказал Туровер. — В соответствии со швейцарскими законами, дель Понте должна была предъявить Пацолли международный ордер. Конечно, Пацолли тут же связался с Бородиным. Не нужно было ей устраивать такую шумиху и посылать вертолеты. Так Москва получила сигнал, что полиция изъяла документы.

Этот рейд случился именно тогда, когда Пугачев начал опасную игру в кошки-мышки — ему необходимо было сместить Скуратова и закрыть дело. И он вместе с Семьей разыграл партию, призванную спасти оказавшуюся в осаде Семью и привести Владимира Путина к власти.

— На организацию у них ушло всего четыре дня, — сказал Скуратов.

Теперь, вспоминая те дни, Пугачев говорит, что все выглядит, как в тумане: постоянные телефонные звонки, встречи, затянувшиеся далеко за полночь… Дни смешались, из ощущений остались только время года и погода за окном. Но сами встречи, особенно важные, запечатлелись в памяти навсегда. Многое осталось в дневниковых записях тех дней. Решалось будущее России, и Пугачев старался действовать максимально быстро, чтобы не только разобраться с угрозами, исходящими от альянса Примакова с коммунистами, но и спасти собственную шкуру и шкуру Ельцина. Он и сам не заметил, как в конце концов поспособствовал возвращению КГБ. Нерассказанная история Пугачева — это история о приходе Путина к власти и о Семье.

На момент обыска в Mabetex Примаков был восходящей политической звездой, и его альянс с влиятельным мэром Москвы Юрием Лужковым и губернаторами регионов грозил поднять занавес над тайнами ельцинского режима, а открытое Скуратовым уголовное дело давало им дополнительный козырь.

Долгие годы Пугачев укреплял личные связи с сотрудниками прокуратуры. Как всякий влиятельный институт в России, прокуратура представляла собой террариум, где заместители подсиживали друг друга и собирали друг на друга компромат. В частности, союзником Пугачева был Назир Хапсироков — хитроумный глава управления делами прокуратуры, миниверсия кремлевского отдела Бородина. Хапсироков распределял среди работников квартиры и прочие льготы. Подобно Бородину, он мог или поспособствовать, или помешать карьерному продвижению сотрудника.

— Фактически это был мой человек в прокуратуре, — сказал Пугачев. — Он рассказал мне о заговоре против Ельцина, принес запись и сказал: «Мы засняли Скуратова с нашими девочками».

По словам Пугачева, вначале он не поверил Хапсирокову: такая запись была компроматом, способным сместить Скуратова и закрыть дело Mabetex.

Пугачев унес запись в свой кабинет, но не сумел вставить кассету в видеопроигрыватель — не мог разобраться с настройками. В конце концов пришлось звать секретарей. Но когда видео включилось, он пожалел о том, что позвал их. На зернистой пленке можно было рассмотреть толстого голого генпрокурора, резвящегося в постели с двумя проститутками. Такая запись должна была привести зрителя в ужас. Пугачев, весь красный, откашлялся. Секретари сделали копию. Пугачев считает, что этот момент все и решил.

— Если бы мы не сделали копию, ничего бы этого не случилось, — сказал он. — История пошла бы по-другому. Путин бы не пришел тогда к власти.

Он сказал, что оригинальную запись отдал бывшему руководителю кремлевской администрации Юмашеву, который негласно оставался на своей должности. Тот должен был отнести пленку Николаю Бордюже, отставному генералу погранслужбы, который недавно сменил Юмашева на посту главы АП. А Бордюжа уже позвонил Скуратову, рассказал о записи и заявил, что такое поведение генпрокурора недопустимо.

Склонный переоценивать свою роль в происходящем, Пугачев заявил, что только он знал, как надо действовать:

— Их всех трясло.

После разговора с Бордюжей Скуратов согласился подать в отставку. Бордюжа передал ему запись, как бы намекая на то, что инцидент останется между ними.

Однако вместо того, чтобы сместить Скуратова, совещание в Кремле вечером 1 февраля окончательно завело дело в тупик. Должность генпрокурора подпадала под действие закона, гарантирующего его независимость. Отставку Скуратова должен был одобрить Совет Федерации, а в нем многие депутаты уже выбрали сторону Примакова и Лужкова, выступали против Кремля и планировали защищать генпрокурора. Сам Скуратов на несколько недель исчез из поля зрения — очевидно, лег в Центральную клиническую больницу, и голосование в Совете Федерации было отложено.

К тому моменту над Семьей нависла угроза переворота. Через несколько дней после январского рейда в Mabetex Примаков заявил, что с властью Ельцина пора кончать. Воспользовавшись поддержкой парламента, он предложил пакт о ненападении, якобы пытаясь снизить растущее напряжение между Кремлем и думскими коммунистами. Дума соглашалась отказаться от голосования по импичменту президента и выражения вотума недоверия правительству, по крайней мере, до парламентских выборов в конце года. В свою очередь, Ельцин должен был отказаться от роспуска Думы и правительства Примакова. Когда эти предложения изложили Ельцину, он пришел в ярость.

— Поскольку все это оформилось за его спиной, он был вне себя от гнева, — сказал Юмашев. — Дело в том, что Примаков уже не пытался скрывать свои намерения стать новым президентом.

Он даже предложил сохранить Ельцину неприкосновенность в случае, если всплывут какие-то преступления за его восьмилетнее правление, что только усугубило ситуацию.

Так начались трения между Примаковым и Семьей. За несколько часов до того, как Скуратова вызвали в Кремль, чтобы предложить ему отставку в обмен на кассету с компроматом, Примаков приказал освободить места в тюрьмах и приготовиться принять бизнесменов и коррумпированных чиновников. Это привело Семью в ужас.

— Мы понимали: приди он к власти, страна станет совершенно иной, — сказал Юмашев.

На следующий день за несколько часов до объявления о своей отставке представление устроил Скуратов — отправил следователей на обыск офисов «Сибнефти». Это подтверждало все, что сказал Примаков. Существовали подозрения, что Семья и «Сибнефть» чересчур сблизились. Сама компания стала плацдармом Бориса Березовского для прыжка на прочную позицию олигарха. Компания торговала нефтью через двух трейдеров: один из них, «Руником», принадлежал партнеру Березовского Роману Абрамовичу, второй под названием «Белка Трейдинг» находился под управлением и во владении мужа Татьяны Леонида Дьяченко.

— Рейд на «Сибнефть» был смертельно опасен для Семьи, — сказал близкий партнер Березовского. Пытаясь минимизировать потери, она стала отдаляться от Березовского — с политической точки зрения он стал чересчур токсичен.

Юмашев покинул пост главы кремлевской администрации еще в декабре. По его признанию, он принял такое решение, когда понял, что Примаков метит в президенты, а это выходило за рамки договоренностей с Ельциным в момент назначения Примакова премьер-министром. Предполагалось, что Примаков возьмет на себя основные задачи, а Юмашев и Ельцин займутся подбором подходящего преемника на президентское место.

— Приглашение Примакова было в моей личной ответственности, — сказал Юмашев. — А затем он нарушил все наши предварительные договоренности.

Существовало предположение, что замена Юмашева новым главой администрации Бордюжей было попыткой смыть грязное пятно с Семьи.

Сергей Пугачев заявил, что он лично пытался достичь закулисных договоренностей с Советом Федерации и убрать из поля зрения Скуратова. Но губернаторы, имеющие серьезный политический вес в Совете Федерации, объединились вокруг Примакова и Лужкова. Напряжение, вызванное расследованием Скуратова, дошло и до высших эшелонов Кремля. Ужаснувшись возможным последствиям, соратники Ельцина один за другим начали отступать. Президента снова госпитализировали с язвенным кровотечением. Затем в Центральную клиническую больницу, очевидно, после инфаркта, угодил Николай Бордюжа, а вслед за ним — и Павел Бородин, оказавшись в фокусе расследования по Mabetex. Кремль стремительно пустел, и в этом кажущемся вакууме Скуратов вернулся к работе.

9 марта, через месяц с лишним после предложения Скуратову уйти по-доброму, Совет Федерации наконец назначил день голосования по его отставке. Попытки Пугачева заручиться голосами губернаторов успехом не увенчались. Однако в день голосования, 17 марта, генпрокурор неожиданно выступил с обращением к Совету: прочитал блистательную речь, заявил, что стал мишенью атаки влиятельных и близких к президенту врагов и призвал сенаторов голосовать против его отставки. Отставка была отклонена практически единогласно.

Вскоре слухи о скандальной записи со Скуратовым просочились в прессу. Однако изумленные исходом голосования Юмашев и никому пока не известный Владимир Путин, которого прошлым летом сделали главой ФСБ, по словам Пугачева, взяли дело в свои руки: передали копию видеозаписи на центральный телеканал, и она была продемонстрирована многомиллионному населению страны. Репутация Скуратова и чувства его семьи никого не интересовали. Его просто хотели убрать.

— Скуратов — идиот, — сказал Пугачев. — С ним хотели разобраться достойно, а он взял и уперся рогами.

Именно тогда, сказал Пугачев, он впервые обратил внимание на Путина. Через сутки после трансляции Путин вместе с министром внутренних дел Сергеем Степашиным дал пресс-конференцию и во всеуслышание заявил, что запись подлинная. В отличие от четко и смело выступившего Путина, Степашин стоял, уставившись в пол, словно ему было стыдно за участие в этом шоу. Пугачев сказал, что именно тогда он начал воспринимать Путина как надежного союзника.

— Он очень хорошо говорил и в телетрансляциях выглядел героем. Я тогда впервые это заметил. О нем еще никто всерьез не задумывался. Но я подумал — он хорошо смотрится по телевизору. Сделаем его президентом.

Несмотря ни на что, Скуратов все еще оставался на своей должности и мертвой хваткой вцепился в дело Mabetex. 23 марта, во время повторного визита Карлы дель Понте, ситуация достигла точки кипения. Скуратов отправил следователей изъять документы в Управлении делами президента под руководством Бородина и в московских представительствах Mabetex. Визит прокуратуры в Кремль был беспрецедентным. И Семья, и Бородин, и Пугачев пребывали в шоке. Повисла зловещая пауза, а старая гвардия начала готовиться к следующему броску. В тот же день лидер депутатов-коммунистов Виктор Илюхин усугубил ситуацию. Он выступил на пресс-конференции и заявил: у него есть доказательства того, что часть средств из срочного займа в 4,8 миллиарда долларов, выданного России Международным валютным фондом в пик финансового кризиса 1998 года, ушла в компании, связанные с Семьей, включая 235 миллионов долларов, переправленных через австралийский Bank of Sydney в пользу компании, 25 % акций которой принадлежали Леониду Дьяченко. Медийный скандал достиг апогея, и политические аналитики засомневались в том, что Ельцин все еще может полагаться на поддержку армии.

По словам Пугачева, он вернулся в Совет Федерации, чтобы снова попытаться продавить отставку Скуратова. Однако спикер Совета депутат-коммунист заявил, что у Скуратова есть влиятельные сторонники. Затем Пугачев встретился с Лужковым, его голос значил больше, чем голос депутата верхней палаты. Но Лужков сам после августовского финансового кризиса пытался организовать парламентские голосования против Кремля. Как сказал Юмашев, Лужков тоже стремился к власти:

— Лужков активно работал в Совете Федерации. Он говорил главам регионов: «Когда я буду президентом, я сделаю для вас вот это, дам вам вот это. Мы хотим сместить президента, и в этой схватке генпрокурор — наш влиятельный ресурс».

По сути, борьба шла за будущее президентство.

— Лужков хвастался, что за ним стоит 40 тысяч парней из московского МВД плюс местная ФСБ, — рассказывал Пугачев. — Примаков и Лужков сумели заручиться поддержкой десятков тысяч офицеров среднего звена. И это уже очень напоминало государственный переворот.

Близкий Лужкову олигарх сказал, что политический вес мэра Москвы стремительно рос:

— Именно Лужков стал новым средоточием власти. К нему обращались маршалы и генералы. Шли на поклон к новому царю и получали от него приказы.

То, что произошло дальше, утверждает Пугачев, было продиктовано благими намерениями. Он не мог позволить Примакову и компании дорваться до власти — это поставило бы под угрозу свободы, отвоеванные в ельцинские годы. Как только Примаков с командой добрался бы до Кремля, в стране воцарились бы советский застой и коррупция:

— Первое, что они сделали, это потребовали взятки. Я потратил столько сил, пытаясь удержать демократов у власти и избавиться от коммунистов, — сказал он, вспоминая вторые выборы Ельцина в 1996 году. — Нужно понимать, что Семья — это нормальные люди. И это ничто по сравнению с сегодняшним масштабом коррупции. Я не хотел, чтобы все это рухнуло.

Однако страхи, связанные с расследованием Скуратова и возможными последствиями, усиливались.

Утром 1 апреля Скуратов вручил Ельцину отчет о найденных в швейцарских банках незаконных счетах двадцати четырех российских граждан. К вечеру Кремль предпринял еще одну попытку сместить Скуратова. Его заместитель Юрий Чайка и главный военный прокурор Юрий Демин были вызваны к главе администрации президента, стройному бородатому экономисту Александру Волошину, на тот момент близкому соратнику Березовского. Волошин, Путин, Патрушев (тоже выходец из петербургского КГБ, в последние четыре года занимавший руководящие посты в ФСБ) и Пугачев принялись уговаривать Демина и Чайку открыть уголовное дело против Скуратова за его развлечения с проститутками. Чайка и Демин перепугались.

— Они не понимали, зачем их вызвали. Словно разговор слепого с глухим, — сказал Пугачев. — Оба были вне себя от страха. «Как мы можем открыть уголовное дело против генпрокурора?» — спросили они. И огляделись. И Путин, и Патрушев на тот момент особым влиянием не располагали. Они посмотрели на нас и сказали: «В итоге нас уволят и обвинят в попытке государственного переворота». Я прямо видел это в их глазах. Я понял это сразу. И поговорил с каждым отдельно.

В переговорную напротив кабинета Волошина сначала он пригласил Чайку.

— Я спросил у него: «Что нужно, чтобы открыть уголовное дело?» Но шансов, как я понял, не было. Тогда я пригласил Демина и спросил: «Ты готов стать генпрокурором?»

Понимая, что обещания щедрых вознаграждений и служебных повышений желаемого эффекта не дали, Пугачев попросил сообщить, что нужно для возбуждения уголовного дела.

— Мы проговорили шесть часов. Все досконально обсудили. Они сказали, что дело против генпрокурора может возбудить только генпрокурор. Я сказал Чайке: «Ты сейчас первый зам, ты займешь место исполняющего обязанности генпрокурора и сможешь открыть дело против бывшего генпрокурора». Он ответил: «Нет, это должен одобрить Совет Федерации». Я сказал: «Если уголовного дела нет, Совету Федерации нечего одобрять». Мы часами это обсуждали и возвращались к тому же.

Я понял, что договориться с ними не получится, ничто не могло их переубедить.

Дело было уже за полночь. У Пугачева закончились аргументы. Оставалась последняя попытка — он позвонил генпрокурору.

— Я сказал, что он мне нужен. Он ответил: «Да, Сергей Викторович, что вам нужно?» Я сказал, что это не по телефону. Но он снова спросил, в чем проблема. Сказал: «Я должен знать». И я отправил помощника с запиской к нему домой.

Но оказалось, что у Скуратова не было желания общаться лично. Пугачев полагал, что его успел предупредить Чайка. Когда через какое-то время Пугачев перезвонил, ему посоветовали обратиться к дежурному прокурору. Этим человеком оказался Вячеслав Росинский. В ту ночь он был в ужасном состоянии. Он много пил — его дочь недавно покончила с собой, и он безутешно оплакивал потерю. Тем не менее, Пугачев отправил за ним машину.

— Он был в растерянности, понятия не имел, куда его везут, — сказал Пугачев. — Вошел в мой кабинет, сел, от него разило перегаром. Я ему сказал: «Это очень просто. Открываешь уголовное дело против генпрокурора». Показал ему обвинительную схему — мы подготовили ее заранее. Он сказал, где и что нужно поправить. И подписал.

Пугачев задумался о том, что ему предложить взамен.

— Я сказал, что не смогу сделать его сразу заместителем генпрокурора. А он ответил: «Этого и не надо. Я не хочу. Если можно, я бы хотел должность генпрокурора Москвы».

Пугачев пообещал, что так и сделает. И хотя сдержать слово у него не получилось, значения это уже не имело. Уголовное дело против Скуратова по факту превышения должностных полномочий было возбуждено. Ельцин немедленно отстранил его от должности. Положение ухудшилось, когда проститутки с видеозаписи заявили следователям, что их услуги были оплачены бизнесменом и банкиром, в отношении которых вел расследование сам Скуратов.

Какое-то время он еще сопротивлялся и заявлял, что видеозапись — подделка, а уголовное дело инспирировано политиками в стремлении закрыть расследование и не дать ему подобраться к коррупционерам в верхушке Кремля. Он сказал, что дело возбудили в обход закона, с чем согласилась и привлеченная к расследованию Московская военная прокуратура. При втором голосовании Совет Федерации снова отклонил его отставку — даже после открытого уголовного дела. Волошин выступил ужасно — он мычал, заикался, его то и дело перебивали сенаторы. Кремль проиграл во второй раз, о чем на следующий день раструбили все газеты. Это был четкий сигнал о том, что власти Ельцина приходит конец.

— Сегодня, 21 апреля 1999 года, власть президента России рухнула, — сказал один губернатор.

Примаков, думские коммунисты, региональные губернаторы из Совета Федерации, а также вцепившиеся в дело Mabetex люди из КГБ мечтали приструнить Семью. Однако в какой-то момент все зашло слишком далеко. Пугачев сказал, что он пытался заставить Лужкова и Примакова отступить под угрозой обвинения в подготовке государственного переворота. На всякий случай была достигнута договоренность с Юмашевым — тот должен был предложить Лужкову место премьер-министра. Но все эти маневры Пугачева завершились бы ничем, если бы Ельцин с триумфом не вернулся на политическую сцену.

Долгие месяцы он периодически ложился в больницу, что еще больше ослабляло его положение в противостоянии с Примаковым — в отсутствие президента именно премьеру отходили бразды правления государством. Но к апрелю Ельцин собрался с силами. За три дня до назначенного Думой слушания по импичменту он, словно следуя инстинкту выживания, решил, что пришло время действовать: позвонил Примакову и сказал, что тот уволен. Примакова должен был заменить союзник Ельцина с первых дней демократического движения министр внутренних дел Сергей Степашин. И хотя в прессе давно обсуждалась возможность такого шага Ельцина, тем не менее, все были поражены. Ельцин ждал до последнего момента.

— Он понимал, что через три дня будет поздно, — сказал Пугачев.

— Дума была к этому совершенно не готова, — сказал Юмашев. — Многие наши коллеги в Кремле расценили такой шаг как политический суицид, решив, что это еще больше настроит Думу против нас. Но случилось противоположное. Ельцин предстал во всей своей мощи со всем своим талантом к зрелищным политическим гамбитам: с бесстрастным лицом он уволил такого влиятельного противника, как Примаков, и Дума зачарованно следила за этой демонстрацией силы.

Ответить Примакову было нечем, и решительность Думы заколебалась. Голосование по импичменту было забыто. Теперь все боялись, что следующим шагом Ельцин распустит парламент.

Придуманный КГБ план А провалился.

— Примаков, согласно этому плану, должен был стать президентом, — вздохнул Туровер. — В ходе второго голосования в Совете Федерации по Скуратову он должен был встать и сказать: «Президент — вор». И предъявить доказательства. Уже были назначены слушания по импичменту. Достаточно было просто встать и сказать: «У меня есть законные полномочия положить этому конец». У него были доказательства. Но не было стальных яиц. В самый последний момент он растерялся.

Скуратов настаивал на том, что никогда не играл в политические игры, а просто пытался положить конец коррупционным сделкам в Кремле. Однако даже он отчетливо понимал, что Примаков мог положить конец правлению Ельцина.

— Тогда существовали два центра власти: одним были законодательная власть (Совет Федерации), правительство во главе с Примаковым и возглавляемая Лужковым мэрия Москвы, другим — Ельцин и Семья.

И, конечно, если бы Совет Федерации и Примаков договорились и надавили, Семья бы отступила. Все поддержали бы Примакова, в том числе и спецслужбы. Семья бы разбежалась, как тараканы, а Ельцин по состоянию здоровья передал бы президентское кресло Примакову. И страна была бы совсем иной. Но Примаков оказался слишком осторожным и, вероятно, недостаточно решительным. Он не был готов сражаться за страну до конца.

Евгений Примаков, дипломат до мозга костей, всегда был человеком консенсусов и никогда не пытался раскачивать лодку. Ему уже было под семьдесят, и он ушел в тень, признав временное поражение. Кремль, казалось, мог перевести дух.

Но если Примаков являлся частью предложенного КГБ плана А по захвату власти, то оставалась еще одна возможность. Случайно или специально, но все эти страхи (угроза судебного преследования, соперничество и чисто политический расчет) в итоге привели к тому, что власть перешла к более жестким кагэбистам младшего поколения. Семья не могла избавиться от мысли, что Примакова можно заменить только кем-то из спецслужб.

— После Примакова нельзя было назначить либерала, — сказал Юмашев. — Это должен был быть человек, которого и Дума, и общество считают сильной фигурой, такой, как генерал Степашин.

Но Сергей Степашин, вероятно, был самым либеральным из всех руководителей российских спецслужб — он даже вступил в прогрессивную партию «Яблоко». Несмотря на опыт службы в советском МВД, по образованию он был историк, к тому же долгое время был близок к Ельцину. Они работали вместе с тех пор, как Ельцин поручил ему возглавить федеральное расследование роли КГБ в августовском путче. Впрочем, для Юмашева и Пугачева он всегда был проходным кандидатом. Пугачев считал, что Степашин был нерешительным и вялым, поэтому не смог бы предпринять необходимые для их защиты действия:

— Мне казалось, он был способен на компромиссы с коммунистами.

Юмашев тоже начал сомневаться в Степашине. К тому же они завидовали дружбе Степашина с Анатолием Чубайсом, бывшим главой кремлевской администрации, королем приватизации, который долго виделся им соперником в борьбе за расположение Ельцина. До конца июня некоторые члены Семьи примеряли на место преемника министра путей сообщения Николая Аксененко, который, как они полагали, вел бы себя более решительно при защите их интересов. Но его сильно невзлюбил Ельцин.

Сам Пугачев утверждал, что продвигал своего кандидата — человека, по его мнению, надежного, преданного и безопасного. Он поддерживал Владимира Путина, которого первым заметил в тот момент, когда тот эффектно разобрался со Скуратовым и проститутками. Впервые они встретились в Санкт-Петербурге в начале 1990-х годов, но узнали друг друга ближе, когда Путин занял место заместителя Бородина в Управлении делами президента. С тех пор, сказал Пугачев, контактировать приходилось почти ежедневно. «Межпромбанк» Пугачева был занят финансированием Управления делами президента (хотя Пугачев и не указал, в чем заключалась роль банка). Из своего маленького кабинета в бывшей штаб-квартире ЦК на Старой площади Путин решал вопросы, касающиеся бесчисленных иностранных владений России, унаследованных от СССР. После развала Союза многое из этой недвижимости перешло в третьи руки и досталось людям из КГБ и ОПГ. Предполагалось, что владения будут на балансе у министерства иностранных дел, но никто ничего не учитывал. В задачу Путина входил переучет всех владений, но неясно, занимался ли он этим и с каким результатом. Управление делами президента оказалось в фокусе стратегических интересов КГБ. И хотя Пугачев уверял, что доказательств причастности Путина к махинациям по накоплению резервных средств через МаЬе!ех и МЭС не существует, доказательств его непричастности тоже нет. Пугачев и Путин оставались в близких отношениях и тогда, когда последний начал стремительное восхождение по карьерной лестнице в Кремле: сначала стал начальником Главного контрольного управления президента, затем, в июле 1998 года, был повышен до директора ФСБ. Все это время, как говорил Пугачев, Путин оставался его протеже. И все потому, что Путину можно было отдавать приказы.

— Он был послушным, как собака.

Вначале, как заявлял Юмашев, он даже не думал о Путине как о кандидате, скорее склонялся к Аксененко, но был в курсе того, на что способен Путин. На посту главы администрации президента Юмашев следил за всеми перипетиями его карьеры. У них завязалась дружба. В марте 1997 года Путин стал заместителем руководителя АП и, по словам Юмашева, казался скромным и незаинтересованным в карьерном росте:

— Среди моих заместителей он был одним из сильнейших. Работал без нареканий. В какой-то момент пришел и сказал, что хочет уйти. Я попросил не делать этого. Он ответил: «С этой работой я разобрался. Хочется чего-то нового».

В мае 1998 года Юмашев повысил Путина до первого зама главы администрации, ответственного за регионы. Это была третья по влиянию должность в Кремле. Благодаря этому назначению Путин стал чаще общаться с Ельциным, а затем, через два месяца, Юмашев перевел Путина на должность руководителя ФСБ. Это свидетельствовало о том, что и Юмашев, и Семья начали безоговорочно доверять ему.

В те дни, всего за месяц до августовского кризиса 1998 года, над администрацией начинали сгущаться тучи. Из-за задержки зарплат по стране прокатились шахтерские забастовки, волнения перекидывались на атомный сектор. Шахтеры перекрыли Транссибирскую магистраль — жизненно важную артерию экономики. Предшественник Путина в должности главы ФСБ считался прокоммунистическим, и с началом забастовок и ростом угрозы экономического кризиса Кремлю в руководстве спецслужб был отчаянно нужен свой человек. Путин был лишь подполковником, не генералом, но и этот факт удалось затушевать — его представили как первое гражданское лицо в должности главы ФСБ. Измученное кризисом и волнениями население проглотило и это.

Юмашев утверждал, что никогда не сомневался в демократических воззрениях Путина. Больше всего его потрясла безусловная преданность Путина своему шефу и наставнику Анатолию Собчаку. В ноябре 1997 года произошел знаменательный инцидент.

— Причина, по которой я так настоятельно рекомендовал Путина на место главы ФСБ, заключалась в следующем. Во время работы начальником контрольного управления он пришел ко мне и сказал: «Планируется арест Собчака, я должен его спасти, должен вывезти из страны, потому что силовики — прокуратура, МВД и ФСБ — его арестуют в ближайшие два-три дня». Нам обоим было ясно, что на этом он может погореть, шансы были 50 на 50. И я сказал: «Владимир Владимирович, вы понимаете, что если вас на этом поймают, вы потеряете должность и, вероятно, больше не найдете работу? Вы нарушаете закон».

Однако должность Путин сохранил. Он утверждал, что дело против Собчака сфабриковано и является частью кампании, инициированной спецслужбами старой гвардии в 1996 году накануне переизбрания Собчака. Со спецслужбами у него были принципиальные идеологические расхождения. Затем Собчак попал в фокус уголовного расследования о предполагаемых взятках. Но при этом ни Путин, ни Юмашев не говорили о том, что в случае ареста Собчака есть риск ареста и самого Путина. Никто не хотел думать о том, что случится, если он попадет в лапы к оппонентам.

Путин организовал вывоз Собчака из больницы в самый разгар праздников, когда никто ни за чем не следил. Он вывез его на частном самолете, который, по словам одного приближенного лица, принадлежал близкому другу Путина Геннадию Тимченко, предположительно бывшему агенту КГБ и обладателю экспортной монополии на петербургском нефтяном терминале. Когда Путин вернулся в Кремль, Юмашев испытал невероятное облегчение:

— Два-три дня я метался в ужасе и отчаянии. Если бы ФСБ или МВД поймали Путина с Собчаком при пересечении государственной границы, случился бы грандиозный скандал. Для меня было важно, чтобы преемник президента был способен пожертвовать карьерой ради справедливости. Когда Путин вернулся, я рассказал об этом Борису Николаевичу.

Юмашев рассказал еще об одном случае, который оставил у него сильное впечатление о Путине. В конце 1998 года, когда Примаков еще был премьером, Путин окликнул Юмашева из машины и сказал, что только что говорил с Примаковым и просит о срочной встрече.

— Он приехал и сказал: «Сложилась странная ситуация. Примаков вызвал меня и приказал мне как главе ФСБ начать прослушивать Явлинского».

Григорий Явлинский возглавлял в Думе либеральную оппозицию — именно его фракция заговорила о коррупции в кабинете Примакова. Вероятно, Примаков объяснил, что прослушка нужна потому, что Явлинский — американский шпион. Путин отказался, заявив, что для него это абсолютно неприемлемо: если ФСБ начнет работать по советской схеме и охотиться за политическими диссидентами, это уничтожит спецслужбы. Путин сказал, что если Ельцин разделяет позицию Примакова, то он готов уйти в отставку.

Ничто из этого не состыковывалось с деятельностью Путина в Петербурге в должности вице-мэра, где делами заправлял безумный альянс КГБ и ОПГ. Не состыковывалось это и с деятельностью Путина в Дрездене, где он отвечал за работу с нелегалами на Западе. И все же Юмашев утверждал, что воспринял эти слова всерьез. Даже сейчас, после всего, что случилось за двадцать лет его правления, Юмашев говорит, что Путин был искренен:

— Я на сто процентов уверен, что он меня не разыгрывал. В той ситуации Путин действительно был готов уйти, он был очень решительно настроен против всего этого. Но, конечно, Борис Николаевич в жизни такое бы не одобрил.

Юмашев полагал, что Путин полностью поддерживает пылкие призывы Собчака к демократии, но, казалось, он не знал или не хотел знать о том, как в действительности осуществлялось управление в городе.

Путин был мастером вербовки агентуры. Как утверждал один его бывший сотрудник, это было основной его деятельностью в КГБ.

— В школе КГБ учат, как произвести хорошее впечатление на людей, с которыми вы общаетесь. Путин отточил это мастерство до совершенства, — сказал высокопоставленный агент внешней разведки. — В узком кругу друзей он был невероятно очарователен, мог обаять кого угодно. В должности зама был весьма эффективен: поручения выполнял быстро, с творческим подходом, не заморачиваясь выбором средств.

Если тогда, в год интенсивного давления и нападок на Семью со стороны Примакова, Юмашев оказался наивным, то, вероятно, наивен был и Борис Березовский — лукавый сладкоголосый олигарх, лихо проворачивавший подковерные сделки и способствовавший распределению основных активов и правительственных постов в узком кругу избранных бизнесменов. Во времена, когда автопромышленность скатилась в организованную преступность, он заработал огромное состояние на торговых схемах с символом советской эпохи АвтоВАЗом. Он выжил после покушения, пробрался в Кремль, чаевничал в кабинете шефа охраны Александра Коржакова, а затем подобрался и к самому президенту, и к Семье. Все это время он укреплял связи с лидерами чеченских сепаратистов. Клуб Березовского ЛогоВАЗ стал неформальным местом, где принимались правительственные решения. Достигнув пика влияния в 1996 году, младореформаторы из правительства Ельцина вместе с олигархами собирались в отреставрированном старом особняке и ночами напролет обсуждали меры против старой гвардии.

К 1999 году, однако, Березовский стал политически токсичен. Его отношения с членами Семьи попали под пристальное наблюдение правоохранителей. Рейд на «Сибнефть», в создании которой он участвовал, грозил разоблачить сделки с нефтеторговой компанией зятя Ельцина Леонида Дьяченко. Параллельно шло уголовное расследование бизнес-операций Дьяченко через «Аэрофлот», в котором тот имел внушительную долю. Президентом авиакомпании была вторая дочь Ельцина Елена. Семья хотела избавиться от Березовского. Пошли слухи, что его охранная фирма прослушивала кабинеты Семьи.

В апреле ему пришлось оставить пост исполнительного секретаря СНГ. Юмашева тоже тяготили эти отношения.

— Березовский то и дело твердил ему, что тот ничего не понимает, — сказал помощник Березовского. — Он стал всех нервировать.

Казалось, от Березовского отвернулись все. И когда в начале 1999 года Владимир Путин появился на вечеринке по случаю дня рождения жены Березовского Лены, олигарх был глубоко растроган этим жестом солидарности. Все остальные тайно точили ножи.

Такой поступок Путина успокоил Березовского, и тот перестал переживать о его прошлом в КГБ. Поначалу он полностью поддерживал Аксененко и видел его на посту преемника Ельцина. Отношения с Путиным охладели, когда он, будучи шефом ФСБ, в марте 1999 года приказал арестовать и посадить офицера ФСБ Александра Литвиненко. Однако осознавая постоянную угрозу собственного ареста, Березовский склонился к кандидатуре Путина. Придумывая мифы о своем огромном влиянии в Кремле, он не раз напоминал, что именно он привел Путина к власти, именно он предложил кандидатуру шефа ФСБ Юмашеву летом 1998 года. Рассказывал о тайных встречах с Путиным в лифте на Лубянке, где они обсуждали возможное президентство. В начале девяностых годов, когда Березовский приезжал в Санкт-Петербург, а Путин помогал ему с открытием представительства ЛогоВАЗа, они встречались лишь мимолетно. Бизнесом приходилось делиться и с мафией, и Березовский должен был знать о связях Путина с организованной преступностью. Как сказал партнер Березовского:

— Путин помогал ему во всех вопросах, связанных с продажей автомобилей ЛогоВАЗа в Петербурге. Бизнес был мафиозным, бандитским. В Москве Березовский организовал его с помощью чеченцев и коррумпированной бюрократии, а в Петербурге — с помощью Путина. Так что он все понимал и про связи, и про ситуацию. Он же не ребенок.

И хотя Березовский сыграл заметную роль в отстранении Примакова, он никогда не работал с Путиным так плотно, как Пугачев. По словам одного из его ближайших соратников Алекса Гольдфарба, не он познакомил Путина с Татьяной, не он предложил его как альтернативу Степашину и как возможного преемника Ельцина.

Все радикально изменилось в середине июля, когда Кремль опустел, а его обитатели разъехались на отдых. Именно тогда швейцарская прокуратура снова нанесла удар. Семья полагала, что с расследованием по Mabetex покончено — благодаря уголовному делу, которое помог открыть Пугачев, Скуратов уже несколько месяцев назад был отстранен. Но швейцарцы не унимались, а вместе с ними не дремали и заместители Скуратова. 14 июля швейцарская прокуратура объявила о возбуждении уголовного дела по факту отмывания денег через счета швейцарских банков. Под преследование попали двадцать четыре россиянина, включая Павла Бородина и высших чиновников Кремля. Предполагалось, что средства были получены через «коррупционные схемы или злоупотребление властью». Один из швейцарских следователей, отвечая на вопрос, есть ли в списке дочь Ельцина Татьяна, ответил: «Пока нет». Но было понятно, что круг сжимается и, по словам Пугачева, начинается паника.

Женевская прокуратура заявила, что российские коллеги ведут параллельное расследование. Именно тогда Пугачев, по его словам, решил действовать:

— Нам нужен был человек, способный с этим разобраться. Степашин бы не справился. Но был Путин с ФСБ, Совет безопасности, Патрушев. Была целая команда.

Пугачев помнил, какое хладнокровие Путин продемонстрировал в вопросе с видеозаписью Скуратова, и сказал, что решил представить Путина Татьяне, которая в те дни была основным каналом связи с президентом. Случайно или нет, но на следующий день ФСБ начала уголовное расследование нарушений в строительном бизнесе, который принадлежал жене главного политического оппонента Ельцина Юрия Лужкова. Вначале Пугачеву пришлось переубеждать Татьяну в отношении кандидатуры Степашина и доказывать, что тот, в отличие от Путина, не сумел достойно прокомментировать запись со Скуратовым и проститутками после показа по ТВ.

— Я ей сказал: «Таня, тебе нужен человек, который тебя спасет. Степашин пойдет на компромиссы с коммунистами. И сделает это у нас на глазах. Посмотри, как он себя ведет. Путин гораздо понятнее. Он молодой, он готов слушать. Степашин больше никого не слушает».

После этого он забрал Путина из его кабинета в Совбезе и привез к ней. Позже Юмашев, по словам Пугачева, уговаривал ее пойти к отцу и убедить его сделать замену. Однако сам Юмашев утверждал, что в продвижении Путина Пугачев не сыграл никакой роли, а уголовное дело в Швейцарии и расследование в США угрозы не представляли:

— То, что это чем-то грозило, — полная чушь, — сказал Юмашев. — Единственное, что двигало и мной, и Волошиным, и Ельциным — власть нужно было передать человеку, который морально, идеологически и политически был бы таким же, как мы. Мы все действовали как одна команда. И по поводу того, как работать с миром и с Россией, мы достигли полного взаимопонимания с Путиным.

Именно в те дни все и решилось. Мир Степашина, а также шансы на более либеральную администрацию были забыты. На первый взгляд, не было ни одной весомой причины рисковать и заменять Степашина неизвестным Путиным. Но Семье нужен был кто-то более лояльный и более жесткий, потому что дело Mabetex раскручивалось со страшной силой. Юмашев приводил в пользу замены неубедительные доводы — например, упомянул, что Степашин — подкаблучник. Он рассказывал длинные запутанные истории о том, какие он придумывал аргументы, чтобы, пока не поздно, успеть поменять кандидатуры преемников. Но никакие доводы не действовали — в расчет шла только паника из-за швейцарского расследования. Однако именно этот аргумент никогда не озвучивался Семьей — иначе бы стало понятно, что только их отчаянное желание спастись стало причиной продвижения Путина. Семье нужен был жесткий человек, способный защитить ее интересы. Даже Юмашев не хотел в этом признаваться. Однако Пугачев, озвучив собственную версию, отклонился от официальной версии Кремля и, похоже, сказал правду.

Вначале Ельцин колебался. Но в последнюю неделю июля чеченские повстанцы предприняли несколько вооруженных атак на границе с Дагестаном, и, как заявил Юмашев, Степашин не был готов иметь с этим дело. Еще 27 июля, до первой своей поездки в Вашингтон в роли премьер-министра, он публично пообещал, что новой войны с Чечней не будет. Но всю неделю после его возвращения практически каждый день на границе шли столкновения. 8 августа произошла серьезная эскалация конфликта — 200–300 вооруженных чеченцев взяли под контроль две дагестанские деревни. Попытки Ельцина удержать Степашина в кресле премьера потерпели крах. И даже тогда, буквально в последнюю минуту, только услышав о готовящейся замене, планы Пугачева и Семьи попытался расстроить Анатолий Чубайс, близко сотрудничавший со Степашиным. Он попробовал застать Ельцина на даче и поговорить с ним до того, как тот сделает официальное заявление, но наткнулся лишь на охрану, которая быстро переключила его на Пугачева.

Разозленный попыткой сорвать его планы, Пугачев велел охраннику не докладывать Ельцину о звонке Чубайса.

— Я неустанно работал восемь месяцев, чтобы привести Путина к власти. Моими усилиями он из никому не известного главы ФСБ стал реальным претендентом на власть. Я за всем следил, все перепроверял. Где был Чубайс, когда мы влипли в скандал с Mabetex? — неистовствовал Пугачев. — Где он был? Что он делал? Испарился.

И даже на общей встрече в кабинете Ельцина ранним утром в понедельник 9 августа Ельцин, по словам Пугачева, все еще сомневался. Степашин отказался уходить с поста премьера без голосования в парламенте, и Ельцин вышел из кабинета, решив еще подумать.

— Я помню всю эту историю, — говорит Пугачев. — Степашин сказал Ельцину, что Путин — никто, что на этом месте он не выдержит. Но все уже было решено. Редкий случай, когда сам Ельцин ничего не решал. Это был вопрос жизни и смерти.

В тот же день Ельцин выступил с официальным заявлением и ошеломил страну выбором нового премьер-министра. Путин!

Никому не известный чиновник, серая фигура, он редко мелькал в новостях. Ньюсмейкеры с трудом наскребли о нем информацию. Больше всего поразило россиян заявление Ельцина — тот в телевизионном обращении открыто сказал, что надеется увидеть Путина на месте президента: «И сейчас я решил назвать человека, который, по моему мнению, способен консолидировать общество, опираясь на самые широкие политические силы, обеспечить продолжение реформ в России. Он сможет сплотить вокруг себя тех, кому в новом XXI веке предстоит обновлять великую Россию. Это секретарь Совета безопасности, директор ФСБ России Владимир Владимирович Путин».

Путин совершил самый безумный скачок в своей головокружительной карьере. Парламент был в шоке. Многие считали его человеком, которого через какое-то время можно будет легко сместить, и именно это соображение помогло большинством голосов утвердить Путина на пост премьер-министра. К тому времени из политической тени выплыл и Примаков, готовый в преддверии парламентских выборов сформировать прочный альянс с Юрием Лужковым. По сравнению с ними, как сказал Юмашев, «Путин выглядел, как ребенок». В Кремле многие считали, что с выбором преемника Ельцин зашел слишком далеко.

— Многие наши коллеги считали, что Ельцину ни в коем случае не стоило этого делать, потому что Путин был неизвестной субстанцией, а у Ельцина было всего пять процентов политической поддержки. И все думали, что после такого заявления Путину не победить, — сказал Юмашев.

Для стороннего наблюдателя все выглядело так, будто Семья рискует по-крупному. Однако в жизнь воплощались другие планы. Как позднее заявил Степашин, в кулуарах уже обсуждалась возможность эскалации вооруженного конфликта в Чечне. Главная задача кремлевских чиновников и политтехнологов заключалась в том, чтобы превратить неуклюжего кандидата в реальную силу, с которой необходимо считаться. На первый взгляд, материал был некачественный. На совещаниях все обсуждали Путина. Нужно было создать ему имидж одного из самых популярных телегероев советской эпохи. Он должен был стать этаким современным Максом Отто фон Штирлицем, шпионом под прикрытием, внедрившимся в ряды врага. Путину предстояло сыграть роль кандидата-резидента, патриота, способного возродить Россию. Основная задача заключалась в том, чтобы сделать его не похожим на членов Семьи, чтобы публика считала его независимым. Путин был молод, хорошо смотрелся на фоне стареющего и дряхлеющего Ельцина, и это давало ему серьезное преимущество. Связанные с Кремлем телеканалы показывали, как решительно он действует против сепаратистского вторжения в Дагестан. Два близких партнера Березовского заявили, что тот очень помог с организацией маленькой победоносной войны, и это поспособствовало восхождению Путина к власти.

Всеми силами стремясь упрочить позиции Путина, Пугачев не обращал внимания на опасные сигналы о его лицемерии. В том июле, когда Пугачев пытался разобраться со швейцарским расследованием и вел долгие переговоры с Путиным, Патрушевым и Волошиным в надежде, что те уговорят исполняющего обязанности генпрокурора Юрия Чайку уйти в отставку и освободить место для более лояльного союзника, сам Путин определенно вел двойную игру. Вначале Чайка сопротивлялся и согласился лишь через несколько дней после разговора с Пугачевым, однако предупредил, что лояльность Путина Кремлю все еще под вопросом. Он сказал:

— С Путиным надо быть осторожным. Когда на встрече в Кремле вы шесть часов уговаривали меня уйти в отставку, после совещания он пошел меня провожать и сказал, что я был прав, когда не согласился. Иначе это было бы преступлением.

Но Пугачев сразу забыл о предостережении Чайки. История с Mabetex, несмотря на все усилия, никак не заканчивалась, а в конце августа, когда подробности о связях Семьи и расследования наконец стали известны, разразился скандал. Итальянская газета Corriere della Sera напечатала статью о том, что владелец Mabetex Бехджет Пацолли оформил кредитки для Семьи и сам оплачивал их счета. Газета сообщала: швейцарская прокуратура подозревает, что эти платежи являлись взяткой — откатом за контракт на реновацию Кремля. Фелипе Туровер указывался как главный свидетель обвинения.

Эти новости больно ударили по Кремлю. До этого момента только Семья и прокурор понимали, как далеко может зайти следствие. Пугачев снова поспешил на помощь.

— Таня была в ужасе, — сказал он. — Но я заверил, что с этим разделаюсь.

Он попросил Семью открыть счета в Межпромбанке, а затем объявил журналистам, что упомянутые кредитные карты были выпущены много лет назад через его банк. Такой шаг должен был запутать журналистов и снять вопрос о том, нарушал ли Ельцин закон, имея счета в иностранных банках.

Пугачев полагал, что вся эта история ужасно несправедлива. Он сказал, что Ельцин даже не понимал, откуда брались все эти деньги. Однажды, уже в подпитии, он попросил шефа охраны Александра Коржакова купить водки, достал из сейфа, где хранил гонорар за книгу, написанную в сотрудничестве с Юмашевым, пачку банкнот и протянул тому 100 долларов.

— Он спросил у Коржакова, хватит ли этого. Он понятия не имел, что сколько стоит и что такое деньги. Ельцин никогда не имел дел с финансами.

С кредитки, выпущенной на имя Ельцина, практически ничего не снималось — лишь небольшие суммы во время официального визита в Будапешт. Его дочери, однако, тратили гораздо больше.

— Таня могла грохнуть 100 тысяч долларов в месяц на меха, — сказал Пугачев. — Они просто приходили в магазины с этим куском пластика и покупали вещи. Они не понимали, что кто-то должен покрывать кредит.

Как утверждал Юмашев, они думали, что кредитки оплачивались из гонорара Ельцина за книгу воспоминаний. Бородин сказал им именно так.

— Они наивно тратили эти деньги, полагая, что тратят гонорары за книги, — вспоминал Юмашев. — Но я не сомневаюсь, что глупостью Бородина могли воспользоваться недружественные силы, включая Примакова и Скуратова.

На горизонте сгущались тучи, а денежный след мог подорвать и без того шаткое положение. В первую годовщину финансового кризиса 1998 года газета New York Times опубликовала данные о другом финансовом скандале в России. Правоохранительные органы США расследовали дело о миллиардах долларов, подозревая отмывание денег российской ОПТ через Bank of New York. Спустя месяц появились сообщения о том, что обнаружились связи между деньгами и Семьей. Следователи отследили трансфер в 2,7 миллиона долларов на два счета в Bank of New York на Каймановых островах, открытые на Леонида Дьяченко. После этого из документов швейцарской прокуратуры выяснилось, что через Вапса del Gottardo шли и более крупные переводы на счет, принадлежащий Татьяне. Однако никаких обвинений предъявлено не было, а Юмашев сказал, что любое предположение о том, что Татьяна когда-либо получала такие деньги, является «абсолютно лживым».

Но, устав от растущего напряжения и попыток спасти Семью, Пугачев не обратил внимание и на предостережение Анатолия Собчака, который заявил, что тот делает чудовищную ошибку:

— Я подумал, возможно, он просто завидует. Но, конечно, он все это знал.

Пугачев забыл и про обеспокоенность Березовского. Тот сказал: «Сергей, это самая большая ошибка в твоей жизни. Он из порочного круга. Комитетчик не меняется. Ты не понимаешь, кто такой Путин». Он забыл и о собственной ненависти к КГБ, о том, как много лет назад ему пришлось бегать от спецслужб, когда он в юности приторговывал валютой в гостиницах Ленинграда. Он забыл и предостережение Чайки. И никто — даже сам Пугачев — не замечал, что Путин частенько встречается с Примаковым, который, по идее, должен был стать его главным врагом. Выяснилось, что Путин вывез всех высших чинов ФСБ на дачу к Примакову, где те поздравляли его с новым назначением, а в октябре того же года появился на праздновании семидесятилетия экс-премьера и произнес торжественную речь.

И Пугачев, и Семья закрыли на это глаза. Они очень хотели верить, что Путин — один из них. В то лето, когда активно шли расследования, они отчаянно искали преемника из спецслужб, способного их защитить. Почему-то они поверили в то, что это под силу только Путину. Ослабленный болезнями Ельцин вынужден был согласиться. С того момента, когда в разгар кризиса 1998 года Примаков занял кресло премьер-министра, Семья понимала, что для замены подойдет только кандидат из круга силовиков. Финансовый крах запятнал и идеалы либерализма, и молодых реформаторов, среди которых Ельцин тщетно искал преемника.

— Мы проглотили столько свободы, что отравились ею, — горько сказал Юмашев.

Лицемерная поддержка Путиным рыночных отношений и демократических принципов заставила Семью поверить, что он продолжит начатый ею курс. Но их расчеты опирались лишь на дерзкую осуществленную Путиным операцию спасения Собчака.

— Эта демонстрация лояльности и бралась в расчет, […] при выборе это был весомый фактор, — сказал кремлевский советник и политтехнолог Глеб Павловский.

Семья знала, что Путин гораздо жестче Степашина и не побрезгует средствами, чтобы при необходимости защитить союзников. Помимо этого, как сказал Пугачев, он казался послушным и преданным. Пугачев по-прежнему думал, что Путин будет ходить за ним по пятам, и верил, что тот унаследовал либеральные и демократические идеи Собчака.

— Я полагал, что его близость к Собчаку свидетельствовала именно о его либеральных взглядах. Я не сильно разбирался в том, что он собой представлял.

Более того, Путин с неохотой согласился на должность премьер-министра. Его пришлось уговаривать и заверять, что это ненадолго, только до тех пор, пока ситуация не стабилизируется.

Однако Пугачев не знал, что Путин когда-то близко сотрудничал с человеком, попытавшимся опрокинуть ельцинский режим. Он не знал, что именно Фелипе Туровер, стоявший за утечками информации о Mabetex и имевший связи с легендарным отделом по черным операциям КГБ, помогал Путину с реализацией бартерной схемы «сырье в обмен на продовольствие» в Петербурге. Он никогда не слышал историю, рассказанную мне Туровером: когда в том августе его имя просочилось в итальянскую прессу, шеф охраны Ельцина предположительно отдал приказ ликвидировать его. Сразу после этого Путин встретился с гостившим в Москве давним другом, сообщил ему о приказе и посоветовал немедленно убраться из страны.

— Он велел мне уезжать, потому что президент приказал ему прикончить меня. Он сказал, что я уезжаю под его гарантии.

Пугачев также не знал, что все это время Путин вел двойную игру.

— Путин всегда сдерживал обещания, — сказал Туровер. — Он никогда не работал на Семью и против Примакова. Формально он работал только против Скуратова.

Пугачев также не догадывался о том, что Путин мог стать частью плана Б, разработанного КГБ после неудачной попытки с Примаковым. Пугачев, по его словам, всегда думал о Путине как о человеке, которого можно контролировать. Он не понимал, что тот мог лгать Семье, делая вид, что явился для поддержки. Путин «обманул их», сказал Туровер.

— Война основывается на обмане. Это стратегия Сунь-Цзы. 2600 лет назад он написал «Искусство войны». Путин хорошо усвоил уроки дзюдо, — заключил он.

Глава 5 Игрушки в грязной луже

Семья ушла с политической сцены не из-за путча, готовящегося, как она подозревала, силами старой коммунистической гвардии, а из-за проигрыша силовикам в ползучем перевороте. Ее осадили со всех сторон, и ей оставалось только пойти на соглашение с КГБ, иного выбора не было.

— Нужно было подыскать компромиссную фигуру, — сказал близкий к Путину старший офицер КГБ. — Огромная армия бывших и действующих правоохранителей никуда не делась. Им нужен был человек, способный наладить отношения с этой армией после ухода Ельцина. Такое вынужденное решение объяснялось в основном их страхом: они до смерти боялись, что потеря Ельциным власти приведет к контрреволюции и потере всего, что было достигнуто чудовищными усилиями. Это был вопрос безопасности и договоренностей. Они думали, что Путин станет временной и контролируемой фигурой. Единственным человеком, активно выступившим против Путина, был Чубайс. Он опасался, что прошлое Путина — и конкретно его служба в КГБ — не позволит ему стать марионеткой в руках Семьи. И интуиция его не подвела.

Долгое время Путин многим виделся случайным президентом. Но на самом деле ни его продвижение в Кремле, ни его президентство не были случайны.

— Его еще до перевода Москву начали проверять на пригодность, — сказал соратник Путина по КГБ.

Если для внешнего мира ельцинская Россия была страной эпохальных перемен, покончившей с властью спецслужб, то внутри страны за непрозрачным фасадом спецслужбы оставались силой, с которой надо было считаться. Во всех учреждениях, компаниях и даже в Кремле на должностях второго эшелона стояли выходцы из КГБ. Некоторые из них поначалу поддержали переход к рынку, отлично понимая, что в условиях плановой экономики Советский Союз не может конкурировать с Западом, но затем увидели, как начатые ими реформы развились в нечто неконтролируемое. Оставаясь за кулисами, они наблюдали, как в условиях свободы стремительно обогащаются олигархи. К середине 1990-х годов эти ребята с легкостью обставили своих бывших наставников из КГБ. Свободы породили грабительский капитализм, который и помог спецслужбам скомпрометировать Ельцина и его окружение. Рынок рухнул — настало время силовиков. Семья оказалась в уязвимом положении из-за дела Mabetex и банковских счетов, вредили ей и близкие отношения с Березовским. Закулисные кремлевские игроки давно планировали реванш и возврат к государственной экономике.

— Институты спецслужб никуда не исчезли, — сказал бывший директор российского отдела в Совете национальной безопасности США Томас Грэм. — Личные связи никуда не делись. Им просто нужен был человек, который смог бы заставить эти связи заработать. И это было будущее. Если не Путин, они нашли бы кого-то еще, но такого же.

Влиятельная каста кремлевских силовиков стремилась обезопасить имущество и материальные ценности, полученные в ходе рыночных реформ. В Кремле бытовало убеждение, что новый президент должен быть выходцем из госструктур. Это послужит символическому реваншу госслужащих — учителей, врачей и правоохранителей, которые в ельцинскую эпоху пострадали больше всего.

— Нам нужно было собрать единую прокремлевскую коалицию, — сказал Глеб Павловский. — К власти должен был прийти политик нового типа и завершить постсоветский переход.

— В любом случае на смену режиму пришел бы КГБ, — сказал Андрей Илларионов.

Примаков, ставший частью плана А, представлял угрозу коммунистического реванша, а риск, что дуэт Примакова-Лужкова до конца жизни упрячет Ельцина и Семью за решетку, казался вполне реальным. Миссией Путина как силовика было спасение Ельцина. Путин оказался чародеем, сумевшим убедить Семью в своих прогрессивных взглядах и в том, что он такой же, как они.

— Путин — выдающийся политик, он провел успешную операцию по завоеванию доверия Семьи, — сказал Илларионов. — Примаков выглядел главным врагом Ельцина. И люди из спецслужб были правы, когда заявили, что Ельцин просто так власть не отдаст.

Однако в отчаянной попытке не сдать позиции Семья передала правление молодому поколению выходцев из КГБ. И в своем стремлении удержать власть эти люди оказались более беспощадными, чем любой из государственных деятелей старой гвардии типа Примакова. В Кремле плелись интриги, шла война кланов — даже внутри спецслужб, и власть переходила группе людей, чье становление прошло в условиях жестких переделов собственности в Петербурге. Эти люди жаждали власти и, доказывая свою лояльность, не остановились бы ни перед чем.

Политтехнологи Кремля неустанно работали над тем, чтобы представить Путина решительным противником вторжения чеченцев в Дагестан. Однако в первые месяцы премьерства Путина рейтинги его одобрения почти не росли. Его по-прежнему часто называли бесцветным. Он оставался типичным бюрократом, тогда как популярность Примакова, недавно объявившего об альянсе с Лужковым, постоянно росла, в том числе среди губернаторов. Все это время тревожными звоночками в новостях мелькали сообщения о расследованиях за границей. Возможная связь Bank of New York с Семьей напоминала тикающую бомбу, а новости о расследованиях по Mabetex и выданных кредитках еще больше усугубляли ситуацию. В сейфе одного из кабинетов на Петровке лежали подписанные ордеры на арест.

Но всех ждало еще более удивительное преображение.

Именно тогда, как рассказывал мне Пугачев, он предложил исключительно дерзкий ход: он начал исподволь убеждать Татьяну и Юмашева в том, что Ельцину стоит уйти с поста досрочно, чтобы Путин унаследовал президентство до выборов. Это был единственный способ удержать для него кресло.

— Мы не смогли бы продержаться до президентских выборов, которые должны были пройти следующим летом, — сказал Пугачев. — Тот факт, что Ельцин обозначил желаемого преемника, ничего не решал. Ему нужно было отдать президентство.

Обсуждения длились часами. Юмашев был уверен, что Ельцин не согласится.

— Я сказал, что это вопрос его собственной безопасности и безопасности Семьи. И его, и нашей. Вопрос будущего страны. А он ответил: «Ты же понимаешь, он никогда не отдаст власть».

В конце концов, по словам Пугачева, Юмашев заявил, что сам пойдет к Ельцину. Они расстались поздним вечером, а на следующий день Юмашев позвонил Пугачеву:

— Он сказал, что вопрос решен.

Впрочем, сам Юмашев утверждал, что в тот момент решение еще не было принято. Официальная версия гласит, что Ельцин решил уйти досрочно только в конце года.

Однако два бывших кремлевских чиновника также заявляли, что решение было принято заранее^, а близкий соратник Путина уже тогда заметил, что произошло что-то серьезное. В конце августа Путин в компании близкого друга на несколько дней уехал на дачу в кооператив «Озеро». По словам одного из посвященных, он был погружен в размышления, его явно что-то тяготило.

Но уже через три недели, после ужасной трагедии сентября 1999 года, общественность начала иначе воспринимать Путина. Все забыли про заголовки с упоминанием о Mabetex, Путин набирал политический вес, а Ельцин исчезал из поля зрения.

Поздним вечером 4 сентября 1999 года в жилом доме дагестанского Буйнакска взорвалось устройство, погибли шестьдесят четыре человека — в основном члены семей российских военнослужащих. Считалось, что взрыв стал ответом на эскалацию вооруженного столкновения с чеченскими повстанцами, которые в конце той же недели продолжили вторжение в Дагестан и захватили несколько деревень. Это произошло через день после того, как новый премьер-министр объявил о победе федеральных сил в Дагестане. Казалось, что это очередной трагический поворот в бесконечных стычках, участницей которых Россия поневоле была с самого начала чеченской войны, развязанной Ельциным в 1994 году.

Еще через четыре дня очередной взрыв разрушил центральную секцию жилого дома в спальном районе на юго-востоке Москвы и унес жизни девяносто четырех человек, спавших в своих кроватях. Было ощущение, что военные действия России на Кавказе подошли к новому смертельному рубежу. Вначале следователи сказали, что взрыв мог произойти из-за утечки газа. Вряд ли какая-нибудь семья из того здания имела какое-то отношение к провозглашению независимости Чеченской республики. Какая связь могла быть у этого взрыва с военной операцией на другом конце страны? Едва спасатели успели извлечь тела из-под завалов на улице Гурьянова, 19, как через четыре дня следующий взрыв сровнял с землей серое девятиэтажное жилое здание на Каширском шоссе Москвы. Погибли сто девяносто человек. Единственное, что на месте трагедии напоминало о предыдущей жизни, — детские игрушки в грязной луже.

Москву охватила паника. Случай был беспрецедентным — через десять лет тлеющего кавказского конфликта война пришла в столицу. Все заговорили об угрозе национальной безопасности, и истории о связанных с Семьей финансовых скандалах исчезли с первых страниц газет. В этот ключевой момент Ельцин выпустил бразды правления, Путин перехватил штурвал, стал главнокомандующим и в качестве мести за взрывы инициировал ковровые бомбардировки Чечни.

Той осенью число погибших от диверсий стремительно увеличивалось и уже перевалило за триста. В этот момент Кремль начал беспрецедентную и тщательно спланированную РЯ-кампанию. Почему? Это и было самой чудовищной загадкой продвижения Путина. Могли ли спецслужбы начать взрывать своих граждан в попытке инициировать кризис, который гарантировал бы ему президентство? Ответов на этот животрепещущий вопрос не было. Предположительно все люди, серьезно занимавшиеся расследованием взрывов, погибли или были арестованы.

Однако невозможно представить, что без этих терактов и спланированной военной кампании Путин смог бы обрести серьезную поддержку и успешно противостоять Примакову и Лужкову. В ином случае Семью и дальше полоскали бы в новостях о расследованиях по Mabetex и Bank of New York, а преемник Ельцина тоже попал бы под подозрения. Но теперь, как по прописанному сценарию, Путин вдруг проявил себя уверенным и подготовленным государственным деятелем. Он предстал перед гражданами человеком слова — к 23 сентября он уже руководил бомбардировками Грозного. Он говорил с россиянами на языке улицы, обещая «мочить террористов в сортире» называл отколовшуюся республику преступным государством, где свободно разгуливают «бандиты» и «международные террористы», порабощавшие, насиловавшие и убивавшие невинных русских. Для россиян это стало глотком свежего воздуха. В сравнении с больным и дряхлеющим Ельциным Путин казался ответственным лидером.

По ТВ транслировали встречи премьера с военным руководством в Дагестане. Выпрыгивающий из вертолета Путин в брюках цвета хаки и легкой куртке выглядел киношным героем. Показывали, как он торжественно поднимает тост, сидя в палатке с полевыми командирами.

— Мы с вами не имеем права позволить ни секунды слабости. Если мы это сделаем, тогда получается, что те, кто погиб, погиб напрасно, — твердо заявил он.

Его представляли как спасителя страны, русского Джеймса Бонда, который пришел, чтобы восстановить порядок и дать надежду.

Кампания должна была избавить россиян от чувства ущемленной национальной идентичности. Путин выглядел как человек, не имеющий отношения к хаосу и кризисам ельцинских лет. Жестокие бомбардировки на Кавказе стали триггером для всплеска национального гнева, копившегося с момента вторжения НАТО в традиционную сферу интересов России в Восточной Европе и бомбежек Косово в бывшей Югославии. Теперь ковровым бомбардировкам подверглась Чечня, под авиаударами гибли тысячи мирных жителей. Рейтинги Путина взлетели с 31 % в августе до 75 % в конце ноября. Если это была реализация операции «Преемник», то план сработал: в стране сформировалось значительное пропутинское большинство.

Но сомнения по поводу взрывов в Москве появились почти сразу. В попытке усилить истерию и дискредитировать Лужкова одним из первых забил тревогу депутат от коммунистов Виктор Илюхин, заявив, что за взрывами мог стоять Кремль. В Москве ходили слухи о том, что Кремль готов спровоцировать кризис как повод для отмены предстоящих выборов. За три дня до очередной серии взрывов в Волгодонске спикер Госдумы Геннадий Селезнев заявил законодателям о планируемых атаках. Вечером 22 сентября местный житель сообщил полиции, что стал свидетелем странной сцены в Рязани: три подозрительных типа перетаскивали из машины мешки в подвал его жилого дома. Это было еще одним зловещим предупреждением. К моменту прибытия полиции подозреваемые скрылись на машине, номера которой были залеплены. Полицейские осмотрели подвал и вышли оттуда потрясенные и испуганные: в подвале лежали три мешка, соединенные с детонатором и таймером. Жильцов сразу эвакуировали и закрыли доступ к квартирам до вечера следующего дня. Изначально полиция заявила, что в результате анализа в мешках обнаружены следы мощного взрывчатого вещества гексогена. Шеф местного отдела ФСБ сказал, что таймер был выставлен на 5.30 утра, и поздравил людей со счастливым спасением. Все это произошло за несколько часов до потенциальной трагедии.

Полицейские и рязанские фээсбэшники начали масштабную операцию по поимке предполагаемых террористов и перекрыли все выезды из города. Через сутки, 24 сентября, министр внутренних дел Владимир Рушайло доложил о предотвращении очередной серии взрывов. Но уже через полчаса резкий и острый на язык шеф ФСБ Николай Патрушев заявил телерепортеру, что в мешках был сахар и что весь эпизод — не более чем учебная тревога, тест на гражданскую бдительность. Патрушев руководил маневрами за сценой. Он никогда не стеснялся в выборе средств, но его пояснения не только противоречили данным Рушайло, но и стали сюрпризом для рязанского ФСБ. Подозреваемые были уже в шаге от ареста. Общавшийся с полицией местный житель позже заявил, что в мешках была желтая субстанция, по текстуре больше похожая на рис, чем на сахар, и это описание, согласно показаниям экспертов, совпадает с описанием гексогена.

В следующие месяцы жильцы дома номер 14 на улице Новоселов метались между гневом, растерянностью и травмирующими переживаниями. Информация, полученная от правоохранителей, была противоречива. Некоторые утверждали, что не верят в учебную тревогу. Позднее появилось сообщение, что милиции удалось перехватить звонок, который, как предполагалось, сделал подозреваемый террорист — он звонил на московский номер, связанный с ФСБ.

И если это правда, то, похоже, Патрушев со своим заявлением о том, что инцидент был постановкой и учебной тревогой, просто пытался остановить расследование. Местные правоохранители вдруг замолчали — отказались давать комментарии прессе и ограничились официальной версией об учебной тревоге. Специалист по взрывчатым веществам, занимавшийся первичными пробами, был переведен в специальное подразделение, сотрудникам которого общаться с журналистами запрещено. Все полученные данные срочно были засекречены.

В 2003 году полковника ФСБ в отставке Михаила Трепашкина, осмелившегося продолжить расследование взрывов в Москве, отправили под трибунал и осудили на четыре года тюрьмы. Арест случился через несколько дней после его заявления журналистам, что фоторобот одного из подозреваемых в первых взрывах на улице Гурьянова, 19 совпадал с внешностью человека, в котором он опознал агента ФСБ. (Фоторобот, созданный по показаниям одного из свидетелей, позже был заменен более подходящим описанием человека чеченской внешности. Сам чеченец утверждал, что обвинения сфабрикованы. Оригинальный фоторобот из документов расследования исчез.)

Если это и была страшная тайна, стоявшая за восхождением Путина, то она красноречиво говорила о том, как далеко готовы зайти люди из КГБ. Долгие годы вопросы об этих взрывах оставались без ответа, а журналисты, занимавшиеся расследованием и искавшие любые свидетельства, неизменно натыкались на стену — Кремль все отрицал. Но официальная версия начинала трещать по швам. Бывший кремлевский чиновник заявил, что слышал, как Патрушев говорил о происшествии в Рязани. Он был вне себя от ярости, узнав, что Рушайло почти раскрыл причастность ФСБ к этим взрывам: офицеры полиции установили связанных с ФСБ людей, которые закладывали взрывчатку. Рушайло чуть не сорвал всю операцию, когда попытался найти материалы, компрометирующие ФСБ и лично Патрушева. ФСБ пришлось отступить и заявить, что в мешках был просто сахар. Патрушев, очевидно, не испытывал угрызений совести, а бесился из-за того, что оказался в дурацком положении. Один бывший кремлевский чиновник сказал, что до сих пор не понимает смысл случившегося:

— Не было никакой необходимости в этих взрывах. Результаты выборов все равно были бы в нашу пользу.

Кремлевская машина пропаганды была достаточно мощной, чтобы обеспечить Путину гарантированную победу на выборах. Но Патрушев, по утверждению чиновника, «хотел навсегда привязать его к себе и запачкать кровью».

Пресс-секретарь Кремля Дмитрий Песков заявил, что это «полная ерунда». Валентин Юмашев также утверждал, что никакого заговора ФСБ за взрывами жилых домов не стояло:

— Я уверен, что это не так. В стране никто не хотел второй чеченской войны.

Первая война закончилась для России унизительным поражением: когда-то великая российская армия потеряла в крошечной республике столько людей, что «инициировать вторую войну в Чечне было бы самоубийством».

— Устроить взрывы в жилых домах — это как начать вторую войну, — сказал Юмашев. — То есть полностью уничтожить политическое будущее человека, которого ты пытаешься поддержать.

Но война, которую вел Путин, существенно отличалась от ельцинской, забравшей столько жизней. Теперь акцент был сделан не на пехоту, а на бомбардировку. И Путин прояснил это с самого начала, заявив:

— На этот раз мы не отправим под огонь наших бойцов.

Павловский также отрицал наличие какого-либо заговора:

— С точки зрения выборов, взрывы жилых домов сыграли бы на руку Лужкову.

Но тот внезапно исчез с радаров. В том гексогенном сентябре московский мэр упустил свой шанс на лидерство в России.

Однако даже если бы Лужков и захотел отомстить за взрывы, он не имел полномочий наносить авиаудары по Чечне. И хотя на его стороне стоял медиамагнат Владимир Гусинский со своим телеканалом НТВ, Лужков не смог бы раскрутить пропагандистскую машину, способную противостоять государственному телеканалу РТР и принадлежавшему Березовскому ОРТ, которые с восторгом вещали о каждом шаге Путина. Все контраргументы Кремля не выдерживали критики. Если взрывы были инициированы ФСБ, то ближний круг Ельцина об этом мог и не знать. Люди Путина легко могли перехватить инициативу.

— Мы все считали, что это теракт. Мы и не думали, что за этим стоит что-то иное, — сказал приближенный к Семье человек.

Но если это был план ФСБ, то все зашло гораздо дальше кагэбэшных методичек несмотря на то, что уже с 1960-х годов Комитет поддерживал террористические группировки на Ближнем Востоке и в Германии в попытке дестабилизировать и расколоть Запад. Немецкие террористы под руководством Штази и КГБ устраивали взрывы в берлинских ночных клубах, где гибли американские военные, и подкладывали взрывные устройства немецким банкирам, которые подрывались на бомбах по пути на работу. Сам Владимир Путин во время работы в Дрездене, если верить сообщениям бывшего участника немецкой РАФ, отвечал за коммуникацию с членами террористических групп. Однако устроить взрывы, в которых погибнут граждане твоей собственной страны, — это совершенно другое.

— Тогда я не мог поверить, что гражданин России готов убить такое количество мирных людей, лишь бы потешить свои политические амбиции, — сказал близкий к Березовскому российский олигарх. — Но теперь, хоть я и не уверен в их причастности, но точно знаю одно: они способны и не на такое.

— Он начал предвыборную кампанию со взрывов жилых домов, — сказал крупный российский банкир, имевший связи с внешней разведкой.

Перед россиянами Путин предстал жестким и бескомпромиссным лидером нового поколения.

— Кампания имела стилистические признаки национальной либеральной революции, — сказал Павловский. — Простой парень из ленинградской коммуналки, пришедший в Кремль ради блага парода… Решение Путина развязать войну в ответ на взрывы было спонтанным, но оно не разрушало изначальной модели. Оно соответствовало идее о новом и сильном режиме.

Долгие годы эти взрывы не мог забыть и Борис Березовский. Позднее, когда противоречия с Кремлем вынудили его бежать в Лондон, он много раз повторял, что ФСБ к ним причастна.

Но в те дни Березовский был еще на плаву и в преддверии парламентских выборов, запланированных на декабрь 1999 года, решил повременить с обнародованием непривлекательного прошлого Путина в КГБ и активно поддержал предвыборную кампанию. Даже лежа в больнице с гепатитом, он умудрился организовать на федеральном телеканале ОРТ разрушительную медийную кампанию по дискредитации репутаций Примакова и Лужкова. Эти политики сформировали мощный альянс «Отечество — Вся Россия», и думские выборы должны были стать первой проверкой его прочности. С больничной койки Березовский ночью звонил на ОРТ и давал указания популярному и влиятельному тележурналисту Сергею Дорена который в своем разоблачительном угаре выходил за рамки даже привычно грязных российских медиавойн. В одном из выпусков Доренко обвинил Лужкова в присвоении полутора миллионов долларов в виде откатов от коррумпированного мэра курортного городка в Испании, а его жену Елену Батурину, крупнейшего строительного магната Москвы, — в перекачке сотен миллионов долларов через сеть иностранных банков. А в другом выпуске заявил, что шестидесятидевятилетний Примаков не годится на должность президента из-за операции на тазобедренном суставе, которую он недавно сделал в швейцарской клинике. В качестве дополнительной аргументации зрителям были предъявлены живописные кадры с костями и кровью, снятые в московской клинике во время аналогичной операции на другом пациенте. И словно этого было мало, Доренко заявил, что Примаков на посту руководителя СВР мог быть замешан в двух покушениях на президента Грузии Эдуарда Шеварднадзе. В попытке дискредитировать региональных губернаторов, вступивших в блок «Отечество — вся Россия» и выразивших поддержку Скуратову, программа практически в режиме нон-стоп крутила кадры с прокурором и проститутками.

Неугомонный Березовский сказал, что намеревался уничтожить Примакова и Лужкова. Осенью он досрочно выписался из больницы и отправился прямиком к своему партнеру, чтобы организовать логистику предвыборной кампании.

— Он целиком погрузился в кампанию и выглядел сумасшедшим, — сказал партнер. — У него всегда было три мобильных телефона, и он все время с кем-то говорил. Он повторял «Я разнесу их в клочья. От них ничего не останется».

И хотя рейтинги одобрения Путина неуклонно росли, ставки все еще были высоки. Уголовные расследования, инициированные Примаковым в отношении деловой активности Березовского, оставались в подвешенном состоянии. Над Березовским нависла угроза ареста.

В организации медийных кампаний по дискредитации конкурентов Доренко оказался исключительно эффективным. Поддержка избирательного блока «Отечество — Вся Россия» начала постепенно снижаться. Впрочем, обвинения в адрес Лужкова и Примакова были не так интересны по сравнению с финансовыми скандалами вокруг Семьи, о чем подробно рассказывал конкурирующий канал НТВ, выступавший на стороне дуэта. Березовский занялся подготовкой плацдарма для создания в противовес альянсу «Отечеству — Вся Россия» новой прокремлевской партии «Единство», но пока она выглядела аморфной массой безликих и невнятных чиновников. К середине ноября рейтинги «Единства» едва достигли 7 %, в то время как «Отечество — вся Россия» набрала почти 20 %.

И лишь в конце ноября, когда Путин выступил с публичным заявлением в поддержку «Единства», рейтинги партии начали расти. В теленовостях каждый день освещали решительные действия Путина в Чечне, благодаря чему он фактически превратился в политического царя Мидаса, и спустя неделю рейтинги «Единства» взлетели с 8 % до 15 %, тогда как поддержка блока «Отечество — Вся Россия» рухнула до 10 %, несмотря на то, что прежде россияне выступали на стороне Примакова. В лидеры гонки вышли коммунисты с 21 %. Собственный рейтинг Путина взлетел до 75 %. Даже с учетом активной деятельности Березовского и титанических усилий Доренко без путинской поддержки «Единства» Кремль легко мог потерять парламент.

В день голосования 18 декабря «Единство» получило рекордное число голосов — 23 %, уступив коммунистам всего один процент. Альянс «Отечество — Вся Россия» Примакова-Лужкова был разгромлен, собрав всего 12,6 % голосов. Юмашев заявил, что именно в тот момент Ельцин наконец поверил в мощь Путина, в его растущую политическую силу и решил уйти досрочно, чтобы освободить место. Юмашев утверждал, что Ельцин принимал решение сам, а роль Пугачева была минимальна.

В своих мемуарах, в работе над которыми участвовал Юмашев, Ельцин рассказал о разговоре с Путиным и о том, как он сообщил ему о своем уходе. Это было 14 декабря, за четыре дня до выборов. По словам Ельцина, на президентство Путин согласился неохотно. «Я хочу уйти в этом году, Владимир Владимирович. В этом году, — вспоминал тот разговор Ельцин. — Это очень важно. Новый век начнется с новой политической эры, эры Путина. Вы понимаете?» Путин помолчал, наконец собрался с мыслями и сказал: «Я не готов к такому решению, Борис Николаевич. Это очень сложный выбор».

Но ни история о сомнениях Путина, ни разговоры о том, что Ельцин решил уйти в последнюю минуту, не совпадают с реальными событиями, не соответствуют свидетельствам Пугачева и двух других кремлевских чиновников, утверждавших, что решение было принято раньше. За время до парламентских выборов Путин уже успел переключить на себя управление армией и правоохранительной системой, а Ельцин исчез из публичного пространства. Путин не смог бы действовать столь решительно, по-президентски, как он повел себя во время военной операции в Чечне, если бы не заручился гарантиями будущего президентства.

И даже если сам Путин и сомневался в этом шаге, он принадлежал группе людей из спецслужб, которая намеревалась вернуть власть. Выступая на ежегодном собрании по случаю Дня чекиста в последние дни 1999 года, он ясно дал понять: бразды правления снова переходят в руки спецслужб:

— Я хочу доложить, что группа сотрудников ФСБ, направленная в командировку для работы под прикрытием в правительство, на первом этапе со своими задачами справляется.

Он произнес это с невозмутимым видом, но, закончив речь, усмехнулся. Если это и была шутка, то весь вид Путина — тени под глазами и суровая бледность — этому противоречили. Фактически он сообщал людям из спецслужб, что они наконец вернули контроль над страной. Эту ремарку, казалось, никто не заметил.

Но в Кремле сторонники Путина из спецслужб были заняты негласными приготовлениями. За три дня до конца года на новом портале правительства Путин опубликовал статью «Россия на рубеже тысячелетий», и она выглядела как манифест спецслужб. В ней Путин впервые выразил свое видение будущего страны.

Из статьи можно было понять, что он планирует стать наследником Андропова. Он изложил программу новой эпохи государственного капитализма, в котором Россия будет управляться жесткой рукой государства с элементами рыночной экономики. Цель всего этого — модернизация и повышение эффективности через экономический рост и дальнейшую интеграцию в мировую экономику плюс стабильность и сильная государственная власть. С одной стороны, это звучало как очередное отрицание догм коммунизма. Сам Путин называл коммунизм тупиком, за который страна заплатила немыслимую цену; именно коммунистический режим «обрек страну на неуклонное отставание от развитых государств». Но статья однозначно сигнализировала также о том, что выбранный Ельциным путь либерализма по образцу западной демократии тоже отвергнут. Стране нужно было искать третий путь — с опорой на традиции и сильное государство. «Россия не скоро станет, если вообще станет, вторым изданием, скажем, США или Англии, где либеральные ценности имеют глубокие исторические традиции, — писал Путин. — Крепкое государство для россиянина — не аномалия, не нечто такое, с чем следует бороться, а, напротив, источник и гарант порядка, инициатор и главная движущая сила любых перемен».

Но в суете и подготовке к новогодним праздникам накануне нового тысячелетия на это мало кто обратил внимание. Статью Путина прокомментировали лишь в одной национальной газете^, иначе бы ее вообще никто не заметил. Люди покупали новогодние подарки, на заснеженных площадях продавались елки, машины стояли в пробках, а российские семьи, как всегда, собирались перед телевизором, чтобы посмотреть новогоднее обращение президента. Но в этом году с полночным боем часов приход нового тысячелетия обернулся шоком. Нетвердо стоявший на ногах, с опухшим лицом, но все же сохранивший достоинство, Ельцин объявил нации о своем досрочном уходе и назначении Путина исполняющим обязанности президента. Он сделал это заявление с той же драматичностью, которая характеризовала все беспокойные годы его правления. Решение до последнего момента держалось в тайне.

— Я много раз слышал: Ельцин всеми силами будет держаться за власть, он никому ее не отдаст, — сказал он. — Это — вранье. […] Россия должна войти в новое тысячелетие с новыми политиками, с новыми лицами, с новыми умными, сильными, энергичными людьми. А мы — те, кто стоит у власти уже многие годы, — мы должны уйти.

Но Ельцин уходил с невероятным смирением. Он попросил у народа прощения за и десятилетний хаос, в котором пребывала страна после крушения советского режима, и за ошибки в конце президентства, которые не стали препятствием на пути к окончательной свободе:

— Я хочу попросить у вас прощения. За то, что многие наши с вами мечты не сбылись. И то, что нам казалось просто, оказалось мучительно тяжело. Я прошу прощения за то, что не оправдал некоторых надежд тех людей, которые верили, что мы одним рывком, одним махом сможем перепрыгнуть из серого, застойного тоталитарного прошлого в светлое, богатое, цивилизованное будущее. Я сам в это верил: казалось, одним рывком — и все одолеем. Одним рывком не получилось.

Это было пронзительное оплакивание несбывшейся мечты — и, вероятно, пророчество будущих событий. Он передавал страну, которая погрязла в экономических кризисах. Но он передавал страну человеку, которого привели к власти люди из спецслужб и который верил, что самое большое достижение эпохи Ельцина — установление базовых демократических ценностей — еще ближе подтолкнет нацию к краху. Когда Ельцин передавал правление Россией Путину, демократические ценности казались непоколебимыми. Губернаторов выдвигали на выборах. СМИ были свободны от вмешательства государства. Верхняя и нижняя палаты парламента стали платформой для критики государственной политики. Но те, кто поддержал восхождение Путина, полагали, что свободы, с таким трудом отвоеванные при Ельцине, завели страну слишком далеко и что под влиянием Запада в стране установился режим беззакония, в результате которого к власти пришли олигархи и разорили государство. Вместо того, чтобы укреплять демократические институты и разбираться с эксцессами эпохи Ельцина, люди Путина нацелились на саму демократию — и только ради того, чтобы укрепить собственную власть.

Если Ельцин и допускал, что Путин собирается вернуться в мрачное, серое тоталитарное прошлое, то старался не подавать виду. Но он передавал власть комитетчику, помазаннику из кадров внешней разведки — тех самых деятелей, которые инициировали переход Советского Союза к рынку, понимая, что перемены — это залог выживания. Для этих людей выдвижение Путина означало, что революция, которую они затеяли ради установления рыночных отношений, завершена. Фрагменты сетей КГБ, возникших по инициативе Политбюро для создания теневой экономики, теперь можно было возрождать.

Финансовый крах эпохи Ельцина сыграл силовикам на руку, и теперь они шли отвоевывать свое лидерство. Программа Путина, опирающаяся на идею сильного государства, была поддержана населением, разочарованным и уставшим от бесконечных переделов и конфликтов. Десять лет кризисы следовали один за другим, и люди с трудом пережили эти времена. А в это время кучка приближенных к власти бизнесменов захватила невообразимые богатства. Теперь при определенных усилиях можно было все переиграть.

— Приход Путина к власти был естественным следствием девяностых годов, — сказал бывший чиновник из правительственных кругов, тесно связанный со спецслужбами.

Сразу после того, как Ельцин объявил о своем уходе и о назначении Путина исполняющим обязанности президента, Примаков и Лужков отошли на задний план, освободив дорогу преемнику. После поражения на парламентских выборах альянса «Отечество — Вся Россия» ни один из них не мог участвовать в президентской гонке. Наоборот, они оба отказались от конкуренции и поддержали Путина. Примаков, стоявший у истоков реформ перестройки и ратовавший за окончание идеологического противостояния с Западом, уступил место человеку из нового поколения комитетчиков. Все нити управления страной получила группа, наиболее подходящая для завершения перехода к государственному капитализму, которому предстояло проникнуть на западные рынки. Люди Путина были не так испорчены коммунистическим прошлым, как Примаков, — несмотря на его ключевую роль в инициации рыночных реформ, в своих взглядах и решениях он опирался на советские идеи. Новые люди были более продвинутыми в финансах и любили представляться прогрессивно мыслящими.

Они были моложе, но пожилые генералы в верхушке российской внешней разведки наивно полагали, что по-прежнему смогут их контролировать. Примаков передавал эстафету людям, которые были более беспринципны и не остановились бы ни перед чем в стремлении получить больше власти.

И хотя Примаков, несомненно, мечтал о восстановлении российского государства и власти КГБ, он не строил карьеру на криминальных махинациях в Петербурге в девяностых годах. Он не имел отношения к ячейке КГБ, которая срослась с организованной преступностью, захватила городской порт и топливные сети, делилась наваром от приватизации городского имущества с Тамбовской ОПГ и отмывала деньги. Он не относился и к молодому поколению комитетчиков, которое в восьмидесятые годы перекачивало деньги и технологии Запада, используя связи КГБ и звериную капиталистическую хватку. Он был пожилым принципиальным госслужащим образца времен холодной войны, далеким от идеи расхищения активов, столь популярной в девяностых годах. Он не был похож на людей Путина, которые в момент передела чувствовали себя обделенными и мечтали о куске национального богатства лично для себя.

Последствия решения Семьи поддержать Путина, чтобы обезопасить себя от Примакова и прокурорского расследования, в следующие десятилетия отразились на всех — и на России, и на мире. Мы никогда не узнаем, что бы произошло, если бы президентом стал Примаков. Но справедливо предположить, что реванш в его исполнении не растянулся бы на такой долгий срок, как у Путина, и что Примаков не стал бы вести себя на международной арене чудовищным образом. Его приверженность идеям коммунистической эпохи сыграла против него, он выглядел, как динозавр из прошлого-Президентство Степашина было бы более мягким и не пошло бы на ущемление свобод, к которым скатился режим Путина.

Согласившись уйти, Ельцин позволил откатить назад часть демократических завоеваний своего правления. После его ухода выдвижение Путина на должность президента стало сверившимся фактом. На президентском посту Путин заполучил всю административную мощь и по своему желанию практически единолично мог распоряжаться национальным бюджетом. Накануне выборов, назначенных на 26 марта, он подписал указ о двадцатипроцентном повышении зарплат учителям, врачам и другим государственным служащим. Никто не сомневался в его победе. Ему даже не нужна была предвыборная кампания — он с презрением относился к самому выборному процессу.

— Мне в страшном сне не могло присниться, что буду участвовать в выборах, — заявил он журналистам накануне выборов. — Мне казалось абсолютно неестественным раздавать какие-то обещания людям, зная, что определенные вещи невыполнимы. Я рад, что моя предвыборная кампания была построена таким образом, что я был избавлен от необходимости вводить в заблуждение огромные массы людей.

Он отказался принимать участие в теледебатах с другими кандидатами — убежденным коммунистом Геннадием Зюгановым и провокатором-националистом Владимиром Жириновским из Либерально-демократической парии. Оба они уже проиграли Ельцину в 1996 году, а против Путина шансов у них не было. Он намеренно воздерживался от промо-роликов, снятых по западным лекалам, и шумных мероприятий, так популярных во времена Ельцина.

— Эти видео — просто реклама, — сказал он репортерам. — Выяснять в процессе рекламной кампании, что важнее — «Тампакс» или «Сникерс», думаю, неуместно. Поэтому я этим заниматься не буду, — усмехнулся он.

На самом деле в те дни Путин вряд ли выиграл бы любые теледебаты. Он никогда не был публичным политиком. Но ему охотно предоставляли эфиры. Вместо предвыборной кампании он как исполняющий обязанности президента получил в свое распоряжение полный телевизионный охват, в программах его рисовали непоколебимым лидером нации. Показывали, как он летает по всей стране, посещает заводы, даже в Чечню наведался на истребителе «Сухой». Все эти мероприятия входили в его рабочее расписание и не имели отношения к выборам. И такая тактика прекрасно работала — людям надоело наблюдать за ельцинским паясничанием и политическими драмами. Им нужен был лидер. Конкуренты Путина остались далеко позади и казались второстепенными фигурами, не имеющими отношения к выборам. Результат был предрешен. За два дня до голосования Путин и Лужков появились вместе на строительной площадке в Москве в знак перемирия.

Кремль преподнесли Путину на тарелочке.

— Словно подарок на Новый год. Просыпаешься утром, а ты вдруг — президент, — сказал Пугачев. — Нормальных выборов не было, вся система была продумана заранее.

Но в суматохе, сопровождавшей приход Путина к власти, едва ли кто-то хотел замечать зловещие знаки. Он начал кампанию с прощания со своим наставником, с человеком, который представил его Семье как прогрессивно мыслящего демократа. Внезапно умер Анатолий Собчак. Он вернулся в Россию из вынужденной командировки в Париж предыдущим летом, незадолго до назначения Путина на пост премьер-министра. Уголовное дело против Собчака, связанное со взяточничеством, закрыли — вероятно, сам Путин похлопотал. А теперь бывший протеже Собчака стремительно поднимался по карьерной лестнице и уверенными шагами шел прямо к креслу лидера нации. Больше не нужно было беспокоиться о возможных преследованиях. Со стороны могло показаться, что Собчак поддерживает предвыборную кампанию Путина. Но, по славам Пугачева, он предупреждал, что выдвижение Путина — ошибка, а в ноябре 1999 года внезапно разразился гневной тирадой в адрес питерского ФСБ и других правоохранителей, обвинив их в захвате Балтийского морского пароходства и заявив, что тех, кто обанкротил порт, нужно отправить в тюрьму. Такая публичная критика постсоветских правоохранительных органов города была вопиющим и единичным случаем.

Собчак умер 20 февраля 2000 года. В тот день рядом с ним был Шабтай Калманович — человек из теневого альянса спецслужб и ОПТ, агент КГБ, в 1988 году осужденный в Израиле на пять лет за шпионаж в пользу СССР. После освобождения он завязал тесные отношения с лидерами самой влиятельной Солнцевской группировки. Калманович был ближайшим партнером бизнесмена, через которого в Петербургском морском порту шел импорт южноамериканских фруктов, и, по словам бывшего чиновника горсовета, тоже вовлеченного в контрабанду. Вдова Собчака считала Калмановича другом семьи. Однако для ФРБ он был «влиятельным участником Солнцевской организации, миллионером, русским эмигрантом, связанным с агентами КГБ и высокопоставленными государственными чиновниками в России, Израиле и других правительствах мира».

Казалось, Петербургский морской порт преследует Собчака всюду. В Париже его ближайшим соседом оказался один из главарей Тамбовской ОПГ Илья Tрабер^, который подружился с Собчаками в начале девяностых годов во время операций с антиквариатом. А перед смертью про порт ему напомнил и Калманович. В тот день, пожаловавшись на боли в груди, Собчак вернулся в отель пораньше. Он был в Калининграде, читал курс лекций в местном университете. Через полчаса его в бессознательном состоянии нашел «человек из соседнего номера». Дверь была не заперта. По каким-то причинам в течение следующего получаса никто не вызвал скорую, а через десять минут после приезда врачей Собчак был мертв. Как сказала вдова Собчака, его нашел Калманович.

Местные органы инициировали расследование, подозревая отравление, но вскоре объявили, что Собчак скончался от естественных причин. Ранее он перенес инфаркт. Однако некоторые его коллеги до сих пор задаются вопросом: не знал ли он чего-то такого, что не понравилось бы людям Путина? Собчак был посвящен в подробности темного бизнеса Путина в Санкт-Петербурге: схем «сырье в обмен на продовольствие», отмывания денег Тамбовской группировки через компанию БРАС, приватизации и расхищения Балтийского морского пароходства, в результате чего Трабер заполучил порт и нефтяной терминал. Никто не мог объяснить, почему скорую не вызвали сразу.

— Я не верю в то, что его смерть была естественной, — сказал один из бывших партнеров Трабера. — Он слишком много знал.

Конечно, от него избавились, но оказались достаточно сообразительными и не оставили следов.

Вдова Собчака Людмила Нарусова рыдала над гробом мужа в Таврическом дворце Петербурга. Путин утешал ее, а потом публично раскритиковал тех, кто обвинял бывшего мэра в коррупции, и заявил, что Собчак умер, не выдержав травли и преследований. Гламурная блондинка Нарусова, которая позже подастся в политику и станет сенатором в Совете Федерации, казалось, продолжала верить в преданность Путина. И только единожды, много лет спустя, она позволила себе усомниться в причинах смерти Собчака. Это случилось в ноябре 2012 года, вскоре после внезапного завершения ее политической карьеры: ее кандидатуру сняли во время подготовки к перевыборам. При Путине были искоренены последние парламентские свободы, а она слишком громко выступала с критикой. Ее отстранение и окончательное подавление политической активности в стране, по словам Нарусовой, «разрушило определенные иллюзии». Она утверждала, что знала Путина как «абсолютно честного, достойного и преданного человека», но при этом ей казалось, что его испортило окружение. После смерти мужа она заказала независимое вскрытие, и оно показало, что Собчак умер от остановки сердца. Но Нарусова не сказала, что именно произошло — согласно экспертизе, это не было следствием инфаркта.

— На сердце остались шрамы после инфаркта в 1997 году. Но почему его сердце остановилось — это другой вопрос, — сказала она журналисту, добавив, что знает ответ, но обнародовать его не может, потому что боится за жизнь дочери. — Я понимаю, на что способны эти люди, они не хотят слышать и слова правды.

Все документы хранятся за границей. Даже если со мной что-то случится, документы никуда не денутся. — Отвечая на вопрос, кто «эти люди», она сказала: — Некоторые из них — люди во власти.

Но больше с такими заявлениями она не выступала.

Заняв должность исполняющего обязанности президента, Путин начал приспосабливаться к новой жизни. Для этого пришлось попрощаться с некоторыми пережитками петербургского прошлого. На тот момент Ельцин с семьей располагался в огромной президентской резиденции в Горках-9 под Москвой, а Путин все еще жил на государственной даче премьер-министра. Они с Пугачевым поехали осмотреть три резиденции, пустовавшие с советских времен. Одна располагалась слишком близко к дороге, вторая не годилась ни по каким параметрам. Но третья — огромное дореволюционное поместье XIX века — оказалась подходящей. Для Пугачева резиденция в Ново-Огарево имела историческую и духовную значимость. Именно здесь на рубеже столетий жил сын императора Александра II Великий князь Сергей Александрович с женой Елизаветой Федоровной. В 1905 году он погиб от бомбы террористов. Его жена собрала с мостовой останки мужа и всю свою жизнь посвятила помощи бедным, а в конце постриглась в монахини. В 1918 году большевики сбросили ее живой в шахту и взорвали. В 1981 году она была канонизирована.

Для Пугачева, православного верующего, Ново-Огарево имело значение как религиозное святилище царского прошлого. Однако для Путина этот дом в неоготическом шотландском стиле оказался привлекательным с иной стороны: он имел пятидесятиметровый бассейн. Как сказал Пугачев, увидев дом, Путин «застыл с круглыми от удивления глазами. Больше ему ничего в жизни не было нужно. Это был предел его мечтаний».

Пугачев, все еще, очевидно, верящий в возможность контролировать Путина, решил, что его легко будет впечатлить прелестями президентской жизни.

— До развала Союза большую часть своей жизни он жил в коммунальных квартирах. Когда он начал работать в мэрии, ему уже исполнилось сорок. — Он родился и вырос в обшарпанной ленинградской коммуналке и жил там с женой Людмилой до назначения в Дрезден. — Люда говорила, что пользоваться кухней можно было только с трех до пяти. И представьте: после этого он видит такое! — сказал Пугачев.

В советские времена поместье отреставрировали для приема иностранных правительственных делегаций. За оранжереей выстроили второй дом, копию первого, в нем проводил приемы ЦК КПСС. Здесь собирались главы советских республик для обсуждения союзного договора Горбачева — судьбоносной реформы отношений с республиками, что и стало одной из причин путча в 1991 году. Пугачев понимал, что до переезда семьи Путина кроме мелкого ремонта нужно возвести высокий забор.

Пугачев, похоже, все еще верил, что Путин принял руководство страной с большой неохотой. Он часто называл себя «наемным менеджером» и, казалось, не сомневался, что президентский срок ограничится четырьмя годами. С начала своей карьеры в Петербурге, с момента первого интервью Игорю Шадхану он всегда позиционировал себя «слугой государства».

Узнав вечером 26 марта 2000 года результаты президентских выборов, Путин, казалось, был изумлен своим внезапным успехом. Даже когда число голосов перевалило за пятьдесят процентов, необходимых для победы в первом туре, он по-прежнему выглядел обескураженным.

— У всех есть право на мечту, — заявил он журналистам в предвыборном штабе. — Но никто не должен рассчитывать на чудо. Уровень ожиданий действительно очень высок, люди устали, жизнь сложна, и все ждут изменений к лучшему. Но у меня нет права заявлять, что с сегодняшнего дня начнутся чудеса.

А в это время дочь Ельцина Татьяна на подмосковной даче уже начала праздновать победу. Кадры из документального фильма Виталия Манского показывают семью Ельцина, собравшуюся вокруг большого дубового обеденного стола. Когда голоса за Путина перевалили пятидесятипроцентный порог, началось веселье. Открыли шампанское. Татьяна даже прыгала от радости.

— Можно пить шампанское. Маленькими глотками! — улыбнулась она. — Мы победили!

Но сам Ельцин, похоже, до конца так и не смирился с потерей власти и своего наследия. Опухший, ослабленный болезнями, он, казалось, не совсем понимал, что происходит.

— Папа, ты почему такой грустный? — спросила Татьяна. — Папа, ты рад? Ты все сделал. Ты посмотрел на него и понял, что он подходит.

В тот вечер Ельцин позвонил преемнику с поздравлениями — но в ответ получил неслыханное оскорбление. Человек, которому он передал президентство, оказался слишком занят, чтобы подойти к телефону. Ельцин снова стал никем — стариком, с трудом выговаривающим слова. Татьяна же не скрывала своей радости. Тем же вечером они с Юмашевым появились в офисе, где наследники ельцинской эпохи Волошин, Павловский, Чубайс вместе с питерскими силовиками отмечали победу Путина. Это была их общая победа.

Теперь Семья наконец почувствовала себя в безопасности, полагая, что Путин сможет защитить от нападок и их самих, и их имущество. Как рассказал бывший высокопоставленный правительственный чиновник и близкий соратник Путина, когда Ельцин согласился досрочно уйти, с преемником был заключен негласный пакт. Получив президентство, Путин сразу подписал указ о предоставлении Ельцину неприкосновенности и защиты от уголовных преследований. Но за кулисами проворачивалась более серьезная сделка.

— В связи с уходом Ельцина и приходом Путина велись переговоры об имуществе, — сказал Андрей Вавилов, на тот момент первый замминистра финансов. — Предметом переговоров стало имущество, а не структура общества. Все всё забыли. Все думали, что демократия так и останется. Все заботились лишь о своих личных интересах.

Сделка гарантировала Семье неприкосновенность от уголовных преследований и сохранение бизнеса приближенных — в частности, владельца многочисленных компаний и ближайшего партнера Березовского Романа Абрамовича. Журналисты еще долго относили его к близкому кругу Семьи. Бизнес Абрамовича включал «Сибнефть» и алюминиевый концерт «Русал», учрежденный незадолго до 2000 года и контролирующий более 6о% алюминиевого производства в России — внушительный символ неограниченной власти Семьи. Как заявил соратник Путина^, сделка также подразумевала, что в течение первого президентского срока ставленники Ельцина получат право продолжать свою экономическую деятельность.

Однако Юмашев отрицал сам факт существования таких сделок. Он сказал, что подписанный Путиным указ гарантировал неприкосновенность Ельцина, однако в нем не было упоминания о Семье, а у Семьи не было бизнеса, который следовало бы сохранять. Относительно состава правительства он заявил, что «в выборе Путин был совершенно независим и мог уволить кого угодно». Как сказал Юмашев, Ельцин верил в приверженность Путина идеалам демократии, и это было единственной причиной, по которой Путин пришел к власти.

Пугачев также упомянул об одном интересном моменте. Он утверждал, что они с Юмашевым и Татьяной пришли к решению покинуть страну и позволить Путину править так, как ему заблагорассудится. Единственное, что им, по его мнению, было нужно, так это гарантии неприкосновенности. Но Путин передумал в последнюю минуту — во время их встречи у него на даче вскоре после выборов, где они собирались отметить передачу власти, он настоял на том, чтобы Семья и ее люди остались в правительстве. Пугачев сказал:

— Я этого не понимал. Он все время говорил о том, что ему нужно чистое государство. А потом заявил им: «Мы сделаем это вместе. Мы — одна команда».

Несмотря на очевидный отскок, Пугачев, тем не менее, понимал, что режим изменится в любом случае. К власти пришли люди Путина, люди из КГБ, а он всеми силами стремился с ними консолидироваться.

— Было понятно, что к власти пришли люди из силовых структур — безопасники и шпионы, то есть силовики, — сказал Пугачев.

После всего, что случилось, сама идея подобных пактов между Семьей и Путиным до сих пор многих приводит в замешательство. В частности, партнера Ходорковского Леонида Невзлина.

— Если у них был доступ ко всем источникам информации, как они позволили привести его в Кремль? Он же был мафиози из Петербурга. Как они могли сделать его преемником?