Под раскидистой дзельквой валяется белая тряпка. Я подошла и приподняла тряпку — под ней обнаружился ребенок.
— Ты чего? — уставился на меня подозрительно.
Узкоглазый такой. А брови, по контрасту, широкие. Не очень понятно, мальчик это или девочка.
— Ой, извини.
Хоть я и извинилась, он продолжал смотреть с подозрением. Я спросила, мол, в прятки играешь? Ребенок энергично покрутил головой из стороны в сторону:
— Я тут, вообще-то, живу!
Тряпка большая, размером с платок фуросики. Детские пятки утопают в разросшейся траве.
Я попятилась, потом развернулась и пошла оттуда. Уходя, продолжала чувствовать спиной его взгляд. Тело ребенка было покрыто густым пушком.
На следующий день тряпка снова лежала под дзельквой. «Поднять, что ли?» — подумала я, но прежде чем успела это сделать, прямо на меня из-под тряпки выскочил вчерашний ребенок.
— Пошли давай! — Он двинулся вперед.
Я вовсе не собиралась подчиняться, но он двигался как раз в направлении моего дома, — естественно, получилось, что я иду за ним. Так он и довел меня, ни разу не сбившись, до дверей моей съемной квартиры.
— Открывай давай! — повелительно сказал он.
Я не сумела возразить, и вместе мы вошли в квартиру. Так ребенок поселился у меня.
Мне повезло: ел он очень мало. И тому же оказался на редкость хорошим слушателем. Понимающе кивая, он с энтузиазмом выслушивал мои рассказы о проблемах на работе или жалобы на бессердечного любовника.
После ванной ребенок всегда входил в раж. Кривлялся, заводил какие-то странные танцы голышом. Его маленький писюн подпрыгивал в такт движениям — очевидно, ребенок был мальчиком.
Иногда он надувался и уходил из дому. Если после этого он не появлялся больше недели, можно было пойти к дзелькве и найти его там, спящего, под белой тряпкой.
Когда я спрашиваю: «Ты зачем ушел?», ребенок всегда отвечает: «Сам не знаю».
У меня есть сомнения в том, что он человек. Впрочем, мне без разницы.
Вот так и живем уже тридцать лет.
Тридцать лет, а он все тот же ребенок. Ест все так же мало и всегда готов меня выслушать. Продолжает странно танцевать голышом, надувается и уходит из дому.
Он настолько не изменился, что теперь мне стало окончательно ясно: ребенок — не человек.
Человек бы изменился.
Я, в отличие от ребенка, постарела. Он поначалу не казался мне каким-то особенно милым, а теперь я умиляюсь, глядя на него. У меня появились причуды. Я купила квартиру в кондоминиуме. Завела собаку. И трех котов. Начала бояться смерти.
После того как собака и коты умерли, со мной остался только ребенок. Еще немного — и останется только он один.
— Зачем ты сюда пришел? — как-то спросила его я.
Он подумал немного и ответил:
— Секрет.