Имени я не помню. Называла я ее просто «бабуля». Хотя сейчас понимаю, что ей было тогда лет сорок пять, ну или чуть ближе к пятидесяти. Раз в три дня после уроков я обязательно ходила к бабуле в гости. Мне гораздо больше нравилось играть с ней, чем с друзьями. Друзья у меня были совсем дикие.
Бабуля всегда была одна. «А я вот снова дома сижу», — приглашала она меня зайти. У нее было просторно. Несколько раз я видела фигуру мальчика, кажется помладше меня, но он сразу же уходил куда-то в глубь дома. В комнате, где мы играли, на низком столике котацу лежала традиционная узорная бумага для поделок, игральные карты ханафуда и было приготовлено все для чаепития: термос с кипятком, заварочный чайник, пиалки и жестяная цилиндрическая коробочка с чаем.
Мы с бабулей всегда играли в ханафуда. Вообще-то, по-настоящему играют втроем, но нас было двое, так что под конец, когда карты на руках заканчивались, мы играли прямо из колоды. Поэтому редкие для игры втроем комбинации — тройки красных и синих лент, а также четверки или пятерки «сияющих» карт — собирались почти сразу. Это было великолепное чувство.
Иногда бабуля говорила: «Дай-ка мне десять иен». А денег у меня с собой не было. Я приносила монетку в следующий раз, и бабуля меня хвалила. Тогда я стала всегда приносить десятииеновую монетку. И вот, когда бабуля в очередной раз сказала: «Дай-ка мне десять иен», я с гордостью протянула ей деньги. «Тьфу», — ответила она на это.
У бабули иногда бывало отвратительное настроение. С угрюмым видом она молча складывала из узорной бумаги фигурки Фукускэ и парадные штаны хакама. Закончив складывать, она надевала разукрашенные богатым узором бумажные штаны на покрытых другим, но столь же богатым узором Фукускэ и, создав таким образом некоторое количество роскошных парадных комплектов, зашвыривала их в угол комнаты.
Впервые я услышала, как другой человек произносит слово «ад», именно в доме у бабули.
— Знаешь, в аду все пахнет рыбьим жиром, — как-то раз неожиданно сказала она.
В школе рыбий жир давали в медкабинете во время большой перемены тем, кто заранее записался и заплатил за это деньги. Я говорила маме, что хочу рыбий жир, но она была непреклонна, мол, жир этот — пустая трата денег. Когда Симидзу-кун и Канаэ-тян возвращались из медкабинета со словами: «Бе-е, ну и гадость», я им завидовала.
— А он пахнет, этот рыбий жир? — спросила я.
— Воняет, — ответила бабуля.
«Ну раз воняет, хорошо, что я его не пью», — подумала я.
Бабуля не так давно сделала себе очень странную прическу: она поставила спереди челку козырьком, а сзади, над затылочной ямкой собрала волосы в маленький пучок.
— А челку… можно потрогать? — спросила я и смутилась под возмущенным бабулиным взглядом.
Порою бабуля подолгу не приглашала меня к себе.
— Может, поиграем? — предлагала я.
Но она, едва высунув нос в щелку между занавесок, отвечала категоричным отказом:
— Нельзя.
Потом бабуля надолго попала в больницу. Я уж было подумала, что она умерла, но тут ее выписали. Она, как и раньше, иногда звала меня к себе, но я уже училась в третьем классе и почти перестала заходить к ней. Я спросила: «А там, в больнице, давали этот рыбий жир?» Она покачала головой и горделиво прибавила, что у нее не та болезнь, которая лечится рыбьим жиром. После этого бабулю госпитализировали еще дважды и дважды выписывали. А потом она вдруг стала обычной бабулькой: начала копаться в саду, сметать с дорожек опавшие листья и баловать маленьких детей.