Мадьярская венера

Эпилог

Если вы внимательно присмотритесь к боковой стене горчично-желтого многоквартирного здания под номером шестьдесят один по Тхёкёй ут в Будапеште, вы увидите статую женщины. Считается, что эту скульптуру, надо сказать, рождающую довольно тревожные ощущения, поставил туда один мужчина в память о своей жене. Она стояла на том балконе и каждый день ждала, что он вернется домой с войны. Если история правдива, она умерла за день до его возвращения во время ужасной эпидемии гриппа, которая поразила Европу в конце войны.

Для меня эта статуя символизирует Селену Морисон, ждущую своего Т., кем бы он ни был, несмотря на то что ее работу присвоили себе другие; они отняли у нее не только должное признание, которое заслуживала ее работа, но и доброе имя. Но особенно она напоминает мне об Анне, заложнице своих фобий и несчастной жизни, о том, как она ждала весточки от мужчины, которого, она думала, что знает и, возможно, любит, как и все мы, дивы, но всего за несколько часов до собственной смерти узнала, что он — предатель.

Существует еще один образ Будапешта, который теперь всегда со мной. Это скромная мемориальная доска на могиле в городском парке Варошлигет, установленная много лет тому назад по просьбе некоего благотворителя. Согласно его пожеланию там нет ни имени, ни даты — только одно вырезанное в камне слово. Это слово — «Fuit». На латыни оно означает «он был». Кароль Молнар был. Он был кометой, несущейся по небосклону, сияющей так сильно, что было почти больно смотреть на нее, прежде чем она сгорела дотла. Он был гордым, более того, самонадеянным мужчиной, чье стремление преуспеть ослепило его, и он не замечал фактов, опровергающих его непоколебимую веру в свою собственную судьбу.

Он был мужчиной, которого я когда-то любила. Я не знаю, зачем он заслонил меня от той пули. Чтобы спасти меня? Или, что, возможно, более вероятно, он скорее бы умер, чем перенес публичное унижение и обвинение в мошенничестве. Я вовсе не хочу обманывать себя на этот счет. В дни, проведенные мной в Венгрии, у меня было более чем достаточно иллюзий, которые следовало разрушить.

Сомневаюсь, что полиции когда-либо удастся разобраться в смертях Анны и Михаля Коваша. Однако им не составило труда обвинить Фрэнка в том, что он застрелил Кароля. Он уверяет, что это был несчастный случай, что, как я полагаю, так и было, учитывая то, что предполагаемой мишенью была я, а не Кароль. Вполне возможно, что он был удивлен ничуть не меньше остальных, что в револьвере была пуля и что это старье вообще сработало. Но была пуля, и пистолет выстрелил. Видит Бог, свидетелей достаточно.

С тех пор я почти не виделась с дивами, хотя нет сомнений, что в свое время нам предстоит собраться всем вместе в суде в Будапеште. Моргана, с кем я не прекращаю общаться, ушла от Вудварда. После развода она получила достаточно денег и смогла открыть шикарный фитнес-клуб. А Сибилле она совершенно безвозмездно подарила годовой абонемент. Она также предложила один Кортни Коттингем. Видите ли, Вудварду абсолютно все равно, сколько денег он должен заплатить Моргане, потому что примерно через шесть месяцев после событий в Венгрии Майор Коттингем умер от болезни Альцгеймера. Вудвард и Кортни поженятся, как только развод будет окончательно оформлен. Моргана прекрасно понимает, что Кортни легко может позволить себе годовой абонемент в ее клубе. Полагаю, она пытается этим сообщить ей, что если Кортни наберет несколько фунтов, ее новый бойфренд Вудвард будет не в восторге.

Музей Коттингем нашел нового издателя для исправленной версии каталога. Мне сообщили, что Селена Мэри Морисон участвует в новом издании книги, выход в свет которой назначен через пару месяцев, и что они даже оплатят ей проезд. Авторами книги теперь являются и Селена Би и Анна Бельмонт. Коттингем вместе с другими институтами и экспертами дискутируют по поводу «Сталина», чей череп пока так и не найден. Также ведутся переговоры между музеем и обоими сыновьями Агнеш Варги о возмещении им убытков. Возможно, для Агнеш Варги в ее возрасте от этого будет мало пользы, но Янош собирается воспользоваться возможностью и выкупить обратно семейный дом.

Что до оставшихся див, музей Коттингем отклонил обвинение Дианы в хищении до тех пор, пока она продолжает выплачивать им долг. Понятия не имею, чем занимается Грэйс. Более того, мне это полностью безразлично. В ее защиту можно сказать, что она сделала все, что смогла, чтобы спасти Кароля, но даже со всеми ее медицинскими знаниями и опытом, ничего нельзя было поделать.

Клайв, после пары недель довольно утомительного проявления заботы и участия, снова стал прежним бездушным эгоистом в отношениях со мной. Так же поступил и Дизель, наш магазинный кот, относящийся ко мне с пренебрежением, которого я вполне заслуживаю.

Через пару дней по возвращении домой из Будапешта я решила, что мне нужно кое-что сделать. Я подождала до полуночи, отключила датчики движения, а потом вынесла на задний двор стремянку и прислонила ее к задней ограде. Соседи с одной стороны уехали, я это знала, и надеялась, что другие крепко спят. Я понимала, что буду выглядеть полной идиоткой, чуть ли не чудачкой, но мне было наплевать.

Я взобралась по лестнице и осторожно заглянула за ограду кладбища. Вновь приближалось полнолуние, и в свете луны надгробия отбрасывали тени. Неужели прошло столько времени? Было очень-очень тихо. Иногда это безмолвие нарушал скрип веток старых деревьев, да тихий гул города.

— Здравствуй, Анна, — начала я тихим голосом, однако казалось, что в темноте голос звучит гулко. — Я пришла попрощаться. Я много думала о том, что тебе сказать. Несколько дней назад наша подруга Сибилла спросила, что же со всеми нами произошло. Моргана ответила, что это — жизнь. Таков итог, но правда в том, что, как мы с тобой обе знаем, в жизни происходят ужасные вещи. Портятся отношения, разрушаются карьеры по независящим от людей причинам, тебя обворовывают, твои друзья совершают самоубийства или же их жестоко убивают, и что хуже всего, погибают дети. Так что же делать? Продолжать жить, Анна. Вот что! Ты потеряла ребенка, прелестного малыша. Но у тебя оставались еще две девочки. Твои дочки — два милейших создания, каких я когда-либо видела. Ты нужна им. То, что ты заперлась в крошечной квартирке со своей несчастной престарелой матерью, было плохим решением.

Я знала, что мой голос постепенно становится все громче и громче, и казалось, что я не могу остановиться. Молчаливая богиня больше не была безмолвной.

— Да, тебя предали люди, которым ты доверяла, — продолжила я. Вполне возможно, что я кричала. — Но и это можно пережить, найти выход. Уж я прослежу, поверь мне, чтобы тебе воздали по заслугам за ту работу, что ты проделала. Ты и сама могла бы это сделать. Ты не можешь этого сделать теперь, когда ты мертва. Я не понимаю, Анна, почему ты это сделала. И думаю, никогда не пойму. Вот и все, что я хотела сказать.

Я спустилась со стремянки, понаблюдала, как у соседей зажегся свет (представляю, что они подумали), отправилась назад в дом, позвонила Робу, вернее, попала на автоответчик и оставила длинное-длинное сообщение. Этот ужасный электронный голос отключал меня несколько раз. Я рассказала ему все, обо всем, что совершила и, что я считала, что он этого не одобрит, о моих моральных и этических выборах, о том, что я чувствовала к нему, к его дочери, что думала о наших отношениях. Я рассказала ему, что мне казалось неправильным в наших отношениях: мы никогда не говорили о том, что на самом деле имело значение, что, возможно, я не дала ему шанса поверить мне. Я рассказала ему про Анну, див, Фрэнка. Наконец, я поведала ему о Кароле. Не все, возможно, но достаточно. Потом я надела свою самую любимую, удобную, но самую уродливую, ночнушку, забралась в постель и проспала двенадцать часов подряд.

Когда я очнулась, было уже за полдень. Я уставилась на себя в зеркало в ванной. Зрелище было ужасное. Волосы всклокочены, лицо помятое, да и ночнушка явно не прибавляла красоты. Я жутко проголодалась. Я отправилась прямо на кухню, где за столом восседал Роб.

— Классно выглядишь, — приветствовал он меня.

— Сама знаю, — кивнула я.

— Нет, честно, ты каким-то необъяснимым образом довольно мило выглядишь. Наверно потому, что выспалась, — заключил он. — Яичницу будешь?

— Ты как сюда попал? — дошло до меня. — Ты же вернул мне ключ.

— Я принял чрезвычайно сомнительное с этической точки зрения решение, возможно, даже незаконное и, воспользовавшись кое-какими инструментами, которые есть у всех стражей порядка, попал к тебе домой. Знаешь, время от времени люди так поступают. Принимают неоднозначные решения. Я считаю, что, прежде всего, надо рассматривать скрытые за ними намерения, прежде чем осуждать.

— И у тебя были хорошие намерения?

— Я пришел не для того, чтобы воровать твою зубную пасту, если ты это имеешь в виду. Я беспокоился за тебя. Это из-за сообщения, или лучше сказать, сообщений, что ты оставила.

— Возможно, для прохладного утра это слишком большой объем информации. Или уже полдень?

— Возможно, это немного больше, чем я хотел знать, но лучше уж так, чем совсем ничего. Ты была права. Мы не говорили о том, что действительно имеет значение. Ни ты, ни я.

— Знаю, — буркнула я.

— Так ты хочешь выйти замуж? — спросил он.

— Нет. У меня уже есть опыт.

— Хорошо. Ты хочешь жить вместе со мной? Я имею в виду: ты продаешь свой дом, я продаю свой, и мы покупаем наш общий?

— Э-э… не уверена, — задумалась я.

— Ладно. Ты хочешь снова начать встречаться?

— Думаю, что да. А ты?

— Да, хочу.

— Даже после всего, что я тебе наговорила?

— Да.

— Ну, тогда ладно.

— Отлично, — улыбнулся он. — Как в песне поется: один из трех — уже неплохо.

— Два, — поправила я.

— Два? Хорошо, я позвоню в агентство по недвижимости.

— Я про песню, — возразила я. — В ней поется: два из трех — уже неплохо.

— Ну, подловила, — улыбнулся он мне. — Так какую яичницу будешь?