Мадьярская венера

Глава четвёртая

10 сентября

— Здравствуй, Лили, — произнесла Моргана, когда открылась дверь. — Надеюсь, момент для гостей подходящий. Мы проезжали мимо, и я подумала, а не заскочить ли мне к тебе, вдруг ты дома. Это моя подруга Лара Макклинток. Мы вместе учились в колледже. Она занимается антиквариатом. Мы тут собирались пообедать.

— Моргана! Как мило, — воскликнула Лили. — Проходите. Выпьем чего-нибудь. Не следует пить в одиночку. Ну, по крайней мере, так говорят. Я всегда рада, когда кто-нибудь заглядывает на огонек. Джин с тоником или, может, бокал хереса? Солнце уже высоко, а? Проходите, присаживайтесь.

Она проводила нас в гостиную своего дома, довольно банального бунгало в стиле ранчо. Дом находился в одном из самых богатых пригородных районов Торонто. Я осмотрелась. Это не походило на дом коллекционера. Искусство, под которым в этом случае я имею в виду одну картину над камином, было традиционным и не особо ценным. Я увидела пару фигурок фирмы «Ройял Доултон»,[9] ну и все. Не то чтобы это что-то значило, просто я хорошо знала, к чему это приведет.

— Что вы будете пить? — спросила она, поворачиваясь ко мне. — Как вы сказали, вас зовут, дорогая?

— Лара, — сказала я, сидя на розовом диванчике рядом с Морганой. — Но я не пью, спасибо.

Лили погрустнела, а Моргана слегка толкнула меня локтем в бок.

— Ну, хорошо, разве что немного хереса, — согласилась я, и глаза Лили засияли.

— Мы все выпьем по капельке, — произнесла она, наливая полный бокал хереса и подавая его мне.

— Я просто хотела зайти и лично поблагодарить вас за то, что подарили венеру, — сказала Моргана, слегка отпивая из такой же внушительной емкости. — Мы все так взволнованы. Теперь музей точно прославится. Это было так великодушно с вашей стороны, и мне хотелось сказать об этом лично. Я чувствовала себя ужасно из-за того, что в тот вечер мне так это и не удалось, и все из-за большого скопления народа.

— Чудесный был вечер, не правда ли? — улыбнулась Лили. — Конечно, я увидела венеру раньше остальных. Кароль позаботился о том, чтобы устроить мне специальный частный показ, и все же мне хотелось посмотреть на реакцию публики.

— Вы имеете в виду, что Кароль позволил вам посмотреть, как пройдет открытие? — уточнила Моргана.

— И это тоже, — кивнула она.

Моргана быстро взглянула на меня. Вид у нее был озадаченный. Судя по тому, что я ожидала, войдя в комнату, это многое объясняло. В этом бизнесе бывает, что выяснение происхождения — верный успех. А иногда — нет.

— Когда же вам удалось впервые увидеть ее? — поинтересовалась я. — Наверное, это было ужасно волнительно.

— О, да! Так и было! — кивнула она. — Это произошло в день, когда статуэтку должны были привезти от реставратора, или как там вы называете таких людей, за неделю до выставки, но она попала туда только тогда. Кароль так нервничал, что она не будет готова к сроку, что было очень забавно. Он такой милый! Он кажется самоуверенным и все такое, но в глубине души он очень милый и довольно застенчивый. Образованный, — знаете, у него есть докторская степень — и такой вежливый. Если бы у меня был сын, я бы хотела, чтобы он был таким же, как Кароль. Я была уверена, что венеру доставят вовремя, но это ожидание заставило понервничать.

— Вы хотите сказать…? — начала было Моргана, но потом заколебалась. — И как давно она у вас? Она принадлежала какое-то время вашей семье?

— Вы совсем не слушаете, дорогуша, — покачала она головой, делая приличный глоток хереса. — Я не видела венеру до того дня, когда ее представили публике, — у Морганы отвисла челюсть. — Хотя, вопрос о моей семье довольно интересен, — продолжила Лили. — Кароль считал, что, возможно, я как-то связана с человеком, который нашел венеру — с С. Дж. Пайпером. Моя девичья фамилия — Пайпер. Я попыталась проследить это, но пока безуспешно. Мне сказали, что подобную информацию можно поискать в Интернете, но я не люблю компьютеры. В наши дни у людей такой плохой почерк. Они растеряли все навыки. Мне в свое время даже комплименты делали за мой почерк. Когда я была молодой, люди писали такие чудесные письма, и дневники, конечно. Посылали письма и с предвкушением ждали ответа. Теперь же все так быстро, даже когда имеешь дело с абсолютно незнакомыми людьми. Вот и Кароль согласен со мной. Он сказал мне, что, когда у него выдастся свободная минутка, он поможет мне поискать моих предков, даст мне адреса, куда я могла бы написать.

— Уверена, что пожертвование, которое позволило Каролю приобрести венеру, было очень щедрым, — сказала я.

Она хохотнула.

— Рег бы в гробу перевернулся, если б узнал, что я потратила все эти деньги на эту вещицу. У него бы припадок случился, если бы он был жив. Я дала Каролю миллион долларов из денег Рега, — она хихикнула. — У меня еще их куча осталась, — добавила она. — В любом случае достаточно. Автомобильные детали.

— Автомобильные детали? — переспросила Моргана.

— Ну да. На них Рег сделал свои капиталы. Кучу денег заработал. Я понятие не имела, что с ними всеми делать, когда он скончался. Детей у нас не было. А потом я встретила Кароля, у которого была такая замечательная идея. Мне нравится Коттингем. После смерти Рега я решила заняться благотворительностью и выбрала музей для этих целей. Там такие милые люди — мне очень нравится твой Вудвард, Моргана, — и так приятно, когда люди, как ты, навещают меня. Кароль часто заходит навестить меня.

— А где Кароль нашел венеру? — спросила я.

— Не знаю, — покачала она головой, — где люди, как он, находят такие вещи, как эта. Еще хереса?

— Нет, спасибо, — сказали мы в унисон.

— Не возражаете, если я себе еще налью? — проговорила она, наполняя заново бокал. — Зря я рассказала про деньги, — добавила она.

— О! Мы никому не скажем, — заверила ее Моргана. — Ведь правда, Лара?

— Конечно, нет, — подтвердила я. — Мы не станем этого делать, если вы не хотите. Но почему бы вам не рассказать об этом людям? Это очень щедрое пожертвование, и оно могло бы подвигнуть других поступить подобным образом.

— Не думаю, чтобы Кароль хотел этого, — произнесла она. — В этом-то и причина.

Моргана стала похожа на Чеширского кота.

— Ну, Лили, мы пойдем, — сказала она. — Мы не хотим отнимать у вас много времени.

— Да что вы! Никакого беспокойства, — замотала она головой. — Полагаю, вы больше не придете?

— Конечно же приду, — заверила ее Моргана.

— И вы тоже заходите, Лара, — обратилась она ко мне. — В ближайшем времени.

— Разве это не что-то? — сказала Моргана, пока мы шли к ее машине. — Женщина видела венеру почти в то же самое время, как и мы. А этот мерзавец Кароль солгал об этом. Дождаться не могу, когда расскажем все дивам.

— Придержи коней! — осадила я ее. — Я не помню, как в точности звучали слова Кароля, но она действительно в каком-то смысле пожертвовала венеру. Она дала ему денег для ее приобретения. Да и музею бы ни за что не удалось приобрести статуэтку без нее. Думаю, он просто сказал, что она внесла очень щедрое пожертвование. Возможно, он немного неясно выразился насчет того, в какой форме было совершено пожертвование, вот и все. Полагаю, мы могли бы обвинить его лишь в том, что он фактически не стал упоминать о чеке. Но это ничего не доказывает.

— Ты на чьей стороне? — спросила Моргана.

— Я на стороне интеллектуальной честности, — ответила я. — Ты и остальные решили, что венера — подделка, а Кароль — мошенник, но мы не доказали ни этого факта, ни обратного. Все, что мы сделали, это подтвердили, что венера никогда Лили не принадлежала. Учитывая ее девичью фамилию, было бы интересно узнать, не владела ли ее семья венерой некоторое время. Это немного осложняет дело, вот и все.

— Интеллектуальной честности? Ты начинаешь говорить почти так же напыщенно, как и он. Думаю, ты все еще влюблена в него, — выдала она. — Признай это.

— Не говори глупостей! Это было двадцать лет назад, да он даже не помнит меня.

— Это ты уже говорила, — парировала она. — Не уверена, что верю тебе, но, — ее голос смягчился, — в какой-то мере я могу это понять. Знаешь, что я думаю? Та попытка взлома — его рук дело. Он прекрасно знает, что венера не выдержит серьезной проверки научного института, поэтому он обнародует ее, получает признание. Потом он пытается украсть ее, чтобы никто, кто знает что-либо, не смог подобраться к ней.

— А я думаю, что, если бы у него действительно было такое намерение, я имею в виду украсть венеру, он бы получше провернул это дельце, учитывая тот факт, что он знает все о системе безопасности.

— Хм-м… — задумалась она. — Полагаю, что ты права. Тогда, что следующим пунктом?

— Мне нужно подумать над этим. Возможно, мне следовало бы спросить Чарльза, но поскольку в тот вечер в Коттингеме я не воспользовалась возможностью снова с ним познакомиться, мне придется найти другой способ подобраться к нему, — рассуждала я. — А ты бы не могла…?

— Не смотри на меня, — замотала она головой. — Мы с Чарльзом не очень-то ладим.

Да уж, плохая идея. Могла бы и сама догадаться, ведь я подслушала тот их разговор в Коттингеме.

— Тогда мне надо подумать, как к нему подобраться, — повторила я.

Как оказалось, мне вовсе не пришлось ломать над этим голову. Через несколько часов зазвонил телефон.

— Могу я поговорить с Ларой Макклинток, пожалуйста? — произнес мужской голос, и мое сердце подпрыгнуло в груди. Я бы узнала этот голос где угодно.

— Слушаю, — ответила я, затаив дыхание.

— Простишь ли ты меня за то, что не узнал тебя в тот вечер? — спросил голос.

— Не уверена, — пролепетала я, хотя следовало сказать «А кто говорит?».

— Не согласишься ли пообедать со мной, тогда я смог бы тебя убедить?

— Я не знаю, — снова сказала я. Казалось, я теряю дар речи.

— В Бистро Брауни, через час, — произнес голос.

— Брауни, через час, — повторила я.

— Пожалуйста, не отказывай мне, даже если я того заслуживаю, — взмолился голос.

Затем за сорок пять минут я перемерила кучу нарядов и чуть не закричала от разочарования, когда обнаружила пятно на лацкане моего любимого пиджака. В конце концов, я остановилась на том, что мне показалось утонченным: легкий брючный костюм из черной креп-шерсти. Образ дополнили черные шелковые туфли на высоком каблуке и шелковая блуза. Я надеялась, что ее оттенок мне очень шел — зеленоватый, цвета морской пены, который, по словам Роба, подчеркивал цвет моих глаз. Разве меня беспокоило, что костюм был немного тепловат для этих ранних осенних дней? Конечно, нет. Ведь он стройнил меня. Нет нужды говорить, что я опоздала.

Он встал в ту самую минуту, когда я вошла. Он был одет в дорогой серый костюм, в тон седине на его висках, и на нем были очки в черепаховой оправе.

Он взял мою руку и поцеловал ее. Это должен был быть милый жест, но он напомнил мне его речь в тот вечер и его довольно снисходительные комментарии. Я подумала о женщинах, скорее леди, если использовать его слова, и его резкий тон, в котором он разговаривал с парой наших одногруппниц.

— Теперь я вижу, что я пропустил, поскольку был слишком тщеславен, чтобы носить очки, — произнес он. — И так мне и надо. Ты потрясающе выглядишь. — Он отодвинул мой стул, все еще не отпуская мою руку. Более того, он держал ее еще какое-то время.

— Я боялся, что ты не придешь, — сказал он. — Сидел, как на иголках.

Вмиг я простила ему все.

— Ну как я могла устоять и не увидеть вновь обворожительного Чарльза Миллера? — ответила я. — Также известного как Кароль Молнар, героя дня на сцене искусств Торонто.

— Да ладно тебе, — улыбнулся он. — Присаживайся, пожалуйста. Я заказал бутылку шампанского. Ты позволишь? — произнес он, поднимая бутылку и фужер.

— Только немного, — кивнула я. — Приятно тебя видеть, но, для того чтобы заслужить прощение, ты немедленно объяснишь мне всю эту путаницу с Чарльзом-Каролем. А потом я хочу услышать все о сенсации с Мадьярской венерой. Как она попала к тебе. Все. Но начни с имени.

Мне вовсе не хотелось, чтобы у него сложилось впечатление, будто я пришла только из-за венеры. Хотя, может, так оно и было.

— Я родился в Венгрии, — начал он. Мы чокнулись бокалами. — Кажется, я об этом никогда не рассказывал тебе. Кароль Молнар — моё настоящее имя. Мои родители, Имрэ и Магдолна, бежали из страны во время восстания 1956 года, когда мне было всего три года. Ну, вот я и раскрыл мой настоящий возраст. Я старше тебя.

— Я знаю это, — ответила я. — Это было частью твоей притягательности в колледже.

— Неужели? — улыбнулся он. — Опытный мужчина, который старше. Ну, не таким уж опытным я был.

— Я считала, что — да, — сказала я.

— Нет, это не так. Уверен, что кое-что из моего скромного прошлого все-таки прокралось, как бы я ни старался скрыть его.

— Я ничего подобного не помню. Я не помню, чтобы я встречалась с твоей семьей, раз ты упомянул об этом. Разве ты не сказал мне тогда, что они в Европе? Кажется, Лондон?

— Ну, хорошо, это был Лондон. Лондон, вообще-то Онтарио, но я не вдавался в детали. Мне было стыдно вас знакомить. Ты была такая умная. Отец в дипломатическом корпусе, жила в разных странах по всему миру. Я помню, как ты пригласила меня к себе домой на обед. Твои родители были такими очаровательными! Беседа была просто чудесной! А еда — потрясающей! Я же вышел, бесспорно, из семьи рабочего класса. Если бы ты пришла ко мне домой, за кухонным столом тебе бы предложили цыпленка с паприкой. По-английски я не говорил, пока не пошел в школу, да и дома это было не принято. Моя мать никогда не знала английский достаточно хорошо, чтобы говорить на нем дома. Отец работал на заводе, а мать — в пекарне. Она пекла венгерские торты — и тому подобное, благодаря чему она могла на обед позволить себе гуляш. Это была тяжелая жизнь для них обоих, и, если честно, к сожалению, иногда я просто стыдился их.

— Ты вряд ли был единственным или даже первым ребенком, которого смущали родители, — вставила я.

— Возможно, но не все обманывали себя, представляя, что у них нет родителей. Не знаю, помнишь ли ты, но я не пошел на выпускную церемонию, потому что я не хотел, чтобы прозвучало мое имя, мое настоящее имя.

— Я помню, что тебя там не было. Я тогда сильно расстроилась, но подумала, что ты был на собеседовании с работодателем в Париже, ну или что-то в этом роде.

— Я знаю. Что касается того, что я был в Париже, возможно, это я и сказал. Когда я поступил в университет, я создал абсолютно новую личность. Я сменил имя, хотя и незаконно, и просто притворился, что я был кем-то другим. Просто я устал постоянно поправлять людей, когда они неправильно произносили мое имя, куда бы я ни пошел. У них всегда получалось «Карол-лии». Похоже на ряд замороженных пирожных. «Кэр-роль, — поправлял я всегда. — Мое имя произносится Кэр-роль Моул-нар, в венгерском языке ударение почти всегда падает на первый слог». Я устал постоянно это повторять.

— Я понимаю. Мне тоже не нравится, когда мое имя произносят «Лера». Это звучит как название какой-то видеоигры. Надо произносить «Ла-ра». Меня назвали в честь героини из «Доктора Живаго», той, которую в кино сыграла Джули Кристи. Моя мама читала роман, пока ожидала моего появления на свет. Мне всегда было интересно, почему я не похожа на Джули Кристи, с таким-то именем.

— Ты только что подтвердила мою позицию, — сказал он. — Твои родители читали произведения Бориса Пастернака. Мои же — нет. А я хотел иметь родителей, которые бы читали подобные книги. Я был бы рад, если бы мои родители знали, кто такой Борис Пастернак!

— Не понимаю, о чем это ты, — сказала я. — Мои родители до сих пор утверждают, что именно венгры сделали Торонто таким изысканным городом, каков он сейчас. До 1956 года, когда во время революции венгры бежали в Канаду, в Торонто не было ни одной кофейни. С собой они принесли первые веяния европейской утонченности, которой жители города никогда не знали. Какое-то время Будапешт был одним из самых культурных городов Европы. Он и до сих пор такой, насколько я знаю. Мой отец бывал там, я имею в виду в Австрии. Это было его первое назначение за границу. Он был там в 1956 году. Он рассказывал мне о том, как однажды люди восстали, чтобы сбросить своих угнетателей-коммунистов, и…

— Двадцать третьего октября, — вставил Чарльз.

— Двадцать третьего октября. Он рассказывал, что на несколько дней вся страна объединилась против коммунистов. И в эти прекрасные дни, казалось, страна будет свободна. Но потом коммунисты вернулись.

— Ночь третьего ноября, — продолжил он. — Танки коммунистов, которые окружили Будапешт, ворвались в город. Я помню, как моя мать говорила мне, что на улице Паннония, у бульвара святого Иштвана стоит танк, а это было очень близко от того места, где мы жили. Она была так напугана.

— Да. А потом люди использовали любой транспорт, какой только могли найти — автобусы, грузовики, машины — и двигались к границе. А если они не могли дальше проехать, то бросали транспорт и шли пешком, устремляясь через границу в Австрию. Мой отец был там. Возможно, он даже встречался с твоими родителями. Западные страны создали нечто вроде мини-консульств в палатках прямо на границе в Австрии. Мой отец был невысокого ранга атташе по культуре и работал в палатке Канады. Они трудились днем и ночью, оформляя прошения и заявления. Он очень гордился тем, что так много венгров — десятки тысяч — выбрали Канаду!

— Знаешь, они ведь освободили заключенных в те безумные дни, и довольно наивно полагали, что коммунисты их больше не посадят. Конечно, среди них было много политических заключенных, но и обыкновенные преступники тоже вышли на свободу. Без сомнения какая-то часть из них устремилась через границу, говоря твоими словами, и, соответственно, в Канаду.

— Конечно, некоторые так и поступили. То же самое можно сказать и о Кастро, который разрешил людям покинуть Кубу. С ними ушли и криминальные элементы. Но, взвесив все за и против, нельзя не признать, что эти люди обогатили нас, привнеся свою культуру, искусство, национальную кухню.

— Возможно, — кивнул он. — Ты, очевидно, из тех, что всегда видят чашку наполовину полной.

— Наверное, так оно и есть. Теперь я стараюсь быть более оптимистичной, чем раньше.

Я бы не сказала, что в последние дни испытывала оптимизм. Зачем надо было упоминать об этом?

— А вот я боюсь, отношусь к тем, кто видит чашку наполовину пустой. Хочу сказать, что у людей было много причин, чтобы покинуть Венгрию в 1956, и не все из них были позитивными. Признаюсь, что своим появлением здесь я обязан гусю. Не смейся! Это правда. Со слов моей матери, у них была замечательная квартира в Будапеште. Ты понимаешь, это было большим достижением в то время. И все же, когда пришла революция, мои отец и мать хотели уехать из Будапешта, а вот моя бабушка, что жила с ними, не хотела. Они голодали. Советские военные силы окружили город и перекрыли все поставки продовольствия. Моя бабушка, по словам родителей, была просто волшебницей по части поиска нужного на черном рынке. Она сказала, что знает, где достать гуся. Мой отец сказал, что подгонит грузовик, который довезет нас до границы. Они договорились, что если бабушка достанет гуся, они останутся. А если нет, то сядут в грузовик и попытаются бежать. Моя бабушка встала в очередь за гусем, но их всех распродали как раз тогда, когда перед ней оставалось всего два человека. И вот я здесь. Я всегда считал эту историю чем-то вроде метафоры моей жизни, той ролью, которую судьба, похоже, время от времени играет в ней. Во всей этой истории, в центре которой оказался гусь, есть некий нелепый, фарсовый элемент, от которого я не могу избавиться.

Я рассмеялась.

— Так почему бы не вернуться тогда к своему настоящему имени? — спросила я. — Кстати, моей маме ты показался просто обворожительным, когда она с тобой познакомилась.

— Поблагодари свою маму от меня. У нее все хорошо? Да? Хорошо. Полагаю, я уже многого достиг в жизни. Как ты, должно быть, знаешь, я получил докторскую степень по изобразительным искусствам. У меня чудесная жена и замечательная работа. Возможно, уже достаточно лоска, так что теперь это уже не имеет значения. Или, может, я просто не мог так больше продолжать. Это настигает тебя. Ты больше не можешь сохранять видимость, по крайней мере, я не смог. И, если быть до конца честным, в этом было какое-то преимущество. Я был только одним из сотен, тысяч кураторов музея в Британии. Однако после падения коммунизма пробудился большой интерес к устроительству художественных выставок совместно с новыми властями в Восточной Европе. Я вызвался добровольцем и сказал, что говорю по-венгерски, так что они послали меня в Будапешт. Я довольно легко устанавливал контакты, потому что знал язык. Венгры говорят, что я прилично говорю на их языке для человека, который не был рожден в Венгрии (я ведь так и не раскрыл тот факт, что я был рожден там). И вот мне поручили курировать одну очень популярную выставку сокровищ из тайников Восточной Европы. И с ее помощью продвинулся вверх по служебной лестнице.

— А что же чудесная жена? — Я не собиралась задавать этот вопрос, но каким-то образом он просто слетел с моих губ.

— Все так же в Англии. Мы в разводе, и, боюсь, не особо мирным путем расстались. Уверен, что, пока мы разговариваем, она инструктирует своего адвоката, что тот должен сделать, чтобы превратить мою жизнь в жалкое существование.

— Ну, возможно, не в эту самую минуту, — улыбнулась я. — В Англии сейчас полночь.

— Если бы я сказал тебе, что сейчас она спит со своим адвокатом, ты бы поверила мне? Я предполагаю, что эти отношения начались задолго до того, как я обо всем узнал, — уныло произнес он. — Но не обращай внимания. Я заново возродил себя. Теперь я обаятельный, обходительный, желанный холостяк. Дамский угодник даже, — он рассмеялся. — Я подумываю над тем, чтобы сделать лазерную операцию на глазах, чтобы случившееся в тот вечер в музее больше не повторилось. Как думаешь? Глупо быть дамским угодником, который не может разглядеть красивых леди, не так ли?

— Думаю, да, — согласилась я. — Кстати, о дамских угодниках, что это была за чушь в тот вечер про влюбленность в женщину, которая намного моложе, и про маленькую венеру, которая никогда не раскроет свой возраст, и все остальное? — сказала я. — По-моему, это было чересчур.

Я говорила непринужденно, но на самом деле мне было очень интересно услышать, что же он на это скажет.

— Ужасно было, так ведь? — произнес он. — Это то, что я обязан делать.

— Это было довольно-таки…

— Похоже на половую дискриминацию? Неискренне? Мне самому не по себе от мысли, какое впечатление я, должно быть, произвел на тебя, но я вынужден смотреть на это с другой позиции. Льстить — моя работа. Ты знаешь, сколько людей в тот вечер выписали чеки для музея, сколько из них стало членами? Сорок пять. Мы получили почти 60 000 долларов в дар только за один тот вечер. А один очень известный коллекционер живописи сказал мне, что хочет зайти и поговорить о пожертвовании своей коллекции бронзовых изделий эпохи династии Шан.[10] Это тоже поразительная коллекция. А посмотри на публику. Большинство из них уже в возрасте и богаты. Моя работа заключается в том, чтобы помочь им расстаться с небольшой частью их капиталов. Только Бог знает, как нам это необходимо. Коттингем пожертвовал свою коллекцию и построил музей, но, как и большинство людей, которые строят подобные монументы, чтобы потешить собственное самолюбие, он не дал ничего, чтобы поддержать музей на плаву. Лиллиан — просто душка, очень щедрая женщина, и она любит музей. Вот что имеет для меня значение. Я обожаю ее. Кстати, а ты с ней не встречалась? — и с этими словами он в упор посмотрел на меня.

И я совершенно ясно почувствовала, что он знает ответ. Я забрасывала его вопросами в надежде выяснить какую-нибудь информацию о нем, которую мне нужно было знать. То же самое он делал по отношению ко мне.

— Только сегодня виделась с ней, — ответила я. — Мы с Морганой, ну ты знаешь, с Вестой, планировали пообедать вместе, и она предложила мне отправиться с визитом благодарности к Лиллиан. Она хотела поблагодарить ее за пожертвование.

— А-а-а, — протянул он. — Было мило с ее стороны. Наша Лили предложила вам выпить?

— О, да! — кивнула я. — Было немного рано для этого. К тому же это был самый большой бокал хереса, который я когда-либо видела. Думаю, в ту емкость, что она мне вручила, я могла бы спокойно поставить большой букет цветов. Но так же, как и ты, я знаю, что от меня требуется. Так что я лишь пригубила.

— Она действительно любит выпить, — он улыбнулся. — Кстати, может, еще шампанского? Ты едва притронулась к своему.

— Я решила сократить употребление спиртного. Пообещала себе в Новый год.

— Но на дворе сентябрь, — произнес он. — Ты или слишком поторопилась, или сильно опоздала. Выпей.

— Так что же рассказала наша Лили? — Он очень старался казаться несерьезным. Но это был один из тех вопросов, ответ на который его очень интересовал.

— По правде говоря, — сказала я (всегда остерегайтесь использовать фразы, начинающиеся со слов «по правде говоря»), — она говорила немного непонятно, сбивчиво. Возможно, херес был тому виной. Трудно было разобрать, то ли она пожертвовала саму венеру, то ли наличные для ее покупки.

Мяч снова был на его половине поля.

— Это были наличные, — уточнил он. — Достаточно большая сумма. И как я уже говорил, я просто обожаю ее.

— Мило. Она сказала, что ты довольно часто навещаешь ее.

— Навещаю, возможно, потому, что хочу хоть как-то искупить свое недостойное отношение к матери.

— А где твои родители сейчас? — спросила я.

— Умерли, — последовал ответ. — А я так и не попросил прощения.

— О, Чарльз! — ахнула я. — Это… Даже не знаю, что сказать…

— Не говори ничего, — сказал он. — Но, может, будешь называть меня Кароль? Знаю, поначалу будет немного странно, но это многое значило бы для меня. Возможно, так я пытаюсь примириться с ними.

— Конечно, — согласилась я.

— Спасибо. Пожалуйста, давай больше не будем говорить о моем постыдном прошлом. Теперь твоя очередь. Я хочу знать про все, что ты делала, с тех пор как мы виделись в последний раз. Ты ведь не замужем? Ты не носишь кольцо.

— Была однажды. Парня звали Клайв Суэйн. Теперь мы в разводе.

— А вы видитесь?

— Каждый день. У нас совместный бизнес. Мы владельцы антикварного магазина под названием «Макклинток и Суэйн».

— Как, э-э-э, современно, — выдавил он. — И что же это за отношения, если позволишь спросить?

— Позволяю. Деловые, — ответила я. — Хотя мы с ним общаемся и вне работы, поскольку он живет с моей лучшей подругой Мойрой. Это тоже современно?

— Для меня это чересчур, — рассмеялся он. — Чувствую себя динозавром. Наверное, поэтому я люблю древности. Я даже подумать не могу о том, чтобы вести дела с моей в скором времени бывшей женой. К тому же я просто представить себе не могу, что снова окажусь с ней в одной комнате. Но, быть может, в твоей жизни есть кто-то другой? Учитывая наше общее прошлое и то, что я был так откровенен насчет моего семейного положения, ты наверняка заметила, что я ничуть не стесняюсь спрашивать тебя об этом. Только скажи, и я замолчу.

— Да, я не против. Я тоже недавно пополнила ряды свободных от обязательств. В течение нескольких лет я встречалась с одним человеком, но сейчас все кончено.

— Ты ведь не собираешься открыть вместе с ним какое-нибудь дело?

— Ни за что! — отмахнулась я. — Он полицейский.

— Понятно, — произнес он. — Ты переживаешь? Тебе больно?

— Больно?

— У меня складывается впечатление, что разрыв произошел совсем недавно.

— Я в порядке, — ответила я, наверное, уже в тысячный по этому вопросу. — Но давай оставим эту тему? Расскажи мне про венеру. Где ты нашел ее? Какова цена? Откуда ты знаешь, что она подлинная?

— Вижу, ты и впрямь заинтересована, — произнес он. — Хотя ты же ведь занимаешься древностями. Несколько лет назад у меня был антикварный магазин, очень короткое время. Я недолго продержался. Мне будет интересно узнать, как ты со всем справляешься. Но как же приятно поговорить с человеком, которому не только интересно, но и понятно, о чем я говорю.

— И мне, — кивнула я, а он потянулся через стол и взял меня за руку.

— Ты не проголодалась? — спросил он.

— Ужасно есть хочу, — ответила я.

— И я тоже, — произнес он, пока мы изучали меню. — Мне сделать заказ на нас обоих?

— Нет уж, — запротестовала я. — Для себя я сама закажу. Ты и впрямь динозавр, — добавила я.

Он рассмеялся.

— Хорошо, — согласился он. — Ты решай, что хочешь, но не говори мне, а я скажу, что бы я заказал для тебя.

— Ладно, — кивнула я через пару минут. — Я выбрала.

— Для начала салат из свежей зелени, — начал перечислять он. — После приготовленный на гриле лосось. А к середине трапезы — ты бы сама не стала этого заказывать, поэтому я делаю это для тебя, поскольку ты очень этого хочешь, — порцию картофеля фри. Ну, как я справился?

— Ты абсолютно точно угадал, — подтвердила я его выбор. — Даже насчет картофеля. Особенно насчет картофеля.

— Ага! — Он был доволен. — Я так и знал! А на десерт, если позволишь, я закажу тебе горячий шоколад. — Он повернулся к официанту. — Записали? — спросил он. — Мне — то же самое. И принесите нам бутылку…

— Орегонского «Пино Нуар», — сказала я. — Я права?

Он откинул голову и рассмеялся.

— Права. Разве я не говорил, как это замечательно снова увидеть тебя! И почему мы разбежались? Почему мы, ты и я, связали свои жизни с другими людьми?

— О, я не знаю, — покачала я головой. — Но вот мы здесь. А теперь вернемся к венере. Такая удача! Ты был, наверное, ужасно взволнован, когда получил ее. Она совершенна, между прочим. Я не знала, чего ожидать. Полагаю, что, занимаясь этим бизнесом, я могла немного пресытиться, но венера меня просто поразила. Очевидно, что и у остальных просто дух захватило. Я вроде бы слышала, что кто-то попытался проникнуть в Коттингем той же ночью?

— Ты уклоняешься от ответа на мой вопрос. Без сомнения, я слишком тороплю события. Что же касается этого, то полиция считает, что это была попытка взлома. А я думаю, что какой-то пьяный водитель просто не заметил, что съехал с дороги и что перед ним там была стеклянная стена. Такое можно было бы сделать и при помощи молотка, но там были следы колес. Хотя я не имею ничего против истории со взломом. Можно использовать это как рекламу для музея. Да и идея, что кто-то попытался присвоить себе венеру в ту же ночь, когда ее представили публике, только прибавит таинственности.

— Так, где ты нашел ее? — напомнила я. — Признаю, что у меня не было пока возможности даже начать читать твою книгу про Пайпера, но я возьмусь за нее в ближайшее время. С нетерпением жду этого момента.

— Очень любезно с твоей стороны. Но что касается венеры, то сначала я нашел дневники. Я уже говорил, что у меня был антикварный магазин. В Будапеште. Я несколько приукрасил свое пребывание в Будапеште. Мои родители умерли друг за другом, и полгода не прошло. Я же в то время переживал, так сказать, небольшой кризис. Правильнее сказать, я был раздавлен. Взял отпуск в музее Брэмли и отправился в Венгрию для… чего? Вернуться к корням? Искупить грехи? Я не знаю. Но это был 1990 год, очень интересные времена в Будапеште. Возвращались многие венгерские эмигранты. Люди полагали, что в Венгрии образовались необычные и привлекательные возможности для бизнеса, и так оно и было. После того как прогнали коммунистов, людям позволили выкупить свои предприятия и бизнес, конфискованные режимом. Я встретил человека по имени Быйло Силади, чья семья когда-то владела антикварным бизнесом. Я достал для него нужную сумму для выкупа. Я вел все дела вместо него. По крайней мере, так мы условились, потому что он должен был быть единственным владельцем. Я лишь выплачивал ему небольшую часть доходов. Какое-то время у нас обоих дела шли неплохо. Можно было найти потрясающие вещи. В те страшные годы многие предметы искусства и живописи были конфискованы. Все было перераспределено между людьми, которых режим считал достойными. С уходом коммунистов и восстановлением капитализма многие быстро ощутили острую нужду в деньгах, и продажа предметов искусства была единственным способом раздобыть наличные. В начале прошлого столетия Будапешт был очень космополитичным, под стать Вене, а в чем-то превосходил даже Лондон. Люди были хорошо образованны, с высокой культурой. Так что, мой магазин не испытывал недостатка в предметах искусства. Но лучше было не расспрашивать, откуда все бралось. Люди просто несли предметы искусства в магазин. Кроме антикварных магазинов, контролируемых правительством, были и частные магазинчики. Мой был на Фолк Микша, Ты вообще знаешь Будапешт?

— Нет. Никогда там не была.

— Фолк Микша — довольно небольшая улочка, если смотреть с Моста Маргит на район Пешта. Ты знаешь, что район Пешт находится на одной стороне Дуная, а Буда — на другой? Знаешь? Улица идет вдоль зданий Парламента. Вдоль нее расположены антикварные магазины. Так что это было хорошее место. И именно там до конфискации когда-то находился магазин семьи Силади. Моя жена ненавидела Будапешт. Она не говорила по-венгерски. Это стало началом распада нашего брака. Подозреваю, она встречалась с венгром. Женщины находят венгров очень привлекательными.

— Ты и есть венгр, — сказала я.

Он улыбнулся.

— Ты права. В подобном аспекте я себя не рассматривал. Мне очень нравилось в Будапеште. Кафе, опера, театр. Хотя странно было бы с моей стороны думать, что, сидя в одиночестве в нашей милой квартире на проспекте Андраши, моя жена будет прекрасно проводить время.

— Но и что же дневники?

— Да, конечно. Дневники. Однажды в мой магазин зашла пожилая венгерка с коробкой, в которой, по ее словам, находились вещи, когда-то принадлежавшие ее отцу. Я заглянул в коробку. Там были письма и, как оказалось, страницы дневника, а также несколько набросков, которые, очевидно, были его частью. Написано было по-английски. Мне стало жаль женщину, и я купил все, что было в коробке, хотя, как я думал, там не было ничего интересного. Вскоре после этого моя жена потребовала, чтобы мы вернулись в Англию, и настояла на своем. Я отказался от своей внештатной работы, которая, как я уже говорил, заключалась в курировании передвижной выставки, продал свою долю в магазине, и мы отправились обратно в Англию. Коробку я забрал с собой. Понятия не имею почему. Судьба, полагаю. Мне показалось, что незачем оставлять ее в магазине, поскольку среди тех вещей не было ничего ценного.

Однажды, уже по возвращении в музей Брэмли, прощенный и повышенный в должности до старшего куратора, поскольку я справился с той выставкой, я просматривал подборку документов, принадлежавших С. Дж. Пайперу. Он занимал то же положение, что и я, и все его бумаги были переданы музею после его смерти. Так или иначе, разбирая их, я нашел запись некой лекции, которую Пайпер читал группе людей, по-видимому, собиравшихся раз в месяц в частном зале в пабе как раз на Пиккадилли. Некоторые из них были врачами, часть работала в Брэмли, включая Пайпера, а остальные были просто заинтересованными горожанами. Очевидно, у всех был общий интерес — палеонтология. Именно в этой лекции рассказывалось об обнаружении могилы в горах Бюкк в Венгрии. Там же прилагалось несколько эскизов. Мне показалось, что эти эскизы мне что-то напоминают, и через несколько дней до меня дошло. Это были более четкие изображения тех набросков, которые я видел в дневниках, что приобрел в Венгрии. Можешь представить мое волнение? Я снова вернулся к дневникам и перечитал их и нашел запись об одной экспедиции, которая обнаружила захоронения в горах Бюкк. Как получилось, что дневники и эскизы оказались отдельно друг от друга, — не знаю. И почему дневники были возвращены в Будапешт, а работа была представлена в Лондоне, я тоже не берусь объяснить. Кажется, мой рассказ несколько затянулся?

— Мне очень нравится, — ответила я.

— Это твоя профессиональная сфера. Можешь себе представить, как я себя чувствовал, особенно когда я дочитал до места, где описывается, что в пещере был обнаружен скелет, весь в бусах, и высеченная фигурка женщины (голова и торс). Именно там и тогда начались мои поиски венеры.

— И где ты ее нашел?

— Я купил ее у торговца в Европе. Он пытался сбыть ее подороже. Приходится выслушивать подобные вещи. Я старался казаться абсолютно спокойным, не проявлять волнения, но торговец либо знал, что держит в руках, либо почувствовал мое возбуждение, несмотря на все мои старания. Прежде он пытался продать ее подешевле и побыстрее разным музеям, но без особого успеха. Подобные древние вещицы вызывают недоверие в наши дни. Подлинность нескольких самых высоко ценимых «богинь» сейчас под вопросом, а некоторые из них теперь по-тихому признаны подделками. Так что несколько человек, к которым обращался тот торговец, просто посчитали, что венера ненастоящая. И, если честно, единственная причина, по которой я знал, что она подлинная, были дневники Пайпера, в которых была детально описана эта находка. Прибавь еще тот факт, что у большинства музеев просто нет средств для приобретения чего-нибудь, так что у меня появился прекрасный шанс заполучить ее.

— Значит, рукопись Пайпера была в Лондоне, дневники в Будапеште, а сама венера где-то в Европе. Тоже в Венгрии?

— Торговец отказался говорить мне, кто ее настоящий владелец, — ответил Кароль. Но я отметила про себя, что он не ответил на мой последний вопрос. — Это беспокоило меня, конечно, но такое случается. Я бы и на километр не приблизился к венере, если бы у меня не было другого документального подтверждения. Да, я думал о том факте, что кусочки этой мозаики были обнаружены в разных местах. Почему дневники все еще находились в Венгрии, когда Пайпер навсегда вернулся в Англию? Понятия не имею. Возможно, он просто потерял их, или оставил там, поскольку думал, что еще вернется, но по какой-то причине этого не произошло. Или он нуждался в деньгах и поэтому продал и венеру и дневники, чтобы сохранить главную для него находку. Но я попросил проверить чернила и бумагу обоих документов, и они совпадают по времени.

— А почерк?

— Тебя не проведешь. Тоже верно. Один документ написан от руки, по-видимому, это дневники, а другой напечатан. Я смог дополнительно подтвердить подлинность лекции, поскольку обнаружил газетную статью того времени. Ничего особенного. Я удивлен, что бумаги не пробудили большего интереса, но это, возможно, потому, что лекция не являлась официальным собранием Королевского Географического Общества или еще чем-то вроде того. Скорее всего, группа мужчин просто собирались раз в месяц послушать какое-нибудь сообщение на предмет, так или иначе связанный с их интересом к палеонтологии. А, возможно, это был лишь предлог выбраться из дома, выпить и выкурить по сигаре.

— Так, где Пайпер нашел венеру? Разве ты не сказал, что мы не знаем, где именно?

— В дневниках детально рассказывается о раскопках, проводимых Пайпером в пещере в горах Бюкк на севере Венгрии, недалеко от местечка, называемого Лиллафюрэд. Но там не одна сотня пещер, и мы не знаем, в которой из них конкретно Пайпер нашел скелет и венеру. Но в дневниках содержится достаточно доказательств и очень детальное описание венеры, и я знал, что нашел именно ее. Торговец назвал мне запрашиваемую сумму. Я рассмеялся. Брэмли бы ни за что не купил ее. Но потом я оказался в Торонто по делам, и мне удалось найти источник финансирования в лице Лили Ларрингтон. Я вернулся с деньгами Лили и сделал торговцу предложение, от которого тот не смог отказаться.

Но трудности еще оставались, ты меня поймешь, нужно было провести исследования, но венера успешно прошла их. Она — настоящая, и, что бы ты там ни думала о моем мужском шовинизме, такая красивая, что у меня просто дух захватывает. Если какой-нибудь мужчина и может влюбиться в неодушевленный предмет, то это — я.

— Не могу не согласиться с тобой, — сказала я. — Она прекрасна. В ней есть нечто волшебное, магическое. Особенно когда задумываешься, сколько же ей лет. И какие же у тебя теперь планы? Это наверняка завоюет тебе репутацию. Ты же теперь сможешь получить работу где угодно, да?

— Не знаю, так ли это, пока я рад, что нахожусь здесь. Мне очень нравится Коттингем. Полагаю, у него — огромный потенциал. Майор просто понятия не имел, как управлять музеем. Ему была нужна квитанция для налоговой, и хотелось потешить свое эго. Для музея много чего еще можно сделать, и Кортни, спасибо ей, очень ответственно относится к тому, что я предлагаю. Ты наверняка заметила, что Майор не у дел, так что я работаю с ней. Не хочу, чтобы ты думала, что я неплохо устроился, получая приличные деньги за безделье или что-то в этом роде. Я много работаю в музее, но часто думаю о Пайпере, который, очевидно, полагал, что его изысканий в горах Бюкк было достаточно. Когда я работал над книгой, я поехал и нашел его любимые места, которые он часто посещал. Я даже знаю, где он похоронен. Я разыскал кладбище в графстве Девоншир. Его считали хорошим экспертом и часто обращались к нему в последние годы его жизни по вопросам, касающимся древних людей. Я не могу найти ни одной записи о том, что он провел широкомасштабные работы в горах. Возможно, он довольствовался тем, что благодаря уже проделанной работе его приглашали отобедать, везучий малый. Надеюсь, что и я теперь так смогу, конечно, если мне передастся магия венеры, — он довольно застенчиво улыбнулся.

— Уверена, что так и будет, — согласилась я. Добавив мысленно: «Так или иначе».

Пару минут мы молчали.

— Ты помнишь свою самую любимую антикварную вещь, которую купила? — спросил он. — Или самую первую?

— Первую? Конечно, — кивнула я. — И именно потому, что она была первая, возможно, и моя самая любимая. Она все еще стоит у меня дома. Это была резная кушетка и приставной столик. Я нашла их в сарае и сама отреставрировала. Я спала на ней, пока училась в колледже. Она стояла в моей мастерской на Доверкорт.

— Боже, какая же она была неудобная! — воскликнул он. — Впрочем, мне было все равно.

— Для одного человека ее было вполне достаточно, — ответила я.

— Ну да! — рассмеялся он. — Если подумать, это прямо трущобы были. Но то были замечательные дни. Как вы там себя называли? Доверкортские…

— Дивы, — сказала я. — И, полагаю, ты встречался со всеми нами, а то и с несколькими одновременно, если судить по откровениям в тот вечер в баре.

— М-м-м, — протянул он. — Разве?

— Думаю, да, — кивнула я. — Хотя, очевидно, в то время я отказывалась это признать.

— Возможно, поначалу я и встречался сразу с несколькими, но ты — единственная, с кем я встречался какое-то время, не примешивая других. Я был влюблен.

— Я тоже, — сказала я. — Но это было очень давно.

— Думаю, да, — согласился он. — Вы называли себя дивами, другими словами, богинями. Теперь, когда я думаю об этом, у вас у всех имена богинь. Диана — римская богиня мудрости и охоты. Анна — очень древняя богиня Анна, или Ану. Сибилла — Сибеле, азиатская богиня плодородия, а в Риме ее считали супругой Аттиса. Веста была римской богиней домашнего очага и огня. Между прочим, у Весты все еще божественное имя. Моргана — кельтская богиня. Что касается Грэйс, она, может, и не настоящая богиня, но три Грации, спутницы богини Любви.

— Все богини, кроме меня, — хмыкнула я.

— Нет, нет, и ты богиня, — заверил он меня. — Ты не знаешь про Безмолвную богиню?

— Нет, — покачала я головой.

— Лара была Нимфой, той, которую Зевс попросил помочь ему в совращении, или, лучше сказать, взятии силой другой нимфы. Лара не только отказалась помогать ему, но еще и Гере, жене Зевса, рассказала о его планах. За это Зевс вырвал ей язык и изгнал в подземный мир. Она стала известной как Безмолвная богиня, поскольку не могла больше говорить. Предполагается, что она отводит злословие, сплетни. Кто-то считает ее Музой. Во времена Древнего Рима она стала Тацитой,[11] а от ее имени в английском образовалось слово «молчаливый».[12]

Подходящее для тебя имя, полагаю. Я рассказал тебе все о своем браке, и о родителях, и о мучающем меня чувстве вины, а ты практически ничего. Возможно, это потому, что я, проявляя свой мужской шовинизм, говорил без умолку.

— Да я тебе уже все рассказала, — запротестовала я. — Про свой магазин, брак, про только что закончившийся роман.

— Ты сообщила мне лишь хронологию событий. «Я сделала это, вышла замуж, я сделала то». Ты не раскрыла мне свое сердце. Думаю, ты что-то скрываешь, но это только мое впечатление. Возможно, мне это лишь кажется, или, может, ты сдержанна, поскольку прошло столько времени, и не уверена, можно ли мне доверять.

Иногда, сами того не желая, люди говорят такие вещи, которые пробирают аж до костей. Вот я флиртую с этим мужчиной, все время стараясь выудить из него информацию, чтобы помочь своим бывшим школьным подругам уничтожить его, в профессиональном смысле. По крайней мере, я думала, что именно это я и делаю. А возможно, и нет.

— Полагаю, на этом следует завершить наш ужин, — произнес он в ответ на мое молчание. — Я возьму счет.

— Я оплачу половину, — сказала я.

— Нет, — отказался он. — Во-первых, я тебя пригласил. А во-вторых, я еще не испытал достаточного самоуничижения, чтобы искупить свою вину за тот вечер. Извини, я отойду на минутку. Ты не против?

Он ушел в уборную, оставив очки лежать на столе. Как же хотелось протянуть руку и надеть их, чтобы проверить, так ли уж плохо его зрение, как он говорит.

Я огляделась вокруг и вдруг заметила в дальнем конце ресторанчика за столиком Моргану и Вудварда Уотсона, хотя вряд ли мне стоило удивляться. Это было одно из самых популярных бистро, из тех, что расположены поблизости. Я была так увлечена разговором с Каролем, что и не заметила, как они вошли. Очень может быть, она знала, что я должна была прийти сюда. Я незаметно кивнула ей, но она не подала никакого знака, что узнала меня. Было невозможно прочесть что-либо по выражению ее лица.

Я все еще смотрела на очки, когда он вернулся.

— Уже примерила? — полюбопытствовал он. Если он и заметил Моргану, то не сказал мне об этом.

— Примерила что? — удивилась я, будто не поняла, о чем идет речь.

— Мои очки. Чтобы проверить, настолько ли плохое у меня зрение, чтобы не узнать тебя.

— Нет, — ответила я. — Верю тебе на слово.

— Возможно, тебе не следует этого делать, — произнес он.

— Хорошо, я перефразирую, поскольку ты обвинил меня в том, что я что-то утаиваю. Я была не уверена, что мое ранимое эго смогло бы справиться с правдой. Разве не пора идти? — сказала я, стараясь придать голосу как можно больше небрежности.

— Правду? — переспросил он, присаживаясь и беря меня за руку. — Позволь мне рассказать тебе про тот вечер. Он должен был стать триумфом. Я согласился на должность в Коттингеме без каких-либо особых ожиданий. Мой брак с британской аристократкой был аннулирован. Я плохо ладил с большинством кураторов в Брэмли. Я думал, что они противятся любой перемене, а музеям, несомненно, следует обращать больше внимания на то, чего желает публика, или же они придут в запустение. Они считали, что я игнорирую любые советы и грубо нарушаю устоявшиеся музейные традиции. Я пытался привлечь посетителей, а они называли это «упрощением до абсурда». Совет управляющих меня поддерживал, но я устал от всех этих сражений, и личных, и на профессиональной почве. Я просто хотел вернуться домой, а Торонто и есть то место, которое я считаю домом, даже после всех этих лет. В тот момент я был готов навсегда остаться, зализывая раны, в маленьком музее вроде Коттингема. Но благодаря тому, что одни называют «интуитивной прозорливостью», а другие, менее великодушные, — глупой удачей, я случайно нашел двадцатипятитысячелетнюю венеру. Это должен был быть один из самых великолепных вечеров. Но за несколько минут до моего выхода на подиум наши бухгалтеры сообщили мне, что один человек, которому я доверил ответственную должность, жестоко обманул это доверие. И я уволил его в тот вечер. Это было неприятно. Нет. Намного хуже, чем просто неприятно. Это было отвратительно. Если этого недостаточно, то я состоял в отношениях. Знаю, что рассудительность человека сразу же после распада брака несколько притуплена. Знаю, что это дурацкая идея, встречаться с кем-либо, когда еще не оправился от разрыва. Но то, насколько неудачной была эта идея, со всей ясностью дошло до меня только в тот вечер. И я разорвал отношения. Так что, когда я сидел и раздавал автографы, будь то Софи Лорен, Королева Елизавета, Дженнифер Лопез, да кто угодно мог там оказаться, я бы не узнал ее. Все, что я могу сказать, это то, что мне жаль. Пожалуйста, прости меня.

— Хорошо, — кивнула я.

— Хорошо? — переспросил он. — Хорошо что?

— Хорошо, я прощаю тебя.

— Вот так просто?

— Вот так просто, — кивнула я. Он не мог знать, что я пряталась рядом с его кабинетом и точно знала, о чем он сейчас говорил. Но мне стало почему-то легче. Несомненно, это довольно многое объясняло из того, свидетельницей чего я стала в тот вечер. Во всяком случае, я была готова поверить ему на слово. Кроме того, я была очень рада снова увидеть его.

— Ты на машине? — спросил он.

— Я приехала на такси, — ответила я. — Моя машина в ремонте на пару дней.

— Я провожу тебя до дома, — предложил он.

Вместе мы шли по дорожке, что вела от проезжей части до моего дома. Возле двери он легонько поцеловал меня в губы, прежде чем выйти за ограду. Потом он повернулся и посмотрел на меня. На мгновение мне показалось, что он собирается спросить разрешения войти. И думаю, я этого хотела.

— Безмолвная богиня, — произнес он вместо этого. — Интересно, что же именно ты от меня скрываешь? — Затем он послал мне воздушный поцелуй и ушел.