Маг-гончая

Глава двадцать вторая

Речитатив утренней молитвы пробудил Киву. Она не сразу поняла, что находится в Храме Азута. Хлынули воспоминания, приглушив боль, бившуюся в костях и мышцах. Но хуже была ужасающая пустота разума и души.

Она лишилась магии. Не полностью — эльф не может потерять волшебство и выжить — но ее чародейские способности ушли навсегда. Она не чувствовала бы такой утраты оставшись без слуха или осязания. Эльфийка откинулась на подушки, сражаясь с подступающим отчаянием.

Возможно, она еще сумеет что-то предпринять. Даже больше, потеря магии придавала ее поискам сокровищ Ахлаура дополнительную важность.

Но теперь она осталась почти без защиты — и без союзников. Кто поможет магически мертвой гончей? Мбату мертв — Мбату, который защищал бы ее, стань она хромой, немой и уродливой. По крайней мере его она не предала. Вемик вступил в бой зная, чем рискует — ради любви к ней. Хоть небольшое утешение для Кивы, особенно в свете того, что ей придется теперь сделать.

Приложив немалое усилие, она дотянулась до серебряного колокольчика, лежавшего на столике у кровати. На ее зов откликнулся жрец Азута, высокий мужчина в шафрановой тунике, с безразличным лицом.

— Ты проснулась. Хорошо. Я вызову слуг, они принесут суп и хлеб. На Инквизиции тебе понадобятся силы.

Кива привстала, опираясь на локоть.

— Я действовала по приказу королевы, — заявила она, зная что это приостановит Инквизицию — пока будет выясняться истинность ее слов.

— Королева Беатрикс приказала тебе похищать джордайни? Трудно поверить.

— Королева подозревала орден джордайни, — продолжила Кива. — По ее приказу я убила Кассию, и была в своем праве, ибо Кассия запятнала себя магией. И не одна она. Зефир, советник Прокопио Септуса, еще один тайный чародей. Его необходимо уничтожить.

Клирик бросил на нее подозрительный взгляд.

— Многие чародеи Халруаа погибли бы, пойди все по-твоему в болоте Ахлаура.

Она только отмахнулась.

— Не все еще всплыло на поверхность. На допросе Зефир скажет вам, что желал смерти ларакена. Но спросите, кто породил его! Он не сможет отрицать свое участие. Он — старый безвольный глупец, не способный никого убить. И хоть он будет отнекиваться, но клянусь перед Азутом, Зефир говорил мне, что хочет, чтобы ларакен остался в живых. Он желал, чтобы все Халруаа трепетало перед ларакеном.

— Но если он маг, он тоже умер бы.

— Зефиру больше шестисот лет, — объяснила она уверенно. — Для эльфа это не слишком много, но магия чародея Ахлаура состарила его. Спросите его об Ахлауре. Спросите, что с ним сделали, и потом попробуйте сказать, что Зефир не принимал участия в мести.

— Он хочет умереть, — наконец-то произнесла чистую правду Кива. — Но лишь тогда, когда будет отмщено великое зло. Проверьте меня. Я повторю эти слова, и вы увидите, что я не лгу.

Клирик поколебался, но Кива твердо кивнула. Он оставил комнату и вернулся с инквизитором. Когда серебряный жезл коснулся ее лба, она повторила свое заявление. Истинность обвинений — во всяком случае, убийственная полуправда — звенела в ее словах как церковные колокола.

Когда люди ушли отдать приказ о немедленном устранении Зефира, Кива, обессиленная, упала на подушки. Она не сожалела о необходимом предательстве. Зефир подозревал ее — она уже давно это чувствовала. Если бы он услышал о ее попытке натравить ларакена на чародеев Халруаа, он не успокоился бы, не выяснив всех ее планов.

Она потянулась к оставленному бульону, и заставила себя глотнуть. Немного придя в себя, выбралась из кровати и подошла к окну.

О решетках никто не подумал, ее сочли беспомощной без волшебства. Но у окон росли деревья, а Кива родилась в джунглях — много, много лет назад.

Осторожно, борясь со слабостью и дурманом в голове, она забралась на ветки. С каждым мгновением к ней возвращались силы, будто перетекали от живого дерева. Ибо она — эльф, и пока она жива, лесная магия течет в ее жилах.

Так она совершила побег, в деревья, как поступили ее предки, как и она сама так давно, когда проклятый Ахлаур лишил ее народ магии и жизни.

Маттео и Тзигона прогуливались по бульвару, наслаждаясь летним закатом и наблюдая за волшебными огнями, перемаргивавшимися в городе внизу. Со дня битвы в болоте случилось многое. Доставив Киву в Храм Азута, они направились в Дом джордайн и предстали перед Столом Диспутов. Димидис вначале неохотно выслушивал слова Маттео, но его рассказ подтвердили одиннадцать выживших, в большинстве — джордайни. И трудно было отрицать присутствие среди них «умершего» Андриса — пусть и в странно измененном облике. Те, кого проверила и приговорила Кива, подверглись новому обследованию гончими — в них не нашлось и капли магической скверны.

Маги, уже начавшие обследовать болото Ахлаура, тоже подтверждали версию Маттео. Ларакен исчез, и наступление болота, кажется, прекратилось. Халруаа и его чародеям была оказана большая услуга.

Все уцелевшие получили прощение за любые прежние прегрешения, и осыпаны почестями. Джордайни немедленно поступили на службу могущественным чародеям. Только Тзигона загадочно молчала по поводу своих планов. Но, заметив отстраненное выражение на ее лице, Маттео подумал, что она, наконец, готова раскрыться.

— Я скоро уеду из Халараха, — бросила она вдруг. Маттео взглянул лукаво.

— Дорога зовет? Ты еще не прояснила судьбу своей матери. Полагаю, ты собираешься искать ее?

— В свое время. — Тзигона помедлила, и искоса, неуверенно посмотрела на него. — На самом деле я подумала, может стоит вначале кое-чему научится. Подобрать оружие перед битвой, в некотором роде. Я стала ученицей Базеля Индолара.

Расхохотавшийся Маттео удостоился сердитого взгляда.

— Повторяй за мной: я не маг. Повторяй теперь почаще, пока еще можешь.

— Очень смешно, — проворчала она. — Я получила в наследство всю эту магию, нравится она мне или нет. Может, когда я узнаю точно свои способности, я найду родителей. Сейчас это все равно, что искать монетку в драконьей сокровищнице. А ты как? Продолжишь службу королеве?

Джордайн задумался, прежде чем ответить.

— Всю жизнь меня готовили служить чародеям. Но я поклялся следовать истине, и буду исполнять клятву независимо от своего положения.

— Королеве это может не понравиться.

— Королева может оказаться лишь частью проблемы, — негромко сообщил Маттео.

— Значит, ты собираешься оставаться в Халарахе, и искать истину среди тех, кто меняет ее по своей воле. — Она лукаво улыбнулась. — Знаешь, мы меняемся местами.

— Правда?

— Ага. Я теперь в ладах с законом, хоть мне это и не совсем по душе. А ты наоборот. И из нас двоих, ты, похоже, счастливее.

— Счастливее? — Маттео отрицательно мотнул головой. — Я не планирую жизнь в недомолвках и тайне. Это слишком странный способ послужить истине. Но не всякую истину необходимо произносить вслух.

— А в некоторых случаях не помешает чуток цвета и красочности, — подмигнула Тзигона. — Если понадобятся уроки по улучшению истины — только позови.

Гибко, как кошка, она раскинула руки, и на месте где только что стояла девушка, раскинулось тонкое радужное пламя. Оно исчезло так же быстро, как появилось, и Тзигона вместе с ним. С цветом и красочностью, это уж точно.

Маттео улыбнулся и покачал головой. Базель Индолар сделал правильный выбор. Талант у Тзигоны был огромный, и она, несомненно, станет лучшей ученицей Базеля. Совсем скоро она будет волшебницей.

Его улыбка неожиданно увяла. Теперь, когда Тзигона стала на путь чародейки, их странной дружбе суждено подойти к концу. Она для него теперь может быть только противником или…

— Патроном, — простонал он.

К счастью, от кошмарной мысли его оторвали дворцовые колокола, призывавшие слуг перед закрытием ворот на ночь.

Он направился прямиком в покои королевы, узнать, не понадобятся ли вечером его услуги. Он вошел бесшумно, заметив, что королева в мастерской одна. Роскошная музыкальная шкатулка лежала на столе рядом с ней, механическая кошка урчала на коленях. Шкатулка выглядела как золоченая клетка, в которой на тонкой жердочке качалась заводная птица, покрытая тонкими, разноцветными перышками из металла.

Королева отстраненно поглаживала кошку, глядя куда-то вдаль, и вдруг запела. Сначала ее голос был слабым, ровным и лишенным эмоций, как когда она разговаривала. Но он становился сильнее, глубже, богаче. Безмолвная мелодия, полная печали и потери, которую не смог бы превзойти погребальный плач лучшего из бардов.

Маттео встал как вкопанный. Он слышал этот голос. Нельзя было ошибиться ни в нем, ни в магии, сквозившей в каждой ноте. Этим голосом Тзигона звала ларакена. На миг воспоминания о битве вернулись к нему — возбуждение, ужас, утрата.

Затем память угасла, словно задули свечу, и момент узнавания сменился сомнениями. Стоит ли говорить Тзигоне? Или это — одна из истин, которым лучше остаться непроизнесенными?

Да и истина ли?

Королева Беатрикс умолкла, лицо по-прежнему оставалось нечеловеческой, непроницаемой маской. Она отложила кошку, и взяла в руки музыкальную шкатулку, глядя на чудо механической мысли. Зазвенели крошечные колокольчики. Заводная птица подхватила душераздирающий напев.