Мажор и Отличница (СИ)

Глава 42

— Я тебе противен? — прозвучавший неожиданно вопрос застает меня врасплох.

Мы вальяжно лежим на широком диване в квартире Димы и смотрим черно-белый фильм начала тридцатых годов. Героиня картины будто зеркалит мои эмоции, вопросительно вскидывая вверх свои аккуратные тонкие брови.

Папе я все же сказала, что останусь у подруги, и родитель ни на минуту не усомнился в словах своей дочери. От этого мне немного стыдно, но я стараюсь задобрить совесть уверениями, что не делаю ничего плохого.

Поднимаю свою голову, которая удобно расположилась на Диминой груди и смотрю в его глаза цвета замерзшего льда.

Моя рука очень нежно прикасается к его волосам, опускается к виску, подушечками пальцев поглаживает идеально выбритую щеку.

— Конечно же, нет.

Наклоняюсь вперёд и слегка целую его в губы, но напряженное тело экс-извращенца так и остаётся недвижимой скалой. Тогда я целую снова. Ласкаю губы своим языком и не успеваю отреагировать, как он резко меняет нас местами. Через миг уже я лежу под его крепким телом и отдаюсь во власть жадных поцелуев и ласк.

Когда пламя внизу живота разгорается сильнее, Дима отстраняется от меня. Садится обратно. Как самый прилежный юноша поправляет свою футболку. Затем поднимает мою все еще полулежащую тушку. Сажает к себе на коленки, заключает в теплые объятия и как ни в чем не бывало продолжает смотреть фильм.

Огонь, полыхающий в теле, сменяется разочарованными угольками.

— Ты ее любил? — неожиданно даже для себя спрашиваю я.

Ну почему мой язык часто срабатывает быстрее мозга?

Что я за бестолочь такая, раз задаю этот вопрос сразу после нашего поцелуя? И что хочу услышать?

А главное, хочу ли?

Нет, не хочу. Я ничего не хочу знать. Не надо отвечать.

Но порой бывает слишком поздно взять свои слова обратно.

Пальцы Димы на моей талии сжимаются сильнее.

— Я не хочу тебе врать, Пандочка. — в его голосе не ощущается ни капли тепла, скорее твердая сосредоточенность.

Все мое тело разом напрягается.

Вдруг я сама подтолкнула его к осознаю того, как жалко выгляжу в сравнении с его первой любовью?

И сейчас он скажет, что никогда не сможет забыть эту совершенную жену своего отца?

Поймет, что я всего лишь неказистая девочка, нелепая замена, смешная альтернатива…

Целая вереница самых неприятных, пугающий и холодящих кровь мыслей проносится в голове за каких-то пару-тройку секунд.

— Я думал, что любил Ивлину. Очень долгое время даже не помышлял усомниться в этом. Но на самом деле, я всего лишь создал в своей голове идеал. В реальности его никогда не было. Но я упорно не хотел видеть правду. Тогда я был ослеплён внешностью Вали. Мне нравилась оболочка и я без труда наделял ее исключительно положительными внутренними качествами. Да, я, как мне казалось, любил. Но не настоящую Валю, Мил. Пойми меня правильно, я любил свою фантазию. А такой, какой я ее представлял, она никогда не была.

— Понятно, — говорю я вроде как спокойно.

Чуть отстраняюсь и обнимаю себя руками. А в голове больно гудит: «ослеплён внешностью Вали».. «любил… Любил Ивлину»… «мне нравилась».

Я считаю себя достаточно объективным человеком, не склонным витать в облаках. Прекрасно понимаю, что такой красивой, как эта девушка, мне никогда не стать. Даже если на пару с сестрой сяду за ежевечерние капустно-морковные салаты. И даже если самозабвенно натру свеклой щеки — все равно это мало чем мне поможет.

— Получается, что по-настоящему я никого раньше не любил. Окончательно это осознать мне помогла одна бойкая и бесстрашная Пандочка. — он крепче прижимает меня к себе и ласково целует в висок. — Потому что в тебе, моя упрямая первогодка, я люблю не только внешность. Меня привлекает не просто твоя фигура или лицо, меня привлекаешь вся ты, Мил. Вся. Твой характер, твой ум, твоё упрямство и даже нежелание признать тот факт, что задачу ты решила с ошибками.

— И вовсе нет, — и снова мой язык впереди планеты всей. — В том уравнении вполне были возможны два варианта ответа. И не надо так улыбаться.

— Вот видишь. — говорит Дима, а затем следует поцелуй. Лёгкий, воздушный, манящий. — Мне не надо ничего дорисовывать в своём воображении или наоборот замазывать неприятные моменты, как я слишком часто и неосознанно поступал с Валей. Для меня ты полностью идеальна. Вся, со всеми своими недостатками и достоинствами. Потому что, несмотря на то, что в минуты спора ты можешь заставить мою кровь закипеть, в то же время мне хочется тебя схватить и начать безостановочно целовать.

От сказанного мое внутреннее напряжение и неуверенность начинают таять. Наши губы встречаются вновь, языки переплетаются. Внутри лопаются фейерверки. Ещё никто и никогда не говорил мне таких слов. Но самое главное, что их говорит не кто-то там, а именно он. Мой самый умный, потрясающий и крышесносно красивый парень на свете.

— И я до одури хочу тебя, Мил. — шепчет его горячее дыхание мне в ухо. — Всю тебя, без остатка. Но буду ждать, сколько потребуется.

— А если тебе больше не надо ждать? — вылетают робкие слова.

Бесполезно бороться с моим языком. Он меня не спрашивает, решает все сам.

Мужские руки на моей талии застывают, Дима заглядывает мне в глаза, пытаясь понять, не шучу ли я.

— Ты уверена? — с появившейся в голосе хрипотцой, уточняет он.

— Мне немного страшно, — честно признаюсь я, — Но да, я уверена.

Он долгую минуту внимательно смотрит на меня, будто раздумывает над чем-то, а затем наклоняется ближе и начинается новая волна долгих поцелуев.

Димины горячие руки, блуждающие по моему телу, мои тихие стоны в ответ на его нежные ласки.

Взяв меня на руки, он идёт в спальню и аккуратно опускает меня на кровать. Снимает с меня кофту, а я помогаю ему избавиться от футболки.

*

Полностью обнаженные, мы лежим на огромной кровати. Его глаза закрыты, но я знаю, что он не спит.

— А твой отец знает, что… — у меня скорее всего редкая сверх-способность озвучивать самые нелепые вещи в крайне неудачные моменты.

И сегодня, если не Диме, то себе я удачно это доказываю раз за разом.

— Нет. Только то, что мы дружили с детства. Мама говорила, что Валя как-то в разговоре с ними упомянула мою влюбленность в другую девушку. — на его губах появляется усмешка.

Эта Ивлина просто абсолютное зло. Совершенное. Изобретательное.

— Но это его не оправдывает. — продолжает мой наставник, — Он точно знал, что это дочь близкой подруги его жены, его бывшей жены.

— Наверное, твоей маме очень тяжело тогда пришлось.

— Мама сумела каким-то образом отрубить от себя всю эту историю. Она вполне дружелюбно общается с отцом, и даже здоровается при встрече с Валей, но не более. А еще она почему-то уверена, что я обязан поддерживать с отцом связь.

— Ты из-за неё видишься с Виктором Борисовичем, да?

Тяжело вздохнув, Дима через какое-то время отвечает:

— Больше да, чем нет. Мы с отцом в тот день сильно поругались. А потом еще раз поругались. Уже после того, как он объявил мне о намерении снова жениться. Я много чего ему тогда наговорил. А он пригрозил, что если я не буду примерным сыном, то финансовые потоки с его стороны существенно сократятся. Мне-то плевать на его деньги. Но это касается не только меня. На меня оформлена эта квартира и машина, и еще имеется небольшой счет в банке. Но я боюсь, что этого не хватит маме и сестре. Мама часто говорит, что мы живем в достатке благодаря отцу, и за одно только это надо быть ему благодарными. Так что я глотаю свою гордость и неприязнь и иду на выставки его молодой жены, как того барин мой велит.

— Твоя мама не просила бы тебя об этом, если бы знала, как тебе это все тяжело и неприятно.

— Не думай об этом. Тебе точно не стоит об этом беспокоиться. — он целует меня в висок и ласково гладит по волосам. — Расскажи лучше о своей семье.

— Хммм, с чего бы начать, — с наигранной веселостью говорю я, — Однажды моя мама ушла из дома за хлебом, но так и не вернулась. Янка в тот день безостановочно плакала. Я пыталась ее успокоить, но она будто понимала больше меня уже тогда. Мы с папой сильно переживали, что с мамой что-то случилось… — голос на секунду замолкает, — А, оказалось, что ты, твоя сестра и твой отец просто надоели этой женщине. Она от вас устала и решила пожить для себя. И сколько бы ты не плакала ночами, она не возвращалась.

Я никому и никогда не рассказывала всю правду об уходе матери. Даже Илонка знала что-то про Колыму — и верила. Мне не хотелось ни перед кем казаться ущербной, я не желала ничьей жалости и всегда следовала словам баб Риты: «не выноси сор из избы».

Но рядом с Ветровым правда сама выбирается наружу. Кажется, словно боль копилась долгие годы и теперь решила, наконец, выплеснуться.

Дима ни разу не перебивает. Он внимательно слушает и ласково гладит по голове. А еще очень нежно целует каждый раз, когда мой голос временами предательски трескается.

Мы говорим с ним почти всю ночь, обнажая друг перед другом уже не только тела, но и души, и засыпаем под утро, крепко обнявшись.