Магические штучки. Неоконченная повесть

Вторник

По случаю командировки начальника к половине пятого в отделе не остаётся никого, лишь я и компьютер. Причём, что интересно, я действительно занимаюсь делом — заставляю базу данных с красноречивым названием «Ребус» печатать отчёт не так, как это удобно ей, а как требуется по ГОСТу. Солнце уже опустилось ниже козырька окна и бьёт своими лучами прямо в глаза. Для того, чтобы разобрать белёсые буквы на сером экране, приходиться нагибать голову и глядеть сбоку.

«Хватит! К Вовке, за гитарой пора».

Он дома, но поговорить не получается — вместо голоса в трубке треск и писк. В надежде, что он меня всё же слышит, я сообщаю в этот треск, что скоро приеду, так что пусть готовится.

В будний день центр Москвы теряет две трети своего воскресного вечернего очарования, а если говорить про Садовое кольцо, то и вовсе никого очарования нет. Плотный, медлительный поток машин, сизый туман выхлопных газов, разогретый асфальт и потеющие подмышки: надел сдуру плотную рубашку. Вовкин дом тоже ничем и никак не примечателен: испещрённая окнами тоскливая белая стена, уходящая вверх. Никаких ассоциаций она сейчас не вызывает. Вот нужный этаж, коридор, дверь… Звонок, и дверь с щелчком открывается.

То, что я вижу за дверью, заставляет сделать шаг назад. Я бы сделал этих шагов назад очень много, но не получается: два упарившихся орла в серой форме берут меня под локотки и бережно втягивают в дверной проём, а третий захлопывает дверь. Объясняй теперь, что это нормальная реакция нормального человека, если он пришёл к другу, а у него ментов полон дом, и даже с порога видно, какой разгром в квартире. Орлы всё так же, почти вежливо, отволакивают меня к Вовке на кухню, где прислоняют спиной к стенке и предоставляют заботам мрачного лейтенанта. Он чин-чинарём выясняет имя-фамилию-прописку, долго проверяет их по телефону и начинает выяснять, кто я Вовке, кто он мне, и какого я здесь делаю. Я отвечаю честно, лишь позавчерашний эпизод чуть-чуть корректирую: про то как Светка прогнала рассказывать почему-то не хочется, и получается, что мы с девушкой поругались, и я расстроенный ушёл, забыв гитару.

— Как её фамилия?

— Не знаю.

— Где живёт, телефон?

— Не успел спросить.

Лейтенант больше не спрашивает, но смотрит недоверчиво. А я про себя только и думаю: «Ну всё, прощай гитара».

Но в кухню заходят двое, сержант с большим синим полиэтиленовым пакетом в руках и широколицый приземистый капитан.

— Ну? — интересуется капитан, пока сержант сосредоточенно моет руки.

— Это тот, который звонил, за гитарой пришёл.

Капитан глядит мне в лицо и говорит лейтенанту:

— Отдай, и пусть идёт,— а потом обращается непосредственно ко мне:

— Ну что, понял теперь, что есть у нас дела и кроме как вас гонять?

И тут я его вспоминаю: это же замначальника пятого отделения, к которому относится Арбат, я даже фамилию его помню — Скуратов. Как-то раз при редакции журнала «Юность» был так называемый «круглый стол по проблеме Арбата», где собрались чины от властей, кое-кто из лабухов, с десяток неформалов и какие-то политически озабоченные личности. Я тогда ещё храбро бросал Скуратову в лицо гневные слова: «Неужели у милиции нет другого дела, кроме как певцов гонять?» Вот это память у человека!

Ещё один сержант, из тех что встречали у дверей, приносит мне родную деревяшку в чехле, и уже готовый слинять, я всё же осмеливаюсь спросить:

— А что случилось? Где Володя?

Скуратов невесело усмехается и кивает на пакет у ног сержанта:

— Частью вот тут, и в комнате ещё осталось. Посмотреть хочешь?

Наверное, у меня отвисает челюсть, потому дальше он говорит даже с каким-то сочувствием:

— Владимира Березина вчера вечером убили, с особой жестокостью и цинизмом. Так что, если сможешь чем-нибудь помочь, звони, спросишь меня.

— Хорошо. До свидания,— говорю я дурацким деревянным голосом и такой же деревянной походкой ухожу из квартиры. Когда я сюда шёл, то думал съездить на семнадцатый этаж и посмотреть, что там сотворилось на площадке. Но теперь об этой идее я вспоминаю, лишь выходя из подъезда, и желания вернуться отнюдь не испытываю.