Магия слов. Используйте силу лингвистического интеллекта, чтобы управлять реальностью

14 января 2017, 13.00

Не знаю, как оно работает с мамами, но для пап чувство вины – достаточно сильная штука. Мне пришлось отложить обед с моей малышкой, и я чувствую себя последним подлецом. Максимум, что я сумел сделать – пообещать, что встречусь с ней сразу, как освобожусь, и посвящу ей остаток дня. Я ее увижу, но неприятное чувство в животе никуда не делось. Когда речь заходит о ней, мне всегда трудно понять, как правильно поступить.

Каждый раз начинается борьба между желанием дать ей все, чего только захочет, ведь она моя дорогая крошка, и стремлением быть твердым и справедливым отцом. Я очень стараюсь, но не всегда четко вижу границу и колеблюсь. Если бы у меня с ней получалось так же хорошо, как с моими клиентами, я, без сомнения, спал бы спокойнее. Самое смешное, что я знаю, почему мне тяжело. По этой же причине тяжело стольким людям: дело в том, что когда тебя с детства учат угождать другим, ты склонен продолжать это делать всегда, даже в ущерб себе самому. Я прекрасно понимаю, что самым мудрым решением было бы подумать о том, что правильно; о том, от чего нам станет лучше; о том, что будет самым полезным в этом контексте. Но создаваемая динамика так сильна, что иногда мы живем как будто в чистилище, зная, что делать, но в то же время осознавая, что поступим по-другому. Может, это чувство вины, может потребность быть принятым, а может, страх быть отвергнутым: вдруг она перестанет со мной разговаривать? А если она от меня отдалится?

Подобные вопросы, вне зависимости от их осознания, способны пошатнуть мою решимость. Я знаю, что лучше вести себя иначе, но знать и сделать – не одно и то же. И знаю, что когда действуешь последовательно и ради своего блага, потом становится лучше всем. Я об этом осведомлен. И должен признаться, иногда ужасно тяжело. Но так же мне хорошо известно, что когда я чувствую, что тяжело, значит, настал самый подходящий момент это сделать. Если бы меняться было легко, не было бы в этом такой необходимости.

Пока я погружен в свои мысли, подходит официантка и ставит передо мной на белый стол, рядом с чашкой мятного чая, прекрасное блюдо: хумус и салат с гречкой и черной капустой под кисло-сладким соусом. Мы сидим в моем любимом ресторане в Ноттинг-Хилле: простая обстановка светлых тонов, качественная пища, возможность – по желанию – взять обед на вынос и, когда позволяет погода, съесть его на лавочке в саду, расположенном прямо напротив.

Перед Люцифером чашка кофе американо. Он говорит, что предпочитает легкий обед. Однако я подозреваю, что он не большой любитель веганской кухни. В конце концов, вполне соответствует персонажу. Представляете себе Люцифера вегетарианца? Мне сразу рисуется, как он поедает бифштекс с кровью из быка абердин-ангусской породы. Люцифер и сегодня очень элегантен: черный костюм, жилет, ботинки так блестят, что мне не помешали бы солнечные очки. Он смотрит на меня и улыбается. И когда он улыбается, я думаю, что мог бы убить за возможность выглядеть так же обворожительно, как он. Мысль об убийстве быстро испаряется, но она ведь возникла. Он невероятно привлекателен, вдобавок говорит «как бог» (я даже в уме умею острить, и этот аспект моей личности меня немало забавляет).

Я беру свой черный цельнозерновой хлеб, намазываю на него хумус и откусываю с трепетным восторгом. Как вкусно. Послушаем, что нужно от меня этому изысканному господину. Тем временем вычеркиваю из своей мысленной записной книжки пункт, который вношу туда ежедневно: не забывай каждый день посвящать хотя бы несколько минут примитивному удовольствию.

«Говорите, Люцифер. В конечном счете вам удалось добиться обеда со мной. Что такого важного вам необходимо мне сообщить?»

«Мне кажется, Леонард, вы упускаете из виду один важный момент, и я здесь, чтобы привлечь к нему ваше внимание, скажем… другим способом».

Технически в этот раз он начал неудачно: сходу стал подвергать сомнению мою позицию и указывать на мои недостатки, что противоречит как минимум трем страницам учебника по основам коммуникации. Контроль базируется, в том числе, и на этом – делать правильные шаги. Я решаю не вмешиваться: хочу, чтобы он продолжал говорить, и хочу вернуться домой. Дело занимает больше времени, чем я ожидал.

«И какой же момент, по-вашему, я упускаю?»

«Вы недооцениваете Лизу. Вам кажется, что она слегка поехавшая головой старушка, и все ее речи – бред сумасшедшей».

Забавно: каждый раз, когда он говорит, я с ним соглашаюсь не меньше трех раз.

«Да. И что?»

«Вы ошибаетесь, Леонард. Лиза именно та, за кого себя выдает. И способна выполнить то, о чем говорит».

«Ага. Следовательно?» – снова соглашаюсь я, дегустируя чудесный хумус из нута.

Признаю, что мое поведение в данном случае несколько агрессивно и вызывающе. Но раз он играет со мной, я могу ответить тем же. Мне терять нечего. Посмотрим, сколько он продержится. Ну и потом: когда проявляешь немного нахальства, люди ведут себя по-другому.

Я много говорил об этом с Джеймсом, потому что в начале стажировки его необыкновенная элегантность сопровождалась чрезмерной деликатностью: «Можно быть вежливым и в то же время авторитетным», – твердил я ему бесчисленное количество раз. – «Помни: с тобой обращаются так, как ты позволяешь с собой обращаться».

«Вы настолько уверены в невозможности существования Бога, в частности Бога во плоти, что преднамеренно отказываетесь допускать, что это все может оказаться правдой. Так вот, вы ошибаетесь».

«Ага-ага. И что дальше?» – Я по-прежнему веду себя как придурок и продолжаю поглощать хлеб. И тут происходит чудо.

Он перестал улыбаться. Вот это да, я разозлил самого Люцифера. Я вижу, как его челюсти сжались, и замечаю, что он стиснул зубы. Глаза слегка прищурены. Они такие темные, что не получается увидеть, сузились ли зрачки, но готов поклясться, что сузились. Он слегка наклоняет голову вперед, что придает ему угрожающий вид: как будто зверь приготовился к нападению. Хищный зверь, следовало бы уточнить. Не знаю, чувствовать себя испуганным или польщенным. Поскольку я не верю, что это Люцифер, выбираю последнее. При желании любой может поступить так же:

«А сейчас послушайте меня».

При этих словах выражение его лица становится еще более угрожающим и диким, воздух ощущается очень странно (не знаю, как еще описать то, что я испытываю), а мир вокруг неожиданно чернеет. Его глубокий глухой голос как будто кувалдой бьет мне по сердцу. Вибрация доходит до самых костей. Каждый мой мускул парализован. Наверное, у меня в руке кусок хлеба, не знаю. Вокруг темно. Люди неподвижны, как в фильме, который поставили на паузу. Ноттинг-Хилл перестал гудеть, издавать запахи, существовать. Все, что мне доступно, – холод, безмолвие, мрак. Ощущение тоски и… паника?

«Папа, ты хороший?»

Не знаю, почему в голову приходит моя дочь, вопрошающая: хороший ли я. По-прежнему чувствую темноту. Господи, да я в курсе, что нельзя «чувствовать» темноту, но я ее чувствую. Это факт окружающей среды, потому что физически все лишено света. Но это еще и ощущение. Это внешний мрак, который переходит во внутренний. Если бы мои внутренности не тряслись от страха, я бы, наверное, убежал с дикими криками. Где-то далеко ритмично бьется мое сердце. Тоска неожиданно становится такой пронзительной, что я теряю здравый смысл и возможность вдохнуть. Если это лишь намек на то, как чувствуешь себя в аду, мне хватит, чтобы кинуться искупать свои грехи. Прошла секунда, может две. Потом он расслабляется, и мир вновь начинает дышать.

И ко мне тоже возвращается дыхание, хотя есть больше совсем не хочется.

«Теперь я привлек ваше внимание?»

Я сглатываю. Краем глаза проверяю других людей в ресторане. Судя по всему, никто ничего не заметил.

«Да». У меня совсем прошло желание быть милым. Противно признавать, но он меня напугал. Скажу Джеймсу, что даже я иногда ненадолго теряю концентрацию. И естественно, добавлю, что на самом деле имеет значение лишь то, сколько времени требуется, чтобы ее восстановить.

Как бы то ни было, следует признать, что все мое внимание сейчас полностью на нем. Не уверен, что сейчас произошло, но теперь я десять раз подумаю, прежде чем применять мою технику «ага-ага» к этому персонажу. С другими она прекрасно работала. Я не понимаю природу замеченных мною изменений и от чего меня так трясло.

«Очень хорошо», – говорит он, – «теперь немного прогуляемся. Это пастбище жвачных мне надоело. Хочется вдохнуть немного загрязненного воздуха, он напоминает мне о доме».

И уже через секунду мы оказываемся на улице, шагая мимо лотков, где продаются наушники сомнительного происхождения и прилавков с оливками посредственного качества. Мрак, стоявший несколько мгновений назад, уступил место спокойному солнечному лондонскому дню. Небо, облака, ветер: все в порядке и под контролем. Наверное.

«Леонард, вам следует воспринимать Лизу всерьез. Она действительно намерена вынести приговор этой планете».

«Люцифер, вы действительно в это верите? Верите, что Лиза – Бог?»

«Я не верю, я знаю. И знаю по очень простой причине: я происхожу от нее, я ее первое создание, тот, кто через дар слова получил задание создать все, что вы видите, трогаете и ощущаете. Даже тротуар, по которому мы сейчас идем, именно такой от того, что кто-то его таким задумал и дал ему название. И он существует, потому что есть слово, которое его описывает. Я – тот, кто обладает властью нести свет через слово Божье. Я говорю Божье, чтобы использовать знакомые вам термины, Бог даже не зовется Богом».

«Мне казалось, что Люцифер в этой истории злодей».

Он улыбается еще шире (и в этот раз я чувствую, как приятное тепло разливается в животе, совсем не то, что могильный холод, охвативший меня несколько минут назад).

«История про плохого Дьявола – это маркетинг, Леонард (мне показалось, что я слышу Лизу). И вам об этом прекрасно известно. Эта история нужна нескольким умникам, чтобы продавать их продукт: спасение души через раскаяние, чувство вины и, естественно, деньги. Годится для свидетелей Иеговы, чтобы наставлять последователей: есть те, кто спасутся, дурные люди, которые не спасутся, искуситель и прочее бла-бла-бла. Те, у кого развиты нейронные связи, сразу видят, что товар дешевый. Если нет проблемы, которую нужно решить, или опасности, которой стоит бояться, никто его не купит. Это продажа: если хочешь, чтобы твои продукты или услуги пользовались спросом, сначала нужно убедиться, что ясно очерчена проблема, которую люди хотят избежать, или известна опасность, которой будут бояться. Нет страха, нет внимания. Нет злобного дракона, с которым приходится сражаться, значит, нет и героев, а самое главное – нет товара для продажи.

Вероятно, и вы тоже. Я – Люцифер, носитель Света через слово. А Лиза – та, кто меня придумала, возможно, чтобы компенсировать свои деструктивные тенденции и врожденную жестокость. Мне стоило бы подать в суд за клевету на всех этих толстых попов, что повсюду кричат, какой я злой и плохой, машут перед бедными робкими душами моим пугалом. Нет, я не злой и не плохой. Я не ношу рога и не развлекаюсь тем, что приговариваю души к адским мукам. Определенно, нужно составить иск за клевету, пропади все пропадом».

Минуту я обдумываю услышанное, пока мы проходим мимо тату-салона, память о котором навсегда останется на моей левой руке: орел с расправленными крыльями и надпись «E PLURIBUS UNUM» – девиз, размещенный на американском долларе. Мне всегда нравилось это выражение. Кто-то его переводит как: «Из многих – единое», чтобы подчеркнуть сплоченность. Другие понимают смысл как: «Из толпы выделяется лишь один». Очевидно, я отношусь к последним.

«Вы хотите сказать, что Люцифер хороший, а Бог – плохой?»

«Вопрос не в том, кого назначить хорошим, а кого плохим. Вопрос в том, чтобы понять, кому верить, а кому нет, несмотря ни на что.

«Важно понять, что горести и радости принадлежат этому миру и всегда остаются нашей ответственностью. Я – Люцифер, буквально “светоносный”. Что не означает, что я хороший. Я король соблазна и обожаю искушать души. Обожаю проникать в самые глубины человеческого духа и завладевать душой, разумом и сердцем моей жертвы. Обожаю заключать договоры, убеждать и вводить в искушение. Я нахожу это восхитительным. Мне нравится все это? Да. Мне нравится, что я умею манипулировать людьми? Безусловно, да. Любой, кто будет утверждать, что не заинтересован в контроле над другими, соврет. К тому же мы прибегаем к нему куда чаще, чем нам кажется, пусть и не всегда извлекая прибыль: ты контролируешь себя, когда тебя спрашивают “Как дела?”, и ты отвечаешь “Хорошо”, даже если это не так; ты контролируешь себя, когда хочешь высказаться, но тебе стыдно говорить при всех, и ты молчишь; ты контролируешь себя, когда ждешь полчаса только из-за того, что урок еще не окончен. Контроль лежит в основе человеческих отношений: выигрывает тот, кто лучше умеет пользоваться инструментами и полностью осознает, что делает. Но суть не в этом. Суть в том, как люди на все это реагируют: в их глазах я могу послужить предлогом, чтобы снять с себя часть ответственности, а могу стать поводом для того, чтобы возвыситься и стать лучше, чтобы вырасти. Я и отговорка, и возможность. Я и оправдание падения, и причина спасения. Леонард, я лишь хочу вам донести, что вам следует ко мне прислушаться и серьезно отнестись, к моим словам о вашей фундаментальной роли в этой истории. Вы обладаете возможностью положить конец всему, убедив Бога, что она выбрала неправильный путь. Я не могу этого сделать, у меня нет разрешения к ней приближаться. Она устроила так, что ее окружает армия шавок, выполняющих все ее приказы без возражений. Но поверьте, найдется немало ангелов, которые согласились бы с тем, что я вам говорю сейчас: вы должны ее остановить. Вы должны помешать Богу уничтожить человеческий род».

Прежде чем ответить, я несколько минут размышляю. Во что я верю? Я, сбегавший с уроков катехизиса и споривший со священником, утверждая, что он не в состоянии доказать свои теории, я, потративший долгие часы на препирательства с религиозными фанатиками, демонстрируя им их когнитивные ловушки и каждый раз выходивший из этих дебатов в полном разочаровании. Во что же я верю? Во власть слова, в силу мозга. А еще?

«Я вам не верю, Люцифер. Я не верю, что существует Бог, способный уничтожить человеческий род. Я считаю, что все дело в развращенной и продажной человеческой душе».

«Вы, люди, стараетесь, как можете, Леонард. Я уверен, что вы делаете все, что в ваших силах. Но за всем стоит она. Со своим замыслом. Поэтому остановите ее. И единственный выход, поверьте мне, Леонард, в том, чтобы вы сделали все, на что способны. Верите или нет, сделайте. Я не имею представления, по каким причинам Лиза выбрала вас, но полагаю, они есть. Вы, смертные, пожалуй, назовете это бессознательным. Наверное, на уровне бессознательного она хочет, чтобы ее остановили. Так в фильмах преступник звонит в полицию, поскольку сам в ужасе от размаха своих злодейских замыслов. Остановите ее, Леонард. Верьте во что хотите, но приложите все усилия, чтобы помешать ей уничтожить человеческий род».

Мы продолжаем шагать. Уже вышли из квартала, пройдя мимо ряда крохотных домиков с цветными фасадами, так привлекающих туристов с их селфи.

Я понимаю, что наша встреча подходит к концу, и на мгновение обращаюсь мыслями к дочке, с которой встречаюсь чуть позже.

«Один вопрос, Люцифер. Вы не первый из тех, кто просил меня вмешаться и убедить Лизу отказаться от ее намерений. Хочу спросить: принимая во внимание что вы, по вашим словам, владыка ада, разве вы не были бы счастливы в одно мгновение заполучить семь миллиардов душ в свое распоряжение? Ладно, когда меня просит архангел, но вы?»

«Леонард, вы шутите? Семь миллиардов душ одним махом? Грусть-печаль. Мне нравится покорять, вводить в искушение. Я хочу завоевывать их, мои души. Я люблю выигрывать, это правда. Но мне хочется заслужить свою награду, мне не нужны подарки. Все равно, что жульничать в карты. Не сказать, что мне очень уж есть дело до вас, людей. Я уверен, что вы показали лучшее, на что способны, когда родился Леонардо да Винчи. С тех пор вы медленно деградировали, забывая о своих возможностях. Вы возбуждаетесь, когда кучка идиотов играет в мяч, покупаете еду из дерьма – простите мой французский, – произведенную теми, кто потом продает вам лекарства, чтобы исправить негативные последствия от этой же самой еды. Вы скот для скотобойни. Увы, не так уж вы мне интересны. Вы подавали надежды, но по дороге все растеряли. Не имеет значения, судить, в конце концов, не мне. Просто я не хочу получить в одно мгновение семь миллиардов потерянных душ даром и без малейшего усилия. Я люблю борьбу, процесс завоевания. Я хочу победить. Я обожаю соблазнять словами. И хочу продолжить это делать. Если Лиза ни с того, ни с сего отправит всех на тот свет, не представляю, чем займу свое время. В любом случае, соблюдая мои интересы, вы соблюдаете и свои: вы продолжите жить, а дорогие вам люди по-прежнему будут наслаждаться солнечными днями. Все счастливы. Вы увидите, как повзрослеет ваша дочь, будете есть свой салат и читать свои книги. Остановите Лизу, Леонард». Пока он произносил эти слова, мир вокруг еще раз почернел. У него на лице угрожающее выражение, как у животного, готового наброситься на свою жертву. Тревога.

«Папа, ты хороший?»

В этот раз проходит быстро.

Тем временем мы подошли к входу на станцию метро, с которой мне удобно добраться до дома, чтобы принять душ. Я даже не понял, как мы здесь оказались. Более того, такое ощущение, что мы не встретили ни одной живой души. Я прекрасно понимаю, что это не так, но впечатление именно такое. Безусловно, мне нужен душ и час медитации, чтобы привести мысли в порядок. Мозг должен найти логическое обоснование как минимум нескольким эпизодам. Мы останавливаемся до того, как я начинаю спускаться по ступенькам, чтобы выйти к платформе.

«Вы постараетесь, Леонард?»

Я смотрю на него. Он совершенно серьезен. Пожалуй, даже задумчив.

«Да, Люцифер, даю вам слово. Я остановлю Бога».

Я это делаю не ради него. Я это делаю, потому что мне платят за то, что я лучше всех, значит моя задача – быть лучше всех. Точка.

«Даю вам слово», – повторяю я, – «я остановлю Бога».