Магия слов. Используйте силу лингвистического интеллекта, чтобы управлять реальностью

17 января 2017, 12.00

Я в офисе Лизы. Ее нет. Я сел за стол, на свое обычное место. Немного нервничаю. Все это дело с парнем, слетевшим с катушек, и сговор Гавриила с Люцифером оставили во мне смутное беспокойство. Я знаю, что хорошо выполнил работу, но не знаю, стоило ли за нее браться. В голове вертится выражение: «Ни одно доброе дело не остается безнаказанным». Вчера вечером, после ужина с Элизабет и пространной переписки с Джеймсом, я предался одному из самых типичных занятий homo sapiens – ментальному онанизму. Я сделал хорошо? Я сделал плохо? А если бы я вообще не делал? А что я мог бы ответить Люциферу? А если бы Лиза на меня обиделась? А может Люцифер просто хотел мной манипулировать? В общем, обычная бессмысленная рутина, на которую многие люди тратят целые дни, как будто могут получить полноценный ответ. Если бы Лиза была Богом, я бы поинтересовался у нее причиной такого несовершенства программного обеспечения.

Наверное, мне следовало бы найти себе девушку (как будто легко найти того, кто вынесет одержимого бихевиориста с социопатическими тенденциями [по определению моей бывшей жены]). В разгар моей метамастурбации (ну действительно меня тревожит тот факт, что я тревожусь – просто невиданный шедевр извращенной ментальной стратегии) дверь открывается и твердой поступью входит Лиза. Доверху застегнутое пальто, голова вниз, волосы в беспорядке, выражение лица, как у старой мегеры. Смотрит на меня, потом на кресло.

«Леонард».

Никакого тебе «добрый день», пока она снимает пальто и садится.

Никакого тебе «добрый день», пока она достает неизменную пачку сигарет и со скоростью света зажигает одну из них, тут же выпуская клуб дыма, которому позавидовал бы дух воздуха.

Никакого мне «добрый день» и точка.

«Какого черта вы натворили, Леонард? Какого черта вам втемяшилось в голову? Какого черта вы позволили себе нечто подобное?»

Тот факт, что она три раза упомянула черта, в одной короткой фразе, заставляет меня прийти к заключению (для этого не нужно быть гением, честно сказать), что моя дражайшая клиентка раздражена. Бог она или нет, мне не особенно нравится иметь раздраженных клиентов, которые обращаются ко мне подобным образом. Может, конечно, я и совершил ошибку, но давайте поговорим об этом. Если ты разрешаешь кому-то обращаться к тебе с позиции превосходства, фактически ты даешь ему повод делать это снова и снова, предлагаешь ему взять в руки бразды правления. Что очень далеко от идеала психологического равенства. Если бы я сразу ответил, то мог бы допустить какую-нибудь неточность. Я всегда говорю и Элизабет, и Джеймсу:

Поэтому, помня, что состояние души – это главная составляющая любых приличных переговоров, я сохраняю неподвижность и делаю глубокий вдох диафрагмой. Я отлично понимаю, что если бы заговорил сразу, то голос мог дрогнуть и выдать рептильному мозгу Лизы, что я боюсь или волнуюсь, поставив меня в невыгодную позицию. Я дышу. И лишь когда чувствую, что мой разум полностью владеет собой, начинаю говорить (когда в аудитории меня спрашивают, какая техника продаж самая важная, я обычно отвечаю: способность дышать).

«И вам доброго дня, Лиза. Что конкретно вы имеете в виду?» – спрашиваю я ее с достаточно дружелюбной улыбкой, сидя нога на ногу, сложив руки на колене, ничем не выдав эмоций.

Да знаю я, что она имеет в виду. Но никогда нельзя об этом говорить. Я избегаю проекции своих страхов на фразы, которые можно понять по-разному. Знаете, сколько людей вместо того, чтобы спокойно выслушать, считают все самим собой разумеющимся и теряют возможность узнать, что на самом деле происходит?

Мне особенно важно, чтобы Лиза обозначила тему, для того чтобы понять, какое именно из моих действий вызвало в ней такую ярость. Ну и потом, всегда лучше спокойно аргументировать, чем защищаться.

«Вы прекрасно знаете, что я имею в виду. Вы вчера вмешались (она делает особый упор на последнем слове). Вы поговорили с человеком, о котором не должны были ничего знать… И нарушили план, к которому не имели никакого отношения. Что вам взбрело в голову?»

Инстинкт предлагает вцепиться ей в горло и вырвать язык. Даже не вспомню, когда последний раз кто-то позволял себе так со мной разговаривать. Тем не менее, я отлично понимаю, что если бы так сделал, у меня ничего не получилось бы. Пусть я сильнее в физическом плане, но проиграю. Когда ты ведешься на чужие провокации, ты по определению проиграл. Когда ты реагируешь, фактически передаешь другому власть решать, как тебе себя чувствовать и как себя вести. Для меня это неприемлемо. Хватит одной секунды, чтобы вернуть контроль. Достаточно дышать диафрагмой, повторять слово, которое тебя успокаивает, и прислушаться на несколько мгновений к стуку своего сердца. Таким образом ты буквально отключишь мозг от цепи реакции и начнешь его контролировать.

«Абракадабра», – говорю я себе. Это мое волшебное слово. Оно напоминает мне, что словами можно творить чудеса, и что я могу стать магом, если решу им стать.

На встрече с клиентами первое, что я спрашиваю (боже мой, одна из первых вещей, зависит от случая): какое у вас волшебное слово?

Если они смотрят на меня растерянно, я объясняю: волшебное слово – это твой якорь; кнопка, на которую ты нажимаешь, когда тебе нужно или хочется перейти в усиленный режим.

Тут клиенту становится интересно, и он спрашивает, как создать волшебное слово. Я отвечаю, что существуют разные способы, но легче всего начать так: сначала выбери само слово; потом подумай о чем-нибудь прекрасном и когда почувствуешь себя хорошо, произнеси его несколько раз вслух или про себя. Затем снова подумай о чем-нибудь прекрасном и когда заметишь приятное ощущение, связанное с этой мыслью, повтори слово еще раз. Следует неоднократно проделывать это упражнение, не менее одной недели, и получишь свое волшебное слово, от которого тебе будет становиться лучше, когда бы ты этого ни захотел!

Произнеся волшебное слово, я сразу чувствую приятное тепло и расслабляюсь.

«Мы можем обсудить случившиеся вчера, Лиза», – говорю я, когда чувствую, что готов. – «Естественно, при условии, что разговор будет проходить в другом тоне. Я не любитель перебранок. Предпочитаю беседовать и спорить с теми людьми, которые даже если думают по-другому, умеют себя контролировать и управлять собственными эмоциями. По вашим словам вы – Бог, не думаю, что вас затруднит сдержать приступ гнева».

Лиза вдыхает дым и смотрит на меня, прищурив глаза. Мне кажется, в эту минуту старая карга хочет меня испепелить. Я уверен, что это лишь ощущение, но похоже, что оконные стекла дрожат.

«Хорошо, Леонард. Итак, я буду говорить с вами, спокойно, чтобы не ранить ваши херовы деликатные чувства. Идет? Так что вы мне скажете о том, что устроили вчера, по указке Люцифера и Гавриила?»

«Так-то лучше», – думаю я. – «Очко в мою пользу. Она перешла на иронию, меня устраивает. Абракадабра».

«Я поговорил с человеком, у которого неприятности, и мне показалось, что я ему помог. Мне встретился мужчина, который явно запутался, я использовал свои приемы и сделал так, что он почувствовал себя лучше».

Я не вдаюсь в дальнейшие объяснения, чтобы не выглядеть виновным. В конце концов, виновным в чем? Избегаю соблазна нарушить молчание, которое сам же и инициировал, спокойно жду, дышу.

«Вы, Леонард, вмешались в дело, к которому не имеете отношения».

«Хорошо, Лиза, этот аспект мне ясен. Я прекрасно услышал, что вы сказали. Но каким именно образом я вмешался? В какое дело?»

Она затягивается и смотрит на меня. Такое ощущение, что у нее сейчас дым из ушей пойдет, столько его уже у нее внутри. В самом деле, странное создание.

«У вас договор со мной, Леонард. А поработали вы на Люцифера».

Она ушла от ответа, переведя разговор на другую тему – на тот факт, что я работал на Люцифера. Наверное, она скорее не злится, а ревнует. Все равно так лучше: мне легче будет гнуть свою линию. Задам ей несколько вопросов, которые, скорее всего, пошатнут ее позицию.

«Ок, это мне тоже ясно, Лиза. Два вопроса. Первый: каким образом, по вашему мнению, то, что я поговорил с человеком по указанию Люцифера, означает, что я на него работаю? Второй вопрос, более важный: разве работа на вас подразумевает, что в свое свободное время я не могу заниматься чем-то другим? Мне казалось, вы ясно высказались по этому пункту: в свободное время я могу делать, что захочу, лишь бы был доступен в случае необходимости. И я был доступен. Я находился ровно в двадцати минутах на метро от этого места. Даже, пожалуй, меньше. У меня бы пончик не успел остыть, если бы вы меня вызвали».

Какой силой обладают вопросы! Признаюсь, когда у меня так получается, хочется самого себя одобрительно похлопать по спине. Элизабет меня не выносит, потому что я способен вывернуть наизнанку все, что бы она мне ни говорила. Думаю, что и Джеймс время от времени с трудом терпит, но он уже способен понять, что это ради его блага. Лиза смотрит на меня, гасит окурок и берет другую сигарету. Совершенно очевидно, что она не отвечает на мои вопросы. Тогда пришлось бы признать, что я прав, а она нет. Она глубоко затягивается новой сигаретой и продолжает смотреть на меня.

«Как я и думал», – подвожу итог я. – «Раз так, чем я сегодня могу вам помочь?»

Лиза улыбается.

«Вам следует понять, Леонард, что есть вещи, которые должны быть сделаны. Есть события, происходящие ради баланса, который я не имею ни времени, ни желания с вами обсуждать. Да и ваше примитивное мышление не способно это понять». Она хватает блестящее стальное пресс-папье (на секунду у меня мелькает мысль, что она запустит им мне в глаз). «Посмотрите хорошенько на этот предмет: когда-то это был человек».

Ну вот, если она хотела меня сразить, то ей это удалось. Дьявол, а не женщина.

Я смотрю на нее, мне действительно интересно, что она скажет.

«Это был мужчина по имени Адриан, пятидесяти четырех лет, женатый, с тремя детьми. Он тридцать лет работал на литейном заводе, который производил такие приспособления. Тридцать лет честного труда, ипотека, маленький домик с садом. Как у всех. В один прекрасный день, во время его дежурного обхода, лестничная площадка над котлом, в который сливали сталь, сломалась без всякой видимой причины. Люди, которые были с ним, сумели спастись. А он упал в котел и растворился в стали за считаные секунды. Хоронили пустой гроб. Теперь то, что когда-то было Адрианом, представляет собой пресс-папье, несколько кранов и приличное количество балок, по иронии судьбы использующихся для укрепления других лестничных площадок, на других фабриках. Что плохого сделал Адриан? Да ничего. Обычные, достойные снисхождения грехи: посмотрел несколько порнофильмов, пропустил пару месс, чтобы выпить с друзьями, испытывал тайную страсть (в которой никогда не признался) к Мэри Элизабет, своей коллеге. Почему Адриан стал пресс-папье? Кто знает. Может быть, через несколько лет мы поймем. На данный момент я точно уверена лишь в одном: у всего, что происходит, есть смысл, часто непонятный поначалу, но совершенно ясный, если смотреть сверху на картину в целом».

Я молчу. Мощная история, да и Лиза прекрасный рассказчик. Она продолжает:

«Когда кто-то вмешивается в эти процессы, Вселенная, скажем так, находит способ вернуть все на место. И обычно, берет за это проценты. Вы называете это “закон причины и следствия”: нарушение предопределенного процесса – причина. Реакция вселенной – следствие. Мы должны быть благодарны за то, что господин Адриан стал пресс-папье. Кто знает, что случилось бы, если бы вышло по-другому. Вы стали причиной, Леонард, которая приведет к следствию. Вы прервали предопределенный ход событий. Прервали ход истории».

«Полагаю, так оно и есть, и так происходит каждый раз, когда я принимаю решение, делать что-то или не делать. Каждый из нас является частью этого процесса. Наши поступки, которые мы совершили или хотели бы совершить, неизбежно приводят к последствиям. Более того, если бы мы в большей степени это осознавали, все было бы лучше. Но я отклоняюсь от темы. Когда и если будут последствия, вы мне сообщите, и мы их обсудим. Пока, на мой взгляд, это лишь умозрительные заключения. Скажите-ка лучше, раз уж я здесь, что вы решили по поводу истребления человеческого рода?»

Вот и второй сигарете конец. Я решил прервать свои объяснения, чтобы не произвести впечатления, что оправдываюсь. Поступаю профессионально, несмотря на то что вопрос о свободе воли настолько меня волнует, что я написал бы книгу на эту тему. Название я бы выбрал такое: «Свободы воли не существует». Как-то я разговаривал на эту тему со свидетелем Иеговы, и он придерживался противоположного мнения. Мы спорили двадцать минут (у меня было время и желание излить на кого-нибудь свои мысли), и в итоге каждый остался при своем. Я не сумел убедить его. У моих методов тоже есть границы применения. Например, я не могу уговорить стиральную машинку стать холодильником.

Когда речь идет о переменах, люди часто им сопротивляются. Это нормально. Даже когда ты читаешь книгу, на новую для тебя тему поначалу твое отношение может быть скептическим. Что есть, то есть. Однако это признак того, что ты преобразуешься, что ты начинаешь меняться, ведь это возможное сопротивление как раз является признаком того, что именно такие изменения тебе необходимы. А тот факт, что мозг решает противиться, означает, что мысль уже засела у тебя в голове и начала приносить свои плоды. Ну, если ты не стиральная машинка, естественно. В этом случае ничего не поделать.

«Я еще не решила».

Я смотрю в окно и думаю, что если бы Лиза была Богом, она, в самом деле, потрясающе подходила бы на эту роль: полна нерешимости, засранка, каких поискать, неспособна справиться со своими эмоциями в ситуации стресса. Такой Бог утешает, в отличие от идеальной модели, созданной специально, чтобы заставить нас чувствовать себя неуютно и в вечном долгу, – два мощных рычага для того, кто желает контролировать разум людей. Неудобство и долг – два слова, за которыми стоят другие два: манипуляция и контроль.

Освободись от чувства вины и получишь насыщенную, яркую и счастливую жизнь! Можно использовать как слоган для предвыборной кампании Бога.

«Тогда, Лиза, сделаем так. Начнем с более глубокой оценки причин, по которым, по вашему мнению, стоило бы уничтожить человечество, и тех, по которым имеет смысл его спасти».

«Начнем с причин, по которым стоило бы нас истребить», – продолжаю я. Те, по которым нас стоит спасти, я оставлю напоследок, чтобы они лучше отпечатались в мозгу Лизы. Я играю честно? Нет. Я пытаюсь на нее повлиять? Да. Мои мотивы? Я не знаю. Я не верю, что она Бог и что может уничтожить нас по щелчку пальцев. В то же время мне нравится думать, что в каждом из нас есть что-то хорошее. И мне нравится приводить в доброе расположение духа тех, с кем общаюсь, поскольку знаю, что когда они говорят о хороших вещах, их гормоны и их настроение станут такими же. Мне нравится, когда, думая обо мне, люди чувствуют себя лучше.

Раздутое эго? Несомненно. Альтруизм? Не исключено. Пока я об этом думаю, понимаю, что вероятность найти себе пару становится все слабее.

«Во-первых», – начинает Лиза, – «стоило бы истребить вас, потому что вы разрушаете планету. Проклятие, это был рай на земле, а сейчас огромная лужа дерьма. И это не эвфемизм. Вы хуже паразитов. Вы действуете нерационально, глупо. Вы пожираете мерзкую еду, загрязняете окружающую среду ради денег, тратите время на селфи с дурацкими фильтрами».

Это утверждение сопровождалось микровыражением презрения. Здесь можно было бы воспользоваться парочкой приемов, чтобы подобрать другую «рамку» для того, что она сказала, но в принципе я с ней согласен, так что пусть говорит. Еще она употребила чудовищное количество обобщений, но и это пока опустим. В том числе потому, что я подпишусь под каждым ее словом.

«Ну и еще», – продолжает милая старушка, которой явно не хватает духа Рождества, – «еще одна причина, по которой вы определенно заслуживаете смерти, это разбазаривание таланта. У вас потрясающий мозг, способный практически на все, а вы проводите вечера, набивая пузо сахаром перед телевизором под передачи, которые совершенно невозможно смотреть. Согласитесь, Леонард, только это последнее дает мне право устроить всемирный потоп».

Вот здесь не помешает пара вопросов и немного лингвистической магии. Не то чтобы я не был согласен с Лизой. Я ботаник и сноб, должен признаться. Однако мне нравится наводить разговор на темы, которые, нравится мне это или нет, являются злободневными. Тот, кто со мной согласен, кивает и понимает, что он отличается от многих других, а следовательно, имеет возможность эволюционировать гораздо быстрее, чем можно представить. Тот, чье мнение отличается от моего, может воспользоваться случаем и принять другую позицию, а значит, вырасти. Пусть я и сноб, но должен делать свою работу как можно лучше. А раз так, пора выгулять три части мозга моей странной клиентки. Буду следовать протоколу. Значит, первым делом следует создать атмосферу доверия, чтобы рептильный мозг Лизы был доволен и счастлив. Потом расскажу прекрасную историю, чтобы умаслить средний мозг. И наконец, парочку логических аргументов, чтобы порадовать рациональную часть (которой, кстати, нужно совсем немного, именно поэтому она так часто попадает впросак).

«То, что вы говорите, Лиза, имеет смысл, и во многих отношениях я с вами согласен: есть много примеров тому, что человеческие существа не используют или мало используют интеллект, которым одарены. И нельзя отрицать, что часто люди, основываясь на том, что им важно, имеют тенденцию замечать вокруг себя лишь то, что подтверждает их мнение. Есть те, кто настолько убежден в своей правоте, что в разных ситуациях просто игнорируют то, что не вписывается в систему их убеждений.

Можно сравнить с влюбленностью, когда видишь вокруг только то, что напоминает о любимом или любимой, или с тем, как улыбаешься, когда по радио передают песню, которая тебе нравится, и понимаешь, что мир становится немного ярче, чем тебе казалось. Поэтому хочу вернуться к вашим словам: разве все смотрят идиотские передачи? Все загрязняют окружающую среду? Важно понимать, что всегда есть исключения из правила. И что, возможно, это лишь исключения… чтобы признать исключения. Что скажете?»

Я чувствую, как запах ванили усиливается. Наконец она оставляет в покое пресс-папье (фактически Адриана; черт возьми, никак не могу выбросить эту историю из головы), и на ее лице намечается улыбка.

«Определенно, Леонард. Не все смотрят программы для слабоумных, не все мечтают стать моделями или футболистами. Несомненно, есть люди, которые ведут себя достойно, заботятся об окружающей среде и порядке. Несомненно, один из представителей вашего вида породил такое дерьмо, как “Пятьдесят оттенков серого”, и столько людей его прочитало, господи. Одного этого достаточно, чтобы напустить на вас новую эпидемию чумы. С другой стороны, вы придумали “Гарри Поттера”, что совсем другое дело, пусть и не все еще это поняли. Я знаю, что вы способны на потрясающие вещи. Но так же знаю, что вы способны и на самые отвратительные вещи. Я подарила вам мозг, а вы не имеете ни малейшего представления, как его использовать. Все ходите по тлеющим углям, чтобы найти мотивацию и драйв. Подумать только, что вы могли бы сами контролировать огонь силой мысли, но нет, вам как придуркам нужно бродить по нему сверху и давать друг другу пять, чтобы почувствовать себя божественными, несмотря на то что вы такими являетесь по своей природе и с моего разрешения. Вот почему у меня есть сомнения. Я должна решить, что для меня более важно».

Она выглядит скорее разочарованной, чем злой. Я улучаю момент.

«Вот именно поэтому, Лиза: по каким причинам имеет смысл нас спасти?»

Лиза улыбается. Пожалуй, это хороший знак. Она дышит спокойно. Это определенно хороший знак.

«Что ж, вы пишите стихи. Вы способны, в определенных обстоятельствах, на проявления бескорыстной любви, от которых я теряю дар речи. Иногда вы достигаете высшей степени креативности. Вы придумали Бэтмена. Чем уже заслуживаете моего внимания».

Я улыбаюсь. У нас с Лизой много общего. И если бы она действительно была тем, кем она является по ее утверждениям, идея Бога стала бы для меня намного более привлекательной.

«Что ж, а вы придумали кешью, чем заслужили мою вечную благодарность, как в этой жизни, так и во всех последующих», – делаю я ей комплимент. – «Вам нравится Бэтмен, Лиза?»

«У него есть свое очарование, должна признать. Вне всякого сомнения он интереснее, чем другой парнишка, вихрастый, тот, что носит трусы на пижаму. У него еще плащ… Как там его?»

«Супермен».

«Супермен, точно. Кстати, прекрасно демонстрирует ущербность ваших умственных способностей: кто бы купился на историю о том, что никто в метрополии не в состоянии отличить Кларка Кента от Супермена, потому что он нацепил очки? Кларк Кент живет в городе недоумков, вот правда. И купились же! Так же как на выдумки про мои занятия лепкой при создании двух первых человеческих существ. Как вы их зовете? Адам и Ева. Две пригоршни глины, и вот, пожалуйста, разгуливают голые по райскому саду, яблоки жуют. Иногда вы нелепы. Прямо не знаю, то ли злиться, то ли плакать от жалости».

Я снова улыбаюсь: наши мнения сходятся по многим вопросам. Однозначно согласен про Супермена и умственно отсталых, которые живут в одном с ним городе, не узнавая его. Иногда я не надеваю очки, когда читаю лекцию, но никто не сомневается, что я – это я, а не кто-то другой. Загадочная загадка. Не теряем концентрацию.

«Итак, Лиза, тот факт, что вы осознаете, над чем нам, людям, еще нужно поработать и что в нашем поведении хорошо, заставляет меня думать, что в глубине души вы нас любите и хотели бы, чтобы мы справлялись лучше, правильно?»

Ну, здесь я ее направляю, признаю. Я создаю связи и маршруты в ее божественном мозгу, которых раньше там не было.

«Вполне возможно. С другой стороны, я же вас создала. Что за мать я была бы, если бы не радовалась успехам своих детей?»

«Как я и думал», – говорю я, стараясь произносить слова медленно и сосредоточившись на тоне голоса, чтобы сделать его ниже. – «И, Лиза, тот факт, что вы это понимаете, позволяет нам обсудить именно те аспекты, которые можно улучшить, потому что вопрос не столько в том, что делать с правильным и неправильным, а скорее в том, чтобы спасти хорошее и исправить то, что можно. Поэтому я прошу вас, оставим в стороне вопрос: Бог вы или нет, ответьте, что, по вашему мнению, мы могли бы сделать лучше?»

Я только что использовал серию эффективных приемов, направленных на расширение горизонта видения и изменения фокуса.

Лиза, не отрывая от меня взгляда, слегка наклоняется, открывает ящик, достает черный пакетик с кешью. Подносит его к моему лицу.

«Я взяла те, что вам нравятся, в магазине рядом с Пикадилли, где вы обычно покупаете. Натуральные, с щепоткой гималайской соли. Все правильно?»

Я киваю, гадая, откуда она знает, где я покупаю свои орехи и какую разновидность предпочитаю. Оставим пока, сейчас следует концентрироваться на другом.

«Вы, Леонард, считаете само собой разумеющимся, что есть то, что можно улучшить?»

«А вы, Лиза, сосредоточились на крайностях: либо все живы, либо все мертвы. На самом деле ведь возможны многие другие варианты: спасти нас, научить, наказать лишь виновных… В общем я не понимаю, почему только черное или белое».

«Потому что так должно быть».

«Кто так сказал? Кто устанавливает правила?»

«Я, естественно».

«Вот именно. И раз вы устанавливаете правила, что мешает вам их изменить? Я хочу сказать, вся эта лабуда с воскресными службами хорошо заходила двести лет назад. И что, теперь это означает, что идея удачная? Когда-то было совершенно нормально держать людей в рабстве, лишать женщин права слова и жечь на костре ведьм. Это здравые идеи? Нет, но идеи можно менять, более того, их следует менять. Потому что, когда ты замечаешь, что твоя система правил едва держится, нужно ее расширить, иначе ты ее раб. Если твоя жизнь, твоя реальность отличается от того, что ты себе представлял или желал, ты должен что-то изменить. Что угодно сойдет для начала, важно освободиться от цепей, которые держат тебя в плену. Я сомневаюсь, что Бог во плоти хотел бы чувствовать себя пленником системы правил, которые сам же и создал!»

Как всегда после своего предполагаемого обморока, провоцируя Лизу, я перехожу в тревожный режим: никогда не знаешь, что может случиться. Тем не менее, я сам себе нравлюсь: лингвистические уловки как из рога изобилия. Элизабет сейчас закатила бы глаза, а Джеймс аплодировал бы.

«Вернемся к причинам, по которым стоит нас спасти, Лиза», – возобновляю я свою речь, не давая ей времени долго думать: достаточно лишь немного пошатнуть ее стену ограничивающих убеждений. – Как я говорил, я размышляю о потенциально позитивной цели, стоящей за стремлением свести на нет человеческий род. И одновременно хотел бы у вас узнать: если вместо поголовного истребления существовала бы возможность кого-то спасти, по каким базовым признакам вы выбирали бы одних, в ущерб другим?»

В ее ценностях я уже разобрался, теперь хочу понять ее критерии, другими словами, что на практике способствует созданию этих ценностей.

«Интересный вопрос. Есть о чем подумать».

Я слегка откидываюсь в кресле, чтобы дать ей пространство и показать, что предоставлю ей столько времени, сколько необходимо. Пользуясь случаем, открываю пакет, выуживаю из него горсть кешью и отправляю их в рот.

«Независимое мышление», – отвечает Лиза, – «первым критерием я выбрала бы его. Я не в восторге от людей, которые слепо принимают чужие решения целиком и перестают думать своей головой. Я вам для этого мозг выдала. Второй критерий – бескорыстная любовь: я бы спасла тех, кто готов помогать другим, даже в ущерб себе. Потом – честность: мне нравятся последовательные люди, и я плохо переношу тех, кто говорит одно, а делает другое. Еще добавила бы всех детей, оставшихся невинными».

Ответ выглядит вполне исчерпывающим, я о нем обязательно вспомню в момент своей финальной речи. Несомненно, будь эти критерии применены, спаслись бы немногие, а все религии были бы сметены одним ударом. Но сейчас у меня есть другие дела.

«Скажите-ка, есть люди на Земле, отвечающие всем этим условиям?»

«Да, конечно».

«Я рад это от вас слышать, Лиза. Тогда спрошу: каким же образом люди, не обладающие на сегодняшний день этими характеристиками, могли бы их развить, по вашему мнению?» – говорю я, продолжая свою эффектную цепочку предположений. Я предположил, что есть люди с недостаточными способностями, что эти способности можно улучшить. И предположил, что эти люди захотят это делать. В общем, постарался.

«По моему мнению, они не могут этого сделать, Леонард», – отвечает Лиза. Потом молчит.

Я жду, сидя на своем месте, и не шевелю ни одной мышцей.

«Мало того, Леонард, знаете, что я вам скажу? Теперь все стало ясно. Благодаря вашим вопросам я поняла некоторые важные вещи и наконец-то нашла объяснение своей нерешительности».

Я улыбаюсь и наконец выдыхаю. Чувствую, как расслабляются мышцы лица. «Прекрасная работа, тренер. И в этот раз сработало», – говорю я себе. Потом она продолжает:

«Мне все понятно. Выбор сделан: я уничтожу человеческий род».

Минимум несколько секунд уходит у меня, чтобы уловить смысл фразы. Пока я еще барахтаюсь в своих догадках и отчаянно стараюсь понять, есть ли крупица юмора в ее предыдущих словах. Лиза продолжает, отметая все мои сомнения.

«Я приняла решение. Сейчас придет Эвелин».

«Что это еще за Эвелин?» – думаю я. «Что это еще за Эвелин?» – говорю вслух.

Лиза берет сигарету, зажигает ее и выдыхает в мою сторону клуб ванильного дыма. Я замечаю саркастическое выражение ее лица.

«Эвелин? Ох, Леонард. Эвелин – это ангел-истребитель, та, что наводит порядок в мире, та, которую все боятся, даже не зная о ее существовании. Ее зовут «рок», «судьба», «карма». Это она под корень уничтожает нации и сотрясает миры. Это Эвелин – богиня равновесия и справедливости, распространяющая громы и молнии, та, что действует незаметно, издалека. Она озаботится тем, чтобы уладить вопрос, восстановит гармонию и элегантность на этой Земле.

Откровенно говоря, я не в курсе, кто она такая, никогда не слышал. Лиза догадывается о моей растерянности.

«Леонард, вы знаете что-нибудь об испанском гриппе?»

Я киваю.

«А о вирусе Эбола?»

Киваю.

«А про цунами?»

Снова киваю.

«Ну вот, Леонард. Эвелин спустится на Землю как злобный карающий дух и сметет все без разбору. Она моя правая рука, единственная, кому я доверяю. Она чистая эмоция. Ангел мщения, она приведет хаос в порядок и устроит все как надо. Она принесет ярость и возмездие в этот мир. Все ей покоряются, как только чувствуют ее неотвратимую власть. Я ее призвала. Она уже на подходе».

Коммерческая презентация достойная аплодисментов. Я даже не слышал, кто она такая, а теперь, безусловно, хочу познакомиться. Я представил, что она наполовину Джин из Людей Икс, выпускающая свою разрушительную мстительную энергию, наполовину Чудо-женщина на коне, наносящая рубящие удары.

Лиза смотрит на меня, и, внезапно, я не вижу в ней больше ни бешенства, ни грусти. Ничего.

«Идет Эвелин, Леонард. Будьте готовы, иметь с ней дело. Она успокаивается с людьми, которых любит. И постарайтесь, времени осталось мало».