Мальчишкам снятся бригантины...

Разговор, окончание которого в конце повести

Александр Иванович слушал Реброва. Смотрел на элегантный узелок черного галстука, будто приклеенного к белоснежной сорочке, на смуглое, отточенное лицо и думал: «А ведь красив же, черт!» И ему почему‑то стало лень думать. Спорить. Сейчас он поднимется и уйдет… Но если он поднимется и уйдет, Ребров еще, чего доброго, истолкует это как капитуляцию.

— Знаешь что, Виктор? — Александр Иванович достал сигарету, размял, но спичек в кармане не оказалось. — А ты чертовски похож на капитана дальнего плавания.

— С чего это ты? — Виктор удивленно пожал плечами.

Сигарета так и осталась незажженной. Уже у дверей Александр Иванович, оглянувшись, улыбнулся.

— А что, Виктор, по асфальту ходить удобнее?

Вечером Александр Иванович Пашков сидел в маленьком-приречном ресторанчике «Поплавок». Волна едва покачивала деревянную веранду. В темной воде острыми блестками прыгали звезды. Тянуло свежестью. Оркестр играл что‑то безнадежно устаревшее.

Столик Александра Ивановича был крайним. И сидел он за ним один.

Всплыло почему‑то опять лицо Реброва. Быть может, от долгих скитаний, частого одиночества Пашков привык беседовать сам с собой. Его порой даже успокаивали эти безмолвные диалоги.

— Ну что ты мечешься, старик? Тридцать два — это много или мало?

— Конечно, много, ты же ничего не успел…

— Почему? Пять лет на флоте. Хорошее время, и потом море, сам понимаешь!.. Институт… Любовь… Правда, не получилась, но ведь была же…

— А сейчас что? Сидишь в управлении, крутишь ручку арифмометра… протираешь штаны… Без двух девять на работе, без трех пять — домой. Что еще?

— Еще?.. Еще… мои мальчишки…

— Молодой человек! — Официантка поставила поднос. — Крабов нет. Что‑нибудь принести взамен?

Оркестр заглушил ее голое. Весело запрыгала медная тарелка на барабане. Ударник в такт музыке тоже подпрыгивал на стуле.

«Лихо бьет, — подумал Александр Иванович. — А что? Сидеть вот так, жонглировать палочками, ни о чем не думать. Тем более барабанщиком я уже был…»