Мальдивы по-русски. Записки крутой аукционистки

ГЛАВА ТРЕТЬЯ BIDDER SEARCH[3]

В бизнес-классе «боинга», уверенно несущего меня на Мальдивы, было смертельно скучно. Народу в нашем отсеке набралось три с половиной калеки, в смысле две семейные пары, одна с капризным мальчишкой, который, слава богу, наконец уснул, испробовав все, что предлагали стюардессы, и беспрестанно целующаяся парочка без детей. Эти, судя по всему, летели в свадебное путешествие и вели себя так, словно им предстояла столетняя разлука и они хотели насладиться вкусом друг друга на всю оставшуюся жизнь. По правде говоря, я все время опасалась, что, взглянув на них в очередной раз, увижу какую-нибудь позу из Камасутры.

Конечно, было неприятно. Будто подглядываешь в чужую спальню. И потом, наблюдать за чужим счастьем, когда своего только-только лишился, – явный мазохизм! А я не извращенка. И внешне, между прочим, ничуть не хуже этой невоздержанной на чувства невесты. Но она умудрилась довести своего возлюбленного до алтаря, а мне снова не повезло.

Нет, не то чтобы я очень переживала из-за очередного облома в личной жизни, просто было завидно.

Кроме этих семейных пар в салоне парились толстый мужик, угнездивший непомерное брюхо на соседнее сиденье, поскольку в одном кресле они вдвоем разместиться не могли, и две чванливые тетки, увешанные брюликами, как осенний дуб желудями. Наверное, спасая от настойчивых квартирных воров, надели все имущество на себя. И правильно. Целее будет. Подумаешь, ушам и пальцам тяжело и шея отваливается! Зато «все свое ношу с собой». Даже на Мальдивах.

Тетки, судя по всему, были примерными женами блудливых мужей. Иначе чего бы им так возненавидеть меня, причем с первой секунды? Их взгляды просто плавили спинку моего кресла, и это тревожило. К тому же одна из них постоянно рассказывала другой страшные истории, как молодые ушлые проститутки отбивают законных мужей путем использования передовых сексуальных технологий и дурманящих напитков. Понятно, все эти экзерсисы имели прямое отношение ко мне.

Я сто раз пожалела, что лечу не эконом-классом! Там, кстати, было весело и шумно. И, как я выяснила еще во время посадки, имелась пара-тройка вполне приличных компаний. Сугубо мужских. И свободные места присутствовали. Поэтому я никак не могла решить, доживать ли мне свой полетный век тут, в фешенебельном малиновом уюте, или плюнуть на дармовые клубнику-ананасы-шампанское и слиться с народом.

Ознакомившись со свежей прессой, насладившись жидким кофе и дважды различными соками, употребив шоколадку и схрустев пакетик «M&M's», я заскучала.

Ясно, если бы мне пришлось покупать билет самой, я предпочла бы демократичный «эконом», но пропуск в океанский рай приобретала сестрица, а ей по статусу не полагалось брать что-либо ниже «бизнеса». То есть у нее сословные предрассудки, а я – страдай! Могла бы, между прочим, те самые пятьсот баксов, что отдала за приставку «бизнес», просто-напросто вручить мне. И гуманнее, и надежнее.

Про Пашу я не думала. Просто выкинула его из головы. Сам виноват. Не сумел постоять за свои чувства, пусть мерзнет теперь в своей Арктиде. Долго он там все равно не протянет. Вернется.

А мы еще посмотрим, прощать его или нет. И никакой Доры Маар! Только изысканная классика. С какой стати меня уродовать? На Мальдивах я загорю, стану соблазнительно-шоколадной. Волосы выгорят, они у меня под солнцем всегда приобретают восхитительный пепельный оттенок. Представьте, зеленоглазая смуглянка с копной светлых кудрей! Тут не только у художника крышу снесет.

Я немножко помечтала о том, какими словами он станет вымаливать у меня прощение, какими страстными будут его уговоры позировать, и строго приказала себе: все! Хватит. Москва, работа, грабежи, нервотрепка – все в прошлом. А сегодня – синий океан, белый песок, пальмы, солнце и цветы. И я посреди всего этого, как самый прекрасный бутон. Ева в раю (я скосила глаза на свою безупречную грудь). А Адам. Неужто на всех Мальдивах не сыщется подходящего Адама? Вот именно. Кстати, начинать присматривать можно уже сейчас. Чего это я расселась? Лететь еще семь часов, потому что прошло только два.

Распотрошив пакет, любезно врученный стюардессой, я обнаружила там беруши, мягкие светонепроницаемые очки и что-то среднее между тапками и носками. Это среднее, прелестного голубого цвета, с высокой резинкой и уплотнением в виде подошвы, было очень похоже на младенческие пинетки. Искоса взглянув на соседок, я обнаружила, что они сбросили прямо в проход свои шпильки и вытянули туда же свои кривые ноги, облаченные в выданное снаряжение.

«Спецодежда, – поняла я. – чтоб понапрасну не переобуваться десять раз. Типа бахил в больницах».

Когда мой наметанный глаз уставился в щелку занавеса, отделяющего наш эксклюзивный мир от пристанища демократического плебса, обнаружилось, что и там множество ног, перегораживающих проходы, облачены в одинаковую обувку, отличающуюся от моей лишь цветом. Экономические носки были стыдливо-розовыми.

Соблазн скинуть свои двенадцатисантиметровые Terry de Havilland и погрузить стопу в голубую мягкость был очень велик. Но я представила, как шлепаю сейчас по эконом-классу в этих «непонятно что». Нет, не эстетическая часть меня волновала, красоту ничем не испортишь, но мой рост сразу уменьшится на эти двенадцать сантиметров. И что я тогда увижу? Только ближний ряд. И спинки кресел. То есть пострадает угол обзора, а, стало быть, собранная информация будет неполной. И вполне возможно не разглядеть самого главного.

Я решительно засунула пинетки обратно в пакет и грациозно поднялась на каблуки.

– Видала, – услышала я вслед истинно змеиное шипение. – Пошла!

– Может, она в туалет? – возразила доселе молчавшая вторая мадама.

– А наш, значит, ей не подходит? – ехидно уточнила первая. – За что деньги платим? Чтобы в сортир через весь самолет надрываться? И в очереди с быдлом стоять? На охоту пошла, точно тебе говорю!

Ну не стану же я глупой курице объяснять, что моя профессия просто обязывает знакомиться со всеми подробностями ситуации, в которой я оказываюсь. Мало ли что и где может пригодиться? Поэтому, уже открывая занавеску, я обернулась к теткам и одарила их лучшей из своих улыбок. Тетки мгновенно уставились в окно. Любоваться видами.

Уже с первых шагов по незнакомой экономической территории стало ясно: наш народ времени даром терять не привык. Иначе с чего бы мы неустанно являли миру экономическое чудо под названием «Россия»? Вот именно.

В проходе валялись салфетки, шоколадная фольга, покореженные пластиковые стаканчики, крошечные бутылочки из-под дармового боинговского алкоголя. На столиках, напротив, гордо возвышалась тара посолиднее – коньяк, водка, мартини. На пластиковых тарелочках светилась розовая семга, сырокопченая колбаса и даже родное, со слезой, сало.

Правильно, путешествие длинное и небезопасное. А трапеза для любого русского человека – первейшая психологическая разгрузка.

– Девушка, – схватила меня за бедро чья-то ласковая волосатая рука, – присаживайтесь к нам! Вы из бизнес-класса? У вас там еще одной подружки нет? А то что-то мы заскучали.

– Целых две! – приветливо ответила я.

– Так тащите их сюда, – предложил владелец руки, потный лысый джентльмен. – Мы подвинемся.

– Уж лучше вы к нам, – еще ласковее предложила я. Мне вдруг безумно захотелось сделать что-то приятное своим обездоленным мужской лаской соседкам.

– Точно? – обрадовался мужик. – А что, Серега, сходим в гости?

– Конечно, – отступая за кресла, улыбнулась я. – Вас там очень не хватает.

Спиной я слышала, как засуетились, вываливаясь из кресел, доверчивые туристы. Зазвенели бутылки, зашуршала бумага. Видно, как исключительно вежливые люди, они не могли явиться в гости с пустыми руками.

Уже обогнув сзади центральный ряд сидений и дефилируя по второму, не освоенному еще проходу, я ждала, что сейчас разразится скандал и невозмутимый стюард выведет из высокооплачиваемого чрева нахальных ходоков. Мне уже почти слышались возмущенные вопли брильянтовых тетушек и виноватое бормотание незадачливых соискателей приятного времяпрепровождения. Однако привычный экономический шум, наполненный храпом, громкими разговорами, смехом и веселыми матами, ничто не нарушило. Это показалось мне странным, скорее необъяснимым, и, присев на свободное кресло, я принялась ждать.

От ожидания меня несколько отвлекла соседняя дамочка, которая, смущаясь, сообщила, что ей необходимо в туалет, и попросила меня приглядеть за уснувшим мальцом лет трех. Конечно, я помогла соотечественнице. Ее не было долго, минут десять, и я уже было подумала, что за это время мои мужики вполне могли и выпить, и закусить, и попасть в карцер. Наверняка здесь, на «Боинге», и такое помещение предусмотрено. Не выкидывать же распоясавшихся пассажиров за борт!

Раздумья о собственной подлости, завершившейся трагедией для двух славных добрых мужчин, заняли меня настолько, что я даже перестала глазеть по сторонам. Да и не на кого было, честно говоря. Скромно приняв благодарность от облегчившейся мамаши, я осторожно направилась в сторону дома, то бишь бизнес-класса. У занавески притормозила, прислушиваясь. Похоже, внутри царил праздник. Милое женское хихиканье перемежалось густым мужественным баритоном, что-то звенело и булькало.

– А вот и наша фея! – восторженно завопил лысый, увидев меня в проходе. – Куда пропала?

Они сидели друг против друга – две брильянтовые тетки и два эконом-туриста. Столик меж ними оказался сплошь заставлен, завален, заложен. Тетки просто преобразились, превратившись из расфуфыренных мегер в домашних русских тетех, краснолицых и смешливых. А мужики и до того были хороши.

– Садись! – предложил лысый, указывая себе на колени. – Ты чё будешь? Коньяк? Водку?

Тетки мгновенно подобрались. Губы их еще улыбались, а глаза злобно кричали: «Пошла вон, шлюха!» Это я шлюха? Нормально, да?

– Позже подойду, – пообещала я раскрывшему руки для объятий лысому. – Знакомых встретила, поговорить надо.

Так, из бизнес-класса надо линять, пока чего не вышло. Остаток полета в экономе докоротаю.

Пока я собирала с сиденья разбросанные вещички, обстановка еще раз поменялась. Неудовлетворенный лысый, проявив находчивость, предложил:

– Девчонки, а что мы сидим, как пионеры? Давайте местами поменяемся? Танюшка ко мне пересядет, а Серега к Олюшке.

Я была на сто сорок процентов уверена, что Олюшка с Танюшкой (оказывается, у мымр были вполне приличные имена) дадут категорический отлуп недвусмысленному предложению нахала. Однако, когда я вырулила из-за кресла, рокировка уже завершилась, и лысый уверенно обнимал довольную Танюшку за плечи.

Чудны дела твои, Господи, право слово! А может, просто перед лицом опасности (не птицы же мы все-таки) женщинам хочется быть рядом с мужчинами? Вдруг защитят, ежели что.

Я пристроилась у окна, как раз за знакомой мамой, решительно сняла шпильки, натянула голубые носочки, то есть слилась с народом. Мальчик посапывал, мама похрюкивала, под эти ласковые домашние звуки меня незаметно сморило. Так я и кемарила оставшееся полетное время, правда, два раза все же просыпаясь на плановое кормление. Причем мне, как обычной пассажирке (не отследили, что с них взять!), еду приносили оба раза совершенно одинаковую со всеми. За что, спрашивается, лишних пятьсот долларов взяли? Может, в другое время я и принялась бы выяснять этот неоднозначный вопрос, но в данный момент было лень. Да и в шпильки влезать не хотелось. Гулять же по салону в носках, пусть и бизнес-цвета, это, по моим представлением, совершеннейший mauvais ton.

Проснулась я от того, что стюардесса ласково тронула меня за плечо, попросив пристегнуться.

– Садимся, – улыбнулась она.

В окне было черным-черно, и лишь где-то далеко внизу, кажется на дне глубочайшей бездны, помаргивали какие-то светлые бусинки. «Острова, – поняла я. – Прямо посреди океана». Непонятно только, откуда там фонари? Насколько мне известно из достоверных источников, ни на одном из 1192 коралловых островов, сгруппированных в девятнадцать атоллов, которые все вместе и зовутся Мальдивами, нет ни единой речки! Более того, тут, в Индийском океане, на юго-западе от Цейлона, напрочь отсутствуют даже маленькие холмики! Исключительно плоский рельеф. То есть электростанцию не построишь. До мирного атома аборигены вряд ли доросли. Тогда откуда электричество? Может, островитяне овладели секретной технологией Николы Теслы и научились передавать энергию на расстояния без проводов?

Про Теслу мне, помнится, долго впаривал родственный майор, рассказывая, что все спецслужбы мира озабочены поиском пропавших после смерти этого непонятого гения документов и чертежей. Неужели они достались мальдивцам?

Мои сложные умозаключения были прерваны каким-то посторонним звуком, вслед за которым самолет ощутимо тряхнуло.

– Шасси выпустили, – оповестил кто-то сзади. – Главное, на полосе удержаться, а то не затормозим вовремя и нырнем прямо в океан!

Вот, добрые у нас люди. Участливые. И подкованные. Видимо, не я одна изучила географическое положение кораллового архипелага. Океан-то тут и в самом деле – рукой дотянуться. Или ногой. Одно неловкое движение, и ты в воде. Девяносто девять с половиной процентов территории Мальдив находится под ней. И какой от этих крутых процентов прок? Разве что душу греет: типа мы не такие крошечные, как Монако. И что?

Самое высокое место над уровнем моря – три метра. Вулканическая гряда. А сами острова не что иное, как вершины вулканов. Нет, воистину, умножающий познания умножает скорбь. Было оно мне надо, все это читать и запоминать? Проклятая журналистская привычка. Теперь сиди и трясись: сядем – не сядем, удержимся на верхушке вулкана или спланируем в воду. Весело!

Все эти мысли прыгали в моей голове в унисон с крупной дрожью, которая сотрясала «боинг», трусивший по посадочной полосе. Наконец самолет, дернувшись, застыл, и меня отпустило.

Я сразу представила, с какими радостными воплями бросятся мне сейчас на шею соскучившиеся родственники, и на душе стало тепло. Все-таки семья – непреходящая ценность. Полетела бы я за тридевять земель, если бы не знала, что меня тут очень ждут и любят? Вряд ли. Скорее всего, провела бы отпуск у родителей на даче. Или в потных очередях, пытаясь выправить новые документы на несчастную Дюймовочку. А так Ильдар твердо пообещал, что за мое присутствие на островах он решит вопрос с бумагами для «Mini» за один день. Какие между своими счеты?

– Наш самолет произвел посадку в аэропорту Мале острова Хулуле Мальдивской Республики, – сообщила вежливая стюардесса. – Температура воздуха – 31 градус по Цельсию.

На улице было влажно и жарко. Окинув взглядом прилегающее к самолету пространство и не обнаружив ни одного лимузина со встречающими, я насторожилась. Ясное дело, надеяться, что меня ждут с оркестром и ковровой дорожкой, – глупо, но вчера Юлька верещала в телефон, что папахен, то есть мой зять Ильдар, уже заказал транспорт для моей встречи. И где? Может, тут к нашим олигархам просто относятся предвзято и заставляют жить по местным правилам? А я причем? Ехала бы сама, самостоятельно – ноль вопросов. А так. Ни адреса гостиницы не знаю, ни названия толком выговорить не могу. Что-то вроде «One & Only Maldives», если я правильно запомнила. А если нет? До столицы Мальдив – Мале – всего километр, пешком дойти раз плюнуть, но как раз пешком-то и не получится, только лодкой. Потому что – острова. И на каком из них оттягиваются в люксовом отеле мои родственнички – бог весть.

В общем, паспортный и пограничный контроль я проходила в полном унынии, про себя твердо решив: если не встретят, вообще никуда не поеду. Дождусь тут, в аэропорту, первого рейса на родину, и – привет, Мальдивы. Пусть Галка с Ильдаром сами свою доченьку развлекают. Так им и надо.

От невеселых мыслей меня отвлек разрастающийся, как аплодисменты после удачной премьеры в театре, шум. Исходил он от стойки таможенного досмотра. Поскольку делать мне было совершенно нечего, а журналистская любознательность от настроения совершенно не зависела, я придвинулась ближе.

Аэропортовские служащие, все как на подбор росточком метр с кепкой, выстроились за длинным столом и что-то громко лопотали, пытаясь объясниться с троицей моих земляков. Обнаружив, что москвичи совершенно не врубаются в международный английский, мальдивцы, верно от бессилия, перешли на местный – дивехи. Лучше не стало, но и хуже, что характерно, тоже.

По моим представлениям, соотечественники сейчас и родную речь вряд ли бы поняли: во-первых, их просто захлестывало неизбывное счастье от удачно завершившегося перелета, а во-вторых, давало о себе знать некоторое количество потребленного в самолете спиртного. Скандал же разразился из-за сущего пустяка: мужчины желали пронести через государственную границу коралловой республики обыкновенную русскую водку, числом семь литровых бутылок. Ясно, не для себя – для установления и укрепления дружественных контактов с аборигенами. Это следовало из громких и возмущенных криков.

Несчастные, они просто забыли, что прибыли в исламское государство, куда строжайше запрещено ввозить наркотики, порнографию и спиртное. Именно это пытались втолковать им контролеры.

– Насчет наркотиков и порнографии полностью согласен! – орал один из троицы, видно самый трезвый. – Нет наркотикам! А водка-то тут причем? Это же лекарство! Мне теща положила, чтоб от солнечных ожогов лечился.

Переводчик, которого выудили откуда-то из туристических недр, добросовестно изложил все это таможеннику. Мелкий аборигенчик выслушал и энергично затряс головой: нельзя!

– Ну, будь ты человеком! – не сдавался путешественник. – Это же водка! Эликсир! Хочешь, налью? Давай на брудершафт выпьем! Русский и мальдивец – братья навек!

Не дожидаясь ответа, он схватил бутылку, зубами свинтил пробку, сделал несколько больших глотков и, довольный, протянул таможеннику. Двое, оставшиеся не у дел, зароптали.

– Пей, не стесняйся. – Бутылка ласково тыкалась прямо в рот перепуганного маленького мальдивца, разве что соски не хватало. – Из горла не умеешь? Так стакан возьми. Че стоишь? – обратился он к худенькой смуглолицей служащей, которая, если бы не морщинки у губ, вполне сошла бы за девчонку лет десяти – двенадцати. – Не видишь, начальнику выпить не из чего! А ну, мухой за стаканом!

Маленьких, как недоразвитые дети, аборигенов стало очень жалко. И из-за роста, и вообще. Ну, стоял бы за столиком наш таможенник – морда «шесть на восемь», плечи, как у Добрыни Никитича, и глаза – чистый Змей Горыныч, так российские орлы небось вели себя куда как скромнее! Тут же они мнили себя просто былинными богатырями, Ермаками, вразумляющими непокорную Сибирь. Махали руками, брызгали слюной, складывали кукиши прямо у приплюснутых аборигенских носиков.

Более сознательные пассажиры попытались урезонить распоясавшихся нахалов, взывая к чувству патриотизма и национальной гордости. Вышло еще хуже. В скандал включилась новая пара прибывших, тоже едва держащаяся на ногах.

– Police! – вдруг неожиданно твердо проговорил старший из аборигенов и громко свистнул в какую-то фитюльку, извлеченную из кармана форменной белой рубашки.

У моих самолетных спутников внезапно прорезались слух и понимание иностранных языков. Главный дебошир широко улыбнулся и произнес:

– А эм вери глед ту си ю! Фройндшафт! Водка капут! – и одним движением придвинул все бутылки к растерянным и злым таможенникам. – Бон аппетит! – пожелал он, ретируясь от стойки и утягивая за собой всю разочарованную компанию.

– Ты че в натуре? – возмутился один, самый трезвый. – Столько бухла оставили! Да я этих недомерков одной левой раскидаю!

– Нельзя, – строго и серьезно сообщил главный. – Мы на импортной территории. Они тогда за Олимпиаду не проголосуют. Отдадут корейцам или австриякам. Оно нам надо?

– Не надо, – дружно согласились остальные и потопали к выходу.

– А они голосуют? – вдруг заинтересовался третий.

– А х… их знает, – развел руками главарь.

Все-таки национальное самосознание у наших людей развито замечательно! Чтобы в такой сложной ситуации вспомнить, что завтра где-то в Гватемале члены МОК будут решать, кому отдать зимнюю Олимпиаду. Интересно, а Мальдивы в МОК состоят?

Водку со стола сгрузили в какой-то картонный ящик и тут же опечатали клейкой лентой.

– Ни себе, ни людям, – с явным сожалением выдохнул мужчина за моей спиной.

– Потому что по-умному провозить надо, – наставительно произнес другой. – Чего на рожон лезть?

Вот с этой мудрой мыслью я не могла не согласиться. Ильдар, мой нефте-олигархический зять, к примеру, спиртного не употреблял в принципе. Никакого. Кроме домашней самогонки, изготовленной где-то в Башкирии, чуть ли не под его нефтяной вышкой, на лесной пасеке. Что там было особенного в этом напитке, я не понимала, поскольку не пробовала. Но Ильдар, как правоверный мусульманин, других напитков не признавал. Однако и белой вороной в компании товарищей прослыть стеснялся. Потому в любую свою поездку за рубеж прихватывал несколько пластиковых полуторалитровых бутылей с прозрачной, как родниковая вода, жидкостью.

В загородном доме Рашидовых имелось простенькое приспособление, с помощью которого на стандартную тару надевалась новенькая синяя пробка, точь-в-точь как на минералке. Бутылек, упакованный таким образом, выглядел совершенно невинно: ну, прихватил с собой знатный россиянин несколько литров родной родниковой водицы, кто запретит? Мало ли, у него аллергия на чужеземные источники? Или расстройство желудочно-кишечного тракта? Ни одна таможня, как мне было известно, ни разу никакого криминала не заподозрила. А Ильдар с удовольствием угощал западных партнеров башкирским деликатесом. Всем нравилось. И никакого урона престижу страны.

У выхода отдыхающих стали разбивать по группам, в соответствии с островом и отелем, на который они направлялись. Я стояла на влажном ветру, как забытая всеми сиротка на паперти. Гордо удалились вместе с персональным сопровождающим брильянтовые тетки, взасос распрощавшись с приятными попутчиками. Помахала рукой мама с ребенком. Несколько странно вели себя лишь бизнес-молодожены. Они все никак не могли отлепиться друг от друга, и невеста, кажется, даже всхлипывала. Спрашивается, с чего?

Этот вопрос разъяснился таким неожиданным образом, что я даже забыла о собственных переживаниях. После очередного страстного объятия новоиспеченный муж отошел, видно, по неотложной надобности. Девица тут же утерла слезы, вытащила телефон и что-то быстро и весело протараторила в трубку. Через пару минут подъехал автомобиль, и из него выпрыгнул приятной наружности мужик в белых штанах.

Девица ойкнула и счастливо повисла на шее встречающего. Парочка пожирала друг друга влюбленными взорами, оглаживала, обцеловывала. Один в один: встреча Ромео и Джульетты после невыносимо долгой разлуки. То есть.

Канувшего в тропическую ночь ее спутника по бизнес-салону было немного жаль. Однако, забегая вперед, скажу: он тоже весьма утешился. На второй день пребывания на островах я признала его в одной из составляющих счастливой пары, отдыхающей на соседней вилле. На шее бизнес-любовника весело болтал ногами годовалый отпрыск. Супруга, разодетая в парео ручной росписи, вела за руку еще одного, годочком постарше. Образцовая семья. Юлька мне объяснила, что жена с детьми отдыхает тут уже месяц, а муж приехал на недельную побывку, потому что безумно соскучился по любимой и детям.

Но это было потом, а пока я стояла неприкаянным цветком, почти увядшим во тьме тропической ночи. Раз сто я получила предложения от невнятных личностей поехать с ними, раз двести ко мне подбегали услужливые аборигены, предлагая попить, поесть и доставить в отель. И наконец, когда я вовсе отчаялась, сзади на мои поникшие плечи прыгнула какая-то обезьяна и повисла, придушив меня крепкими руками.

– А-а-а! – заверещала я на весь Индийский океан, прощаясь с жизнью. Обезьяна расслабила захват и чмокнула меня в левое ухо, мгновенно лишив слуха.

Кажется, я упала в обморок. А когда воскресла, вокруг меня кружились счастливые родственники, все трое.

– Дашка, – орала Юлька, – ты совсем сдурела! Папка уже весь аэропорт обегал! Я же сказала, где мы будем тебя ждать!

– Где? – сухо поинтересовалась я.

– В зале прилета на зеленой линии! Там выпускают индивидуалов. А ты где была?

Где-где. Только сейчас до меня дошло: завороженная сценой водочного представления, исполненная сочувствия к соотечественникам, вместе с большинством я потащилась в красную дырку, на таможню. И, ясно, вышла совсем в другую сторону, к месту кучкования туристических групп.

– Ладно, ладно, пошли, – Ильдар тоже чмокнул меня в щеку. – Катер заждался.

Только ступив на белую палубу белого парохода, я поняла, что спасена.

– Как отель-то называется? – уже незлобно проворчала я.

– «One & Only Maldives at Reethi Rah», – радостно сообщила племяшка. – Самый лучший на Мальдивах. У нас с тобой такой номер! Улет! Круче, чем в Куршевеле!

– А остров какой? – совершенно оттаяла я.

– Так, Reethi Rah! Правда, пилить до него больше часа. Но зато.

Катерок несся куда-то в океанскую тьму. Я расслабилась и вроде даже задремала. То ли от прыгучей качки, то ли от утомления дальним перелетом и нешуточными переживаниями недавних минут. Юлька с Галкой наперебой хвастались, как здорово мы все устроились на Мальдивах. «Дайвинг, – доносилось до меня, – ванны с гидромассажем, терраса с личным бассейном, лодка с прозрачным дном, фитнес-центр, СПА, виндсерфинг, водные лыжи, каноэ, парусный спорт, плавание с трубкой, глубоководная рыбалка, теннис, бильярд, крокет, пляжный волейбол, футбол, йога, парасейлинг, петаквы, тайчин».

На последних словах мое блаженное спокойствие дало сбой. Ну, парасейлинг – это вроде когда на парашюте за катером, а вот что такое тайчин с петаквой? В моих прошлых путешествиях по местам кучкования олигархов подобное не встречалось.

– Тайчин – это еда такая? – насторожилась я. – Типа хычина, что ли?

– Сама ты еда! – скривилась Юлька. – Это боевое искусство, когда под музыку – раз, раз и все! Я обязательно пойду приемчикам научиться.

– Не путай, Юляша, – встряла Галка. – Это медитация такая китайская. Как в монастыре.

Под руководством инструктора. Мы на нее еще не ходили, только в проспекте читали.

– Да не тычин, девочки, – поправил всезнающий зять, – тай-ци. Я в Китае пробовал. Полная дураковка!

– А петаква? – уже ехиднее спросила я.

– Тоже пока не знаем. Там такие разноцветные шарики нарисованы.

– Может, петанк? Игра такая древняя?

– Даш, ты че? – Племяшка взглянула на меня как на ископаемое. – Тут все самое современное! Нулевое.

– Отстаньте от Даши, – приказал Ильдар, – не видите, она с ног валится, а нам утром всем на яхте быть надо.

– На какой яхте? – зевнула я. – Меня не трогать. Буду спать до вечера.

– Увы, – огорчил меня несносный нефтяник, – не выйдет. Ты у нас главный эксперт. Яхту я покупать собрался, – смущенно сообщил он. – Как-то неприлично уже в моем положении без лодки. Будто голый. Завтра Керим Кусманов «Лолу» подгонит. Так что будет у нас свой пароход.

Моя сонливость вместе с порывом ночного ветерка стремглав унеслась далеко в океан.

Яхта? В семье будет своя яхта?

– Какую берем? – быстро спросила я. – Супер или мегу?

– Пока обычную, – сожалеюще пожал плечами Ильдар. – Приноровиться же надо. Да и денег жалко. Опыта нет, мало ли в кого въедешь! Ты же сама рассказывала, как вы на Лазурке чуть маяк не протаранили.

– Но тут-то океан, – запротестовала Юлька. – Откуда маяки? Я папе говорю, бери хотя бы супер, че мы, лохи? Купим какую-нибудь дхони, в люди не показаться! Даш, скажи!

– А дхони. – Я снова остро почувствовала, как быстро можно выпасть с корабля современности. Неделя вне привычной среды, и все. Ты уже просто не понимаешь, о чем речь.

– Да это лодки местные прогулочные, – отмахнулся Ильдар. – Все. Закончено обсуждение. Начинать надо с малого.

– Купи тогда надувной матрац, – предложила Юлька. – Я на него флажок присобачу.

– Юлдуз! – прикрикнул отец.

Племяшка отвернулась в темноту, продолжая бубнить под нос что-то типа: «Сами на своем корыте плавайте».

– Отлично, – услышал ее отец. – Значит, завтра мы берем яхту и сразу на прогулку. Дня на три. Пришвартуемся у какого-нибудь необитаемого острова, тут их – как грязи, а ты приемчики тай-ци отрабатывай.

– С Дашкой! Да, Даш? Пусть едут, а мы останемся.

– Еще чего, – развеяла я радужные мечтания племяшки. – Мне и на яхте неплохо будет. Одни поедем или с компанией? – осторожно попыталась выяснить я перспективы развлекательного путешествия.

– Конечно, с народом! Керим с женой, Леня Роцкин, ну, знаешь, металлист, Серж Абрамов, который нанотехнологиями занимается.

– Кстати, Дашунь, – подмигнула мне Галка, – Леня недавно развелся, а Серж вообще неженат. А ему под нанотехнологии такие деньжищи отвалили!

– Что, надо помочь освоить? – хмыкнула я, уже предвкушая романтическое путешествие в компании двух молодых обеспеченных мужчин, который наперебой станут за мной ухаживать, пытаясь превзойти друг друга в изобретательности и любезности.

Ильдар посмотрел на меня с одобрением, Галка – с лукавством, а Юлька лишь грустно шмыгнула носом.

Мы пристали в аккурат к белой лестничке, уходящей прямо в воду. Лестничка вела на чистенькие белые мостки, которые ныряли в проем какого-то странного строения, распростершегося прямо над водой. Вытянутая поперек причала довольно низкая халабуда с серебристой соломенной крышей. Что это? Просто изба на курногах! Видно, тут, на островах, это и есть люкс. Да.

Метрах в десяти на самом берегу, ярко освещенном фонарями, сверкала чаша бассейна, лопушились пальмы и какие-то корявые необычные деревца, будто подросшие бонсай. Белые кресла и диваны с горой цветных подушек, коричневатая избушка под такой же соломенной крышей. Ясно. Поскольку климат ровный и теплый, с жильем тут не заморачиваются. Интересно, хоть туалет-то нормальный есть? В аэропорту я попробовала посетить это интимное место, до сих пор мороз по коже. Да, не Европа. Очевидно.

– Grand Beach Villa! – обвела широким жестом открывшееся пространство Галка. – Лучшие апартаменты на Мальдивах. Единственные, кстати, четырехместные. Остальные все на двоих. Ну, можно кровать для малыша поставить. Все так и делают. Но мы решили не экономить. Не каждый же день все вместе на острова выбираемся!

– Там жить-то можно? – отчего-то затосковала я, озирая серебрящуюся солому. – А если дождь? Куда прятаться?

– Дашка, там так клево! – Юлька схватила меня за руку. – Пошли! Вот это (она кивнула на избушку на курногах) – наше личное Water bungalow. Там внутри все оборудовано. Хочешь, живи, хочешь, загорай. А номера – у предков левая половина, у нас – правая. Общая только терраса. Клево? Можем вообще не встречаться. Гостей наведем, дверь закроем, и все! У нас даже свой выход к океану есть!

– Юлдуз! – снова возвысил голос Ильдар.

– Да ладно, – отмахнулась олигархическая дочь. – Не грузись! Я просто для Дашки экскурсию провожу, чтоб сразу все поняла.

– Давай утром, – попросила я. – Сейчас все равно ничего не видно.

Мне и в самом деле хотелось только одного – спать. Если завтра такие важные знакомства и встречи, да еще и от меня требуется профессиональная экспертная оценка достоинств яхты, выглядеть мне необходимо на миллиард с плюсом. Неженатые олигархи, как я знаю, весьма разборчивы. Так что на ошибку я просто права не имею. А круги под глазами и несвежее лицо это не просто ошибка – преступление.

Внутри наша половина оказалась вполне на уровне. Я даже немедленно позабыла о соломенной крыше. Господствующие оттенки мебели – кофе с молоком – стильно сочетались с белыми вытянутыми стеновыми панелями, белыми же конусообразными светильниками, белыми боковинами шкафов. Вместо привычного потолка над головой перекрещивались, как в шалаше, толстые бамбучины, образуя воздушное легкое кружево на фоне шоколадных, изнаночных досок крыши. Чтобы глаз не замыливался, по креслам и на кровати пламенели алые мягкие подушки. Интерьер был не просто стильный – безупречный! Верно, именно про такой сложена известная народная мудрость: «С милым рай и в шалаше». Мальдивский шалаш просто взывал к немедленному обретению достойного «милого».

Места общего пользования, за исключением, разумеется, туалета, оказались непривычно открытыми. Роскошное джакузи, усыпанное чудными разноцветными лепестками, отделялось от второй гостиной лишь чисто номинальной перегородкой. То есть принимаешь ванну и беседуешь с обществом. Как в Древней Греции. Или Риме? А можно просто смотреть в окно. На бескрайний синий океан. Сейчас, правда, он был черным, а потому невидимым, но я уже точно знала, что он рядом! Напротив джакузи – массажный топчан. Светло-кремовые полы с шерстяными циновками, раковина в виде распустившегося лотоса. Просторно и уютно. По сравнению с этим размахом люксовые номера в куршевельской «Le Lana» и монакском «Hermitage» казались мне теперь жалкими лачугами.

Интересно, а непознанный мною «Four Seasons Doha» лучше или хуже? Надо будет выяснить у Юльки.

– Дашка, ты есть будешь? – прошамкала племяшка набитым ртом. – Мать тебе тут лобстеров оставила, ветчины и фруктов целую кучу.

– А шоколадки нет? – полюбопытствовала я. После тягот перелета и эмоциональной перегрузки организм просто алкал положительной зарядки в виде вкусных углеводов.

– Нету, – развела руками Юлька. – Я в баре много взяла, на двоих, так ведь папашка заходил.

Любовь Ильдара к детским утехам в виде сладостей был общеизвестна, потому я не удивилась.

– Тогда я в душ и спать.

– А гулять под тропическими звездами? – Юлька уставилась на меня так, словно я на ее глазах собираюсь совершить тягчайшее преступление, по сравнению с которым убийство – легкий завтрак. – Я тебя зря, что ли, ждала? Тут ночник есть прямо на пляже, там туса до утра.

– А родителей ты спросила?

– Теперь ты мой родитель, Даш, – ухмыльнулась племяшка. – Они тебя знаешь как ждали? Чтобы меня с рук сбыть.

Об этом-то как раз я догадывалась. И это же накладывало на меня большую ответственность.

– Ты хочешь, чтоб от усталости я свалилась в обморок прямо в баре? – холодно поинтересовалась я. – Сутки на ногах. Во рту ни крошки.

– Че, в Москве отрывалась перед отпуском? С кем? Я знаю? Ну и как он?

– Работала. И имею право на заслуженный отдых.

– Ладно, – кивнула Юлька. – Будем спать. Напрасно в баре нас ждут.

– Кто?

– Да я тут с ребятами познакомилась, из Мексики. Один на тебя конкретно запал.

– Каким образом? Заочно?

– Зачем? У меня же полный телефон твоих фоток. Он как увидел – в аут. Говорит: я должен познакомить ее со своим папой.

– Зачем?

– Здрасьте! Невесту же положено с будущим свекром знакомить.

– Кто – невеста? Какой свекор?

– Дашка, у тебя в самолете что, мозги заложило? По-русски же объясняю: этот парень жениться хочет. Влюбился с первого взгляда.

– А я-то тут при чем?

– Так на тебе жениться, дура! У него папашка какой-то крутой, Мигель, зовут его так, на своей яхте приплыл.

– Откуда?

– Из Мексики!

– А кто у него папашка?

– Откуда я знаю? Какой-то богач. Сотовой связью занимается. Мигель говорит, что он самый богатый в мире. Врет, конечно. Каждый дурак знает, что самый богатый – Билл Гейтс. Но, может, у них, в Мексике, про Гейтса не слыхали? У них же Форбса нету.

– Зовут как?

– Кого?

– Мексиканца!

– Говорю же, Мигель.

– Да не его, папашку.

– Щас. Он сто раз называл. Я даже записала, хотела у отца спросить. – Юлька долго рылась в сумках, тумбочках, аккуратно сложенных на столике журналах.

– Вот! – выудила она мятый розовый клочок. – Карлос Слим Элу.

– Что? – Я выхватила у племяшки мятую бумажку, прочла еще раз, сама.

Не может быть. Карлос Слим Элу! Действительно, самый богатый человек на земле! Только-только, в мой последний рабочий день, мы обсуждали в редакции эту новость.

Жил себе никому не известный мексиканский бизнесмен, всего третья строчка в мировом Forbes, и за несколько месяцев, благодаря росту акций, обставил вначале на семьсот миллионов долларов Уоррена Баффета, согнав его со второго места, а потом турнул с постамента самого Гейтса! Причем с колоссальным отрывом – восемь миллиардов долларов! Ох, как мы потешались над бедным Биллом, слетевшим с финансового олимпа, а заодно и над всеми Соединенными Штатами, которых просто пинком вышибли с первой строчки! И все гадали: какой он, этот Карлос? По фоткам выходило – пожилой и толстый, но мы-то, как журналисты, цену СМИшным иллюстрациям хорошо знали! Девчонки очень интересовались, есть у него дети и какого пола. И вот!

– А он точно его сын? – равнодушно уточнила я.

– Точно, – тряхнула головой Юлька. – Такой же страшный и жирный.

– А ты что, и отца видела?

– Конечно, у него тоже в фотике снимков полно. Хвастался.

– Страшный и жирный? – Я приуныла: иллюстрации коллег не врали. – Значит, ты хочешь, чтобы я с этим Квазимодо.

– А тебе как раз такие и нравятся, – простодушно отозвалась племяшка. – Дядя Марат в Куршевеле, помнишь? А Мигель даже лучше, потому что не такой старый.

– Ну и шла бы за него замуж сама, – окрысилась я. Напоминание о Марате было не из самых приятных.

– Ты че? – изумилась племяшка. – А Макс?

– Макс – нищий!

– Папка сказал, наших денег хватит, а Максик послушнее будет, потому что бедный.

– Ну-ну, – ухмыльнулась я. – Блажен, кто верует.

– Максик – атеист. Папа даже в мусульмане его не зовет. И вообще, чем ты быстрей замуж выйдешь, тем скорей перестанешь у меня его отбивать.

Снова здорово. Скажите, нужен мне этот джеймсбонд недоделанный? Все мои неприятности последних полгода – с его подачи! Но чтобы ребенок понапрасну не волновался.

– Ладно, – кивнула я. – Пошли в бар, знакомиться с Мигелем.

В конце концов, журналист я или кто? Быть рядом с сыном богатейшего человека планеты и не взять у него интервью для родной газеты? Это, извините, просто непрофессионально. Больше скажу: это – подло.

Юлька не соврала: ночной бар Reethi Rah Night, упрятанный на отдельный мысок, плотно обставленный пальмами и высокими, неизвестной породы, лопухами, празднично светился всеми цветами океанской радуги. Основная площадка бара уходила прямо в океан, надежно присобаченная на толстые, в десять охватов, сваи. Каким образом тут, над водой, умудрились посадить пальмы, представлялось совершенно неясным. Ни кадок, ни земли я не обнаружила вовсе. Пальмы просто вырастали из гладкого деревянного пола и шелестели высоко наверху, почти в недосягаемой фонарями темноте, роскошными парусными листьями.

На мигающем пятачке ломалась в танцах молодая курортная оторва, у стойки бара, в интимном розоватом полумраке, сидела публика солиднее – в основном парами, но было и несколько истинно свободных, судя по позам и взглядам, мужчин. Во вспышках мигающего как ненормальный стробоскопа я никого из знакомых не признала.

Нас тут же заметили, к Юльке подскочил кто-то вертлявый и тонкий, с африканской копной кудрей, немедленно приковылял еще один, блондинистый и стриженый, с забинтованной щиколоткой. Ни тот, ни другой меня не заинтересовали в силу возрастных ограничений. На что мне, скажите, сосунки, не достигшие дееспособного состояния?

Нас повлекли в угол, выпирающий прямо в океан. Это место, судя по всему, в баре считалось самым топовым: три столика расположились непосредственно у вычурных перилец, слева, справа и впереди была только вода. Черная, густая, с плавающими то тут, то там размазанными яркими отблесками барной иллюминации. Казалось, на далеком дне горят разноцветные фонарики. От остальной кутерьмы угол отгораживали уже знакомые мне лопухи, на этот раз торчащие из вполне привычных керамических горшков. То ли эти растения исполняли роль шумопоглотителей, то ли колонки оказались предусмотрительно развернуты в другую сторону, только тут, в люксовом аппендиксе, уровень музыки был вполне пристойным. То есть не приходилось орать, разговаривая. И сумасшедшие вспышки с танцплощадки сюда не долетали. Милый полумрак, теплый и интимный.

– Юля, это твоя старшая сестра? Познакомь! – На меня уставилось несколько пар восхищенных глаз. Девица меж присутствующих обнаружилась всего одна, узкоглазая, скуластенькая, миниатюрная – точь-в точь лакированное нэцке. Японка? Кореянка? Китаянка? Но азиатка вдруг заговорила на чисто русском языке:

– Мигель с Хуаном пять минут назад ушли, решили, что вы уже не придете.

– Как это? – возмутилась племяшка. – Мы, можно сказать, даже чаю с дороги не попили, чтобы успеть! А Дашка вообще из самой Москвы быстрее скорости звука летела! – Она достала телефон и через секунду возмущенно завопила в трубку, чтобы Мигель немедленно возвращался, иначе она не будет учить его русскому языку.

– Юлька, ты что, педагогом подрабатываешь? – ущипнула я несносную девчонку.

– Щас! – отмахнулась та. – Он очень хочет научиться ругаться по-русски, в Москву на зимние каникулы собрался. Ну, я его мату и учу. Чтоб во всеоружии был.

– Как на каникулы? – я помертвела. Даже пропустила мимо ушей сообщение об уроках русского матерного. – Он что, студент? Лет сколько?

– А я знаю? Восемнадцать точно есть.

– Юлька. – Я поняла, что пала жертвой тривиального вранья. Племяшке просто очень хотелось на ночную тусу, вот и придумала влюбленного Мигеля. А я – клюнула. Ну, разве можно быть такой доверчивой дурой?

– Я ухожу, – сухо сообщила я. – Спать хочу.

– Дашенька, ну подожди две минуты, они сейчас придут! Что я скажу? Сама позвала, а сама одна. Мигель, он знаешь как расстроится, что ты ушла! А у него и так сердце болит.

Еще не лучше! Мало того что сосунок неоперившийся, так еще и больной на самый главный орган!

– Да нет, милочка, ты со мной уходишь. Иначе сейчас отца за тобой пришлю.

– Ладно, – кивнула Юлька. – Только в туалет сбегаю.

Пришлось присесть за столик. Компания была расслабленная, ленивая и насквозь показушная. Дети занятых родителей. Все исключительно с люксовой территории. Африканец взялся меня со всеми познакомить.

Японочка оказалась калмычкой, сестрой самого молодого президента автономной республики. Хотя – уже нет. Теперь самый молодой у нас – тридцатилетний душка Рамзан. Кстати, один из пареньков, ну очень красивый и столь же спесивый, представился его племянником. Даже имя скомкал, то ли Равшан, то ли Ашан, но то, что племянник, доложил четко и гордо. Забинтованная щиколотка, как выяснилось, единственный сын алюминиевого короля, тощий африканец – отпрыск знаменитого продюсера, еще двое, совсем зеленых, отрекомендовались сыном владельца сети казино и братом речного магната.

Честно говоря, от такой презентации я немного припухла. Как-то не доводилось мне тусоваться среди малолеток. Что за манера – вслед за именем обозначать родственные связи? Где я вообще нахожусь? На отдыхе или в школьном классе закрытого лицея, где изначально положено отметить свою принадлежность к les cremes des crèmes? Пошлость какая.

Кроме того выяснилось, что вельможные родственники этих цветов жизни, за исключением Кирсана и Рамзана, сплошь мои знакомцы. По World Yacht Trophies в Канне. Я не преминула сообщить об этом, чтобы не очень носы задирали и понимали свое место в курортной иерархии.

– А про тебя мы все знаем, – махнула рукой калмычка. – Юлька рассказывала. Так что не парься представляться.

Стало противно: что эти отростки о себе возомнили? Что я им – ровня? Неужели Юлька не известила, что я – журналистка?

– То есть вы знаете, что я тут по работе? – окинула я взглядом разболтанную компанию.

– Шутишь? – не поверила калмычка. – Сюда по работе не ездят.

– А ты что, правда работаешь? – спросила «щиколотка». – Зачем? Че, у брата денег не хватает?

– Понятия не имею, – я ухмыльнулась. – Меня чужие деньги не интересуют. Мне и своих, заработанных, хватает. На чужой шее висеть не привыкла.

Компания настороженно притихла.

– А вот и мы! – услышала я за спиной знакомый радостный визг. Юлька.

Видно, своих кавалеров племяшка подобрала именно у туалета. По крайней мере, их внешний вид иного не предполагал. Один, плотный, смуглый, с черными непослушными волосенками мальчишеских усиков и выбритой головой, на темечке которой кровавилась большая татуировка, был обряжен в длинную, чуть не до колен, футболку, замызганную настолько, что я брезгливо спрятала руки за спину, боясь ненароком испачкаться. Рубище второго, еще более смуглого и рыхлого, оказалось не только грязным, но и рваным. Сквозь неопрятные дыры просвечивало темное тело. На щиколотку волосатой ноги сползала крупная желтая цепочка, на которой позвякивали разноцветные стекляшки. Оба были босыми. Правда, грязи под ногтями я не заметила, наверное, в океане выполоскали.

Откуда здесь такие? Местные бомжи, что ли? А что, климат способствует. Круглый год 25–30 градусов, не замерзнешь. Да и объедков, наверное, много остается. Вон, какие ряхи отъели.

– Знакомьтесь! – подтолкнула обоих сразу Юлька. – Это (рваный) – Мигель. А это (татуированный) – Хуан.

– Привет! – Рваный шагнул вперед и обслюнявил мою щеку.

Кажется, меня перекосило. А тут и второй, татуированный, приложился к другой щеке.

Я громко икнула, подавляя внезапно образовавшуюся тошноту, и отодвинулась за спинку стула.

– Ну, как тебе Дашка? – восторженно дернула Юлька рваного за лохмотья.

– Я никогда не видел таких красивых девушек, – искренне сообщил тот. – У вас такая белая кожа! – Он почмокал темными губами. – Такие глаза, как изумруды.

И тут он сделал вообще нечто непотребное: поставил на стул свою босую ногу с цепочкой, покрутил ее, сминая курчавую шерсть, ковром устлавшую толстую икру, выцепил из стекляшек одну, густо зеленую, с силой рванул, крякнул – видно, выдернул собственные волосины – и протянул ее мне на бледно-коричневой, с черными разводами ладони:

– По случаю нашего знакомства!

Зеленая нечисть, как осколок от пивной бутылки, лежала на широкой ладони, посверкивая под барным светом. Из-под стекляшки, как худой червяк, выкручивался толстый черный волос.

Меня снова затошнило.

– Бери, Дашка, – громко посоветовала Юлька. – Это мексиканский изумруд, самый ценный в мире.

– Да-да, – закивал рваный. – Это очень ценный камень. Очень чистый, как твои глаза.

Бомжеватых самозванцев развенчивать не хотелось: пусть порезвятся на средства нашей золотой молодежи. А я потом раскопаю, кто они есть на самом деле, и сделаю разгромный материал. Что-то типа «Ревизора». Ситуация очень похожа! Вон как вельможные отпрыски губки раскатали! Как же! Сын самого богатого человека Земли за одним столом с ними!

– Я не принимаю подарки от незнакомых! – нашлась я. – Тем более такие дорогие.

Последние слова я не сдержалась – прозвучали очень ехидно, но, похоже, заметила это лишь я сама.

– Бери, Дашка! – Юлька дернула меня за руку, раскрыла мою ладонь и опрокинула в нее стекляшку с клешни Мигеля. Вместе с волосом.

Я аж задрожала от негодования. Сбросила камешек на стол, отряхнула руки. Неужели никто не замечает, насколько мне мерзко? Увы. Безголовые олигархические юнцы лишь с восторженным любопытством пялились на мексиканца. Похоже, он являлся тут признанным кумиром. Ну, не идиоты? Он стекляшки разбрасывает, а они думают, что это – самоцветы! Сын миллиардера. Как бы не так! Самозванец! А эти. А ведь через несколько лет в их руки перейдут огромные деньги и огромная власть. Бедная Россия.

– Юлька, мне руки помыть надо, – строго сказала я. – Проводи.

– Даша, что для вас заказать? – улыбнулся Мигель.

– Борщ, – оскалилась я. – Очень кушать хочется.

– А пить ты что будешь?

– Самогонку! – Это слово вылетело само, честное слово! Наверное, аэропортовские приключения навеяли, но брать его обратно было поздно.

У веселой компании за столом, я это отметила с особым удовольствием, дружно вытянулись лица. Мигель же лишь пошевелил губами, словно пробуя на вкус незнакомые русские слова, снова улыбнулся. На этот раз особенно широко, обнажая покоцанные незалеченным кариесом зубы.

– Шутишь, да? – заглянула мне в глаза Юлька. – Откуда тут борщ? А самогонка?

– А мне какое дело? – Я одарила растерянного оборвыша просто звездной улыбкой. – Пусть сварят.

Как только мы вышли из лопухов и оказались в санитарной зоне перед дверьми с вполне международными обозначениями, я цепко ухватила Юльку за локоть:

– С кем ты связалась?

– Ты че, Даш, я же говорила, это – сын, ну… сама знаешь кого.

– Сама ты – сын! – зашипела я. – Наследник миллиардера – в лохмотьях? Грязный, как сто бродяг, а зубы! Ты видела его зубы? У него что, денег нет к стоматологу сходить? Да это местный бомж, понимаешь? Нищий! Обрывок газеты в сортире подобрал, мексиканское имя выучил и вас, придурков малолетних, вокруг пальца обвел. А вы небось его поите, кормите, слушаете уши развесив! Ну ладно, вся эта шобла, в глазах – ни капли интеллекта, у природы выходной был, когда они на свет появлялись, но ты-то! В стольких компаниях со мной побывала, с такими людьми знакома! Слава богу, что отец с матерью этого «миллиардера» не видели. Юлька, ты же нормальная девка! Умная! Яхта, папа, – передразнила я племяшку. – Да он лучше этой, как ее, джонки, в жизни ничего не видал!

– Не джонки, а дхони, – хихикнула Юлька, совершенно не отреагировав на пафос моей обличительной речи. – Правильно мама говорит, много ты, Даш, работаешь. Мозги высушила. Вот и не понимаешь ничего.

– Я? Чего это я не понимаю? – Честное слово, мне стало не по себе. Вместо благодарности за то, что я открыла ей глаза, племяшка пытается меня учить?

– Да ничего не понимаешь! Ни в одежде, ни в драгоценностях. Или возраст твой дает о себе знать? – Юлька тяжело вздохнула. – Все-таки не семнадцать тебе лет.

Действительно, не семнадцать. Только какое это имеет значение? Что за.

– Футболка на Мигеле, между прочим, от Comme des Garcons! Это самый крутой сейчас бренд. А вчера он был весь, с ног до головы, в Martin Margiela!

– Ни разу таких имен не слышала, – ухмыльнулась я.

– Так это же мужские бренды, – терпеливо пояснила племяшка. – И дорогие страшно! Мы с тобой по мужским отделам и не ходили.

– Тебе-то откуда известно?

– В Дохе видела.

– А постирать их он не мог?

– Зачем ему стирать? – изумилась Юлька. – Он больше одного раза ничего не надевает. Это специальная обработка новых вещей, чтоб у них был грязный и поношенный вид. Очень круто! Маман обещал мне такую маечку купить.

Племяшкино упрямство начало меня бесить.

– А браслет со стекляшками? Тоже из бутика? Ларек у метро. Три рэ за килограмм!

– Нет, украшение ему домашний ювелир по заказу сделал. Там сплошь драгоценные камни. И каждый – коллекционный.

– Это он так сказал?

– Нет, мы вчера вечером на его яхте катались, причалили на другом острове, прогуляться, а деньги с собой никто не взял, все на лодке осталось. А тут Гулька говорит: хочу блинов с икрой. Заказали, а рассчитываться нечем. Мигель Хуана на яхту отправил, а нас же в ресторане никто не знает, чужой остров-то! Тут каждый остров – отдельный отель. Местные все друг друга знают, а тут мы – новенькие. Пришел администратор, стал требовать расчет. Мигель браслет снял, говорит, вот залог, несите еще икры. Тот ушел, потом возвращается, кланяется, отдает цепочку, говорит, это слишком ценная вещь, чтобы оставлять в залог, мы вам кредит открываем! Он по Интернету с полицией связался. А они уже по картотеке опознали эту штуку. Она в каталогах есть. Потом еще какой-то дядька притащился, ювелир местный, что ли. Спрашивал, откуда такие камни, языком цокал. Я слышала, он Мигелю предложил продать браслет за четыре миллиона.

– Рупий? – с надеждой спросила я, пытаясь быстренько в уме разделить четыре миллиона на двенадцать местных монет, чтоб получить стоимость в долларах. Сие арифметическое действо мне не удалось, но и так было ясно: сумма велика, очень.

– Зачем в рупиях? В долларах, – пожала плечами племяшка.

– Ну а зубы? – Я попыталась ухватиться за последнюю доступную соломинку, чтобы окончательно не сгинуть в море неожиданно образовавшегося невежества.

– Чего – зубы? – не поняла Юлька. – У него на верхних зубах брекеты с бриллиантами. Это сейчас самый писк! Я тоже у папки выпрошу. Так что изумруд ты возьми. Мигель же от чистого сердца, зачем человека обижать? Нехорошо.

– Нехорошо, – согласилась я. И быстро спросила: – А сколько там на цепочке всего камней?

Мне немедленно захотелось определить реальную стоимость брошенного мною на столе зеленого камушка.

– Не знаю, – честно ответила Юлька. – Я их не считала. Но изумруд из всех – самый дорогой, Мигель говорил.

– Так, пошли назад, – потянула я племяшку. – Нас уже долго нет, невежливо выходит.

– А в туалет ты передумала? – невинно осведомилась девчонка. – Тогда хоть руки вымой!

Компания нас ждала. Юлька плюхнулась на скамейку между «щиколоткой» и африканцем, мне же пришлось сесть на стул, предусмотрительно оставленный свободным рядом с Мигелем. Стол уже был уставлен высокими бокалами с разноцветными напитками, украшенными зонтиками, бабочками и прочими цветочками-лепесточками. Единственная тара, отличавшаяся от остальных, – широкий стакан с толстым дном, на треть заполненный прозрачной жидкостью, стоял против меня. Рядом в металлической креманке пузырился голубой лед.

– Выпьем за знакомство! – предложил Мигель и поглядел на меня длинно и масляно.

Все послушно подняли бокалы. Я покрутила головой, не зная, к чему прислонить пальцы.

– Это твоя самогонка, Даша, – Мигель подвинул мне широкий стакан.

– Самогонка? – изумилась я. – Откуда?

– Местное производство, – скривилась калмычка Гуля. – Аборигены освоили. С тех пор как русские ездить стали, они ее каким-то своим способом из местных фруктов гонят. В каждом отеле – свой рецепт. Она у них дороже лучшего виски стоит. Как ты можешь ее пить? Страшная гадость!

– Вкусы не обсуждаются, – заносчиво отозвалась я. Плюхнула в стакан всю креманку льда, подождала, пока жидкость увеличится в объеме, храбро отхлебнула.

Большей гадости я не пробовала ни разу в жизни! Химически-фруктовый вкус забивали сивушные тона, горечь раздирала нёбо и горло – словом, пить это было невозможно! Чтобы не выплюнуть содержимое прямо на стол, я, превозмогая отвращение и мерзость, заполонившую рот, засосала кусок льда и теперь старательно мусолила его языком, вызывая онемение гортани.

– Ну как, Даш? – участливо спросила Юлька. – Папашка попробовал, сказал, что он на Мальдивы в суд подаст, за дискредитацию национальной идеи.

– Правильно, – согласилась Гуля. – Мы в Англии такой суд выиграли. Они там кефир продавали под названием «Кумыс». Сами ничего нового придумать не могут, вот и тырят у нас, русских.

Сентенция про «нас, русских», учитывая Гулину внешность, представлялась несколько сомнительной, но я промолчала, опасаясь, что стоит мне открыть рот, как «самогонка» вместе со льдом со стыда просто выпрыгнет обратно, в родной океан.

– Ты сам-то эту гадость пробовал? – наконец спросила я мило улыбающегося Мигеля.

– Я вообще спиртного не употребляю, – оповестил он. – Отец не разрешает, пока двадцать один не исполнится.

Так. Значит, интуиция меня не обманула. Парень – совсем зеленый. Во всех смыслах.

– А сейчас тебе сколько?

– Семнадцать, я колледж в Англии заканчиваю.

– Долго ждать, – пожалела мальчишку я.

– Ничего. Так положено. Мне за эти четыре года много чего изучить надо. Экономику, банковское дело, менеджмент. У отца очень разноплановый бизнес, много работы.

– Слушай, а как это он умудрился так взлететь? – заинтересованно спросила я. Теперь, когда стало совершенно ясно, что никакого романа с Мигелем у нас получиться не может, во мне заговорил чисто профессиональный интерес: не пропадать же добру!

– На самом деле Карлос Слим Элу (Мигель произнес имя отца очень гордо, даже с некоторым придыханием) уже в начале года был самым богатым человеком Земли. У нас, в Мексике, он давно первый. Но Forbes все никак не мог с этим смириться, потому и замалчивал правду.

– А отец? Он-то что молчал?

– Скромный. Сейчас у него восемь процентов всего ВВП Мексики. Хочет догнать до десяти. Он очень целеустремленный, и я такой же.

– За счет чего такой рост?

– Понимаешь, во втором квартале этого года наши акции, ну, America Movil, подорожали на 27 процентов. Такой запланированный скачок. И сразу же на 20 процентов выросли котировки ценных бумаг нашего банка – Inbursa. Вот и результат.

– А Гейтс-то чего так оплошал?

– Microsoft сейчас на спаде, рост за квартал меньше, чем на шесть процентов. Ну и, соответственно, состояние Гейтса меньше. Всего 59 миллиардов с копейками. А ты, я смотрю, следишь за рынком?

– Профессия обязывает, – легко отозвалась я.

– Да, Юля говорила. Ты, наверное, учишься и работаешь?

– Почему ты так решил?

– У нас таких молодых журналистов не бывает. Тебе же лет двадцать, не больше? А Юля рассказывала, что ты – самый известный журналист в России.

– Почему в России? – удивилась я. – Меня и в Европе хорошо знают. – Уточнять возрастные параметры я не стала: зачем огорчать мальчика?

– Я имею в виду, у нас дома, в Мексике, русских газет не читают.

– Вот сделаю интервью с твоим отцом.

– Нет, он с журналистами не общается.

– Почему? Боится?

– Зачем? Чего ему бояться? Некогда просто.

– Ну а если по твоей рекомендации?

– Не знаю. Я его почти не вижу. Вот разве что на моем дне рождения? Слушай, поехали с нами в Мексику? На моей яхте? Мне через две недели восемнадцать, отец праздник устраивает, сам будет обязательно. Познакомишься. И интервью возьмешь.

– Подумаю, – пожала плечами я. – Вообще-то, у меня график очень плотный, до Нового года все расписано. Отсюда, например, на Северный полюс полечу.

– На полюс? – он оторопел. – Зачем? Там же холодно!

– Я цикл материалов задумала. Об Арктиде. Слышал?

– Нет.

Быстро и доступно я объяснила самому богатому наследнику мира циркумполярную теорию и возможность глобальной переоценки истории человечества после обнародования мною этих сенсационных данных.

Мигель был потрясен. Поражен. Раздавлен.

– Ты хочешь сказать, что наши индейцы майя, которых мы считаем родоначальниками цивилизации, тоже пришли с Северного полюса?

– Да не с полюса, из Арктиды! Тогда там было тепло, как сейчас тут.

– Не может быть, – задумался Мигель. – А как же тогда наш Теотиуакан?

– Кто такая? – насторожилась я, услыхав совершенно незнакомое слово.

– Не такая. Теотиуакан – это древний город, недалеко от Мехико. Он полностью повторяет модель Солнечной системы.

– Планетарий, что ли?

– Типа того. Только ему миллионы лет. Он так построен, что каждый дом соответствует звезде на небе. Одни улицы указывают направление на Сириус, другие точно на Плеяды. Там, знаешь, даже реку в другое русло отвели, чтоб не мешала восприятию. Все считают, что Теотихуакану построили инопланетяне, специально для нас, своих потомков, чтобы люди знали, как устроена Вселенная.

– И что?

Во мне заговорила национальная гордость. Какой-то мексиканский мальчишка пытается оттяпать у моей родины для своей страны пальму первенства зарождения цивилизаций! Северный полюс, он по определению наш! Значит, и Арктида, как праматерь, свидетельствует о том, что именно с нас, русских, пошло по Земле современное человечество!

– Мало ли какие заблуждения приходится преодолевать людям! Некоторые, по неведению, до сих пор считают самым богатым человеком Билла Гейтса, и что?

Это мое сравнение сразило Мигеля сразу и безоговорочно. Он кивнул и затих, задумавшись.

– Сначала напишу цикл статей, – продолжила рассуждения я, – потом издам книгу. Мой знакомый художник сейчас в круизе на Северном полюсе. Пишет цикл картин для иллюстраций к моей будущей книге. Представляешь, многовековые льды, снега, моржи и белые медведи. Белое безмолвие. Вечность!

– Это о какой вечности и льдах мы толкуем? – послышался за спиной мужской голос. – Смотрю, золотой генофонд русской нации в полном сборе! Мишка, представь народу! – обратился он к продюсерскому отпрыску. – У вас тут такие разговоры интересные!

– Знакомьтесь! – привстал, подвигаясь и освобождая место для гостя, тощий африканец. – Это Антон Боков, кинопродюсер.

Кто же не слышал про Антона Бокова! Конечно, я сразу его узнала. Самые нашумевшие кинопроекты последних лет, самые дорогостоящие и успешные, – его. Кинофестивали – тоже. Насколько мне было известно, сейчас он окучивал Голливуд, причем, как говорили, с потрясающим результатом. Судя по восторженному лицу Юльки, просто пожиравшей глазами неожиданного гостя, в дом Ильдара Антон вхож не был. Пока. Поэтому ничего удивительного в том, что и мы не пересекались.

Все быстренько перезнакомились, и Боков, как я сразу поняла, зацепился глазами именно за меня. А за кого еще? Не за этих же малолеток! На вид тридцатипяти-сорокалетний, он, конечно, сразу сообразил, что если кто и представляет тут интерес для общения, то изысканная зеленоглазая интеллектуалка, то есть я. Сам он, кстати, тоже, оказался зеленоглаз и светловолос. То есть совершенно моей масти.

– Дашенька, что вы тут про Арктиду говорили? – Он уставился мне прямо в глаза. – Это правда? Или научная фантастика?

– Журналисты фантастикой не занимаются, – пожала плечами я. – Мы работаем только с фактами.

– Но я-то тут за деревьями, – он показал на лопухи, – ваш разговор подслушивал, уж извините, будто роман читал! А вы на телевидении работаете?

– В газете. Но на телевидении у меня с осени будет своя программа.

– Где?

– На первом.

– О! – Он взглянул на меня с серьезным уважением. – И о чем программа?

– Начальный цикл – об аукционах Sotheby's, Christie's.

– Интересно! Вы бывали на Sotheby's?

– Конечно. Вот, например, на последнем.

– Даш, так я там тоже был! – оживился Мигель. – Как же мы не встретились?

– Я не афишировала свое присутствие. Знаете ведь, прессе официально там работать запрещено. Но когда пошли торги за нашего Чурилина!

– О, это был полный бэмс! – обрадовался Мигель. – А знаешь, кто купил эту работу с грибом?

– Знаю, конечно, аноним.

– Мой дядя! А вторую картину?

Я молчала, ожидая еще большего подвоха.

– Мой отец! Ну, не сам, конечно, там наш агент работал. Отец очень интересуется русским искусством. У нас дома в Мехико целый этаж под галерею отведен.

– Сколько всего? – тупо спросила я.

– Чего? Этажей? Семь.

– Да не этажей, работ русских художников.

– Говорю же, целый русский зал. Европейцы и американцы – отдельно. Наши – вообще в другом месте, в загородном доме.

– Вот, – горько, словно ища сочувствия к собственным переживаниям, взглянула я на Бокова. – Лучшие наши полотна уплывают за рубеж. И любоваться на гениальные творения будут не наши дети, а неизвестно кто. Что они поймут в метаниях русской души?

– Даш, че ты паришься? – удивилась Гуля. – Искусство интернационально!

– Только истинно национальное может быть интернациональным, – задумчиво заключила я.

Боков смотрел на меня с напряженным интересом, я бы даже сказала, с восхищением.

– Наверное, у ваших просто свободных денег нет, – предположил Мигель. – Все в обороте. А картины требуют немедленных и значительных вложений. О, как вы похожи! – вдруг озадачился он, переводя взгляд с меня на Бокова и обратно. – Как брат с сестрой!

– У наших нет денег? – возмутилась я, пропустив мимо ушей замечание о нашем внешнем с Боковым сходстве. – Да они только и делают, что переводят свои активы в Европу! В прошлом году десять миллиардов вывели! Сто тридцать шесть сделок! А в этом году прогнозируется еще больше. Дерипаска на корню скупил у австрийцев строительный концерн «Strabag», а в довесок, чтобы конкурентов уничтожить, прихватил немецкий «Hochtief»! – К телевизионной передаче я готовилась основательно. Русские имена и импортные названия выщелкивались из меня автоматически! – Лебедев влез в авиакомпанию «Blue Wings», Рустам Аксененко Мюнхен на уши поставил – «Escada» ему понадобилась! Просто сорят деньгами! Нет бы в искусство вкладывать.

– «Escada»? – Гуля брезгливо скосила глаза на свою блузку. – А чего же Рустик молчал? Так это теперь российская марка? Дурдом. А я только что половину летней коллекции скупила. Выбрасывать, что ли?

– А Вексельберг? – не обратив внимания на страдания девушки, продолжила свою обличительную речь я. – Полгода ошивался в Дубровнике, снимал апартаменты в «Sheherezad» за девять тысяч евро в сутки, типа, приценивался к Европе. Потом домик в Цюрихе прикупил. Бывшего посла Швейцарии в ФРГ Томаса Борер-Филинга на работу консультантом взял. Теперь Вексель – мажоритарный акционер «OC Oerlikon, Sulzer и Saurer»! Швейцария в истерике мечется, боится, что он всю страну на корню скупит! Мало ему «Реновы»? Или «Русала»? И так тринадцать процентов рынка алюминия в его руках! Так он теперь на Германию глаз положил. Лейпциг окучивает. Хочет Европу альтернативными видами энергии завалить.

Компания смотрела на меня с ужасом. Все, кроме Бокова и Мигеля с Хуаном. Боков демонстрировал все возрастающее восхищение, а мексиканцы просто ничего не поняли, поскольку в пылу обличительной речи я перешла на русский. Нечего иностранцам наши национальные секреты подслушивать.

– Даш, ты же сама говорила, что Вексельберг – молодец. Яйца у Фаберже купил, – встряла Юлька.

– И вообще, отец мне объяснял, что все крупные зарубежные сделки происходят лишь с личного одобрения президента, – поддержал Юльку «алюминиевая щиколотка». – А дядя Витя шагу не ступит, чтоб с Кремлем не посоветоваться. Не хочу, говорит, Мишину судьбу повторить.

– Какого Миши?

– Ходорковского.

– Слава богу, что у нас президент такой, – тут же согласилась я. – Патриот! Понимает, что интересы государства должны быть на первом месте. Иначе увидали бы мы Вексельберговы яйца? Не думаю.

– Между прочим, дядя Витя не только яйцами прославился, – обиженно засопел «щиколотка». – Он в Гарварде уникальные святые колокола приобрел и церкви отдал.

– Чтобы его грехи замаливали? – хмыкнул африканец. – Мой отец тоже в деревне церковь восстанавливает. Батюшка ему пообещал, что одна из икон с его ликом будет.

– Кирсан много денег в возрождение буддизма вкладывает, – вставилась с умным видом Гуля.

– А Абрамович футбол в России развивает! – хмуро сообщил чеченский молчун. Видно, про родственного Рамзана в плане благотворительности сказать пока было нечего.

Юлька, я видела, тоже рвалась добавить что-нибудь к сусальному портрету олигархов. Наконец вклинилась:

– Мой папа с дядей Вагитом тоже спорт спонсируют! И лыжной сборной денег дают, и нашу олимпийскую команду поддерживают.

– Дядя Вагит – это, надо думать, Алекперов? – улыбнулся Боков. – А что, у «ЛУКОЙЛа» что-то еще осталось, после того как Вагит Юсуфович зимой в Америке несколько миллиардов в казино просадил?

– Свои же просадил, не чужие, – равнодушно пожали плечами несколько вельможных отпрысков сразу.

– Свои? – Я просто излилась морем презрения. – Лучше бы они на эти свои картины на аукционах покупали и в музеи возвращали. А в казино проиграться и дурак может. Одни мой знакомый в Монте-Карло вошел в зал форбсом, а вышел – с одной столовой ложкой. Да и ту ему на бедность подарили.

– Это вы про Тимура Дацаева? – спросил Боков. – Известная история.

Молодежь дружно и грустно закивала. Видно, монакская эпопея моего несбывшегося князя получила широкую огласку.

– Дашенька, а за что вы так олигархов не любите? – ласково взглянул на меня Антон.

– А за что их любить? Ладно бы, умом и горбом состояние нажили, тогда – честь им почет. А так. На сырьевом буме горы денег нагребли, сидят теперь на них, ножки свесив, а народ нищенствует.

– Неужели исключений нет?

– Есть. Мой зять Ильдар. Это как раз тот вариант, когда из грязи – в князи. Все своим трудом и умом. Но Рашидов – исключение.

– Думаете?

– Уверена. Слишком хорошо этот мир знаю. Одна история с Прохоровым в Куршевеле чего стоит. А с Дацаевым в Монако?

– Ну, я бы не стал всему так безоглядно верить. Мало ли что насочиняют?

– Все, о чем я писала, я видела собственными глазами. Так что это – истинная правда.

– Вы? Так это вы предали все огласке?

Теперь вся компания замерла, ожидая моего ответа.

– Конечно, она! – не вытерпела Юлька. – Это же Дарья Громова, та самая! Я же вам говорила – самая крутая журналистка в мире!

Похоже, остальную олигархическую поросль прошиб одномоментный столбняк.

– Дашенька, пойдемте погуляем по берегу океана, – воспользовавшись общим замешательством, предложил Боков. – Скоро рассвет. Это восхитительное зрелище! Вы когда-нибудь встречали рассвет на берегу океана?

– С удовольствием, – отозвалась я, вставая.

– Даша, а как же борщ? – вскочил вместе со мной Мигель. – Мне сказали, что он готов, я попросил подождать, пока вы спорить об искусстве не закончите.

– Кушай сам, малыш, – я взъерошила его курчавые волосы. – Это очень вкусно. Увидимся – расскажешь.

От этих слов, вселяющих явную надежду на новую встречу, парнишка смущенно развесил толстые губы, улыбнулся и вдруг одним ловким движением подцепил со стола сиротливо скучающий изумруд и ловко запулил в крохотный грудной кармашек моей блузки. Похоже, Ungaro сконструировал эту милый аксессуар на своей кофтюле как раз для подобных случаев.

Боков подал мне руку, и мы отчалили из уютного бара. Нас проводило то же самое ошарашенное молчание. Видно, со звездой журналистики богатые наследнички столкнулись впервые и теперь переживали культурный шок. Ничего, в их возрасте это полезно.

– Дашенька, – Антон влюбленно посмотрел в мои глаза. – Я просто заслушался, когда вы говорили. А откуда у вас столько интереснейшей информации?

– Про олигархов?

– Про Арктиду. Из того, что вы рассказали, я понял, что вы – первоклассный специалист в данном вопросе. У меня есть один знакомый, который тоже бредит подобными тайнами.

– Нет, я еще не специалист, – честно ответила я. – Но непременно им стану. В самое ближайшее время. Если бы не семейные обязательства, я бы уже плыла на атомном ледоколе к Северному полюсу.

– Дашенька, там холодно, лед, снег, а тут – рай! Зачем вам полюс? Смотрите, рассвет занимается. Это же чудо!

Небо, темно-серое, почти черное, мало отличимое от моря, неожиданно оторвалось от воды и взмыло ввысь, став густо-фиолетовым, ярким, будто на белую скатерть опрокинули пузырек школьных чернил. Образовавшаяся пустота немедленно приняла форму горизонта и, видимо чтобы не дать свершиться новому воссоединению неба и воды, засветилась розово-оранжевым, горячим и чистым огнем. Море тут же посветлело, расправило плечи и засияло густой бирюзой, плавкой, тягучей, будто на ровной-ровной плоскости разлили цистерну масляной краски. Пока море и небо привыкали к новым цветам, осваиваясь с модным эксклюзивным нарядом, горизонт, не теряя времени, захватывал новые территории. Оранжевая полоса, просияв светло и празднично, вдруг стремительно распухла, раздалась вширь и ввысь, безжалостно и быстро смыла яркий фиолет и ясную бирюзу. Небо и море, отмытые от чернил и краски, оказались удивительно ровного цвета, совершенно одинакового, сияющего свежим голубым перламутром.

И тут же разверзлись огромные голубые врата, горячая оранжевая колбаса, пылающая меж морем и небом, дернулась, наливаясь внутренним светом, полыхнула белым пламенем и взорвалась, превратившись в круглое, нестерпимо сияющее солнце.

– Ох, – восторженно осел на песок Боков. – Четвертый день за этим чудом наблюдаю, никак привыкнуть не могу. Настолько все стремительно, что не ухватить, не удержать. Ощущение, вздох, взгляд – и все. Только что была ночь – и уже день. Стремительно, мгновенно. Ни один художник, пусть самый гениальный, не сумеет остановить на холсте эту смену цветов и оттенков.

Утро и впрямь разгоралось мощно и ярко. Исчезли, сначала съежившись, а потом и вовсе испарившись на солнце, остатки ночной полумглы, пространство вокруг расширилось, став совершенно беспредельным, по светлому полю океана заструились, создавая праздничное сияние, желто-розовые слепящие всполохи.

– Очень похоже на пейзаж Крачковского, – в восхищении озиралась я. – Только кактусов не хватает.

– Вы говорите о пейзаже с опунциями? – с уважением посмотрел на меня Антон. – Чудная работа. Вы очень тонкий ценитель живописи, Даша! Слушайте. Арктида, Крачковский. Честно говоря, я в растерянности! Никогда не встречал таких девушек. Удивительная точность и тонкость суждений. Ум, эрудиция, вкус! И это – при потрясающей внешности. Даша, я сражен! Хотя о чем это я? Вы же, как я понял, завсегдатай на аукционах? – В его глазах сияло уже не просто восхищение – влюбленность!

– По работе приходится.

– Как вы оцениваете результаты последнего Sotheby's?

– Как вполне прогнозируемые, – пожала плечами я. – Мы, специалисты, знали, что вот-вот произойдет прорыв русского нонконформизма. Уорхол должен подвинуться! У нас подросли такие художники! Sotheby's показал, что мы не ошиблись в прогнозах, но такого успеха все равно никто не ожидал! Одно дело, когда влет уходит Айвазовский, Серебрякова, Кончаловский, я уж не говорю о Саврасове или Левитане, но когда в десять раз от эстимейта подскакивает стоимость работы никому не известного Чурилина.

– Ну почему неизвестного? – вдруг ревниво возразил Боков. – У меня в коллекции три его работы. Я очень хотел купить одуванчики, очень! Почему-то думал, что на Sotheby's их не продадут, «Гелеос» вернет их назад, в Россию, и я приобрету.

– Неважный вы провидец! – засмеялась я. – Все-таки живопись и кино – разные искусства!

– Увы, – кивнул он. – Но Павлу я предрекаю блестящую будущность.

– Вы знакомы? – я насторожилась.

– Вряд ли это можно назвать знакомством, – уклончиво отозвался он, – скорее я – поклонник его таланта.

– Ну, будете себя вести хорошо – познакомлю. Именно его работами я собираюсь иллюстрировать книгу об Арктиде.

– Думаете, он соберется во льды и снега?

– Уже собрался. Как раз сейчас он на пути к полюсу. Павел задумал цикл работ о Севере. Хочет пойти по пути Рериха.

– Чурилин на полюсе? – Антон дико удивился. – А мне сказали, что он заперся в загородном доме в деревне и выполняет какую-то работу. Я хотел заказать ему картину, даже телефон нашел, но он вне досягаемости.

Я весело рассмеялась:

– Его дом сейчас – ледокол! А деревня – это легенда. Чтобы не мешали вдохновению. И не дергали по пустякам. Он же знаменитостью стал недавно, не привык еще.

– Надо же! – поразился Боков. – Как любопытно! Думаете, в круизе его никто не признает? Насколько я понимаю, на полюс путешествуют только весьма обеспеченные люди, именно те, кто коллекционирует искусство. А у них нюх на гениев. Узнают по фото, замучают вопросами.

– Не узнают, – снова знающе улыбнулась я. – Его сейчас и мама родная не узнает. Он полностью имидж сменил. Уж я – сколько лет знакомы – и то не признала. Совершенно чужое лицо. Да и фамилия другая, и имя. Ему один наш общий знакомый помог замаскироваться.

– И как же его теперь зовут? На время круиза, имею в виду?

– Не знаю, – пожала плечами я. – Это – чужая тайна. Да мне и ни к чему. Я-то его все равно узнаю! Видела в маскараде!

Боков долго молча любовался расцветающим, как гигантский невиданный цветок, океаном.

– Вам тут нравится, Даша?

– Пожалуй. Но, честно говоря, я бы с большим удовольствием сейчас оказалась на ледоколе. Не люблю попусту терять время. Жизнь такая короткая, а я так много хочу успеть. Да и жару я не люблю.

– Вы меня заразили своей Арктидой! А что, если мне снять об этом блокбастер? Напишете сценарий?

Я легко пожала плечами, типа: надо будет – напишем.

– Полетели на полюс, Даш?

– Когда?

– Прямо сейчас!

– Полетели! – согласилась я. – Только давайте прежде немного поспим. Я же с дороги даже не отдохнула, а нам сегодня яхту покупать. Зять без моего совета шагу ступить не может.

– Конечно, Дашенька, отдыхайте. – Антон взял в свои ладони мои руки и погрузил в них лицо. Его мягкие губы нежно и целомудренно коснулись моих пальцев. – Мне так не хочется с вами расставаться. Вы удивительная, Даша. Это счастье, что мы встретились.

Пожалуй, я могла бы с ним согласиться. Антон мне очень нравился! Молодой, изысканный, богатый. Голливуд, церемония «Оскара», Каннский фестиваль. Передо мной стремительно проносились картинки нашего общего триумфа. Я – сценарист, Боков – продюсер, третьим в компании был Паша. Но он совершенно не мешал! Просто друг. Просто гениальный художник, которого с нашей помощью узнают не только ценители искусства, а весь мир.

– До встречи? – Я чуть задержалась у входа в наши апартаменты.

– Я буду очень ждать этой минуты, – снова склонил он голову в поцелуе.

Его глаза горели восторгом, ожиданием и – любовью.

Для полноты впечатлений осталось выяснить одно-единственное: женат ли Боков? Но это – завтра. Вернее, сегодня, когда я чуть-чуть посплю.

Сквозь открытое окно нашей Grand Beach Villa доносились шелест океанских волн и крики какой-то близкой птицы. Орала она мерзко и громко и вдруг замолкла.

Наверное, Антон отвернул ей голову, засыпая, улыбнулась я. Чтобы не тревожила мой отдых. Первый день, вернее, первая ночь на Мальдивах прошла просто превосходно, значит, дальше будет еще лучше!