Мамаево побоище. Русь против Орды

Глава 4 БЛИЖНИЙ БОЯРИН

Прошло три месяца после отъезда Дмитрия Иоанновича из Серпухова в Москву.

Великий князь Литовский, Ольгерд, по осени предпринял третий поход на Москву. Однако до земель московских не дошёл, остановился.

Дмитрию удалось заключить мир с Ольгердом. И в знак примирения и вечного мира князь Серпуховской Владимир Андреевич был обручён с дочерью Ольгердовой, Еленой. Свадьба должна была состояться через несколько месяцев. Известное дело, родственники не воюют — они должны поддерживать друг друга.

Как-то при встрече Михаила с князем Владимиром властитель Серпуховской сказал:

— Не лежит сердце к этому браку. Ольгерд — враг извечный. Однако же князь не всегда женится по любви, скорее любовь — исключение. Повезло же Дмитрию Иоанновичу с супружницей.

— Это как же?

— Неуж не знаешь? Евдокия, супруга Дмитрия, из суздальских. Отец её, князь Суздальско-Нижегородский, Дмитрий Константинович, давно к Москве тяготил. Вот и свёл Дмитрия с Евдокией. Свадьбу в Коломне играли, потому как Москва в тысяча триста шестьдесят пятом году не успела отстроиться после пожара. Кремль ведь Московский только в тысяча триста шестьдесят восьмом году построили. Представь: жениху семнадцать годов, невесте — пятнадцать. А любят друг друга, ровно голубки. И жена из неё — другим князьям на зависть: умна, благочестива, скромна.

— Повезло Дмитрию Иоанновичу, в самом деле.

— А ты почему не женишься? Пора уже, муж зрелый: боярин, княжеский воевода, собой хорош. Да за тебя любая девка пойдёт.

Михаил улыбнулся.

— Мне любая не нужна. Хочу, чтобы по любви, чтобы ласковая была, хозяйственная. Ведь сейчас как? Случись в поход уйти — только на старого слугу и надежда, что он за домом присмотрит. А Бог его приберёт — что тогда? Я не против, нужно жениться, только где она, моя суженая?

Князь расхохотался во всё горло.

— Ну, насмешил! Да как же ты её отыщешь, ежели целыми днями по порубежью мотаешься да крепостью занимаешься? В поле можно только с крестьянкой познакомиться. Так ведь не по чину! Тебе ровня нужна, из боярских дочек. Вот что, есть у меня на примете одна, боярина Яковлева дочка. Сам её мельком раз в церкви на службе видел. Красавица, и говорят — умна да разумна. Не сиди сиднем, сходи в воскресенье на службу. Дай дьячку медяху, он тебе её покажет. А дальше сам решай. Понравится — в дом к боярину сходи — вроде по делу, приглядись. Да что я тебя учу, ровно сводня! Ты сам воевода и не такие крепости брать должен!

Прошло ещё два месяца. Ударили морозы, снега навалило по колено.

Михаил последовал совету князя: ходил в церковь, присматривался к девушке — и впрямь хороша! Кожа белая, глазки карие, локон чернявый из-под платка выбивается. Даже к боярину сходил, улучив удобный момент — вроде как по поводу строительства моста.

Боярин приезду Бренка удивился сначала, а как увидел, что Михаил взгляды мельком бросает на прошедшую дочь, ухмыльнулся в усы, понял, где собака зарыта.

Так бы и быть, наверное, свадебке. Но ближе к весне весть пришла, что у Евдокии родился наследник Дмитрия, княжич Юрий. Князь Серпуховской с воеводой был приглашён на крестины, в Переславль.

Таинство крещения младенца проводил сам Сергий Радонежский.

Гостей видных собралось много. А как же? Сын, наследник, будущий князь родился. Надо почтить вниманием счастливых отца и мать, о себе напомнить, да и на пиру погулять.

Михаил на крестинах, да в обществе столь высоком был впервые. Из знакомцев московских — только Боброк. К нему и прибился. Обнялись, как старые друзья.

— Радость-то у нас какая, наследник родился! — пробасил большой воевода. — Есть теперь кому наследство передать.

Боброк был слегка пьян, потому весел и радости своей не скрывал.

— Понравился ты князю Дмитрию, Михаил Андреевич, — сказал он. — Как мыслишь, ежели мы тебя в Москву, ко князю?

Предложение было неожиданным. Хоть бояре словами не кидались, но Дмитрий Михайлович был навеселе, потому Михаил сказанное им всерьёз не принял. Может, и был меж них — князем Московским и воеводой — такой разговор, только никто ему о намерениях князя не сказал.

— Люб ты ему: умён, удачлив, по возрасту подходите. А ещё скажу...

Большой воевода склонился к уху Михаила, обдав густым винным запахом.

— Не всем боярам власть Дмитрия по нраву. Он ведь совсем молодым на княжение сел. Да и то митрополит Алексий ему подсказывал, что делать. А ноне князь в силу вошёл, наследник появился. Вот бояре, кому князь не люб, в Рязань, к Олегу съехали, да в Тверь. Козни строят. Вот что, разговор серьёзный, надо бы без лишних ушей да глаз перемолвиться. Как торжества пройдут, подъезжай ко мне, где живу — знаешь уже.

— Хорошо, — Михаил кивнул. Вот тут какие страсти среди бояр разгораются, а он в своём Серпухове и знать ничего не знает.

Отстояли обряд крещения в церкви. Но если Боброк был в первых рядах, рядом с князем великим — по праву московского боярина, то Михаил удовольствовался местом в задних рядах. Видно отсюда было плохо, зато слышно хорошо. Зодчие построили храм правильно, наверняка горшки пустые в стены заложили, потому даже шёпот был слышен. А многим боярам, особенно из уделов дальних или соседних княжеств, вроде Нижегородского, и вовсе места в храме не хватило — во дворе у стен храма стояли. Правда, через открытые двери и там всё было слышно.

Таинство крещения закончилось, младенца нарекли Юрием. А потом все двинулись на пир ко князю. Княжеские слуги простолюдинам выкатывали на улицу вино да пиво в бочках, выбивали дно и тут же черпаками разливали в подставленную посуду. Тут же стояли столы с хлебом, варёным и жареным мясом, капустой квашеной, квасом и пирогами. Гулял честной народ, веселился, князя славил и желал многие лета княжичу. А бояре да гости именитые залы в палатах каменных заняли, усевшись за столами по чину да знатности рода, потолкавшись да поспорив слегка.

Угощение было богаче и разнообразней, чем для простолюдинов. Тут и рыбка жареная да солёная, белорыбица копчёная. Куры, жаренные на вертеле, громоздились на больших подносах горами. А всяких заедок было не счесть. Слуги обходили именитых гостей, щедро наливая в кубки вино, стоялый мёд или пиво — по выбору. Звучали здравицы князю, княжичу и супруге.

В один из моментов великий князь, опустив кубок с вином, поперхнулся, закашлялся. Михаил увидел, как сидевший напротив него за столом боярин уставился на князя с любопытством, даже затаённой радостью. Как-то странно!

Однако кашель прошёл, и князь махнул рукой — гуляйте, мол, бояре! А боярин разочарованно вздохнул.

Внезапно он, почувствовав взгляд Михаила, повернулся к нему. Лицо его тут же расплылось в улыбке, он подмигнул, поднял кубок.

— За княжича! Долгие ему лета!

Михаил поднял свой кубок, отпил.

— Ты кто? — спросил боярин.

— Воевода Серпуховской, боярин Бренок.

— А я — тысяцкий московского городского ополчения боярин Вельяминов. Со знакомством!

Бояре чокнулись, осушили кубки. А Михаил не мог отделаться от ощущения, что боярин лицемерит. Лицо же истинное показал, когда князь поперхнулся. Надо запомнить и спросить о тысяцком у Боброка потом.

Пир продолжался долго. Упившихся бояр уносили слуги. Во дворе их подхватывала челядь и грузила на телеги. Московских бояр сразу отправляли по домам, ибо разместить всех на ночлег было решительно невозможно — слишком много гостей присутствовало на крещении.

У Михаила шумело в голове от выпитого, но он держался. Со своими воинами добрался до первого же постоялого двора, где, едва стянув сапоги, рухнул на постель. Полдня стоял службу, другую половину занимался возлияниями да тешил брюхо. Тяжко, однако!

Проснулся Михаил поздно. Голова была тяжёлая, во рту пересохло.

— Эй, кто-нибудь! — крикнул он.

Вошёл один из воинов.

— Поправиться?

Боярин кивнул только. В голове взорвались сотни колоколов. Михаил схватился за неё. Вроде сам вчера до постоялого двора добрался, а вот поди ж ты, развезло.

Воин явился быстро, в обеих руках — по чарке.

— Тут рассол капустный, тут — пиво.

Михаил трясущимися руками схватил корчагу с пивом, припал жадно губами. Опустошил почти всю, перевёл дыхание, допил. Посидел немного. В голове начало проясняться, сухость во рту почти пропала. Воин смотрел сочувствующе.

Михаил взялся за рассол. Отпил немного, поставил.

— Фу, гадость какая!

— Тебе бы, боярин, сейчас горячего шулюмчика. Самое лучшее средство, по себе знаю.

— Так давай!

— Пойду в поварню, узнаю.

Всё-таки воин принёс большую плошку горячего шулюма. Наваристый бульон из баранины с большими кусками мяса, с морковкой и луком, густо приправленный перцем, быстро поднял боярина на ноги.

Уже к полудню только густой запах выдавал вчерашнее излишество. Михаил перекрестился на икону в углу.

— Спасибо тебе, Господи, за исцеление болящего!

Посидел, раздумывая — идти ли к Боброку? Может, большой воевода чувствует себя ещё хуже?

«Пойду, — решил Михаил. — Не примет — то его дело, а моё — нанести визит». Он кликнул воинов и велел собираться.

Дорогу нашли с трудом, осведомляясь у прохожих. Наконец по узким улицам добрались до знакомого дома.

На удивление, Боброк принял сразу. То ли крепок был боярин, то ли пил меньше, однако выглядел бодрым.

Они поговорили немного об Орде, Литве да Твери — куда же без них? Разговор переключился на вчерашнее торжество. Михаил вдруг припомнил боярина Вельяминова, пересказал происшедшее Боброку.

Дмитрий Михайлович потеребил бороду.

— А не показалось ли? Может, выпил много, да и причудилось?

— Я тогда ещё почти трезвым был.

Боброк вперил взгляд Михаилу в глаза.

— Не навет?

— Упаси Господи! Я ведь боярина в первый раз увидел!

— Да, верно. Тысяцкий-то — брат старший. Младший, Николай — тоже воевода, боярин московский, по росписи — в полку левой руки. И оба ни в каких кознях не замечены. Ладно, имеющий уши да услышит. Ты мне вот что скажи: согласен ли в Москву перебраться, на службу к великому князю? Ему верные люди надобны!

— В Москве бояр и без меня хватает!

— Э, не скажи! Бояре-то есть, только вот не все князю служат. Есть московские, которые служат, а есть городские — они сами по себе. И среди тех и других встречаются те, кому князь не по нраву, вольницу их ущемляет. Уж столько их в Рязань да Тверь съехало! Мало того, Олегу Рязанскому присягнули, в войске его воюют.

— Привык я к Серпухову, дом у меня там.

— Эва, хватил! Дом у него! Перейдёшь на службу в Москву, князь тебя землицей одарит — дом построишь. А не захочешь строить — так землицу с домом получишь. Дмитрий Иоаннович преданных ему людей ценит, за службу верную милостями одаривает: землёй, дачей в Подмосковье, опять же — трофеи военные. А как же без этого? Ты, как воин, животом своим рискуешь, в отличие от городских бояр. У них всего и развлечений, что охота да баня.

— И ещё одно. Я князю Серпуховскому присягал, как-то неудобно от него уходить, — сказал Михаил.

— Неудобно порты через голову снимать! Князь Серпуховской — двоюродный брат великому князю, ему служит. Так что измены здесь никакой нет, повышение по службе. Заметь, я тебя не меды стоялые пить зову — на службу бранную, опасную. Тут уж тебе решать. Но, как мужу серьёзному: решишь — назад поворота не будет.

— Я понимаю, потому — думаю.

— Думать — это хорошо. Ты не мальчишка сопливый, тебе воинство доверят, от твоих действий в бою, может, судьба княжества зависеть будет. Доверие велико, но и спрос большой. А по заслугам и награды. Однако же знать должен: изменишь, сподличаешь, струсишь — пощады не жди.

Оба замолчали. Первым заговорил Боброк.

— Совестливый ты. Другой за такое предложение ухватился бы не раздумывая. Ты же, присягу дав князю Серпуховскому, уйти от него совестишься. Это славно! Стало быть, вера в тебе есть, дух. Совесть! А это — главное в любом человеке. Если воин опытный, в бою умный, это ещё не значит, что он надёжный и верный. В решающий момент иной поле боя оставить может, жизнь свою спасая. Ты сейчас, может быть, решаешь главный вопрос своей жизни, потому не торопись, взвесь всё. Будешь служить верно — заметит князь твоё рвение, поднимет из простых бояр. Князь молод, но умён и рассудителен, ему опора нужна, люди верные.

— Добро, согласен я. И не на посулы твои позарился — пользы больше в Москве принесу.

— Похвально слова твои слышать! Впрочем, иного я и не ожидал. Давай-ка по кубку вина выпьем.

Михаила аж передёрнуло от отвращения. Боброк засмеялся.

— Тогда пива. Хотя момент не тот.

Слуги принесли прохладного — с ледника — свежего пива, разлили его по большим кружкам.

— Давай, боярин-воевода, за князя нашего и за твою долгую службу.

Как не выпить, когда такой тост? Выпили.

Михаила с одной кружки слегка повело — пиво наложилось на вчерашнее.

— Вот что, Михаил Андреевич. Покамест возвращайся в Серпухов, а я с князем поговорю. Полагаю, не сегодня и не завтра, — вишь, сколько гостей приглашено? Не только с поздравлениями и гостинцами приехали. Почти со всеми поговорить надо, укрепить в союзнических отношениях. Дипломатия! — Боярин поднял указательный палец.

Попрощались они во дворе. Боброк уважение Михаилу оказал, как равному, спустившись со ступенек.

Михаил с воинами, не дожидаясь князя Владимира Андреевича, поскольку уговора не было, отправился в Серпухов.

Прошёл месяц, за ним — другой. Настала весна, снег начал таять, дороги развезло. С гулким бабаханьем вскрылась ото льда Ока.

На время распутицы, когда ни пешему не пройти, ни конному не проехать — даже на лодке не проплыть, жизнь замирала. Теплилась она только в городах да деревнях.

На сию нору дозоры снимались, ратники отдыхали. Кого опасаться, если из деревни в деревню добраться тяжело, а кованой рати — просто невозможно, увязнут в непролазной грязи.

Едва просохло, до Серпухова добрался грязный и измученный гонец от Великого князя Московского, доставивший князю Серпуховскому послание. Сей грамотой Михаил Бренок переводился на службу в Москву.

Прочитал Владимир Андреевич грамоту, крякнул с досады. Толковый воевода иной раз десятка, и то и сотни воинов стоит. Где его найдёшь? Товар штучный! Вызвал Бренка к себе.

— Тебя князь Московский на службу к себе призывает. Неохота тебя отпускать, а надо. У тебя есть кто на примете? На твоё место воеводой?

— Как не быть? Боярин Хостов!

— А справится ли? Молод очень.

Владимир Андреевич покачал головой.

— Да он на год меня младше, справится.

— Быть посему. Завтра в Москву верхом отправляйся, обустраивайся. А как подсохнет, челядь заберёшь.

Они обнялись на прощание.

— Ты про Серпухов-то не забывай. Помни, кто тебе поверил, воеводой сделал.

— До гробовой доски помнить буду, — торжественно поклялся Михаил. — Коль будете в Москве, заезжайте в гости.

— Непременно.

В Москве первым делом Михаил направился к Боброку, даже переночевал у него. А после заутренней службы в церкви они вдвоём направились в Кремль.

Боброка охрана знала, пропустила беспрепятственно.

Прошли ко князю, в его рабочую комнату.

— А, Михаил Андреевич! Помню, помню! Мне о тебе ещё недавно Дмитрий Михайлович говорил. Решился-таки мне послужить?

— Решился, княже.

— Славно! Мне верные люди нужны. Простолюдинов хватает, с боярами хуже. И не обижал я их вроде, а поразбежались. Служить честно будешь?

— Честно, как привык.

— Назначаю тебя воеводой передового полка, пусть в Разрядном приказе, в росписи запишут. Для начала дом в Москве даю — на Неглинной.

Невелик дом, однако — в два поверха. Поглядим на службу твою, а там решим. Уж больно за тебя Дмитрий Михайлович хлопотал. А он в людях разбирается, верю я ему.

— Спасибо за доверие, князь! Постараюсь оправдать.

И Михаил начал свою службу. Для начала проверил наличие, сохранность и обеспеченность запасов оружия в казематах.

Являться в ополчение княжеские дружины должны были со всем своим — щитами, копьями, саблями, луками. Но запас для ведения войны быть должен. Воин с собой на коне много не увезёт. В колчан входит двадцать — двадцать пять стрел. А запасы везут за воинством, на телегах. И каждая стрела денег стоит. Надо отковать наконечник стальной — бронебойный, с узким жалом или для незащищённых целей, двуперки. Древко обстругать, да чтобы ровное, без кривизны было, да сухое. И оперение. С одной стрелой заботы оружейникам хватает, а если их тысячи? И каждая цену имеет. А копья запасные, да сулицы или пики? Одно копьё ценой с телегу со стрелами.

Михаил вздохнул. Стрелы, копья, сулицы — расходный материал для войны, а деньжищ требует немерено. Смотр бы своего полка провести, посмотреть, насколько слаженно действовать воины будут. Да кто же позволит их без особой нужды собирать? Одно кормление во сколько серебра обойдётся? Проклятые деньги, всё в них упирается!

Как воевода Михаил участвовал в военных советах, где главенствовал большой воевода Великого княжества Московского Боброк-Волынский. Обсуждали сведения о противнике, добытые через купцов и других людей, побывавших в сопредельных территориях.

Готовящийся набег скрыть невозможно. Надобно воинов собирать — конно и оружно, обозы с провиантом для людей и корм для коней. Передвижение огромных людских масс не скроешь, они заметны чужому глазу. К тому же все войны и набеги летом велись. Какая атака на врага конной лавой, когда кони по брюхо в снегу вязнут?

Про весеннюю или осеннюю распутицу и говорить смешно. Самые вероятные месяцы для нападений — конец лета и начало осени. Ещё тепло, убран урожай и, рассчитывая на трофеи, можно брать с собой меньше провианта. Конечно, корову можно в лес угнать в случае опасности. А куда амбар, полный зерна, спрячешь? И потому в начале лета готовились к возможным боям. Одни ремонты мостов столько времени отрывали! Каждый осмотреть надо, волостелю указать день, да после проверить.

А через несколько недель узнали, что войско Мамая напало на земли рязанские. Немало сёл и городов пожгли, взяли полон и ушли внезапно. Но то для татар не удивительно. Налетят, пожгут, пограбят и с трофеями и полоном — снова к себе, в Дикую степь.

Однако, опасаясь, что татары, не удовлетворившись добычей, пойдут на земли московские, князь с Боброком решили двинуть ополчение серпуховское и коломенское к Оке.

Выдвинулись вместе с княжескими дружинами. В этом походе Михаил впервые участвовал в качестве воеводы московского, приняв под свою руку передовой полк. Правда, по причине отсутствия войны полк его был едва ли на треть укомплектован. Боброк-Волынский как большой воевода тоже в походе был, всё войско под ним было.

Простояли на берегах Оки три недели и, не получая сведений о приближении татар, вернулись восвояси. Интересное в стоянии было то, что Михаил, к своему удивлению, познакомился с воеводой Коломенского полка, фамилия которого была Вельяминов.

— Ты не родня ли тысяцкому московскому? — спросил Михаил.

— То отец мой, Василий Васильевич. Я сын его младший, Николай. Есть ещё старший, Иван, боярин московский.

— Понятно.

Михаил был слегка обескуражен. Это же сила какая у бояр Вельяминовых? Вся рать городская у отца, а Коломенский полк — у сына. Тысяцкий после большого воеводы, почитай, на втором месте.

В Москве жизнь потекла спокойно. Постепенно Михаил перезнакомился со многими юродскими и московскими боярами. Бояре сами приглашали Михаила в гости под предлогами разными: именины, приезд родни из мест дальних. А уж как в родном доме не похвастать древностью и знатностью рода! Перечисляли, кто от какого колена произошёл, в каких чинах был да где за столом княжеским сидел.

Михаил вначале удивлялся — почему внимание такое к его персоне?

Ясность внёс Боброк.

— Понимаешь, какое дело. Бояре кучкуются по интересам. Вроде все князю служат, однако же каждая группа свой интерес блюдёт, за другими ревностно смотрят — как бы не обошли, не приблизились к князю, чтобы и их милостью да вниманием не обделили.

— Это я уже понял. Не пойму другого. Я тут человек новый. По уму — приглядеться надо, что за человек, чем дышит. А они наперебой в гости зазывают! Я ведь в чины не выбился, не знатен.

— Э, брат, тут ты ошибаешься! Посуди сам. Ты молод, меж тем князь тебя приметил, к себе на службу взял. С годами, при службе верной, можешь подняться высоко. Вот каждый род боярский и старается тебя на свою сторону перетянуть. На первых порах они тебя во всём поддерживать будут, помогать. А случись, князь тебя возвысит, там им придётся помочь. На дружбу ведь добром отвечать принято.

Михаил хлопнул себя по лбу.

— А ведь и верно!

— В возраст войдёшь, ума-опыта наберёшься — сам поймёшь.

— За науку спасибо.

— Потому, прежде чем приглашение принять, подумай — нужен тебе человек? Не в опале ли?

— Понял, Дмитрий Михайлович, уяснил. Ты мне как брат старший.

— О том помни и не подведи.

— Слово даю, за меня краснеть перед князем не придётся.

Михаил возвращался к себе домой на коне неспешно, размышляя над услышанным. Вот ведь тугодум! Он дружен с Боброком, а это своего рода сигнал для других бояр — что непросто-де боярин, из Серпухова в Москву на службу князем взятый. Стало быть, есть что-то, сила какая-то, вверх его, Бренка, толкающая. А ведь он, по существу, никто, боярин рядовой, каких в любом княжестве десятки. Понравился воеводе Боброку, вот он и приметил. А бояре московские, в интригах поднаторевшие, сразу поняли, откуда ветер дует. Ох, непростая жизнь в Москве, ухо востро держать надо! А пуще всего — князю служить верно, живота своего не жалея.

А ещё через месяц внезапно умер тысяцкий, Василий Вельяминов. Одни из бояр печалились, другие ухмылялись меж собой. А как ещё? Не всем он люб был. Место высокое освободилось.

Надо сказать, что восхождение Вельяминова на пост высокий было непростым. Предшественник его, Алексей Петрович Хвост, ревностно служивший отцу Дмитрия, был найден убитым в Пасхальное воскресенье 1357 года на городской площади.

Подлое и жестокое убийство любимца ополченцев всколыхнуло народ. Толпа подозревала нескольких бояр, которым смерть Хвоста была выгодна. Встревоженные бояре, чьи фамилии были на устах у черни, боясь расправы, съехали из Москвы.

Великим князем на пост высокий был утверждён Вельяминов. Подозревали бояре, что дело тёмное, что не обошлось убийство без Василия Васильевича. Однако убийцы найдены не были.

Так Вельяминов стал ближним боярином. Был он нагл и нахрапист, про себя, любимого, не забывал, запуская руку в княжескую казну.

Были ещё подозрения. Перед свадьбой Дмитрия с Евдокией примерял князь пояс драгоценный, доставшийся ему от отца — цены немалой, в коем он на свадебном торжестве намеревался быть. Утром же, в день торжества, пояс оказался подменённым. Тоже с украшениями, но камни поменьше и попроще. Хоть и подозревали Вельяминова, но доказать не смогли. А позже, уже перед смертью, всплыл пояс-то, у сына его Николая оказался.

Новость о смерти тысяцкого бояре обсуждали, собираясь кучками. Судили-рядили, гадали — кого назначит князь на должность великую. Но время шло, а назначения не было. Фактически князь Дмитрий Иоаннович упразднил должность тысяцкого, не назначив на неё никого. И тем самым нажив себе врага — старшего сына Вельяминова, Ивана. Должность была не выборная, но Иван Васильевич рассчитывал занять её и прогадал.

Начал он среди бояр собирать недовольных, коих оказалось немало. Начали прощупывать Михаила, когда он бывал в гостях. Исподволь пытались выведать, на чьей он стороне. Бренок неизменно отвечал: «Что хорошо для великого князя, то хорошо для Москвы. На том и стою».

Некоторые из бояр перестали приглашать его в гости. Бог им судья, Михаил сам в гости не напрашивался. Только один момент показался ему настораживающим.

Михаил как-то беседовал со старшиной купцов-суконников. И тот обмолвился, что суконник фряжский именем Некомат дружен стал с Иваном Вельяминовым. Не раз уже их вместе видели.

— Под себя всю торговлю сукном подмять хотят! — обижался купец.

Михаил сделал вид, что слов сих не услышал. А сам призадумался. С чего бы это — боярину дружбу с купцом фряжским водить? Не тот человек Иван, чтобы с простолюдином, пусть и купцом, якшаться. Что-то за этим кроется.

Начал он потихоньку сведения о купце Некомате собирать. Один словцо скажет, другой обронит. А картина общая потихоньку складывается. И картина тревожная.

Некомат — купец фряжский, из Кафы. А известно, что Кафа — столица колоний генуэзских в Крыму. Генуэзцы — торговцы от рождения, алчные, жестокие, своего не упустят. Привилегии от папы своего католического имеют, и большей частью — шпионы и лазутчики его. Они и у византийского императора себе привилегии выторговали, чтобы на море Сурожском беспошлинно и единолично торговать. Мало того — Кафа дружна с Ордой, во всём её поддерживает, и интерес у обеих сторон взаимовыгодный.

Татары пленников генуэзцам продают, фрягов не трогают, охраняют их на Великом шёлковом пути. Интересы их, в основном денежные, переплелись так, что уже и непонятно, кому дружба сия выгодна.

Генуэзцы после Кафы Солдайю по договору выкупили. А Кафу, как столицу колонии, в крепость превратили, соорудив стены с двадцатью шестью башнями.

Городу владение генуэзцев на пользу пошло. Водопровод появился, в городе — чистота и порядок, чего раньше не бывало, поскольку население в основном состояло из армян и греков.

Ворота домов запирались, и свет гасили в восемь часов вечера. Исключение делали только для караван-сараев, где масляные светильники горели на час дольше.

Городом и колонией управлял генуэзский консул. Главная статья наживы — рабы. Торговали строевым лесом, солёной рыбой, просом, ячменём, рожью. Деньги принимались любые, хотя основной денежной единицей был серебряный аспр.

И чем больше Михаил узнавал о купце, тем сильнее осознавал — Некомат только носит личину купца. Лавку держит, прислуга в лавке торгует. Но странность есть.

Другие купцы за товаром сами на кораблях или с обозами ходят. Некомат же предпочитал товар у других фрягов скупать и продавать его в своей лавке. Зачем? Ответ один: не торговля ему надобна, лавка — лишь прикрытие. Тогда для чего? Учитывая внезапно вспыхнувшую дружбу его с Иваном Вельяминовым, понятно стало — зреет заговор. Он — как нарыв на теле княжества, и когда прорвётся — неведомо.

В один из дней Михаил пришёл к Дмитрию Михайловичу. Рассказал всё, что выяснил, со всеми подробностями — и о Некомате, и о Вельяминове, вокруг которого собираются недовольные бояре.

— Правда ли сие? Не навет ли? — обеспокоился большой воевода.

— Не пустые людишки сведения добывали — я сам. Каждое слово моё — истинное, видит Бог! — Михаил перекрестился.

— Тогда плохо! Надо ко князю идти, пусть сам решает, что с ними делать. У тебя видаки или бумаги какие в доказательство сказанного есть?

— Какие видаки? Они от чужих хоронятся!

— Ты же узнал!

— За князя тревожно.

— Едем!

Боброку взнуздали коня, конь Бренка уже под седлом был. Сопровождаемые воинами Большого воеводы, понеслись они в центр, в Кремль. Въехали в Боровицкие ворота, спешились, дружинники коней забрали.

Князь отдыхал после обеда, однако Боброк уговорил стоящего у дверей рынду пропустить их.

На звук открывающейся двери князь проснулся. Не часто так бывало, что большой воевода осмеливался сон княжеский потревожить.

— Татары или Литва? — князь сел в постели.

Телом он был тяжёл, грузен, несмотря на младые годы.

— Хуже, князь! От татар или Литвы отбиться можно. Заговор!

У князя слетели остатки сна.

— Говори!

— Вот он всё узнал, пусть он и говорит, — большой воевода указал на Михаила.

— А, бывший воевода Серпуховской, Михаил Андреевич! Говори!

Михаил, не опуская деталей и подробностей, поведал о купце Некомате, о дружбе странной меж ним и Иваном Васильевичем Вельяминовым.

Князь слушал молча, не перебивал, только глаза его наливались гневом и злобой.

Когда Михаил закончил, князь вскочил с постели.

— Змей подколодный! И отец его таким же был! Яблоко от яблони недалеко падает!

Князь босиком, в одной длинной рубахе, подошёл к Михаилу.

— Всё правда?

Михаил перекрестился.

— Верно! Ты здесь человек новый, к интригам ещё не привык, ни к кому не примкнул.

Князь уселся на постель, повернулся к Боброку.

— Что делать будем?

— Схватить злодеев и пытать на дыбе. Сами всё расскажут и подельщиков выдадут.

— А Дума боярская? В этот же день все узнают. Там у Вельяминовых сторонники найдутся, народ мутить станут. Мне только бунта в Москве не хватает.

— А дружина на что?

— Нет, хитрее сделаем. Есть у меня людишки верные, пусть последят за обоими. Если удастся — подслушают, или лучше того — грамоту, бумагу какую раздобудут. Сам посуди: Вельяминов боярин, дворянин, он только княжескому суду подлежит, причём в составе суда десяток бояр должен быть. А им доказательства подавай.

— Верно! — нехотя признал Боброк.

— А вы ступайте и держите язык за зубами. За службу верную тебя, Михаил Андреевич, хвалю.

Воеводы вышли из дворца.

— Ну, Михаил Андреевич, мы своё дело сделали. Теперь пусть у князя голова болит.

Однако или людишки князя неосторожны были, или в ближнем княжеском окружении изменщики подлые нашлись, но Некомат и Вельяминов встревожились и верхами в Тверь ушли, к брату Дмитрия, князю Михаилу.

Прибыли они к нему 5 марта 1375 года.

При дворе князя Михаила Александровича беглецов приняли с радостью. Оба сразу стали ближними ко князю людьми. Через некоторое время им доверили быть послами в Орду, выдали деньги. Посольство было успешным, и 14 июня 1375 года предатели привезли в Тверь ярлык от Мамая на великое княжение. Михаил Александрович возликовал. Он Ордою назначен великим князем!

У князя Московского Дмитрия были в Твери свои люди — даже среди бояр, и он узнал о ярлыке Мамая на великое княжение буквально через неделю. Ярости князя не было предела.

— Лучше бы я сразу послушался Бренка и казнил изменников!

Трон под князем зашатался. На главенство среди княжеств претендовали сразу Литва, Тверь и Рязань. И каждый из князей по происхождению, знатности рода, мог притязать на это место.

Но власть любят все, и никто без боя, без сопротивления её не отдаёт. Тем более что в глубине души Дмитрий не признавал Мамая законным ханом, поскольку в жилах его не текла кровь Темуджина. Темник, захвативший власть в Орде хитростью, обманом, убийствами, силой. Даже не все татары его поддерживали, в основном только Крым.

Потому князь решился на войну. Был объявлен сбор, и 29 июля 1375 года большая рать двинулась на Тверь. Вот где пригодились заранее возведённые мосты!

Рать беспрепятственно дошла до Твери и осадила её. Князь Тверской, Михаил Александрович, не был готов к выступлению Дмитрия, не успел собрать ополчение и запёрся в городе.

После нескольких отбитых штурмов начавший испытывать голод, поскольку запасов нового урожая не было, князь Михаил запросил мира. Был подписан мирный договор, в котором оговаривалось, что Тверь становится союзником Москвы, а князь Михаил отрекается от ярлыка на великое княжение. Но боярам дозволялось свободно переходить от одного князя к другому с сохранением своих земель и вотчин — за исключением злоумышлителей и изменников.

Войско торжественно вернулось в Москву, и первой же грамотой князь Дмитрий отобрал у Ивана Вельяминова вотчину, «взял на себя».

Забегая вперёд, скажу, что после победоносной битвы на реке Воже, когда было разбито войско Бегича, в обозе был обнаружен беглый поп, а при нем — мешок «злых зелий». При допросе с пристрастием поп показал, что он был послан от Вельяминова Ивана с целью отравить великого князя.

В допросную избу пригласили самого Дмитрия, где он выслушал признания пытуемого. Мешок «злых зелий» был сожжён, а попа сослали в дальний монастырь.

Князь призвал к себе Боброка и Бренка, рассказал им о беглом попе и мешке «злых зелий». На совете решили Ивана убить. Только сказать легко, а как это сделать, паки Вельяминов в Орде обретается, носа не показывая ни в Москву, ни в Тверь?

Бренок подсказал идею, на первый взгляд маловыполнимую.

— Пусть брат его младший, Николай, хоть как-то позорное пятно с рода снимет. Собственноручно грамотку брату отпишет, поплачется на жизнь, сообщит, что у Ивана князь вотчину «на себя взял», что посоветоваться желает.

— Не станет Николай этого делать! — Боброк потряс бородой. — Нешто он родственника, брата родного, на виселицу приведёт?

— А вот мы и посмотрим, кто ему дороже — я или брат. Откажется — сниму с воевод! — сказал Дмитрий.

— Правильно! Он ни в чём предосудительном замечен не был. Вызовет брата, знамо — честен перед князем, — добавил Бренок.

Так и сделали. Боброк с Бренком сами объяснили младшему Вельяминову сложившуюся ситуацию.

Побледнел Николай, пот со лба рукавом вытер. Написать письмо и вызвать из Орды брата — значит, своими руками на смерть его отправить. Отказаться — впасть в немилость у князя, лишиться чина воеводского, а то и земли.

Тяжко далось Николаю решение, однако, взвесив всё, грамоту такую с купцами в Орду он послал.

Иван Вельяминов объявился в Серпухове в начале августа 1378 года. Он был опознан и схвачен. После допроса при писарях, записавших его признания, был осуждён на казнь. И ни один из бояр, присутствующих на суде, не посмел вступиться — слишком велика и очевидна была его вина.

Боярина казнили 30 августа 1378 года в Москве, на Кучковом поле, при стечении народа, отрубив голову мечом.

Не ушёл от наказания и Некомат Сурожский, коего поймали через четыре года, и зимой 1383 года казнили — 21 января, в 4 часа пополудни. Так бесславно окончили свои дни изменники, заговорщики и предатели.

После разоблачения заговора Михаил Бренок сильно поднялся при дворе. Должность его осталась такой же, но за столом на пирах у князя он сидел сразу после Боброка. Остальным боярам пришлось потесниться. Михаил стал «ближним» боярином, кому князь верил, и Михаил часто давал дельные советы.

Но не только на раскрытии заговора «поднялся» Михаил. И в делах воинских он преуспел, будучи воеводой. Почти непрестанные набеги ордынцев на земли московские или союзников заставляли практически каждое лето проводить в седле, во главе рати.

А Орда, не встречая отпора, набирала силу. В 1377 году она захватила и сделала своим данником мордовские земли, граничащие с нижегородскими. В этом же году Мамай послал на Русь мурзу Бегича, но русские рати разбили его, одержав победу.

А тут ещё и хан булгарский Махмат-Султан своевольничать стал. То купцов русских на Волге пограбит, то обозы русские. Орда взимала с купцов, русских и иностранных, плывущих с товарами на судах по Волге, тамгу — таможенную дань. Заплатил — и плыви спокойно. Однако же булгары злокозненные, прозванные на Руси бесерменами, начали и тамгу взимать, и грабить.

Князь Дмитрий, разгневанный на булгар, велел отрядить войско и примерно наказать булгарского хана. Войско, включавшее в себя княжескую рать под командованием Боброка и ополчение под рукой Бренка, направилось к Булгару. За верховыми шли пешцы, за ними тянулся обоз с провиантом.

Дорога была не близкой, однако же дошли без потерь. Помогала погода. Стоял небольшой морозец, реки скованы льдом, и воины и обоз передвигались по льду, как по накатанной дороге. Нападения зимой никто не ожидал, и когда русская рать 16 марта вышла к Булгару, там не сразу всполошились. Однако же ворота успели запереть.

Русское войско расположилось в отдалении от города. После зимнего двухнедельного похода войску требовался отдых. Это понимали и в городе, поэтому уже следующим утром сразу из нескольких ворот города выехали всадники. Причём не на конях, а на верблюдах. Булгары рассчитывали, что кони русских воинов, не видевшие раньше верблюдов, испугаются. Вначале и в самом деле было так, кони всхрапывали, пятились, но ведомые сильной рукой, подчинились.

Русские дружинники и ополченцы к бою были готовы, спали, не снимая брони.

Рати столкнулись. Сеча стояла жестокая, но русские стали одолевать. Булгары отступили в город. Русские рвались вперёд, желая на плечах отступающего врага ворваться в Булгар.

И в это время громыхнули крепостные пушки. Впервые на обширных пространствах Руси, Литвы и Дикого поля прогремели пушечные выстрелы. То ли пушкари были неумелы, то ли пушки слабые, но потерь от пушечного дроба русская рать не понесла. Лошади только испугались громких звуков, да ратники плевались, когда на них сносило дым. Сера, составляющая часть чёрного дымного пороха, навевала ассоциации с преисподней, с дьяволом.

После неудачного штурма русские рати окружили город, готовясь к осаде.

Прошло несколько дней. За это время ратники вырубили в лесах деревья, готовя штурмовые лестницы. Фуражиры в соседних деревнях отобрали скот для пропитания армии. По причине зимнего времени — снега, морозов, жители не могли спрятаться в лесу, угнать скот. Да и уйди они, по следам сыскать можно быстро.

Спеша избавиться от угрозы захвата города и разорения своих земель, булгары запросили мира. Из распахнутых ворот выехали князь Асан и хан Махмат-Султан. В шатре, где собрались русские воеводы, провели переговоры. Сошлись на выплате контрибуции. Булгары давали князю Московскому Дмитрию откуп две тысячи рублей серебром, а воеводам и войску — три тысячи. Кроме того, в Булгаре был посажен воеводами сборщик таможенных пошлин — даруга.

Все подписали мирный договор, и, не взяв город на меч, русские отступили.

Знать булгарская и горожане были испуганы. Впервые Москва проявила силу, добравшись до Булгара. А русские сами спешили убраться поскорее. Весна не за горами, снег уже просел, потеплело. Со дня на день ручьи потекут, а потом и ледоход пойдёт, реки вскроются. Тогда войско застрянет. Куда в распутицу двинешься? Тем более весь обоз санный.

Однако последние вёрсты до Москвы дались тяжело. Лошади едва тащили сани по раскисшим дорогам, и Боброк распорядился двигаться по ночам, когда подмораживало.

В Москву войско вступило с колокольными перезвонами. Всё-таки с победой вернулись, с откупом. Князь Дмитрий был извещён заранее посланным гонцом.

После победоносного похода князь Дмитрий осыпал воевод милостями. Так, Михаил получил в дар большой каменный дом с землёю. Учитывая, что земля в центре Москвы ценилась высоко, подарок был поистине княжеский. Кроме того, князь подарил «дачку» — деревню с холопами в Подмосковье.

Михаил стал заметной фигурой среди московских бояр. С ним стали советоваться, прислушиваться к его мнению. Постепенно Михаил, кроме дел военных, стал заниматься делами хозяйственными. В равной мере у него это получалось хорошо. Вес в обществе рос, и многие бояре, зная его, Михаила, особые отношения с князем, пытались решать свои дела именно через него. Однако же Михаил старался не выпячивать свою особу, был скромен, на глаза князю без нужды не лез, и в то же время в нужный момент всегда оказывался под рукой. Меж тем из Орды приходили тревожные вести.