Мамонтенок Фуф

10

Еще задолго до победы над пещерным медведем Олла задумывалась над тем, как прогнать Длинноруких из своего селения. Сначала она надеялась, что они скоро уйдут своими неведомыми разбойными путями. Однако Длинноруким понравилось новое место. Откуда-то подходили все новые и новые их ватаги, и уже готовых хижин в селении стало для них мало. Из костей, веток и тростника Длиннорукие наспех лепили для себя кособокие и уродливые жилища. Небольшое и аккуратное селение Рода Большой реки стало не узнать. Во много раз оно теперь разрослось и выглядело преужасно. Пробраться вместе с Афом к хижине Великой Матери Длинноруких теперь нечего было и думать — от ужасной вони и — дыма, окутывающего селение день и ночь, пес начинал неудержимо чихать. По вечерам все селение озарялось красными отблесками множества костров, а в середине, перед хижиной Великой Матери, плясали и гремели бубнами заклинатели духов. У огромного жаркого костра восседала сама Великая Мать и смотрела, как под ужасающий вой всего племени приканчивают пленных. Здесь же возвышался толстый столб, увешанный связками человеческих черепов. Считалось, что на вершину этого столба каждую ночь опускается покровитель племени — Великий Невидимый Норин.

— Надо найти твоих сородичей, — сказал однажды Аф. — Если бежать все время, мы встретим их через три дня и три ночи.

— В Белое Время без стада не прожить, — как всегда заметил Гай. — Наша мудрая и храбрая Рами, ты должна вернуться к своим.

Рами — так звали теперь Оллу на языке Лесов. Это новое ее имя было известно всем, кто ходит среди равнин, крадется в гуще Леса, летает в вышине или плещется в речных потоках.

— За нас не беспокойся, — потряхивая ушами, сказал Фуф ломким баском. — Мы…

— Мы перезимуем с бизонами, — со смехом докончила за него Олла. — Я верю, что с бизонами вам будет хорошо, но я пока но могу вернуться к своим.

— Почему? — враз спросили Фуф, Гай и даже Аф, который лучше их понимал Оллу.

— А вот почему. С тех пор, как наше селение стоит на этом месте, Большое Солнце возвращалось столько раз, сколько у меня пальцев на руках, и еще раз столько, и еще, и еще, и еще…

Считать Олла не умела, а остальные в счете были еще слабее ее, но все равно они поняли, что селение Рода Большой реки стоит на берегу очень, очень давно.

— И все это время мои сородичи строили свои хижины. Ведь их за одно Большое Солнце не построишь… И даже за два тоже, — вздохнув закончила Олла.

— Ну и что? — простодушно спросил любопытный Фуф.

— А то, — сказала Олла, щелкая его по хоботу, — что на нынешнее Белое Время мои сородичи могут остаться без хижин.

Тут Аф сделал вид, что он давно это знал, и недовольно сказал Фуфу:

— Из всех нас у тебя самые большие уши, а слышишь ты мало. Обязательно тебе все надо растолковать.

— Зато я мамонт, — обиделся Фуф. — Мне еще мама об этом говорила.

— Нет, ушастик, — засмеялась Олла. — Пока ты еще не мамонт. Вот когда ты будешь большим, даже больше носорога, вот тогда ты станешь мамонтом.

— У меня есть хобот, — защищался Фуф.

— Хобот, хобот, а рога у тебя есть? — спросил Гай.

— И защечные мешки? — лукаво добавил Аф.

— А хвост у тебя еще даже меньше, чем у Афа, — закончил Гай.

— Ты станешь хвастунишкой намного раньше, чем мамонтом, — строго сказала Олла. — Мама тебя бы отшлепала за это. Но ничего, за нее это могу сделать я.

— И я, — вмешался Гай.

— А я укушу, — Аф зевнул, чтобы показать свои острые клыки.

— Я больше не буду, — виновато помаргивая, захныкал Фуф. — Я нечаянно…

— То-то же, смотри, чтобы больше этого не было. А теперь вы гуляйте, а я полезу на дерево спать.

Олла подпрыгнула, ухватилась за нависший над ней сук и мигом очутилась в гуще ветвей. Здесь она улеглась на сплетенную из мягких прутьев постель. Фуф с Гаем отправились на поиски какой-нибудь полянки с обильной травой, а Аф, спасаясь от полуденной жары, забился в чащу.

Ты, конечно, помнишь, мой любознательный дружище, что Олла жила по правилу Лесов — спала в самую жару и еще часть ночи. А уже задолго до рассвета выходила на охоту. Ночь в Лесу — это самое оживленное время. Считается, что ночью и трава сочнее, и вода вкуснее. А надоедливая и кровожадная мошкара? Посмотри-ка, как она суетится в жару, как она радостно пищит и густыми роями вьется над всем живым! Нет, не зря обитатели Леса не спят ночью. Ну, а про хищников — волков, рысей, барсов и грозного пещерного льва — и говорить нечего. Недаром они ночью видят, как днем. Загляни однажды в глаза своей кошке, когда она будет вечером мурлыкать у тебя на коленях. Ого! Ты увидишь, как в глубине ее ленивых желтых глаз тлеет прозрачный зеленый огонек. Это навсегда оставшийся отблеск тех невообразимо давних ночей, когда над древним Лесом всходила древняя луна, горели колючие древние звезды, и весь мир окутывался призрачным и зеленым туманом. И туман этот был по-древнему таинственным, он не то колыхался, не то был неподвижен, а может, он и вовсе был не туманом, а зеленой тайной Леса…

После победы над Харром Олла уже не могла беззаботно спать днем. Она была теперь Рами, что на языке Леса означало умная и сильная, и потому должна была все время думать, как прогнать Длинноруких из родного селения.

На закате солнца четверо друзей снова собрались все вместе.

— Где мы встретимся сегодня ночью? — Олла сидела на ветке не очень высоко над землей и весело болтала ногами. — Может, опять у Темного брода?

— Нет, только не у Темного брода! — воспротивился Гай. — Мне туда нельзя.

— Почему?

— Росомаха Чива узнала, что я там бываю, и решила меня подстеречь. Мне сказал об этом красноголовый дятел.

— Чива? — Олла прищурила глаза. — Это такая нескладная прожорливая злюка с круглыми глазищами и непонятно на кого похожа?

— Рр-гаф! — подтвердил Аф. — Она, кажется, приходится дальней родственницей Харру.

— Ей что, мало антилоп? — Олла раскачивалась вверх-вниз на своей ветке, беспечно улыбалась и в то же время успевала замечать все вокруг.

— Антилопы не ходят через брод, если поблизости есть дерево, на котором кто-то может затаиться, — объяснил Гай. — А на равнине Чива их не догонит.

— Чива, Чива… — отмахиваясь от комаров, пробормотала Олла. — Хорошо, я с ней поговорю. Постойте, — вдруг оживилась она, — что это там Ух делает?

За деревьями виднелась большая поляна. В дальнем конце ее, у небольшой речки, росло невысокое толстое дерево с очень широкой и плоской сверху кроной. В ее густой темно-зеленой хвое пламенели огромные ярко-красные шишки. Вокруг этого дерева неуклюже топтался Ух. Он яростно терся о ствол то одним, то другим боком, так что даже отсюда было видно, как покачивается дерево.

— Это плачущая сосна, — объяснил Фуф. — С него все время течет смола. Очень редкое дерево, их здесь всего столько… столько… — Фуф запнулся.

— Столько? — пришла на помощь Олла, показывая растопыренную пятерню.

— Даже меньше, — обрадованно сказал Фуф. — А может, и столько. Но не больше. Мне про это дерево еще мама рассказывала.

— А что она тебе рассказывала? — спросила Олла, не сводя глаз с носорога.

— У нас, мамонтов, и у носорогов очень толстая кожа, комары и мошки нам не страшны. Только вот в конце лета появляются такие бескрылые мухи, мы их называем долгоносиками. Они забиваются нам в шерсть и кусают сквозь кожу.

— Как клещи или блохи, — сказал Аф и поежился. — Р-рр, не люблю!

— Вот это дерево нас и спасает, — продолжал Фуф. — Ух сейчас мажется смолой, а сверху на него еще падает хвоя. Долгоносики боятся запаха этого дерева.

— Плачущая сосна, — задумчиво протянула Олла. — И ты говоришь, что их здесь мало?

— Мало, — подтвердил Фуф и вздохнул. — Совсем мало.

— Это хорошо, — почему-то обрадовалась Олла и спрыгнула на землю. — Бежим скорее к Темному броду. Мы там кое-что сделаем, а потом разойдемся.

У Темного брода было сумрачно от нависших деревьев. Небольшая речка разливалась здесь вширь и текла так медленно, что казалась совсем неподвижной. В черной ее глади отражались облака, розовые с одного бока от заката, темная стена деревьев и прибрежные кусты на той стороне.

Олла внимательно посмотрела на чуть заметную тропу, потом окинула взглядом деревья и уверенно направилась к приземистому дубу.

— Так и есть, — она провела рукой по шершавому стволу. — Вот следы когтей, а вот здесь Чива подстерегает добычу.

И Олла указала на очень толстый узловатый сук. нависающий как раз над тропой.

Еще раз осмотрев дерево, Олла выбрала другой сук, росший рядом с тем, который облюбовала Чива, и зацепила его длинным ремнем, сделанным из нарезанной полосами антилопьей шкуры.

— Держи, — сказала она, подавая конец ремня Фуфу.

И они вдвоем с трудом оттянули неподатливый сук гак, что он прошел над Чивиной засадой и изогнулся в упругую дугу. Конец ремня Олла крепко привязала за соседнее дерево. После этого она прикинула что-то и своим кремневым топором заострила длинную ветку, росшую сбоку из изогнутого сука.

— Все, — сказала Олла, закончив работу. — Аф останется со мной, а вы ступайте отсюда.

Фуф с Гаем, то и дело с недоумением оглядываясь, перебрели речку и торопливо зашагали по тропе, ведущей на равнину.

Аф, не дожидаясь приказа, тут же исчез, чтобы по первому зову Оллы снова оказаться рядом. А Олла, подхватив свой топор, проворно влезла на соседнее дерево и пропала в его густой листве.

Уже начали сгущаться сумерки, когда под дубом бесшумно, как тень, появилась Чива. Она легко скользнула вверх по стволу, мягко прошла по суку и улеглась. Если бы Олла не видела своими глазами, как мгновение назад на этом месте стояла озираясь Чива, она могла бы подумать, что там просто утолщение дерева. Невольно Олла вспомнила, как однажды вечером в минувшее Белое Время ей довелось увидеть Чивину охоту. Громадный лось без опаски неторопливой рысью шел тропой по редколесью. Он почти уже выходил на равнину, когда с крайнего дерева на него свалилась Чива. Не сделав и десяти отчаянных скачков со страшным всадником на спине, лось рухнул на снег — Чива перегрызла ему шею. От своей добычи росомаха ушла уже по темноте, жутко сверкая горящими красными глазами. Ночью там побывали волки, и к утру от рогатого гиганта не осталось даже клочка шкуры…

В Лес пришел недолгий час тишины, когда все дневные его обитатели смолкают, готовясь ко сну, а ночные же звери и птицы еще ждут прихода настоящей темноты. Чива была зверем сумерков, а всякий сумеречный зверь — постарайся это запомнить, мой юный читатель, — опасен вдвойне. Он сочетает в себе беспощадную ясность дня и темное коварство ночи.

Тишина продолжала все теснее сжимать в своих объятьях оцепеневший Лес. Только раз над сонной водой испуганно чирикнула какая-то пичужка и сразу смолкла, словно кем-то проглоченная.

— Чего мы ждем, человеческий детеныш? — вдруг громко к насмешливо сказала Чива. — Выходи, я тебя увидела сразу. И твоя собака, эта трусливая тварь, лижущая чужие ноги, пусть тоже выходит. Я убью вас еще до наступления ночи.

Олла помедлила и спрыгнула на землю. Аф, конечно, все слышал, но он не показывался, дожидаясь Оллиного зова. Чива продолжала неподвижно лежать на суку, она даже не повернула голову.

— Ты разве не знаешь, что Закон Земли, Воды и Неба запрещает убивать кроме как на пищу? — спросила Олла.

— Я не знаю никакого Закона, — все так же медленно сказала Чива, — ибо не было и не будет Закона там, где проходит граница света и тьмы. Здесь торжествует сила! — вдруг выкрикнула она и с хриплым ревом вскочила черной тенью на ноги. Вспыхнули два кроваво-красных глаза.

Олла резко ударила топором но туго натянутому ремню, изогнутый сук, распрямляясь, со свистом прорезал воздух. Чива взвыла и через миг она уже извивалась в воздухе, насквозь пронзенная длинной заостренной веткой.

Из кустов с торжествующим лаем выкатился Аф и запрыгал вокруг Оллы, стараясь лизнуть ее в лицо. И тут, словно разбуженный его голосом, ожил Лес. Не то вздох, не то короткий порыв пронесся по вершинам деревьев. Заухал где-то филин, тонко тявкнула лисица, издалека донесся пронзительный крик выпи. Потом все перекрыл тяжкий, громоподобный топот бегущего стада бизонов.

Густая теплая ночь упала на Лес, и как-то вдруг, все разом, вспыхнули звезды, окруженные мерцающими венчиками острых лучей.