Марина Цветаева. Письма 1924-1927

1903

<Лозанна>. Конец декабря 1903 г.

Моя дорогая тетя!

Поздравляю тебя с праздником Рождества и от всего сердца желаю тебе радостно провести его. Большое спасибо за подарки, мы еще их не открыли, храня их до самого Рождества, чтобы на праздник у нас что-то было.

А мне так любопытно, что же лежит в этих пакетах.

Как мила эта открытка, не правда ли? Мне это напоминает твой дом [1624].

Моя дорогая тетя, заканчиваю мое послание, крепко тебя обнимая и обещая часто писать тебе во время каникул. Привет всем, включая собак. До свидания, моя добрая тетя!

Твоя маленькая Муся (которая тебя очень любит!)

Впервые — Коркина Е.Б. С. 19 (в пер. с фр.). Публ. по тексту первой публикации.

Сусанна Давыдовна Мейн (домашнее прозвище Тьо (от слова «тетя»; 1843–1919), швейцарская воспитательница матери М. Цветаевой, вторая жена А.Д. Мейна, деда Марины. Способствовала устройству сестер Цветаевых, Марины и Анастасии, в пансион в Лозанне. См. Цветаева А. С. 127–131.

1904

Дорогая Марта! Желаю Вам хорошего Рождества, шлю привет и обнимаю Вас. Поскорее возвращайтесь, я так буду рада. Напишите мне, милая Марта, я буду очень рада получить от Вас весточку. Не забыли ли Вы уже французский язык? Говорите ли Вы дома по-французски? Довольны ли Вы? Крепко целую Вас, моя дорогая! Муся

Впервые — Коркина Е.Б. С. 20–21 (в пер. с фр.). Печ. по тексту первой публикации.

Письмо написано на рождественской открытке. Сведениями об адресате мы не располагаем.

1910

Москва, 4 янв<аря> 1910 г.

Милая Ася,

Ты, всегда во всем меня понимавшая не осудишь меня за то что я ухожу из жизни.

Умоляю Тебя, никогда меня не бойся ^{367}<>

Вспомни как мы ходили в синематограф, катались на коньках, читали друг у друга письма.

Вспомни Нерви, Лозанну, Мариенштрассе ^{368}, <зачеркнуто> Ялту, зимы после загр<аницы>, детство.

Никогда я не «явлюсь» к Тебе, даже если оттуда можно «явиться».

Передай мой искренний привет Вале [1625], Варечке [1626], милой Нине [1627], Л<идии> А<лександровне> [1628], Елене Адамовне [1629], Ане Калин [1630].

Пусть они не забывают меня. Поцелуй за меня Нинику особенно нежно ^{369}. Я любила ее до последней минуты.

Мою автобиографию [1631] (она у Е.А. Гедвилло) возьми себе, так же как нервийский и лозаннск<ий> альбомы, мой нервийский дневник и шкатулку с письмами.

Вале дай м<ой> дневник, когда я была у Дервиз (Ты его узнаешь, красный, написано «Ранние всходы».)

Мой настоящий дневник и оба томика моих стихов передай <зачеркнуто> Н<илен>деру [1632]. Выбери из м<оих> книг к<акую-><ни>б<удь> получше для Эльфочки ^{370} и передай ей ее с м<оим> нежным поцелуем. Дай бог ей счастья, моей Аните. Книжный шкаф со всеми книгами дарю Тебе. Книги из моей комнаты подели между Варечкой, Ниной, Валей и Н<иленде>ром. Нине дай пожалуйста Victor Hugo и <нрзб.> ^{371}. Н<иленде>ру и Варечке исторические о Наполеоне. Вале — что ей понравится. Я любила м<ои> книги, пусть и они их любят.

Милая Паршивка ^{372}.

<Зачеркнуто> я тебе сейчас пишу и не верю что смерть так близко. Но я не боюсь и не жалею. Нельзя вечно спать, лучше умереть.

Милая Паршивка, вспоминай обо мне весенними вечерами, на бульваре, у нас в зале, вспоминай меня чаще… И помни что всегда я бы Тебя поняла если была бы с Тобой.

Ты сейчас катаешься на катке, а завтра в это время я буду уже чем-то чужим, нежившим, страшной вещью. Но все-таки лучше смерть чем жизнь не такая какой я хочу ^{373}<.>

«Ah, mieux vaut répartir aussitôt qu'on arrive que de voir te faner, nouveauté de la rive» ^{374} [1633]

Это мой символ веры. Будет ли Нилендер беречь наш «Вечерний Альбом?» ^{375} [1634]

Ухожу без надежды увидеть маму, Г<ерцога> Р<ейхштадтского> [1635], Марию Башкирцеву [1636]. Но если все-таки увижу их, расскажу им о Тебе.

Будь счастливой, Паршивка, никогда не медли, не считай, не жалей, не раздумывай.

Ну пусть потом расплата! А то и Тебя замучит роковое слово «поздно».

Ну, кончаю. Мы не целовались с Тобой должно быть лет 7 или около этого. Целую Тебя… мысленно, очень крепко.

Целую также милую Валечку, Варечку, <нрзб.> ^{376} Нину, Лид<ию> Ал<ександровну>, Аню Калин, всех кого я любила. Другое письмо пишу Н<иленде>ру, умоляю Тебя, сделай чтобы он его получил.

Лучше всего передай его ему сама, из рук в руки.

Проведем еще вместе с Тобою. Дай бог чтобы не оборвалась веревка. А то недовеситься… Гадость, верно? ^{377}

Исполни пожалуйста все мои порученья и не поминай меня лихом.

(Мамонтиха, Проход<им>ка.) ^{378}

Дай, пожалуйста от меня Н<иленде>ру гравюру с сыном Наполеона где написано «Les destins et les flots sont changeants» ^{379} [1637]. Нине, если только она захочет взять — дай «Девочку цвета луны» ^{380} [1638]. Мою куклу передай летом Кланечке [1639], она ей так нравилась.

Гравюры раздели с Андреем [1640]. Мне бы хотелось, что<бы> моя Сарра Бернар ^{381} [1641] в раме досталась Эллису [1642], но если Тебе ее хочется — оставь себе. Выучись играть <зачеркнуто> «Никакой огонь, никакой уголь» ^{382} [1643] и пой ее по вечерам в зале ^{383}<.> Милая Асенька, не сердись за все эти порученья. Я тебя очень люблю Паршивка! Но Ты долго не возвращаешься с катка.

Где-то меня похоронят? Хорошо бы рядом с мамой, но это, кажется, невозможно?

Запиши, если помнишь мои стихи «Памяти Нины Джаваха» [1644], а то их у меня нет в тетради.

Не скандаль особенно с папой, все-таки жалко его, хотя он нас совсем не понимает.

Привет Андрею, Валерии [1645]. Расскажи что найдешь нужным обо мне Дракконе ^{384}, Вале, Ане Калин, Нинике…

Окончательно до-свидания, вернее, прощай.

Не забывай—ай меня. Асенька, не бойся! Я ведь Тебя любила! Твоя сестра МЦ. ^{385}

Печ. как самостоятельный текст М.И. Цветаевой впервые. Публ., подгот. текста и коммент. Е.И. Лубянниковой.

Оригинал письма не сохранился. Текст реконструирован по рукописной копии А.И. Цветаевой (РГАЛИ. Ф. 1334, on. 1, ед. хр. 832, л. 25–26 об.). Полный текст этой копии с подробной историей ее создания, находки и расшифровки см. в нашей публикации: Лубянникова Е.И. О прощальном письме Марины Цветаевой 1910 года // «Дух — мой сподвижник И дух — мой вожатый». Материалы Шестых Международных Цветаевских чтений: К 120-летию со дня рождения М.И. Цветаевой. Елабуга: ЕГПУ, 1913 (в печати).

Это прощальное письмо-завещание, адресованное младшей сестре, было написано 17-летней М. Цветаевой, решившей покончить с собой из-за несчастной любви к В.О. Нилендеру, которому она незадолго перед тем отказала в замужестве.

А.И. Цветаева в воспоминаниях упоминала об этом письме в связи с неудавшейся попыткой самоубийства М. Цветаевой зимой 1910 г. на спектакле «Орленок» (по драме Э. Ростана) с участием С. Бернар: «Из отрывков ею [Мариной] сказанного тогда и позднее, слов брошенных, я узнала: она выстрелила в себя — револьвер дал осечку» (Цветаева А. Воспоминания: В 2 т. М.: Бослен, 2008. Т. 1.С. 525). Но мемуаристка явно ошибалась: на самом деле последние гастроли С. Бернар в Москве состоялись в декабре 1908 г. Как показано нами в вышеупомянутом сообщении, А.И. Цветаева непроизвольно соединила в памяти два отдельных случая, две разные юношеские попытки сестры свести счеты с жизнью: первая имела место в 1908 г. действительно на спектакле С. Бернар, но причиной этого поступка была безмерная любовь-тоска М. Цветаевой к Орленку — Герцогу Рейхштадтскому, сыну Наполеона, попытка эта не удалась; вторая замышлялась в начале 1910 г. по причине разрыва с В. Нилендером, но, вполне вероятно, что она не была доведена до конца, а ограничилась лишь написанием прощального письма.

Письмо не было отправлено, и А.И. Цветаева долгие годы не подозревала о его существовании. О том, как она получила его уже после гибели сестры, находясь в дальневосточном лагере, она рассказала Б.Л. Пастернаку, посылая ему одну из копий этого письма. В сопроводительном письме (датируется по содержанию концом января — февралем 1945 г.) она писала: «Вот, Борис, копия письма ко мне Марины в 1910 г., когда ей было 17, мне — 15 лет. Чудом попало к Мар<ии> Ив<ановне> [Кузнецовой] и она мне списала его. Я о нем не знала. Я получила его 35 лет спустя дня его написания, 35 лет и 24 дня спустя, 28.I этого года. Дрожали не руки, письмо державшие, а все то, что зовется мной и вся м<оя> будущая жизнь до дня смерти, п<отому> ч<то> я прочту Маринины прощальные мне слова (меня о них еще осенью предупредила Мар<ия> Ив<ановна>, и шли к М<арии> Ив<ановне> мои телеграммы молящие о 2х копиях мне, о сохранении подлинника.) Это было в общежитии. Письмо я получила днем (в памяти сейчас путается) но я смогла прочесть его только вечером, я не знала куда уйти с ним, — некуда. Я стала на койку, на колени, так что лицо было почти прямо к лицу молодого (большого) портрета М<арины>, увелич<енного> мной, ее глаза глядели прямо в мои, и я моля жилы удержать слезную дрожь, чтоб не видно было сзади, чтоб — не любопытствовала там комната! Хоть от этого меня спасти сейчас, стала читать, держа листок Мар<ии> Ив<ановнино>го почерка повелительно чувствуя что — Маринин. И сейчас же ничего не стало видно от слёз. Я читала то что прочтете (на отдельном листке — п<отому> ч<то> нет времени отдельно списать Вам, списываю с копией, Але [Эфрон] и Вам) — но я захотела продлить это страшное свиданье с 17 летней умиравшей Мариной — и чтобы никого сзади в комнате, ночь. И я дочла посл<едней> стр<аницы> а последнюю страницу оставила себе — на ночь. Сложила, и идя вниз по горе точно по лестнице Трехпрудного дома, пошла на работу. Ночью, одна, еще осилив и баню (день банный) к на этот раз как всегда позже всех — легла когда все уже спали. Тут я, м<ожет> б<ыть> уже 29го I, п<отому> ч<то> была глубокая ночь, дочла последние ко мне во всю мою остающуюся жизнь — слова Марины» (РГАЛИ. Ф. 1334, оп. 1, ед. хр. 832, л. 22) ^{386}.

Оригинал письма 1910 г. А.И. Цветаева получила несколько лет спустя, когда ненадолго обрела свободу, но и он, и копия М.И. Кузнецовой позже были утрачены: «Судьба в новом шквале событий эту копию письма и через четыре года полученный оригинал — у меня отняла» (Цветаева А. Воспоминания. Т. 2. С. 660). Вследствие этой утраты содержание прощального письма М. Цветаевой до сих пор было известно лишь в кратком пересказе ее сестры (см.: Там же. С. 660–661; Цветаева А. Неисчерпаемое. М: Отечество, 1992. С. 179).

Из двух копий письма, выполненных А.И. Цветаевой для A.C. Эфрон и Б.Л. Пастернака, первая до адресата не дошла, а вторая (сделанная под копирку на тонкой кальке с двух сторон) достигла цели и впоследствии была передана Пастернаком А.Е. Крученых, в архиве которого она и сохранилась.

В тексте копии имеются поясняющие пометы А.И. Цветаевой (на полях и в скобках) — все они приведены в подстрочных примечаниях. В публикации восстановлены французские цитаты, которые в условиях лагерной цензуры А.И. Цветаева вынуждена была заменить на русский перевод.

1920

<Весна 1920 г.>

Прошу зачислить меня в члены Дворца Искусств по литературному отделению [1646].

Москва, Поварская, Борисоглебский пер<еулок>, д<ом> 6, кв<артира> 3.

<Резолюция:> Рекомендую. Л. Копылова [1647].

Впервые — Саакянц А.-2. С. 194. Печ. по тексту первой публикации.

1923

Прага, 14 нов<ого> апр<еля> 1923 г.

Моя дорогая Людмила Евгеньевна!

Посылаю Вам два «Ремесла» [1648] — С.М. Волконскому (Bd des Invalides, 2, Rue Duroc) и М.С. Цетлин [1649] (118, Rue de la Faisanderie, XVI-e). С.М. В<олконскому> непременно передайте сами, я упорно хочу Вас подружить. И «Царь-Девицу» [1650] для Бальмонтов, адреса их не знаю. Будьте героиней, разыщите их.

Вам «Ремесла» пока не посылаю, п<отому> ч<то> эти книжки последние. Но Геликон [1651] обещает еще, тогда пришлю.

Были ли у С<ергея> М<ихайловича>? Если были — непременно и подробно опишите встречу.

— Когда увидимся? —

Эти письма с просьбами не в счет, т.е. в счет-то в счет, и весьма тяжкий, ибо Вы меня скоро возненавидите, — но, вопреки видимости, этому великому обманщику, верьте в мою бескорыстнейшую нежность.

Публикуется впервые по оригиналу, хранящемуся в архиве Дома-музея Марины Цветаевой в Москве.

Написано на цветной открытке с видом Вшенор.