Маскарад

Глава 27

Утром я проснулся первым. Воронцова еще посапывала, закинув на меня безупречную ногу. Видимо ее Талант каким-то образом работал без непосредственно управления — едва открыв глаза, я ощутил острое и почти сносящее голову желание отшвырнуть бесполезное одеяло, перевернуть ее сиятельство на подушки и продолжить вчерашнее… мероприятие.

Но то ли даже звериные силы изрядно поисчерпались за ночь, то ли я успел кое-как приспособиться к чужому воздействию — разум, хоть и не без труда, подчинил юное и темпераментное тело. И вместо того, чтобы жадно наброситься на Воронцову, я принялся ее разглядывать. Во второй раз… но в каком-то смысле как в первый.

Прохладная белизна кожи, безупречные пропорции, сумасшедшее роскошество плоти и харизма, перед которой не устояла бы даже броня в полметра толщиной. Воплощенная суть женщины. Зрелой, уверенной в себе, хищной, притягательной и одновременно опасной, как самый могучий синтетический наркотик начала двадцать первого века.

Но было и кое-что еще — то, что я то ли не смог, то ли просто не захотел увидеть вчера.

Мелочи, которые выдавали возраст — и не тридцать с небольшим лет, а в раза этак в полтора больше… если не в два. Руки. Крохотные морщинки в уголках глаз — их больше не скрывали ни полумрак, ни очарование момента, ни какая-нибудь хитрая французская косметика.

Впрочем, было и то, что не разглядеть даже самым зорким глазом. Духи, смешанные с ароматом страсти, уже успел улетучиться, и теперь я чувствовал то, что не скрыть ни самым крепким и изысканным парфюмом, ни даже магией.

Сам я перестал стареть уже давным-давном. Точнее, просто в какой-то момент заметил, что мое тело не меняется, застыв в вечном «тридцать с чем-то». Но близкие — пока они у меня еще оставались — все так же менялись, с каждым годом все больше уступая неотвратимому. И даже спустя сотни лет я так и не смогу забыть запах, который не спутаешь ни с чем.

Воронцова пахла старостью. Пока еще далекой, не набравшей силу, способную пробить щит Таланта и превратить пышущую силой и страстью женщину в морщинистую развалину за каких-то пару лет.

Старостью — и болезнью. Не телесным недугом, а тем, что незримо приходит вместе с могуществом, которым человек не может и не должен владеть. Подарок колдуна оказался для Воронцовый тем самым сыром в мышеловке. И пусть она еще не заплатила за него сполна, цена уже давным-давно была посчитана с процентами.

Впрочем, задуматься о печальном я толком не успел: стоило мне слегка пошевелиться, как ее сиятельство открыла глаза, сбросила одеяло и без разговоров перешла к делу. То ли ее ненасытной натуре хватило каких-то пары часов сна, чтобы истосковаться по постельным забавам… То ли того требовал коварный план, наверняка придуманный кем-то другим. В самонадеянного и опасного юнца следовало закачать как можно больше сладкого яда, и обычных прикосновений или даже поцелуев тут явно оказалось бы маловат.

Воронцова отдавалась процессу с жаром, упоением и почти неподдельной радостью, однако на этот раз обошлась без продолжительных игр. Так что уже через полчаса мы расплелись: я остался в постели, изображая выжатого до капли и одержимого блаженством мальчишку, а ее сиятельство завернулась в простыню и устроилась в кресле у столика. Видимо, приближалось время по-настоящему серьезного разговора, и нам следовала перейти в вертикальное положение.

Ну… хотя бы кому-то одному.

— Надеюсь, тебе понравилось. — Воронцова улыбнулась, прищурилась, и повернула голову, подставляя лицо пробивающимся сквозь занавеску утренним лучам. — Должна признать, что не ожидала… такого.

— Я тоже, ваше сиятельство, — отозвался я. — Наверное, я должен извиниться. Обычно я никогда…

— Прошу, называй меня просто — Ольга. — Воронцова чуть склонила голову набок и подмигнула. — Полагаю, теперь мы можем обойтись и без титулов, разве не так?

Я молча кивнул и продолжил старательно пожирать ее сиятельство взглядом. На этот раз даже не пришлось особенно напрягаться: надо было всего-то слегка натянуть вожжи звериного метаболизма, позволить коварному яду страсти разойтись по венам, и маска влюбленного идиота наползала на лицо сама собой.

Главное — не перестараться.

— Знаю, что тебе было не до того, милый Володя, — осторожно продолжила Воронцова. — Но если ты хотя бы на мгновение задумался, чтобы принять мое предложение… Помни, все, что ты видел, все, чего касался — лишь крохотная часть того, что мы можем дать. Аванс, в некотором роде.

Договорив, Воронцова будто бы невзначай провела ладонью по простыне, позволяя ткани чуть соскользнуть по гладкой коже, обнажая ровно столько, чтобы организм тут же отреагировал строго определенным образом. Ее сиятельство явно знала толк в соблазнении, и даже такие мелочи отточила до совершенства. И мне почему-то совсем не хотелось думать, сколько лет она потратила на практику.

— Аванс… — негромко повторил я. — За такой аванс и душу продать не жалко.

— А вот про душу, Володя, лучше не шути. — Воронцова строго сдвинула брови. — А то ведь могу и потребовать.

— Правда можете? — Я натянул одеяло до подбородка, шутливо изображая испуг. — Вот уж не думал, что у вашей… вашей компании такие нравы.

— Господь милосердный… Нет, конечно же! — Воронцова запрокинула голову и рассмеялась. — Кем ты нас вообще считаешь, Володя? Чернокнижниками? Язычниками? Кровопийцами?

— Я… я не знаю. — Я перевернулся набок и насупился, изображая глубочайшие сомнения. — То, что сделал покойный князь Меншиков — измена!

— Измена кому? — вкрадчиво промурлыкала Воронцова. — Мы не желаем вреда ни государю, ни уж тем более народу и отечеству. Чего плохого в том, что мой покровитель желает привести к власти того, кто этого достоин?

— Средства, которые он использует. — Я рывком сел на кровати. — Как насчет этого, Ольга? Сколько людей вы уже убили? И скольких еще собираетесь убить?

— Увы, человек смертен. И великие перемены порою требуют не менее великих потрясений. — Воронцова протяжно вздохнула — и вдруг посмотрела мне прямо в глаза. — Или ты думаешь, что твоему ненаглядному Горчакову не приходилось принимать сомнительных решений? Считаешь его добрым и безобидным старикашкой?

Я вдруг против своей воли вспомнил схватку во дворца Юсупова. Когда мы пробивались к лестнице, ведущей на первый этаж, и его светлость лупил огнем. Бил всей мощью Таланта, не разбирая своих и чужих. Одним махом заживо сжег полдюжины человек. И наверняка без промедления отправил бы к праотцам хоть впятеро больше, будь это необходимо… А в прошлом веке ему, пожалуй, приходилось одним взмахом пера отправлять на смерть сотни, если не тысячи.

— Нет, — буркнул я. — Не считаю.

— Верно. Верно, Володя. — Воронцова одобрительно закивала. — Среди столичной знати не так уж много прекраснодушных доброхотов, у которых не найдется врагов. И уж тем тем более их нет среди тех, кто хоть чего-то стоит… Впрочем, если тебе действительно дороги твои друзья, присоединившись к нам ты вовсе не предашь их, а наоборот — спасешь от неминуемой гибели!

Все интереснее и интереснее. Я уже давно сообразил, что ее сиятельство выдает мне заранее и тщательно приготовленную речь, однако на этом месте словесная эквилибристика вышла на поистине космический уровень. Указать на грехи противника, тем самым оправдав собственные, пустить в ход лесть, умолчать о чем-то действительно важном, незаметно подменить черное на белое — все эти приемы ораторского ремесла я, конечно же, знал. Но прямая и явная ложь в их число входила не так уж и часто. Вряд ли колдун и его шайка собирались или могли позволить себе оставить в живых Горчакова и его упрямых старцев.

Или все-таки могли?..

— Думаю, ты и сам понимаешь, что сейчас только мне с тобой под силу предотвратить войну, которая вот-вот разразится, — продолжила Воронцова. — И когда мы это сделаем, столичная знать будет готова носить нас на руках! А ты, Володя, обретешь авторитет, славу и титул, которые позволят тебе стать для наследника престола не слугой, а другом и ближайшим соратником. — Воронцова подхватила падающую простыню и подалась вперед. — Царь Александр не вечен, и однажды на престол взойдет его сын. И тогда ты по праву займешь свое место рядом с троном. Заслужишь положение и чин, о котором сегодня не смеешь даже мечтать!

— Меншиков хотел получить канцлера. — Я понизил голос так, будто мне было страшно произнести вслух такие слова. — Но неужели мы сможем?..

— Ты сможешь! — Воронцова обхватила мою голову и впилась в губы жарким поцелуем. — Ты, милый мой Володя, станешь тем, кого примет вся столичная знать без исключения. И будущий император даст тебе даже больше, чем ты попросишь. Чины, ордена, земли — все это будет нашим!

— Заманчивая перспектива, ваше сия… Ольга. — Я подался вперед, будто пытался тянуться за ускользающими от моих прикосновений горячими губами. — Но хотел бы я знать, как мы всего этого добьемся.

Похоже, моя актерская игра оставляла желать лучшего: Воронцова нахмурилась, и в глубине лучистых глаз сверкнули острые льдинки. То ли ее сиятельство привыкла к полному и абсолютному подчинению от тех, на кого воздействовала всей мощью своего Таланта, то ли я недостаточно убедительно изображал пылкого влюбленного — я почти физически ощутил чужое сомнение.

Правда, всего лишь на один миг.

— Всему свое время, милый. — Воронцова игриво коснулась кончиком пальца моего носа. — Поверь, однажды я предложу тебе то, от чего ты не захочешь отказаться… Но для начала мы сделаем тебя героем.

— Надеюсь, для этого мне не придется принять славную гибель, — неуклюже пошутил я.

— О нет, все куда проще. Уверена, тебе даже понравится. Уже совсем скоро ты совершишь несложный, однако весьма значительный подвиг.

— И какой же?

— Вернешь в Санкт-Петербург мир и покой, милый. — Воронцова сбросила простыню на пол и закинула руки мне на шею. — И арестуешь князя Сумарокова.