Масонство в прошлом и настоящем

VIII. ДРЕВНИЙ ШОТЛАНДСКИЙ ОБЩЕПРИНЯТЫЙ ОБРЯД

Итак, мы проследили путь масона до момента его достижения степени Мастера.

Три универсальные степени ордена означают, что тот, кто удостоился их получения, приобрел всю полноту знаний, какая только возможна при посвящении в вольные каменщики. Однако Мастер имеет возможность совершенствовать и расширять понимание этого учения путем приобретения дополнительного опыта в так называемых ритуалах (обрядах)[233]. Это Древний шотландский общепринятый обряд, Итальянский символический обряд и Обряд Королевской арки.

Обряд в данном случае условный термин для обозначения специфики масонского пути, являющегося не столько ритуальным, сколько доктринальным. В этом смысле слово «ритуал» соответствует христианскому употреблению понятия «обряд» в таких случаях, как армянский, несторианский обряды, а также обряды других восточных церквей. Во избежание путаницы английские масоны в данном случае склонны употреблять понятие «allied bodies», то есть «союзные организации». Поясним на примере: Древний шотландский общепринятый обряд (ритуал) в действительности несводим к какому-то одному обряду, так как является иерархией степеней, посвящение в которые сопровождается особым инициационным ритуалом. Итальянский символический обряд вообще не обладает собственной ритуальностью, так как является федерацией масонов, продолжающих осмысление первых трех степеней. Наконец, Обряд Королевской арки является своеобразным орденом внутри собственно масонского ордена и строит свою обрядность на библейской основе, издревле пользующейся среди английских масонов особенным предпочтением. Так, в преамбуле к уставу Великой объединенной ложи Англии можно прочитать, что в 1813 г. акт о воссоединении двух Великих лож «старых» и «новых» масонов провозгласил «наличие в старом масонстве только трех степеней (Ученика, Подмастерья и Мастера), включая сюда Орден Священной Королевской арки»[234]. Об этом масонском ордене нам представится случай рассказать в следующей главе. Что касается Итальянского символического обряда, то мы отсылаем читателя к предыдущим главам, где было сказано о трех «голубых» или «синих» степенях, на которых, собственно говоря, и сосредоточено все внимание итальянских масонов.

Сейчас же нам хотелось бы подробнее остановиться на том, что такое древний шотландский общепринятый обряд. Он состоит из тридцати дополнительных степеней, которые вместе с тремя «голубыми» степенями образуют пирамиду из тридцати трех степеней. В Италии, например, не все степени этой пирамиды приняты на практике. Здесь инициация сведена к степеням Тайного Мастера (4), Рыцаря-избранника Девяти (9), Князя Розенкрейцера (18), Рыцаря Кадош (30) и трем «административным степеням» (31–32 — 33). Остальные степени присуждаются «информационным письмом», иначе говоря, вписываются как дополнительные степени к той, которую уже имеет член ложи. Таким образом, когда, например, Рыцарь- избранник Девяти посвящается в степень Князя Розенкрейцера, он автоматически становится обладателем всех промежуточных степеней, хотя и не был в них особым образом посвящен.

В Америке масоны восходят постепенно от одной к последующей степени шотландского обряда.

«На практике, — отмечает А. Амбези, — Мастер, следующий шотландским путем, совершает восхождение на пути совершенствования: находясь на четвертой степени, он более углубленно постигает смысл обряда третьей степени посредством медитации; достигнув девятой степени, он должен научиться владеть собственными низменными инстинктами благодаря внутреннему самоуглублению и деятельности в мире непосвященных; пребывая на восемнадцатой степени, он обязан самореализоваться как адепт в полноте индивидуальной инициации; на тридцатой степени он преобразует полученную инициацию в деятельность и заявляет о себе перед лицом человечества как воин вселенной и вечности»[235].

В данной главе мы постараемся проследить, насколько программа шотландского обряда соответствует действительности. Для наглядности ниже мы воспроизводим организационную структуру шотландского обряда и список степеней шотландской иерархии.

Степени шотландского обряда начинаются с 4. Под черкнуты степени, инициация в которые существует в Италии. Степени с 4 по 18 присуждаются Капитулом. Степени с 19 по 30 —Ареопагом. Ритуальные Ученые советы по присуждению 31–32 — 33 степеней со ответственно называются «Верховный суд», «Верховная консистория» и «Верховный совет».

Всякий раз, когда речь идет о Древнем шотландском общепринятом обряде, особенно в антимасонской лите ратуре, его отождествляют с двумя стереотипами. Первый стереотип — могущество обладателя 33°, являющегося влиятельной особой, секретно управляющей масонством, посредством которого это могущественное лицо обеспечивает себе господство над миром непосвященных. Второй стереотип — оккультизм: капитулы, ареопаги, консистории являются местом сборища поклонников сатаны, некромантов или, в лучшем случае, фанатичных ревнителей традиций средневекового рыцарства. Когда в прошлом веке Лео Таксиль решил использовать, как подчеркивает Меллор, невероятную доверчивость общественности, опубликовав свои «Разоблачения масонских таинств», то он прежде всего начал с обвинений против одного из крупнейших представителей шотландского обряда, американца Альберта Пайка, который якобы является верховным жрецом «люциферова масонства», совершающего «палладианские оргии». О Пайке говорилось как о масоне, обладающем особой привилегией лично встречаться с самим дьяволом по пятницам в три часа пополудни. В апреле 1897 г. Таксиль публично заявил, что все написанное им было озорным розыгрышем, который он устроил из желания подзаработать. Но «таксилизм» пережил своего основателя, и до сего времени встречаются люди, которые убеждены, что масонство опасно для общества и душевного здоровья и что именно шотландский обряд — темное дно масонского ордена. Все домыслы такого рода в случае, если они не создаются преднамеренно, коренятся в культурно-психологической атмосфере непонимания смысла шотландского обряда. Его ритуальная сторона, несомненно, расцвечена разноцветными символами и пышно звучащими титулами, о «невинности» и психологической значимости которых нами было сказано несколько слов в первой главе. Однако фактическая сторона состоит в том, что, согласно масонскому праву, некто, обладающий 33-й степенью шотландского обряда, не имеет большей власти по сравнению с любым другим Мастером. Согласно тому же обряду, он не обладает никакими директивными полномочиями в самом ордене. Что касается социального статуса обладателей высших шотландских степеней, то следует иметь в виду, что 33-я степень присваивалась и главам государств, и никому неведомым ремесленникам, и прославленным революционерам, которые выступали с оружием в руках против тех же глав государств. Так же и в своем шотландском течении масонство с социологической точки зрения неопределимо[236]. Да и могло ли быть иначе, коль скоро иерархия шотландского обряда не строится в соответствии с социальной иерархией непосвященного мира, а существует в виде шкалы постепенного приобщения к знаниям, сравнимой, если допустимо подобное сопоставление, с тем, как присуждаются ученые степени в системе высшего образования.

Домыслы о том, что шотландский обряд освящает практику оккультизма, надо полагать, происходят из-за непонимания разницы между оккультизмом и эзотеризмом. Поясним, что оккультизм основан обычно на мистификации, якобы подтверждающей возможность активизировать паранормальные силы и даже управлять ими путем произнесения или начертания определенных ритуальных заклятий. При этом оккультизм претендует на так называемое «благоприятное расположение светил» и вмешательство на своей стороне душ покойных предков. Подчеркнем в этой связи, что такие известнейшие исследователи гносиса, как Пико делла Мирандола и Рене Генон, в разное время разоблачали глупость и опасность астрологии и спиритизма. Эзотеризм же является методом познания внутренней сущности вещей. Греческое слово «esoteros» означает понятие «внутреннее и личностное». Эзотерическое познание возможно благодаря научному поиску и индивидуализации тех связей, которые образуют целостность при всем многообразии проявлений сущего и мыслящего субъекта. При этом речь идет также об установлении тождества, как ритуального, так и психологического, между собственно самостью и «ценностями». Так, Князь Розенкрейцер — это гносис. Рыцарь Кадош — справедливость. Кроме того, эзотеризм предполагает сравнительное изучение великих духовных и философских учений. Наконец, по средством индивидуализации научного поиска или, говоря иначе, определения места и «атмосферы», способных поддерживать эмоционально упорядоченную духовную аскезу, происходит своеобразная интенсификация мыслительных способностей человека. По эзотерической традиции, глубокий мыслительный процесс вообще не возможен без глубоких эмоциональных переживаний, создаваемых разыгрываем ой в храме ритуальной психодрамой и ее ритуальной эстетикой. Шотландский обряд — своеобразная антология эзотеризма, а отнюдь не сценическая площадка оккультизма. Впрочем, это подтверждают все мало-мальски серьезные исследования символического и ритуального багажа масонства.

Как и когда появился Древний шотландский обряд? Каково его духовное содержание?

Разумеется, шотландские степени не были придуманы кем-то за один раз. Процесс оформления этих степеней продолжался не один год. Палу[237], например, выдвигает предположение, правда недостаточно обоснованное, что шотландский обряд в домасонскую эпоху был обрядом корпорации лесорубов. В этой связи французский автор напоминает о существовании Шотландского замка в районе От-Марш и таких заповедных мест, как Шотландские рощи во французских кантонах Крессанже и Лере.

Более вероятной нам представляется гипотеза, согласно которой шотландский обряд возник в XVIII в. под влиянием довольно пестрого и разнородного движения, центральной фигурой которого был полулегендарный Андре Мишель Рамсей. Но о нем мы поговорим в дальнейшем.

Прежде следовало бы обратить внимание на хронологию. Историк масонства Р. Гульд сообщает об одной ложе «шотландских мастеров», собравшейся в Лондоне в 1733 г. Приблизительно в то же время под началом Великого капитула, заседавшего в Эдинбурге, состоялись первые посвящения масонов в высшие шотландские сте пени. Во Франции в 1743 г. лионские масоны под влиянием Рамсея совершали посвящения в степень Малого избранника, которая со временем исчезла, уступив место степени Рыцаря-избранника Девяти и Рыцаря Кадош[238]. В 1762 и 1786 гг. с введением так называемых лозаннских Уставов и Уставов Фридриха II создание общей схемы шотландского обряда было практически завершено.

С организационной точки зрения становление обряда продвигалось медленно. Первые два Верховных совета (высшие органы власти на определенной территории) были учреждены в Чарлстоне (Южная Каролина, США) в 1801 г. и в Париже в 1804 г.

В Италии первый Верховный совет был учрежден в Милане в 1805 г. В период между 1814 и 1859 гг., когда военно-политические события привели к разобщению организационной структуры масонства, инициации совершались на индивидуальной основе представителями высшей масонской иерархии шотландского обряда, обеспечившего, таким образом, непрерывность масонской работы в Италии. Это объясняет, отчего в объединенной Италии вплоть до первых десятилетий нашего столетия шотландский обряд пользовался такой широкой известностью, которая во много крат превосходила реальное влияние ордена на ход событий в этой стране. Воспользовавшись такой обстановкой, представители шотландского обряда в Италии включили в свой состав первые три «голубые» степени масонского ордена, чем превысили свои полномочия. Только в 1922 г. Великий Восток Италии «нормализовал» свои отношения с шотландским обрядом, предоставив ордену полную независимость от обряда. Обстановка в среде итальянского масонства в то время была осложнена еще и тем, что представители Итальянского символического обряда вели борьбу с шотландским обрядом за влияние на орден. В результате шотландский обряд лишился права посылать своих представителей в Совет ордена и в Исполнительный комитет Великого Востока.

Учредительное собрание 1949 г. окончательно подтвердило правомочность этой реформы итальянского масонства. Таким образом, организационная структура итальянского масонства впервые была приведена в соответствие с нормативами Всемирной общины[239].

История шотландского обряда заслуживает, однако, специального исследования. Мы же остановимся на фигуре А. Рамсея. Его понимание деятельности вольных каменщиков, изложенное в знаменитой речи, с которой он выступил в марте 1737 г. на собрании парижских лож, оказало как положительное, так и отрицательное воздействие на стиль шотландского обряда.

О положительном воздействии можно говорить потому, что благодаря Рамсею в обряде утвердился эклектизм и универсализм, характеризующие мировоззренческую открытость этого направления в масонстве. Говоря о негативном воздействии Рамсея, следует выделить тот факт, что подчеркивание рыцарского компонента в качестве источника масонского ордена внесло в деятельность масонства «фантастическую» струю, разрушавшую его универсалистскую открытость. Рамсей, как мы увидим, рассматривал историю рыцарства исключительно с апологетической точки зрения, игнорируя все, что в этой истории было связано с разрушительной и насильственной стороной.

А. Рамсей родился в Шотландии приблизительно в 1686 г. в пресвитерианской семье, но в 1710 г. обратился в католичество, предпочтя, правда, его квиетистское направление в духе Фенелона. Двадцать лет спустя он присоединился к масонам, будучи уже безудержным ревнителем рыцарских традиций и рыцарской геральдики. Его дядя был конюшим одного из рыцарских орденов, эмблема которого входила в геральдику луарского дома Бульонов, домашним учителем и историком которых был А. Рамсей. Его политические симпатии были отданы партии Стюартов.

Если проанализировать его знаменитую речь, то нельзя не обратить внимания на следующий интересный тезис: древние законы, оправдывающие военный захват к экспансию одного народа в ущерб другому, не могут стать универсальными законами. Дурно понимаемый патриотизм приводит к разрушению любви ко всему человечеству. Масонство возникло для того, чтобы возвратить подлинное звучание истине, изваянной в человеческой природе: «Весь мир — это одна великая Республика, где все народы — одна семья»[240].

Этой истине подлинного космополитизма и будут верны многие масоны на протяжении последующих столетий. Однако в той речи Рамсей попытался дать историческое обоснование своему космополитизму и не нашел ничего лучше, как сослаться на его мнимых провозвестников — крестоносцев. Говоря об участниках крестовых походов как о «людях высочайшей пробы», «лишенных низменных интересов», Рамсей оказался на грани гротеска. Здравый смысл вообще покидает Рамсея, когда он перестает различать истинный космополитизм и колонизаторские устремления католических монархий, крестовые походы которых несли смерть и разрушение.

Рамсей, движимый сыновней преданностью к рыцарям-крестоносцам, даже утверждал, что обычай «дивертисмента» (типичный в обиходе французских лож XVIII в., устраивавших балы и светские приемы) является якобы наследием эпохи крестовых походов и что таким образом рыцари желали сделать более привлекательным и вожделенным «изучение философии». Здесь фантазия Рамсея не ведает границ, так как вряд ли кто-нибудь еще возьмется предположить, будто в уставные требования рыцарских орденов входило распространение любви к философским занятиям. Вряд ли кто-нибудь еще скажет, что рыцари были поборниками «невинных удовольствий», когда доподлинно известно, что образ их по ведения выражен иной гаммой: от аскетизма до насилия над женщинами, захваченными в стане противника.

В своей речи Рамсей провел параллель между масонскими «тайнами» и уставными «паролями» рыцарей- крестоносцев, предупреждавших друг друга об опасности, «когда, — фантазирует Рамсей, — «сарацины» проникали в их лагерь и рыскали средь шатров, чтобы перерезать горло кому-либо из неправоверных»[241]. В действительности же исторические исследования доказывают только, что секреты мастерства корпораций каменщиков средневековья являются той единственной культурной почвой, на которой выросла масонская традиция заветного знака, слова и токкаты.

«Имя «вольные каменщики», — обращался Рамсей к парижским масонам, — не следует понимать буквально, в его грубом и материальном смысле, как если бы наши отцы-основатели действительно были простыми каменотесами или талантливыми прорабами, стремившимися усовершенствовать свое ремесло. Наши отцы- основатели были не просто талантливыми архитекторами, посвятившими все свои знания и умение делу воздвижения зримых храмов, они были князьями веры и воителями, которые желали просвещать, строить и защищать живые храмы…» — то есть отдельных людей, так как здесь Рамсей имеет в виду рыцарскую присягу защищать пилигримов, женщин, детей и стариков[242].

В цитируемом отрывке из речи Рамсея, «отца-основателя высших шотландских степеней», снова говорится о рыцарском происхождении масонства, хотя в поддержку его тезиса нет каких-либо исторических доказательств.

Вряд ли подобными доказательствами можно счесть легендарные предания вроде того, где повествуется о том, как преследуемые тамплиеры были по-братски приняты и посвящены в масоны килвиннгской ложей в Шотландии. В поддержку рыцарской версии нет и логических доказательств. Очевидность происхождения современного масонства как ответвления средневековой корпорации вольных каменщиков настолько исчерпывающа, что не оставляет места для поиска какой-либо альтернативной генеалогии.

В завершение своей речи Рамсей обратился к тем временам, когда по возвращении из Святой земли «князья веры и воители» (судя по всему, Андре Мишель Рамсей не сомневался, что два эти занятия не всегда сочетаются должным образом) основали свои ложи в Европе. Затем, по словам Рамсея, ложи повсюду пришли в упадок. И только в Шотландии им удалось сохранить свое прежнее великолепие[243].

Наряду с сумасбродными фантазиями, психологически объяснимыми тем, что аристократ стыдился признать, что средневековые масоны действительно в большинстве своем были заняты тяжелой физической работой, Рамсей высказал и ряд интересных мыслей. Кроме рассуждений о космополитизме, в его речи содержится также аналогия, указывающая на связь масонства с мистериями античности, а также важная с исторической точки зрения идея, которую можно считать самой революционной идеей XVIII в. Это идея Энциклопедии[244]. Предоставим читателю возможность судить об этом, приведя знаменитый отрывок из парижской речи Рамсея: «Все Великие Мастера в Германии, Англии, Италии и в других странах обращаются с призывом ко всем знающим и умелым людям, входящим в наше братство, соединить усилия, чтобы снабдить необходимым материалом Универсальный словарь свободных искусств и прикладных наук, за исключением только теологии и политики. В Лондоне уже началась работа, и благодаря встрече с нашими братьями ее можно будет завершить в считанные годы. В словаре предполагается не только дать объяснение технических терминов и их этимологии, но изложить также историю всех наук и ремесел и их принципы… Эта работа будет расти из века в век, следуя возрастанию Света…»[245].

Впечатляющие слова, особенно если учесть, что Рамсей взялся претворить их в дело. В 1741 г., четыре года спустя после произнесения своей знаменитой речи, он приступил к написанию первого энциклопедического словаря, который вышел в свет уже после его смерти в 1752 г.

Мы не считаем Рамсея просто «авантюристом», как о нем иногда говорят. Энтузиазм, которым проникнуто каждое слово его парижской речи, слишком искренен, чтобы с подобными идеями мог выступить нечестный ловкач. Его неуемную любовь к рыцарской аристократии также можно простить: Рамсей не мог знать тех выводов, к которым пришла историческая критика, судившая о крестовых походах как о предприятии, не имевшем ничего общего с «идеализмом». Рамсей не догадывался, что рыцарская присяга, обязывавшая воина защищать слабых и беззащитных, вовсе не отменяет факта со участия рыцарства в преступлениях своей эпохи. Известно что рыцарство и феодалы-угнетатели были двумя сторонами той же медали.

Рамсей мог не знать, что в то самое время, как воспевалась рыцарская любовь к Прекрасной Даме, рыцари безнаказанно насиловали женщин. Все говорили только о том, что рыцари исповедуют любовь к мистической Даме, стремятся обессмертить свое имя под знаком все могущего эроса и т. и. Но никто не говорил, что в повседневной жизни поведение рыцаря отнюдь не было выше стандартов поведения той эпохи. Не стоит вспоминать и о рыцарской нетерпимости к нехристианским религиям. Этой нетерпимости смогли избежать, да и то отчасти, разве что осевшие на Святой земле рыцари, которые вынуждены были соприкасаться с окружающей их местной культурой. Так что парадокс Рамсея, искреннего поборника терпимости и универсализма, состоит в том, что свои устремления он освятил ложной эмблемой рыцарских традиций.

Мы полагаем также, что Рамсей, пропагандируя рыцарское предание, с одной стороны, вернул культуре лучшие и благородные черты рыцарства, с другой же — и это самое главное — предоставил возможность французской аристократии, переживавшей в тот момент глубокий кризис идентичности, признать движение вольных каменщиков.

Различные степени шотландского обряда «рыцарские» не только по названию. Несмотря на этот специфический фон, шотландский обряд тем не менее подпитывается самыми разнообразными традициями. Главным образом это библейский эзотеризм и тематика розенкрейцерства со всеми герметическими, гностическими и алхимическими их направлениями. В историческом плане следует отвергнуть попытки приравнять шотландский обряд к многочисленным вариантам рыцарских орденов. В частности, речь идет об исследователе геральдики Лучиано Пелличчиони ди Поли, который в своей монографии «Рыцарские ордена в масонстве» пишет, к примеру, о том, что Кристиан Розенкрейцер практиковал обряд, учрежденный царем Хирамом Тирским[246]. Кроме того, нам представляется неоправданным сравнивать специфический масонский эзотеризм со стремлением молодых дворянских повес украшать свою жизнь знаками отличия и почетными званиями. Степени, принятые в шотландском обряде, не были изобретены царствующими особами, чтобы подчеркнуть особую торжественность своего свадебного обряда, как, например, был учрежден орден «Золотого Руна», когда Филипп Добрый, герцог Бургундии, в 1430 г. сочетался браком с Изабеллой Португальской. При внимательном рассмотрении в шотланд ских степенях еще и сегодня можно заметить следы глубокой работы, связанной с переосмыслением традиций первоначального масонства. Речь идет о переосмыслении в новых условиях символики «смиренного ж славного» труда средневекового каменщика.

Попытаемся прокомментировать теперь некоторые степени шотландского обряда.

Четвертая степень принадлежит «Тайному Мастеру», посвященному в культ долга и благоразумия. Мастер становится Тайным Мастером после того, как символически он отыщет «потерянное слово». Он принимает обет хранить это слово, что требует от него проявлять лояльность, постоянство и чувство долга. «В горе и радости чувство долга неотвратимо звучит в нас, как бой часов, отмеряющих время», — гласит поучение, вменяемое Тайному Мастеру. Его долг — углублять в тайне своего сознания личностное понимание легенды о Хираме.

При посвящении в степень Ученика уже упоминалось «завещание», в котором изложены его обязанности. Теперь же в момент посвящения в первую степень шотландского обряда (тоже своего рода ученичества) тема долга снова становится ведущей. Та же тема циклически возвращается вплоть до самых высоких степеней.

Согласно Джузеппе Мадзини, «долг состоит в следующем: отдельный человек во всех проявлениях и поступках своей жизни, свершаемой во имя любви к Богу и человеку, воплощает собой все то, что, как он верит, является относительной правдой или абсолютной истиной»[247]. Подчеркнем, что этическая норма, предписывающая человеку повиноваться голосу собственной совести, соотносить свои поступки с Высшим законом нравственности, имеет древние корни. Священный текст индуистов «Бхагавадгата» (записанный в позднее время, но сформировавшийся за несколько веков до н. э.) содержит основополагающую формулировку закона нравственного долга. Кришна объявляет, что истинно свободный человек — тот, кто не пытается судорожно вцепиться в плоды своего труда, тот, кто поступает согласно внутренней ценности своих поступков[248]. Однако «долг» не может пребывать исключительно на стороне индивидуального сознания. Ведь слишком часто чувство долга оказывается искаженным под давлением эмоций или общественно-культурных обстоятельств. Если бы «долг» измерялся только индивидуальным сознанием, то в таком случае можно было бы оправдать любой, даже самый жестокий поступок. Достаточно сказать самому себе, что мой поступок был продиктован совестью, пусть даже и при помутненном сознании. Подобное оправдание неправомерно, да и невозможно. При исполнении долга индивидуальное и универсальное (если угодно, социальное) должны идти рука об руку, как об этом писал Кант, полагавший, что человек должен действовать таким образом, чтобы максимум его воли неизменно имел ценность принципа универсального закона. Масонство, претендующее на синтез индивидуального и универсального, говорит о долге как о свободе действующего человека.

По Мадзини, Тайный Мастер признает, что основа долженствования заключена в Боге. Крупнейший деятель итальянского Рисорджименто писал так: «Если допустить, что нет священного, нерушимого, не созданного людьми закона, то по каким нормам судить, является ли тот или иной поступок справедливым или несправедливым? Во имя кого, во имя чего станем мы тогда протестовать, видя угнетение и неравенство?

Без Бога нет другого господина, кроме Факта…»[249][250]

В четвертой степени шотландского обряда содержится также определенная связь с еврейским монотеизмом: Великий Архитектор Вселенной не должен изображаться в виде какого бы то ни было существа. Его нельзя наделять пороками и страстями человека, подобно тому как поступали «язычники» со своими богами.

Цепь, украшающая грудь Тайного Мастера, содержит изображение урны и сломанного ключа. Ключ этот сделан из слоновой кости, и на нем изображена литера «Z». Символически Тайный Мастер владеет ключом от урны, в которой пребывает Истина, Сияние (символизируемое литерой «Z», которую, согласно У. Порчатти, следует понимать как инициал одного из древнееврейских слов, выражающих идею сияющего света[251]). Но ключ, как сказали мы, сломан. Обязанность Тайного Мастера починить его, то есть сложить воедино утраченное и обретенное слово — постоянно воскрешать в себе Мастера Хирама посредством углубленного изучения смысла посвящения в третью степень.

Символ ключа вполне объясняет всю символику степени Тайного Мастера. Все темы этой степени сводимы к легенде о Хираме, смысл которой в смерти и воскресении. И (случайное совпадение? подражание? воздействие архетипа?) лейтмотив — многие античные божества мистерий и царства мертвых представлены как владельцы ключа. Ключ в руке Зона, божества, участвующего в мистериях Митры. Ключ у Януса, открывающего врата равноденствий. Ключ у Еекаты, греческой богини анатолийского происхождения, которая царствует в загробном мире и выводит призраки умерших из мрачного узилища. Хирам, заметим, также покидает свое узилище. Итак, издревле ключ символически ассоциируется с инициацией, с темой смерти и возрождения к жизни. Христианство не исключение из этого «символического закона». Иисус вручает Петру ключи от «царства небесного», то есть того измерения, которое достижимо только путем преодоления многочисленных «испытаний». В Откровении Христос предстает перед Иоанном как имеющий ключи от ада и смерти[252].

Девятая степень Рыцаря-избранника Девяти основана на продолжении легенды о Хираме. После того как было найдено бездыханное тело строителя храма, Соломон избрал девять мастеров, поручив им отыскать и представить ему живыми убийц Мастера. Девять Мастеров отправились в путь. Один из них, по имени Иаоберт, вдохновляемый жаждой отмщения, раньше других подошел к пещере, которую неизвестный указал Соломону как прибежище Подмастерья, лишившего Хирама жизни, убийца был на месте, спал на земле, и Иаоберт, ослушавшись Соломона, взял его кинжал и убил его. Затем вместе в другими Мастерами он торжественно принес Соломону голову убийцы Хирама. Соломон жестоко упрекнул Мастера: «Несчастный! Теперь ты и сам убийца… Кто дал тебе право приговаривать к смерти и убивать?.. Вот человек, который осмелился поверить, что преступление может послужить истине. Справедливость он подменил своей личной страстью…»

Один из царедворцев тотчас занес свой кинжал, чтобы казнить Иаоберта, но Соломон остановил его. «Так что же, человечеству вечно идти кровавым путем смертной казни? Неужели за тираном будет идти тиран, — говорит Соломон в масонском ритуале, — неужели так вы надеетесь добиться освобождения?» На этом фрагменте из ритуальной практики строится последующее масонское рассуждение, посвященное «вечному закону, по которому революция, насытившись кровью жертв, которые были напрасны, становится, в конце концов, реакцией в самом тяжком смысле этого термина»[253].

Обряд степени Рыцаря-избранника Девяти воспроизводит схему легенды. Но его поучение, несущее на себе ярко выраженный социально-этический отпечаток, получило превратное толкование.

Антимасонская пропаганда, как, например, анонимный комментатор в книге «Иллюстрированное масонство шотландского обряда», не брезгует следующими домыслами: «Правильное понимание девятой степени, равно как и других степеней, приведет 999 человек из тысячи к убеждению, что вся эта масонская система, в особенности же девятая степень, придумана для того, чтобы сделать людей мстительными и невосприимчивыми к кровопролитию»[254].

Нам же представляется, что поучение степени Рыцаря-избранника Девяти идет в противоположном на правлении, предостерегая человека от опасности мстительных, поспешных, основанных на предвзятости форм правосудия. Во всяком случае, это поучение призывает человека отказаться действовать по принципу «смерть за смерть». Тот же антимасонский источник, говоря о присяге, которую приносит масон при посвящении в степень Рыцарь-избранник Девяти (эта присяга, как, впрочем, и другие шотландские степени, предусматривает суровое символическое наказание всем, кто осмелится ее нарушить), цитирует высказывание Адамса о том, что «даже мясник, в котором есть хоть сколько-нибудь сердца, не стал бы так калечить животное, как масоны, соглашающиеся претерпеть казни, если выдадут свои масонские тайны»[255].

Это одна из бьющих на эффект фраз, которая и сегодня может произвести впечатление на несведущую аудиторию. Очевидно, что любая присяга — это символ, иными словами, нравственное обязательство, выраженное в символической форме. Издревле нарушение присяги считалось святотатством. В древнеримской армии клятва на верность императору именовалась «sacramentum» — от «sacrum» — святое. Присяга — обязательство, которое берет на себя «присягающий», то есть прикасающийся к святому. С психологической точки зрения вполне понятно, что всякая «клятва» должна быть обставлена таким образом, чтобы устрашить «клятвопреступника» посредством образов, предрекающих ужасы наказания. Психоанализ рассматривает присягу в качестве вербализации сверх-я, то есть зоны, ответственной за наказание в нашей психике, которая в области подсознания не ведает никаких полумер: преступление или вина здесь равны смерти.

Во всяком случае, в истории не известно ни одного случая, когда бы масонские клятвопреступники понесли наказание. Изученные нами документы не содержат ни одного факта о том, что кто-нибудь из Рыцарей-избранников Девяти, замеченный в разглашении тайны, был отдан на съедение грифонам. Напротив, в прошлом именно в масонских ложах и ритуальных залах готовились призывы к отмене смертной казни.

К тому же и сам Всемогущий (лицо, председательствующее во время посвящения в Рыцаря-избранника Девяти) объясняет новому Рыцарю, что в присяге «слышны отзвуки того времени, когда был составлен ее текст». Что касается послушания в ордене и шотландском об ряде, то для масона оно заключено не в «слепом и пассивном выполнении законов и уставов, о которых он знает либо понаслышке, либо запомнил кое-что после беглого прочтения, но в устремленности к знаниям и желании глубже проникнуть в содержательную сторону этих знаний…». Короче говоря, это и есть дисциплина — от латинского «discere» — понимание[256].

Таким образом, чувство долга и верность взятым на себя обязательствам не исключают самостоятельности суждений и свободы выбора отдельного человека.

Любопытно, что и с масонской стороны толкование степени Рыцаря-избранника Девяти носит, на наш взгляд, искаженный характер. У. Порчатти, один из наиболее известных итальянских исследователей шотланд ского обряда, полагает, что данная степень несет на себе отпечаток доктрины баварских иллюминатов, анархо-масонского движения, основанного в 1776 г. Вайсгауптом. Если оставить в стороне вопрос о прямом историческом влиянии, то, действительно, можно заметить определенную аналогию содержания, о чем мы скажем несколько позже. Но при этом Порчатти усматривает связь между иллюминатами и Рыцарями Девяти в отношении к правосудию. Нам представляется, что таким образом Порчатти не понял спиритуализм девятой степени и проигнорировал методы и цели последователей Вайсгаупта. Баварские иллюминаты принципиально отказывались от применения насилия и считали регенерацию человека (которая, по их представлениям, совпадает с примитивным, анархическим и космополитическим коммунитаризмом) строго постепенным процессом, осуществимым благодаря воспитанию и образованию. Об этом подробно пишет в своем исследовании Франкович[257]. Похожи ли эти ревнители педагогики утопии на «палачей»?

Аналогия в содержании деятельности баварских утопистов и адептов девятой степени шотландского обряда, на наш взгляд, состоит именно в том приоритете, который они отдают умеренному и рациональному правосудию, противопоставляя ее правосудию, основанному на предвзятости и страстях.

Их общий приоритет — воспитание и образование, а не борьба за нового человека, убеждение, а не принуждение, прощение, а не месть. В ритуале девятой степени Соломон прощает Иаоберта. История засвидетельствовала, что баварские иллюминаты прощали (или мечтали простить) своих врагов, духовных и светских тиранов, видя решение проблем в нравственной реформе общества, способной воссоединить человечество без того, чтобы одна его часть вышла из столкновения побежденной, а другая победительницей.

Мы приведем сейчас отрывок из английской антологии «Сокровищница масонской мысли», в котором Альберт Пайк высказывается на тему «истина и правосудие». Нам представляется, что этот отрывок может служить комментарием к поучению девятой степени, хотя, судя по всему, он не был написан с этой целью. «Правосудие вовсе не заключается в том, чтобы отмерить другому человеку соответствующее вознаграждение или наказание, которое, по нашему разумению, заслужил этот человек или же заслуживает то, что мы именуем его преступлением, в действительности же чаще всего оказывающееся его заблуждением. Правосудие отца не является несовместимым с прощением ошибок и обид, причиненных сыном. Бесконечная справедливость Бога не состоит в том, чтобы точно отмеривать наказание за человеческие слабости и грехи.

Мы же проявляем чрезмерную склонность возводить в ранг законов справедливости свои собственные мелкие и утлые познания о том, что есть добро и справедливость. Мы даже осмеливаемся утверждать, будто

Бог примет наши законы и сделает своими Законами. Мы чересчур склонны измерять все вокруг собственной короткой меркой и называть ее законом правосудия.

Мы постоянно превозносим свою подлую любовь к мести и казни, именуя их ошибочно правосудием.

Но правосудие в отношении других и правосудие к нам самим совпадают. Мы не можем определить свои обязанности посредством прямых линий, математически расчисленных по линейке. Мы можем охватить свои обязанности — свой нравственный долг только при помощи окружности, прочерченной циркулем. Круг человечности и человечества — предел, за которым их нет. Мы же лишь точка посредине, капля в безмерном океане, атом или элементарная частица, связанная с каждым другим атомом массы посредством таинственного закона притяжения, который называется гармонией…

Как естественно, почувствовав себя оскорбленным, желать отмщения. Как легко убедить себя, что мы желаем мести не ради личного удовольствия, а для того, чтобы не допустить повторения зла, носитель которого будет поощрен безнаказанностью, извлечет корысть из своего поступка… Нет, недаром мстительность называют правосудием дикарей. Чувство мести возможно лишь в гневе. Следовательно, оно недостойно великодушного человека. Великодушный человек не потерпит, чтобы его душевное равновесие было нарушено чьей-то неблагодарностью или злодеянием…»[258].

Знаменитый американец говорит в продолжение своего размышления о том, что в случае если человеку не удается избавиться от мстительности, то ему следует допытаться умерить свой пыл, положившись на справедливость и милосердие. В заключение Пайк обращается к примеру стоической этики, предельно ясно изложенной в известных словах Марка Аврелия о том, что каждое утро необходимо начинать со слов, сказанных самому себе: «Мне предстоит сегодня иметь дело с людьми, которые любопытны, лезут не в свои дела. Мне предстоит встретить людей неблагодарных, наглых, хитрых, злонамеренных, общительных до назойливости. Но такими они стали, не ведая, что есть добро, а что зло. Я же тот, кто сумел осмыслить природу добра и природу зла… Я понял природу человека, совершающего дурной поступок, и уразумел, что он такой же брат мой, пусть не по крови и семени, но брат, потому что он тоже частица божествен ного разума и божественного деяния. Я понимаю — недостатки других не способны причинить мне никакого ущерба. Чужое уродство мне не во вред. Вот отчего не могу я гневаться на ближнего своего. Не могу и видеть себя его врагом…»[259].

Тринадцатая степень шотландского обряда называется степенью Королевской арки и построена на символике, входящей в систему масонства Королевской арки, о которой будет сказано в следующей главе. Семнадцатая степень — Рыцарь Востока и Запада — выдержана в стилистике Откровения Иоанна Богослова. Почетный знак степени представляет собой восьмиугольник, на лицевой стороне которого изображен Агнец с книгой Семи Печатей, на оборотной стороне символическое изображение весов и двух скрещенных мечей.

Мы не станем излагать всю легенду этой степени. В легенде нет и намека на какие-либо подлинно исторические события. Заслуживает внимания лишь ее центральное ядро, являющееся, по сути дела, страстным призывом к синкретизму. Речь идет о соединении Востока (учения инициационных направлений ессеев и терапевтов) с Западом (христианским рыцарством). Связь с Апокалипсисом апостола Иоанна, одним из наиболее интересных текстов христианского гносиса, насыщенным символикой и тонко обрисованным доктринальным подтекстом, очевидна в степени Рыцаря Востока и Запада благодаря Центральной символической роли числа «семь», которое чрезвычайно часто встречается в тексте Откровения, по мнению М. Холла (если оставить в стороне многочисленные символические значения, приписываемые числу «7»), «семерка» символизирует в данном случае мистическую природу ж судьбу человека, ибо это число состоит из «3» (Троица, божественная Триада, духовный мир) и «4» (четыре элемента, четыре измерения, материальный мир). Человек же — сумма материи и духа. Геометрически «7», согласно пифагорейской традиции, выражается кубом, состоящим из шести сторон и одной вершины, то есть духа, от которого исходят шесть направлений — вертикальное, горизонтальное, северное, южное, восточное и западное[260].

В связи с данной символикой следует напомнить и о тематике третьей степени ордена, которая уже была нами рассмотрена. Таким образом, видна неслучайность эпизода, в котором Мастер, пережив сакрально смерть Жиранта, призван трудиться над кубическим камнем в течение семи лет. Число «семь», человеческое измерение и куб трактуются масонством совместно в знак уважения символических связей гораздо более древних, чем триста лет существования «созерцательного» масонства, Помимо пифагорейского референта, следует также иметь в виду один из основных текстов каббалы — «Sepher Yesirah». В нем семь букв еврейского алфавита, имеющих двоякое произношение, символизируют антитезы человеческой жизни.

Но обратимся к семнадцатой степени шотландского обряда. В одном из американских толкований этой степени содержится весьма примечательный диалог[261], который мы не преминем предложить вниманию читателя:

- Сколько лет тебе?

- Я очень стар.

- Откуда идешь ты?

- Из Патмоса.

Патмос — остров в Эгейском море, куда апостол Иоанн был сослан, как сказано в Откровении, «за слово Божие и за свидетельство Иисуса Христа» (Откровение, 1, 9), то есть в связи с гонениями на христиан, которым они подвергались при императоре Домициане, правившем с 81 по 96 г. н. э.[262]

На этих страницах мы не в состоянии дать развернутый комментарий Апокалипсиса. Напомним только, что в этом тексте Иоанна, или того, кто скрывается под этим именем, ибо авторство апостола многими оспаривается, содержится аллегорическое описание конца света, или, лучше сказать, завершение человеческого цикла. После заключительной катастрофы, после крушения 181

царств и убийства дракона мир, погибший в грехах и зле, узрит наконец явление града избранных — Нового Иерусалима: «И увидел я новое небо и новую землю; ибо прежнее небо и прежняя земля миновали, и моря уже нет. И я, Иоанн, увидел святый город Иерусалим, новый, сходящий от Бога с неба, приготовленный как невеста, украшенная для мужа своего. И услышал я громкий голос с неба, говорящий: се, скиния Бога с человеками, и Он будет обитать с ними; они будут Его народом, и Сам Бог с ними будет Богом их. И отрет Бог всякую слезу с очей их, и смерти не будет уже…» (Откровение, 21,1–4).

По мнению ряда авторов, Апокалипсис не только является воплощением библейского обещания заключительного освобождения, но и свидетельством христианской инициации. На одной из лекций, состоявшихся в Нюрнберге 18 июня 1908 г., Рудольф Штейнер утверждал, например, что из текста Иоанна выводимы три основных этапа пути духовного познания: «Первое, что воспринимает человек, есть мир образов, являющихся символическим выражением духовного мира, затем — мир музыки сфер, являющийся символическим выражением высшей духовной сферы, и, наконец, мир духовных сущностей, которые человек может только представить в своем воображении, опираясь на сравнение со своей собственной сущностью, то есть с тем, что в нем самом действует, повинуясь силам добра и силам зла.

По этим ступеням должен взойти участник инициации. Эти ступени отчетливо представлены в Апокалипсисе Иоанна. Отправная точка — физический мир. В семи письмах сказано то, что обычно говорится в ходе общения с физическим миром… После семи писем наступает мир семи печатей. Это мир образов первой ступени инициационного пути. Следом приходит мир гармонии сфер. Мир этот может воспринимать тот, кто имеет духовный слух. Он представлен семью трубами. И еще один мир, в котором инициируемый воспринимает его сущность. Он представлен существами этой ступени. Этот мир отвергает силы, противостящие добру…»[263].

Не знаем, насколько обоснованны эти рассуждения Штейнера. Мы привели их с той целью, чтобы читатель мог сам судить об образности текста, прочитанного мыслителем, которого нередко обвиняют в фантазиро вании только потому, что не согласны с его «причудливыми» мнениями. Подчеркнем, что Штейнер не был масоном, хотя, как он сам пишет в своей автобиографии, и был награжден почетной грамотой «яркеркерских масонов» («египетского» толка) и даже учредил особую ритуальную секцию в антропософском обществе, основателем которого он и был[264].

Во всяком случае, его гипотезы о внутриличностном толковании апокалипсических видений (которые традиционной теологией обычно относятся к эсхатологии, то есть учению о конце времен) не лишены смысла! Например, пользуясь его методикой, можно было бы интерпретировать символику Нового Иерусалима как выражение внутреннего благостного состояния, достижимого посредством отказа от властолюбия (ср. падение царств у Иоанна) и победы над Тенью, материально-телесной частью личности (ср. убийство дракона). В связи с последним эпизодом нам хотелось бы заметить, что убийство дракона эквивалентно лишению его силы, его трансформации или его приручению. Нам представляется весьма показательной конвергенция форм гносиса и тонко психологизированной религиозности (какая представлена христианским гностицизмом, каббалой и алхимией), подтверждающая, что в конце времен дух зла будет искуплен и допущен в царство добра. Заметим также, что, согласно психологическому учению К. Юнга, Тень не следует отвергать как нечто ужасное, ее необходимо включать в комплексную структуру психики. Говоря об апокалипсических референтах в степени Рыцаря Востока и Запада, мы хотели бы обратить внимание читателя на один из известных документов розенкрейцерства, «Confessio», где утверждается:

«Господь наш, Иегова, перевернул порядок мира. Суббота грядет, и Он спешит возвратить мир к началам, ибо его период или цикл подошел к концу»[265]. Мы имеем здесь дело со свидетельством того, что розенкрейцеры XVI–XVII вв. основывали свои верования на Апокалипсисе. На это же указывает один из крупнейших авторитетов в истории розенкрейцерского движения, Фрэнсис Иэйтс[266]. Ожидание великих перемен является постоянной темой иудаизма и христианства. При более внимательном рассмотрении это — наследие еще более дальних предков. Например, индуистская концепция времени исходит из того, что по завершении тысячи «махаюга» («maha — yuga») (летосчисление великих богов) материя возвратится в неразличимое состояние и будет реорганизована созидательным божеством. Так же как и в Апокалипсисе, согласно «манава-дхарма-шастри» («manava — dharma — sastra»), обновлению творения предшествует период «калиюга» («kali — yuga»), характеризующийся

постепенным упадком человеческой жизни и неслыханным возрастанием зла, хотя следует отметить, что между древнеиндийской концепцией времени (абсолютно циклической) и иудейско-христианской (более линеарной) существует немало различий, на которых мы не станем сейчас останавливаться[267].

Вероятно, розенкрейцеры отождествляли апокалипсическое видение истории с универсальной и всеобщей реформой (Allgemeine und General Reformation), призванной слить воедино ценности первоначального христианства с началами научного мировоззрения. Известно, что Ньютон проявлял живой интерес к учению розенкрейцерства и, быть может, поддерживал контакты с представителями эзотеризма, хотя мы и не располагаем документальными подтверждениями его принадлежности к какому-либо ордену. Ньютон занимался изучением символогии и пророчества Откровения Иоанна Богослова[268].

В этой связи представляется интересным тот факт, что «апокалипсическая» степень Рыцаря Востока и Запада непосредственно предшествует степени Князя Розенкрейцера, то есть восемнадцатой степени. Рыцари Востока и Запада, говорится в ритуальном тексте, скитались в лесах и горах с тех пор, как был разрушен храм, претерпевая страдания за Слово. Затем они обратились с просьбой к розенкрейцерам и были приняты в их ряды.

Восемнадцатая степень шотландского обряда, по наблюдениям наиболее внимательных исследователей, обладает рядом неповторимых особенностей. Отчасти это связано с ее названием, уводящим к великим гностическим традициям прошлых эпох, отчасти — с особой торжественностью самого обряда. Нам представляется, что особенности этой степени связаны с тем, что в ней выражен синтез двух основных течений спиритуализма — универсалистско-масонской и христианско-гностической школ. Говоря о христианско-гностическом направлении, мы имеем в виду не разноцветие доктрин христианского гностицизма первых столетий, а широкое религиозное течение, в центре которого находилась фигура исторического Христа и Христа-Логоса. Этот вид религиозности был лишен догматических пут, являясь открытым для поиска в духе эзотеризма.

Например, христианско-гностической является доктрина Якоба Бёме, не вписывающаяся в гностические системы офитов, валентиниаицев, карпокрацианцев и т. п.[269].

Христианская составляющая в розенкрейцерской степени, разумеется, не связана ни с одной из форм исторического христианства. Это невозможно в контексте масонского универсализма. Христианский мотив в розенкрейцерстве выражен посредством темы любви как основной темы христианского предания, драматургия которого, по удачному определению Штейнера, построена на «солярном архетипе Любви». Происхождение степени по-прежнему дискуссионно. Некоторые авторы предполагают, что она была введена иезуитами, хотя спиритуализм этой степени не имеет ничего общего с умонастроением иезуитства. В крайнем случае его можно определить как специфическое направление «либерального протестантизма» вроде того, какого придерживались последователи Фаусто Сочино, видевшие в Христе духовного наставника, а не Сына Божия традиционной теологии[270].

Розенкрейцер не должен обожествлять Христа. Впро чем, и в самом христианском предании, считающем Иисуса Сыном Божиим и Господом, не говорится на эту тему однозначно. Как подчеркивает теолог и библеист Ф. Сальвони (католик, перешедший в протестантство), у евреев слово «ben» (сын) указывает не только на «родственные» связи, но и на связи «духовные», иными словами, «быть сыном кого-то» в библейском смысле не является указанием на некую специфическую реальность родства, а свидетельствует о «похожести на кого-то, о том, что этот кто-то передает через свое подобие свою волю»[271]. Выражение «Иисус Сын Божий» (вспомним, что и Давид поименован в Библии точно так же, не говоря уже о философах, героях и чудотворцах, обо жествляемых эллинизмом) не обладает, следовательно, тем значением, которое ему исключительно приписывают отцы церкви.

Что касается слова «Господь», подчеркивает У. Паньотта, известный исследователь религиозных течений, в частности социнианства в Италии, то греческий термин «kyrios» не совпадает с древнееврейским «adonai» (величие Бога), но совпадает с другим термином — «adon» (господин, сеньор), являющимся переводом арамейского «шаг», прозвища, которое Иисус получил в Палестине[272]. Господином называли и Давида, которого никто не обожествлял, что, впрочем, в контексте строгого еврейского монотеизма вообще считалось богохульством и могло бы вызвать возмущение основателя ислама, Магомета, который в одной из сур Корана высказывается со всей определенностью: «Лжеверующий тот, кто говорит: мессия, сын Марии, есть Бог»[273]. Апостол Петр обращается к Иисусу как к рабу Божию, точно определяя позицию Иисуса и Бога.

В восемнадцатой степени шотландского обряда особенно отчетливо проведено сопоставление религиозности и рациональности. При этом для масонства характерно, что рациональность несводима к рационализму, то есть произвольному расширению функций рациональной деятельности и перенесению их на всю сферу человеческого опыта.

Нам представляется, что розенкрейцер в масонстве вполне мог бы согласиться с таким вот рассуждением либерального протестанта: «Слово Разум, как и многие другие слова, имеет немало различных значений. Иногда это слово означает способность человека распознавать истинное — будь то в мире фактов, будь то в мире прекрасного… Но есть у слова Разум и тот смысл, когда оно обозначает процесс рационального познания, как, например, в том случае, когда методом дедукции мы приходим к выводу, что приливы вызваны притяжением Луны или что сумма углов треугольника равна сумме двух прямых углов. Несомненно, этот процесс, если он развивается правильно, приводит нас к истине в том, что касается вещей внешнего мира, и он, однако, не в состоянии передать нам смысл красоты, не может объяснить нам, что есть добро. Он не сообщает ничего достоверного о личности человека…»[274].

Вот отчего наряду с рациональными способностями и в дополнение к ним нам следует активизировать в себе интуитивные способности, тот «внутренний свет», который позволяет нам подняться над миром вещей и окинуть взором мир духовных ценностей.

В розенкрейцерской степени шотландского обряда Иисус символически представлен кубическим камнем — высшей степенью мастерства. Работа человека, достигшего этой степени мастерства, начинается с того момента, когда уже «разорвана завеса храма, когда тьма и уныние воцарились на земле, когда камень источает кровь и воды» — очевидное указание на страсти и смерть Иисуса.

В обряде этой степени огромное значение принадлежит символике Огня. Мудрейший розенкрейцерского Капитула «воспламеняет» центр Креста, из которого исторгается мистическая Роза. Церемониймейстер, брат-жертвователь, возносит символическую молитву, обращенную к Огню.

Весь этот ритуал соотнесен с ведическим божеством огня — Агни и Прометеем, который, согласно легенде, похитил огонь у богов. Ясно также, что символика огня, содержащаяся в восемнадцатой степени шотландского обряда, связана с представлениями об огне алхимиков, где огонь является одним из основополагающих символов трансмутации вещного мира.

Значение, которое розенкрейцеры XVI–XVII вв. при давали огню (не столько его физическому воплощению — «atanor», пламени алхимической горелки, сколько огню духовному, очистительной силе, живущей в каждом существе), подтверждается многочисленными документами, в частности известной символогией «Amphiteat — rum», принадлежащей перу Кунрата (Н. Khunrath), при писывавшего огню роль движущей силы в процессах «сублимации» и «регенерации». Не говоря уже об «изумрудных таблицах» мифического герметиста, согласно которым огонь считается проявлением «высших миров» — разделением земли и огня. Элементы алхимических преданий присутствуют так же и в толковании криптограммы I. N. R. I., которая, кроме расшифровки «Jesus Nazarenus rex Judaeorum» («Иисус Христос Царь Иудейский») и «In nobis Regnat Jehova» («В нас Царь Иегова»), может быть прочитана также «Igne Natura Renovator Integra» (благодаря огню возрождается вся природа).

И. Якоби писал об алхимии: «Ошибочно сводить духовное движение, каким является алхимия, только к ретортам и горелкам. Юнг называл алхимию «первым робким шагом современной психологии»… Быть может, алхимия занималась не столько химическим экспериментированием, сколько изучением психических процессов»[275]. Иначе говоря, скажем мы, практические манипуляции в алхимии, по всей вероятности, служили своеобразным стимулом или параллелью более утонченных размышлений и исследовательской работы, хотя и не были лишены собственной значимости, названной кем-то предысторией химии. Во всяком случае, «истинным алхимикам» удалось совершить немало открытий, легших в основу научной химии. Новые вещества и их сочетания были найдены Альбертом Великим, Раймундом Луллием, Теофрастом Парацельсом[276].

Наиболее интересным определением алхимии, на наш взгляд, по-прежнему остается определение, данное К. Юнгом: «…труд братства алхимиков — это работа человека-искупителя во имя раскрепощения божественной души мира, закованной в узилище материи и ожидающей своего искупления»[277]. Неизменное присутствие в алхимической образности хтонических символов, не имеющих ничего общего с «духами зла» или аллегоричностью животного мира, как того желали бы искатели «философского камня», свидетельствует только об одном — «раскрепощении» человеческого духа, верно подмеченном швей царским психологом.

Итак, центральные символы восемнадцатой степени обряда, изображенные на фартуке, нагрудной цепи и медали, — это Роза, Крест и Пеликан, кормящий собственной плотью своих птенцов.

Начнем рассмотрение этих символов с последнего. Согласно М. Холлу, он обладает рядом значений, которые тем не менее сводимы к двум основным толкованиям:

1. Христианское толкование. Пеликан символизирует Христа, спасающего своей кровью человеческий род. Об этом, например, говорится в «Божественной комедии» Данте, когда святой Петр обращается к Иоанну Крестителю:

2. Герметическое толкование, по которому пеликан является Солнцем, животворящим семь «философских» планет.

В более общем смысле пеликан является символом жизни, любви, символом преданности и может быть определен как исконный «материнский» символ, что подтверждается, в частности, древней легендарно-фольклорной тематикой: когда пеликан-отец умерщвляет своих птенцов, пеликан-мать возвращает их к жизни, вскармливая поросль кровью своей груди.

Роза в центре креста толкуется противоречиво. Иеннингс и Найт (Jennigs, Knight) полагают, что речь идет о мужском символе (крест) в сочетании с женским символом (роза). Однако глубинная значимость этой символики вряд ли может быть сводима к столь примитивному толкованию, которое сегодня следует назвать ложнофрейдистским. По нашему мнению, прав У. Порчатги, когда интерпретирует символику розы и креста как расцвет духовности в пункте пересечения двух противоположных космических начал, символизируемых вертикалью и горизонталью креста[279].

Роза на кресте — символ распятой души, претерпевающего страдания тела, символ надежды, на которую возлагает свои упования человек, мучимый болью, она же — свет, исходящий из духовного средоточия мира (четыре оконечности креста суть символы четырех сторон света). И тем не менее первая часть словосочетания в термине «розенкрейцер» не от слова «роза», а от латинского «ros» — роса, считавшаяся в алхимии символом «универсального растворителя», то есть субстанцией, способной облагораживать в аллегорических растворениях минеральное сырье[280].

Крест как символ имеет дохристианское происхождение. Существует немало его формальных вариантов.

Напомним: «ankh» — крест древних египтян, символизировавший жизнь, который, по мнению Г. Д'Альвиеллы, повторял форму инструмента, использовавшегося для измерения уровня воды в Ниле; «swastika» — солярный символ древней Индии, превращенный в свою гнусную противоположность нацистами; стилизованный «круцификс» бога Кецалькоатля в доколумбийской цивили зации майя; крест в виде Т (тау), весьма распростра ненный в древности, тот, при помощи которого кельтские жрецы, друиды, изображали своего бога Ни[281].

Происхождение символа креста скорее всего двоякое: с одной стороны, в протоформе «тау» крест, вероятно, является дериватом стилизации рогов быка или овена, животных, символизирующих производительные силы, с другой — в символе креста содержатся различные астрономические и натуралистические познания человека — от креста равноденствия до крестовидной диаграммы в каббале, изображающей таким образом человека. Христианство наделило крест символикой спасения, которая всем нам хотя бы приблизительно известна.

Наиболее глубокими исследованиями эзотерического смысла символогии креста являются работы Генона[282], к которым мы и отсылаем читателя. Напомним также, что исследования Джонса[283] убедительно показывают, что первые масонские ложи строились также в виде креста. Тем не менее, на наш взгляд, дополнительного внимания заслуживает мнение К. Юнга, оставившего психологическое истолкование символа креста. На первый взгляд оно представляется странным и удивительным. В действительности же это пример глубокой научной интроспекции.

В одной из своих фундаментальных работ Юнг писал, что всякий вступивший на путь, ведущий к тотальному восприятию действительности, не может избежать необходимости осмыслить то характерное положение тела в пространстве, которое задано образом распятия. Так или иначе человек неизбежно сталкивается с препятствием, преграждающим его путь, как бы пересекающим его крест-накрест. Во- первых, это препятствие есть то, чем он не желал бы быть (Тень). Во-вторых, это препятствие в том, что не он сам, а другой есть на самом деле (индивидуальная реальность «ты»). В-третьих, в том, что составляет его психическое «не-я», то есть коллективное бессознательное[284]. Графическая трактовка креста у Юнга может быть представлена следующим образом:

Прочитать этот график можно следующим образом: «Я», то есть субъект сознания, находится в конъюнкции с «Оно», то есть внутренним ядром личности, которое индивидуализируется, «распиная себя на кресте», иными словами — сталкиваясь и договариваясь с объективными (внутренними и внешними) психическими реальностями. «Оно» и есть та искомая психическая реальность, так как именно она включает в себя вышеупомянутые реальности. «Я» — это субъект сознания, функция, которая должна быть наполнена особенным содержанием в процессе индивидуализации, который предполагает конфронтацию (столкновение), нередко являющуюся генератором невыразимых страданий (см. «крест»), с объективными психическими реальностями.

Уточним, правда, что данная гипотеза аналитической разработки символики креста ничуть нс подрывает той веры, символом которой для стольких людей является крест. Не идет здесь речь и о редукции символической значимости креста к так называемым «минимальным терминам», осуществляемой обычно бездарным «панпсихологизмом». Напомним, что Юнг разъяснял: религиозный символ может быть подвергнут научному изучению в том случае, когда он является нс только объектом веры, но и человеческой идеей, включенной в сферу психологии. Таким образом, объект веры нс претерпевает никакого ущерба[285]. Завершая анализ степени розенкрейцера шотландского обряда, нам хотелось бы поделиться с читателем одним любопытным наблюдением. Обязанность масона, посвященного в степень розенкрейцера, по меныпеймере в итальянской традиции, — вести работу в больницах, общественных и частных организациях, занимающихся благотворительностью, во всех учреждениях, как сказано в уставе, созданных для того, чтобы облегчить страдания человека. Данная установка свидетельствует о том, что, помимо «практической» деятельности (в определенные периоды истории приводившей масонов к участию в политической борьбе) и филантропии, являющейся характерной чертой англосаксонского масонства, розенкрейцерство сохраняет исконные устремления, связанные с выполнением терапевтической миссии, соответствующей в своих формах духу быстротекущего времени. Если вдуматься, то не так уж и велика пропасть, отделяющая первые основанные розенкрейцерами больницы от современных поликлиник и радиологии. Вряд ли покажется случайным, что один из розенкрейцеров, по имени Флеминг, совершил открытие пенициллина, будучи ревностным руководителем масонской ложи.

Читатель, надеемся, извинит нашу иронию. Но именно в таком ключе нам хотелось бы завершить рассмотрение «центральных» степеней шотландской пирамиды, чтобы перейти к характеристике ее высших степеней. Эти высшие степени, следующие за восемнадцатой, также не лишены заряда символики и универсализма.

22° именуется Рыцарь Королевского топора. Здесь мы имеем дело с символикой одного из немногих предметов, наделенных как трудовым, так и царственным смыслом. На память сразу же приходят топоры, которыми были срублены ливанские кедры, и «labris» — двойной топор, символ власти с незапамятных времен, один из символов наиболее таинственной средиземно морской цивилизации — критской культуры. 25° — Рыцарь Медного змея. Еще раз мы видим в символике этой степени воздействие библейских преданий на шотландский обряд.

В четвертой книге Чисел рассказывается о том, как Моисей вел народ от горы Ор путем Чермного моря, сделав медного змея и выставив его на знамя. «И, ее ли ужалит змей какого-либо человека, ужаленный, взглянув на него (медного змея), останется жив» (21, 4—10). Такая вот своеобразная медицинская гомеопатия того времени.

Тем не менее символика этой степени шире, чем библейские предания. Терапевтическое прочтение символа змея не привилегия Библии. Достаточно упомянуть о благотворном действии древнеегипетского «Kneph» или о змеях, обитавших в храме Эскулапа.

26° — Князь Милосердия (или Сострадания) — вводит нас в мир рыцарских традиций. Согласно Палу, данная степень уходит корнями в обряды рыцарских орденов средневековья: Ордена тринигариев (основанного в 1198 г. и Ордена Отцов Милосердия (1218 г.). Важная подробность: местопребыванием второго из упомянутых орденов был собор Сен-Виктор в Марселе, где в одной из крипт до сих пор хранится икона «черной Девы», центральной фигуры алхимической традиции. Говорят, что она символизировала исходную материю во всех манипуляциях алхимиков[286].

Титул Князь Милосердия известен и на Востоке: господином милосердия иногда называют Будду. Буд дистская школа «махаяна» полагает, что Будда, обретя просветление, отказался погрузиться тотчас в нирвану, дабы посвятить себя делу Великого Милосердия (сострадания) — на санскрите «mahakanma», — то есть делу просветления всех существ.

Степень Рыцаря Солнца, по мнению Меллора, соединяет в себе христианскую и герметическую символику. Согласно другим авторам, данная степень отражает влияние мистерий Митры, выражающееся в ритуальной символизации семи «Amesha Spenta» — бессмертных святых персидской традиции, олицетворяемой присутствием семи масонов. Согласно другим источникам, речь идет о семи «философских» планетах, образующих солнечную корону, то есть семь братьев вокруг председателя Совета во время заседания масонов этой степени[287]. Получение степени Рыцаря Солнца, судя по всему, построено таким образом, чтобы посвященный привык видеть за покровом чувственных представлений образующую их духовную реальность, духовное Солнце, воспринимаемое как ценность в себе сквозь пелену космических газов, находящихся в стадии взрыва. Следует также напомнить, что Солнце является символом победы (ср. «sol invictus» древних римлян). Не случайно этот символ появляется в титуле шотландского обряда именно в тот момент, когда посвященный в эту степень готовится постичь цель, неизменно оказывающуюся, однако, за пределами досягаемости, — Верховную инициацию.

На степени — Рыцарь Кадош (на древнееврейском «кадош» значит «святой») завершается основание шотландского обряда, так как последние три степени, административные степени, являются вершиной ритуального корпуса, и в их основание положены знания, полученные братьями в ходе предыдущих этапов масонского пути. Титулы и символика административных степеней чрезвычайно перегружены внешним блеском. Очевидно, таким образом масонские братья, достигшие высших степеней, пытаются продемонстрировать достоинство и значимость своего положения. Но и на этом высшем этапе, равно как и на всех предыдущих этапах масонского пути, титулы, символы, ритуалы являются сугубо интеллектуальными и эмоциональными знаками. В этом своем качестве они мало чем отличаются от других званий и титулов, построенных на основании универсальных архетипов. Так что нет ничего странного в том, что масонские звания и титулы отчасти или целиком совпадают с теми, которые приняты в обычной жизни. Таким образом, понятно, отчего в 33-й, и последней, степени шотландского обряда присутствует символ вполне императорской власти — орел, сжимающий в когтях меч с лентой, на которой начертан девиз «Deus meumque jus» («Бог мое право»), У. Порчатти связывает его непосредственно с Ричардом Львиное Сердце[288].

Однако наряду с символами «власти» в белом масонстве имеется также символика «познания». В той же 33-й степени мы обнаруживаем девятиконечную звезду, то есть геометрическую фигуру, составленную из трех пере плетенных равносторонних треугольников, содержащих имя Великого Архитектора Вселенной, составленное из еврейских литер «Yod Не Vau Не», которыми посвященные Израиля обозначали имя божества, произносимое в строго оговоренных торжественных случаях. В обычной религиозной практике это имя заменяло слово «Adonai» или иносказательные обороты речи.

Можно было бы долго рассказывать о степени Рыцаря Кадошиего богатой обрядности, воспроизводящей истории тамплиеров и смерть на костре их великого магистра Жака де Моле.

Обычно эту степень называют степенью «вендетты», так как в основу ее положены слова де Моле, сказанные им, как гласит легенда, в пламени костра: «Nekanm, Adonai, Nekam» («Отмщения, Господи, отмщения»). Смысл поучения данной степени — поиск справедливости и борьба с духовным и светским деспотизмом. Напомним, что тамплиеры были уничтожены священным союзом папы и короля.

Таково внешнее, если так можно выразиться, обрамление степени. Эзотерическое же поучение Рыцаря Кадош, судя по всему, более возвышенно. Эта степень требует от масона переводить мысль в действие. Лучше сказать, возвращать мысль к деятельности, имея в виду тот факт, что начало инициационного пути в ордене и шотландском обряде, как помнит читатель, имеет отправной точкой символику ручного труда над неотесанным камнем. Достигнув 30-й степени обряда, вольный каменщик уже прошел этап гностической спекулятивности, возвысил себя до восприятия мира идей. Теперь он подготовлен к тому, чтобы возвратиться в мир людей, с которым, по правде говоря, никогда не порывал; теперь он вооружен волей творить справедливость, геометрическим пониманием пропорций, духом свободы и любви к истине, которые он приобрел в ходе свободного, вечного и подлежащего совершенствованию поиска.

Рыцарь Кадош возвращается в мир, чтобы символически «отомстить» за де Моле, то есть восстановить правосудие, попранное беззаконием, стать средоточием света справедливости. Действовать рыцарь должен в тишине и скромности, как бы под защитой мистического щита. Он не скажет ни слова, но будет при сем, чтобы никто не заподозрил, что и он из числа бесчестных демагогов. Отмщение зла есть преодоление зла. Одни называют его прощением, другие — уходом от мирской суеты, третьи же — правосудием, не пристрастной, но рациональной справедливостью, построенной на чувстве человечности.

Последняя фраза шотландского обряда получения степени — восхваление чувства долга, такое же как и в степени Тайного Мастера.

Для Рыцаря Кадош долг — это «дхарма», устремленность осуществить смысл своего существования путем реализации всех возможностей своей личности. Инициация, впрочем, всегда ставит целью некую реализацию. Рыцарь Кадош должен претворять на практике знания, полученные им в храме. Но каким образом? Никто не в состоянии его научить этому. Секрет инициации остается секретом до самого конца. При этом следует учесть, что масоны обычно гордятся тем фактом, что никогда не подавляют творческую индивидуальность своих адептов, но способствуют «индивидуализации», то есть стремятся раскрыть в личности человека все то, что в ней отложилось в ходе свершаемого пути, то, что было усвоено в доктринах и символах предыдущих степеней, то, что свидетельствует о развитости духа.

Символически усвоение духовного содержания, полученного в храме, завершается ритуальным правом масона «попирать колонны храма», ибо храм его уже внутри самого посвященного. В то же время степень Рыцаря Кадош является крайним выражением «мужского» начала всего масонского пути. Функциональная особенность этой степени состоит в интеграции в систему «женского» начала. Обрядность этой степени построена на ситуациях, которые вряд ли могут сочетаться с женской психологией. Тем не менее основной символ степени — «бело-черный Орел» — подспудно, на уровне архетипа, связан с «женским» началом. Юнг, применяя метод аналитической логики, выделяет в символе «орла» одно из типичных проявлений «animus», мужского архетипа, в восприятии женщины. С психологической точки зрения «орел» символизирует «мужчину, предназначенного для женщины»[289]. С точки зрения алхимической символогии, при помощи которой нередко истолковывают основной корпус шотландской символики, «орел» является указанием на «летучесть» материи, то есть такой материи, которая готова «отправиться в полет» — спиригуализоваться.

Верхний эшелон шотландской иерархии также в ведении Великого Архитектора Вселенной. Его символизирует на интуитивном уровне своего рода развернутая система знаков, передающих представление о вечности. Речь идет о терновом кусте, который горит огнем, но куст при этом не сгорает. Согласно книге Исход, воззвал к Моисею Бог из среды куста: «Я Бог отца твоего, Бог Авраама, Бог Исаака и Бог Иакова» (3, 6).

Рыцарю позволено видеть «гностического змея», свившегося в пять колец, в каждом из которых, говорит Фарина[290], заключена тайна эволюции:

а) гравитация (присущая телам по законам механики);

б) кристаллизация (формирование и дифференциация минералов);

в) жизнь (рост растительной и животной жизни);

г) сознание (особенность, хотя и не исключительная привилегия, человека);

д) совесть, процесс самосознания, то есть возрастание чувства долга (завоевание просвещения).

На 30-й степени обряда завершается символическое восхождение масона, которое Дж. Бэйлот определяет как движение, сопровождаемое жестом, спиритуализмом и мнемотехникой[291]. Символизация этого пути является изобретением масонства. Одни считают это изобретение гениальным, другие находят его пошлым и никчемным. Само масонство полагает, что таким образом оно облегчает путь человека, стремящегося к полноте жизни, и называет этот путь путем регенерации. По мне шло масонов, пути регенерации столь же неисчислимы, сколь неисчислимы человеческие судьбы. Так, например, вряд ли найдется среди масонов кто-либо отрицающий путь такого человека, каким был Альберт Швейцер, хотя он и не переступил порога ложи. Несмотря на это, немецкие масоны сочли возможным наградить его своим высшим почетным званием[292], веря в его «посвященность». Найдется немало людей, которые в силу своих убеждений или предрассудков с негодованием отвергнут предположение, что и они вполне могли бы считаться Рыцарями шотландского обряда, столь близки их идеалы идеалам свободы, истины и справедливости. И в то же время существует немало формальных Рыцарей, которые к этим идеалам не смогли бы даже приблизиться. Масонство в отличие от церкви не стремится обращать в свою «веру», предпочитая предлагать свой путь в качестве одного из возможных путей духовного роста личности. Речь идет о пути, подходящем для человека с определенным складом ума, не более того. Направление этого пути — универсализм. Его предел — человеколюбие, тяжкое бремя для тех, кто за частностями хочет увидеть всеобщность.