Мат

Глава третья

Они сидели и смотрели друг на друга. Благо это было несложно: составленные вместе три стола представляли собой подобие стола короля Артура. Только вот короля за столом не было. И в ближайшее время не предвиделось. Впрочем, факт этот никого особо не расстраивал. Еще два часа назад, когда Кларк только обнародовал условия, половина из них была озадачена, а другая половина раздосадована. Еще два часа назад Джоан сердито объявляла, что подобные фокусы годятся для старшеклассников, но никак не для взрослых людей, а Брендон угрюмо твердил: «Халтура, халтура…» Еще два часа назад Пол говорил, что с самого начала подозревал, что эта неделя обернется полной потерей времени, но никак не думал, что это будет настолько очевидно для всех. Все это было два часа назад.

А теперь всем было интересно. Потому что за эти два часа вдруг обнаружилось, что им всем есть что сказать. Вначале они – в основном Крис, Алан и Росс – пытались с ходу придумать хороший процесс. «Процесс, – повторял Крис, сверкая глазами, – нам необходим хороший процесс». «Мы можем, – говорил Росс, улыбаясь и оглядывая остальных, – правда, можем?» А Алекс тихо барабанил мощными пальцами по столу и задумчиво поглядывал в сторону Криса. А потом, когда процесс все так и не возникал, а Брендон скептически улыбался, а Пол демонстративно рисовал страшные рожи в своем блокноте, Майкл, который до этого не произнес ни слова, вдруг повернулся к Стелле и спросил:

– А что ты ценишь в лидере?

Он задал свой вопрос негромко, по-видимому обращаясь только к ней, но почему-то именно в этот момент была микроскопическая пауза, и его услышали все.

– Я? – с некоторым недоумением спросила Стелла. – Что я ценю в лидере?

– Да, – подтвердил Майкл, – ты.

– В каком лидере?

– В том, за которым ты бы пошла.

– Ну, – сказала Стелла, – для начала это должен быть очень сильный лидер, чтобы я за ним сама пошла.

– Не сомневаюсь, – согласился Майкл. – А что еще? Подробности.

Стелла задумалась.

– Подробности… Во-первых, этот человек должен верить в ту цель, к которой он меня собирается вести…

И тут обнаружилось, что слушают их уже все, или почти все, и процесс уже никого почему-то не интересует, и никто уже не пытается его изобрести. И что у всех есть что сказать на эту тему. Росс, правда, сделал слабую попытку вернуть всех к делу, но попытка эта ни к чему не привела и даже вызвала удивленный взгляд со стороны Стеллы, которая к этому времени уже объясняла, что значит «верить в цель». А еще через полчаса, когда они уже все перебивали друг друга и бросались фразами типа «вот как раз таким власть давать нельзя», Пол вдруг перестал рисовать свои ухмыляющиеся на один лад рожи и сообщил, что, с его точки зрения, называться лидером может лишь тот, кто умеет не окружать себя идиотами. Сначала все просто расхохотались, но потом с подачи Роберта вдруг выяснилось, что формулировка эта не так уж и проста, и спор закипел еще сильнее. «Позвольте, – горячился Брендон, – иногда одного интервью для меня недостаточно, чтобы понять, насколько человек хорош». «Но ты же можешь отличить идиота от нормального человека?» – интересовалась Стелла. «Конечно, могу». «Так откуда же, черт возьми, они берутся, да еще в таких количествах?! – громогласно вопрошал Пол. – Значит, кто-то их нанимает? Значит, есть начальнички, которым они нужны? Так вот, такого типа я в жизни не назову лидером. И уж тем более не пойду за ним сам!» «Тише, мальчики, тише, – утихомиривала их Джоан, – бывает, что и лучший лидер ошибается». «Ни чер-рта! – величественно провозглашал Пол. – Тот, кто делает такие ошибки, уже не лидер. Он сам…» «Идиот…» – подсказал Алекс. «Вот именно!» – и Пол победоносно взглянул на Брендона.

– Я тут кое-что записал, – спокойно сказал Майкл. – Получается интересно. Мы, конечно, сильно спорим, но в главных вещах мы сходимся. Хотите послушать?

– Давай, – рыкнул еще не совсем отошедший от драки Пол.

Джоан укоризненно взглянула на него, и он повторил уже спокойней:

– Давай.

– Может, все запишем на стенде? – предложил Алан. – Еще пригодится.

– Хорошо, – согласился Майкл. – Ты мог бы пойти к доске, если не возражаешь?

Алан помедлил мгновение, однако встал и, подняв палец, звонко объявил:

– Истинный лидер должен быть всегда готов делать любую работу своими руками.

– Некоторую работу лучше делать чужими, – сказал Алекс, и все заулыбались, а Кевин даже хохотнул.

– Во-первых, – сказал Майкл, когда Алан стал у стенда, – мы все сошлись на том, что лидер должен верить в то, к чему он ведет.

Алан с неожиданной готовностью начал писать.

– Подожди, – попросил Крис. – Это, я думаю, во-вторых. А во-первых, лидер должен знать, чего он хочет. Иметь цель.

– Не вижу разницы, – сухо сказал Брендон. Крис повернулся к нему.

– Что значит, не видишь?

– То и значит. В чем разница между тем, чтобы иметь цель, и тем, чтобы верить в нее? Просто слова.

– Правильно, – на лице Криса возникла тонкая улыбка, – разницы нет. Только я говорил совсем не об этом.

– А именно?

– Именно: любой менеджер ведет людей к чему-то. Ты, я, мы все. Нам за это деньги платят. За то, чтобы остальных водить. А вот цель имеет только лидер. Свою цель.

– И иногда это совсем не та цель, к которой он якобы ведет? – полувопросительно сказала Джоан. – Этого я уже не говорила?

– Этого я уже не говорила.

– Ты это подразумевала, – ухмыльнулся Алан. – Но мы тебя хорошо поняли.

И он вывел четким почерком на листе: «Лидер всегда имеет свою цель». Майкл одобрительно кивнул.

– Продолжаем. Лидер должен вызывать уважение.

– Лучше страх, – веско сказал Алекс. Майкл вопросительно взглянул на него.

– Уважение легко проходит. Страх – нет, – пояснил Алекс.

– Вы тут сейчас неизвестно до чего договоритесь, – снова недовольно сказала Джоан. – Какой еще страх?

– Обычный, – отозвался Алекс. – Физиологический. От которого дрожат коленки и выделяется пот.

– За таким лидером далеко не пойдут, – сказал Росс. – И вообще не пойдут.

Алекс лишь улыбнулся. Доброжелательная улыбка на его массивном лице смотрелась в этот раз почему-то неприветливо.

– За Чингисханом ходили, – неожиданно сообщила Стелла. – А его, по-моему, менеджером никто не назначал.

– Все. Приехали, – сказал, поднимаясь, Брендон. – Чингисхан. Тамерлан. А также Наполеон, Цезарь, Сталин и Мао Цзэдун. Вы что, сюда историю изучать съехались? При чем тут чингисханы?

– При том, – сладко проговорила Стелла, – что говорим мы о лидерах. Как же не упомянуть лучших из лучших?

Брендон хмыкнул.

– Не вижу, каким образом я могу применять их методы. Специфика у меня другая.

– А-а… – качнула пальцем Стелла. – Другая, если ты хочешь оставаться менеджером. А если хочешь быть лидером, то именно та. Масштабы другие, что да, то да.

– При чем тут масштабы? – Брендон начал медленно закипать. – Я в диктаторы не лезу. Я руковожу работой группы. Вот такая у меня специфика. Руководить. А не страны завоевывать да на троне сидеть.

– Так и они руководили. Только людей у них было побольше.

– Что с того? Какая разница, сколько у них было людей? Бывает, конечно, что начальник – тиран, но тиран начальником быть не может. Да вообще о чем тут говорить? Они же другим делом занимались. Понимаешь? Другим.

– Так и мы вроде все занимаемся разными делами, – улыбнулась Стелла. – Компании, конечно, называть нельзя, но я, например, в фармацевтической области. Кто-то еще занимается подобными вещами? Нет? Алан, может, ты? Тоже нет? Вот видишь, Брендон, дела у нас у всех разные. А учимся мы тут почему-то одному и тому же.

– Пока что мы ничему не учимся, – откуда-то сбоку кисло сообщил Пол. – Хотя говорите вы интересно. Вы продолжайте, продолжайте… Эд вон уже полтетради исписал.

Все повернулись к Эду, который, сначала одарив их улыбкой, начал отчаянно жестикулировать, мол, нет тут меня, не обращайте внимания, сижу себе, пишу себе…

– Ладно, – сказал Алан, – давайте просто напишем так… И на листе появилось: «Лидер всегда вызывает сильные чувства».

– Например, стойкое отвращение, – радостно прокомментировала Стелла. – Боишься написать «страх»?

– Ничего я не боюсь, – передернул плечом Алан. – Под это определение просто все подходит.

– А нам все не нужно, – проникновенно произнес молчавший до этого Крис. – Нам подробности нужны.

– Ну и что ты можешь предложить? – поинтересовался Алан, по-видимому нисколько не обижаясь на то, что его вариант так быстро забраковали.

– Например, так: «Лидер всегда вызывает уважение, страх или любовь».

– Неплохо, – сказала Стелла. – Совсем неплохо. Это уже ближе к делу.

– Уважение, переходящее в любовь? – предположил Росс.

– А может, пойдем пообедаем? – спросил в воздух Пол. – А то меня тут вместо страха и уважения пока что голод возник.

И они пообедали. Правда, не сразу – оказалось, что обед подадут только через полчаса. Но они хорошо использовали это время, и на листе появилось еще две строчки. Очень интересные, неожиданные строчки, которые на первый взгляд мало вязались со словом «менеджер». Да и на второй взгляд тоже. И чем дольше они спорили, и кидались словами, и искали определения, тем явственнее вставали перед ними призраки прошлого – тени властителей и бушующие волны идущих за ними людей. И все властители как на подбор сами вырастали из этих волн, поднимались с самого дна, медленно набирали силу и вставали грозными монументами для того, чтобы навсегда остаться в истории. Вышедшие из низов, не имеющие власти от рождения, ищущие ее, жаждущие ее… И Брендон уже не говорил о специфике, а лишь шагал вдоль стола и только щипал ус, когда Стелла, Крис или Алан приводили очередной пример. «Вот это был лидер, – сжимая кулак, говорил Крис, – из ничего, из никого, пыль, грязь, а ведь за ним вся страна пошла. А уж цели у него были будь здоров». «Причем свои», – добавлял Алан, поглядывая на Джоан. «Вот именно, свои», – соглашался Крис. А Майкл сидел, откинувшись на спинку стула, и лишь изредка вставлял замечания да смотрел на говоривших своими темными, немного ироническими глазами.

За обедом по предложению Криса говорили обо всем за исключением темы курса. «Иначе, – сказал он, – мы тут вообще не отдохнем». Никто не возражал, и грозные тени отодвинулись обратно в прошлое, а потом и вовсе растаяли вдали. Только Брендон, на которого предобеденный разговор, очевидно, произвел сильное впечатление, был не очень общителен. Говорили о таиландской кухне. Роберт оказался настоящим знатоком, особенно поразив всех рассказом о том, каким способом ему готовили мясо в одной деревушке на границе с Лаосом. «Не может быть!» – громко ахнула Джоан, но Роберт как-то повел головой, и сразу стало ясно: может, и не только может, но и было, и не только было, но и с ним. Говорили о коктейлях и породах собак. Здесь уже познания проявил Алекс и некоторое время они с Кевином обсуждали сравнительные характеристики немецких овчарок и сенбернаров. Потом как-то неожиданно выяснилось, что, несмотря на горячее согласие Кевина с доводами Алекс в пользу овчарок, собаки у него самого нет, и никогда не было, и тема себя исчерпала. Говорили о фильмах и сошлись на том, что ничего стоящего последние полгода на экраны не выходило, а некоторым актерам давно пора бы удалиться от дел. «И продюсерам», – добавил Алан. «И актрисам!» – бухнул развеселившийся Росс, но Джоан тут же объяснила ему, почему он неправ, и он с подозрительно многочисленными извинениями взял свои слова обратно. Походя коснулись предстоящих выборов, но как только запахло различными политическими взглядами, Крис сразу же попросил сменить тему, и спорщики мгновенно согласились. Вместо политики начали обсуждать недавнее изменение в налоговой системе, и тут уже разногласий не возникло. На налогах и крем-брюле обед завершился.

– Ну что, дальше будем записывать? – оживленно спросил Росс, когда они вернулись в конференц-зал и расселись по своим местам.

– Записывать мы, конечно, можем, – сказал Роберт. – Только когда мы лидера выбирать начнем?

– А что мы пока делаем? – удивился Росс.

– Записываем, – вежливо ответил Роберт. – Как с утра начали, так до сих пор и пишем.

– Да, действительно, – пробормотал Росс, на глазах теряя энтузиазм.

– Майкл, – сказала Джоан, – это ведь ты затеял, правда? Вот ты и скажи, что дальше.

– Да, – оживился Росс, – как это помогает определить процесс?

Майкл посмотрел на него с любопытством.

– Процесс? Вы, наверное, чего-то не поняли. Процесс пытались определить вы. Ты, Крис. Алан пытался. А мне показалось интересным поговорить о качествах лидеров. Кто же знал, что мы будем об этом полдня беседовать.

– Вот именно, – произнес Крис. – Полдня. А дней у нас всего четыре. Давайте закругляться.

– Давайте, – согласился Майкл.

– По-моему, хорошо поговорили, – сказал Кевин.

– Никто не спорит, – ответил Крис. – И нам это еще, может, даже пригодится. Но пора заняться делом.

– Значит, снова процесс? – спросила Джоан. Крис кивнул.

– Снова процесс. Без него мы никуда не уедем.

Он вдруг резко поднялся – крепкий, уверенный, с гордым красивым лицом.

– Нравится нам это или нет, но если мы не определимся с процессом, то проиграют все. Они, – он, не глядя, указал в угол, где сидел Кларк, – именно на это и рассчитывали. На то, что мы будем болтать, трепаться о том, о сем, незаметно стараться пролезть в лидеры и побоимся назвать вещи своими именами. Но нам нужен процесс. И нужен он нам не позднее сегодняшнего вечера.

Он требовательно оглядел всех.

– Это и есть наше первое решение. Если мы не определимся с этим прямо сейчас, то можем уже разъезжаться. Понимаете? Пока у нас не будет процесса, мы не сдвинемся с мертвой точки. Итак, все согласны, что нам надо договориться о правилах, по которым мы выберем лидера?.. Похоже, что все. Алекс?

– Конечно, – кивнул тот.

– Отлично. Все согласны с тем, что нам надо определить эти правила сегодня? Снова все. Возражений нет?

Все, теперь мы говорим только об этом и больше ни о чем. А теперь какие у нас есть предложения?

Поначалу предложений оказалось немного. Было предложение Алана всем по очереди рассказать о том, как они руководили бы воображаемой компанией. Предложение было встречено дружным «Хм», одобрительным кивком Майкла и Крисовым «Хорошо, хорошо». Было предложение Джоан рассказать о тех случаях, когда каждому приходилось принимать сложное решение. Было предложение Кевина рассказать, чему каждый из них научился за последний год. Было прозвучавшее несколько странно замечание Роберта о том, что вообще не важно, о чем они будут говорить эти четыре дня, а важно лишь то, как они будут голосовать. Существенной реакции это замечание не вызвало, но слово «голосовать» оказалось ключевым, и спустя пять минут предложения потекли рекой.

Примерно через час выяснилось, что все они, впрочем, так или иначе предлагают одно и то же: определить одно, два или целый набор заданий, выполнить их, а затем путем голосования выявить победителя. «Только за себя голосовать нельзя! Оч-чень важный момент», – настаивал Кевин. Было, впрочем, не совсем понятно, почему этот важный момент его так взволновал, особенно потому, что никто с ним и не спорил. Так или иначе, но путь постепенно вырисовывался.

Был, правда, еще один способ, предложенный Россом. «А что, если голосование мы оставим, а задания упраздним? – поинтересовался он. – Нам же Кларк четко сказал: никаких правил. Пусть каждый сам выберет, на что делать упор. Надо будет выйти и сказать: если я буду вашим лидером, я сделаю то-то и то-то. И привести примеры.

Будет совсем как настоящие выборы». «Вот именно, – проворчал Брендон, – совсем как настоящие». И, видя недоумевающий взгляд Росса, пояснил: «Одни рассказывают, что будут делать после выборов, другие за них голосуют». «И?» – спросил Росс, по-прежнему не понимая. «И все отлично знают, что после выборов никто ни черта не сделает». На этом дебаты об альтернативном пути и закончились, не успев толком начаться.

– Ну, хорошо, – сказал, наконец, Крис с видимым удовлетворением. – В целом договорились. Теперь давайте определимся с заданием. Алан, будь другом, запиши. Почерк у тебя уж очень хороший. Я бы сам записал, но поверь, по сравнению с твоим – что курица лапой.

И снова Алан стал у напоминающей мольберт доски, правда, в этот раз он еще больше помедлил перед тем, как подняться. И снова посыпались рекомендации и предложения. Крис широкими шагами мерил зал, ловил каждое слово, добавлял, прояснял, оттачивал, убеждал, спорил. Он говорил со всеми и с каждым в отдельности, он не давал никому отмалчиваться, он рубил воздух широкой ладонью и лишь иногда задумывался, подыскивая наиболее точную формулировку. Он был явно в ударе, и даже Алан постепенно растерял свое недовольство и откровенно сиял, слыша, как Крис кричит ему: «Отлично! От-лич-но!»

Однако еще час спустя, когда два листа покрылись четко выведенными строчками, всеобщее воодушевление пошло на убыль. Задания, записанные на листе, сами по себе были хороши. Более того, все вместе они, несомненно, представляли собой очень достойный способ оценки менеджеров. Проблема была в другом.

Время, как лаконично выразился Роберт в ответ на риторический вопрос Росса: «Что же тут не так?» Время. Его катастрофически не хватало. Проще говоря, его не было. На выполнение всех этих заданий одному человеку требовалось никак не меньше двух дней. Путем элементарных вычислений это число обращалось в абсолютно неподъемные двадцать два. Попытки выделить одно-два главных задания приводили лишь к плачевным результатам, которые не удовлетворяли никого, не говоря уж о том чтобы удовлетворить всех. Двадцать два дня никак не желали обращаться в четыре. («Какие четыре? Три! Всего три!» – горячилась Джоан.)

Когда сложившаяся ситуация стала окончательна ясна, энтузиазм сошел на нет окончательно. Они были в ловушке, которая поджидала их с самого начала. Только сейчас она стала осязаема. В ловушке было тоскливо и тесно, и ее спертый воздух действовал на настроение самым удручающим образом. Предложения еще изредка взлетали, вяло обсуждались и даже порой так же вяло записывались, но момент был потерян бесповоротно. Даже Крис приуныл и продолжал играть взятую на себя роль скорее по инерции.

– Бесполезно, – вздохнула, наконец, Стелла. – Мы делаем что-то совсем не так. Так мы просто ничего не добьемся.

– А как добьемся? – несколько враждебно поинтересовался Крис.

– Если бы я знала, – Стелла развела руки. – Ясно только, что подход нужен другой.

– Это всем ясно, – разочарованно сказал Брендон.

И все замолчали, потому что теперь жирная точка была поставлена окончательно. Молчание обволакивало их с минуту. А потом заговорил Майкл. Негромко, но и не тихо, без Крисовой напористости, но при этом твердо и уверенно. Не надо усложнять. Мы ведь давно подошли к решению, просто оно слишком простое для того, чтобы обратить на него внимание. (Фраза эта, несомненно, обратила внимание всех если не на решение, то, по крайней мере, на Майкла.) Все мы можем рассказать, как хорошо мы бы управляли воображаемой компанией. Идея, кстати, очень хорошая. Просто в нашей ситуации она не очень помогает. То же и с предложением провести воображаемое интервью. Или с придумыванием ситуации, в которой пришлось бы проявить выдержку. Хотя, Алан, я уверен, что не каждый из нас хорошо бы справился с таким заданием. Но выбираем-то мы реального человека. Выбираем не за его поведение в гипотетических ситуациях. Не за его фантазию. И не за его актерские способности (согласитесь, воображаемое интервью требует определенных способностей, которые все-таки не очень нужны в нашей повседневной работе). А выбираем мы его за то, какой он есть. За то, что он извлек из своего прошлого, что представляет собой сейчас и кем хочет быть завтра. За его прошлое, настоящее и будущее.

У нас есть три дня. Вот давайте и посвятим их этим трем составляющим. Завтра будет день прошлого. Каждый из нас сможет рассказать, как он стал тем человеком, которого мы видим в этом зале. Да, Пол, именно: как он дошел до жизни такой. Пусть все расскажут о том, почему они решили стать менеджерами, что их привлекло в этой профессии, с чего они начинали, какие ошибки они делали (между прочим Джоан, мне очень понравилось твое предложение – все мы совершали ошибки, а тот, кто это отрицает, совершает их регулярно и по сей день). Пусть расскажут о том, чему они научились на своих ошибках, как они смогли применить этот опыт, что другие люди им о них говорили. И к концу завтрашнего дня каждый из нас расскажет о своем прошлом – только то, что он считает нужным, и только так, как ему нравится.

Майкл говорил спокойно, но не монотонно, переводя взгляд с одного лица на другое, порой улыбаясь, порой становясь очень серьезным. Он словно знал, что его не прервут, не попытаются остановить. Одобрительно кивал Брендон, что-то просчитывал в уме Кевин, с непроницаемым лицом сидел Алекс. Крис почему-то смотрел не на Майкла, а попеременно то на Роберта, то на Брендона. Прищурившись и изредка покачивая ногой, слушала Стелла. И из дальнего угла внимательно наблюдал за этим монологом Кларк. А Майкл говорил, и что бы ни думал про себя каждый из присутствующих, никто не пытался прервать его неторопливую речь.

В четверг мы будем беседовать о настоящем. О том, что представляет собой наша работа (разумеется, без каких-либо деталей). О том, что представляем собой мы как менеджеры. О трудностях, с которыми мы сталкиваемся, и о том, как мы с ними справляемся или не справляемся. О том, что мы любим и что не любим. О тревогах и радостях, о победах и просчетах. О том, за что нас любят или не любят те, кто нам подчиняются. А также те, кому подчиняемся мы. Обо всем том, что, так или иначе, составляет большую часть нашей нынешней жизни.

А в пятницу мы займемся будущим. Чего мы хотим достичь – если, конечно, хотим. Почему. Когда. Каким образом. Где. Что мы собираемся для этого делать завтра. И что мы делали для этого вчера. Что нам может помешать. И что нам может помочь. О том куда, зачем и как мы идем.

Три дня коротких, от получаса до сорока минут, выступлений. В каком-то роде даже исповедей. Или искусной саморекламы – это уж как посмотреть. Очередность, как предлагал Брендон, определяется в начале каждого дня жребием. Можно просто слушать выступающих. Можно записывать. Можно задавать вопросы. Но только в конце выступления – каждый должен иметь возможность сказать все, что он хотел. Смесь жестких рамок и свободы слова. А потом – голосование. По схеме, которую мы обсуждали час назад. Всего два правила. Первое: каждый обязан проголосовать. Второе: голосовать за себя нельзя. Голосование, разумеется, открытое. И наконец победитель. Один, потому что иначе получиться не может. Все. И Майкл умолк.

– Что же ты раньше молчал-то? – проникновенно поинтересовался Крис после короткой паузы. – Я же спрашивал. Могли час-другой сэкономить.

Майкл улыбнулся.

– Всему свое время.

Крис укоризненно покачал головой.

– Этому предложению время было два часа назад. Ну что, – он снова требовательно оглядел всех, – будут возражения?

– Какие там возражения, – сказал Брендон. – В самую точку попал.

– Молодец, – промурлыкала Джоан. – Просто молодец.

– А что теперь? – поинтересовался Росс после того, как все выразили свою поддержку.

– Понятно что, – немедленно прозвучал голос Криса. – Сейчас уже пятый час. А завтра с утра нам уже речи произносить надо. Самое время разойтись и подумать.

Все начали подниматься.

– Пол, а ты? – спросил Крис.

Пол пририсовал огромный язык к очередной роже, удовлетворенно посмотрел на нее и поднял голову.

– А что я?

– То же, что и все: разойтись, подумать…

– Ну, вы расходитесь. А я подумаю. И он вернулся к рисованию.

– Это талант, – услышала Стелла. – Настоящий талант.

Она оторвала взгляд от блокнота.

– А, Кевин, ты. Какой талант?

– Уметь так потрясающе выглядеть после целого дня работы.

Стелла недовольно качнула головой.

– Льстец.

– Вовсе нет, – отозвался Кевин, присаживаясь напротив. – Просто говорю, что думаю. Я не помешал?

Стелла махнула рукой.

– Ничуть. Мое прошлое все равно ничем особым не блещет.

– Так уж и не блещет, – Кевин положил ногу на ногу. – Не верю. Не такая ты женщина.

– Звучит двусмысленно. Ты уверен, что это комплимент?

– О… Да я совсем не то имел в виду. Я ведь что хотел сказать…

– Ладно, не переживай. Шутка. Но сказать мне действительно особо нечего. Сам завтра убедишься. По сравнению с тем, что есть порассказать Робу, мое выступление будет очень пресным.

– Да, с Робом в этом тягаться сложно, – согласился Кевин, рассматривая чучело медведя в соседнем углу. – Впрочем, с Майклом тоже.

– А что с Майклом? – заинтересовалась Стелла.

– Как что? – удивился Кевин. – Этот процесс. О, черт… Как же ты можешь знать?

– Какой процесс? И что значит последняя фраза?

– Да, ладно, – Кевин смущенно посмотрел на нее, – трепло я. Сочтет нужным, расскажет еще раз. Забудь.

Он вдруг резко поднялся и начал одергивать рубашку.

– Извини, ты тут делом занималась. Я пойду.

– Подожди, – Стелла подалась вперед. – Что это за манеры: пришел, сделал комплимент, заинтриговал, а теперь, значит, вспомнил, что я занята?

– Но ты ведь действительно занята.

– Пять минут назад тебя это почему-то не смущало. Начал, так говори.

– Да не о чем там говорить, – Кевин скривился, как от зубной боли. – Так, мужской треп.

– Я думала, все мужчины считают, что треп бывает только женский.

– Не без того. Слушай, а почему ты здесь, а не на воздухе?

– Потому что валяться на траве мне сейчас не хочется, а все остальные места заняты, – Стеллин палец указал на буколическую сцену за окном.

Кандидаты в лидеры, словно классические поэты, корпели на лоне природы над своими выступлениями. На первом плане выделялся Алан в своей белоснежной расстегнутой рубашке. Казалось, он сейчас отложит в сторону карандаш и, вспрыгнув на деревянный стол, огласит зеленеющую округу свежеиспеченной одой.

– Независимость – черта истинного лидера, – заметил Кевин, поворачиваясь от окна к Стелле.

– Да, – согласилась она. – Так же как и умение не отвлекаться от главного. Ты уже тему закончил менять или еще немного поговоришь о том о сем?

– Поговорю, – Кевин улыбнулся. – Ты всегда такая упрямая?

– А как же? Еще одно качество лидера. Не правда ли?

– Не совсем. Упорство и упрямство – это не одно и то же.

– Называй это как хочешь. Так что там с Майклом? Кевин медленно опустился обратно в кресло и теперь уже абсолютно серьезно посмотрел Стелле в глаза.

– Я думаю, тебе лучше поговорить об этом с ним. Не знаю, случайно или нет, но он рассказывал это только мужчинам. И то не всем.

Стелла ответила ему таким же серьезным взглядом.

– Он просил тебя об этом никому не рассказывать? Кевин отрицательно покачал головой.

– Тогда я думаю, что пока что мне достаточно поговорить с тобой.

Кевин обреченно вздохнул.

– Почему?

– Потому что если это была случайность, я тоже могла быть там. А если это не случайность, то это было не что иное, как попытка настроить часть людей на свою сторону. Ты ведь только что именно на это намекал? И в таком случае я имею полное право об этом знать. Согласен?

Кевин почесал подбородок.

– В логике тебе не откажешь.

– Тогда не отказывай и в рассказе.

– Я не люблю наживать себе врагов. Особенно в подобной ситуации.

Стелла мягко улыбнулась.

– Поздно. Теперь ты можешь нажить врага, если ничего не расскажешь после такого вступления. Я никому ничего не скажу.

Кевин окинул взглядом огромную гостиную, запятнанную яркими квадратами окон, и неожиданно резко, едва ли не враждебно спросил:

– Помнишь, вчера ты, Джоан и Пол ушли первыми?

– Да.

– Потом ушли еще два человека. А потом Майкл вдруг стал рассказывать, как в прошлом году его едва не посадили. Оказывается, он регулярно избивал свою жену. Все?

– Нет, – Стелла медленно положила блокнот на журнальный столик. – Вот теперь уже точно не все.

«Случай на конференции». Алан поставил жирную точку. Случай, безусловно, неплохой, о нем обязательно надо рассказать. Это ведь чуть в газеты не попало, а уж в Сети об этом судачили недели три. Ну что ж, рассказов набралось прилично. Тут и на два часа будет, не то что на сорок минут. Он медленно перелистал блокнот. Да, тут, несомненно, достаточно материала. Только все это не то. Совсем не то. Он поднялся со скамьи и ступил на мягкую траву. Вокруг было безлюдно – все уже разошлись в преддверии ужина. Пора тоже идти, тем более что работа сделана. Все основные моменты подготовлены – теперь осталась импровизация.

Ему не раз приходилось произносить речи, и в какой-то момент он обнаружил, что тщательная подготовка ему не нужна. Вообще не нужна. Напротив, она вредила. Лучше всего было подготовить вот такие главные, ударные моменты, перечитать их раз-другой и, выйдя к слушателям, ощутить это мало с чем сравнимое чувство вдохновения. И речь начинала литься сама по себе, и не было ни малейшей необходимости в бумажках и тщательно продуманных оборотах. Не то чтобы его речи воодушевляли, – о каком воодушевлении можно говорить, когда из сотни человек, сидящих перед тобой, от силы десять приходят на работу не только из-за зарплаты? – но, по крайней мере, его внимательно слушали. Будут слушать и завтра, никуда не денутся.

Да вот толку от этого слушания будет не много. Если вообще будет. Ситуация, которая еще день назад казалась невероятной удачей, оказалась капканом. Да еще каким! Это же надо было додуматься – собрать десяток способных, честолюбивых, во всем более-менее равных начальников и предложить им самим выбрать лидера. То-то этот Кларк так хитро улыбался. Ну, хорошо, предположим, как это сделать, мы придумали. Предположим даже, все будут следовать правилам (а ведь кто-нибудь обязательно не захочет!). Предположим, раз уж мы все так всё хорошо предполагаем, что в пятницу мы это голосование проведем. Ну и что с того?! Алан с силой пнул подвернувшуюся под ногу корягу. А то с того, что теперь все продвижение, весь этот пресловутый взлет, в который было вложено столько сил и труда, зависит не от него. А зависит от того, что решат эти думающие лишь о себе люди, которых он не знал до вчерашнего дня и которых никогда не увидит после этой пятницы. Вот что с того.

К власти идут шаг за шагом. Это только со стороны кажется, что кто-то взял да и взмыл в поднебесье. На самом деле это кропотливый, выверенный процесс. Словно продвижение сапера по минному полю. Иногда надо замедлиться, иногда ускориться. Иногда замереть, иногда, собрав все силы, прыгнуть. Но главное – всегда, в любой момент знать, какой шаг надо сделать и что последует за ним. Потому что идущий к власти, как сапер, серьезно ошибается лишь один раз. Победа на этом курсе – это очередной и очень немаловажный шаг. Проигрыш – та самая ошибка. Единственная и последняя. Никого, конечно, не волнует, кому достанется наклейка лидера. А волнует то, что последует по возвращении. Вернешься единственным победителем – сразу заявишь о себе в высших сферах. Вернешься «несомненно одаренным участником», а проще говоря, одним из проигравших, можешь на стремительном взлете ставить крест. И на не стремительном тоже. Середины нет. Со щитом или на щите…

Он подошел к неуловимо меняющейся линии, за которой влажный песок нырял в озеро, и пошел вдоль нее. Слабое колыхание воды лишь подчеркивало разлитый вокруг покой. Не надо было сюда ехать. Было же написано что-то об оценке лидерского потенциала. Надо было заболеть, улететь, обнаружить внезапные семейные проблемы, чтонибудь придумать. О чем речь, найти повод было бы легче легкого. Да кто же знал? На поверхности все это выглядело более чем заманчиво. Даже предположить нельзя было, чем это окажется на самом деле. А ведь кое-кто знал! Те, кто послал его сюда. Они-то точно знали, что здесь будет происходить. Так, значит, решили проверить, что дальше делать с этим «молодым и талантливым»? То ли приблизить его, то ли оставить, где он есть на веки вечные. Можно, конечно, всегда уйти в другую компанию, но это обозначает сунуть пятилетний труд коту под хвост. Нет, об этом даже не хочется думать. Значит, остается…

– Эй, Алан!

Алан обернулся. От стола, за которым он провел последние несколько часов, к нему шла Джоан, помахивая какой-то бумагой.

– А это решил тут оставить? – Она взмахнула бумагой над головой, и Алан узнал свой блокнот. – Корпел, корпел, и все зря?

Он подождал, пока Джоан подойдет ближе, и только тогда покачал головой.

– Я собирался вернуться.

– Ага, – было видно, что Джоан ничуть ему не верит. – Ладно, держи, – она сунула ему блокнот.

Алан принял его, ощутил короткое прикосновение тонких прохладных пальцев и улыбнулся.

– Спасибо. Только я его специально оставил. Не хотелось с собой носить.

Джоан, прищурившись, посмотрела на него. Алан спокойно встретил ее взгляд и несколько секунд смотрел ей в глаза с тем же изучающим выражением.

– А ты что тут делаешь? – спросил он наконец.

– Думала, что совершаю благородный поступок. Оказалось, недооцениваю твою память и предусмотрительность.

Алан взвесил блокнот на руке.

– Ты что, специально за ним пришла?

– Поздравляю – безупречный вывод.

– А как ты узнала, что блокнот мой?

– Вот тут тебе уже проницательность отказывает. Ну что может быть проще? Ты за этим столом сидел полдня. А потом сам исчез, а блокнот остался. Стол из моего окна виден, это место – нет. Откуда мне было знать, что ты здесь? Я и решила забрать для тебя блокнот. Чтобы ты не переживал.

Джоан говорила, не отводя глаз от его лица, и почему-то он вдруг снова ощутил это прикосновение двухминутной давности.

– А ты, оказывается, просто гуляешь по берегу и не нуждаешься в услугах бедной женщины.

«Нуждаюсь», – едва не сказал Алан, но промолчал.

– Правда не нуждаешься? – Она взглянула на него с таким наивным выражением, как будто действительно считала, что ценность ее общества определяется лишь ее полезностью.

– Ну что, – Алан улыбнулся, старясь отогнать невидимое прикосновение. – Очень хорошо, что ты пришла.

– Рада слышать, – Джоан вдруг резко откинула шутливый тон и стала серьезной. – Я тебе еще кое-что хочу сказать.

– Да? – Его глаза скользнули по ее шевелящимся накрашенным губам.

– Ты даже не знаешь, какой ты молодец. Я была уверена, что ты не захочешь выходить к этой доске и все испортишь. И сразу начнутся склоки и тому подобное. Но ты с таким достоинством это проделал… Просто молодец. Если бы ты тогда начал возражать, весь день пошел бы насмарку. Серьезно.

Уже почти стемнело, и Джоан была особенно красива той манящей красотой, которая преображает любую женщину в сгущающихся сумерках. Алан украдкой облизнул неожиданно пересохшие губы. Она была на расстоянии вытянутой руки, даже немного ближе. «Ты вторгаешься в мое пространство», – вспомнил он фразу из какого-то фильма.

– А потом ты еще так здорово придумал с заданиями… Это ведь была твоя идея.

Она щебетала, а он, едва слушая ее, боролся с желанием протянуть руку и прикоснуться к этому смутно белеющему в полумраке лицу. И не только к лицу. Но Джоан даже не замечала того, что творилось с ним, и продолжала говорить – о его вкладе, о том, как он здорово стоял у этой доски, о том, что далеко не все смогли бы так достойно себя вести. Алан смотрел на ее светлые, до плеч волосы, которые иногда шевелились на легком ветру, и чувствовал глухой стук сердца.

У него никогда не было проблем с женщинами, напротив – они тянулись к нему. К его уверенности, смешанной с не по возрасту зрелой серьезностью, к юношеской свежести правильного лица, к его стройной фигуре и умению быть интересным. Но то были девчонки – его сверстницы, не много видавшие, не много знавшие, не много из себя представляющие. Он всегда знал, что не встретит отказа стоит ему только захотеть одну из них. И он хотел и не встречал. Но сейчас все было иначе. Женщина, стоявшая перед ним, была обаятельней всех тех девчонок, вместе взятых. Она, несомненно, была также умнее их всех – иначе что бы она делала на этом курсе? Она, в отличие от них, казалась почему-то абсолютно недоступной. И еще она была невероятно, ненормально соблазнительна.

Ее бархатный голос, который был почему-то чуть понижен, будил мысли, весьма далекие от записей и голосований. В той далекой яркой стране, где обитали эти фривольные мысли, такие слова, как «лидер» и «руководство», были не более чем пустыми унылыми звуками. Иные звуки населяли эту полную сладкого томления страну, и сейчас они начинали петь голосами сирен. Расстегнутая на несколько пуговиц блузка обращала их зовущие голоса в почти неуправляемое желание. И каким-то странным образом притягательность Джоан лишь усиливалась оттого, что произносимые ею слова не имели ничего общего с этой атмосферой соблазна.

– …неплохая, но за меня все равно никто не будет голосовать.

Алан повел головой, прогоняя наваждение. Оно отлетело куда-то в звенящую страстью полумглу и замерло где-то неподалеку в воздухе, готовое в любой момент вернуться.

– Что ты говоришь? – Слова дались ему с некоторым усилием. – Почему никто не будет?

Джоан пожала плечами.

– Ясно почему. Я хороша на своем месте, но я – женщина. Куда мне тягаться с Крисом, с тобой, с Робом? Я, конечно, свои три раза выступлю, но иллюзий у меня нет.

– Ты себя недооцениваешь, – сказал он как можно более проникновенно, чувствуя, что имеет в виду совсем не ее лидерские способности.

– Нет, это ты переоцениваешь меня, – ответила она с ласковой улыбкой.

Наваждение сделало рывок в их сторону и настороженно зависло на полпути.

– Не переживай, меня такое положение вещей вполне устраивает. Даже если вообще ни один человек не проголосует за меня, я не буду особо расстраиваться. Это ведь, в конце концов, не более чем игра.

Алану показалось, что теперь она говорит не совсем искренне, но поручится за это он бы не смог.

– Ладно, мы с тобой совсем заговорились. Пойдем, уже поздно, – и Джоан прикоснулась к его руке.

Наваждение с коротким клекотом рванулось к нему, впилось в тыльную сторону ладони и бешеной волной растеклось по телу.

– Пойдем, – ответил он внезапно севшим голосом.

Крис медленно обтер лицо белоснежным полотенцем. Воздух приятно холодил кожу после бритья. Неплохо… День прошел неплохо. Можно даже сказать, хорошо. Не великолепно, но хорошо. Можно было, пожалуй, выжать больше из этих часов, но в целом получилось удачно. Они явно почувствовали, кто здесь настоящий лидер. Что и требовалось. Теперь надо не терять момент.

Он всмотрелся в свое отражение. Хорошее лицо. Лицо победителя. С таким лицом да не выбиться в люди – это позор. Уверенное и по-мужски обаятельное. С густыми, но в меру, бровями, раскинувшимися под высоким лбом, с прямым, немного широким носом, с красиво очерченным ртом, с этим твердым подбородком. Одинаково хорошо выглядящее с романтической щетиной и будучи элегантно выбритым. Люди идут за таким лицом, особенно если оно подкреплено звучным голосом и уверенными манерами. А уж если у обладателя такого лица есть ум и жажда успеха, то нужно лишь немного удачи. Впрочем, к черту успех. Успех – это приманка для тех, кто смотрит на все поверхностно. Влияние, власть – вот о чем идет речь. А все остальное придет вместе с ними. Тот, кто написал, что хочет власти, был прав – именно за ней мы все и гонимся. Любопытно, кстати, чья это была записка. Впрочем, не важно. Написал один, а думали все.

Значит, так, как распределяются силы? Этот круглый толстяк не конкурент. Кевин с его лошадиной физиономией тоже. Качок не дурак, но и не блещет. Мы же тут не капитана олимпийской команды выбираем, а лидера. Так что его батоны большой роли не сыграют. Тем более что роста мы с ним почти одного, а говорю я лучше. Есть две бабы. Но кто же будет рассматривать их всерьез? Эмансипация эмансипацией, но чтобы девять привыкших командовать мужчин добровольно выбрали женщину в командиры, это уже слишком. Стелла, конечно, распространялась про эту Жанну д’Арк, но мы же не в средневековой Франции. Да и Жанн здесь тоже не наблюдается, несмотря на то что Стелла явно претендует на такую роль.

Пол… Этому все равно, ему карьера до лампочки. Брендон… С ним, пожалуй, придется повозиться. Но ничего, повозимся, и не с такими справлялись. Молокосос угрозы не представляет. Говорит он, конечно, гладко и с дамочками язык находит хорошо, да и не только с дамочками, но мал он пока. Не дорос. Есть еще Роб. Вот с ним может быть непросто. Это с первого взгляда видно. А со второго тем более – он ведь раньше всех остальных схватил, что к чему. «Не важно, о чем мы будем говорить, главное – как будем голосовать»… И Майкл – у того непонятно что на уме. Слишком мало говорит. Редко, да метко. Очень даже метко. Слишком метко. Впрочем, именно на этой редкости он и проиграет. Лидер должен быть на виду. В реальной ситуации с ним было бы нелегко, но здесь акценты сдвинуты.

Получается, что есть два сильных соперника, два послабее, а все остальные – мелочь. Раз так, план действий вырисовывается. Голосов-то требуется всего шесть. Это в худшем случае. А может получиться и так, что хватит всего двух. Сильные конкуренты все равно будут голосовать за самых слабых – чтобы понизить шансы главных соперников. По крайней мере, это совершенно очевидный ход. Некоторые пешки, между прочим, могут им тоже воспользоваться. Особенно потому, что они-то себя пешками не считают. Но будет же хоть кто-нибудь голосовать честно. Вот именно их и надо настроить на свою сторону. Создать, так сказать, свой электорат. Как это сделать? Достаточно просто.

Во-первых, нельзя останавливаться на достигнутом. Если у кого-то есть еще сомнения, то надо, чтобы завтра их не осталось. К концу завтрашнего дня каждый должен понимать, что, если бы ситуация не была настолько искусственной, только один человек мог бы повести их всех за собой. Причем, как сказал Кларк, не важно куда. Кларк этот, между прочим, хитрец тот еще. Пока все, или почти все, о чем он говорил, так или иначе начинает вылезать на поверхность. Все, что казалось отвлеченными рассуждениями. Ладно, и так было ясно, что все это неспроста. Значит, это во-первых. Электорат.

А во-вторых, надо приступать к нейтрализации конкурентов. Начиная, разумеется, с сильных. Потому что если говорить откровенно, тут есть вовсе не один человек, который может повести за собой остальных. Но необходимо сделать так, чтобы это было вовсе не очевидно для наших честных избирателей. Соммерс хорошо знал, куда он его отправляет. Возможно, старый лис сам в свое время побывал здесь. И он не будет делать ставку на человека, который не смог победить в такой простой игре.

Крис вышел из ванной и, скинув полотенце, начал одеваться. Так, бежевую тенниску и эти брюки оставим на завтра. Сейчас лучше подойдут джинсы и вот эта рубашка. Такой свойский парень, наш Крис. Между прочим, вчера вечером Роб-то взял и перехватил инициативу со своими историями. И ведь совсем не навязывался, наоборот, все просили рассказать еще что-нибудь. Надо быть повнимательнее сегодня. Ну что, пора идти. Все уже, наверное, там. А нет, вот еще какая-то загулявшая парочка бредет. Это, кстати, кто?

Он выключил свет и подошел ближе к окну. Черт, почти ничего не видно уже. Так, женщина с такой фигурой здесь есть только одна. Джоан. Лакомый кусочек. А вот кто у нас кавалер? Судя по росту, это может быть или Пол, или Кевин, или… Неужели молокосос? Да, он самый. Прыток, ох прыток. В груди шевельнулась неожиданная зависть. Кольцо у нее на пальце такое симпатичное. И недешевое. Вот тебе и кольцо. Да ну, чушь все это. При чем тут кольцо? Беседуют два лидера. Но почему с ним? Со всех дел – с ним? Две светлые фигуры неторопливо обогнули дерево и исчезли за углом. Крис отошел от окна. Что ж, беседуйте, голубки, беседуйте. У меня есть дела поважнее. Впрочем, нет, дорогой Алан. Думаешь, ты прогуливаешься с обольстительной женщиной? Как бы не так! Ты прогуливаешься с голосом. С моим голосом. И я уж позабочусь о том, чтобы он стал моим! Но кто б мог подумать?..

– Не вышло, – Брендон с сожалением проводил взглядом шар, медленно катящийся от лузы. – Роб, теперь ты.

Роберт обошел стол.

– Такой винт не всегда удается.

– Да, – вздохнул Брендон. – Но и такой подставкой он не всегда заканчивается.

Блестящий красный шар завершил свое неторопливое путешествие и теперь находился совсем недалеко от желанной цели, возле которой он минуту назад ударился в борт. Брендон тоскливо посмотрел на него. Черный шар – единственный сосед красного по столу – находился четко на невидимой прямой, соединяющей красный шар и лузу. С такой расстановкой смог бы справиться и человек, первый раз взявший в руки кий. Короткая партия подходила к бесславному концу. Роберт еще раз глянул на зеленое сукно и снова направился в обход.

– Зачем? – изумленно спросил Росс, следя за тем, как Роберт склоняется над столом. – Там же верный удар.

– Удар верный, – согласился Роберт, прицеливаясь. – Слишком верный.

– Не дотянешь, – покачал головой Алекс.

– Все может быть. Но иначе не интересно.

Кий с сухим треском ударил по черному шару. Черная точка метнулась через весь стол, отлетела от борта, врезалась в красную и, отправляя ее прочь от ожидающей лузы, остановилась на месте. Красный шар рванулся прочь, принимая эстафету, прошел мимо средней лузы и, вальяжно замедлившись, плавно вкатился в угловую.

– Здорово! – В голосе Росса слышалось неподдельное восхищение.

Брендон подошел к Роберту.

– Так и проигрывать не стыдно, – сказал он, с чувством пожимая ему руку.

– Проигрывать никогда не стыдно, – улыбнулся Роберт. – Обидно бывает, но это не тот случай.

– Еще раз? – спросил Алекс. – А то я еще ни с кем не играл.

– Я пас, – отозвался Брендон. – С меня хватит этого разноса.

Алекс вопросительно обернулся к Роберту.

– Можно, – сказал Роберт. – Есть еще желающие?

– Я посмотрю, – сказал Майкл. – Мы уже играли.

– Присоединяюсь, – Пол поерзал в кресле. – На игру Роба безопаснее смотреть со стороны.

– Я пойду, – Кевин поднялся. – Завтра с утра работать надо.

– Ну а я только что играл, – сообщил Росс. – Так что прошу. До завтра, Кевин.

Роберт взглянул на Алекса.

– Что играем?

– Как насчет девятки? – спросил тот, придирчиво осматривая кии.

– Пойдет, – Роберт отобрал несколько шаров.

– Раскатаем?

– Не надо, все свои. Разбивай ты.

– По чем? – осведомился Алекс, вытягивая кий из стойки.

– Мы здесь на деньги не играем, – доброжелательно ответил Роберт.

Алекс удивленно посмотрел на него.

– Почему?

– Потому что это просто развлечение. Серьезная игра будет завтра утром.

– И какой тогда интерес?

– Например, выиграть.

– Победа ради победы?

– Почему бы и нет?

– Хорошо, – Алекс чуть заметно улыбнулся. – Сыграем по-детски.

– Зачем же по-детски, – все так же доброжелательно ответил Роберт. – Если нужна ставка, мы ее можем сделать.

– Роб, – озабоченно сказал Брендон, – какие ставки? Мы же с самого начала договорились. Алекса тогда не было, но ты-то был. Не надо сюда деньги впутывать.

– А мы не на деньги, – Роберт в упор посмотрел на Алекса. – Мы на речь.

– На что? – удивился Брендон.

– На речь. Проигравший добровольно отказывается от завтрашнего выступления.

Алекс молча поджал губу. Роберт, приветливо улыбаясь, ждал.

– Согласен, – сказал наконец Алекс.

– Да вы что, серьезно? – изумился Росс. – Что это за глупости такие? Понижать свои шансы из-за такой ерунды?

– А чем я, собственно говоря, рискую? – спросил Алекс, ставя шар на стол. – Есть еще два дня в запасе.

– Рискует вообще-то один Роб, – сказал Майкл. – Ты его игру видел, он твою – нет.

Алекс взглянул на него через массивное плечо.

– За язык никто никого не тянул. Роб, ты, может, передумал?

– Разбивай, – отозвался Роберт.

Росс оглянулся по сторонам в поисках поддержки.

– Но это же ерунда какая-то! Что это за мальчишество такое? Мы же договорились, что каждый выступит три раза. Был бы тут Крис, он бы вам сразу сказал, что свои же правила нарушать нельзя.

– Во-первых, – сказал Майкл, размеренно постукивая шаром по подлокотнику, – Крис слишком занят разговорами в баре, для того чтобы тут быть. Во-вторых, ты несколько переоцениваешь его роль. А в-третьих, я не вижу, чтобы эта игра нарушала наши правила. Алекс и Роб, похоже, с этим согласны. Кто-нибудь еще считает, что это нарушение правил?

Брендон пожал плечами.

– Нарушение – нет. Глупость – возможно.

– Проблем не вижу, – отозвался Пол. – Брось ты это Росс, давай лучше смотреть. Да и вообще, – он заговорщицки подмигнул, – одной речью меньше – одним шансом для нас больше.

– Ну, как знаете, – развел пухлые руки Росс. – Я предупреждал.

– О том и речь, – Пол с довольным видом откинул назад длинные волосы, – я знал, что этот аргумент подействует.

– Правила… – произнес Алекс, с грохотом разбивая ромб. – Нарушать… – он обошел стол, следя за разбегающимися шарами, один из которых уверенно катился в лузу, – нельзя.

– Я… – он медленно согнул руку, отводя назад кий, – правила… – под рукавом тенниски вздулся бугор бицепса, – уважаю.

Очередной шар с треском влетел в боковую лузу.

– Более того… – он оглядел стол в поисках следующего подходящего шара. – Я всегда настаиваю… – следующий шар нашелся, и Алекс уверенно направился к нему, – на том, чтобы правила уважали… – еще одним шаром на столе стало меньше, – все игроки.

– Так мы и не узнаем, чем Роб раньше занимался, – вполголоса сообщил Пол.

– Подожди, – сказал Брендон. – До конца игры подожди, там увидим.

– А что там смотреть, – Пол кивнул в сторону стола, с которого за это время исчез еще один шар. – Ему же ударить никто не даст.

Роберт, не обращая внимания на этот разговор, спокойно наблюдал за перемещениями Алекса.

– А вот это, – Алекс медленно согнул указательный палец кольцом над кием, – называется «шанхайский звон».

– Ох ты! – выдохнул Росс, когда цветное мельтешение на столе замедлилось. Брендон одобрительно крякнул.

Алекс, проходя, похлопал Росса по плечу.

– Между прочим, самый простой из всех красивых ударов. Только выглядит сложно. Могу показать потом, если хочешь.

– А что это Роб такой довольный? – тихо спросил Пол у Майкла.

– Не туда смотришь. Глянь на Алекса.

Алекс несколько дольше, чем обычно, изучал стол. Наконец, он принял какое-то решение и в полной тишине наклонился над бортом. Щелкнул кий.

– М-да, – громко сказал Пол.

– Какой там м-да? – отозвался Брендон. – Не видишь, что это специально?

– Что специально? Так промазать?

– Конечно. Оттуда закатить все равно ничего нельзя было. Зато теперь у Роба никаких шансов. Ему же сначала надо по восьмерке бить, а она вон где. Мертво.

Алекс выжидающе посмотрел на Роберта.

– Мертво, – согласился Роберт. – Совсем мертво.

Он быстрым шагом обошел стол и, почти не примериваясь, хлестким ударом отправил шар по совершенно непонятной траектории. Над столом взлетел веселый треск.

– Так не бывает, – сказал Пол. – Два за раз от четырех бортов…

Алекс неподвижно смотрел на стол, на котором одиноко застыл единственный шар.

– Силен, – сказал он наконец, поворачиваясь к Роберту и широко улыбаясь. – На деньги с тобой действительно лучше не играть.

Пять минут спустя все, пошумев и еще раз обсудив красоты последней партии, расходились. Алекс демонстрировал Брендону какой-то сложный винт; время от времени приговаривая: «Хотя это ты лучше у Роба спроси». Брендон кивал и в третий раз безуспешно старался повторить удар.

– Да ну его, – сказал он после того, как шар снова неумело ткнулся в борт, – все равно с ходу не получится.

– Потом еще попробуем, – ободряюще сказал Алекс. – Росс?

Росс остановился в дверях.

– Я про «звон» серьезно говорил. Если хочешь, могу показать.

– Давай, – Росс радостно вернулся к столу. – Брендон, посмотришь тоже?

– Нет, с меня на сегодня хватит, – и Брендон исчез, оставляя Росса наедине с Алексом.

– Значит, делают это так. – Алекс вытащил из лузы несколько шаров. – Во-первых, далеко не всегда такой фокус проходит. Но если ситуация позволяет, от него отказываться нельзя.

Он замер, как будто к чему-то прислушиваясь, затем продолжил:

– В первую очередь важен расклад. – Он короткими движениями разложил шары на пустынной зелени стола. – Во-вторых, очень важно, с кем ты играешь.

– Не понял, – сказал Росс, изучая расстановку. – В каком смысле?

– Сейчас поймешь. – Алекс стал рядом с Россом. – Положи кий, сначала надо проанализировать ситуацию. Видишь, где лежит этот шар? Так вот, его легко закатить семеркой в ту угловую лузу.

– Конечно, легко, – согласился Росс. – А дальше?

– Что дальше?

– Ну, это же очевидный удар. А «шанхайский звон»?

– «Звон»? – Алекс удивленно взглянул на Росса. – Он-то тут при чем? «Звон» – это совсем другое.

– А что? – недоумевая, спросил Росс.

– А вот что.

Белая стена перед глазами Росса вдруг стала черной с красным отливом. И еще очень захотелось дышать. Еще мгновение назад легкие незаметно работали как-то сами собой, а теперь они почему-то судорожно сжимались от недостатка воздуха. Но вдохнуть никак не получалось. Вместо воздуха в голову рвалась кровь. Она обтекала неожиданно сжавшееся горло, распирала щеки и глаза, наполняла уши нестерпимым звоном. Казалось, сейчас она прорвет кожу и брызнет во все стороны, заливая стол, кресла и аккуратно подметенный паркет. Потом свежая струя воздуха влилась в истерзанные легкие, черная в багровых пятнах стена побледнела, и, вытесняя звон, в ушах возник шепот Алекса.

– Вот это и есть «шанхайский звон».

Росс, ни о чем не думая, отчаянно рванулся прочь.

– Спокойно! – Нечто, напоминающее по твердости кусок дерева, вновь сжало его горло. – Не перестанешь дергаться – будет гораздо хуже.

– Ты… ты… – Росс судорожно вдохнул.

– Конечно, я, – согласился Алекс, немного ослабляя захват. – Еще раз говорю: дернешься – будет хуже. А закричишь – всю жизнь жалеть будешь. Понял?

Росс кивнул, насколько позволяла массивная рука, стальным кольцом охватившая шею.

– Теперь слушай. Мне от тебя нужно всего две вещи. Скажу – и пойдешь. Первое. Голосовать будешь, разумеется, за меня. Ты уже это и так понял. Второе. В любой ситуации выставляй меня наилучшим образом. Ясно?!

Росс опять кивнул, чувствуя, как неуправляемый страх сковывает все тело.

– А… а…

– Что?

– А… как?

– Это уж твое дело. Ты же умный, сообразишь. Будешь плохо справляться, мы с тобой опять побеседуем. И смотри, не перегни палку. Если кто что заподозрит, тоже еще раз беседовать будем.

– Так ведь… – Росс безуспешно попытался шевельнуться, – правила… Ты же сам говорил…

– Дурак, – насмешливо произнес шепот над ухом. – Какие правила? Сказали же тебе в первый день: никаких правил нет.

– Ты с ума сошел! – взвизгнул Росс, наконец, полностью осознав ситуацию.

Однако вместо крика раздалось еле слышное сипение.

– Тебе это что – боевик! Я ж тебя засужу!

– Или я тебя, – спокойно возразил шепот. – Это твое слово против моего. А следов никакая экспертиза не найдет.

– Найдет, – без особой надежды возразил Росс.

– Ошибаешься, – в шепоте появилось нечто отдаленное напоминающее сочувствие. – От чего-то следы остаются, а от чего-то нет. Например, от этого ничего не останется.

Левую кисть Росса будто обожгло огнем. Он закричал, ничего не помня от этой режущей боли, но жесткая рука, охватывавшая шею, немного сдвинулась выше, полностью закрывая ему рот. На этот раз крик обратился в тихий стон.

– Теперь понял? – осведомился шепот. – А может быть гораздо хуже. Ну? Понял?!

Росс качнул головой.

– Кричать будешь? – рука снова сдвинулась вниз к горлу, освобождая рот.

– Н-нет…

– Жаловаться будешь?

– Нет.

– Понятливый, значит. Тогда последнее, – низкий угрожающий шепот Алекса стал еще тише, – даже не думай удирать. По номеру любую машину найти можно. А хулиганье сейчас опасное бывает. Побудешь здесь три дня – и живи себе спокойно. Убежишь – пеняй на себя.

И железное кольцо исчезло. Росс, все еще до конца не веря ни в то, что произошло, ни в то, что его отпускают, сделал неуверенный шаг к столу. Пальцы левой руки горели и сочились болью. Он осторожно, словно опасаясь удара, обернулся. Алекс стоял возле кресла и добродушно улыбался.

– Правда, красиво? – спросил он обычным голосом. – Я рад, что смог тебе помочь. Кстати, – его брови озабоченно нахмурились, – все в порядке? Ты что-то бледен.

Росс сглотнул.

– Все в порядке.

– Отлично! – Улыбка вернулась на лицо Алекса. – Я еще немного шары покатаю. Ты ведь больше не хочешь? Нет? Тогда до завтра.

– До завтра, – безжизненно ответил Росс, глядя на него остановившимся взглядом.

Он мелкими неуверенными шагами пересек комнату и, обернувшись уже у самой двери, тем же безжизненным голосом повторил: «До завтра».

Алекс радушно махнул ему и повернулся к столу.

Первый день был выстроен очень профессионально. Все разговоры сегодня – это четкие последствия того, что упорно вдалбливалось в наши головы вчера. От Чингисхана до физиологического страха. Они хотели, чтобы мы говорили об этом, более того, хотели, чтобы мы постоянно об этом думали. Чтобы не просто выбирали лидера, а видели его в отблеске пожаров, на фоне древних правителей и великих честолюбцев. Они намеренно направляли наши мысли в это русло и замечательно преуспели в этом. Не будь вчерашних исторических рассказов, сегодняшние разговоры были бы совершенно иными. Мы говорили бы привычным языком о привычных вещах.

И даже когда этот Кларк не забирался в исторические дебри, каждое его утверждение вело к определенной цели. Одни «талантливые дети» чего стоят. Что бы ни казалось на первый взгляд, но речь он вел не о таланте руководить, не о таланте вести за собой. Говорил он о таланте идти, ползти, пробираться на верх. О таланте, без которого не может выжить ни один высокопоставленный начальник. Без которого практически нельзя стать высокопоставленным начальником. О таланте, о котором редко подозревают те, кто смотрит на размеренную работу корпораций со стороны или с низу.

Когда такие разные вещи путают, ни к чему хорошему это не приводит. Например, начинают удивляться, почему человечество всегда ведет войны, вечно мечтая о мире. Как будто не понятно, что войны начинают не народы, а те, кто стоят у власти. А к власти, не важно, политической, финансовой, религиозной, – к истинной власти можно прийти, только обладая определенными талантами и мировоззрением. Но именно эти таланты и заставляют тех, кто к ней пришел, зариться на чужое добро. На котором уже настороженно сидит свой талант.

Вообще людям свойственно смешивать понятия, когда речь заходит о власти. Видимо, потому, что мало кто имеет о ней правильное представление. Тот же Бонапарт. Его сегодня упоминали чаще всех. Лидер, правитель… Нарицательное имя. Но разве он был повелителем? Разве он был тем, кем он всю жизнь хотел стать? Нет и еще раз нет. Был он гениальным завоевателем, мечтающим властвовать. Но не более того. При всей его гениальности талант власти ему не был дан. Он расстреливал врагов вместо того, чтобы расстреливать предававших его министров. Он оставлял сотни тысяч погибших на полях сражений – и позволял народу злословить о его личной жизни. Он наводил страх на королей, но не на своих подданных. Он завоевал почти всю Европу, но не смог удержать власть даже в своей стране. И вознесясь на Вандомскую колонну, он уже через пять лет оказался на крошечной скале посреди океана, где был оставлен умирать, черпая жалкое удовлетворение в воспоминаниях о славе. Интересно, хотя бы плывя на Святую Елену, он осознал, чего ему не хватало? Или он и там продолжал называть себя великим властителем? Неужели он даже под конец жизни не понял, что талант власти – это вовсе не умение воевать?

Впрочем, разве он был один такой? Его любимый герой Александр, разрушитель Рима, бич божий Атилла, опустошивший Европу лунатик – все они жадно рвались вперед, хапая все, что можно, и уничтожая все на своем пути. Но при этом ни один из них не умел распорядиться нажитым добром.

А были другие. Действующие неторопливо и продуманно. Начинающие войны, лишь зная, что они непременно победят. Не прощающие измену, не позволяющие вольнодумство, не поощряющие несанкционированную мысль. Наводящие Порядок на каждом клочке своей земли. Понимающие, что истинная власть – это не опасения в головах у соседей, а ужас в головах у подданных. Шаг за шагом создающие Систему – безупречно работающий механизм власти. Уничтожающие соперников и использованных слуг, не верящие никому и ни в кого, кроме себя, выращивающие поколения пропитанных Идеей, невероятно подозрительные и дальновидные. Прагматики до мозга костей. И, в отличие от рано сгоревших завоевателей, в отличие от потерявших на плахах головы королей, умершие от старости в своей постели, оплакиваемые миллионами. Выжившими при их правлении миллионами. Это были люди, умеющие создавать и поддерживать власть. Это были гении власти. И бонапарты с александрами имели с ними мало общего. Разве что желание быть великими и полнейшее презрение к человеческой жизни.

Построить империю – это не значит очертить на карте завоеванные земли. Истинные империи строятся в головах подданных и лишь затем – на картах. Не зря в некоторых языках слово «власть» обозначает и сам факт управления одного человека другим, и структуру управления. Только народ, обожженный истинной властью, идет на такие лингвистические игры. То, что англичане, не хлебавшие истинной власти со времен Средневековья, безмятежно называют power и authorities, русские, не мудрствуя лукаво, именуют одним и тем же словом. Власть хочет… Власть требует… Власть хочет больше власти… Общество, раз столкнувшееся с истинной властью, не делает больше различия между ней и тем, у кого она есть. И в этом – ее высший смысл.

Так что путать понятия чревато. Но Кларк это должен все отлично понимать. И все же, несмотря на показную шокирующую откровенность, он предпочел все запутать и, играя терминологией, смешать все вместе. Зачем? Затем, что очень тонко, очень незаметно, но он пытался запрограммировать наши действия на четыре дня вперед. И времени зря он не терял.

Что-то здесь совсем, совсем не так. О чем-то нам умолчали. О чем-то важном. Но о чем? Ведь если разорвать, стащить всю эту лидерскую мишуру, это будет обычное соревнование. Олимпиада. Съехались незнакомые люди, посоревновались, попрыгали, побегали, пошумели вечерами, определили самого шустрого и разъехались. То же самое. Если слово «лидер» заменить словом «приз», то все станет на свои места. Мы сражаемся за приз. За первое место. Вот и все. А то, что на призе кто-то коряво написал «лидер», должно лишь сбивать с толку. Ведь на самом деле то, что кого-то назначат этим самым лидером, ровным счетом ничего не значит. Это не более чем забавное соревнование, игра. Так? Так, да не совсем. Потому что победителей всегда определяют судьи. А здесь их нет. Вернее, есть – мы сами. И судим мы и судимы будем. Ничего хорошего из такого получиться не может.

А выиграть все же надо. Зачем? Чтобы вернуться домой с призом? Плевать на это. Я себе цену знаю и так. И эти наполеончики, которые меня сюда послали, знают. Иначе бы я здесь не был. Похвалят, не похвалят – мне как-то все равно. Приз здесь ни при чем. Но проиграть нельзя. Проиграть – это значит сказать: я признаю тебя своим лидером… Я добровольно отдаю тебе приз… Я подчиняюсь твоей воле… Мы оба хотели получить этот приз, но ты заставил меня отказаться от него… Нет. Этого я не допущу. Не могу допустить. Почему – не знаю, но знаю, что не могу.