Материнская власть. Психологические последствия в жизни взрослых людей. Как начать жить своей жизнью

Отдохнем душой в пятой, последней части моей книги, где рассказывается о том, как материнская власть может волшебным образом разрешить даже трудные ситуации с подросшими детьми. Мы поговорим здесь и о том, насколько нормально и естественно испытывать обиду и чувство вины по отношению к маме. Многие мои клиенты (и не только) могут задать вопрос: а бывают ли вообще здоровые отношения между мамой и дочерью или сыном? Да, бывают, и здесь собраны реальные примеры именно таких отношений.

Первая любовь: подросток и доверие

14-летняя Алиса — умная и самостоятельная девочка с открытым, любознательным и веселым характером. Она хорошо учится: училась бы на пятерки, но ей не всегда легко бывает сосредоточиться на занятиях. Обычно она делает те уроки, которые ей нравятся, а остальные наверстывает перед концом четверти или года. У Алисы много подружек, она увлекается то музыкой, то трюками на самокатах, то ведет свой видеоблог, то забрасывает его.

Недавно у Алисы появился приятель Дима — взрослый 20-летний парень. Он относится к ней очень тепло. Алиса не скрывала своих отношений от родителей. Дима им понравился, но они были и немного озабочены: 14 — это еще так рано. Подобная разница в возрасте в случае возможных сексуальных отношений может даже стать причиной уголовного преследования. Впрочем, у мамы и Алисы давно были доверительные разговоры о сексе, парнях и мерах предосторожности при будущих сексуальных контактах. Знала Алиса и о том, как закон может трактовать ее отношения с Димой. Она заверила маму, что и она, и Дима — люди исключительно разумные.

Однажды Алиса, которая никогда не была скрытной, позвонила маме и сказала, что они с Димой поехали на выходные в его родной город и что ей там так понравилось, что она решила остаться. Она призналась, что сильно влюблена, и передала трубку Диме. По разговору с обоими мать поняла, что у молодых совершенно снесло крышу от любви.

Мама оказалась в сложной ситуации. С одной стороны, ей нужно было поставить подростку границы. Уезжать в другой город, бросая родителей и школу, — недопустимо. С другой — Алиса явно переживала прекрасный опыт первой взаимной любви. С ней происходило не что-то плохое, а что-то хорошее! Что делать: превратить этот опыт в «облом» и трагедию или санкционировать нарушение закона и рискованное поведение?

Мама Алисы повела себя исключительно мудро. Она понимала, что Алиса не позвонила бы ей, если бы не доверяла всецело. С этого она и начала: поблагодарила дочь.

— Алиса, огромное тебе спасибо, что ты мне позвонила! — сказала она. — Я бы жутко переживала, если бы не знала, где ты и с кем! Очень рада, что даже в горячке влюбленности у тебя хватило на это ума. А теперь передай, пожалуйста, трубку Диме.

После этого мать говорила только с Димой и говорила с ним как взрослый со взрослым, как равная с равным. Она сказала, что дорожит его чувствами к дочери, но отметила, что хотела бы видеть Алису дома, и попросила Диму не потакать ее «крышесносу». Мать удержалась от фразочек вроде «ей всего 14, а ты совершеннолетний балбес», хотя они и вертелись у нее на кончике языка.

Дима оценил сдержанность матери и в полной мере прочувствовал смысл ее слов. Он и сам был в смятении, потому что очень любил Алису, но не понимал до конца, входит ли в его планы настолько сильно торопить события.

— Мама — это серьезно, — сказал Дима Алисе. — Я тебе говорил, что торопиться не надо. Замуж можно только в 16, а до этого времени придется просто встречаться.

— Ладно! — вздохнула Алиса. — Грустно…

Любовь Димы и Алисы не закончилась свадьбой. Но уже много лет они остаются хорошими друзьями. У них есть общие воспоминания и сохранилась нежность друг к другу. Первые отношения действительно стали для Алисы опытом близости, эмпатии, своеобразной школой чувств. И, конечно, когда у Алисы будут дети, она с большей вероятностью сумеет отнестись к их чувствам бережно — так же, как ее мама.

В схожей ситуации оказалась одна из моих клиенток, Люба. Но, в отличие от Алисы, ее 17-летняя дочка полюбила не симпатичного человека, а сущего негодяя — местного бандита Г., который относился к ней пренебрежительно, хамил, ревновал и, кажется, даже распускал руки. Люба была в ужасе, но не понимала, как ей разрулить ситуацию. Дочка доверяла маме, но, когда речь заходила о Г., закрывалась и отказывалась разговаривать.

— Я разрываюсь, — призналась Люба. — С точки зрения безопасности надо просто закрыть ее дома. Но это сразу положит конец доверию, теплу — всему. Это будет насилие. Получается, мы с Г. будем заочно соперничать, кто сильнее, перетягивать ее каждый на свою сторону.

Поговорить с Г. как со взрослым шансов не было: скользкий тип, он ловко уходил от любой темы, которая ему не нравилась, а сам продолжал вести себя как раньше. Между тем отношения с Г. явно вредили дочери: она стала нервной, эмоции зашкаливали, ее настроение зависело от того, что сказал ей Г. А тот наслаждался властью над девочкой: то отталкивал ее, то снова демонстрировал страсть. Как на качелях.

Наконец Любе удалось принять верное решение: не дожидаясь 18-летия дочери, она обратилась к друзьям Г., и были проведены переговоры «на высшем уровне», по итогам которых Г. оставил ее дочь в покое. В данной ситуации дочь не была субъектом, от ее мнения и действий практически ничего не зависело. Главной задачей было уберечь ее от Г., сохранив отношения (не вешая на нее ответственность за происходящее). Когда она поняла, что Г. на самом деле играет с ней и что речь не о любви, здоровая злость помогла девушке справиться с разочарованием.

В обоих этих случаях матери удалось принять правильное решение и вмешаться в отношения дочери с парнем. Но эти ситуации разные. Потому и оттенки эмоций, подробности настолько различны. Каждый конкретный случай индивидуален: Алиса действительно переживала первую любовь, и молодые люди были счастливы вместе. Сами по себе эти отношения не вредили юной девушке. Мать вмешалась только тогда, когда они зашли слишком далеко и могли бы действительно повлиять на будущее Алисы (все-таки 14 лет — рановато для того, чтобы бросить учебу и пуститься в любовные приключения). В случае с дочерью Любы важно было спасти ребенка: хотя та была старше, ситуация не сулила ей ничего хорошего, и степень ее субъектности была даже ниже, чем у влюбленного подростка — Алисы. Обе мамы вмешались точно, абсолютно верно понимая проблему.

Материнская власть работает как рычаг даже в тех случаях, когда кажется, что ребенок полностью находится во власти иных сил (например, любви к парню). Но применять ее нужно умело, не в лоб. Мы все время взвешиваем, что для нас важнее: добиться своих целей или сохранить отношения, и как эти две вещи соотносятся друг с другом. Как правило, если мы понимаем, что вмешаться необходимо, мы можем найти и такой способ применения власти, который сохранит отношения. Исключения редки (например, если ребенок оказался в плену секты или наркотиков). Мы всегда стремимся быть на стороне ребенка, применять материнскую власть так, чтобы поддержать его здоровую сторону и действовать против нездоровой. Материнская власть никогда не применяется против ребенка или детско-родительских отношений — только против того, что мы считаем абсолютным и однозначным злом в детской жизни. Мы поддерживаем ребенка в его сомнениях, решительно вставая на сторону, которую считаем правой.

И, разумеется, на этом пути мы также допускаем, что можем ошибаться.

Мама виновата

Есть у меня клиентка Яна, которая приходит ко мне примерно раз в один-два месяца. Мать семи детей, старшему из которых 20, а младшей пять, Яна — человек сильный, мудрый и терпеливый, но случаются и в ее жизни ситуации, в которых она испытывает сложные эмоции и с которыми ей непросто бывает справиться.

— Анастасия моя, — сообщила недавно Яна, прихлебывая чай. — Ну что ты будешь делать! Сидит там у себя в Париже и унывает. Говорит, что ее жизнь вся пошла наперекосяк. А что там наперекосяк, я и понять-то не могу! Человек поступил в университет в самом Париже! Стипендия у нее — это же такая победа. Учиться ей легко. Друзья тоже появились, да вообще она там звезда. Ну вот на что жаловаться?! Нет, говорит, все трудно, все не так. А кто в этом виноват, знаете? Ни за что не угадаете. Виновата, оказывается, мамаша, я то есть. Вот прямо из-за меня у нее вся жизнь пошла наперекосяк, она травмированный ребенок, потому что ей не досталось маминого внимания из-за появления младших и теперь она эмоционально неустойчивая и неуверенная в себе! Ужасно обидно! И совершенно не понимаю, за что она меня так…

В последнее время у меня появляется все больше таких клиенток-матерей. Они рассказывают примерно одно и то же:

— Пришла беда, откуда не ждали! Жили, все нормально было, я думала, у нас хорошие отношения, доверительные, и вдруг дочь пошла к психотерапевту (чтоб его волки съели!) — и выясняется, что все зло в жизни от меня, что я токсичная, что я уж так навредила, уж такие травмы нанесла! А мне и ответить нечего. Ощущение, что все зря, что мне в душу наплевали…

Особенно обидно слышать такое от подросших детей тем мамам, которые сами испытали в детстве отвержение, обесценивание или гиперопеку. Они так старались делать все иначе, быть теплыми и принимающими родителями, учились активному слушанию, учитывали потребности ребенка — и вот…

— Может, не надо было вокруг нее прыгать на цыпочках? — предполагает Яна. — Может, надо было как раз по жо… кхм, то есть пожестче? Может, я избаловала ее просто, залюбила, воспитала эгоцентричной? Ее чувства всегда принимались в расчет — а она моих чувств не щадит?

Нет, конечно же, дело не в том, что ребенок залюблен или избалован любовью. Да и не бывает такого на свете. Избаловать (испортить, в широком смысле развратить) можно как раз отсутствием любви, когда ее, например, заменяют деньгами. Бывает еще, что неопытный родитель не может сказать ребенку «нет», не ставит ему жестких границ. Но такое воспитание обычно быстро сказывается на поведении и развитии ребенка, который может стать тревожным, все время проверять границы, плохо себя вести, иметь проблемы с социализацией. Явно не случай Насти, поступившей в Сорбонну со стипендией. Яна умеет быть и твердой, и мягкой, любящей. Она все делала правильно! Она — достаточно хорошая мама.

Я не могу обвинить и Настю. Конечно, Яне обидно слышать от дочери такие слова. Но таковы, видимо, особенности Настиной сепарации от мамы. Яна — человек бодрый и жизнерадостный, но у нее есть и темная сторона характера: склонность помнить обиды, в том числе и нанесенные близкими. Настя в этом очень похожа на мать. Ни одно детство не бывает идеальным. Конечно, и в Настином детстве были свои трудности: она второй ребенок из семи и получила меньше внимания, чем если бы была единственной или младшей из двух-трех детей. Для разных людей травмирующими могут быть разные события, и мы не можем со стопроцентной вероятностью утверждать, что в Настином детстве не было ничего такого, что ее психика не может переварить. Вполне возможно, что травмы были. Но, скорее всего, обвинительная позиция Насти — это временно. Она продолжает взрослеть, осознавать себя, а так как ее жизнь полна событий, рано или поздно она переживет лишние обиды и будет оценивать влияние матери на свою жизнь более взвешенно.

Действительно ли бывает такое, что дети, выращенные в любви, оказываются эгоцентриками, которым плевать на родителей? Да, такое бывает. Но гораздо чаще их такими считают все те же любящие родители, которые их растили. Причиной может быть и родительское выгорание, и какие-то обманутые ожидания от ребенка. В случае с Яной это звучит странно; казалось бы, ее юная дочь очень успешна. Но Яна признается, что не ожидала ее раннего отъезда из дома за границу и предпочла бы, чтобы Настя оставалась в Москве, была к ней ближе, не так жестко отделялась и отдалялась. Яна чувствует себя немного одиноко после отъезда двух старших детей: всю жизнь нянчишься с малютками, а потом они вырастают в интересных собеседников… но не для тебя, а для других! Умом Яна все понимает, и все же момент обманутых ожиданий и усталости играет свою роль.

Я уверена, что Яна и Настя помирятся. Для этого нужно, чтобы Яна немного отдохнула, а Настя — чуточку повзрослела и смягчила сердце. Скорее всего, спустя пять-десять лет именно так и произойдет. Я видела схожие случаи, и мой прогноз — оптимистичный.

Вы мама и ваш ребенок обвиняет вас в том, что вы неправильно его растили? Что, если он(а) кажется вам эгоцентриком, зацикленным на собственных чувствах, который не в силах подумать о чувствах других?

1. Не тоните в чувстве вины. Это непродуктивно даже в том случае, если вы действительно наделали серьезных ошибок. (Сдали ребенка в детский дом на несколько лет, не присутствовали в его жизни, постоянно срывались и били, издевались над ним, страдали алкоголизмом большую часть его детства и т. д.) Если же ваши ошибки не настолько крупные, винить себя тем более не следует. Вспомните мудрую фразу о том, что нашим детям всегда будет что рассказать психотерапевту. Как бы мы себя ни вели, у них свой путь и свои неожиданные, иногда не видимые нам углы, о которые они набивают шишки. Родитель не может поступать идеально правильно — но даже если он ведет себя из рук вон плохо, ребенок будет жить свою жизнь и справляться с этим наследством.

2. Отталкивание родителя — нормальный процесс, один из возможных вариантов сепарации. Хорошо, что у вашего ребенка есть собственные силы и что ему есть на что опереться. Иначе он не смог бы от вас отлипнуть.

3. Иногда, хотя и редко, случается так, что человек выбирает обиду на мать как удобную тему, которую можно использовать для оправдания своего бездействия в решении актуальных проблем. Возможно, что за этим стоит какая-то другая болезненная тема, а эта используется лишь потому, что кажется очевидной. Но, скорее всего, страдания по поводу несчастного детства временные. Даже если детство действительно было несчастным, переживания не будут длиться вечно. Есть люди, которые пытаются ставить под сомнение ценность эмоций: «Мы и не с таким справлялись», «Чего сопли жевать всю жизнь», «Это нытье и лишние нежности, трудности закаляют». Но это неправильно. Чувства необходимо пережевывать, иначе они лягут на дно души в непрожеванном виде и будут всю жизнь создавать радиоактивный фон, мешая человеку работать и строить отношения с другими. Лучше уж пережить их, поныть какое-то время, а потом жить спокойно.

«Я был полным идиотом»

В одной из историй, рассказанных выше, подросший сын «влюбился» в непутевого отца и принялся во всем ему подражать: начал курить, пить, вращаться в богемных компаниях, отказался поступать в институт. Сейчас я расскажу похожую историю, в которой мама заняла другую позицию.

Скорее всего, отец ребенка был не вполне обычным человеком. Воздержимся от диагнозов, тем более что к врачам он никогда не обращался и не попадал. Скажем так: он был с большими странностями. Иногда ему казалось, что его кто-то преследует. Порой он годами мог перебиваться случайными работами, а в свободное время конструировал вечный двигатель. При этом, важно заметить, он все же никогда не удалялся от реальности настолько, чтобы не мочь себя обеспечивать или обслуживать.

Старший сын Антон появился у Алексея, когда тот еще учился на третьем курсе. Мама ребенка была старше Алексея на пять лет. Они расстались вскоре после рождения Антона: было не на что снимать квартиру. Алексей ничего не зарабатывал, женщина с малышом тоже не смогла набрать нужной суммы. Алексей какое-то время пытался навещать сына, но после того, как он ушел гулять с коляской и пропал часов на семь, не отвечая на телефон, мама попросила его играть с Антоном только у нее дома. Это было неудобно Алексею, и он стал навещать сына все реже и реже — сначала раз в несколько недель, потом месяцев и в конце концов лет. Иногда Алексей звонил и выражал желание встретиться, но намерения так и оставались намерениями.

И вот прошло 15 лет. Алексей снова женился, и у него появился маленький сын. К этому времени сам Алексей стал гораздо менее странным, чем в молодости, — теперь он выглядел скорее эксцентричным и творческим, чем безумным. Нянчась с малышом, Алексей вспомнил, что у него есть и старший сын-подросток. Он нашел Антона в соцсетях и договорился о встрече. «Где же ты был столько лет?» — задал закономерный вопрос Антон. «Да я был полным идиотом!» — искренне ответил Алексей.

Они начали общаться, и, как и следовало ожидать, Антон все больше увлекался отцом. Алексей и его семья жили необычной для Антона жизнью: обитали в небольшой комнате, набитой книгами, картинами и всевозможными невероятными вещицами. Ложились в три часа ночи, ели что бог пошлет, и при этом атмосфера в семье царила вполне привольная и радостная.

— Они такие творческие, — рассказывал Антон маме.

Та кивала:

— Очень хорошо, что твой отец появился, вы наконец хорошенько познакомитесь.

Постепенно Алексей вошел во вкус и стал все больше вовлекать сына в свою жизнь. Однажды они поехали в лес. Поездка оказалась не слишком удачной: всю дорогу лил дождь, костер не разгорелся, сосиски не успели разморозиться, младший сын Алексея всю дорогу ныл, потому что остался голодным. Назад вернулись за полночь. Случилось так, что мобильник Антона разрядился, а Алексей не брал свой. Поэтому, когда Антон догадался позвонить матери, та уже бегала по квартире и собиралась обращаться в милицию по поводу пропажи сына.

— Слава богу! — встретила она Антона, когда тот пришел домой в час ночи. — Я уже по потолку бегаю! Есть хочешь?

— Очень, — сказал Антон. — Экстремальненько погуляли!

На следующие выходные Алексей снова стал приглашать Антона в лес. Антон написал: «Неохота, в прошлый раз поздно приехали — не выспался потом». Но засомневался и решил посоветоваться с мамой.

— А тебе понравилось в прошлый раз?

Антон задумался.

— Мне не очень хочется ехать, просто неохота огорчать папу. Ну и вообще…

— Вы редко виделись раньше и ты боишься, что, если откажешься, он больше не будет тебя приглашать? — предположила мама.

— Вроде того.

— Не бойся, — сказала мама. — Судя по всему, Леша сильно изменился. Да и ты уже не младенец, а интересный, почти совсем взрослый человек. Вряд ли твой отец снова исчезнет на годы. Тебе необязательно соглашаться на все, что он предлагает.

— Ты уверена? — переспросил Антон. — Он точно не посчитает, что я какой-то придирчивый и капризный?

— Абсолютно. Можешь смело написать ему, что поедешь в другой раз.

Антон вздохнул с облегчением.

— Я тебе верю, — сказал он. — Потому что ты меня не отговариваешь, хотя в прошлый раз мы заставили тебя поволноваться. Это очень круто. Спасибо!

— Но ты же не считаешь, что я — скучная и нетворческая, нет? — не удержалась мать.

— Точно нет! — заверил ее Антон.

Он и в самом деле так не считал.

Очевидно, что в этой истории отношения мамы и сына-подростка, когда дело касается отца, гораздо более здоровые. Мать искренне радуется, что папа вновь заинтересовался сыном. Можно себе представить, что выдала бы какая-нибудь другая мама: «Твой папаша раздолбай», «Он просто ненормальный», «Его младший ребенок, бедный малыш, весь день не ел, хорошо, что с тобой такого не происходило», а то и «Забыл включить телефон? Ну вы с ним два сапога пара!». Тут не происходит ничего подобного. Мать относится к отцу ребенка без застарелой обиды, но и без особых иллюзий, трезво и спокойно, судит его по поступкам, а не по тому образу, который у нее сложился. Она видит, что Алексей изменился, и понимает чувства сына, который боится, что отец снова исчезнет надолго. Она учит Антона общаться с отцом и вместе с тем не заискивать перед ним, помнить о собственных потребностях. Конечно, это мудрое поведение, которое принесет хорошие плоды.

«Мама, возьми меня обратно»

Моя клиентка Алла — руководитель HR-отдела крупного предприятия. Однажды во время заседания ей позвонила из другого города дочь. Алла извинилась, вышла из кабинета и взяла трубку. Дочь была замужем за парнем по имени Павел и ждала первого ребенка.

— Мама, я поняла, что не люблю Пашу, — услышала Алла. — Он хороший, но я не чувствую к нему любви… Я зря вышла за него…

Дочь всхлипывала и явно находилась в сложном эмоциональном состоянии.

— Погоди, доча. — Алла попыталась разобраться в обстановке. — Есть какой-то конкретный повод? Вы поссорились?

— Нет! — зарыдала дочка. — Мы не ссорились! Просто… просто я поняла, что больше видеть его не могу… Как он вилку держит и как губы облизывает — все надоело.

Тут Алла поняла, что дело серьезное. Конечно, никто не отменял гормональных бурь первого триместра беременности. Но за этим явно стояло что-то большее. Когда раздражают мелочи — прогноз обычно не очень хороший.

— Можно я приеду к вам и буду жить с вами? Я не могу больше жить с нелюбимым человеком… — плакала дочь.

— Не торопись, — сказала Алла. — Подожди немного, а я подумаю, как лучше поступить. И ты подумай. Давай вернемся к этому вопросу вечером.

Дома Алла обсудила разговор с мужем.

— Мне он тоже не нравится, — мрачно сказал муж. — Сразу не понравился. Лысый какой-то, пальцы тонкие. В общем, удивляться не приходится. Конечно, пусть приезжает, а этот тип пусть идет лесом.

— Да, и мне всегда казалось, что с ним что-то не то, — сказала Алла. — Но я не хочу влиять на ее решение. И еще: если она вернется именно к нам, в свою детскую комнату, — это будет не очень хорошо для нее и ребенка. Лучше, если бы они могли разъехаться. Ситуация должна созреть сама.

Вечером, вернувшись к разговору с дочкой, Алла сказала ей:

— Я поддержу тебя во всех твоих решениях. Хочешь приехать — приезжай. Хочешь остаться — оставайся. Но мне кажется, что спешить с таким решением не стоит. Принять его ты всегда успеешь. Подожди, подумай, понаблюдай. Если нет каких-то важных и срочных причин, по которым ты не можешь оставаться с мужем, лучше пока не делать резких движений.

Дочь к этому времени успокоилась и согласилась с матерью. Она решила подождать и понаблюдать за собой, своими чувствами и отношениями с мужем.

Нет, у этой истории нет хеппи-энда: спустя год дочь Аллы все-таки развелась. Ссор с мужем так и не было, но оба поняли, что не хотят жить вместе. Они обсудили, как будут вместе воспитывать малыша, разделили ответственность и жилплощадь. Алла поселилась неподалеку от родителей вдвоем с ребенком. Сейчас, спустя несколько лет, отец охотно навещает своего сына, а Алла начала отношения с новым партнером. Развод был верным шагом, но он не стал проигрышем, регрессом.

Если бы мать Аллы в тот день распростерла свои объятия и решительно пригласила дочь приезжать и жить с ними, все было бы психологически иначе. Она вмешалась бы в их отношения и сыграла решающую роль, подталкивая дочь к разрыву. Что очень важно, родители не прожили бы вместе беременность и роды, и привязанность отца к ребенку могла бы вовсе не возникнуть. Теперь отношения членов бывшей семьи гораздо более гармоничные, чем были бы, если бы дочь вернулась к маме в первом триместре беременности. Она живет отдельно, строит собственную жизнь, а родители могут поддерживать, но не доминируют.

Кажется, что разница между исходами невелика — но на деле она играет ключевую роль. Одно и то же событие (развод, расставание с «не тем человеком») может стать и точкой роста, и причиной регресса. Алла сумела не помешать правильному порядку проживания этой ситуации. В этом ее материнская мудрость.

Ваша дочь жалуется вам на мужа, хочет расстаться с ним и вернуться к вам?

Выясните, нет ли важных и срочных причин для бегства. Если в семье есть насилие, угрозы, издевательства и другие невыносимые и/или опасные вещи, вопрос о том, помогать ли своему ребенку, даже не стои́т. Такое нельзя терпеть ни минуты!

Если же ситуация более спорная, не подталкивайте дочь к разрыву и не предлагайте немедленное комфортное существование у себя за пазухой. Но не нужно и становиться на сторону мужа, всеми силами сохраняя изжившие себя отношения. Вообще не предлагайте никаких решающих аргументов. Бойтесь сыграть активную роль и «перевесить». Это не ваша жизнь, и любое вмешательство неуместно.

Объясните, что поддержите дочь в любом ее решении, но не используйте ее возвращение домой как предлог уменьшить дистанцию между вами. Если нет возможности сделать так, чтобы после развода молодая семья (мать и дитя) жила отдельно, дистанцируйтесь от них насколько возможно. Помогайте, только если вас просят и только так, как хочет дочь. Не становитесь в позицию старшей, не давайте советов. Вы — равные взрослые. (Понимаю, насколько это трудно!)

По возможности не относитесь к дочери как к несчастной или потерпевшей поражение. Даже если развод дочери был трудным, не драматизируйте происходящее. В наше время окончание отношений необязательно должно ощущаться как что-то ужасное.

А главное, будем помнить: все, что происходит в жизни человека, может быть им пережито, понято и осмыслено самостоятельно. Родитель не может помочь взрослой дочери или сыну сделать эту работу. Он может только по-дружески поддерживать — и не мешать.

Не спеши стать большим

Ко мне обратилась мама четверых детей, растившая их без помощи других взрослых. В их семье почти все было ровно и хорошо, мама успевала и зарабатывать, и заботиться. Проблема возникла с 14-летней дочерью Ульяной — одной из старших-двойняшек. Ее подростковый кризис проходил бурно: резкие смены настроения, уходы из дома, неглубокие порезы на руках (не попытки суицида, а желание избавиться от отчаяния и душевной боли, которые настигали Ульяну по любому поводу). Я порекомендовала для Ульяны хорошего подросткового психотерапевта, с мамой же мы работать не стали, потому что, как это видели мы обе, у нее не было актуальных проблем, с которыми она хотела бы обратиться ко мне.

В семье действительно все было на удивление хорошо и гладко. Старший сын Иван, брат-близнец Ульяны, рос добрым и ответственным парнем, во всем помогал матери. Средняя Дашенька, серьезная и умненькая, хорошо училась и увлекалась музыкой. Четырехлетняя хохотушка Мариночка была всеобщей любимицей. Мама умела отдыхать, находясь рядом с детьми, не изнуряла себя попытками быть идеальным родителем для каждого.

Через какое-то время мама написала мне письмо со словами благодарности. Она писала, что Ульяне очень помогает работа с психотерапевтом, та стала гораздо ровнее, хотя особенности характера остаются и впереди еще много трудностей. Я спросила, как поживает Иван (на первой сессии мы беседовали втроем, и мне очень понравился этот самостоятельный и улыбчивый юноша). Мать ответила, что Иван поживает хорошо и что он, кстати, хотел бы разово проконсультироваться со мной по какому-то не известному ей вопросу. Возможно, дело касается его отношений с Ульяной, а может быть, и нет. Я согласилась дать Ивану консультацию, и мы назначили время.

Беседовать с Ваней было одно удовольствие. Я поймала себя на том, что говорю с ним практически на равных, как со взрослым. Дело было не только в его уме, но и в деликатности, такте, эмпатии. Он был прекрасным собеседником. Речь, как я и предполагала, зашла об Ульяне.

— Я не понимаю, — сказал Иван. — Вернее… умом-то я понимаю, и мне немного стыдно, что я так думаю о сестре… Но получается, что мы все — мама, Даша, даже Марина — мы все как бы стараемся друг для друга, ведем себя прилично, даже когда сил не очень много или что-то не совсем хорошо идет, но мы друг друга поддерживаем. А Уле, ей как бы можно вести себя по-свински. Все едут на дачу, а она может устроить скандал, лечь и вопить, как ей плохо. Ну и вот как бы…

— Ты не назвал себя, — заметила я.

— Как?

— Ты перечислял членов своей семьи, которые «стараются друг для друга», но себя в этом ряду не назвал.

— А. Ну да, и я, конечно, тоже стараюсь… Ну, в общем, вы поняли, мне стыдно так говорить, но если бы я тоже был свиньей, я бы сказал: «А почему ей можно, а мне нельзя?» Не то чтобы я хотел скандалить или резать себя, но просто…

— Этот вопрос, — сказала я, — совершенно не свинский, а мудрый и закономерный. Иван, ты — такой же подросток, такой же ребенок, как Ульяна. И тебе может быть так же трудно. И ты имеешь столько же прав на демонстрацию своих чувств и получение поддержки, как и она.

— Но я этого совсем не хочу, — возразил Иван в замешательстве.

— Конечно! — подхватила я. — Ведь ты не Ульяна. Ты хочешь не этого, а чего-нибудь другого. Где-то расслабиться. Где-то не помогать с Маринкой. Уйти гулять на целый день и, возможно, не рассказывать, где был и что делал. Перестать быть взрослым ответственным членом экипажа, премьер-министром вашей семьи и побыть обычным подростком. Хочется?

— Но если еще и я пущусь вразнос, то маме же будет вдвое труднее, — сказал Иван очень серьезно.

— Мама у тебя прочная, — сказала я уверенно. — Она выдержит. Понимаешь, если бы твоя мама была на последнем издыхании, мы не вели бы с тобой эти разговоры. Да и совсем уж вразнос ты не пустишься. Ведь, как мы уже выяснили, ты не Ульяна.

Несмотря на то что мать Ивана и Ульяны не демонстрировала особой слабости, парнишка взял на себя роль второго родителя и вел себя более ответственно, чем ему нужно было в его возрасте. Напомню: это называется парентификацией. Иван стал маме как бы мудрым и понимающим партнером — ну а Ульяна взяла на себя роль ужасного ребенка. Кстати, такое распределение семейных ролей не было на пользу и младшим: Дашенька пошла по пути Ивана и втайне завидовала Маринке, которая брала пример скорее с отвязной Ули. И дело совершенно не в том, что одни дети хорошие, а другие плохие: так работает семейная система, в которой каждый полубессознательно находит свое место. Как видим, проблемы подобного рода возникают и в семьях вполне благополучных.

К счастью, мама и здесь оказалась эффективным менеджером семейных отношений и после моих кратких пояснений согласилась с тем, что Ивану совершенно необходимо побыть подростком. Мы поговорили о том, что́ лично она может сделать, чтобы помочь ему немного «отвязаться».

Кажется, я не припомню в моей практике другого такого запроса; а между тем это не повредило бы многим и многим старшим детям в семье. Проблема в том, что для матери это означает отчасти лишиться той помощи, которую предоставляет ей великодушный и самостоятельный старший ребенок, и своими руками до некоторой степени вернуть его в детство и безответственность.

Это и было сделано — к большой пользе для Ивана и других членов семьи. Дашенька увидела, что тоже не должна все время стараться (исчез ее школьный невроз, она перестала бояться получить четверку за контрольную); Ульяна оглянулась вокруг и наконец осознала, что эмоциональные потребности есть не только у нее, но и у других членов семьи; и даже Маринка стала более самостоятельной.

Я советую не только всем матерям (чаще это бывает с ними), но и всем достойным отцам, и старшим сестрам, и вообще всем рано повзрослевшим мальчикам и девочкам внимательно посмотреть на происходящее с ними и сказать себе: «Ты тоже хочешь клубники. Хватит доедать за другими огрызки. Возьми свой кусок пирога. Позволь себе покапризничать, поваляться в постели. Безбожно свали часть своих проблем на других или просто отложи их решение. Хоть раз сложи с себя полномочия премьер-министра и передай их на время другим членам семьи! Даже если среди них все — младшие».

Ребенок двух семей

Есть советский фильм «Мачеха», в котором женщина забирает к себе девочку покойной любовницы ее мужа. Фильм психологически достоверно показывает и детское горе, и доброту, родительскую компетентность мачехи, которая смогла помочь девочке освоиться в новой семье, и атмосферу маленького советского городка или поселка давних времен, где «кумушки судачат». Мачехе, воспитывающей чужого ребенка, особенно маленького, как правило, приходится непросто: требуется максимум изобретательности и такта, чтобы в такой семье было комфортно и взрослым, и детям.

В отличие от ситуации в советском фильме, мать ребенка (в нашей истории — мальчика Игоря) была жива, но не могла его воспитывать. Она не хотела оставаться с отцом ребенка, Петром, но и жить самостоятельно ей было негде. Поэтому женщина отправилась в свой родной городок. Трехлетнего сына отец с ней не отпустил — забрал себе.

Спустя год в его жизни появилась девушка Катя со своей маленькой дочкой Любой. Петр, Катя и их двое детей стали жить вместе.

Маленький Игорек тяжело пережил разлуку с матерью, ревновал отца к Кате и Любе. Как будто этого было мало, его родная мама, прослышав о появлении новой девушки, стала названивать Петру, просить к телефону сына и вести с ним примерно такие разговоры:

— А что, папка-то бросил тебя ради новой маленькой девочки?

— В одной постели спят? У-у-у, променял меня на эту шлюху!

— Мама, не плачь, — лепетал малыш. — Я ночью приду и ее ножиком убью!

Все это повторялось раз за разом. Петр оказался в сложном положении. Он не мог ни запретить бывшей жене звонить Игорю, ни договориться с ней о том, чтобы она не рассказывала о своей ревности маленькому ребенку. В результате с Игорьком становилось все труднее и труднее. Он обижал Любу, тайком плескал на нее горячим чаем, резал Катины платья, повторял, глядя ей в глаза, слова матери про «шлюху».

— Во-о-он из нашей семьи, — тянул Игорек мстительно, заглядывая Кате в глаза. — Моя мама придет и тебя убьет. Шлю-у-уха!

Наконец Петр собрался с силами и прекратил это безобразие. Он разрешил бывшей жене звонить сыну только по громкой связи и, как только начинались оскорбления, выключал телефон. Постепенно та успокоилась. Но проблемы с Игорьком остались. Он воспринимал себя как жертву и одновременно мстителя, а Катю и Любу — как врагов. Тревожный, озлобленный мальчик, он вел себя все хуже и хуже. Ситуация грозила завести в тупик всю семью.

— Так дальше продолжаться не может, — сказала Катя Петру. — Мы должны что-то придумать, иначе и у нас все развалится, и дети пострадают.

После консультаций с детским психологом Катя и Петр выработали совместную стратегию действий.

Они разделили все время с детьми на три части. Одна часть — двое взрослых и двое детей вместе. Другая часть — каждый ребенок со своим родителем, по отдельности. Третья часть — «обмен детьми»: Катя идет гулять с Игорьком, Петя — с Любой. Половину воскресенья Катя и Петя гуляли вдвоем, без детей, приглашая на это время няню.

Первое время Игорек не хотел гулять с Катей и слушаться ее. Тогда Катя попросила Петра перед каждой прогулкой громко «давать ей указания», так чтобы Игорек слышал.

— Сегодня, Катя, — говорил Петр, — покатай Игорька на карусели, купи ему мороженое и почитайте вместе вывески. Выучите несколько новых букв. А потом зайдите за хлебом и творогом.

С тех пор Игорек стремился выполнить программу и напоминал Кате, что́ они еще не сделали сегодня. А так как в программе обычно было немало приятных для него пунктов, он полюбил прогулки с Катей. Ему было важно, что Катя слушается его отца. Но он пока не был сам готов слушаться лично Катю.

— Ты мне не мама! Не командуй мной! — крикнул он однажды, когда Катя схватила его за руку, запрещая бить палкой голубей.

— Конечно, не мама, — сказала Катя. — Но твоя мама тоже не бьет голубей палкой. Она хорошая. И хочет, чтобы ты тоже рос хорошим.

— А ты плохая! — Игорек вырвался и отбежал подальше.

Катя поймала его, засунула под мышку и понесла домой.

— Куда ты меня тащишь! — брыкался Игорек. — Мы еще мороженое не покупали!

— Ах, ты хочешь мороженого? — Катя остановилась. — Тогда веди себя как следует и не ссорься со мной.

Дома папа подтвердил слова Кати:

— Да-да, Игорек! Если ты будешь ссориться с Катей, то поссоришься и со мной.

Этого мальчику не хотелось. Он был привязан к отцу и согласился воспринимать Катю как его продолжение.

«С другого конца» успехи пришли быстрее. Петр с Любой быстро подружились, и теперь в совместное семейное время Игорек стал играть с девочкой более бережно, так как при отце он не смел ее обижать. Постепенно он забыл, что когда-то хотел мстить Кате и Любе. Он стал гораздо спокойнее, полюбил, когда Катя читала ему перед сном.

Спустя год жесткие правила и ограничения больше не требовались. Катя, Петр, Игорек и Люба спокойно проводили время вместе. Игорек так и не начал называть Катю «мамой», но это в данном случае и не требовалось: у него была своя мама. Кстати, она тоже постепенно успокоилась и перестала скандалить по телефону.

Приемный ребенок в семье — отдельная большая тема, которой я в этой книге не касаюсь. Эта история не столько о формировании привязанности, сколько о грамотном поведении матери и отца, позволившем адаптировать Игоря к новой семейной ситуации. Именно материнская власть, как бы мы ее ни называли, помогла Игорьку «выздороветь» и перестать быть одержимым местью и злобой. Чутко и тактично вел себя и папа Игорька, поддержавший Катю. К сожалению, нечасто удается встретить такую спокойную и здоровую семейную политику, и дети двух семей сплошь и рядом вырастают в атмосфере манипуляций, в тревоге и неуверенности. Случай, описанный мною, — хорошее исключение.

«Прости меня, мама!»

В этой книге много историй о материнской власти и ответственности. Но иногда ситуация складывается так, что выросшим детям приходится взять на себя ответственность за своих родителей. Те стареют, болеют, иногда надолго становятся беспомощными и в конце концов уходят. Возникает момент, когда многие спрашивают себя: достаточно ли я сделал для своей мамы или своего отца? Правильно ли я себя повел?

Когда я писала эту книгу, одна из первых читательниц моих историй спросила меня:

— Что, если я сама чувствую вину перед матерью? Что, если вина эта обоснованна? Что, если я вела себя по отношению к маме как свинья, бросила ее в трудную минуту, перед самой ее смертью, и пошла на вечеринку? Мы даже не успели проститься… Мама болела долго, несколько лет. Я понимала, что дело идет к финалу, но не представляла себе, что именно этот день может стать последним.

— Да, вы были молоды, и вам хотелось развлекаться, несмотря ни на что… Но ведь, если бы вы знали, что она умирает, вы бы не оставили ее одну?

— Нет, — сказала читательница, — конечно, нет! Но от этого не легче. Случилось то, что случилось. Она меня так любила! Она была таким хорошим человеком! А я предала ее. И не могу не думать об этом, хотя прошли десятилетия.

Чувство вины перед ушедшими — такая же естественная вещь, как и то, что родители должны уходить сначала, а дети — потом. Плохо, если происходит наоборот. Точно так же нехорошо, если вина лежит на ушедшем родителе, а ребенок навсегда остается с горечью, обидой и злостью. И нормально, если виноватыми чувствуют себя живые. Пока мы живы, мы будем переживать это неизбежное чувство, особенно если у нас, как у моей читательницы, есть для него некоторые основания. Мы могли бы больше любить родителей, сильнее их баловать, говорить им о своей любви, вовремя заметить нездоровье… но переписать ничего нельзя.

Иногда мы настолько вовлечены в процесс познания мира, что родители нам могут казаться мешающими фигурами: природа требует, чтобы мы жили свою жизнь. Выбор, с которым молодой человек сталкивается ежедневно, нельзя делать только в пользу родителей. Мы не должны «отдавать дочерний и сыновний долг» родителям: то хорошее, что мы получили от них, мы, в свою очередь, передаем другим, в том числе нашим детям, друзьям, близким.

Иногда человек может счесть, что действительно причинил родителям много горя, например был наркозависимым, занимался рукоприкладством (бил мать), бросил кого-то из них в болезни. Здесь мы не будем рассматривать, насколько объективна вина в том или ином случае: если деяние не описано в Уголовном кодексе, все зависит от обстоятельств конкретной ситуации. В случае если чувство вины гнетет нас настолько, что мешает жить дальше, останавливает нас на нашем пути, — у нас есть три варианта.

Во-первых, мы можем просить прощения. Верующие люди идут в церковь и страстно, открывая душу, молятся — не с целью откупиться от страданий, но умоляя сделать так, чтобы эти страдания стали, так сказать, совместимыми с дальнейшей жизнью, чтобы они сделались выносимыми, чтобы их можно было терпеть. Когда говорят, что Господь «укрепил душу» такого-то человека, имеют в виду именно это. Многих наполняет отчаянием именно тот факт, что они не могут получить прощение покойного родителя, ведь мать или отец умерли и конфликт как будто навсегда остался неразрешенным. Но тут важен не отклик, а сама просьба, ваше чувство раскаяния. От него и становится хоть немного, но легче.

Во-вторых, чувство вины может быть гипертрофированным, болезненным, абсолютно чрезмерным по сравнению с тем событием, которое его вызвало. Конечно, вину трудно измерить. Невозможно сказать: «Вася действительно виноват перед мамой, а вот Петя не виноват, у него были особые обстоятельства». Но навязчивое чувство само по себе может мешать, вне зависимости от его причины. Поэтому я советую людям, которые одержимы любым таким чувством, принести его на прием к психотерапевту. В наше время многие хорошие специалисты используют методы из арсеналов разных психотерапевтических направлений. Если вас мучает навязчивое чувство вины, вам будут особенно полезны методы психодинамической терапии и КПТ (когнитивно-поведенческая терапия). На мой взгляд, это здравое сочетание коррекции конкретных поведенческих и мыслительных привычек с более глубоким объяснением происходящего.

В-третьих, вы можете излить свои чувства на бумаге. Многие поэты и непишущие люди облегчали душу в письмах или воспоминаниях о покойных родителях. Так был создан шедевр Петера Хандке «Нет желаний — нет счастья» о депрессии его матери. Так же написана книга Оксаны Васякиной «Рана» — о сложных отношениях с матерью и о материнской смерти. Излагая чувства в письменном виде, не стремитесь к литературности или последовательности. Ваша цель — лучше понять, осознать, прочувствовать ваши отношения с мамой. Возможно, в какой-то момент будут и слезы. Они — признак того, что процесс познания себя идет вглубь.

Человек может расти душою в течение всей жизни. Возвращаясь мыслью к родителям, мы прибегаем к одной из важных возможностей для такого роста.