Мавр и лондонские грачи

Кто поможет?

Джо бежал по раскисшим от дождя переулкам Рукери, пока не добрался до пустыря с развалинами. Слышалось только унылое карканье черноклювых птиц. Грачи и вороны составляли такую же неотъемлемую принадлежность трущоб Сент-Джайлса, как палисадники и цветы в кварталах богачей. Джо в изнеможении опустился на камень. Наконец-то можно посидеть! Но дурнота не проходила. Это от голода. Что, если спугнуть грачей да отнять у них кочерыжку? Но при одной мысли об этом его сразу затошнило. Голод можно обмануть, надо только упорно думать о другом.

Как отец примет этот новый страшный удар? Это так мучило Джо, что он убежал от матери.

Джо любил отца, но не решался выказать ему свои чувства. Когда едва достигшего сорока лет Эдварда Клинга уволили и ему не удалось нигде устроиться на работу, он замкнулся в себе. А с тех пор как исчез Билли, он и вовсе перестал разговаривать. Разве что голову иногда приподнимет, когда Джо с матерью возвращались с работы. Джо огорчался: раньше папа всегда его подбадривал, всегда находил для него ласковое слово.

А сейчас отец день за днем сидит сгорбившись у окна, не выпуская из рук иголки, и латает поношенные штаны, куртки, платье жены и детей или штопает их рваное белье. Эту обязанность он добровольно взял на себя, чтобы хоть чем-то быть полезным семье, которой теперь приходилось его кормить. Он делал все очень аккуратно, как и любую работу, молча выслушивал похвалы жены, Мэри, но никогда не улыбался даже краешком губ. Ветошный портной – вот он кто, и, видно, останется им до самой смерти. Пока игла сновала сквозь гнилую, готовую вот-вот расползтись ткань, рот его с горечью сжимался и все резче обозначались морщины. Иногда он вставал, распрямлял ломившую спину и протирал глаза, всегда немного воспаленные еще от работы в прядильне.

Эдвард Клинг не жаловался, никого не обвинял. Он затаил свое горе в себе. Но за насупленным лбом шла напряженная работа. Мысль его вновь и вновь прослеживала пути, приведшие его из мрачного детства в эту мрачную каморку Грачевника. Так он сидел ежедневно, и, видя его хмурое лицо, дети редко решались с ним заговаривать.

Одному лишь Робину иногда удавалось вывести отца из оцепенения. Он задавал ему вопросы: «Ты, как чартист[13], должен это знать». Втягивал его в споры. Подстегивал. Робин был полон энергии и надежд. Он часто говорил, что пора вступить на новый путь. Рабочим надо держаться друг дружки.

Джо слушал, не вмешиваясь. Он исподтишка наблюдал за отцом, когда Робин читал ему вслух какое-нибудь место из книжки или газеты. Там попадались трудные слова, и Робин всегда охотно их объяснял. Джо все ждал, когда же отец согласится со старшим братом, но почти каждый разговор кончался тем, что отец, безнадежно махнув рукой, говорил: «У нашего брата одна дорога – идти побираться…»

У Джо по спине волной пробежали холодные мурашки. Бесшумно падавший мелкий дождь промочил его до нитки. Он без сил прислонился к стене. Только не спать! Ведь ему надо все хорошенько обдумать. Может, еще что-нибудь удастся сделать. Но что?

Найти бы бумажник! И в нем целых пять фунтов. Вот бы здорово! Ему даже вдруг жарко стало. Да что там, хватило бы и трех фунтов или двух… двух самое меньшее… «Я отдал бы их маме». Джо так продрог, что лязгал зубами. Он сжал челюсти. «Надо где-то заработать. В Лонг-Экре живут богачи. Это от нас недалеко. Я мог бы сбегать куда с поручением. Но сегодня воскресенье. Да они и не больно-то любят раскошеливаться». Он презрительно сплюнул.

Тогда уж лучше податься в порт грузить ящики. Но когда? После смены? Вечером там не найдешь работы. Да и времени уже не осталось. Мамино рождение послезавтра. Все пропало! Даже пенни нет, чтобы купить ей сладкую булочку. Хотя… Джо полез в карман и нащупал несколько монеток – они ведь сэкономили деньги на омнибусе – за них заплатил незнакомец, этот мистер Мавр. Может быть, он им поможет? У него, конечно, деньги есть. Но просто так пойти и попросить? Они даже не знают, где он живет. Нет! Ничего другого не остается – надо идти к Пэтту и получить обратно задаток за кровать. Сегодня же!

Джо сидел, понурив голову. Получить задаток? Он даже подскочил. Нет! Тогда уж им не видать кровати. Сколько раз, начиная томительно однообразный рабочий день, он подбадривал себя волшебными словами: еще три недели, и заберем кровать… еще две недели… еще пять дней! Кэт и Ричард вместе с ним считали остающиеся дни. Все пропало. Лучше не думать об этом!

Джо скользнул взглядом по грачам. Как жадно они клюют! Он так устал, что почти не ощущал мучительного голода. Голова его вновь склонилась на грудь, и ему опять представилось, как они отправляются к Пэтту за кроватью.

Он, Бекки и Полли. И Робин с ними. Да, Робин в свежеотутюженных брюках. Пэтт говорит: «Так вот какой у вас брат молодец! Красавец. Умница. Да и работяга, видать. Ему можно поверить. Такой не обманет. Заплатит остаток. Не подведет меня».

Робин взвалит кровать на свои широкие плечи и отнесет ее на тележку к Бекки. Потому что Бекки придет с тележкой своих хозяев и с псом Каро. Пусть себе Каро на каждом углу отдыхает на здоровье, и в награду они будут давать ему кусочки хлеба и мяса. Мяса? Откуда? Но Бекки обещала и уж что-нибудь да придумает. А Каро завиляет хвостом. Вот это будет воскресенье! Соседи глаза вытаращат. Дети Клинг купили кровать! Для Мэри – коклюшницы. Гляди-ка!

Джо потер окоченевшие пальцы. Видение исчезло. Когда он открыл глаза, перед ним опять громоздились развалины. В ржавых потеках, бурые от грязи, прорезанные черными трещинами. Какие-то страшные рожи. Очкастый Черт! Вон за тем выступом! Белл заскрежетал желтыми лошадиными зубами, широко раскрыл пасть, схватил Каро, подбросил его в воздух и взмахнул плеткой. И вдруг концом плетки стал чертить какие-то знаки на стене. Двойку и затем ноль. Вот двойка обратилась в пятерку. Пятьдесят шиллингов… пятьдесят. Джо вскрикнул. Хотел бежать, споткнулся, упал и так и остался лежать. На него посыпалась штукатурка. Он уткнулся лицом в щебень. Лежать, спать, ни о чем не думать…

В ушах все еще звенел собственный крик. И сердце бешено колотилось. Пятьдесят! Пятьдесят шиллингов. Как же это… «Всего пятьдесят, – прошептала мама, когда они вместе возвращались домой. – Всего пятьдесят!» И засмеялась при этом. Засмеялась! Джо ясно слышал. Тихонько так засмеялась. И смех у нее был странный, жуткий. Как у бедной Энн. Проходишь мимо ее окна и слышишь, как она с кем-то разговаривает, а в комнате нет никого. Помешалась она. Ребенок у нее утонул в канале.

А мама? Смех у нее был точно такой. Нет… нет… нет!

Джо, дико озираясь, вскочил. «Не хочу!» Да и не такой это был смех, вовсе не такой. «Мой маленький», – сказала она. Нежно, как всегда. Лучше его мамы нет ни у кого.

Оглядевшись, Джо увидел кое-как заколоченную досками дверь, проскользнул в дом и уселся на ступеньки лестницы. Из подвала несло затхлостью и прелью. Джо прислонился головой к влажной стене. Уж не крыса ли пялится на него из угла? Он с отвращением отвернулся, встать у него недостало сил. Потом все же опять взглянул – крыса исчезла. Но глаза преследовали его. «Крысиные глаза у вашего надзирателя!» – как-то сказал ему Робин. Джо казалось, что он слышит голос взбешенного Белла: «Я из тебя котлету сделаю, собачье отродье!»

Это его-то дорогую, любимую маму он назвал собакой! Джо представил себе, как она ночью лежит на полу рядом с Лисси и Дороти. Иногда мама стонала, тихо, чтобы не разбудить детей. А когда он приподнимался в своем углу и глядел на нее, она прикладывала палец к губам. Как-то раз она сказала ему, как взрослому: «Не тревожься, если я стану стонать. Ничего со мной страшного нет. Просто плохо едим. А маленький – он ведь растет и хочет появиться на свет».

Если бы это был братец! Джо вновь предался мечтам. Как бы ему хотелось иметь маленького братца! Он бы играл с ним. Да еще как! Показал бы ему все самое хорошее, что есть на свете: пустошь с белыми деревьями, чаек, пароходы на большой реке. Научил бы его читать, показал бы, как насаживают веретена. И как нитки присучивать, чтобы они при намотке сразу не обрывались. Джо сам хорошо все это умел. Он и Кэт показывал, и Сэлли, и Ричарду, и другим. Такого малыша, который только жить начинает, надо многому научить, он же ничегошеньки еще не знает.

Малыш, конечно, будет спать с мамой на кровати. А Лисси, как спала, так пусть и спит в своем ящике. Мама наверняка скажет: «Ну теперь я скоро совсем поправлюсь. Как это вы сумели – такую великолепную кровать!»

Кровать и вправду великолепная. «Красное дерево, – сказал старьевщик. – Шишечки я вам подарю, можете привернуть их к спинкам. Знаете, как это будет красиво! А эти два-три пятна ничего не стоит вывести». – «Мы их отчистим», – тотчас заверила Бекки. Рядом с кроватью лежало коричневое шерстяное одеяло. «Оно идет с кроватью?» – робко спросила Бекки. «Разумеется. Все сюда входит. Шерстяное одеяло включительно. Если его простирнуть, будет как новое», – сказал Пэтт и ловко подвернул истрепавшееся место. Быстроглазая Бекки давно уже его приметила, но шепнула: «Оставь, это ничего. Я подошью край, и он пойдет к ногам. Будет незаметно!» Она нарочно понизила голос, чтобы Пэтт, видя, что дело идет на лад, не запросил слишком дорого. Но маленький человечек все же услышал. Потирая руки, он затараторил: «А какое теплое-то – чистая шерсть! Да, это тебе не бумага. Такую роскошь могут себе позволить только богачи. А теперь вот ваша мама. Подушку вы ведь тоже возьмете? Как можно без подушки! Она пуховая. Три шиллинга, отдаю почти задаром». Бекки вытащила несколько перышек из подушки и, набравшись храбрости, возразила: «Это не пух… да и сатин совсем старенький, светится насквозь». Все, чтобы он сбавил цену. О, Бекки умела торговаться! Пэтт надул щеки. «Вот как? Не пух? Ну что ж, значит, не пуховая! Гм… гм… женщины в этом больше смыслят. Э, дам вам подушку в придачу, чтоб вашей маме лучше спалось. Все за ту же цену. Тридцать шиллингов. Уж такой я человек!» И потом они уплатили. Уйму денег. А когда вышли на улицу, так и прыснули. Они просто помирали со смеху: Бекки – и вдруг женщина!

Наконец сон окутал горевшую, как в лихорадке, голову Джо. Разбудил его чей-то добродушно-ворчливый голос.

– Эй… малец! Бездомный, что ли, что дрыхнешь тут… на нашей вилле?

Джо спросонок ничего не мог понять. Где он?

– Какой сегодня день? – растерянно спросил он.

– С утра воскресенье было. Господень день, парень! Скажем лучше – господский день, оно вернее. Потому, для нашего брата, что будни, что воскресенье – все едино. Видишь, как ни крути, а отче наш на небеси так устроил этот мир… – Старик оборвал свои разглагольствования, заметив отчаяние, написанное на лице мальчика. – Уж не захворал ли? Ступай к маме, – проговорил он заботливо. – Наверно, чайник уж давно вскипел.

Тут Джо сразу все вспомнил.

– Скажите, пожалуйста, который час? – спросил он упавшим голосом.

– Еще поспеешь. Только что восемь пробило.

Восемь часов?! Джо выскочил на улицу и побежал со всех ног.

Пересечь первый и второй переулок, а там уже Черинг-кросс, затем направо к Окси. Они сговорились в этот час встретиться с Робином. Что он скажет сестре? Может быть, она уже знает? Нет, Бекки еще издали весело замахала, и рядом стояла наготове хозяйская тележка, которую в виде исключения, по просьбе бабушки, ей одолжили. Каро восторженно завилял хвостом. Он любил Джо.

Бекки кинулась ему навстречу с улыбкой, но Джо отвернулся. Ему было слишком больно.

– На кого ты похож, Джо! Где ты пропадал? Что-нибудь случилось? С мамой? Отвечай, что с мамой? – Голос Бекки дрожал, она втянула голову в плечи и ждала самого худшего.

– Кровать… – начал Джо, но не мог продолжать.

Бекки подняла голову. Значит, с мамой ничего? Все остальное можно вынести.

– Так что же с кроватью, Джо?

– Кружева пропали. Украдены. Мы не можем… не можем купить… – бормотал он что-то совершенно невразумительное для Бекки. Не в силах продолжать, он уставился на камни мостовой, которые гулявший по этим широким улицам ветер уже успел просушить.

– Да, но… – Бекки пыталась сообразить. – Кружева? Они же… мне же их бабушка Квадл подарила вместе с полотном. Я их нашила на наволочку, кружева… что бабушка… – Но слова застряли у нее в горле, когда Джо безнадежно покачал головой. Таким она его еще никогда не видела.

Наконец Джо собрался с духом:

– Идем! – Он увлек сестру в подъезд и тут, пересиливая себя, стал рассказывать. Каждое слово давалось ему с трудом и причиняло боль, а все вместе казалось немыслимым и чудовищным.

Он рассказал ей об Очкастом Черте, как тот налетел на Кэт и избил бы Сэлли до полусмерти, если бы ему не удалось кинуть подлецу под ноги веретена и отбросить плетку, которую Дикки Джэб затем припрятал.

– За это он записал мне в книжку три шиллинга штрафа.

– Три шиллинга… – Бекки зажала рот ладонью.

Джо только махнул рукой и рассказал, как мистер Мавр с комиссией пришли ночью и добились того, что Очкастого Черта выгнали из цеха и сместили с должности старшего надзирателя, и как ребята тогда заговорили. Да, перед комиссией и Кроссом-младшим. Все придирки, все несправедливости – всё начистую выложили. О том, что он первый заговорил, Джо умолчал. Бекки бы этого не поняла. Спросила бы: «А почему ты вперед вылез? Ты же знал…» Да, почему именно он? – мелькнуло у него в голове. Об этом он до сих пор не думал. И вдруг ему показалось, что, не выскажи он правду перед комиссией, его не заподозрили бы в краже. «Они обвинили маму потому, что я… я…» – молотком стучало у него в мозгу. Казалось, голова сейчас расколется. «Но я ведь смело все сказал, был мужественным!» – пытался он себя оправдать. И вдруг вспомнил, что, говоря о мужестве и смелости, Робин добавлял и другое: «Смельчаков они первыми выкидывают с фабрики, потому что боятся их». Джо подумал: «Слишком поздно я об этом вспомнил. Значит, я виноват во всем, я один!»

Эта мысль сразила его, он не мог дальше рассказывать. Он видел перед собой Мавра, как тот стоит в цеху и ждет, чувствовал на себе его взгляд, опять слышал слова, которые так часто повторял и Робин: «Молчанием никогда ничего не достигнешь». Нет, неверно говорил этот мистер Мавр. Неверно! Да и откуда ему знать, как расправляются с ними на фабрике! Джо горько скривил губы.

Бекки выжидающе глядела на него. Наконец она нетерпеливо спросила:

– А дальше, Джо? Почему ты замолчал?

Когда Джо наконец закончил свой рассказ, у него легче стало на душе. Теперь он может посоветоваться с Бекки. А вдруг она что-нибудь придумает?

Девочка долго в смятении глядела на брата. Потом с трудом выдавила:

– Они требуют с мамы пятьдесят шиллингов? Но почему? Она же не брала кружев? А ты? Почему у тебя удержали всю получку? При чем тут ты?

– Потому что я… – начал он и замолчал. Нет, незачем это рассказывать, Бекки и без того тяжело. – Потому что я забрался по пожарной лестнице через склад… и потому… так получилось, Бекки! – закричал он, взглянув на ее расстроенное лицо. – И не выспрашивай, не мучь меня. Это скоты! А мы слишком слабы. Тут ничего не поделаешь. Или надо найти вора и кружево!

Бекки взяла себя в руки. Она не станет плакать и жаловаться, не станет больше мучить его расспросами. Бедный Джо! Вместе с жалостью к ней вернулась ее обычная рассудительность.

– Постой… – проговорила она и провела рукой по лбу. – Надо бы эти кружева найти… Это был узор «колокольчик»? – неожиданно задала она вопрос.

Джо ничего не понимал, однако взглянул на Бекки с внезапно пробудившейся надеждой. Уж не придумала ли она чего?

А Бекки вспомнила о том, что произошло недели две назад. Тогдашний разговор казался ей теперь исполненным зловещего смысла.

Она рассказала, как две недели назад хозяева послали ее куда-то с поручением и она встретила Билли. Он стал ее расспрашивать, как они все живут. Устроился ли отец на работу? По-прежнему ли он на него сердится?

Она все ему подробно доложила. И про маленького, который должен появиться вскоре после дня рождения матери. Так ей мама сказала.

«Я достану вам теплый платок, – пообещал Билли, – чтобы мама меньше кашляла. А что она сейчас делает? Зарабатывает хоть немножко больше?»

Бекки похвалилась брату, что мама придумала красивый новый узор. Шеф назвал его «колокольчик», сказал, что она лучшая его работница и такие кружева впору носить герцогине.

Она все рассказала Билли, как если б он жил с ними вместе, и еще подивилась, что старший брат принимает во всем такое горячее участие.

Но тут Билли, весь красный от злости, начал ругаться:

«Чтоб ему провалиться, вашему шефу! Не стал бы я этой сволочи никаких новых узоров придумывать за те гроши, что он платит маме! Лучшая работница! Плевать я на это хотел! Пусть бы ей побольше платил, скотина такая! Кучу денег наживает на ее кружевах, а она с голоду подыхай! Что может быть глупее такой работы! Гнуть спину над коклюшками по двенадцать часов кряду! И всё скрючившись. Наживет она чахотку, и всё! Давно бы надо подпалить ему фабрику, чтоб его холера взяла!»

Билли не мог без возмущения и злобы говорить о прядильне Кровососа, в которой мучился, подобно всем остальным, пока не сбежал оттуда со своим другом Джеком. Бекки вытащила из кармашка кусочек кружев и показала ему. Это был пробный образец, который ей подарила мать. Билли долго его разглядывал и вдруг спросил:

«Тебе деньги нужны, пичужка?»

Бекки рассказала ему о кровати и о том, сколько еще не хватает шиллингов. Старший брат у нее на глазах обшарил свои карманы. Всего оказалось четыре шиллинга и несколько пенни.

«Возьми на кровать, – сказал он, даже немножко рисуясь, – и оставь мне кружева».

«А на что они тебе? – Бекки не хотелось расставаться с лоскутком, но как ему откажешь, когда он дал столько денег? Все же она спросила: – Зачем тебе этот лоскут?»

«Покажу своим грачам. Пусть посмотрят, какие кружева плетет моя мать. И все для этого мерзавца, живодера! Матери платит двенадцать шиллингов в неделю, а сам загребает фунты! А ведь это наши кровные денежки».

Бекки не без сожаления рассталась с лоскутком кружев, но зато завязала в платочек горстку монет.

– Вот как было дело, – закончила Бекки свой отчет. – «Наши кровные денежки» – что он хотел этим сказать?

Джо внимательно слушал, но, когда она поделилась с ним своими подозрениями, так и подскочил. Однако сразу же решительно затряс головой и, будто отстраняя от себя что-то, поднял руку.

– Билли? Не может быть! Не станет он так огорчать маму. Тем более, что он уж раз впутал нас в историю с твоими хозяевами.

– Но ведь он же не знает, я никогда ему этого не рассказывала.

– Верно, не знает… – размышлял Джо. – Но как он мог пробраться на фабрику? – И вдруг, к ужасу своему, вспомнил, что именно Билли показал ему как-то пожарную лестницу, по которой можно пробраться в склад. – Нет, нет, он не стал бы так огорчать маму!

Бекки, однако, стояла на своем:

– Маму нет, а вот Кровососу он бы с радостью насолил! Ты же знаешь, что Кросс-младший до полусмерти избил Джека. – Бекки почти не сомневалась. – Лучше всего тебе сегодня же разыскать Билли, – продолжала она. – Они опять на старом месте, возле доков Сент-Кэтрин. Мне Чарли сказал. Ты обязательно должен туда пойти, Джо. Если это сделали они, кружева еще там. Так быстро они не могли их продать. А мы сейчас забежим к Пэтту и попросим его подождать еще несколько дней.

– Об этом и думать нечего, Бекки! Ведь тогда Билли – если только кружево у него – должен положить их обратно в шкаф. Это больно опасно. Идти в доки – только обувку напрасно трепать.

– А может, мы сами продадим кружева? Я знаю покупателей.

– И все подумают, что ты их украла, – возразил Джо. – Нет, нельзя. И все равно подозревать будут маму. Это мама-то воровка!..

Бекки совсем загрустила.

– Все знают, что мама наша честная, – тихо сказала она.

Однако девочка была достаточно умна и понимала всю безвыходность положения. И все же она никак не хотела примириться с тем, что надо отказаться от кровати.

– Подождем хотя бы Робина, – сказала она, утирая глаза.

– Робина? Он не придет. Зачем ему приходить – мама ведь дома все рассказала.

Слова Джо быстро подтвердились. Оба глядели в ту сторону, откуда должен был показаться Робин, и вдруг увидели Полли. Она шла одна и, видимо, торопилась. За собой она катила детскую колясочку с Лисси. Полли, нахмурившись, подошла к сестре и, как всегда, коротко отрапортовала:

– Робин велел передать, чтобы вы попросили вернуть деньги и скорее шли домой. У мамы только что родился маленький. Он кричит. Это мальчик. Соседки говорят, что у мамы жар.

Несмотря на все, это была радостная весть. У них братец. И мама жива. Это главное. У Бекки отлегло от сердца. Но для малыша сразу же потребуются деньги. Она решительно сказала:

– Пошли, Джо, заберем задаток!

Наклонившись к Лисси, она растерла ей окоченевшие ручонки и вдруг вспомнила о печенье, которое бабушка Квадл дала ей с собой для ребенка. Положив печенье сестричке на одеяло, Бекки скрылась в вонючем подъезде, где ее уже дожидался Джо.