Майлз Уоллингфорд

ГЛАВА ХVIII

Надеюсь, мне удастся представить читателю не застывшую, а живую панораму боя. Едва «Рассвет» отошел приблизительно на полторы мили от английских фрегатов — причем расстояние несколько увеличивалось по мере продвижения последних в сторону неприятеля, — мы опять обстенили марсели, ибо у меня возникло непреодолимое желание увидеть зрелище, которое должно было вскоре начаться. Возбуждение овладело всей нашей четверкой, Наб и Диоген так вперились вдаль, что было почти невозможно заставить их тянуть канаты. Я уже не говорю об управлении рулем — никто из нас не мог надолго отвести взгляд от сходящихся противников и заняться нашим судном.

Многие, верно, сочтут нас безумцами: почему мы не воспользовались случаем удрать подальше от «Быстрого»? Пожалуй, мы поступили опрометчиво, но в двух милях от поля боя опасность была не так велика, как может показаться на первый взгляд. Едва ли англичане оставили бы французские корабли, пока они были в состоянии преследовать их или пока не захватили бы врага в плен; и я не был столь несведущ в моем ремесле, чтобы вообразить, что корабли la Grand Nationnote 120, которые мы видели перед собой, сдадутся, не нанеся значительного урона своим противникам. Кроме того, призы будут потом нуждаться в надзоре; имелись и другие основания надеяться на благоприятный для нас исход событий. Однако, даже если отбросить все эти соображения, жгучее любопытство и интерес настолько овладели нами, что мы просто не могли уйти с поля боя, пока не решится исход сражения. Я сомневаюсь, что даже сам «Рассвет» подчинился бы нашим понуканиям, если бы мы пожелали взнуздать его. Надеюсь, читатель составил себе некоторое понятие о нашем положении; обратимся теперь к фрегатам.

К тому времени, когда «Рассвет» расположился там, где мы решили, противники были уже недалеко друг от друга. «Быстрый» все не убирал паруса, идя в кильватер за кораблем сопровождения, пока не зашел с наветренного борта, правда в полукабельтове от него. Французы шли еще ближе друг к другу, и вскоре они должны были подступить на такое расстояние, что головные суда с обеих сторон оказались бы под огнем неприятеля. Казалось, вражеские корабли пройдут в полукабельтове друг от друга. Все четыре корабля несли марсели, кливеры, бизани; нижние прямые паруса были подобраны. Брамсели у «Черного принца» и «Быстрого» были взяты на гитовы, между тем на «Желанной» и «Олене» реи были спущены на эзельгофты, хотя брамсели не убрали. Все четыре корабля спустили бом-брам-реи. Итак, рангоут приготовили к бою, и все указывало на то, что месье Менневаль возмечтал о лаврах победителя.

Первым открыла огонь «Желанная», головное судно французов. Выстрел был предназначен «Черному принцу» и, кажется, попал в цель, ибо сэр Хотэм Уорд тотчас отошел в сторону, очевидно, чтобы уйти от продольного огня. «Француз» не отставал, и четыре судна теперь шли параллельными курсами, хотя и в разные стороны, всего в кабельтове друг от друга. «Желанная» беспрерывно давала бортовые залпы, пока не разрядила всю артиллерию одного борта. «Черный принц» выдержал атаку, не ответив, хотя я видел, что он получил значительные повреждения, особенно верхнего рангоута. Наконец сэр Хотэм Уорд заявил о себе. Он почти одновременно дал залп из всех бортовых пушек; раздался зловещий яростный грохот. Дым стал заволакивать его корабль, в то время как «Желанная», двигаясь в нашу сторону, вышла из адского шатра, сотканного ее снарядами.

Вскоре «Быстрый» открыл огонь по французскому коммодору, и по канонаде за кормой я, несмотря на дым, понял, что в бой вступил «Олень». На всех четырех кораблях заполоскали марсели, убавляя ход, и в какой-то миг все четверо, как мне показалось, даже замерли под огненным облаком, которое они подняли, стремясь нанести друг другу как можно больше повреждений. Французы, однако, быстро вышли из-под дымовой завесы, и наступившая тишина возвестила о том, что корабли разошлись. «Англичан» я сначала почти не видел из-за дыма, но их противники вышли из стычки с рваными парусами, искалеченными реями, а с подветренного борта «Оленя» даже свисала подрубленная крюйс-стеньга. Лишь только это жалкое зрелище открылось моему взору, я мельком увидел и «Черного принца», идущего в крутой бейдевинд, поперек кильватера противника и явно грозя выйти на ветер. «Быстрый» не отставал, напротив, он еще ближе подошел к головному судну. «Черный принц» лег на другой галс, но тут рухнула его грот-брамстеньга, разумеется вместе с реем и парусом. Стало быть, пушки месье Менневаля давеча гремели не праздничным салютом.

После первой схватки с врагом «французы» несколько минут держались прежнего курса, и мы видели, как матросы живо, но не очень слаженно принялись убирать обломки, закладывать стопоры, чинить оснастку и прочее. Особенно суетились на «Олене» из-за крюйс-стеньги, которая болталась с подветренного борта; матросы делали отчаянные и вполне целенаправленные попытки избавиться от нее. Им это удалось, и через десять минут после прекращения огня французские суда положили руля точно по ветру и повернули к северу, словно вызывая своих врагов на бой, если у тех есть еще порох в пороховницах.

Пора и нам было трогаться, ибо во время передышки все четыре судна отошли так далеко на запад, что оказались в миле от «Рассвета», и я понял, что нужно снова уйти с дороги. Мы забрали ветер в паруса и побыстрее пустились прочь. Нас подгоняли и другие соображения. Когда месье Менневаль пошел в фордевинд, его противники устремились к его наветренному борту, и, если он не собирался сражаться в положении против ветра, он должен был, в свою очередь, уйти с дороги.

Сэр Хотэм Уорд, однако, был слишком опытный моряк, чтобы не воспользоваться преимуществом, которое предоставил ему месье Менневаль. Как только «французы» повернули к северу, он последовал их примеру, но не стал заметно идти под ветер, а опять ловко пошел в бейдевинд, не дотронувшись при этом до брасов, и пересек кильватеры своих противников, дав мощный бортовой залп по окнам кают «Оленя». К моему удивлению, «Желанная» не меняла курса, пока «Быстрый» не выдал ей порцию огня. Тогда «англичане» сделали поворот через фордевинд и, казалось, собирались было повторить удачный маневр, но тут месье Менневаль, поняв свою ошибку, привел корабль к ветру и открыл огонь из бортовых пушек, «Олень» последовал его примеру, хотя нос его смотрел в другую сторону; таким образом, всякая согласованность в их действиях нарушилась. «Англичане» надвигались, и спустя минуту все четыре судна опять заволоклись белым облаком дыма. Теперь мы видели только мачты от клотиков — иногда до марсов, но большей частью — до марса-реев, не ниже. Выстрелы зачастили, но через четверть часа приутихли, хотя сотня орудий все не унималась за дымовой завесой.

Несколько ядер полетели в нашу сторону; два даже прошли между мачтами. Однако зрелище так увлекло нас, что мы опять обстенили марсель и застыли на месте, пренебрегая опасностью, словно зеваки, столпившиеся на берегу. Минута бежала за минутой… прошла вечность, а мы все еще не видели толком ни одного корабля. Иногда часть корпуса выплывала из облака или ветер чуть разгонял пелену, но ни разу она не поднималась настолько, чтобы мы могли понять, какое судно открывается взору — французское или английское. Мачты исчезли — ни одной не было видно поверх облака дыма, так оно разрослось.

Прошел час — один из самых захватывающих в моей жизни; для меня он тянулся дольше, чем день, — так сильно я жаждал узнать, что же там произошло. Читателю известно, что пишущему эти строки приходилось бывать в бою; но тогда минуты летели, а это сражение длилось целую вечность. Как я уже говорил, прошел час, прежде чем огонь совершенно прекратился и мы смогли хотя бы предположить, чем закончился бой. Залпы звучали все реже в течение последнего получаса, а теперь и вовсе стихли. Дым, который густой массой лежал на поверхности океана, начал подниматься и рассеиваться, мало-помалу занавес раздвинулся, приоткрыв сцену битвы.

Первым мы увидели нашего старого знакомца — «Быстрого». Все три его стеньги исчезли, фор-стеньгу срезало чуть ниже салинга, а две другие — до самых мачтовых эзельгофтов. У грота-рея остался только кончик, а нижний такелаж и борта были покрыты обломками. Из парусов стояли только фок, фор-стеньги-стаксель и бизань — вот все, что сохранилось.

Едва только мы успели рассмотреть «Быстрый», как из облака дыма выплыл темный корпус «Оленя». Этому кораблю пришлось хуже всех: ни одно рангоутное дерево не возвышалось над палубой более, чем на двадцать футов, кроме фокмачты, и та осталась без верхушки. Море вокруг было сплошь покрыто обломками, и три шлюпки подбирали людей, которые держались на воде, уцепившись за куски мачт. «Олень» стоял в кабельтове от «Быстрого», и ему наверняка не терпелось убраться от него подальше, ибо, как только подняли на борт шлюпки, он поставил фок и повернулся кормой к ветру.

Наблюдая за движениями «Оленя», мы впервые увидели «Желанную». Она шла почти параллельно кораблю сопровождения и, как и он, держалась по ветру. Они как будто хотели сблизиться, чтобы прикрыть друг друга и вместе оторваться от неприятеля. На обломках мачт развевался трехцветный флаг. Однако «Желанная» выглядела несколько лучше, чем корабль сопровождения, — ее фок— и грот— мачты остались целы, впрочем, бизань-мачту срезало почти до самой палубы. Хуже обстояло дело с фока-реем — его разнесло пополам, внутренние концы лежали на баке, а ноки болтались на топенантах. Это судно еще несло грот и фор-стеньги-стаксель.

Последним из-за дымовой завесы вышел «Черный принц». У него все было на месте, от салингов до самого низа. На его борту не осталось ни одной брам-стеньги и уже убрали обломки, но все марса-реи были на эзельгофтах, а по такелажу, рангоутным деревьям и марсам сновали люди, равно как и на «Быстром». Оттого и наступило затишье — на обоих английских фрегатах свистали всех наверх, чтобы укрепить рангоут, а «французы», идя прямо по ветру, повернулись так, что не могли навести на «англичан» бортовые пушки; из-за скоса кормы на фрегатах в те дни к кормовым орудиям прибегали редко. Мне всегда казалось, что в этом отношении суда, построенные испанцами, превосходят все прочие; англичане же и американцы словно бы не принимали в расчет, что когда-нибудь им придется спасаться бегством. Я вовсе не хочу сказать, будто испанцам недостает храбрости — это неправда, — я хотел только отметить их превосходство в некоторых вопросах кораблестроения; однако, построив отличное судно, они не знают, как следует с ним обращаться.

Первые десять минут после того, как облако дыма рассеялось, мы видели, как на всех четырех кораблях команды поспешно устраняли повреждения: французы — бестолково и наверняка с шумом; англичане — старательно и с совершенным знанием дела. Я нарисовал общую картину, но были и исключения из правила. На борту «Оленя», например, я видел группу матросов, расчищающих судно от обломков грот-мачты; они трудились спокойно, уверенно и методично — свидетельство того, какие бесценные человеческие сокровища пропадали втуне из-за неправильного устроения этого рода войск, и главным образом — это мое твердое убеждение — из-за того, что офицеры не понимали, как важно хранить молчание на борту переполненного судна. Благодаря исконной английской неразговорчивости, помноженной на упорядоченность общественного устройства этой чинной — пожалуй, сверх меры — нации, англичане выиграли столько морских сражений, сколько их враги из-за присущей им словоохотливости — возросшей, может быть, в царствование les citoyensnote 121 за счет искривлений в политической жизни — проиграли. К счастью для нас, в минуты тяжелых испытаний американский характер склонен к молчанию и вдумчивости; мы шумливы, говорливы и пылки только в политических дискуссиях.

Уразумев, что бой, вероятно, переместится под ветер, мы некоторое время стояли на месте, желая посмотреть, чем он закончится. Я удивился тому, что «Черный принц» держался в отдалении от «Быстрого», когда тот спустился под ветер, устремился вслед за неприятелем и, заходя сначала с одного борта «Оленя», а потом с другого, обрушивал на него плотный и разрушительный огонь. Наконец сэр Хотэм Уорд тоже спустился под ветер и пошел в фордевинд, делая три фута против двух «Быстрого» благодаря тому, что мог нести все три марселя. Месье Менневалю как будто не понравилось, как обошлись с его кораблем сопровождения; не дожидаясь, пока его постигнет та же участь, он положил руль влево, пошел в бейдевинд и, приводя судно к ветру, дал бортовой залп, что объяснило нам причину промедления «Черного принца». На этом судне уже поставили предохранительный трос, чтобы спасти мачты, и, должно быть, выстрелом с «Желанной» срезало какую-то важную снасть, ибо грот-мачта рухнула сразу после того, как «француз» нанес удар, увлекая за собой крюйс-стеньгу. Однако в таком отчаянном положении «англичанин» не устрашился. Все паруса на фок-мачте по-прежнему забирали ветер, и он шел и шел прямо на неприятеля и только в двухстах ярдах от него привел судно к ветру, медленно и тяжело, — маневр существенно облегчило то, что вслед за кормовым рангоутом рухнула фор-стеньга, когда руль положили влево. «Олень», снова настроившись на позиционный бой, тоже пошел в бейдевинд, и снова все четыре корабля с таким воодушевлением набросились друг на друга, будто стычка только началась.

Нелегко будет рассказать обо всех эпизодах этого второго столкновения. Два часа кряду четыре судна стояли в кабельтове друг от друга, ведя крайне оживленную борьбу. Меня особенно поразила доблесть «Черного принца», который принужден был стрелять из-под обломков мачт и тем не менее, обрушившись на своего главного противника, «Желанную», выжал все, что мог, из своих пушек. Нельзя сказать, что какой-либо из четырех кораблей не выполнил своего долга, но, думаю, наиболее мужественно держался сэр Хотэм Уорд, может быть оттого, что мужество было нужно ему более, чем всем прочим. В конце концов «Желанная» отстала от «Черного принца», заваленного грудой обломков, которые невозможно было убрать под таким сильным огнем, и вскоре оба судна разошлись настолько, что не могли уже навести орудий друг на друга. «Англичанин» вновь принялся расчищать судно от обломков, а «француз» поставил новые фок и бизань, ибо прежние превратились в лохмотья.

«Быстрый» и «Олень» тем временем не бездействовали. «Француз» выдержал свою роль, да, собственно, у него и не было другого выхода; он сделал поворот через фордевинд и последовал за своим конвойным судном, а проходя мимо «Черного принца», обменялся с ним залпами.

Неизвестно, чем кончилось бы это сражение, хотя оно ничем не отличалось от обычных сражений, какие случались в конце прошлого — начале нашего века, если бы не сыграло свою роль несомненное превосходство английского флота над французским или французы не расценили бы свое бегство как победу. Однако обеим сторонам пришлось устранять повреждения, а именно в такой работе обнаруживается настоящая моряцкая сноровка. Всякий может зарядить пушку и дать залп, но только опытный моряк способен справиться с чрезвычайными обстоятельствами, возникающими во время боевых действий, в которых требуется его профессиональная выучка, — а они нередко возникают на войне. Какой-нибудь мужлан может подрубить мачту, но поставить новую должен моряк. С самого начала этой стычки все мы на «Рассвете» поражались тому порядку, аккуратности и быстроте, с которыми на «Черном принце» и «Быстром» ставили и убирали паруса, проворству и изобретательности, с которой они делали все, что предусмотрено морской практикой при укреплении поврежденного рангоута и замене разодранных парусов, между тем как Марбл не уставая глумился над неуклюжей, суетливой работой французов. Теперь, когда рассеялся дым, стихла канонада и ничто не отвлекало нашего внимания от английской и французской команды, разница между ними стала особенно заметной.

Через полчаса «Черный принц» расчистили от обломков, привязали несколько новых парусов, в то время как на борту его противника положение, казалось, только усугубилось. То же самое можно было сказать о двух других судах, хотя в общем «Олень» справился со своим бедственным положением более ловко и умело, чем «Желанная». Что касается «Быстрого», надо отдать должное моему старому знакомцу, лорду Харри Дермоиду, — в сражении он держался так, как подобает настоящему моряку, а после умело устранял повреждения. Готов поручиться, что достопочтенный лейтенант Паулитт не принимал деятельного участия ни в том, ни в другом. Лучше бы он провел тот день в салоне своей маменьки, предоставив исполнять роль помощника более достойному человеку. Сеннит же находился на пути в Барбадос, впрочем, я не думаю, что гений насильственной вербовки умеет воевать.

Больше двух часов сражающиеся устраняли повреждения. «Желанная» и «Олень» отошли больше чем на милю к востоку от англичан, и последние, едва избавившись от обломков, пустились за ними, но под малыми парусами. Во время передышки «Черный принц» даже успел поставить три запасных стеньги и теперь готовился водрузить на них паруса. На «Быстром» работали не столь энергично или не столь искусно, однако тоже не сидели сложа руки. Англичане стремительно пошли на неприятеля. На этот раз месье Менневаль весьма своевременно спустился под ветер, ретируясь, и с обоих кораблей открыл огонь по своим противникам, которых отделяло от него около полумили. Последствия столь ловкого маневра обнаружились незамедлительно. В самом деле — можно ли не обстрелять неприятеля, который идет на вас носом вперед? Макдоноу выиграл битву на озере Шамплейнnote 122 потому, что сумел воспользоваться таким благоприятным случаем; а французы под Абукиром не сумели и потому потерпели поражение; хотя Нельсон, возможно, поборол бы их в любом случае; воля к победе, которая двигала им, перевесила бы любое мелкое тактическое преимущество.

Снаряды французов попали в цель. Как трактовалось впоследствии в официальном докладе, мачты на «Черном принце» получили серьезные повреждения, и уж затем слетели вновь установленные стеньги; получив следующий залп, посыпался весь рангоут, пока от него уже не осталось ничего, кроме трех обломков мачт, самый крупный из которых возвышался над палубой менее чем на двадцать футов. Сэр Хотэм Уорд оказался теперь в отчаяннейшем положении — его корабль не мог сдвинуться ни на фут, разве только дрейфовать, пока не обрубят всю оснастку. Сухопутному жителю может показаться, что обрубить топором канаты и освободить судно от бремени и опасности падения рангоута весьма несложно, но моряку известно, что эта часть морской практики порой требует наибольшего тщания и усердия. Океан беспрестанно волнуется; и судно, которое не приведено в равновесие действием парусов, нередко качает так, что трудно бывает даже удержаться на ногах, причем фрегаты и линейные корабли при подобных обстоятельствах часто доставляют морякам больше хлопот, нежели мелкие суда.

Счастливый случай все же помог англичанам. Французы так сосредоточенно сносили мачты у «Черного принца», что не обратили внимания на «Быстрого»; тот прошел поблизости от наветренного борта конвойного корабля, никем не замеченный, целый и невредимый. Так как «французы» все время находились под ветром у «Черного принца», это позволило «Быстрому» выйти за пределы досягаемости их орудий, а затем спуститься под ветер. Едва завершив сей маневр, он устремился вслед за неприятелем, поставив вдвое больше парусов, чем у того. Менее чем через полчаса он конечно же вошел в соприкосновение с «Оленем», стал к ветру у его борта и открыл мощный огонь. Все это время «Черный принц» как бревно лежал на поверхности воды, пытаясь избавиться от обломков, между тем бой медленно отходил от него под ветер. Люди трудились на нем подобно муравьям, и мы даже слышали их радостные возгласы, когда корпус судна освободился из пут мачт, реев, парусов и такелажа, под которыми он оказался. Тотчас со шпринта спустили только что привязанный шпринтовый парус и поставили брамсель на тонком рангоутном дереве, которое было кое-как прилажено к обломку грот-мачты, выше остальных поднимавшемуся над палубой.

Так как бой, словно шквал, проходил у нас под ветром, мы с Марблом решили забрать ветер в паруса и последовать за сражающимися, тем более что это совпадало с нашим курсом. Однако сначала нужно было выйти за пределы досягаемости выстрелов; мы привели «Рассвет» к ветру, повернув к востоку, и стали держаться за «Черным принцем». Мы, разумеется, не торопились, ведь теперь мы могли делать шесть футов против его одного.

Взяв нужный курс, мы прошли мимо обломков мачт английского фрегата. Они покачивались на волнах и вместе с ними труп запутавшегося в снастях человека, которого море временами равнодушно выбрасывало на поверхность. Бедняга, наверное, упал в воду вместе с мачтой и захлебнулся, не дождавшись помощи. Когда враг бежит, военные моряки не слишком заботятся о том, чтобы подбирать тела своих погибших.

Я не решился идти в кильватер за «англичанином», и мы то подходили к нему, то поворачивали вспять, стараясь держать дистанцию хотя бы в милю. Все это время «Быстрый» бил по борту «Оленя», и тот, совершенно искалеченный, уже не мог идти в бейдевинд; месье Менневаль между тем беспрепятственно отошел в подветренную сторону — он добился некоторого преимущества в отношении скорости и не хотел потерять его, снова попав под обстрел. Храбрости этому офицеру было не занимать, но французы настолько привыкли к поражению в морских стычках с англичанами, что, подобно некоторым другим нациям на континенте, они стали считать победу немыслимой. «Олень» доблестно сражался. Несмотря на понесенные им потери, этот корабль держался до тех пор, пока «Черный принц» с близкого расстояния не дал бортовой залп по левому его борту, в то время как «Быстрый» очень умело пристроился с правого борта, почти безвозбранно обрушивая на него град выстрелов. Обнаружив, что ему одному придется вести бой с двумя кораблями, изувеченный «Олень» принужден был сдаться.

На этом бой закончился. «Желанная» по-прежнему шла в подветренную сторону, правда, как я узнал после, на следующее утро ее захватило английское двухдечное судно, направлявшееся в порт приписки, и она сдалась без сопротивления.

Читателю, вероятно, будет небезынтересно узнать, каково было нам, на «Рассвете», в те пять часов, что минули с первого до последнего выстрела, о чем мы толковали между собой и как поступили после того, как был решен исход боя. Последнее он в свое время узнает, а что до первого, я не замедлю с рассказом. Нелегко было бы найти других четырех человек, столь беспристрастных в отношении к обеим воюющим сторонам, как мы, бывшие тогда на «Рассвете». Когда-то я питал симпатии к Англии, как и все образованные американцы моего времени — по крайней мере до войны 1812 года. Но когда я покинул арену внутригосударственных политических дискуссий и стал сам наблюдать жизнь, вместо того чтобы принимать на веру панегирики и софизмы всевозможных газет, мои воззрения совершенно переменились. Англия тогда значила для меня не больше, чем любая другая нация; однако я не был сторонником и французской политики и вообще не увлекался никакими чужестранными политическими теориями. Можно ' сказать, что я родился федералистом, но благодаря этой перемене во взглядах я, достигнув совершеннолетия, никогда не отдавал голоса за федералистов.

Марбл испытывал сильную неприязнь к Англии еще со времен Войны за независимость. Вместе с тем он перенял широко распространенное среди людей его класса презрение к французам, и я должен признать, что он бурно радовался, наблюдая за тем, как противники бьют друг друга. Если бы мы подошли ближе, вид ужасных ранений, которые получают люди в морских сражениях, несомненно, внушил бы ему иные чувства, а так он видел только, как английские и французские корабли разносят друг друга в щепки. В разгар боя он заметил:

— Вот бы сюда, в эту потасовку, мосье Галуа и его чертов люггер, Майлз, тогда моя душа была бы довольна. Я бы потешался, глядя, как корвет и «Шалун» выцарапывают друг другу глаза, точно две торговки рыбой, у которых вся брань вышла.

Наб и Диоген наблюдали за происходящим примерно так же, как римские императоры некогда взирали на кровавые бои гладиаторов. Они хохотали, кричали «ату! » или в восторге трясли головами, когда полдюжины пушек палили одновременно; чем громче палили пушки, тем больше ликовали негры. Однако чувства их наилучшим образом покажет разговор между этими двумя детьми Африки, который я невольно услышал.

— Кто ты думать победить, Наб? — спрашивал Диоген, оскалив все свои белоснежные зубы.

— Я думать, они оба ловко драться, — отвечал мой товарищ. — Смотри, «Быстрый» как бойко идти!

— Я хотеть, Наб, чтоб они подойти ну чуть-чуть поближе. А то, глянь, ядра лететь мимо.

— Это, кок, всегда так бывать, когда бой. Бамс! Во как всыпать Джону Буллю горячих!

— Небось он больше не хотеть вербовать еще матросы. А, Наб?

— А теперь, смотри, они французу дать жизни! Ух! Вон окна каюты вдребезги!

— А нам-то что, Наб? Пусть они даже съесть друг друга с потрохами, нам ни холодно, ни жарко.

Тут оба зрителя громко расхохотались, хлопая в ладоши и раскачиваясь всем телом, как будто все происходящее было отменной забавой. Диоген пришел в такой восторг, когда рухнули мачты «Черного принца», что даже пустился в пляс, а Наб наблюдал за его ужимками с какой-то добродушной симпатией. Ей-богу, в человеке есть что-то от дикого зверя, и всякое зрелище, каким бы жестоким и кровавым оно ни было, тешит и забавляет его. Когда казнят преступника, всегда находятся тысячи людей обоего пола и любого возраста, готовых наблюдать за агонией ближнего; и хотя посреди омерзительного действа этих любопытных порой охватывает тягостное чувство, они никогда не отведут глаз, пока не насладятся вполне ужасным и отвратительным спектаклем.

Надобно сказать немного о нашем знакомце, месье Галуа.

В тот момент, когда «Черный принц» лишился своих мачт, я увидел его далеко на ветре, идущего к берегу и под всеми парусами, которые мог нести его люггер. «Англичанин» все еще шел за ним по пятам, и Марбл спустя недолгое время обратил на него мое внимание, указав на дым, который поднимался над корветом. Дистанция была велика, а пушки легки, так что мы не слышали звуков выстрелов, но дым все поднимался, пока оба судна не скрылись из виду, сделав галс к юго-западу. Впоследствии я узнал, что люггер все-таки ускользнул. Корвет сильно теснил его и наверняка захватил бы, если бы английское судно не спустило грот-брам-стеньгу, стремясь поскорее пришвартоваться к борту «француза». Единственно сему случаю обязан капитан люггера своим избавлением. Надеюсь, месье Галуа и месье Легро радостно бросились в объятия друг друга.