Майор милиции

Глава XI Встреча на перроне

Мы вышли на улицу. Моросил дождь. Мокрый асфальт мостовой блестел и искрился под ярким светом фонарей. Две машины ожидали нас у ворот соседнего дома. В одной поместились Дроздов и его сотрудники. Гончаров, Кривошеев и я сели в другую. Машины развернулись и понеслись по еще оживленным улицам.

Мимо нас точно проплыли стадион «Динамо», Аэропорт, поселок Сокол. Сквозь стекла мелькали вперемежку многоэтажные дома, небольшие домики, огоньки каких-то строений, заборы новостроек, застекленные крыши заводских корпусов. Наконец город кончился, и по обеим сторонам шоссе потянулись поля, перелески, дачные поселки.

Гончаров наклонился к шоферу и о чем-то спросил.

Откинувшись обратно на спинку сиденья, он сказал:

— Скоро Локтево.

Через некоторое время машина резко свернула вправо. При слабом свете редких уличных фонарей стали видны очертания домиков, разбросанных на небольшом расстоянии друг от друга. Перед нами расстилалась маленькая дачная улочка, по обеим сторонам которой темнели крыши и мезонины дач. Машина замедлила ход и остановилась. Я увидел, как сзади на небольшом расстоянии от нас погасли фары второй машины. На улице не было видно ни одного прохожего. Только лай собак нарушал ночную тишину да в соснах шумел ветер.

— Прошу вас пока оставаться в машине, — сказал майор и бесшумно вышел. Некоторое время мне была видна его фигура, потом она словно растаяла в темноте. Мы сидели молча, и только Кривошеев, тяжело вздыхая, изредка что-то шептал.

Скоро Гончаров вернулся. Отворив дверцу машины, он тихо сказал, обращаясь к Кривошееву:

— Люди расставлены. Все идет по плану. У меня к вам просьба: зайти на дачу и показать, где находится ваш квартирант.

Кривошеев ничего не ответил. Послышался его очередной тяжелый вздох. Видимо, поняв, в каком состоянии он находится, Гончаров успокоительно добавил:

— Да вы не нервничайте, никакой опасности нет, мы все предусмотрели и все учли. Вы хозяин дачи, приехали к себе, что в этом особенного? Если он там, а судя по тому, что не видно ни огонька, уже спит, тем лучше. Я пойду вместе с вами. Хорошо?

— Хорошо, — хрипло проговорил Кривошеев. Гончаров, протянув руку, помог ему выйти из машины.

В машине остались я и шофер. Снова воцарилась тишина. Шофер переложил пистолет из заднего кармана брюк в пиджак и стал напряженно всматриваться в темноту.

Давно забытые фронтовые ощущения проснулись во мне.

Нервы напряглись, слух улавливал малейший шорох, привыкшие к темноте глаза начали различать отдельные предметы.

Послышались быстрые шаги. Бегом возвращались сотрудники Дроздова. Неужели все кончилось?

Я тихо окликнул капитана. Он, не останавливаясь, махнул рукой и побежал к своей машине. Машина тут же начала разворачиваться, и ее красные огоньки быстро исчезли в темноте. Почти тут же подошли Гончаров, Кривошеев и с ними один из сотрудников Дроздова, лица которого я так и не смог разглядеть.

— В чем дело, Федор Георгиевич? — спросил я.

— Птичка улетела! Товарищи поехали перекрыть шоссе, а я со старшим лейтенантом Машукиным поеду на станцию. Судя по горячей воде в чайнике, он ушел незадолго до нашего прихода. Товарищ Кривошеев, садитесь с шофером, показывайте кратчайшую дорогу на станцию. Поезд должен пройти через Локтево в час сорок пять минут. Мы успеем.

Теперь машина неслась, не разбирая дороги. Нас бросало из стороны в сторону… Мы поворачивали, крутили, объезжали деревья, строения… Наконец тряска кончилась. Мы выехали на асфальтированное шоссе. Через несколько секунд показалась станция, и мы остановились на значительном расстоянии от нее.

— Товарищ Кривошеев, — приказал Гончаров, выходя из машины, — вы только издали укажите его, больше от вас ничего не требуется.

В темноте все двинулись к одноэтажному зданию станции, стоявшему посреди длинной деревянной платформы.

— Вы что, тоже хотите пойти с нами? — тихо спросил меня Гончаров.

— Я хочу участвовать в задержании преступника. Разрешите! — ответил я.

— Нельзя. Операцию проводят сотрудники милиции, и я не имею права привлекать посторонних. Наблюдайте издали.

Повелительный тон его не допускал возражений. Майор повернулся к Машукину и спросил:

— Пистолет в порядке?

— В порядке, товарищ майор, не беспокойтесь.

— Пошли, только без шума! Без моего разрешения оружия не применять.

Майор стал подниматься на платформу. Кривошеев с Машукиным обогнули ее и пошли низом. Я некоторое время смотрел вслед, дал им возможность удалиться, потом последовал за Гончаровым. Скоро станционное здание скрыло его от меня. Несмотря на позднее время, платформа была хорошо освещена, и, поднявшись на нее, я сразу увидел Гончарова, одиноко стоявшего возле киоска. Я подошел к нему. Он укоризненно покачал головой.

— Как дела? — спросил я.

— Он в конце платформы.

— Федор Георгиевич, я тоже пойду туда, иначе я ничего не увижу.

— А что там видеть? Впрочем… — Гончаров на мгновение задумался, — идите, сядьте на ближайшую от этого субъекта скамейку и делайте вид, что ждете дачного поезда. Только ни во что не ввязывайтесь…

— Хорошо, обещаю!

На платформе было пусто. Редкие уезжающие собрались под навесом и ждали поезда. Небольшая группа молодежи пела под гитару: «А парень с милой девушкой на лавочке прощается…» Запевал приятный девичий голос.

Неторопливо шагая, я пристально глядел по сторонам… И вдруг увидел в самом конце платформы, на скамейке, вдали от фонаря, одиноко сидящего человека. Стараясь не вызывать подозрения, с деланной беспечностью я опустился на ближайшую свободную скамейку и огляделся. Ни Гончарова, ни его сотрудников нигде не было видно.

Как бы между прочим я взглянул на своего соседа.

Грачев сидел в позе отдыхающего человека, откинувшись на спинку скамейки и вытянув длинные ноги.

Это был крупный, хорошо сложенный мужчина, одетый в серый костюм. Овальное лицо, не лишенное приятности, все же таило в себе какую-то несоразмерность… Тяжелый, словно каменный, подбородок, тонкие губы, слегка сужающийся кверху лоб и большие холодные, чуть выпуклые глаза. Грачев был, без сомнения, силен: это чувствовалось во всей его крепко сбитой, массивной фигуре. Однако в нем не было ничего особенного, ничего запоминающегося. Он казался спокойным, равнодушным, и это, пожалуй, было самое страшное.

Небольшая рыжая кошечка, вытянув длинный хвост трубой, поднялась по ступенькам и, мягко ступая, важно пошла по платформе.

— Ксс, ксс, ксс, — поманил ее Грачев.

Кошечка подошла к нему и стала ласкаться о ноги. Не меняя позы, он замахнулся ногой. Кошка отпрянула, но удар все же настиг ее и сбросил с платформы на рельсы. Жалобное мяуканье скоро прекратилось. Грачев продолжал сидеть как ни в чем не бывало.

Неожиданно около себя я услышал пьяные голоса, подпевавшие доносившейся песне. Я повернул голову и увидел Гончарова и молодого человека, обнявшихся и нетвердо шагающих по платформе. Они, пошатываясь, прошли до конца платформы, не обратив никакого внимания ни на меня, ни на Грачева, и стали возвращаться.

— Вань, вот бы сейчас пару котлеток по-киевски, — сказал молодой человек.

Я узнал в нем Машукина. Гончаров, в низко надвинутой кепке, названный Ваней, замотал головой, остановился, похлопал себя по карманам и сказал заплетающимся языком:

— Эх, досада, спичек нет! Курить до смерти хочется! Может, у гражданина есть?

И оба они сразу вплотную придвинулись к сидевшему на скамейке. Тот лениво шевельнулся, подобрал ноги, не глядя на них, четко, как бы отрубая, сказал:

— Нет спичек! — и демонстративно отвернулся, давая понять, что продолжения разговора не будет.

— Да быть не может, гражданин, чтобы у вас не было спичек, не можем мы этому поверить! — с назойливостью, свойственной подвыпившим, не спуская с него глаз, говорил «Ваня».

— В чем дело, ребята? — все еще сдержанно спросил Грачев. — Я же сказал русским языком: нет у меня спичек. Что вам еще надо? Проваливайте!

— А я говорю, есть спички! — настойчиво сказал Гончаров и нагнулся к Грачеву, как бы желая убедиться лично, есть у того в карманах спички или нет.

— Что такое?! — В голосе Грачева слышались гнев и злость.

Он вскочил на ноги и выпрямился во весь рост, словно желая показать, с кем имеют дело эти пьянчужки. Он был на голову выше коренастого Гончарова. Но майор хорошо знал свое дело. Ему только и нужно было, чтобы тот встал. Молниеносным движением он схватил противника за обе руки, резко рванул на себя. В то же мгновение Машукин опустил руки в карманы Грачева и вытащил блеснувший черной сталью пистолет.

— Вот вам и огонек! — насмешливо проговорил Машукин. — А вы говорите, гражданин, нет спичек, ай-яй-яй, как нехорошо лгать…

— В чем дело? — Грачев рванулся в сторону. — Хулиганы!

— Не волнуйтесь, гражданин Грачев, вам только придется объяснить, зачем вы носите с собой пистолет, — негромко сказал Гончаров.

Несколько мгновений задержанный молчал, затем какое-то глумливое выражение появилось на его лице:

— Я?.. Оружие ношу? Да вы смеетесь, гражданин начальник… Могу чистосердечно признаться, что я Грачев — сын собственных родителей, но насчет оружия, виноват… Да что вы! Пистолет! Да разве он мой? Я от него категорически отказываюсь. Так и знайте, гражданин начальник. Это ваш пистолет. Вам мне его навязать не удастся. Я прокурору то же самое скажу: пистолетик не мой.

— Бросьте, это уже старые штучки, вы что-нибудь поновее придумайте!

Радуясь, что могу быть чем-нибудь полезен, я подошел и сказал, что подтвержу в любом месте, как из кармана этого субъекта…

— Гражданина, — перебил меня Гончаров.

— …был вынут пистолет, — закончил я.

— Благодарю вас, — ответил Гончаров и, повернувшись к Машукину, резко скомандовал: — Быстро в машину его!

— Ах, так! — прошипел Грачев. — Вот вы кто!

И вдруг, рванувшись всей силой вперед, почти падая на колени и волоча за собой висевшего у него сзади Машукина, он вырвал руки и сделал скачок в сторону, прямо ко мне. Я видел какую-то тысячную долю секунды его злые стеклянные глаза, и волна страшной ненависти захлестнула меня. Как? Еще не все кончено? Хочешь удрать? Опять убивать, грабить?!

Я бросился к Грачеву, и мы оба упали на доски станционного помоста. В то же мгновение он нанес мне удар кулаком по голове, стараясь оглушить, но я уже успел схватить его за горло, и такая ненависть овладела мной, что я задушил бы его, если бы не почувствовал, как чьи-то сильные руки поднимают меня.

— Не горячитесь, — услышал я спокойный голос Гончарова, — зачем вы ввязались в драку? Я ведь предупреждал вас. Теперь он действительно будет жаловаться прокурору, что с ним сотрудники милиции невежливо обращались. Иди потом, объясняйся!

Я поднялся на ноги. Тело ныло, я чувствовал на шее за ухом кровоточащую царапину. Машукин, крепко держа за руку моего врага, вел его по лесенке вниз с помоста.

— Сойдите вниз и помойтесь, — услышал я тихий голос Гончарова. — На нас смотрят.

— В чем дело? Что случилось? — слышались взволнованные мужские и женские голоса.

— Не беспокойтесь, граждане, — отвечал Гончаров. — Просто один человек решил ехать в город, не дожидаясь поезда, в попутной машине.

Я спустился вниз, смочил у станционной водокачки носовой платок и стал прикладывать его к царапине на шее. Лицо горело, я чувствовал боль в затылке.

— Ну чего вы ввязались? — укоризненно повторил Гончаров. — Что, без вас не обошлись бы?

— Я видел, как он хочет удрать!

— А мы стоим вокруг и дремлем? Никуда бы он не удрал, а вы устроили суматоху, заработали тумаки…

Все, что он говорил, было верно, но я не чувствовал ни сожаления, ни раскаяния. Я был, смешно сказать, рад, что вложил свою долю в поимку преступника и даже надавал ему тумаков.

— Идемте, — позвал меня майор. — Вот уже и Дроздов здесь.

Обе машины стояли рядом. Дроздов шел нам навстречу и, глядя на меня, весело улыбался. Конечно, ему уже обо всем доложил Машукин.

— Я ненавидел этого бандита, — признался я.

Гончаров и Дроздов громко рассмеялись.

— А вы думаете, мы в него влюблены? — сказал майор. — Но в нашем деле такой способ выражать свои чувства не годится. Да вы к тому же доставили ему несколько радостных минут. Он может в известной степени считать себя удовлетворенным тем, что ему удалось намять бока сотруднику милиции. — Гончаров, хитро прищурившись, посмотрел на меня. — Ведь он не знает вашей истинной профессии. Эх, вы! И чего было горячиться? Что это, последний случай в нашей жизни? Вся беда в том, что он, по-видимому, даже не предпоследний.