В кабинет вошла высокая смуглая, цыганского типа женщина лет двадцати пяти в яркой, пестрой блузке. Женщина шла боязливо, держа в руке паспорт и повестку.
— Садитесь, Мария Николаевна, — приветливо обратился Дроздов к посетительнице, заглянув в ее паспорт. — Вы работаете?
— Работаю… На ламповом заводе. Вам справку принести?
Она нервно откинула со лба локон иссиня-черных волос.
— Нет, не надо. Вы сегодня выходная?
— В вечерней смене я с сегодняшнего дня. Была в ночной. А следующую неделю буду с утра работать… Товарищ начальник, скажите, что с мужем? Ведь его с утра как вызвали, до сих пор нет…
— Видите ли, — ответил Гончаров своим чуть глуховатым голосом, — против него есть серьезное подозрение. Но вы не волнуйтесь. В жизни всякое бывает. Разобраться надо.
Савушкина доверчиво посмотрела на Гончарова и тяжело вздохнула.
— Конечно, разобраться следует. Только тихий он у меня, не буян, и жизнь его мне хорошо известна, вроде как на ладони вся. Правда, к выпивке тяготение имеет.
— Что делал ваш муж вчера вечером?
— Не знаю… А что случилось?
— Где он был вчера?
— На работе, должно быть…
— Куда он ездил вчера, вы знаете?
— Нет. А он сам-то что говорит?
Держалась она напряженно, отвечала кратко, точно боясь необдуманным ответом повредить мужу. Гончаров продолжал задавать вопросы. Его доброжелательный тон постепенно внушил Савушкиной доверие. Она успокоилась, стала разговорчивее.
— Да, муж действительно собирался к своей тетке. Может, и был у нее, не знаю. Вчера вваливается домой часов в десять вечера, без кепки, усталый, больной. «Маша, голова трещит, есть ничего не буду: тошнит». Дала я ему пирамидон, и он завалился спать… Ушла на работу, он спал.
— Муж был пьян?
— Я бы не сказала. Не особенно. Вообще-то он любит выпить. Может, пока домой шел, протрезвился… Он знает, что я смерть не люблю, когда он пьяным приходит.
Гончаров достал портсигар и протянул Савушкиной:
— Курите!
Она покачала головой:
— Не занимаюсь.
Гончаров тоже не стал курить и отложил папиросы.
— А что за деньги мы обнаружили в сапоге у вашего мужа? — спросил он.
Савушкина раздраженно повела плечами:
— Черт его знает, откуда он взял деньги! Мне о них дворничиха сказала. Ее позвали, когда обыск был. Ума не приложу.
— Значит, вы не все знаете о вашем муже.
— Пятьсот рублей! Да откуда же он взял их?
Ее удивление было искренним.
— Откуда он их взял? — повторил майор. — Этого и мы добиваемся от него.
По лицу Савушкиной пошли красные пятна, и она с возмущением проговорила:
— Леший его знает! Кажется, все знала: и куда ходит и что делает, а нате же вам!
— Вы не волнуйтесь, — по-прежнему спокойно заговорил Гончаров. — Все это мы выясним.
— Утаил… Я в жизни теперь ему этого не прощу.
Савушкина всхлипнула и вытерла слезы.
Весь последующий допрос интереса не представлял. Примерно через полчаса она посмотрела на ручные часики и сказала:
— Пятый час. Как бы не опоздать на работу…
— Еще один вопрос: могли бы вы узнать кепку вашего мужа?
— Кепку? Ту, которую он потерял? Конечно. Кепку мы с ним вместе покупали. Коричневая, шевиотовая, под цвет костюма. Он, знаете, не любит, когда верх на кепке поднимается, все выбирал, чтобы покрепче кнопка была. А кнопка скоро испортилась, и я сама нитками закрепила верх. Черными нитками.
— Товарищ капитан, — распорядился Гончаров, — найдите несколько коричневых кепок и покажите гражданке. Пусть отыщет среди них кепку мужа. Не забудьте пригласить понятых.
Дроздов вышел и очень скоро вернулся.
Привели двух пожилых мужчин, на которых поверх одежды были надеты широченные фартуки из сурового полотна.
— Проходите, товарищи.
Дроздов разложил принесенные кепки на подоконнике, незаметно подложив к ним кепку, найденную Кедровой, и попросил Савушкину подойти.
— Вот она, — уверенно сказала Савушкина и взяла кепку, принесенную Кедровой. Перевернув ее, она показала на подкладке место, прошитое черными нитками. — Откуда она у вас?
— Нам ее принесли, — сказал Гончаров, вставая, — Ну, что же, задерживать вас долго не будем. Дадим справку, что были вызваны в качестве свидетельницы. Товарищ капитан, оформите протокол допроса.
Уходя, Савушкина обратилась к Гончарову:
— Товарищ начальник! Муж-то, наверно, голодный.
— Не беспокойтесь. Его накормят.
Савушкина ушла.
Дроздов собрал с подоконника кепки и унес их. Кепку Савушкина Коваленко снова завернула в газету и взяла с собой.
Оставшись вдвоем с Гончаровым, мы уселись на диван и закурили. Немного помолчав, я сказал:
— Как нарастают улики против Савушкина!
Однако майор ничего не ответил.
— Чересчур быстро нарастают, — сказал за него вошедший в кабинет Дроздов. — Чересчур быстро.
— Что вы хотите этим сказать? — Я тоже поднялся с дивана.
Вошла Коваленко и, увидав, что мы стоим посреди кабинета, с удивлением посмотрела на нас.
— Дело в том, — Гончаров заговорил медленно, словно раздумывая, — дело в том, что Савушкина следует отпустить: он никого не убивал и даже не был на месте преступления.