Майор милиции

Глава VI Щедрые пассажиры

В комнате наступила тишина. В открытое окно с дуновением ветра влетела маленькая желтоватая бабочка и, покружив под потолком, начала биться о стекло фрамуги. Дроздов, стараясь не шуметь, прошел к письменному столу, сел возле него да так и замер, как бы ожидая дальнейших разъяснений со стороны майора.

Коваленко даже и не старалась скрыть своего изумления. Она опустилась на стул возле двери и не сводила широко открытых глаз с Гончарова.

— Я вас не понимаю, товарищ майор, — сказал я. — Вы что же, хотите, чтобы убийца гулял на свободе?

Вероятно, на моем лице было написано такое удивление и испуг, что Гончаров улыбнулся.

— Вы правы, освободить преступника — это все равно, что самому совершить преступление. Но ведь еще ужаснее держать в тюрьме невинного человека. Не правда ли?

— Это Савушкин-то — невинный человек?

— Не спорю. Поведение его странное, но он не убийца и не грабитель…

— Позвольте! Факты говорят обратное. Совершено убийство. На месте преступления находят кепку, принадлежащую преступнику… находят деньги…

— Знаю, знаю… Все знаю, — прервал меня Гончаров, — и кепка, и пулевая пробоина в машине, и кожаная куртка, но не спешите делать заключение. Не следует горячиться.

— Меня смущает одно обстоятельство, — заговорил Дроздов. — Все складывается так, что убил Савушкин, и улики и показания против него, но я не могу понять, какой водитель пойдет на преступление на своей машине, да еще не сменив номера? Это же безрассудно, а с другой стороны, если Савушкин не убивал, тогда зачем он врет. К чему он приплел свою тетку, выдумывает какого-то мальчика с камнем? И, наконец, показание Кедровой. Она твердо заявила, что видела, как кепка слетела с головы, слетела, а не подброшена.

— Вот, вот! В этом все дело! — воскликнул Гончаров. — Кедрова — хороший, честный советский человек и уверена, что все происходило так, как она здесь рассказала. Но Кедрова заблуждается: не видела она, как кепка упала с головы.

— Позвольте! — запротестовал я. — Как вы можете оспаривать показание свидетеля, очевидца!

— В данном случае обязан, — возразил майор. — Ничего она не видела и не могла видеть.

— Откуда это вам известно?

Гончаров усмехнулся:

— Скажите, вы когда-нибудь видели, как слетает с головы кепка?

— Конечно, видел. От ветра слетает!

— Кепка от ветра? Не путайте со шляпой. Чтобы кепка слетела от ветра, надо, чтобы она почти не держалась на голове. Нет, кепка так просто от порыва ветра, да еще из закрытой машины, не улетит. Вы представьте себе автомашину «Победа» и вспомните, какие маленькие окошечки по бокам от шофера. Чтобы кепку сорвало ветром с головы, надо на полном ходу голову высунуть в окно, И это на крутом повороте из Гороховского переулка в Малый Демидовский! Я вас спрашиваю: как Кедрова могла видеть это, когда она сама говорит, что стояла с правой стороны машины?..

— Да, — подхватил Дроздов. — Она даже рукой показывала, как машина проехала мимо нее.

Гончаров закурил и, разгоняя клубы табачного дыма, прошел к столу и сел в кресло.

— А место шофера, к вашему сведению, находится с левой стороны, — продолжал он. — Что же, шофер бросил педали управления, на ходу передвинулся на правое сиденье и высунул голову в окно? Не мог же он головой дотянуться со своего места до правого окна. Абсурд! Просто Кедрова услыхала выстрел, испугалась. Мимо нее на большой скорости промчалась машина, и на мостовой она увидела кепку. Воображение подсказало ей, что кепка упала с головы шофера. Что поделаешь? Иногда самые правдивые и добросовестные свидетели могут ошибаться.

— Однако… — начал я, но Гончаров, не слушая, продолжал:

— Кепка не упала. Ее подбросили, рассчитывая на то, что кто-нибудь ее поднимет и отнесет в милицию. Этого намерения у преступника раньше, очевидно, не было, но когда он увидел бегущего милиционера, услышал выстрел, он понял, что машина замечена, номер установлен, и сделал все, чтобы подозрение пало на шофера. Хитрый мерзавец! Убийца был одет в черную кожаную куртку, потому что маскировался под шофера, и своей цели достиг. Все свидетели прекрасно запомнили черную кожаную куртку. Преступник хотел этим направить следствие по ложному следу, полагая, что мы начнем искать хозяина машины и, конечно, найдем Савушкина. Действительно, куда деться Савушкину? Кепка его, кожаная куртка его, след пули на кузове тоже увеличил число улик. Все против! Ловко! Преступнику важно выиграть время. В этом кроется весь его хитрый расчет.

— Товарищ капитан, — обратился Гончаров к Дроздову, — дайте команду доставить сюда Савушкина, а вы, товарищ Коваленко, останьтесь с нами, только сперва узнайте, где находится директор столовой и позаботьтесь, чтобы он скорее был здесь.

— Я сегодня три раза звонила в столовую, — ответила Коваленко. — Никитин ушел с работы утром. Где он сейчас, никто не знает.

— А ему известно, что мы его ждем?

— Конечно. Утром я с ним говорила, он обещал быть к двенадцати часам.

В это время в кабинет принесли завтрак.

— Прошу вас, — гостеприимно пригласил нас Дроздов. — Товарищ Коваленко, возьмитесь за хозяйство. Давайте устроим минут на пять обеденный перерыв.

Когда посуда была убрана, в кабинет вновь вызвали Савушкина. Он вошел угрюмый, насупленный.

— Идите сюда, Савушкин, — добродушно, как старого знакомого, подозвал его Гончаров, — садитесь здесь, поближе ко мне. Вот так. Ну, а теперь расскажите, что же все-таки у вас стряслось?

— Ничего не стряслось! — тоскливо ответил Савушкин, искоса поглядел на Коваленко и опустил голову.

— Где же вы потеряли вашу кепку?

— Не знаю. Ничего не знаю. Только никого я не убивал… И в мыслях у меня такого не было.

— Вы говорите, что не убивали. Допустим… Но убийство было, и убийца был одет в кожаную черную куртку.

— Я своей куртки никому не давал.

— Возможно, но стрелял человек, одетый, как и вы, в черную кожаную куртку.

— Не знаю такого…

— Вы утверждаете, что ни в кого не стреляли, но ведь кто-то стрелял. И этот кто-то был на вашей машине. Может быть, вы ее кому-нибудь давали, одолжили на время? А, Савушкин?

Савушкин широко раскрытыми глазами смотрел на майора. Видимо, какие-то неожиданные мысли возникли у него.

— Я никому машину не давал, — едва внятно произнес он.

В этом ответе можно было уловить что-то новое, не столько в смысле произнесенных слов, сколько в интонации. Но Гончаров по-прежнему оставался непроницаем и, казалось, был озабочен только одним: успевает ли Дроздов записывать вопросы и ответы.

— Значит, кто-то пользовался машиной без вашего позволения, — твердо сказал Гончаров и вдруг спросил: — Кто эта рыжая бабенка, в завитушках, которую вы возили вчера?

Савушкин в изумлении уставился на майора.

— Ну, говорите, кто она такая?

— Не знаю.

— Вы ее раньше когда-нибудь видели?

— Нет.

— Откуда же она взялась?.. Ну, что вы молчите?

И тут Савушкин, заикаясь, отрывисто, несвязно стал рассказывать:

— Значит, так. Выехал я из гаража. Заправил машину у бензоколонки… Поехал… Думаю, надо к тетке в Клин съездить… Свободного времени много. У Кировских ворот, на перекрестке у светофора, машина задержалась. Подбегает ко мне мужчина, говорит: «Сто рублей, вези нас за город, быстро!» Смотрю, рядом с ним эта самая, в завитушках. И я, товарищ начальник, согласился их везти. Что виноват, то виноват, государственная машина. Не имел никакого такого права…

— Ладно, ладно, рассказывайте дальше.

Савушкин поднял голову, провел языком по сохнувшим губам и попросил воды. Коваленко налила из графина и подала ему. Он жадно отпил несколько глотков.

— …Что же дальше? Посадил я их в машину и погнал ее через Комсомольскую площадь прямо в Сокольники. На Красносельской они попросили остановиться у «Гастронома». Купили вина, закуски, поехали дальше. Выехали в лес. Выбрали место поукромнее, вышли из машины. Стали пить, закусывать, поднесли мне. Отказываться неудобно. Выпил два раза по двести. Вообще я здоров выпить, не хмелею, а тут вскоре что-то мне стало не по нутру. Враз опьянел. Все поплыло в глазах, почувствовал слабость, прилег на траву и больше ничего не помню.

Савушкин допил стакан и сказал:

— Вот и все, товарищ начальник.

— Как все? — спросил Гончаров. — А куда же эта парочка делась?

Савушкин глубоко вздохнул и, как бы решившись открыть свою последнюю тайну, продолжал:

— Проснулся я под вечер, шел сильный дождь, весь промок, тошнит, голова вот-вот развалится. Глянул вокруг — парочки той уже нет. Смотрю, машина на месте, проверил, целы ли права. Порядок. А на сиденье лежат пятьсот рублей. То ли плата мне, то ли они обронили…

— Когда вы заметили пробоину в машине?

— Приехал в гараж, ставлю машину, мне кто-то кричит: «Эй! Кузов ободрал!» Гляжу — точно… Где я царапнул, ума не приложу. И как это я проехал по городу и меня никто не остановил? Надо думать, дождь помог.

— Что же вы сразу обо всем этом не рассказали?

— Да мне говорят: убийца, грабитель! А я никого не грабил, и не убивал, и от машины не отходил. Все думал, с кем другим путают.

— Вы можете описать наружность ваших пассажиров?

— Отчего же? Мужчина высокий, лет двадцати восьми — тридцати, обходительный такой, лицо симпатичное, особого ничего нет. Когда разливал водку, я заметил наколку у большого пальца, какое-то имя, а какое, не прочел…

— А как он был одет?

— В серый пиджачный костюм, прилично одет. А женщина… Да вы ее, наверное, знаете. Точно обрисовали: «Рыжая, в завитушках», — так она и выглядит… Яркая такая, лицо круглое, нос… — Он пальцем приподнял кончик носа. — Сначала она много смеялась, а потом скисла и стала молчаливой… А во что была одета, хоть убейте, не помню, обыкновенно, как все женщины летом одеваются…

— Ясней ясного. А как они друг друга называли?

— Чего не помню, того не помню: ни к чему мне… — Савушкин вздохнул. — Виноват я: налево сработал, — только, слово даю, товарищ следователь, никакого преступления я не совершил… Да и револьвера у меня никогда не было…

— Я вам верю, Савушкин, — сказал Гончаров. — Конечно, вам придется объяснить суду, как вы стали пособником грабителей и убийц. Ну, это — дело суда… А сейчас поедете с нашими сотрудниками и покажете место, где пировали. Вернетесь обратно, выполним кое-какие формальности — и отправитесь домой.

— Домой? — дрогнувшим от волнения голосом спросил Савушкин.

— А вы что, не хотите? — улыбнулся Дроздов.

Все шумно поднялись. Гончаров, наклонившись через стол, попросил Дроздова поторопиться.

Растерянно суетившегося Савушкина увели. Он шел к выходу нетвердой походкой, задевая по дороге стулья.

В кабинете опять наступила тишина.

Я вынул блокнот и сделал кое-какие записи. Закончив, оглянулся. Кроме меня и Гончарова, никого не было.

— Товарищ майор, — обратился я к нему, — скажите, пожалуйста, какое значение для дела имеет вопрос, снимался с машины номер или нет? Нельзя же ездить по городу без номера!

— Охотно объясню. Для нас это имеет очень важное, можно сказать, первостепенное значение. Как вы знаете, номер прикрепляется винтами и закрепляется гайками. Допустим, имеются свежие следы отвертывания гаек, например, свежая смазка маслом… В этом случае надо предположить, что на машину ставился чужой или фальшивый номер. В данном случае этого не было, номер не снимался, а ведь преступление совершено не по мгновенному побуждению, оно подготовлено заранее, заранее обдумано. Спрашивается: какой же шофер, если он в здравом уме, поедет в своей машине совершать преступление на улице, можно сказать, среди бела дня, на глазах прохожих, выставляя у всех на виду свой номер? Это же все равно, что всем показать свой паспорт.

— Однако никто номера не запомнил, — сказал я.

— Чистая случайность! Рассчитывать на такую случайность нельзя, и никто на нее никогда не рассчитывает. Важно другое: преступник не заботился, запомнят номер машины или нет. Ему это было безразлично, он старался лишь сбить следствие с правильного пути, запутать и замести следы… Против Савушкина скопилось слишком много улик. Из-за этого нагромождения улик возникает сомнение в их достоверности. Фактически они, если так можно сказать, перешли в новое качество, изобличили свою собственную нарочитость и подтасованность. Кому же выгодна была эта подтасованность? Конечно, человеку, нанявшему машину. Задача преступника ясна: добиться, чтобы подозрение пало на другого, ни в чем не повинного человека. Давайте посмотрим, что у нас получится, если мы поверим Савушкину.

— Давайте.

— Некто в сером костюме, будем его так называть, нанял машину, поехал за город, споил шофера, надел его куртку, кепку, взял машину и отправился к месту, где встретил Орлова. Совершив преступление и увидев, что за машиной гонится милиционер, убийца выбросил из окна кепку Савушкина. Благополучно вернувшись, он поставил машину на прежнее место и положил на сиденье машины пятьсот рублей из награбленных денег. Вот версия, которая вытекает из показаний Савушкина. Так, по-моему, и обстояло дело.

— А почему преступник не подбросил шоферские права? Это было бы еще убедительнее.

— Ну, что вы! — Гончаров улыбнулся моей наивности. — В интересах преступника, чтобы мы искали шофера, и искали как можно дольше…

Мы еще продолжали обсуждать историю преступления, когда за дверью послышались громкие голоса. Вошел Дроздов с сотрудниками, несшими какие-то свертки. Последним, стараясь не попадаться на глаза, вошел Савушкин.

— Пьянствовали! — сказал Дроздов. — Здесь остатки вина и окурки со следами такой же помады. Боюсь, как бы дождь не испортил на бутылках следы пальцев.

Он вызвал Зайцеву и отдал распоряжение об отсылке этих вещей в научно-технический отдел для экспертизы.

— Выпито немало. Тут не то что на троих, на шестерых хватит, — заметил кто-то из присутствующих.

— Эх, Савушкин! — сказал Гончаров, отыскав его глазами. — Вот до чего пьянство довело — до связи с убийцами и грабителями!

Но Савушкина как будто подменили. Теперь это был совсем другой человек. С его лица сошел землистый оттенок; оно стало мягче, добрее. Застенчиво улыбаясь, Савушкин даже не старался скрыть свою радость.

— Что же, товарищ майор, — сказал Дроздов, — из тупика мы вышли. Теперь начнем все сначала.

Гончаров молча кивнул головой.