Черный дым, словно грозовая туча, стоял над Юрьевом. Казалось, у природы не хватает сил, не хватает ветра, чтобы столкнуть эту тучу с места. Природа, как и люди, обессилела и оглохла после месяца лютой сечи. Невероятная тишина заполнила небо и землю. Но вот тихо застучал по обгорелой траве, по черным бревнам неторопливый осенний дождь. Первые капли упали на реку, чьи волны вот уже несколько дней подряд несли убитых.
На речной круче, густо поросшей орешником и молодыми березами, зашелестела трава, сверху вниз потекли песчаные струйки. Пробивая дорогу руками, плечом, всем телом, из звериной норы, которой заканчивался подземный ход, осторожно выполз Яков, волоча за спиной меч Всеслава. Отдышался, отряхнул песок и, наклонившись, крикнул в нору:
– Мирон, давай руку!
Вскоре из норы вылез на белый свет и Мирон, крепко прижимая к груди большую кожаную торбу с Полоцкой летописью. Сел на траву, закрыл глаза, потом снова открыл их и удивленно пробормотал:
– Дождь на реке шумит…
– Меч Всеслава живет. Слово наше живет. Пойдем, – сурово сказал Яков, и они двинулись туда, где сквозь тучи пробивалось солнце – на восток.