Меч Тамерлана

Глава 5

Липень (июль) 1382 года от Рождества Христова. Самарканд, столица Темира Аксака, верховного эмира Турана.

Тохтамыш нервно облизнул губы, глубоко поклонившись Суюргатмыш-хану, восседающему на троне из красного дерева искуснейшей резьбы. Хан-марионетка, выступающий лишь на церемониях, все же неплохо отыграл свою роль — с благородной чванливостью ответив на поклон условно равного ему чингизида. После чего хан Золотой Орды еще глубже склонился перед реальным правителей Мавераннахра — Тимуром «Хромым», великим эмиром Турана…

Тюрк-барлас, в чьих жилах течет лишь малая примесь благородной монгольской крови, Тимур условно должен подчиняться Суюргатмышу, истинному чингизиду. И в этом условном подчинение он даже схож с темником Мамаем, также правившим от лица ханов-марионеток — и женатого на благородной дочери чингизида. Вся разница в том, что Мамай захватил власть силой и уловками, а его марионетка Абдуллах даже осмелился побороться за нее… Но проиграл — и скоропостижно «скончался».

А вот Тимура-Аксака, Тимура-Хромца признали великим эмиром на общем курултае знати Мавераннахра, и ныне его власть незыблема, словно гранитная скала.

Малое оправдание тому унижению, что испытывает теперь прямой потомок Чингисхана перед каким-то тюрком! Правда, это унижение не идет ни в какое сравнение с тем, что испытал Тохтамыш прошедшей зимой в Булгаре…

— Рад видеть своего друга и наставника в добром здравии! Да благословит Всевышний его род и дарует долголетие милостивому эмиру… Заменившему мне отца в час скорби и нужды.

Нестарый еще эмир, в черной как смоль бороде которого закралось лишь несколько седых волосков, тонко улыбнулся, легонько кивнув на приветствие Тохтамыша. Впрочем, неплохо изучивший союзника хан прочитал явственную насмешку в его улыбке — а затем и услышал ее в словах «Хромца»:

— Неужто славному хану Золотой орды вновь потребовалась помощь отца? Неужто для сына славного Туй-Ходжи вновь настал час скорби и нужды?

Тохтамыш вновь глубоко поклонился, стремясь как можно скорее скрыть гневный оскал, невольно исказивший его лицо… Как же сложно сдержать себя при виде глумливых улыбок шахов и беков Турана, собравшихся сегодня в тронном, церемониальном зале! Впрочем, гордость хана уязвляют даже царственная, и вместе с тем изысканная красота дворца эмира — красота искусных золотых украшений, инкрустированных самоцветами, красота редких цветов, привезенных из далекой Индии и Китая, красота мрамора колонн и тонкость их работы… В самые лучшие дни Тохтамыш не мог позволить себе такого дворца. А если честно — он даже мечтать не мог о подобной роскоши!

Зато безродный барлас вдруг проявил неожиданно тонкий вкус и понимание прекрасного, что всегда было загадкой для хана. Как в душе Тимура сочетается жестокость беспощадного мясника — и вместе с тем тяга к прекрасному, к созиданию и развитию своих городов, тяга к знаниям и поощрение этой тяги среди своих подданных? Сколько медресе уже построено в Самарканде, свыше десятка? А сколько медресе уцелело в Булгаре, Сарае⁈ Ни одного… Да и роскошные ханские хоромы Сарая-Берке были разграблены и сожжены вятскими ушкуйниками во время Замятни.

Причем ведь сам Тохтамыш никогда не испытывал особой тяги к прекрасному — и вполне мог довольствоваться убранством ханского шатра, даже не помышляя о строительстве дворцов.

Но вот поди же ты — красота резиденции Тимура вновь и вновь ранит сердце хана Золотой Орды…

— Мудрость великого эмира возможно сравнить лишь с его храбростью на поле боя! Действительно, я вынужден признать, что для моей земли настали дни скорби… Подлые изменники-булгары сговорились с урусами — а мятежный царевич Ак-Хозя предал меня и поднял восстание. Мои храбрые нукеры сражались с предателями-урусами, подобно храбрым барсам с волчьей стаей! Но волков оказалось больше — ибо булгары ударили в спину… А ведь мятежный царевич не является чингизидом — он потомок древних эмиров Булгара, воевавших с нашими предками-монголами! И восстававших против них… Теперь он поднял свой мятеж — и собирает силы для похода на мою столицу, Сарай-Берке! Под его знамена также встали племена мокши, буртасов и урусы-ушкуйники — речные разбойники, следующие по Итилю быстрее скачущих всадников… Если они пойдут в набег с Ак-Хозей, то смогут ударить внезапно и захватить Сарай!

— Ты хотел сказать — вновь захватить Сарай?

Еще одна тонка, мимолетная улыбка лишь легонько искривила губы эмира, проявившего недюжинную осведомленность. Но в этот раз ему не удалось смутить хана:

— Верно, ушкуйники уже брали Сарай-Берке. Ведь город не окружен стенами, а нападения случались в годы Замятни — так что подлым разбойникам-урусам удалось не раз захватить и разграбить нашу столицу. Но они еще не брали мою столицу! Тем более, зимой в Булгаре я сумел заманить ушкуйников в засаду и разгромить их главные силы… Так что опасность они представляют не сами по себе — а как летучий отряд Ак-Хози. Ибо способны напасть на Сарай в те дни, когда сам я выступлю навстречу мятежному царевичу…

Эмир отпил немного крепкого зеленого чая из малой пиалы, удовлетворенно сощурив глаза — и лишь после недолгой паузы ответил:

— Ты хочешь сказать, мой дорогой сын, что после разгрома в Булгаре у тебя не хватит нукеров, чтобы выступить навстречу непокоренным — и одновременно с тем оставить гарнизон в столице?

Тимур выделил интонаций «сына», легко усмехнувшись над попытками Тохтамыша назвать эмира отцом. Однако беи верно поняли своего господина, и ехидно заулыбались лишь после «разгрома»… Хану осталось только молча склонить голову:

— Да, великий эмир. Ударив зимой и сговорившись с булгарами, урусы смогли нанести мне тяжелое поражение — а потому силы мои истощены.

Однако сделав короткую паузу, Тохтмыша поднял голову и продолжил с куда большим жаром — неотрывно смотря прямо в глаза Тимура:

— О, великий эмир, отец! Ты уже не раз давал мне свои рати, чтобы сокрушить Урус-хана и взять власть в Ак-Орде — а затем и в Кок-Орде. Так помоги же мне еще раз — в последний раз! Помоги мне удержать свою землю — и покарать всех изменников, посмевших восстать против потомков великого Чингисхана!

Видя, что «Хромец» молчит, не купившись на жаркую мольбу, хан Золотой Орды вкрадчиво продолжил:

— Подумай, вот еще о чем, великий эмир. Если мятежники одолеют меня в грядущей войне, то и урусы смогут дойти до устья Итилю, выйдут в Ак-Дениз. И тогда, рано или поздно их корабли спустятся на полудень и доберутся до земель Турана… Кто тогда остановит стремительные разбойные набеги с моря?

Последние слова Тохтамыша заставили беев немного напрячься, улыбки слетели с их лиц — однако эмир остался совершенно невозмутим. Более того — судя по широкой улыбке, искривившей его губы, домыслы хана его действительно рассмешили:

— Разум покинул хана Золотой Орды, если он действительно думает, что мы можем испугаться каких-то речных разбойников! Последние подобны шакалы — и могут кусать лишь слабую добычу. Если память мне не изменяет, восемь лет назад фрязи выходили Итилем в Ак-Дениз — но грабили они Сарай-Джука в Кок-Орде… А вовсе не Мавераннахр!

Это уже откровенная издевка, сравнение Золотой Орды со «слабой добычей». Хан промолчал — хотя со злым удовлетворением вспомнил, что до его прихода к власти татары Синей Орды нередко наведывались в Мавераннахр разбойными набегами! И чтобы защитить Туран от набегов, Тимур и решился помочь Тохтамышу в борьбе с Урус-ханом, потворствующим своим мурзам в нападениях на богатого соседа…

Но да, восемь лет назад фрязи действительно спустились в Ак-Дениз Итилем — а после повернули на полуночь и поднялись по Яику до самого Сарайчика, где неплохо пограбили татар. Однако тогда они помогали Мамаю, также воевавшему с Урус-ханом — и целенаправленно действовали против его врага… Но ушкуйники никому не служат — и будут грабить тех, кто богаче! Так что неправ Тимур, ой неправ — повольники при случае запросто ударят по Мавераннахру…

Между тем, эмир продолжил свою речь:

— И уж тем более безумно мыслить, что мятежные урусы и булгары представляют для Турана хоть какую-то опасность! А заодно напомни мне, сын… Разве ты уже не говорил мне, что в последний раз просишь моей помощи? В этом самом зале, перед лицом Суюргатмыш-хана и присутствующих здесь шахов… Пожалуйста, напомни мне, Тохтамыш — когда это было: после первого или уже второго поражения от Урус-хана?

Тохтамыш едва слышно ответил — стыд и гнев, порожденный унижением, перехватили его горло:

— Я дважды говорил, что в последний раз прошу о помощи.

В этот раз Тимур лишь поджал губы — но взгляд его стал злым, колючим, открыв истинные чувства эмира:

— Тогда почему ты вновь просишь меня о помощи, хан Золотой Орды? Ведь ты не держишь своих обещаний.

Спину хана обдало явственным таким холодком — смертельным холодком, ибо Тохтамыш прекрасно понял, о каких таких обещаниях идет речь. Дело ведь вовсе не в поражениях от Урус-хана…

— О великий эмир! Нападения на твои земли закончились, как только я стал ханом Кок-Орды! Но по фрязям я просто не успел ударить… Тем более, что их каменные крепости неприступны, а гарнизоны многочисленны. К тому же осажденные города могут сколь угодно получать помощь морем… А моих нукеров не было осадных пороков и мастеров, способных ими управлять.

— Однако ты мне обещал, хан Золотой Орды, что перестанешь пускать торговые караваны, следующие в Азак, сквозь свои земли. Напасть на караваны тебе также помешали каменные стены неверных⁈

В первый раз за время приема Тимур возвысил голос — и в нем явственно послышался неконтролируемый гнев, грозящий скорой смертью. Побледнели даже беки — и сам хан Суюргатмыш! Коему великий эмир по идее должен подчиняться… Тохтамыш, однако, вновь поднял голову — и вновь посмотрел в глаза Хромца. Очень спокойно посмотрел, без всякого вызова:

— Я правил ордой меньше года. И не мог начать грабить торговые караваны, приносящие золото моему ханству прежде, чем власть моя окончательно утвердится в Ак-Орде.

Тонкий расчет — и наглая ложь, вот основное оружие Тохтамыша, придержанное до мгновения, когда эмир задал свой главный, по-настоящему важный вопрос… На первый взгляд, не так и много просил Тимур за оказанную им помощь — прекратить набеги чересчур много возомнивших о себе мурз… И расстроить караванные пути, следующие к генуэзским портам через земли Золотой Орды. «Всего лишь» помешать торговле индийскими специями и китайским шелком…

Но ведь благосостояние самой Орды во многом зависело от этой самой торговли! А караванные маршруты шелка и специй выстраивались веками… И если мурзы и беи, ходившие в набеги на Туран, в большинстве своем пали в ходе междоусобной брани с Урус-ханом… То правители Золотой Орды наживались не только на плате за проход купцов Шелковым путем, вовсе нет! Торговцы доставляли в Орду многие ценные грузы и сырье, требуемое для развития татарского ремесленного производства. В том числе и фряжские купцы, поставляющие олово и иные металлы…

И пусть не сами татары ковали оружие и искусные панцири «хатангу дегель» для своих тяжелых всадников — но это производство было залогом существования бронированной конницы, ударной мощи Орды. А оно, в свою очередь, заметно сбавит обороты, как только пешие караваны с восхода перестанут приходить на Итиль и в Азак… И как только флотилии генуэзцев перестанут приплывать в Тану.

Тохтамыш, прекрасно осознавал выгоду торговли по ответвлению Шелкового пути, проходящего через его земли — и отказываться от этой выгоды ни в коем случае не собирался. Нет! Куда интереснее прибрать к своим рукам полуночные земли быстро богатеющего Мавераннахра — а может, дойти и до самого Самарканда, забрав у эмира роскошный дворец…

Никаких угрызений совести на этот счет не было. Ведь оказывая помощь Тохтамышу, Тимур преследовал исключительно свои цели! Эмир надеялся положить конец набегам татар, а заодно и торговле фрязей лишь малым усилием… Обезопасив полуночные рубежи Турана — и развернув караванные маршруты Шелкового пути через свои земли! В конце концов, у Тохтамыша хватало сторонников и в Синей, и в Белой орде, так что и захватить власть он смог с куда меньшим числом гулямов союзника, чем их потребовалось бы самому Тимуру…

Пока сам великий эмир воевал в Моголистане и брал штурмом Герат.

Тохтамыш успел даже начать дипломатическую подготовку к возможной войне с Тимуром, отправив послов в Хорезм к Хусейну Суфи и к турецкому султану Баязиду — но удар урусов по Булгару спутал все его планы. Более того, опасность набегов ушкуйников поставила под вопрос само существование ремесленного производства в ордынских городов на Итиле и Дону! Так что придется выбирать меньшее из зол… Поняв, что Аксак уже спокойнее размышляет над его словами, хан постарался как можно скорее развить свою мысль:

— Дав мне гулямов и достаточное количество осадных пороков, о, Великий эмир — и ты получишь то, что желал. Я возьму города фрязей штурмом, один за одним, разорив всю Газарию! А богатейшую добычу, взятую у неверных купцов, мы разделим поровну… И тогда полуночный маршрут Шелкового пути угаснет сам собой.

Тимур не стал отвечать сразу — а прежде вновь пригубил чая из пиалы, после чего негромко спросил:

— Сколько всего нукеров ныне осталось под твоим началом, Тохтамыш?

Хан облегченно выдохнул — ибо переговоры наконец-то перешли от унизительной части, а затем и от пугающих вопросов о невыполненных обещаниях к конкретному обсуждению:

— В степях Дешт-и-Кипчак я смогу собрать не более полутора тумен легких всадников.

Эмир только покивал головой — причем ведь и не поймешь, разочарован ли он слабостью союзника или наоборот, радуется боеспособности его войска.

— Хорошо. Этим летом я дам тебе только один тумен гулямов, его поведет эмир Едигей… Вы хорошо знаете друг друга и сумеете вместе отразить удар на Сарай. Весной же следующего года я сам выступлю с войском и осадными пороками на города фрязей — в то время как ты отправишься воевать непокорных булгар и урусов! В новый поход на полуночь я дам тебе еще один тумен — а возможно, и сам поучаствую в грядущей войне…

— Благодарю тебя за милость, о, Великий эмир!

Тохтамыш постарался как можно незаметнее выдохнуть — с великим облегчением выдохнуть! Ведь он не знал наверняка, отзовется ли Тимур вновь на его призыв о помощи… Но тут же его глаза поймали взгляд стоящего чуть в стороне Едигея — взгляд направленный на хана из-под прищуренных век.

Тяжелый, холодный взгляд бывшего друга…

В юности Тохтамыш и Едигей были весьма дружны и искренне называли друг друга братьями — хоть между молодыми воинами и существовало негласное соперничество. Хоть в конной езде, хоть стрельбе из лука… Чаще побеждал именно Едигей — но Тохтамыш продолжал искренне любить своего друга. А когда Урус-хан казнил оглана Туй-Ходжи, отца Тохтамыша, Едигей последовал за другом в Самарканд… А ведь отец Едигея Балтычак и старший брат Иса продолжили служить Урус-хану!

Однако после поражений Тохтамыша в Синей Орде дружба дала трещину. Ведь более гибкий умом Едигей предлагал использовать излюбленные степняками приемы ложного отступления и ударов из засад. Но сильно возгордившийся Тохтамыш, уже видящий себя ханом, счел советы Едигея бесполезными — ведь эти приемы были хорошо известны ВСЕМ степнякам! Нет, упрямец дважды предпочел лобовые схватки, в которых был бит. Хотя сам Едигей видел возможность для маневра и обмана противника… Он видел, что смог бы победить на месте сына Туй-Ходжи.

Но самое страшное испытание принесла конечная победа Тохтамыша, добытая даже не в бою… Новоиспеченный хан Синей Орды милостиво предложил службу старшему брату и отцу Едигея — несмотря на то, что те воевали против него. Иса, поддавшись на уговоры Едигея, согласился — но отца убедить не удалось. Тогда Едигей принялся молить своего хана пощадить Балтычака и отправить его в изгнание… Но уязвленная гордость Тохтамыша, возмущенного резким отказом (отец предпочел смерть ханской службе!) не позволила ему пойти на уступки.

Балтычак был казнен — а Едигей покинул Синюю Орду, поступив на службу великому эмиру Турана. Тимур даже женился на его сестре… А ныне старым «друзьям» вновь придется действовать сообща — вот только хан не испытывает никакой радости от встречи с бывшим другом, явно затаившем смертельную обиду…

Того и гляди ударит в спину!