Мечи Эглотаура. Книга 1

Глава 11. Человек гор

Проснувшись наутро, я некоторое время рассеянно гладил Жулю по голове, осмысливая случившееся. Потом заметил, что девушка смотрит на меня, и в ее взгляде застыло тревожное ожидание: что будет, не решит ли Хорс, что прошедшая ночь — лишь минутная прихоть, секундное развлечение? Я улыбнулся Жуле, обнял ее и поцеловал. Тревога и неопределенность сразу исчезли из карих глаз возлюбленной… Карих?! Они же черными были! Ладно, оставим это…

Время шло незаметно. Усталость не приходила, мы снова набирались сил, обмениваясь ими друг с другом и отдавая обратно. Даже есть не хотелось. Хала возмущенно пофыркивала в своем углу, обделенная вниманием Пахтана, но нам до нее не было особенного дела.

Однако утро заканчивалось. Приближался полдень. Скоро прилетит Рухх, и нужно будет выметаться прочь.

Я первый выбрался из пещеры и ахнул. От вчерашнего белого великолепия не осталось и следа! Снег не сошел, нет, по крайней мере не весь, но оставшийся покрылся грязными пятнами, темными разводами. Я зачерпнул пригоршню из ближайшего сугроба, и на руке осталось черное пятно. Это оказалась сажа. Откуда здесь сажа?

Жуля все поняла сразу.

— Вулкан просыпается, — сказала она.

— Вулкан? Ах да, — я вспомнил курившуюся вершину, которую мы миновали недавно. Как некстати.

— Это вулкан Мурфи, — пояснила Жуля. — Он самый непредсказуемый из вулканов. Может поплевать немного огнем и надолго замолкнуть. А может внезапно залить все вокруг лавой. Ученый Аблох Мурфи когда-то давно исследовал его особенности и пришел к выводу, что от вулкана можно ждать только неприятностей. В том смысле, что его наиболее опасные судороги происходят в самое неподходящее время. Потому вулкан и назвали именем ученого. Мурфи сам был непредсказуемым.

Жуля огляделась.

— Наверное, ночью был выброс. Мы просто не слышали, хотя… — девушка засмеялась, — такое трудно не услышать. Говорят, содрогается вся земля, но…

— Мы сами содрогались, — подсказал я.

— Вот именно, — подтвердила Жуля. Я обалдел — она даже не порозовела. Неужто излечилась?

— Ты уже не смущаешься по каждому поводу?

— Почему же? Смущаюсь, и еще больше прежнего.

— Но сейчас…

— Почему я должна стесняться или стыдиться тебя?

Я обнял Жулю. В это время послышался знакомый нарастающий вой, шум и грохот, с небес спустилась Рухх, раскидав ветром снег. Некоторое время в воздухе носилась черная пыль.

— Кха-кха-кха, — закашлялось чудовище, спустившись на землю. — И какого демона Коза начала плеваться?

— Кых-кых, — согласно отозвались мы.

— Коза — это другое название вулкана, — объяснила Жуля мне в шею. — Более древнее.

Монстр уставился на нас.

— Ага, значить, вы уже готовы уби'а-аться? П'ек'а-асно, п'ек'а-ас-сно. Щас вернус-сь.

Птица улетела, вновь обдав нас облаком пепла и сажи. Мы переглянулись.

— Она что-то говорила о своем друге, — вспомнила девушка. — Может, полетела за ним. Рухх, конечно, большая, но мы-то тоже не самые маленькие.

Меня же интересовал другой факт. Почему чудовище говорило и вело себя как пьяное? Что может так подействовать на подобное создание?

Наскоро собравшись, скормили Хале остатки овса, чуть ли не силой толкая еду ей в глотку. Кобылица отощала, на боках выступили ребра, однако однообразная пища так, видимо, опротивела, что даже голодная смерть не казалась уже чем-то страшным.

Сами мы кушать не стали по двум причинам. Во-первых, не хотелось. Во-вторых, нечего…

Раздался вой, вдвое мощнее обычного, в пещеру ворвался и заметался безумный вихрь, где-то в углу образовался и тут же рухнул небольшой смерчик. Прилетела Рухх. И похоже, Жуля догадалась верно — прилетела не одна.

Собравшись с духом, я выбрался на свет. Вернее, туда где был когда-то свет — сейчас солнце закрывали громадные крылья самца Рухх. Я невольно зажмурился: одна Рухх — это уже много, а уж семейная пара… Лучше бы такого никогда не видеть.

— Гхаа! — прогремело в вышине. — Енти, шо ли?

— Агась.

— Ну так шо, не могла, шо ли, сама справитс-са-а? Обязательно, пнимаешь, ташшыть с собой. Твари, мол, тяжжо-олые, громо-оз-здкие. Как же! Вижу!

Жуткая голова в мгновение ока оказалась передо мной, клюв раскрылся и дохнул перегаром.

— Такхой заморыш, блин, и не уташшышь? Да я у детствэ их пачками носил, да ишшо на молодого бычка хватало.

Рухх подвинула свою башку с другой стороны и зашептала мне на ухо, выдыхая тонкий аромат старого вина:

— Не об'ащ-щай внима-ания, он всегда такой. Щас побалагу'ит и успокоится. Так, выпенд'иваетса-а.

Я с ужасом и изумлением наблюдал за выпендривающимся чудовищем, чувствуя себя не на месте. Нет, определенно, мне сейчас надо находиться не здесь, а где-нибудь в тихом уютном кабачке, распивая с Лемом самогонку и слушая истории про всяких там уникальных животных. Почему я не там?

— Ну ладыть, — хищник снова уставился на меня. — Такх и быть, помогу. Что у нас тут есть у целам? Два заморыша да четвероног? Ну, четверонога — на жратву щас, заморышей — на хранение, схаваем потом… Шучу, шучу. Я беру четверонога, ты — все остальное.

Распределив таким образом роли, самец хлопнул крыльями, нас с Жулей порывом ветра отбросило шагов на пять и снова вываляло в пепле, схватил кобылицу и с натугой взлетел. Рухх тоже поднялась и угрожающе нависла над сверху. Я едва успел схватить облепленные сажей сумки с поклажей, когда жуткая когтистая лапа вцепилась в грудь и потянула куда-то вверх. Повертев головой, я увидел, что Жуля с вытаращенными глазами находится рядом, свисает из другой лапы. Наверно, мои гляделки были не менее выпуклыми, чем у девушки.

— Если б не великий Крхаа-Канд'а-апахтархан, ни за что не согласилась бы на такое униж-же-ение, — проорала Рухх, повернув к нам голову. Мне заложило уши. Птица, похоже, считала нас глухими, а может, это просто такой эффект из-за движения. Хотя Рухх летели не слишком быстро, ветер в ушах свистел, а с боков обдавало мощными вихрями.

— А где он сам? — крикнул я, немного придя в себя.

— Чаво?

— Где он?

— Кто где?

— Пахтан!

— Какой пахан?

— Да не пахан, а Пахтан. Ну, Краа-Кандрапахтархан, то есть.

— А, вон че. Дык не зна-аю вить. Ушел куды-то, а куды — не сказал-л. Повелел вас доставить, и усе. Дела, вида-ать.

— Дела?

— Ну! Мало ли какие дела у него могуть быть. Ничо-о, ес-сли вы ему нужны, вернетса-а.

— Ну спасибо, — обиделся я. Но птица не поняла интонацию.

— Да н-не за шта-а!

— Все равно благодарю!

— Да н-ну шта-а ты!

— Ну как так можно!

— Иди отседа! — огрызнулась птица, и я замолк, сообразив, что в любое мгновение могу полететь не вперед, а вниз. Это было бы очень обидно.

С высоты открывался изумительный вид. Влево и вправо, насколько хватало взора, тянулись горы. Впереди через какое-то расстояние, и немаленькое, начинался просвет между вершинами, сквозь который на невообразимой глубине в потрясающей дали просвечивали ровные полоски полей. Сзади… Я извернулся как мог и вгляделся. За примерно таким же расстоянием, занятым горами, темнел массив леса, за которым был снова лес, лес и лес. Видимо, отблеск на окнах замка Кахту в тот раз только показался. Ибо даже с такой высоты дальше леса была только туманная дымка, скрывающая все вплоть до горизонта.

Я восхитился тому, сколько преодолел за всего-то несколько дней пути. В этом мире, не избалованном механическими средствами передвижения, продолжительность путешествия напрямую зависит от его длины, и потому время имеет свойство течь медлительно, неторопливо. За исключением, разумеется, важных событий, или когда происходят разительные перемены. А так — люди никуда не спешат. Ведь чтобы добраться из одного конца страны в другой, требуется порою месяц, а то и больше. Не всякий гонец выполнит рабочий долг с готовностью, некоторые предпочтут отсидеться положенный срок в тихом — или громком, у кого какие пристрастия — кабачке за кружечкой чего горячительного, ведя мудреные споры о политике, а потом явиться за честно заработанными деньгами. Благо, не всякое сообщение требует подтверждения от получателя. Таким образом, во многих городах узнавали о смерти старого короля и воцарении нового ладно если через десять годов после коронации. А ведь могли вообще узнать только к коронации следующего, когда добросовестный гонец все-таки приносил в захолустье известия государственной важности.

И вот, летел я в когтях громадной птахи и восхищался своей скорости, когда Рухх повернула голову и сообщила:

— Сажаемся.

И камнем рухнула вниз. Ветер взвыл в ушах, преображаясь в некий заунывный мотив восточной мелодии, замысловато смешанный с дикими южными свистоплясками. Кровь закипела, не выдерживая резкой смены давления, голова затрещала, но внезапно пытке пришел конец.

— Усе, — сказал самец и дохнул перегаром, глядя на меня. Я готов был поклясться, что клюв изобразил нечто вроде ухмылки. — Прылетели. Дальше ходу нету. Слязайте, неча тут рассиживаться.

«Слязать» было затруднительно — мы нигде и не сидели. Рухх просто разжали когти, и жесткие камни приветливо встретили нас увесистыми тумаками. Рухх сказала, тоскливо глядя поверх нас куда-то вдаль, в низины:

— Здесь г'аница наших владе-ений. Мы чтим чужие обычаи и не з-залезаем не на свою те'ито-о'ию. Поэтому дальше вам п'идетса-а идти с-самим.

Что же, я не против. Ножками тоже подвигать полезно.

— Огурчика соленого не найдеца? — спросил с надеждой самец. Я содрогнулся. Это ж какой величины ему огурчик нужен?

Жуля развела руками.

— Даже самого маленького нет. Нас бы кто угостил.

— Жа-а-алко. Ну что ж… Жалко у дракош-шки в попке. Бум-м лечица так. Иду я как-то по Кму, — задушевно поведал Рухх, — бухой, аж сил нету. Башка гудить, в роте мыши хозяйничають, в обчем, полный кайф. И вдруг навстречу мужик на драконе. Оба тоже — бухие, аж сил нету. Попробуй, гыт, окурец… тьфу, огурец соленый погрызи. Будет, мол, лехче. Ну, я погрыз. Вмиг чуть не окочурился, та'к он на меня подействовал, зато потом и вправду полегчало. Ну ладно, покамест. Можжа, ишшо встретнемся.

— До свидания, — кивнула Рухх.

Мы тоже сердечно попрощались с транспортом. Еще раз встретиться с этими зубастыми аэропланами? Ну уж нет, увольте! Кстати, что за «мужик на драконе»? Причем, бухие? Уж не Лем ли с Серотом? Весьма похоже.

Уточнить я не успел. Повалив всех на камни, гигантская парочка улетела. Заглянув за скалу, к которой меня прибило шквалом, я перевел дух. Если б не каменюга, быть мне на полпути к земле в продолжении полета с неба… Жуля рядом отплевывалась — сухая земля попала ей в рот. Кобылица болтала ногами в воздухе, пытаясь подняться. Она упала спиной в такую неудобную выемку, что без посторонней помощи выбраться не удавалось. Мы вдвоем с Жулей едва сумели вытащить ее оттуда.

И тут появился Пахтан. Я даже плюнул с досады. Мы, понимаешь, надрывались, тянули Халу, спасали ее от безвременной кончины от полной неподвижности в лежачем положении, а только лишь сделали дело — и пришел тот, кто вполне мог бы изобразить то же самое без особых потуг.

Конь подошел ко мне и ткнулся мордой в щеку. Все раздражение как рукой сняло.

— Нет, ты и вправду демон, — пробормотал я, гладя умного коняшку по носу. Жуля с восторгом глазела на эту трогательную сцену. Потом полезла под другую руку, обниматься и целоваться. К чему я особо готов не был, но оказался совсем не против. Даже наоборот.

Дальнейшая дорога оказалась легче. За пределами владений Рухх ущелья помельчали, стали попадаться реже; мы все чаще двигались по довольно ровным местам, как правило спускаясь вниз своеобразными гигантскими ступенями, время от времени пересекавшими путь. Скалы тоже стали мельче, ровней. Если бы не холод, пробирающийся под одежду вместе с потоками постоянного изматывающего ветра и цепко хватающийся за кожу, все было бы вообще прекрасно. Впрочем, по мере спуска постепенно теплело, как и говорил Ровуд. Вскоре лед пропал, и мы перестали опасаться вновь поскользнуться и полететь вниз головой и вверх тормашками куда-то в непонятные дали.

По пути собирали попадающиеся изредка сухие кустарники, высохшие травки и во все глаза высматривали мелкую дичь. Но то ли здесь никто никогда вообще не жил, то ли прошедшие морозы прогнали живность, то ли все еще издали замечали нас, обладающих громадными голодными глазами, и спешили скрыться, — в общем, никого поймать мы не смогли. Что ж, придется насыщаться пищей духовной и обедать воздухом. Тоже хлеб…

И все же, холод хотя и отступал, но медленно. Когда мы устроили привал, температура была такой, что дыхание сопровождалось большими клубами пара. Я разжег костер из собранного хвороста, и мы принялись греться. Я почему-то подозревал, что Жуле это не особо требуется, и она греется за компанию. По правде, я подозревал даже, что и в ту памятную ночь ей холодно не было. Если только говорить образно… В принципе, ведь так и случилось: «Холодно одной…»

Впрочем, все это лишь подозрения, к тому же ничем не обоснованные. Жуля сидела рядом со мной, прижавшись боком к боку, и грела руки. Я обнял ее, и мы устроились поудобнее, ни о чем не разговаривая и наслаждаясь обществом друг друга. К чему слова? Молчание — оно и мудрее всего, и красноречивее, разве не так?

Стемнело. Звезды вновь высыпали на небо, яркие и холодно-равнодушные, почти не мерцающие на этой высоте. У самого горизонта обозначилась тончайшая полоска — зародившийся месяц. Новолуние кончилось.

Странный шум привлек мое внимание. Ритмичный и глухой, он доносился из недр земли, наполняя едва слышным гулом атмосферу. Находящийся на пределе слышимости, он тем не менее оказался весьма коварным: кости с готовностью отозвались несильной, но неприятной ноющей болью.

— Это вулкан, — сказала Жуля и прижалась ко мне еще теснее. — Он почти проснулся.

Сквозь гул донесся еще один неясный рокот. Он становился все громче, и наконец я разобрал, что это такое. Неторопливое цоканье копыт по камням. Кто-то приближался, причем разумный, ибо цоканье было не дикой лошади, а подкованной.

Жуля торопливо отодвинулась, и я понял ее. Лучше пока не афишировать отношения. Кто знает, что скажет ее отец, когда узнает, что дочь спуталась с каким-то проходимцем, пусть даже тот и получил признание среди самых разных кругов обывателей — разбойников, поэтов, тбпистов, фрагов, птиц-чудовищ, да и мало ли еще кого, — сейчас всех не упомнишь.

Из-за скалы появился человек, ведущий в поводу низкорослого мохноногого конька. Такие развивают невысокую скорость и на близких расстояниях уступают породистым коням. Однако они необычайно выносливы, неприхотливы, с легкостью могут пройти там, где обычная лошадь просто сдохнет от усталости, а потому незаменимы в горах и степях.

Человек был чуть ниже среднего роста, кругленький, с наметившейся лысинкой, аккуратными усами и добротной трехдневной щетиной на довольно значительной площади лица — и подбородок, и щеки были заняты ею. Я невзначай провел по голове, проверяя собственную поросль и с удовлетворением отметил, что скоро шевелюра восстановится… Человек чем-то напоминал кота, то ли видом, то ли походкой — мягкой, плавной и изящной, то ли хитрым взглядом, то ли всем сразу. От него просто веяло спокойствием уверенного в себе кота. Одет был незнакомец в хорошо продубленные куртку и штаны, по виду которых можно было сказать, что это продукт достаточно высокоразвитой цивилизации. Хорошо. Вряд ли здесь ко двору пришелся бы неотесанный варвар.

Он подошел к костру и остановился.

— О! Здравствуйте. Добрый вечер вам, путники, — сказал он. — Могу ли я составить вам компанию?

— Добрый вечер, — ответил я. Жуля приветливо кивнула. — Конечно, прошу к столу. Стола как такового, конечно, нет, но мы себе его представим.

— Угу, — человек кивнул, расседлал конька, сложил поклажу на камень рядышком. Открыл какую-то торбу, вытащил из нее овес и дал животному. Потом угостил Халу, оживленно захрустевшую свежим кормом. — Я позволю себе это в качестве небольшого подарка, — сказал он, доставая из торбы флягу и бумажные свертки. Еще один явный признак цивилизации — бумага.

В свертках оказалось сушеное мясо, во фляге — прекрасная родниковая вода. Внезапно появился жуткий голод, хотя минут пять назад о еде даже думать не хотелось. Мы с Жулей набросились на мясо, стараясь не слишком показывать своей невоспитанности.

— Простите за то, что поедаем ваши продукты, — сказал я между делом. — Мы долгое время были в горах, и наши запасы совсем кончились.

— О! В горах? — человек расширил глаза, показывая удивление. — Последние несколько дней там было весьма неспокойно.

— Я болел. Жюли ухаживала за мной. Нам повезло переждать непогоду в пещере, а то не выбрались бы оттуда.

— В пещере? И Великие Птицы вас не тронули?

— Повезло, — пожал я плечами и толкнул девушку, чтобы не проговорилась. Не хотелось, чтобы мне снова начали поклоняться. Раз уж эти птицы — великие, то только демоны знают, кем объявят меня. — Мое имя Хорс, эту прекрасную девушку зовут Жюли, — я вспомнил о приличиях.

— Алкс Франфариар, — склонил голову гость. — Вы двигаетесь в Кму или в Габдуй?

— Кму?

— О, это местное название Куимияа. Ну, знаете, город эльфов.

— Я понял. Нет, мы идем в Райа.

— О! Это очень хорошо. Райа — прекрасный город, величайший из городов. Я обязательно когда-нибудь тоже побываю там. А вы были в нем раньше?

— Жюли родилась в Райа, — ответил я. — А я как раз иду, чтобы потом говорить: вот, мол, побывал как-то в столице. Многие спрашивают, прям и не знаю, что ответить.

— О! Это тоже хороший повод. Что же… Я также отчасти путешествую, дабы отвечать насмешникам, что Франы не домоседы, что они бывают в далеких краях. Вот сейчас пойду в Кму, потом поброжу по Волчьему Лесу, посмотрю на чудеса, о которых нам купцы рассказывали. Врали, наверное. Вот и проверю.

— А где вы живете? — спросила Жуля.

— О, мой дом совсем недалеко отсюда. Дней двадцать пути по горам. Там есть широкое плато, на котором живут несколько больших семей. Среди них и моя — Фариар. А общее название семей — Франы, что значит «Высоколетящие». Мое племя — птицепоклонники.

— Это как? — заинтересовался я.

— Мы поклоняемся птицам.

— Это-то я понял. Каким образом? — В самом деле, какой способ поклонения поклоняться чудовищным птицам можно избрать? Ведь они же именно им поклоняются. Или нет?

— О, самым непосредственным. Едим их.

— …?!

— Разве можно сильнее приблизить себя к предмету поклонения, кроме как стать частью его?

— Но ведь тут скорее они становятся частью вас, а не наоборот. А потом… Рухх слишком велики.

— Рухх? Но мы поедаем не Рухх, разве ж можно?! Их слишком мало! Нас вполне устраивает мелочь типа горных орлов, соколов, ястребов и прочих, кого смогут поймать наши охотники. А разница, кто становится частью кого, несущественна. Главное — мы вместе, и всс тут. У нас те, кто может съесть зараз больше всех птиц, считается особо отмеченным богами. Имя моего рода Фариар, что значит Многоптицевой, а еще Пятидесятигалковый. Батюшка батюшки батюшки дедушки моего батюшки, великий Фомм, на празднике Священного Дятла поглотил без роздыху 40 сорок, и в награду ему пожаловали сие знаменитое ныне имя.

— Почему ж тогда Пятидесятигалковый? — не понял я.

— О, у нас не принято явным образом сообщать о достижениях, поэтому имена неким образом скрываются в схожих сочетаниях слов.

— А-а…

Мы доели остатки припасов.

— Простите еще раз, — извиняющимся тонос произнес я. — Если вы идете в Куимияа, присоединяйтесь к нам. Дойдем вместе. А в городе я возмещу вам убыток.

— О нет! Что вы! В смысле… Разумеется, я составлю вам компанию, но вот насчет возмещения убытков — не пытайтесь более мне такое предлагать. Если только вы созовете большой обед в «Четырех Волках» и пригласите меня, только тогда я, быть может, прощу вам вашу оплошность.

Я слегка оторопел.

— Какую оплошность?

— Горцев нельзя обижать обвинением в скупости, — объяснила Жуля. — Порой за такие слова обидчик платит смертью.

— Но я же ничего такого…

— О, именно поэтому я вас и не убил, — спокойно отозвался Алкс. — Предположил, что вы просто не знали, хотя жить в Тратри, и не знать обычаи здешних племен — как-то, извините меня, непростительно.

— Я не живу в Тратри, — сказал я. — Я вообще не знаю, где живу. Вся моя рабочая память действует только на полторы недели в прошлое. Больше ничего не помню.

— О, ну тогда понятно, — невозмутимо прокомментировал этот потрясающий человек. — Такое характерно для некоторых случаев юродства либо богоизбранности. Давайте спать, однако. Звезды, — Алкс воздел руку в драматическом жесте, — повелевают отдыхать. Пожалуй, я постерегу первым.

— Нет надобности, — возразил я. — Можем спать все одновременно, мой конь предупредит нас, если что. Пахтан очень умен, временами я подозреваю, что он демон…

— Ваш конь? Но это же кобыла…

— Пахтан гуляет по горам. У него какие-то дела с Рухх, — соврал я. — Должен появиться с минуты на минуту.

— О, ну что ж… Признаться, весьма интересно было бы увидеть коня, имеющего некие загадочные отношения с Великими Птицами. Итак, приятных сновидений.

Алкс неспешно улегся на свои меха, завернулся в меха же и мгновенно засопел весьма сонным образом. Я уставился на звезды, пытаясь уловить в их хаотичном блеске повеление отдыхать. Что он там сказал? Юродивость либо богоизбранность? Какая уж там богоизбранность! Скорее, юродивость…

Глухой гул на минуту наполнил пространство, потом смолк. На мгновение заломило в костях. Алкс заворочался, покряхтел и снова засопел. Жуля коснулась моей руки.

— Он пойдет с нами?

— Да, любимая. Похоже, горец неплохо знает эти места, и может помочь нам без эксцессов спуститься до подножия.

— Ладно. Но мы еще останемся наедине?

— Конечно! Еще не Райа.

— Но после Куимияа начинаются села и города, там одиночество не в цене. А я… Я люблю тебя, Хорсик.

— Хм, Хорсик, надо же… Я тоже тебя люблю.

Я притянул девушку к себе и нежно поцеловал. Потом мы улеглись на вполне целомудренном расстоянии и приготовились ко сну.

— Хорсик…

— Да?

Жуля потянула в мою сторону руку. Я осторожно взял ее и ласково сжал.

— Видишь вон то яркое созвездие?

На востоке семь звездочек образовывали две почти параллельные ломаные линии, если соединить их прямыми.

— Поэты давно придумали ему название — созвездие Влюбленных. Думаю, что сейчас оно светит для нас.

Я промолчал и только еще нежнее сжал ее ладонь. К чему слова?

Наутро чье-то насмешливое фырканье разбудило меня. Мягкие губы шлепнули по отросшей щетине на голове.

— Что за черт! — я отпер глаза. Пахтан с расстояния десять сантиметров уставился на меня. — Где ты был? — Снова фырканье: мол, какое тебе дело?

Я глянул на небо. Солнце только встало, на западе еще можно было углядеть серпик луны, если присмотреться. На камнях осел иней, в воздухе стоял холодный туман.

Зашевелился Алкс и тут же поднялся.

— О, уже утро! Здорово. Люблю наблюдать за восходом.

— Угу, а я — за полднем. Во время восхода обычно я только засыпаю.

— Ничего, у каждого свои привычки, свои причуды. Разве плохо?

— Да нет, хорошо…

Жуля спала, свернувшись калачиком и повернувшись ко мне. На лице играла блаженная улыбка. Я не стал ее будить — к чему прерывать хороший сон.

Алкс подбросил на кострище хворосту, покопался немного, раздул из углей пламя.

— Если горец не умеет делать костер, он не умеет делать ничего, — прокомментировал я. — Так?

— Не совсем. Если горец не умеет делать костер, он лежит в сырой земле.

Я заткнулся. Алкс продолжал хозяйничать. Наконец, до меня дошло, что нечего разлеживаться тут. Скоро в путь.

Запасливый Алкс достал из кучи своих вещей бурдюк, какой-то предмет и отошел в сторонку. Я наполнил котелок водой и поставил греться, с интересом наблюдая за горцем. Он, оказывается, брился. Я пощупал подбородок и решил, что пока рано следовать хорошему, в общем-то, примеру. Без щетины, даже такой куцей, как у меня, будет много холоднее в пути. Другое дело в городе — там могут принять за разбойника или проходимца. Ну, до Куимияа, пожалуй, побреюсь. В крайнем случае попрошу бритву у Алкса.

Алкс закончил процедуру и вернулся к стоянке. Я с удивлением вытаращился на щетинистую физиономию.

— Ты же, вроде, брился, — как-то незаметно мы перешли на «ты».

— Я? Конечно.

— А как же… — Я провел по подбородку.

— О! Ну да, ты ведь не знаком с нашими обычаями. Дело в том, что мы не признаем ни безбородья, ни бород. Все мужчины племени ходят с постоянной трехдневной щетиной. У нас даже бритвы специальные. Вот, взгляни.

Я взял протянутый прибор. Действительно, особая конструкция бритвы исключала полное сбривание волос. Высота отступа как раз соответствовала трехдневной поросли. Я вернул бритву владельцу.

— Занятно. А женщины у вас что, специально мажутся какими-то мазями, чтобы отрастить щетину?

— Хм… Да нет, до такого пока не додумались. Но к ним мы не применяем такие мерки. Любой мужчина считается ниже женщины, ибо кто, как не они, наши матери и кормилицы? Они хранят очаг и содержат в чистоте дом, в то время как мужчины эту чистоту постоянно нарушают и причиняют многочисленные неприятности. Да и старейшиной Франов тоже является женщина — Старейшая.

— А не находится ли смутьянов, которым не нравится, что вами управляют, так сказать, бабы?

— Последнего, — Алкс мрачно вперил в меня глаза, — пятьдесят лет тому назад мужики разодрали на кусочки и скормили птицам.

Меня передернуло.

— Это что, было жертвоприношение?

— Можно и так сказать. Но женщины не участвовали. Наоборот — они уговаривали нас пощадить преступника. Но не удалось. Ведь если будет пощажен один, другие решат, что можно безнаказанно творить самоуправство и зло, и тогда в наши мирные деревни придет война.

— Суровая жизнь, — вздохнул я. Алкс внезапно просветлел, вытащил из запасов кусман мяса и бросил в котелок. Я устало сопроводил его взглядом. Сколько ж можно! Мясо и мясо, сил больше нет. Перловку бы, что ли…

— Да нет, почему ж суровая? Мы и вправду боремся за выживание, но все это стоит того, чтоб побороться. Ты видел сегодня восход, так ведь? Мы такое наблюдаем каждое утро. После такого весь день на душе легко и радостно, дела спорятся, и ничто не падает из рук. Разве ж это плохо?

— Разве не так?

Я согласился.

Заворочалась Жуля и сладко потянулась, принюхалась. Потом открыла глаза.

— А, вы уже не спите, — она заметила, что Алкс с восхищением смотрит на нее, и покраснела. У меня отлегло от сердца. Все в норме. — Когда идем?

— Как только, так сразу, — ответил горец. — В принципе, торопиться особо некуда. Если через полчасика тронемся в путь, к вечеру будем в Куимияа.

— Так скоро? — ахнул я.

— Куимион начинается сразу у подножья, а до города час пути на лошадях. Кстати, твой конь действительно вернулся, чем меня сильно удивил.

— Да? По тебе удивления не заметно.

— Стараюсь скрывать чувства, — скромно признался Алкс. — В принципе, вы уже почти спустились, просто сейчас будут трудные места, которые надо преодолевать с особой осторожностью. Но потом начнется широкое плато, под которым и находится лес. Отсюда всего этого не видно, да и Кму с гор не обозреть, плато как раз закрывает обзор. Если добираться до места, откуда видно город, то это день пути туда и день обратно. Вид, конечно, замечательный, но стоит оно того?

— Не-а, — разом замотали мы с Жулей головами.

— О! Ну что ж, — почти сожалеюще заключил Алкс. — Тогда пойдем напрямик.

Мы с Жулей переглянулись. Так здорово было бы сейчас оказаться в окружении домов, вопящих нечто невообразимое торговцев, скрипящих повозок и запахов помоев, отбросов, готовящейся пищи и спиртных напитков… Вернуться, наконец, к цивилизации. А заодно посмотреть, что из себя представляет город в изобретенном моим больным рассудком мире. Ведь я что? В деревне был, в лесу был, в горах был, а в городе не был. Кахту — замок, но не город, да и деревушка рядом с ним даже на мелкий провинциальный городок никак не смахивает. А Куимияа — все-таки крупный торговый центр, если я правильно соображаю. Разве не такой должна быть столица эльфов? А кстати, кто это — эльфы? Еще один народ, наряду с людьми, фрагами и дварфами? Или это просто призвание, типа купцов, разбойников и менестрелей?

Не торопясь, позавтракали, обмениваясь мнениями о предстоящем пути и прошедших тяжелых днях. Сборы много времени не заняли, и спустя полчаса, как и предполагал Алкс, мы уже топали по дальнейшему пути.

Невысокий мохноногий конек деловито семенил впереди, Пахтан и кобылица, доверяя его чутью, послушно шли следом. Алкс шагал рядом, но постоянно на мгновение опережал неосторожные шаги, ненавязчиво и почти незаметно поправляя движение, так, что создавалось ощущение, будто это мы сами такие ловкие и внимательные. Даже я не сразу заметил данное обстоятельство, а когда заметил, уважение к горцу еще более возросло.

Болтать о всяких мелочах, как я уже говорил, является весьма приятным и необременительным занятием. Когда движение происходило по безопасным участкам пути, мы этим и увлекались. Разговор замолкал на тяжелых перевалах и переходах, которых, как и сказал Алкс, становилось все больше. Дорога действительно стала трудней. Впрочем, мы уже преодолели почти весь путь, что там какие-то несколько часов карабкания по скалам?

— Ты говорил, что впервые вышел из родных скал, — сказал я как-то. — Почему же тебе хорошо известны подробности здешних мест?

— Я — горец. Горы — моя родина, у них не существует тайн от меня. Я хорошо чувствую, когда и что должно произойти. Конечно, я все равно не узнал бы про плато над лесом. Но кроме того, я умею слушать. К Франам часто приходят купцы и поэты, и многие из них весьма охотны на язык. Говорю про купцов, ведь поэтов в любом случае хлебом не корми, дай поболтать. А если еще и угостить чем-то горячим, то хоть уши затыкай.

— Интересно, — заметила Жуля, — неужели все менестрели по своей природе беспробудные пьяницы? Или тяжелая жизнь заставляет?

— Скорее, и то, и другое. Попробуй откажись, когда гостеприимный хозяин выставляет чарку. Обидится ведь. Вот и пьют. А если человек не предрасположен к поглощению больших количеств этой гадости изначально, то он вскоре просто помрет от переизбытка. Так что…

Мне такое рассуждение показалось весьма забавным. Надо бы спросить у Лема при встрече. Ну, насчет Серота даже говорить не стоит — он ведь «усегда пьян».

В полдень устроили короткий привал, а часа через два действительно выбрались на широкое плато, по которому передвигаться было не так уж и легко. В середине необозримого пространства плато пересекал каньон, к которому направлялась тропа. Каньон оказался довольно крутым, но неопасным, слишком много поворотов и нагромождений камней встречалось в нем, чтобы можно было серьезно рассматривать вариант долгого путешествия вниз шаровым способом. В то же время, тропа была достаточно широка, можно без особых затруднений пройти. К концу каньона до смерти надоело петлять в бесконечных поворотах, и я вздохнул с облегчением, когда впереди открылось, наконец, свободное пространство.

Завершить спуск с гор оказалось совершенно недолгим делом. Четкая граница разделяла бесплодную каменистую почву и зеленый покров травы. Вообще-то, неприхотливые кустарники в последние минуты попадались все чаще, но здесь, видимо, пролегал рубеж земли плодородной и не являющейся таковой, чему и обязан тот факт, что мы из горных запустений попали сразу в цветущий сад. Опять же, несколько часов по мере спуска температура повышалась, и сейчас стояло вполне приемлемое лето. Я даже вспомнил, какой месяй — аугугуй, кажется. Последние летние деньки…

Мы, наконец, решили дать роздых своим ногам и вскарабкались на лошадей. Пахтан недовольно фыркнул, но стерпел, кобылица отнеслась к перемене равнодушно, конек горца мирно прядал ушами, с интересом принюхиваясь к местным ароматам, пока Алкс запрягал его.

Тропка вела к лесу, темнеющему неподалеку, постепенно превращаясь в довольно широкий тракт. Откуда-то с боков примыкали все новые пути, вливая в основной поток свежие силы. Начали попадаться прохожие, с любопытством глазеющие на нас. Некоторые были одеты в весьма примечательные наряды, которые даже описать сложно, чего я и не буду делать. Потом я заметил странную вещь: у некоторых людей, встречающихся по дороге, были необычной формы уши. Вытянутые и заостренные на конце, они совершенно не имели мочек. Люди эти обладали исключительно привлекательными внешностями, в сравнении с ними красота Жули меркла. Впрочем, Жулю я полюбил не за красоту, а за нее саму, красота, обаяние — это нечто такое, что присуще человеку, но совсем не обязательно влияет на характер и душу.

У этих людей на лицах присутствовало несколько высокомерное выражение, что делало красивые лица похожими на маски. Впрочем, попадались и вполне приличные экземпляры.

Позже, когда встретилась целая группа их, о чем-то галдящих на певучем, необычайно приятном для слуха языке, я догадался, что эти люди — совсем даже не люди, а как раз и есть те самые эльфы, о которых мне говорили.

Жуля и Алкс не меньше моего вертели головами, и было отчего. Лес преображался. Стали попадаться крупные вековые деревья, обхватить которые не смогли бы и пять человек разом. Я случайно глянул на верхушку одного из таких и увидел, что там мирно устроилось замечательное строение, напоминающее скворечник, только иных размеров и пропорций, а также с окнами.

— Ну вот, и здесь люди живут, — сказал я. Алкс непонимающе посмотрел на меня. Я показал рукой. Горец присвистнул от удивления, и они с Жулей принялись активно обсуждать особенности подобного обитания.

— О, вообще-то, нам рассказывали о таких домах, но увидеть воочию — совсем не то, что услышать в рассказе, — сказал Алкс.

На некоторых великанах попадались развешенные одежды, и я долго не мог понять, что они там делают, пока не увидел, как какая-то хозяйка деловито цепляет только что постиранную сорочку на ближающую ветку. В свете этого нашли объяснение и некоторые другие бытовые детали.

В целом, вдоль дороги селилось немало существ, и я подозреваю, что, зайди мы чуть вглубь леса по какой-нибудь тропе, вполне могли бы попасть в небольшую деревню местных охотников или земледельцев… Каких земледельцев? Скорее, древостарателей.

Потом лес расступился, и перед нами раскинулся Куимияа.

— Ну, вот и Кму, — зачем-то сказал Алкс.