Мечи Эглотаура. Книга 1

Глава 7. Ровуд. Случайные истории

Я и не заметил, как на скалах, ограничивающих петляющую тропинку, появились устрашающие фигуры. Устрашающими они были по разным причинам — одни громадные, другие мелкие, с оригинальными одеяниями и головными уборами, но к тому же все разукрасились, дабы навести ужас на проходящих путников. И, несомненно, так и случилось бы, если б не галдеж, поднявшийся сразу после возникновения фигур.

— Ну вот, попались, — пробормотал я с досадою. Жуля подъехала поближе, она казалась напуганной. — Ты знаешь какие-нибудь стишки?

— Стишки? Зачем?

— Незабвенный Хром Твоер мне посоветовал постоянно что-нибудь говорить, если попаду к тбпистам, так? Вспомни что-нибудь и повторяй, неважно что. Глядишь, живыми выберемся.

Сваливать было некуда, нас окружили со всех сторон. Дикари подхватили коней под уздцы и, усилиями трех дюжих молодцев решительно пресекая любые попытки Пахтана к сопротивлению, повели куда-то, даже не удосужившись спросить нашего мнения. Суровые люди, однако.

Последовав собственному совету, я забормотал нечто рифмованное; кажется, это где-то уже слышал — но когда? где? как? Опять вопросы…

Жуля, неуверенно посмотрев на меня, тоже принялась шевелить губами, припоминая что-то. Я же валил напролом; ритм стихотворения захватил меня, и строфы стали произноситься чуть ли не скороговоркой:

Я аж запыхался, когда пришла пора ставить очередную точку. Но и это еще не все…

Тбписты нас тесно окружили, подхватили под руки и повели в неопределенном направлении; я же отнесся к этому факту совершенно безразлично, ритм и рифма подхватили меня и понесли вдаль…

Тбписты восхищенно пялились на меня и на Жулю, которая умудрялась бормотать и осматривать местность одновременно. Я же на такое оказался неспособен; зачаровывающее, почти магическое рокотание собственного шепота было трудно преодолеть. И только странное, почти идиотское окончание декламируемого шедевра привело меня в чувство:

Я огляделся и вздрогнул. Дорога пролегала в исключительно примечательном каньончике: тонкий хребет тянулся куда-то вперед, слева и справа рукой было подать до бездонной пропасти, в которой камни из-под башмаков людей исчезали беззвучно; а еще шагах в десяти за пропастями высоко вверх вздымались отвесные стены гор. Здесь можно было рассчитывать только на себя. Поняв это, я снова начал:

— Был час ночной…

Тбписты обнаружили флягу с самогоном и, не спрашивая хозяина — то есть меня, — тут же ее оприходовали. Декламируя строчки, я поймал себя на том, что с завистью наблюдаю за ними. Нехорошо, спиваться начинаю…

Примерно час пути по описанным гиблым местам с повторением одного и того же не проходит даром — начинаешь ощущать бессмысленость произносимого бреда и собственного существования… По крайней мере, это дало свои плоды — тбписты, сии дикие и невежественные фанатики и язычники, стали поглядывать на меня как на своего. Да и Жуля не отстала: с ее губ то и дело слетали убийственные реплики; если б я не знал, что она может молчать часами, не понаслышке, ни за что б не поверил в такое.

Наконец мы вышли из ущелья, и впереди открылась своеобразная чаша между гор; возможно, когда-то здесь был кратер. Теперь живут люди.

И живут, похоже, довольно давно. В окружающих отвесных стенах зияют пещеры, частью рукотворные; рехнуться можно, представляя, сколько труда потребовалось для их сотворения. Подняв взгляд, сразу перед и над собой я увидел четыре устрашающих физиономии, выбитых прямо на скалах. Наглые лица, объединяющие в себе хитрость, цинизм и пофигизм, странным образом привлекали к себе внимание проходящих мимо. Так, сопровождающие нас туземцы элементарным образом пали на колени и громко воззвали к рожам, но что они выкрикнули, осталось непонятным. То был невнятный вопль офанатевших дикарей. Он многократным эхом отозвался от стен и пошел гулять по окрестностям, давая знать о нашем появлении. Из пещер показались новые людские фигуры, и их оказалось довольно много. Я немного подумал и решил не падать на колени перед рожами; хм-м, возможно, они сочтут это кощунством, но все ж не всякий метод приемлем для сохранения собственной жизни. Для меня такое поклонение показалось уже — слишком.

Все это время я, однако, не забывал повторять ставшие уже магическим речитативом строки о волках.

Толпа диким образом одетых варваров внезапно расступилась, и навстречу нам вышел Некто. Именно Некто, иными словами это не передать. Ужасающе длинный; именно длинный, а не высокий, ибо при такой худобе невольно начинаешь вспоминать анекдоты про дистрофиков. Жутко сутулый; но тем не менее все равно на голову выше всех остальных, даже меня, а ведь Хорс Потерявший Память на низкий рост не жалуется. Обросший аж до невероятия; длиннющие волосы космами торчат в разные стороны, борода и закрученные кверху щеголеватые усы создают впечатление своеобразной перевернутости лица. А уж круглые черные очки — Хорс милосердный, где он достал здесь такие очки?! — нагнетают полное ощущение безумия. Это было бы смешно до колик в животе, если б не было столь абсурдно, до страха. Узрев это видение, я невольно хихикнул и тут же заткнулся, ошарашенный диким воплем, вырвавшимся из уст невероятного создания.

— Ах-ха-уа-ха-ха!!! — прогремело в ущелье, эхо разнесло клич по округе и вернуло его обратно. Я понял, что будет дальше, и предусмотрительно зажал уши. Жуля сделала то же самое. И все равно эффект был оглушительным.

— Ах-ха-уа-ха-ха-а-а!!! — рявкнули тбписты и пришли в неописуемый восторг. Впрочем, несколько фанатиков повалились на землю и забились в судорогах. Неудивительно, здесь словно взорвалась небольшая бомба. Вскоре донесся гул сошедшей неподалеку лавины. Немного подрожала и успокоилась земля. Я ожидал чего-то большего, но на этом катаклизмы местного значения закончились.

Гигант подплясывая подошел ко мне, снял очки, сунул их куда-то далеко во внутренний карман и уставился сверху вниз в глаза. Я почувствовал, что меня куда-то затягивает, и стал сопротивляться. Душу тут же отпустило, а во взгляде дикаря я заметил некоторое уважение. Впрочем, совсем небольшое.

— Меня называют Эд-Ар, — дохнул он мне в лицо чесноком. — Я верховный жрец и глава племен. Если будешь делать то, что я говорю, может, уйдешь отсюда живым. Если не будешь, тоже уйдешь. Но мертвым. Ты кто такой?

Я ненадолго зажмурился и сосчитал до пяти, больше не посмел. Открыл глаза — и что же? Угрожающая обросшая морда по-прежнему нависала надо мной. Эд-Ар явно ожидал ответа и уже начинал сердиться. Следовало что-то говорить, иначе меня съедят как вечного молчуна. Несправедливо, однако, быть съеденным собственной галлюцинацией…

— Меня называют Хорс Потерявший Память, — пролепетал я. Черт, надо же, не знал, что голос может так дрожать. Ох, и умеют некоторые производить впечатление! Надо бы поучиться. Уроки взять, что ли?

— Никогда о таком не слышал, — фыркнул Эд-Ар. Почему-то после этого он сразу стал как-то ближе, приземленней, понятней. Душа моя осторожно выглянула из пяток и, немного поразмышляв, решила вернуться обратно. Но вот куда это — обратно? Я задал себе такой вопрос и не сумел ответить. Но, по крайней мере, это отвлекло.

— Разумеется. Я недавно здесь. Еще неделя не прошла.

— При желании можно прогреметь за один день, — презрительно возразил Эд-Ар. Его мнение обо мне явно упало до нуля. По шкале Кельвина. Да… А кто такой Кельвин, может мне кто-нибудь сказать?

— Я такой цели перед собой не ставил, — ах, какая жалкая попытка оправдаться. Впрочем, она возымела действие. Эд-Ар фыркнул.

— В самом деле? Ну что ж. Тогда еще можно простить. А вы кто будете? — Эд-Ар повернулся к Жуле.

— Жюли, к вашим услугам, — присела в реверансе девушка. Я выпучил глаза. Сколько еще она будет меня удивлять?

— Жюли, Жюли… Хм-м. Что-то знакомое… Вы случайно не родственницей Хасиахулле приходитесь?

— Нет, сэр. Но я слышала о нем.

— Ну что ж, ладно. Оставайтесь моими гостями сегодня. Завтра будем решать вашу судьбу. А эту ночь живите, как не жили еще никогда. Может, такой возможности более не представится.

Эд-Ар повернулся к толпе и воздел руки.

— Ах-ха-уа-ха-ха!!!

— Ах-ха-уа-ха-ха!!! — прогремело в ответ, и тут же народ вокруг взорвался галдежом. Я же вдруг понял, что все время разговора Эд-Ара со мной стояла оглушительная тишина. Я посочувствовал тбпистам: бедняги, как же несладко им пришлось — целых несколько минут выдержать, не произнося ни звука…

Вновь забормотав спасительные стишки, я взял Жулю за руку и повел на поиски безопасного местечка. Тбписты пялились на нас, громко переговариваясь и что-то яростно обсуждая. Непрестанный галдеж царил вокруг; стало казаться, что сама атмосфера насыщена фразами, словами, звуками и просто невнятным мычанием. Это было ужасно.

Ориентируясь на местности по нехитрому принципу «где потише», мы вышли к костру, за которым в одиночестве сидел еще один бедолага, как я определил сначала. Приглядевшись, впрочем, я изменил свое мнение. Человек был несомненно странником, причем профессиональным, это проявлялось по едва уловимому сходству его поведения с Лемовым. Но более того, он чувствовал себя более чем уверенно, и по этому признаку я понял, что он здесь не впервые. Исходя из таких предпосылок, — во-первых, странник, во-вторых, не впервые, я пришел к выводу, что он регулярно посещает тбпистов, однако раз за разом успешно выбирается отсюда. Значит, он в хороших отношениях с племенем. И с большой долей вероятности собрат Лема по профессии, иначе кто ж еще мог быть столь дружествен наглым дикарям? Столь ими уважаем, что регулярно оставляем в живых? Разве что маг. Этот на мага был не похож. Хотя что я знаю о магах?

Мы неслышно подошли к костру. Я кашлянул. Мужик поднял на нас спокойные глаза. Как Лем одевался во все зеленое, так и этот — во все синее, да и глаза у него тоже были синие. В противовес Лему, чье лицо походило на недоваренный картофель, незнакомец был симпатичен, даже красив. И он явно тщательно ухаживал за своим видом, опять же, в отличие от Лема. Кроме того, явно был умен; хотя в этом удивительного мало — многие из встреченных мной оказывались вполне образованны, начитанны и умны.

— Позвольте представиться, — снова кашлянул я. — Хорс Мемраластест, к вашим услугам. Мадемуазель Жюли, она изволит странствовать со мной.

— Что, неужели только странствовать? — хихикнул незнакомец, тут же закряхтел и восстановил серьезное выражение лица. Он протянул руку: — Ровуд Лукаму, пиит, так сказать, как дурак. Странствую вот, пишу всякую чушь, читаю ее с серьезным видом, как дурак. Мне за это денюжки плотют, жратву дают, выпивку и еще кой-чего. Прошу прощения, леди, если оскорбил случайно. Коли собираетесь общаться со мной, придется привыкнуть. У меня, как дурак, шутки всегда такие.

— Кажется, я о вас слышал, — задумчиво проговорил я. — «Через края льется», — это не ваше ли выражение, случаем?

— Мое, а как же. Я, понимаешь, как дурак, подвизаюсь в весьма деликатной области стихосложения. Только самые современные поэты, самые продвинутые решаются пробовать силы там, где пишу я. Смею надеяться, у меня неплохо получается.

— Может, прочтете что-нибудь?

— Позже, — Ровуд махнул рукой. — Я, как дурак, вечером буду декламировать тбпистам, вот там, пнимаешь, и наслушаешься.

Впервые встречаю поэта, который не стремится по первой же просьбе вывалить на тебя кучу стихотворного хлама. И на том спасибо, не поплатились за вежливость.

— Кажется, вас часто упоминал некий Серот, — сказал я.

— А, так вы знакомы с Лемом! Как же, как же, великий человечище, как дурак. Надеюсь, у него сейчас в ухе свербит. И что же он тебе обо мне понарассказал?

— Да ничего особенного. Я только и сумел уловить, что Лем большинство своих произведений скатал с ваших и теперь выдает за свои.

— Узнаю шутки Серота, узнаю, как дурак. Да ты мне не выкай, на «ты» обращайся. Я же тебе тыкаю.

— Да как-то непривычно, — смутился я.

— Привыкай. А насчет стихов Лема, тут все законно, он у меня ничего не воровал, если цитирует, то обязательно упоминает, из кого цитата. Это все Серот, лет десять уж над беднягой издевается.

— Погоди, какие десять лет? — возмутился я, разом осваиваясь. — Лем говорил, то они два месяца назад познакомились, то два года… Но все равно не десять лет, правильно?

Ровуд расхохотался.

— Лем с Серотом неразлучная парочка, как дурак, так уж лет пятьдесят длится. Ты больше слушай, что тебе говорят, может, как дурак, умнее станешь, хе-хе.

— Полвека? — Исключительно странно. — Лему и на вид-то лет двадцать пять-тридцать… А ты — полвека.

— Ты что, не знаешь? Лему давно двести пятьдесят стукнуло, он один из старейших жителей Тратри, как дурак.

— Песок, вроде, из него не сыплется, — растерянно пробормотал я, пытаясь переварить неожиданную информацию. Оказывается, я пьянствовал с живым артефактом.

— Какой там песок! Он же один из местных пророков. Вот про Антора, как дурак, постоянно байки травит, так? А все сюжеты для них берет из собственного опыта. Он сам и есть Антор, понял? Другие тоже сочиняют про Антора, даже я, как дурак… И, скажу тебе, если во всем придуманном покопаться, выяснится, что на самом деле было так. Хотя тот или иной автор данную историю сам придумал. Даже я, в своем стиле, как дурак, деликатном.

— Ну хорошо. А Сероту сколько лет, в таком случае?

— Почти столько же. Причем ты не смотри, что он несерьезный такой. Вот послушай, — Ровуд выставил правую руку вперед, сделал серьезное лицо и изменившимся голосом задекламировал: — «Позитивную роль в современном мышлении играют неоправданные с одной стороны стереотипы, вложенные старшим поколением. Но взгляд на проблему с другой точки зрения показывает все характерные для такого отношения черты, которые, в свою очередь, создают необходимые предпосылки для возникновения морали с новыми, совершенно отличающимися от стандартных, принципами и позициями убеждения.» Конец цитаты, как дурак. Это фрагмент из речи ведущего профессора кафедры риторики Райенского университета во времена Третьего Становления Морали. Профессора звали Серотай Федферовани. Проработав в универе двадцать лет, он уволился, как дурак, и пошел гулять по свету под именем Серот. Усек?

— рклмн…

— А вообще, Серот — весьма нестандартная личность, в его характере очень сложно разобраться. С самым серьезным видом может вешать тебе на уши свежесваренную лапшу, а весело улыбаясь, как дурак, — скормить весть о смерти твоей матушки. Рядом с ним невозможно быть в чем-то уверенным, никогда не срывайся с места, если он сказал, что сейчас под тобой провалится пол, потому что его снизу подгрызли камнеземные черви. Но и равнодушным не оставайся, как дурак, это может оказаться правдой. Чем демон, вернее, Серот, не шутит.

— Твою дважды… Ой, прости, Жюли. Не сдержался.

— Ладно уж, господин Хорс. Прощу. И не такое слышала. Вы не могли бы подыскать мне местечко поудобнее? — Жуля зевнула. — Слышала я, эту ночь спать не придется, но усталость свое берет. Если вы не против разбудить меня перед ужином, я б сейчас вздремнула малость.

— Ну разумеется.

— Вон там, — Ровуд указал пальцем в сторону небольших скал, скрывавшихся в тени более крупных, — есть пещерка, куда не доходят вопли тбпистов. Там самое место уютно переночевать, и не в одиночестве. Мешать особо не будут, если только любопытные не заявятся; но их легко заметить.

Жуля бросила слегка недовольный взгляд на Ровуда, но памятуя о его заявлении, что придется терпеть похабные шутки, промолчала. Кивнув в благодарность, она пошла к своей кобыле, вытащила одеяло и исчезла в тени. Мы с Ровудом молча наблюдали за девушкой. Потом я спохватился и снова забормотал уже успевшие поднадоесть стишки. Что-нибудь другое вспомнить бы…

— Что, кто-то присоветовал языком чесать, а то слопают, да?

— Угу, — я приостановил чтение.

— Пошутили над тобой, а ты, как дурак, поверил. Хотя, мож быть, и не пошутили. Пожалуй, многие верят в кровожадность тбпистов и каннибалистские наклонности. Отчасти зерно правды здесь присутствует. Иногда они производят человеческие жертвоприношения, но не первого попавшегося, а специально отобранного и откормленного, как дурак. Да и то, если Тбп примет жертву. Но жрать всех подряд людей перестали лет пятьсот назад, уж ты мне поверь, да.

— Уф-ф, благодарение Аллаху, — облегченно вздохнул я.

— Кому-кому?

— Аллаху…

— А кто это?

— Аллах, — я ощутил беспокойство. Опять глюки — слова вспоминаются, вылетают к месту и не к месту, а что означают, неизвестно. — Не могу сказать. Не помню.

— А жаль. Теперь я, как дурак, буду ходить и думать, кого ты назвал.

— Извини.

— Уже извинил. Это мои проблемы, как дурак.

Вечерело. За разговорами шло время. Драгоценное время, но что поделать. Солнце клонилось к западу, и уже давно скрылось за горами, однако все еще было светло.

Потемнело внезапно, словно небо закрыли чем-то большим… И тут же освещение восстановилось. Раздался сильный шум — словно хлопанье громадных крыльев. Я поднял глаза. Это хлопаньем крыльев и было, — сверху спускался огромный дракон. Дракона я уже видел, но этот был больше Серота самое меньшее раз в пять. Белый, как снег, он величественно снижался на крыльях, достигавших такого размаха, что кончики едва не задевали противоположные стены ущелья.

Приземлился он, однако, без происшествий. Я огляделся вокруг — никто не проявил беспокойства, Ровуд остался сидеть возле костра и с интересом наблюдал за моей реакцией.

Сложив кожистые крылья, дракон встряхнулся, подобно мокрой кошке, и направился к нам. Я увидел, что глаза у него большие, красные, клыки длинные, острые, ноздри хищно раздуваются в предчувствии пищи… Это первое впечатление. Дыхание у альбиноса было непонятного качества: пару раз он дыхнул на скалы, и на них проявился иней. Неужто хладодышащий? Ну, дела!

Вместо угрожающего рыка я услышал, однако, вежливый рокот.

— Добрый вечер, Ровуд. И вам подобру, незнакомец.

— Это Хорс Потерявший Память, — представил меня поэт. — А этот воспитанный юноша — Станс Бигстас Драгнфли, единственный белый дракон во всем мире и истории, как дурак.

— Очень приятно, — проскрипел я. — Надеюсь, наше знакомство продлится дольше, нежели до первого признака того, что вы проголодались.

Оба — и дракон, и человек — расхохотались.

— Станс не ест человечину, — сообщил Ровуд. — Кроме того, он не ест мясо вообще. Больше скажу, растительностью тоже не питается, как дурак. Станс — солнечный дракон, живет непосредственно на энергии света.

— А-а… — я все же чувствовал себя неуверенно.

— Хорс знаком с Серотом и Лемом, — сказал Ровуд Стансу. И уже мне: — Станс и Серот в какой-то степени собратья по несчастью.

— Что, оба алкоголики?

— И это тоже. Но главное — оба находятся вне драконьего племени. Серот — понятно, он мутант. Станс тоже, но его мутация другая, как дурак.

— Вот-вот, — не смутилось чудище. — Кроме того, что я альбинос, так еще и хладодышащий.

— А это что, нетрадиционно?

— Еще как! Испокон веков мои сородичи пышут огнем, древний обычай превратился в неписаный закон. Я же — словно вызов всем их убеждениям в непогрешимой консервативности племени Dragonus. Также и Серот.

— Я заметил, — пробормотал Ровуд. — Вечная проблема несовместимости отцов и детей.

— Что ты там вякнул? — громадная продолговатая голова медленно повернулась к поэту.

— Мысли вслух.

— Думай про себя.

— Про себя я и так много думаю, как дурак, — возразил Ровуд. — Каждую клеточку уже обмозговал. Сколь можно?

Станс оставил вопрос без ответа.

— Пойду посижу на солнышке, — сказал он, осторожно разворачиваясь. И все равно едва не задел нас хвостом. — Мне энергия нужна, я ж большой. Да и вечер близок, а там, глядишь — и ночь.

Дракон уковылял шагов на тридцать, в середину свободного пространства и взлетел куда-то на вершину ближайшей горы. Там он развалился на слабеющем солнцепеке. Заходящее светило ослепительно сверкало на шкуре. Да, подумал я, ему много солнца нужно. Был бы черным, легче поглощал бы тепло; а так — почти все отражает.

Понемногу темнело. Тбписты по всему ущелью разожгли факелы, отчего стало светло, как днем. Откуда-то натащили широченные столы, корзины снеди, снарядили поваров и разносчиков. Здесь явно шли приготовления к большому празднеству. Я спросил об этом у Ровуда.

— Да, действительно, как дурак. Сегодня ночь торжества, проводящегося каждые десять лет. Вам с Жюли крупно повезло, ибо именно в этот раз будет проводиться тысячный пир.

— Тысячный? Ничего себе…

— Ну, все не так уж страшно. Просто раньше именуемое событие отмечали гораздо чаще, вот и накопили столько. Ныне возможности поменьше, потому и жмотятся. Нищенствуют.

Я посмотрел на начинающие ломиться столы с яствами. Тбписты тем временем приволокли высокий постамент с лестницей, роскошно отделанный разными блестящими стекляшками и цветными металлами. Он явно был очень древним. Ну, если уж то, что я вижу — признак нищеты, то не знаю, как было раньше.

— А что отмечают-то?

— Когда-то, — неизвестно точно, когда, — именно на этой лестнице, — только тогда она была простой каменной лестницей, это потом ее отделали золотом и изумрудами, — Демиургам явился бог Тбп и провозгласил их своими апостолами. Демиургов тогда было трое, но немного позже Тбп явился еще одному, и их стало четверо. И вот эти четверо Демиургов, как дурак, пошли по миру нести людям, эльфам, дварфам, драконам и прочей жити и нежити слово и идеи тбпизма. Первые ученики долгое время следовали путями Демиургов, ступали по их следам и вслушивались в каждое слово пророков. Но потом произошло ужасное извержение вулкана, закончившееся взрывом; раскаленная лава и пышущий огнем кратер разделили Демиургов и их паству. Дождавшись, когда вулкан, как дурак, остынет, ученики перешли Махна-Шуй. Но не нашли Демиургов, ибо те давно двинулись дальше по миру, нести слово и идеи тбпизма… Кажется, это я уже говорил? Как бы там ни было, ученики сих великих после эпохи долгих поисков и последовавших за ними размышлений вернулись к кратеру и основали здесь поселения, образовав со временем племя тбпистов. Тогда же в стене великий скульптор Иожик вытесал изображения Демиургов, дабы каждый, кто рождается в племени, с младых когтей запомнил святые лики и при встрече сразу узнал, как дурак. — Ровуд махнул рукой в сторону устрашающих рож. — Но время немилосердно, оно стирает границы государств, меняет рельеф земли и русла рек направляет в другую сторону. За столетия тбписты превратились в неистовых религиозных фанатиков, яро следующих неписаным заповедям тбпизма. Так или иначе, тбпизм сегодня распространен во всем мире, в каждом государстве есть верующие в Тбп, особенно много таких в Глюкаловых государствах, ведь, по легенде, именно туда направились Демиурги. Та же легенда повествует, что они сейчас правят этими государствами, — ведь их четыре, как и Демиургов. Но тбписты верят, что в конце концов апостолы вернутся сюда, за своими отставшими учениками, как дурак, вернутся и примут в объятия потомков. Или даже, — такая надежда тлеет в их непонятных сердцах, — сам бог Тбп снизойдет с небес, дабы вкусить с тбпистами, возлиять вместе с ними, наконец, возлечь с их лучшими девами. После того, как свершится хотя бы одна из этих двух возможностей, тбписты начнут Исход. Исход, который продлится ровно четыре дня, — такой срок разделяет явление Тбп Трем Демиургам и Еще Одному, как дурак, — и совершенно неясным образом повлияет на судьбу мира. Ибо тбписты — очень большая сила, с ними нельзя не считаться. Это здесь они выглядят сумасшедшими фанатиками; но очень многие считают их наиболее приближенными к богу Тбп, теми, кто во дни конца света будут причащены первыми, как дурак. Если тбписты сойдут вниз, изойдут в мир, народ примет их не просто распростертыми объятиями, но превеликими превозношениями и восхвалениями, и страны будут перекраиваться по желаниям вождей кланов, поведутся войны во имя Тбп, который будет благосклонно взирать на творящиеся под ним бесчинства, ведь это божество Хаоса, пусть даже Хаоса Упорядоченного. Такое предстоит будущее, и не слишком много доброго в нем предвидится. Однако сейчас тбписты остаются здесь, ожидая явления, и до того, пока оно не свершится, оставаться миру в покое. Хотя будет один некто, способный всколыхнуть мерно плетущееся кружево времени, принести в мир смятение; произойдут перемены, и их невозможно будет назвать просто великими, ибо того недостаточно. Против его воли встанут народы и последуют по стопам его, отдавая дань прошедшему, известному всем, но не избраннику. Сам же он не будет хотеть этого, лишь возвернуть утраченное не по своей воле мечтая; к ногам пророка падет весь мир, но одержимый не примет его, как дурак, отвергая все во имя единственной цели, известной ему и только ему. Таково третье событие, кое способно привести тбпистов к исходу. Неведомо никому, когда произойдет пришествие, и, вероятно, оно не произойдет вообще никогда, однако возможность его остается всегда. Таковы законы этого мира. А насчет праздника, так именно в этот день, точнее, в день наступающий, только неимоверное количество лет назад, Демиурги узрели Тбп.

Спустя минуту молчания я захлопнул челюсть и попробовал уточнить:

— Что?

— Ась? — повернулся ко мне Ровуд.

— Можно пояснее сказать?

— Что сказать, как дурак?

— Ну… Как? Ты сейчас полчаса мне краткую историю тбпизма рассказывал, пророчествовал всякое… Давай помедленнее и по плану, хорошо?

— Рассказывал? Да ничего я тебе не рассказывал, — Ровуд недоуменно покрутил головой.

— Да как же так! Что у меня, глюки, что ли?

— Вот уж не знаю, как дурак. Сижу, молчу, на народ глазею, тут ко мне Хорс обращается, обалдевший такой, будто услышал что-то. Что услышал-то, а? Расскажи.

Мне снова пришлось захлопнуть челюсть. Причем понадобилось помочь ладонью, сама закрываться никак не хотела.

— Ну… Квак…

Рассказ не шел. Все необходимые тезисы и слова роились в голове, выстроившись во вполне понятную цепочку сюжетной линии, но… Язык никак не мог произнести их. И точка.

— Не могу, — пожаловался я через минуту натужного кряхтенья. Ровуд все это время с интересом наблюдал за мной.

— Ну и ладно, — не обиделся он. — Не бог весть какой сказ. Думаю, я уже знаю его. Все когда-нибудь подобное слышат. Да только пересказать другим не могут. Таков закон мира.

Чертов закон. Чертов мир. Не пойму, нравится мне здесь или не нравится. Вроде бы и сравнивать не с чем — не помню иного. И все равно, неуютно, без памяти-то.

Тем временем ночь начинала вступать в свои права. Полная луна выскочила на небеса, густо усеянные звездами. На вершине скалы темнел силуэт дракона; на мгновение чья-то тень закрыла луну, и я вспомнил, что полнолуние — время разгула нечисти. Интересно, можно ли к ней отнести Демиургов? Уж тбпистов — безусловно, как и меня, и Ровуда. Разве мы не собираемся нынче погулять на славу? Ох, собираемся.

Зевая, подошла Жуля.

— Что-нибудь интересное было тут без меня?

— Разве что Ровуд всякую дребедень наболтал, — я подвинулся, освобождая девушке место поудобнее. — А так, дожидаемся основных событий ночи. Оказывается, сегодня годовщина зарождения тбпизма. Фанатики будут справлять именины.

— День рождения тбпизма? — заинтересовалась Жуля. — Тысячный праздник? Я где-то слышала, что это скоро произойдет, но не думала, что сегодня. Тбписты верят, что, когда в десятьсотенный пир воззвенит цимбал Похрена, Тбп сойдет с небес и воссядет у стола со своими учениками и их паствой. Хотела бы я посмотреть на такое зрелище. Наверно, незабываемо.

— Что же будет, если Тбп не сойдет? — спросил я у Ровуда.

— Наверно, решат, что ошиблись в подсчете. Или какой-нибудь шаман перешаманил и слукавил с хрониками, как дурак. Назовут это девятьсот девяносто девятым празднованием и будут ждать следующего. Пока не произойдет чуда.

— Хм.

— Если я не ошибаюсь, так уже поступали. За последние девяносто лет было девять тысячных празднований.

— А-а, — разочарованно протянула Жуля. — Тогда ладно.

— Сегодня, однако, условия несколько иные. Наступает полнолуние, пятница, тринадцатое Аугугуя. Несравнимо с прочими днями года крепнет сила нечисти, нежити и порождений мрака и хаоса. В то же время новые возможности приобретают светлые стороны тонкого мира. А значит, многократно увеличивается мощь магов и того, и другого порядков, как дурак. И тем более магов Тбп, ибо изначально учение тбпизма содержит в себе как элементы Порядка, так и элементы Хаоса.

— Это следует понимать так, что сегодня возможно второе пришествие? — спросил я, пытаясь вычленить из монолога Ровуда основную мысль.

— Ага, как дурак.

Со стороны толпы, собравшейся вокруг постамента, донесся дикий слаженный вопль множества глоток.

— Давайте туда, — кивнул Ровуд. — Сейчас начнется главное веселье.

Поэт поднялся. Поднимался он долго, я с интересом наблюдал за потрясающей картиной. Ровуд оказался ростом под стать Эд-Ару. Когда он сидел, это не было заметно, но сейчас… Сначала из-под туловища выползли ноги. Ровуд с кряхтеньем начал их распрямлять, помогая сей болезненной процедуре руками. Затем он установил ступни параллельно друг другу и, опираясь на ладони, стал переносить вес на ноги, пересаживаясь в корточкообразное положение. С хрустом распрямив локти, он оттолкнулся от земли и по инерции оказался в полусогнутом положении; затем не торопясь встал окончательно, приосанился и посмотрел на меня.

— Радикулит задолбал, — пожаловался Ровуд. — Как дурак.

Стараясь не обращать особого внимания на каланчу, переставляющую ходули рядом со мной, я подхватил Жулю под руку и повел ее к месту массовой тусовки фанатиков.