Медная гора

ВВЕРХ ПО ВИШЕРЕ

В полдень лодки одна за другой приставали к песчаной отмели. В больших котелках, обтекших жиром, рабочие варили сытный обед, дремали, растянувшись на траве, и, когда солнце склонялось к западу, снова отчаливали от берега.

А когда сизые сумерки обволакивали мачтовый лес, останавливались на ночлег. На высоком, сухом берегу жгли дымные костры, между деревьями натягивали марлевые полога и в ожидании ужина рассказывали страшные и смешные бывальщины.

И так каждый день.

А на берегах расцветала снежная черемуха; белые восковые лепестки, сорванные ветром, кружились над рекой и тихо-тихо падали на воду. На заливных лугах поднимались высокие сочные травы; среди них горели крупные огненные цветы марьина корня, а по утрам распускались голубые точеные колокольчики. Угрюмые хвойные леса, сбегавшие по склонам хребтов, таяли в жарком солнечном мареве, а на вершинах каменных гигантов еще лежал снег.

Лодки жались к берегам. Посредине реки била сильная струя, а на перекатах уже появлялись белые барашки. К этим перекатам, где вода холоднее, стремились стаи крупных хариусов. Нередко какая-нибудь лодка неожиданно останавливалась и один из людей, сидевших в ней, осторожно подводил к борту трепещущую дорожку. Серебряная рыба, опоясав крутую сверкающую дугу, тяжко шлепалась на дно лодки. Шесты снова погружались в воду, и берега снова плыли навстречу.

Но чем выше поднимались лодки, тем уже и уже становилась река. Она пробивала свое русло между крутыми отвесными «камнями», смывала высокие лесистые горы и, не найдя свободного пути, снова терялась между высокими шапками вишерских «камней».

Все короче становились тихие, ленивые плесы. Они сменялись стремительными перекатами и крутыми переборами. Появлялись пороги. Скорость лодок уменьшалась с каждым днем, с каждым часом.

Зверев по вечерам замечал уровень воды, а утром сообщал, что вода опять на несколько сантиметров упала.

— Снег еще в горах не растаял, а подожди три дня — вода в два раза упадет. Поэтому засуха. Как тогда у Тулымского камня пройдем, а? — хмурясь, говорил он Корневу, когда разговор заходил о пути.

— Пройдем как-нибудь, — односложно отвечал Корнев.

Однажды поздно вечером Корнев и Зверев поднялись на вершину горы. С бледно-голубого нёба лился мягкий белый свет, кладя сказочный отпечаток на всю местность. Внизу тускло блестела река. Тихо. Лишь монотонное гудение воды на далеких говорливых переборах доносилось сюда. Но вот Зверев поднял кверху руку, давая знак не шуметь, и прислушался. Прошло несколько минут. Наконец старик переступил с ноги на ногу и повернулся к Корневу:

— Слышь, начальник, верхний порог гудит. К хорошей погоде, значит.

Корневу тоже послышалось далекое неразборчивое гудение. Он развернул карту:

— Это и есть порог Тулымского камня?

— Он самый. Страшный порог. Пять верст длиной. Мало кто его на лодках проходит.

— Нужно пройти. В крайнем случае, лодки волоком потащим, все равно пробьемся.

— В том-то и дело, что волоком нельзя… С одной стороны — камень крутой, стены отвесные, с другой — тайга нехоженая к самой воде подступает.

— Ну, тогда, значит, в лоб возьмем.

— Это бабушка надвое сказала. В прошлый год там душегубку с двумя охотниками перевернуло, так ни душегубки, ни людей не нашли. А ноне вода мелкая, река еще пуще между камней ярится. Боюсь, как бы вертаться не пришлось.

— Об этом забудь и думать. Так или иначе — должны пробиться. Понял?

— Понял, начальник.

Только к вечеру следующего дня экспедиция достигла Тулымского камня. Но еще задолго до наступления вечера стал отчетливо слышен яростный гул воды. Мимо лодок проносились обломки деревьев, обрывки водяных трав, серебристые тела оглушенных рыб. Вода стала мутной, желтой. Посредине реки крутились водовороты.

Лодки плыли в тихую глубокую заводь. Сразу за поворотом начинался порог. Пока рабочие варили ужин, разгружали лодки и натягивали полога от комаров, Корнев со Зверевым пошли осматривать порог.

Они вернулись в середине ночи усталые, голодные, упавшие духом. На траву, на кустарник упала обильная студеная роса, поэтому оба промокли по пояс. Лагерь встретил их сонной тишиной. Только на прогалине, седой от росы, лениво дымился потухающий костер да рядом с костром, сидя на срубленном дереве, дремал штейгер Василий Угрюмый, давний спутник Корнева. Испытанная двадцатилетняя дружба надежно связывала их. Корнев познакомился с Угрюмым на золотых приисках далекой сказочной Олекмы, научил его основам геологии, и с тех пор старый приисковик участвовал во всех экспедициях Корнева.

Сквозь тонкую дремоту Угрюмый расслышал шаги. Он поднялся, подкинул в костер дров и повесил на палку котелок с остывшими щами.

— Ну, что выходил, Андрей? — раздувая огонь, спросил Угрюмый.

Корнев, не отвечая, опустился на землю. Штейгер протер слезящиеся от дыма глаза и, рассмотрев лицо друга, сразу понял всю правду.

— Скверно, Андрей?

— Да.

— Ничего, пройдем как-нибудь.

— Должны пройти…

Корнев замолчал, но после длинной паузы снова заговорил:

— Главное, в лоб его не взять и волоком не обойти. Место поганое. Дней пять даром пробьемся.

— Не лишку хватил? Зубастый на Вилюе одолели, а этот и подавно…

— А ты забыл, как там целую неделю маялись? Как лодка с людьми ко дну пошла? А тут порог не лучше Зубастого… Только положе немного. И рабочие неопытные, порогов настоящих еще не видывали.

— Ничего-о, ребята крепкие…

— И времени терять нельзя… Если полая вода пройдет, то в верховья до осени не поднимешься…

— Ты лучше подкрепись, — оборвал Корнева Угрюмый. — Щи согрелись, да и чай вскипел. А утро вечера мудренее…

Порог начинался в сотне метров от лагеря. Было видно, как вода круто сбегает по наклонной плоскости. Белые барашки, седые гребни и черные камни застилали все пространство. А с левой стороны, словно обрубленные по отвесу, возвышались стены Тулымского камня.

Поднявшись на рассвете, рабочие по команде Корнева привязывали к носам лодок тонкие прочные веревки, растягивались цепью по берегу и тянули лодки против течения. Только одна, управляемая Корневым и Зверевым, проникла за кипящую запретную полосу. Они сделали попытку вторгнуться в порог на шестах, но после часа утомительной работы были принуждены отступить и, выбрав лазейку между камней, выбросить лодку на берег. Мокрые с головы до ног, с распухшими свинцовыми руками, они, шатаясь, выскочили на песок.

А к ним уже приближалось еще несколько лодок. В передней, всем телом налегая на шест, стоял Василий Угрюмый. Трое рабочих, перепрыгивая с камня на камень, оступаясь в воду, карабкались на крутые скалы, тянули тонкую пеньковую веревку. Лодка разбрызгивала воду, часто застревала в камнях. Рабочие, рискуя разбиться, делали отчаянные усилия, и лодка, с трудом поднимаясь на грозные, лохматые гребни, двигалась вперед.

Следом за ней тем же путем шли другие.

Угрюмый махал шапкой, что-то кричал. Корнев отчетливо видел, как раскрывается его рот, как шевелятся губы, но тяжкий грохот воды скрывал все посторонние звуки…

Когда передняя партия лодок метров на двести-триста поднималась вверх по порогу, все возвращались назад и точно также гнали вторую партию.

Груз, оставленный у ночлега, переносили на плевах по густому нехоженому лесу.

К вечеру первого дня прошли около полутора километров. Для начала это было неплохо, но впереди оставалось самое трудное. Посередине порога река делала крутой поворот, почти под прямым углом обрубая отвесные скалы Тулымского камня. Там-то и проявляла река свою великую, ненасытную ярость. Огромные массы воды устремлялись в узкие проходы между камней, и здесь вода кипела, кружилась, билась, падала падунами, взлетала каскадами с невероятной, чудовищной силой.

К полудню второго дня лодки были невдалеке от этого места, прозванного «каменной мясорубкой».

Теперь уже пятерым приходилось тянуть веревку, иначе было невозможно преодолеть сопротивление падающей воды. Лодки вздрагивали, скрипели, их захлестывало водой, бросало в сторону, но они опять упрямо становились носом против течения и скользили вверх по порогу.

Передняя лодка в течение многих минут пыталась протиснуться между скал, близ берега перегородивших реку, но стремительный поток воды беспрестанно откидывал ее назад. Задача осложнялась еще тем, что вкрест этому потоку бил другой и они, соединившись в одну струю, образовывали перед скалами яростный водоворот.

Парень, стоявший в лодке, в приливе отчаянной храбрости всем своим тщедушным телом налег на шест и выбросил лодку на середину струи.

— С ума спятил, Колька? — во всю мощь здоровых легких гаркнул старший пятерки Бедокур.

— Тяни! — визгливо крикнул ему Николай и закусил губы.

Рабочие уперлись ногами в камни, откинулись назад, до звона натянули веревку. Лодка нырнула носом в водоворот. В течение нескольких минут продолжалась упорная борьба с крутящейся, разъяренной водой. Наконец лодка миновала водоворот, и ее нос показался между скал.

Но пеньковая промасленная веревка не выдержала гигантского напряжения. Она лопнула, как туго натянутая струна. Пять человек, словно подкошенные, рухнули на камни. Лодка задрожала и, освободившись, ринулась вниз по потоку. Ее подхватил водоворот, ударил о камень. Борт треснул. Лодка накренилась и зачерпнула воды. Но Николай успел налечь на шест и круто повернул ее нос по течению. Стремительная струя подхватила лодку и вынесла из водоворота.

Теперь, прыгая между камней, взмывая на пенистых гребнях, зарываясь носом в падуны, лодка летела вниз по порогу. Она уменьшалась на глазах. А в ней метался одинокий беспомощный человек.

Десятки расширенных от ужаса глаз следили с берега за черным тающим пятном. В эти минуты всего больнее было ощущать свое бессилие, свою слабость.

Когда лодка до самых бортов погрузилась в воду и каждую секунду была готова пойти ко дну, Николай с размаху погрузил шест в воду и, напружинившись всем телом, сделал прыжок. Облегченная лодка рванулась вперед и в ту же минуту опустилась на дно. Николай остался стоять посреди порога на маленьком скользком камне. А кругом гудела вода и кверху взлетали белые гривы барашков. После нескольких неудачных попыток Корневу и Бедокуру удалось на другой лодке добраться до Николая и снять его с камня.

Безуспешные атаки на «каменную мясорубку» продолжались до позднего вечера, но ни одна лодка не сумела проникнуть за поворот реки.

Голодные, измученные, продрогшие люди, не раздеваясь, повалились на землю и сразу заснули мертвым сном. Корнев не меньше других устал за этот день. Он сам, как в молодости, вел передовую лодку на штурм порога. Но сейчас, прежде чем лечь спать, нужно было решить вопрос: что делать завтра?

С трудом преодолевая дремоту, он подошел к спавшему у костра проводнику и тяжело опустил руку на его плечо.

— Что будем делать?

Зверев с трудом, мутными глазами посмотрел на Корнева.

— Кабы вода была выше… А сейчас…

— Что сейчас?

— Ничего не выйдет. Назад вертаться — одна дорога.

— Назад нельзя. Никак нельзя, старик.

— Тогда на пороге сиди. Отдыхай, — сонно проговорил Зверев и снова растянулся у костра.

Корнев нашел в себе силы, чтобы приготовить постель из еловых веток. Он уже засыпал, когда простая, ясная мысль снова подняла его на ноги. И как это раньше не пришло ему в голову!

Растолкав лежащего рядом Бурова, он крикнул:

— Просека!

— Где просека? — Буров, ничего не понимая, протер глаза и тупо посмотрел на Корнева.

— По просеке перетащим лодки.

— По какой просеке?

— Вырубим в тайге.

— Вырубим, — согласился Буров и ничком повалился на землю.

Утром все вооружились топорами. Угрюмый неуверенно предложил еще раз попытаться взять быка за рога и атаковать в лоб «каменную мясорубку». Но Корнев отверг его предложение. Вчерашний день и так обошелся слишком дорого. Одна лодка со всем грузом пошла ко дну. У другой был сорван борт. Остальные нуждались в шпаклевке.

Просеку надо было прорубить возможно быстрее. А тайга завалена колодником и буреломом. А сосны в два обхвата стоят ствол к стволу. Но рабочие дали слово до тех пор не выпускать из рук топоров, пока конец просеки не упрется в тихий плес по ту сторону Тулымского порога.

Уже наступал вечер, а работа далеко не была закончена. Кашевар сварил обед, все торопливо поели и снова взялись за топоры.

Едва только передние лесорубы успели углубиться в тайгу, как до слуха Андрея Михайловича донеслись неразборчивые крики. Корнев поспешил выяснить, в чем дело.

У надрубленного дерева друг против друга стояли Бедокур и остроносый сутулый парень Федор Галкин. У его ног валялся топор.

— В чем дело? — строго спросил Корнев.

— Да вот, Андрей Михайлович, все рубят, а он не хочет. Говорит — время вышло. Ручки, вишь, заболели.

— Не хочет — пусть убирается совсем. Обойдемся и без него, — жестко сказал Корнев и, повернувшись к Галкину, продолжал: — Ты что, легкой работы ищешь? На товарищей бы посмотрел… Себя не жалеют. Понимают, что большое дело делаем… А ну, давай сюда топор!..

Но Галкин торопливо схватил топор и что было силы всадил его в ствол ближней сосны.

— Давно бы так, — проворчал Бедокур.

К полночи просека была прорублена. Следующий день потратили на перетаскивание лодок и груза. Страшный порог Тулымского камня остался позади. Наконец-то можно было свободно двигаться дальше.

Но река с каждым километром становилась уже и мельче. Лодки с трудом подвигались к верховьям.

К счастью, ударил дождь. Он лил, не переставая, круглые сутки. С гор, с хребтов устремились мутные быстрые потоки. Вода в реке резко поднялась. Семь лодок экспедиции рванулись вперед. В продолжение полутора суток измученные люди не выпускали из рук шестов.

Вдали возвышалась синяя громада Ошенера — Вишерского камня. Там в глубокой ложбине сливалось несколько ручьев, образующих исток реки.

Водный путь кончился. Экспедиция начала переваливать через Уральский хребет. Груз переносили на плечах. Все, не исключая Корнева и Бурова, по многу раз возвращались назад и с двухпудовой поклажей повторяли пройденный путь. В день продвигались вперед на семь-восемь километров.

На четвертый день экспедиция достигла вершины хребта. Здесь был рубеж. Великий Каменный пояс. На западе лежала Европа, на востоке — Азия. А вокруг — низкое серое небо, серые камни, серый мох. По голой тундре разгуливал холодный ветер, и облака, опускаясь на землю, сеяли мелкую колючую изморось. Перевалив через хребет, часть груза надежно спрятали в скалах. Экспедиция взяла курс на северо-восток. От тугих лямок походных мешков плечи у многих были исполосованы кровавыми рубцами, на лопатках появились твердые толстые складки загрубевшей кожи, но никто не обращал на это внимания.

Третьего июля экспедиция спустилась в долину Полуденного Колчима. Здесь, после недолгого совещания со Зверевым, Корнев решил разбить постоянный лагерь.