Медная гора

НА БЕРЕГУ ОЗЕРА АМНЕШ

Зверев поднялся на вершину крутого травянистого склона и остановился. Один за другим к нему подходили отставшие рабочие. Радуясь короткой передышке, они сбрасывали тяжелые рюкзаки и, как подкошенные, валились на траву. Когда Корнев легким, неслышным шагом, в котором не чувствовалось усталости, вслед за другими залез на вершину, старик обернулся к нему:

— Вишь, озеро-то промеж деревьев поблескивает.

Рабочие повскакали с земли. Они жадно всматривались в ту сторону, куда указывал старик, но, кроме густого сплетения еловых ветвей, ничего не могли разобрать. Старик брал их за плечи, поворачивал и тыкал пальцем в просвет между деревьев:

— Ниже, ниже смотри… Вон там сбоку камня, видишь?

Но непривычные глаза горожан и деревенских парней не смогли увидеть того, что за много верст различал опытный взгляд охотника. Однако уверенность проводника передалась рабочим, расправила их спины: требовалось еще одно усилие, чтобы пройти несколько километров; а там, у озера, ожидал их дневной отдых, домашний дым костра и ужин из свежеубитого глухаря, которого непременно подстрелит старик.

И как бы ни устал человек, у него всегда находится воля, чтобы сделать еще одно усилие.

Бедокур первым вскинул рюкзак и нетерпеливо подошел к Корневу.

— Идти так идти… Нечего у моря погоды ждать.

Вслед за ним и остальные навьючили на себя заплечные мешки.

Не прошло и часа, как отряд пересек последнюю скалистую гряду. Внизу, в глубокой сумрачной котловине, тускло блестела свинцовая вода озера, напоминавшего гигантскую овальную брошку, вставленную в серую оправу из прибрежных камней.

Завороженные безмолвной пустотой ослепительной бездны, люди столпились на краю обрыва. Только через несколько минут, когда глаза присмотрелись к крутизне котловины и первое головокружение прошло, они начали осторожно спускаться.

Держась за ветки тощего кустарника, они по нескольку раз прощупывали ногой почву и только после этого делали очередной шаг. Угловатые камни неожиданно вырывались из-под ног, крутясь и подпрыгивая, стремительно неслись по крутизне, увлекали на своем пути щебень, сбивали с мест огромные тяжеловесные глыбы и сплошным грохочущим потоком летели дальше. Окрестные горы стократно повторяли удары камней. Казалось, сотни тяжелых орудий беспрестанно бухают в воздух, стараясь перекрыть друг друга.

На тихой воде озера, может быть впервые за всю его историю, задрожали длинные блики веселых костров. Работники экспедиции пришли сюда, как давние хозяева, и без долгих размышлений принялись за устройство немудрого лесного уюта.

В чайниках закипала вода. Рабочие натягивали брезенты и развешивали полога от комаров. Вася Круглов, примостившись у костра, заносил в этикетную книжку образцы горных пород — скудный «урожай» протекшего дня. Он бережно заворачивал камни в толстую оберточную бумагу, химическим карандашом проставлял номера и, наверное, мечтал о том времени, когда сам поведет экспедицию.

Слегка наклонив голову, со старательностью, свойственной шестнадцатилетнему подростку, который стремится в каждой мелочи копировать старших, Вася следил за начальником.

Корнев вместе с проводником отошел на берег озера и молча стоял, подавленный развернувшейся перед глазами картиной. Со всех сторон, по отвесной линии убегая в небо, теснились угрюмые горы. На их склонах щетинился густой ельник; лишь иногда он уступал место повисшим в воздухе скалам и серым каменным россыпям. За тесным кольцом гор, вплотную замкнувшим озеро, высились новые вершины, за ними виднелись еще и еще, и так до тех пор, пока низкое небо не скрывало от человеческого взора застывшего моря каменных шапок.

Было ясно, что это затерявшееся в горах озеро было рождено катастрофой. Возможно, еще в далекие времена горообразовательного процесса здесь прошла линия разлома, расколовшая, словно кусок сахара, горный массив. Бурные потоки размывали ослабевшую породу. Потом могучий ледник выпахал широкие долины, а на месте будущего озера вырыл глубокую котловину.

Корнев с точностью фотоаппарата успел запечатлеть в своей памяти такие мелочи, которые как будто бы совершенно не относились к делу. Он заметил, что все ущелье, все лощины и овраги сбегают к озеру и лишь на востоке разломилось кольцо гор. С той стороны доносился гул воды, вскипающей в порогах, бьющейся между камней, в тысячи брызг разбивающейся о скалы. Было ясно, что единственный сток из озера находится там, на востоке. Корнева вывел из задумчивости приглушенный голос старика:

— Что, начальник, оторваться не можешь? Страшновато?

Прошло несколько секунд, прежде чем Корнев ответил:

— Да, такое не каждый день увидишь… Где же твоя Медная гора затерялась? Которая она?

— Медная-то? — улыбаясь, протянул Зверев. — А вон, видишь, на той стороне озера вершина хохлатая, там пообочь ее другая высовывается, поменьше которая, — это и есть она самая. Значит, как со стороны озера подниматься станешь, посреди склона ямы заметишь. Чуть повыше и копи настоящие. Золотой камень на земле валяется. Да что говорить, завтра сам увидишь.

Корнев недоверчиво посмотрел на проводника.

— Странно, — проговорил он, — обычно медь в таких местах не встречается… Где-нибудь на крыльях водораздела, у подножия хребта — это другой разговор… А тут в самом центре Каменного пояса…

Но Корнев не успел закончить фразы. По берегу промелькнула голая человеческая фигура и с разбегу бухнулась в озеро. Через мгновение на взбаламученной поверхности воды появилась голова Бедокура, и его крик разорвал воздух:

— О-о-ой! Ко дну тянет! Помоги-и-ите!

Через несколько секунд Корнев уже стоял по пояс в воде и протягивал Бедокуру длинную сушину. Тот судорожно хватался за нее, но безуспешно: тонкая верхушка ломалась. Наконец, Бедокур крепко вцепился в протянутое дерево и, пошатываясь, вышел вслед за Корневым на берег, но тут же повалился на песок. Поднявшись с помощью товарищей на ноги, он тихо заговорил, как будто стараясь оправдаться:

— Сопрел в дороге. Освежиться захотелось. А вода такая студеная, что сил нет. И тело ко дну тянет, словно чугунные гири к ногам привесили. Спасибо тебе, Андрей Михайлыч, — обернулся он к Корневу. — Да что говорить, сам знаешь.

— Кипяток готов! Чай пить идите! — закричал от костра Вася Круглов.

— Я ребятам глухаря обещал, — усевшись у огня, заговорил Зверев. — Чаю напьюсь и пойду. А вы пока ужин варите. — Он маленькими глотками опорожнил кружку и прислушался: где-то в лесу лаяла собака.

— Вот и Серуха на зверя напала. Пожива будет. — Старик надел на плечи мягкую кожаную сумку и вскинул берданку.

— Ну, счастливо оставаться, — и он двинулся по направлению собачьего лая.

— А чего ты с сумкой будешь таскаться? — Оставил бы! — крикнул вслед старику Корнев.

— Что ты, Андрей Михайлыч, не дома ведь… У меня в ней все припасено. Мало ли какой случай… Береженого-то бог бережет… Ну, так счастливо! — И он скрылся за деревьями.

— Вот и старик тебе, — развел руками молчаливый Колька Рубцов, приятель Бедокура, — а прыти побольше, чем у молодого.

— Мда. Приглядывать бы за ним надо, — подтвердил Васильич, устало откидываясь на траву.

Разговор потух, как потухают в костре прогоревшие угли. В ожидании ужина все растянулись на земле и заснули мертвым, непробудным сном. Только Рубцов остался сидеть у огня, чтобы следить за преющей кашей. Но и он вскоре задремал.

Когда Вася Круглов проснулся, было уже за полночь. В костре тлели последние угли, а Рубцов спал, съежившись у огня и не выпуская из рук деревянной ложки.

Вася разбудил остальных. Вялые, расслабленные люди нехотя ели подгоревшую кашу и вновь заваливались спать.

К утру туман, заволокший ночью всю котловину, растаял в лучах солнца. Корнев поднялся первым, вышел на берег и умылся. То ли от жгучей озерной воды, то ли от прозрачного свежего воздуха его мышцы приобрели гибкость, упругость, которой давно не знало стареющее тело. Легким пружинистым шагом он вернулся к ночлегу.

По привычке, выработанной многими годами странствований, он осмотрел лагерь и задержал свой взгляд на каждом из спящих. Зверева среди них не было.

Рабочие между тем тоже начали просыпаться. Сладко потягиваясь, они выходили на солнечную поляну. Васильич, который на привалах обычно держался ближе к Звереву, первым обнаружил отсутствие проводника.

— И где его, старого, носит, — угрюмо проворчал Бедокур.

— Загулял, не иначе. Пестуна, поди, подстрелил. Придется идти помогать. — За шуткой Корпев скрывал тревогу.

Когда окончился завтрак, он отвел в сторону Бедокура.

— Я с Василием и Рубцовым иду на Медную гору. Ты останешься за начальника. Смотри, чтобы все в порядке было. Сам знаешь, до лагеря семь дней киселя хлебать, а продуктов много-много дней на шесть осталось.

— Как можно, Андрей Михайлыч, мне… — Бедокур оборвал фразу и отвернулся. Ведь начальник знает, что когда-то он был шаромыжником, и все-таки доверяет ему людей, продукты и, в конечном счете, — судьбу головного отряда экспедиции… Как сквозь сон, до сознания Бедокура доходили слова Корнева:

— Если старик придет, скажи, что я ему запретил уходить. Пусть дожидается. Людей не распускай. Понял?

— Все в порядке будет. Не сомневайся, начальник.

Корнев, Рубцов и Вася Круглов, вымокнув по пояс, переправились через быстрый поток. Затем они пересекли лесной кряж и спустились в тенистую лощину, в которую редко заглядывало солнце. Приземистый ивняк широко разросся во все стороны, а гнилая зацветшая вода мутно блестела между кочек. Отсюда начинался подъем на Медную гору.

— Ну что ж, пошли, — радостно усмехнулся Вася и стал торопливо взбираться на крутой склон.

— Тише, тише. Испортишь дыхание, — удерживал Корнев нетерпеливого парня. Сам он, как всегда, поднимался ровным замедленным шагом и вполголоса насвистывал любимую арию. Только чаще, чем обычно, останавливался у обнажений и долго рассматривал отколоченные куски породы. Потом разочарованно откидывал их в сторону и нагонял товарищей.

На середине горы к нему подбежал Вася. По-детски возбужденное лицо его раскраснелось, из-под сдвинутой набок фуражки стекали крупные капли пота. Вслед за ним подошел мрачный Рубцов. Отдышавшись, Вася вынул из кармана несколько образцов и безнадежно повел рукой:

— Граниты одни, Андрей Михайлович.

— Знаю.

— Скажите, а в гранитах месторождения быть не может?

— Разве только месторождение строительных материалов, — усмехнулся Корнев, — а меди — едва ли.

Через несколько минут откуда-то сверху донеслись громкие удары геологического молотка и вслед за ними радостный крик:

— Андрей Михайлович! Андрей Михайлович! Сла-анцы!

— Иду!

Корнев внимательно осмотрел протянутый образец и перевел на Васю серые немигающие глаза.

— Еще, правда, не ярко выраженные, но по структуре… — запнулся парень и смолк.

— В другой раз не путайте сланцев с гранито-гнейсами.

— Но ведь мы уже на середине склона, а никаких признаков меди нет… Как же быть? — растерянно спросил Вася и сразу обмяк, осел, услышав ответ Корнева:

— А почему вы решили, что медь должна быть именно здесь?

— Старик так говорил.

— Нам с вами нельзя жить стариковским умом. Самим мозгами шевелить надо. Сейчас мы разойдемся. Вы с Рубцовым — налево, я — направо. На вершине встретимся.

Корнев первым добрался до вершины. Он уже кончал зарисовывать схему горного массива, когда снизу послышались шаги. Обернувшись, он увидел Васю и Рубцова, которые шли, опустив головы, еле волоча утопавшие во мху ноги.

Корнев сделал очередную запись, не спеша сверил свою схему с беспорядочным нагромождением крутобоких вершин, пологих отрогов и широких плато, что, словно на вытянутой ладони, развернулись перед его глазами. Только после этого он поднялся с камня.

— Ну, что? — подошел он к Круглову.

— А у вас? — и Корнев поймал на себе доверчивый, полный надежды взгляд Васи. В глазах этого паренька было все: и нечеловечески трудный путь по порожистым рекам, и длинные переходы через непролазные леса и болота, и вера, неиссякаемая вера в то, что все испытания предыдущих дней окупятся на Медной горе. Но Корнев знал, что лучше одним взмахом обрушить на человека неприкрытую горькую правду, чем поддерживать в нем несбыточные надежды и бояться, что эту правду он откроет сам.

И Корнев, отчеканивая каждое слово, коротко ответил:

— У меня то же самое — граниты.

Плечи Васи вздрогнули. Он изможденно опустился на землю и отвернулся от Корнева.

— Значит… значит… — но слова застревали во рту, и к горлу подкатывал липкий комок, которого ни вдохнуть, ни выдохнуть.

— Значит, старик ошибся. Медную руду следует искать не здесь, — окончил за него Корнев. — А тебе, Вася, надо относиться к этому спокойнее. И не такое в нашей работе бывает. Возьми образцы и заэтикируй. — Сам Андрей Михайлович сохранял полное самообладание, и едва ли кто-нибудь смог бы догадаться, что сейчас решается судьба экспедиции. Только особый металлический оттенок голоса и тугие желваки, медленно перекатывающиеся по худым, давно не бритым скулам, выдавали внутреннее напряжение этого человека.

— Теперь для нас самое главное — вернуться в лагерь, — снова заговорил Корнев, когда коллектор завернул в бумагу последний образец. — А сейчас давайте еще раз обследуем эту горку и пойдем к ночлегу.

Вторичный осмотр не принес ничего нового. Напрасно Корнев сквозь сильную лупу рассматривал горные породы. Напрасно он разбивал выветрившиеся валуны: серые однообразные граниты, словно бородавки, устилали землю. Он спускался в каждую покрытую дерном яму и раскапывал почву: отвалов старых выработок на склоне горы не нашлось. Это была обычная, покрытая мхом и густым ельником, крутая неприметная вершина, походившая на тысячи ей подобных, и только глухие предания выделяли ее из ряда других. Но теперь рушились и эти предания, и, возможно, здесь обрывалась биография Медной горы.

Напряженным безмолвием встретил Корнева временный лагерь. Все столпились вокруг него и ждали его слова. Конечно, Медная гора должна оправдать их надежды, оплатить лишения. Тем труднее было Корневу произнести несколько коротких лаконических фраз. Но все-таки о чем-то нужно было говорить. И Корнев жестко обронил:

— Завтра на рассвете уходим обратно.

Из толпы выдвинулся Васильич. Он снял старую, вылинявшую фуражку и поскреб заскорузлыми пальцами в рыжих отросших волосах.

— Что идти надоть — сами понимаем. Харчи-то на исходе. А ты бы дал глянуть, какая она из себя, медная руда. За ней, поди, и пришли сюда.

Корнев ответил тихо, но так внятно, что окружающие его рабочие не услышали, а скорее догадались:

— Медной руды нет.

Короткие сухие слова, как известие о катастрофе, медленно доходили до сознания. Эти слова таили в себе что-то огромное, тяжелое, чего нельзя ни ощутить, ни понять.

— Как… как ты говоришь? — начал Васильич, но его перебил Галкин, до того безучастно стоявший в двух шагах от остальных.

— Значит, обманом завел нас? Сам золотые горы сулил, а теперь на попятный? — Он подскочил к Корневу и обеими руками вцепился в борта его комбинезона.

— Отвечай! Ну, от-ве-чай!

Корнев молча разжал скрюченные пальцы парня и с такой силой отвел его руки от себя, что тот едва удержался на ногах. Корнев спокойно обернулся к Бедокуру.

— Старик пришел?

— Ищи ветра в поле… Пропал…

— То-то и оно, — заговорил Васильич потухшим голосом, — завел нас, а сам скрылся. Как же выйдем… как же выйдем из лесу-то?

Он оглядел товарищей, но увидел только хмурые, растерянные лица. Каждый думал о своем и все вместе — о трудных верстах лесной беспредельной тропы.

К Корневу подошел Рубцов и молча бросил свои рваные, изношенные сапоги.

— Ты что?

— Как что? С тобой по горам таскался, все на себе продрал. Сам ходи в таких!

Корнев сел на поваленное дерево и протянул Рубцову ногу, обутую в цельнотянутый болотный сапог.

— Ну что ж, снимай, коли перед товарищами не совестно.

Никто, даже Галкин, не поддержал Рубцова.

Не ожидавший такого оборота дела Рубцов устыдился, поднял свои сапоги и юркнул за спины товарищей.

Корнев поднялся с дерева. Голос его звучал резко и властно:

— Положение трудное, но головы вешать нечего. Выйдем по компасу. Бедокур! Выдай каждому по два сухаря и по куску сахара. С вечера приготовить рюкзаки и подремонтировать обувь. На рассвете уходим.