Между Памиром и Каспием

Рядом с земледельческими областями Средней Азии, непосредственно связанные с ними, жили, по словам древних авторов, многочисленные племена скотоводов и кочевников. Эти племена не только многократно совершали стремительные набеги на земледельческие области Средней Азии, но, пересекая огромные пространства, обрушивались также на Иран и восточное Средиземноморье, Китай и Индию. Их нашествия не раз сокрушали казалось бы сильные государства, а упорное сопротивление завоевателям стоило жизни даже столь могущественному врагу, каким был основатель Ахеменидской державы.

Древние авторы охотно описывали войны Ахеменидов со среднеазиатскими кочевниками. Так, рассказывая о столкновении Кира с соседними с Бактрией кочевыми племенами — саками «царя» Аморга (так называемыми саками-амюргиями), Ктесий описывает все перипетии этой борьбы. On рассказывает, что Кир первоначально победил Аморга и взял его в плен. Однако жена Аморга Спаретра, собрав огромную армию — 300 тысяч мужчин и 200 тысяч женщин, — нанесла персам поражение, после чего произошел обмен пленными и Аморг вновь обрел свободу. Позднее, при описании последнего похода Кира, Ктесий упоминает Аморга уже как предводителя отряда саков — союзников ахеменидского царя. В этом рассказе древнегреческого автора исторический факт — столкновение Кира с саками, соседями Бактрии, и признание ими каких-то обязательств по отношению к персам — оброс явно легендарными подробностями, происхождение которых еще акад. В. В. Бартольд связывал с эпическими сакскими преданиями.

Еще более легендарны сведения о походе Кира на других среднеазиатских кочевников — массагетов, предпринятом этим полководцем, вероятно, после покорения Хорезма. Этот поход был необходим персам для закрепления своих успехов на севере Средней Азии и для обеспечения северо-восточных границ империи. Массагетов, обитавших в непосредственной близости от Хорезма и Согда, надо было если не покорить, то хотя бы устрашить. И Кир в 530 или 529 г. до н. э выступил против массагетов в поход, который оказался для него последним: персидская армия потерпела поражение, а Ахеменидское царство лишилось своего прославленного государя.

Источники сообщают также и о войнах, которые вел с кочевыми племенами Средней Азии другой прославленный Ахеменид — Дарий I. Так, в уже известной нам Бехистунской надписи говорится о походе этого царя в страну саков. О каких саках здесь идет речь, не вполне ясно, тем более что при описании борьбы Дария I с восставшими областями в первые годы его правления о подавлении этого движения ничего не говорится. Вероятно, либо эти саки добровольно покорились власти Дария после побед его армий над другими повстанцами, либо (что более вероятно) подчинить их в тот период Дарию так и не удалось; о неудачах же ахеменидского царя Бехистунская надпись, естественно, не сообщает. И только в пятом столбце Бехистунской надписи, добавленном, по-видимому, к основному тексту на полтора-два года позднее, описан поход Дария I на саков. Пятый столбец в значительной части разрушен, что крайне затрудняло трактовку текста. Однако проведенные недавно американским ученым Г. Камероном работы по уточнению чтения этого столбца дали достаточно надежную его реконструкцию.

Сведения о походе на саков следуют за сообщением о подавлении восстания в Эламе (около 520 г.). Как и обычно, события излагаются от имени царя: «Говорит Дарий царь: Затем я отправился с войском в страну саков, преследуя саков, которые носят остроконечные шапки (тиграхауда). Эти саки ушли от меня. Когда я достиг моря, я через него со всем войском переправился. Затем я убил многих саков. Одного их предводителя я захватил, он, связанный, был приведен ко мне, я его казнил. [Другой] их предводитель, по имени Скунха, — они сами схватили его, привели ко мне. Тогда я назначил над ними другого предводителя, так как мое желание было. Затем страна моей стала».

Рис. 25. Царь Дарий и побежденные предводители мятежников (последний в ряду пленников — Скунха). Рельеф на Бехистунской скале

Захвату Скунхи Дарий придавал, вероятно, большее значение, чем пленению первого (безыменного) вождя. Во всяком случае по приказу Дария изображение Скунхи было высечено на Бехистунской скале по соседству с надписью среди других важнейших врагов ахеменидского царя (рис. 25). Примечательно также, что в отличие от безыменного вождя саков Скунха не был казнен Дарием, из чего можно сделать вывод, что либо племя Скунхи ранее не подчинялось Ахеменидам и Дарий рассматривал его не как главу мятежников, а лишь в качестве «сражающегося» врага, либо объяснить действия ахеменидского царя как результат военных неудач. О том, что поход против саков протекал для персов отнюдь не безмятежно, свидетельствуют сообщения древнегреческого историка Полиэна.

В своих «Стратегемах» («Военных хитростях») Полиэн дважды рассказывает о борьбе Дария с саками. В одном из рассказов говорится, что саки разделили свои силы на три отряда, которые Дарий победил поочередно. Разбив первый отряд саков, персы по приказу царя переоделись в сакские одежды и вооружились сакским оружием. Приблизившись «под видом друзей» ко второму отряду, персы застигли саков врасплох и перебили их. Третий же отряд саков, когда войско Дария настигло его, сдался персам без сопротивления.

Насколько отразилась в этом рассказе Полиэна историческая действительность, судить трудно; его можно рассматривать скорее как смутный отголосок сведений о столкновении персов с кочевниками Средней Азии.

Более интересен второй рассказ Полиэна — о хитрости Сирака (Ширака), восходящий, вероятно, подобно сообщениям Ктесия, к сакской эпической традиции. В этом рассказе речь идет лишь об одном эпизоде войны саков с Дарием — о ловушке, в которую заманил персидского царя сакский табунщик Сирак. По словам Полиэна, Сирак предложил царям (вождям) саков Сакесфару, Омаргу и Тамирис, собравшимся на военный совет, погубить персидское войско при условии, что цари поклянутся обеспечить его детей и потомков. Получив клятвенное обещание, Сирак тут же отрезал себе нос и уши и «изуродовал прочие части тела», после чего под видом перебежчика явился в персидский лагерь.

Жалуясь на сакских царей, которые якобы изувечили его, Сирак пообещал Дарию провести персидское войско в глубь сакских земель, где можно будет напасть на врагов врасплох. Персидское войско, взяв семидневный запас продовольствия, выступило в поход. Обман раскрылся лишь тогда, когда запасы иссякли, а вокруг все еще простиралась «песчаная, безводная и бесплодная пустыня». На вопрос одного из персидских военачальников, «что побудило Сирака обмануть великого царя и завести столь многочисленное войско в такую степь, где нет ни одного ключа, не видно ни птицы, ни зверя, и откуда невозможно ни пройти вперед, ни возвратиться назад», Сирак ответил, что он таким образом спас своих земляков и погубил персов. Отважный табунщик был казнен, а персы обратились с мольбами к богу. Лишь чудом Дарию удалось спастись: пошел дождь, и персы, набрав питьевой воды, добрались до реки Бактр (Аму-Дарьи), «благословляя судьбу за свое спасение».

Как и в сообщениях о войнах Кира, многое в этом повествовании, вероятно, всего лишь вымысел. Древние авторы вообще не скупились на сообщения о кочевниках Средней Азии. К сожалению, их сведения, хотя и довольно многочисленные, крайне запутанны. То они приводят разные названия отдельных племен, то суммарно называют их саками, скифами или массагетами, причем под этими расплывчатыми названиями в ряде случаев явно выступают самые различные группы. Так, например, массагеты, победители Кира, по Геродоту — кочевники, живущие за Араксом (Аму-Дарьей). Страбон же этим именем называет также первобытных собирателей и рыболовов болот и островов Приаралья. Более того, к массагетам причисляли даже оседлых земледельцев Хорезма. Персы, которым, казалось бы, надлежало лучше знать своих грозных соседей, как будто бы различали в Средней Азии три группы скотоводческих племен: саков-тьяй-парадарайя (заморских), саков-тиграхауда (с островерхими шапками) и саков-хаомаварга (приготовляющих священный напиток — хаому). Исследователи обычно сближают двух последних с упоминаемыми античными авторами скифами — ортокорибантиями (острошапочными) и саками-амюргиями. Но и здесь далеко еще не все ясно, так как, например, в приведенном выше отрывке Бехистунской надписи о походе Дария на саков неясно, саки ли это «заморские» или «острошапочные», к тому же островерхие колпаки носили различные сакские племена, а вовсе не одна какая-нибудь их группа. В итоге в научной литературе не утихают ожесточенные споры об определении и размещении этих племен, и почти каждый исследователь расселяет древних среднеазиатских скотоводов по своему усмотрению, то отдавая одним из них огромные просторы степей и гор, то заставляя несколько племен тесниться на весьма ограниченной территорий. Раздражение, вызванное бесчисленными гипотезами и недостаточностью достоверных данных, приводит иногда и к крайнему пессимизму, отразившемуся, например, в кратком, но достаточно выразительном примечании Л. Н. Гумилева (в его книге о хуннах): «Массагеты — не существовали». Но как бы мы пи были еще далеки от решения многих спорных вопросов истории этих племен, в результате исследований советских археологов, особенно раскопок послевоенных лет, и в этом случае занавес таинственности уже приоткрыт. И хотя не всегда известно, как назывались в древности те или иные племена, курганы которых раскапывают археологи, о культуре, быте, искусстве и религиозных представлениях этих племен мы уже можем судить достаточно определенно.

Широкая полоса курганных могильников и других следов обитания кочевых скотоводческих племен (для простоты мы всех их условно будем называть саками) протянулась огромной дугой, огибающей центральные области среднеазиатского междуречья, от среднего течения Сыр-Дарьи до границы с Китаем. Эта полоса охватывает степи южного Казахстана и Северной Киргизии и высокогорья Тянь-Шаня и Памира. На этих необозримых просторах советскими археологами начиная с середины 30-х годов были проведены широкие историко-археологические и географические обследования. Вот что писал по этому поводу А. И. Бернштам, один из крупнейших исследователей истории и культуры саков, фактический пионер систематического изучения сакских памятников на северо-востоке Средней Азии:

«Историю пастухов-скотоводов трудно изучить. У них пе было постоянных поселений и городов. Они часто меняли места пребывания и еще чаще, после успешного покорения оседлых земледельческих племен, усваивали культуру побежденных».

И действительно, история кочевых племен и народностей очень сложна; для правильного понимания ее нужно изучить дороги, которыми шли кочевники, пространство, которое они занимали, границы территорий, которые они завоевывали. Изучение истории кочевников требует специфической методики исследований; раскопка курганов должна сочетаться с широкой разведкой по тем просторам, где армии конных воинов, пересекая огромпые пространства, пускались, по выражению Ф. Энгельса, в «сказочные путешествия». Экспедициям А. Н. Бернштама пришлось пройти свыше 40 тыс. км по разным маршрутам: через горы Центрального Тянь-Шаня и Памиро-Алая, через пустыни к северу и югу от Сыр-Дарьи, через оазисы речных долин Или, Чу, Таласа, равнины Ташкента и Ферганы.

Работами этих экспедиций, а также отрядов и групп других советских исследователей ныне изучены многочисленные памятники кочевников-саков, оставленные ими в степных долинах рек Чу и Или и на высокогорных пастбищах Тянь-Шаня и Памира. Принадлежали ли эти памятники одной и той же группе племен, родственным племенным группам или различным кочевым племенам, с достаточной определенностью судить мы еще пе можем. По образу жизни и хозяйственной деятельности племена, оставившие нам курганы степей и гор северо-восточной части Средней Азии, были близки друг другу, и на настоящем этапе наших знаний наиболее правильно будет рассматривать их как единый массив племен. Районы расселения большинства этих племен — степи северной Киргизии и южного Казахстана и горы Тянь-Шаня — тесно соприкасаются друг с другом, и не исключена вероятность того, что одни и те же племена могли использовать и степные, и горные пастбища, перегоняя свои стада в разное время года с равнин в горы и обратно. Особняком стоят лишь курганы на юге Памира; их связь с памятниками Тянь-Шаня и северных степей кажется гораздо менее очевидной и географически и чисто археологически[6].

Священный могильник сакских племен

Наиболее величественными памятниками сакских племен северо-востока Средней Азии являются курганные погребения могильника Бесшатыр, который раскапывал в 1957 и 1959–1961 гг. К. А. Акишев. Могильник Бесшатыр лежит в 180 км к востоку от столицы Казахской ССР Алма-Аты в долине р. Или, которая представляет собой своеобразный естественный коридор, связывающий Среднюю Азию и южный Казахстан с Восточным Туркестаном и Китаем. Этот широкий степной проход тянется на 600–700 км с запада на восток, от прибалхашских песков до г. Кульджа. Бесшатырские курганы расположены почти в центре этого природного коридора, на правом берегу Или, на возвышенности, с которой открывается прекрасный вид на запад, юг и восток; с севера к ней подступают горы Шолак-тау. Эта местность обычно пустынна, и только в дождливые годы да ранней весной все вокруг покрывается ярким ковром трав и полевых цветов. Возможно, однако, что две с половиной тысячи лет назад дождей здесь выпадало больше и скот был обеспечен кормами больший период времени, чем теперь. Тогда здесь могли быть удобные пастбища, рядом с которыми и вырос могильник, вытянувшийся с севера на юг на 2 км.

Рис. 26. Большой Бесшатырский курган. План

Бесшатырский могильник насчитывает более 20 каменных курганов, которые по размерам их насыпей можно разделить на большие, средние и малые. Большие курганы — это «царские» усыпальницы сакских вождей с громадной насыпью диаметром от 50 до 105 м и высотой от 8 до 17 м (рис. 26). Средние курганы с насыпью диаметром 30–45 м и высотой 5–6 м воздвигались, по определению К. А. Акишева, для знатных воинов, прославившихся в битвах и военных походах и потому похороненных около усыпальниц своих вождей. Малые же курганы, насыпь которых имела 6—18 м в диаметре и 1–2 м в высоту, принадлежали рядовым воинам, совершившим тот или иной подвиг и удостоенным чести лежать рядом с вождями и знатью.

За четыре года археологических работ К. А. Акишев и его сотрудники раскопали в Бесшатырском могильнике три больших, два средних и тринадцать малых курганов и досконально изучили устройство этих своеобразных пирамид среднеазиатских кочевников. В ходе раскопочных работ выяснилось, что каждый курган в Бесшатыре — сложный архитектурный комплекс, а не простая каменная наброска над могилой погребенного. Даже насыпь, которая на первый взгляд казалась элементарной по устройству, возводилась с соблюдением тщательно продуманных и разработанных правил.

Насыпь Бесшатырских курганов имела форму усеченного конуса с плоской вершиной; в плане она была круглой, в разрезе же имела вид трапеции. Основание кургана возводилось из плотно уложенных (иногда в несколько рядов) камней; эта выкладка служила как бы каменным фундаментом для всей громады насыпи. В двух больших Бесшатырских курганах (Первом и Шестом) насыпь четко делилась на три слоя: верхний, состоявший из каменного покрытия, толщиной 1–3 м; средний, самый мощный, образованный землей и щебнем, и нижний — из крупного битого камня. Еще более сложной оказалась структура насыпи в Третьем кургане: здесь выявлены 17 чередующихся слоев каменной укладки и полос земли и щебня. Такая многослойность курганных насыпей должна была, вероятно, предохранить от действия влаги и разрушения деревянные погребальные конструкции (эта цель, как мы увидим ниже, была достигнута). Кроме того, многослойная структура насыпи должна была также способствовать длительному («вечному») сохранению формы самого кургана.

При исследовании больших курганов было установлено, что отдельные курганы в древности были окружены невысокой каменной стеной. Кроме того, немного дальше от кургана находились каменные кольцевые сооружения — оградки, которые тянулись цепочкой, либо опоясывающей курган целиком, либо ограждавшей его с востока или юго-запада. Число таких оградок было различно. Так, у Второго кургана их было 12, у Шестого — 14, у Третьего — 42, вокруг же так называемого Большого кургана спиральным завитком тянулось 93 оградки, а еще одна, 94-я по счету, стояла отдельно, к северу от кургана (рис. 26). Оградки составлялись из крупных каменных плит-менгиров, врытых в землю торцом, и больших валунов весом в несколько сот килограммов каждый. Раскопки четырнадцати наиболее сохранившихся оградок около Большого кургана показали, что в них находились слои золы, причем в таких зольниках были найдены кусочки пережженных костей, кусок керамики, бусипа. Оградки Большого и других курганов Бесшатыра предназначались, безусловно, для культовых целей. Они были связаны с погребальным ритуалом, жертвоприношениями или поминальными обрядами. Интересно, что на менгирах и валунах некоторых оградок сохранились выбитые острым орудием изображения животных, чаще всего горных козлов с большими загнутыми рогами. Особенно выразителен рисунок на валуне одной из оградок Третьего кургана, изображающий лежащего на спине козла и стоящего рядом с ним волка (или лису) с длинным опущенным вниз хвостом и торчащими вверх ушами.

Помимо кольцевых оградок неподалеку от курганов на территории Бесшатырского могильника разбросаны выкладки из камня и щебня. Исследование ряда таких выкладок, расположенных неподалеку от Большого кургана, не дало никаких находок, и археологи пришли к заключению, что это кенотафы (поминальные курганы), сооруженные в честь воинов, которые погибли в походе и не могут быть погребены обычным образом.

Рис. 27. Деревянная усыпальница Первого Бесшатырского кургана

Но вернемся к самим курганам. В них под насыпью скрывались специальные погребальные устройства, деревянные гробницы из обработанных целых бревен тянь-шаньской ели (рис. 27). Такие бревенчатые гробницы или усыпальницы воздвигались на поверхности земли и представляли собой довольно сложную деревянную конструкцию, состоящую из коридора, преддверной пристройки и собственно погребальной камеры. Длинный и узкий коридор переходил в сени; стены у этих двух входных сооружений общие, они сложены из бревен, подпертых изнутри вертикальными столбами. Но в отличие от высокого коридора (до 5 м), открытого сверху, сени на высоте 2–2,5 м были перекрыты короткими бревнами. Погребальная камера, в плане приближавшаяся it квадрату, бывала довольно велика (в Шестом кургане ее площадь равна примерно 20 кв. м). Стены камеры, как и стены входных сооружений, воздвигались из бревен, положенных друг на друга; подпорками для них служили столбы, устанавливаемые как внутри, так и снаружи камеры. Сверху (на высоте 3–4 м) камеру перекрывал накат из нескольких рядов бревен (в Шестом кургане открыто три ряда бревен наката, в Первом — восемь), поверх которых лежали еще слои кошмы и толстых камышовых циновок.

Наблюдения, сделанные во время раскопок, и внимательный осмотр бревен бесшатырских гробниц убедили исследователей, что после постройки эти сооружения какое-то время стояли на поверхности земли открыто, без насыпи. Вернее, небольшая насыпь из камня и щебня окружала камеру и внешние стороны коридора, но вход в усыпальницу через коридор и сени оставался открытым. Каковы были причины этого и долго ли стояла гробница без насыпи, об этом пока можно лишь гадать. Вероятно, усыпальницы сакских вождей, как египетские пирамиды, строились еще при их жизни и какое-то время ожидали смерти своих хозяев. А возможно, что до захоронения в них труп вождя покоился в каких-либо временных сооружениях вроде погребальных шатров скифов Алтая.

Но вот погребение состоялось, и коридор, ведущий к погребальной камере, перегораживался поперечными плахами на несколько отсеков, а каждый из них до самого верха забивался камнем и щебнем. Крупными камнями или бревенчатой стенкой наглухо закрывалась также дверь, ведущая из сеней внутрь гробницы. После этого над деревянной погребальной постройкой, возвышавшейся нал окружающей местностью более чем на 5 м, насыпали огромный холм из камня, щебня и земли.

Сооружение больших Бесшатырских курганов требовало громадных затрат труда. Достаточно сказать, что при возведении насыпи одного только Большого кургана было использовано свыше 50 тыс. куб. м земли, камня и щебня, а бревна для погребальных построек приходилось тащить волоком 200–250 км от места вырубки в отрогах Заилийского Алатау до р. Или и затем, переправив их плотами на правый берег, доставлять до места стройки еще за 3 км (все бревна усыпальниц имеют проушины для волока и связывания в плоты и сильно истерты и сглажены с одной стороны). Но создателям величественных усыпальниц сакских вождей, как выяснилось при раскопках, всего этого было мало. Помимо сооружения деревянных гробниц и возведения над ними огромных курганных насыпей, помимо устройства каменных стен и каменных кольцевых выкладок-оградок (а ведь для них тоже нужно было доставить с ближайших гор, расположенных в 3 км от могильника, тысячи каменных плит и валунов), — помимо всего этого при возведении больших курганов Бесшатыра велись еще немалые работы по рытью каких-то таинственных подземных проходов; К. А. Акишев называет их катакомбами (см. рис. 28–29).

Рис. 28. Разрез сооружений Шестого Бесшатырского кургана 108

Рис. 29. План деревянной усыпальницы и «катакомб» Шестого Бесшатырского кургана

Одна из таких «катакомб» была изучена при раскопках Шестого кургана. Часть этой «катакомбы» обнаружилась случайно при зачистке северо-западного угла погребальной камеры. В этом углу археологи наткнулись на яму, которая уходила под деревянную стену гробницы. При дальнейшей расчистке ямы на глубине более 1,5 м от уровня пола погребальной камеры произошел обвал и перед исследователями открылись подземные ходы, вырытые в древней коренной породе. Эта подземная «катакомба» состояла из основного, направляющего хода (штольни) и семи боковых ответвлений. Все эти ходы имели полукруглый сводчатый потолок. Их ширина колебалась от 75 до 80 см, а высота — от 1,1 до 1,7 м. Во многих местах в стенах были сделаны небольшие уступчики, на которых, судя по следам копоти, в древности (скорее всего при сооружении ходов) устанавливались светильники. Общая длина всех ходов (штольни и боковых ответвлений), вырытых под Шестым Бесшатырским курганом, достигает 55 м. Напрашивавшееся само собой заключение, что все эти ходы вырыты грабителями, было вскоре опровергнуто. Мало того что ходы «катакомбы» проходили на 2 м ниже деревянной гробницы, — они, как выяснилось, не заходили в нее. Еще более показательно то, что вход в «катакомбу», расположенный у основания насыпи в северной части кургана, был оформлен деревянной конструкцией из четырех вертикальных деревянных столбов, врытых попарно у степ и перекрытых поперечными плахами, поверх которых лежали еще три продольных бревна. От этой входной конструкции в штольню вела каменная ступенька. Все это ясно показывает, что «катакомба» Шестого кургана, равно как и подобные же подземные ходы других Бесшатырских курганов (такие же ходы, только большие по размерам — высотой до 1,7 м и шириной до 1,3 м, открыты в Третьем кургане; имелись они и в Четвертом и Большом курганах), не были вырыты грабителями, а представляли собой конструктивную особенность Бесшатырских курганов и имели прямое отношение к ритуалу погребения. Но каково было их назначение, до сих пор остается тайной. Находки костей животных в подземных ходах Третьего кургана позволяют предполагать, что в «катакомбах» мог совершаться обряд поминок и жертвоприношения. Но насколько убедительно это предположение?

Громадные насыпи и забитые камнем коридоры и сени не спасли большие Бесшатырские курганы от разграбления. Люди, прекрасно знавшие устройство курганов, разрыли насыпи непосредственно над коридором и, проникнув через сени внутрь погребальных камер, начисто ограбили их. В итоге археологи ни в одном из больших и средних курганов Бесшатыра не нашли ни одного захоронения, не говоря уже о сопровождавшем их погребальном инвентаре; изредка попадались лишь разрозненные кости людей (в Первом кургане — мужчины и женщины) да жалкие остатки инвентаря: кости животных (лошади и барана), части двух саней-волокуш, куски глиняных сосудов, бронзовый наконечник стрелы, кусочки золотой фольги.

Однако даже эти немногие находки, как и самый факт ограбления, позволяют предполагать, что погребения сакских вождей в Бесшатыре были, вероятно, достойны их величественных сооружений: Можно говорить о существовании здесь захоронений жен (или наложниц), о наличии в погребениях саней (и, вероятно, других средств перевозки покойников), оружия, драгоценностей, посуды. О богатстве захоронений в больших и средних курганах Бесшатыра косвенно позволяют судить и находки, сделанные в одном из малых Бесшатырских курганов — кургане 25.

Малые курганы, заметно уступавшие по своим размерам большим и средним и принадлежавшие, как считает К. А. Акишев, «храбрым рядовым воинам», были и по внутреннему устройству гораздо скромнее погребальных сооружений сакских вождей и знатных воинов. Их насыпи не превышали 1–2 м и под ними не было (да и не могло быть) никаких надземных построек: погребение осуществлялось в большой могильной яме, либо перекрытой деревянным накатом, либо снабженной составленным из камней ящиком — грубым сооружением для покойного.

Курган 25, один из малых курганов Бесшатыра, дал тем не менее довольно обильный инвентарь. В нем оказались два погребенных воина, лежавших, вытянувшись на спине, головой на запад. У каждого с правой стороны лежали короткие железные мечи-акинаки, а с левой — остатки колчанов с бронзовыми наконечниками стрел (всего их набралось около 50 экземпляров). Кроме того, у шейных позвонков погребенных найдены сердоликовые бусы, на остатках одного из колчанов — два украшения в виде спаянных крупных золотых зерен, слева от одного из погребенных — железный умбон (центральная часть щита) и остатки самого щита, изготовленного из дерева, а также (у пояса) железные обойма и пряжка от ремня. Таковы были находки в могилах рядовых воинов. Каким же должен был быть инвентарь в погребениях знатных воинов и вождей! Думается, что по пышности и богатству царские усыпальницы Бесшатыра вряд ли намного уступали царским курганам Причерноморья и Горного Алтая.

И, быть может, не так уж далек от истины К. А. Акишев, исследователь Бесшатыра, когда он для определения характера этого уникального сакского могильника привлекает сведения древних авторов о «священной области Гер-рос» европейских скифов. В этой области, по сообщениям греческих авторов, находились могилы скифских царей, которые все скифы почитали как святыню, строго охраняя их от осквернения и грабежа; местонахождение этих могил держалось в глубокой тайне. К. А. Акишев полагает, что Бесшатырский могильник был «священным Герросом» сакских племен, обитавших в долине р. Или. «Местность, где расположены огромные царские курганы Бесшатыра, — пишет этот исследователь, — была священна в течение ряда столетий, сюда приходили на поклонение, приносили многочисленные жертвы, совершали различные культовые обряды, устраивали поминки. В местах этих религиозных торжеств и обрядов были сооружены грандиозные ограды из менгиров и валунов».

Величественный и во многом еще загадочный Бесшатырский могильник, несмотря на почти полное опустошение его погребальных камер древними грабителями, позволил все же судить не только о могуществе сакских вождей, но и о некоторых особенностях погребальных обрядов и обычаев, о развитии строительного искусства и архитектуры и косвенно — об образе жизни сакских племен. Анализ деревянных построек Бесшатырских курганов показал, что саки были хорошо знакомы с деревянной архитектурой, следовательно имели опыт возведения деревянных домов. Планировка бесшатырских гробниц с коридором и сенями свидетельствует скорее о подражании бытовым постройкам, чем о традициях возведения чисто погребальных сооружений. Это позволяет предполагать существование у саков деревянных жилых, а возможно и хозяйственных построек, возводимых, вероятно, на местах зимовок. Наличие же таких построек обозначало бы, что какую-то часть года саки фактически вели оседлую жизнь.

Но как бы ни было велико историко-культурное значение курганов Бесшатыра, они все-таки имеют характер исключительный и к тому же разграблены. Они не дают материала для освещения многих сторон жизни, быта и культуры сакских племен северо-восточных районов Средней Азии. Чтобы составить о них более ясное представление, надо было бы рассмотреть многочисленные известные ныне погребения рядовых саков, мужчин и женщин, давшие большое число находок различных предметов: всевозможных глиняных сосудов, оружия и орудий труда, личных украшений, в том числе бронзовых браслетов, украшенных на концах головками хищных животных, т. е. дешевых и гораздо менее искусных изделий того же тина, что и знаменитые золотые браслеты Аму-дарьинского клада. Скрупулезный анализ этих погребений и их инвентаря дан в специальных научных изданиях (см. Список литературы), мы ясе в дополнение к Бесшатырским рассмотрим здесь курган 12 могильника Джувантобе (Жуантобе) в Чилекском районе Алма-Атинской области Казахстана.

Этот курган был раскопан в 1956 г. алма-атинскими археологами Е. И. Агеевой и А. Г. Максимовой. Он имел насыпь из земли и гальки диаметром 10 м и высотой менее 0,5 м. Под его насыпью находились две могилы, выкопанные в земле: в одной был похоронен человек, в другой — лошадь. Рядом с покойником были найдены бронзовый нож и костяной гребень, рядом с лошадью — многие принадлежности конской сбруи: удила, подпружные пряжки, украшения в виде пронизок и бляшек.

Курган 12 могильника Джувантобе ценен для нас как показатель того значения, которое придавали саки своим верным спутникам: даже на тот свет они отправлялись в сопровождении коня. Сходные верования существовали и у их причерноморских и алтайских современников. Очень возможно, что боевые кони сопровождали в последний путь сакских вождей и знатных воинов, погребенных в царских усыпальницах Бесшатыра.

«Клады» Семиречья

Интересными памятниками, которые наряду с курганами освещают культуру и искусство саков северо-востока Средней Азии, являются также «клады» культовых предметов из бронзы и железа. Все они найдены, к большому неудовольствию археологов, случайно. Ученым специалистам оставалось лишь, да и то далеко не всегда, обследовать уже разворошенную землю на месте находки и гадать, что было здесь в древности и что разрушено неосторожной рукой случайных «кладоискателей».

История одной из таких находок — Иссык-кульского клада (рис. 30) известна достаточно хорошо. В один из летних июльских дней 1937 г. рабочие из с. Семеновского на севере Киргизии сооружали ферму конесовхоза «Чолпон-ата». Ферма должна была располагаться в 4 км от села, в долине Кырчин, неподалеку от славящегося своей суровой красотой озера Иссык-Куль. При сооружении фермы велись земляные работы, во время которых рабочие на глубине 1,5–2 м неожиданно наткнулись на два лежащих рядом больших (более полуметра в диаметре) бронзовых котла. Оба они имели полусферическую форму и по четыре ручки, расположенные попарно крест-накрест: две горизонтальные — для переноски и две вертикальные — для подвешивания. Один из котлов, заполненный землей, стоял на ножках. Второй был перевернут вверх дном и под ним находились два бронзовых предмета с высокими ажурными коническими подставками; на них помещались «подносы», в одном случае круглый, в другом — прямоугольный. Подносы по краю были украшены скульптурными изображениями зверей: круглый — тринадцатью фигурами величественно выступающих друг за другом барсов, прямоугольный — двенадцатью группами, изображающими нападение льва на козла (сохранились лишь две такие группы, остальные десять были отломаны и унесены кем-то из рабочих). Еще глубже в земле были найдены лежащие друг на друге так называемые жертвенные столы — большие, прямоугольные, с довольно высоким бортом, с четырьмя ножками по углам и ручками для переноски. На борту большего из столов (его размеры по верху 83×79 см) на одном из углов находилось (сейчас отломанное) скульптурное изображение фигурки лежащего яка с большими рогами. Бронзовые фигурки яков украшали некогда все углы этого большого и странного стола; на каждом углу помещалось по две такие фигуры. Иссык-кульский клад был доставлен в столицу Киргизии г. Фрунзе. Ныне этот «клад» хранится в Эрмитаже вместе с еще большим бронзовым жертвенником — знаменитым Семиреченским алтарем, найденным под Алма-Атой в 1912 г., прямоугольным столом такого же типа, как и иссык-кульские; по борту его изображена процессия из двадцати пяти крылатых львов.

Рис. 30. Иссык-кульский клад

Совсем недавно, в 1953 г., еще один такой же «клад» был найден возле поселка Иссык-Энбекши Казахского района Алма-Атинской области. Здесь, в предгорьях Заилийского Алатау, школьники увидели на дне оврага торчащие из земли металлические ножки, а раскопав землю, нашли четыре котла, два блюда и два предмета с высокой ажурной конической подставкой; один из таких предметов, с круглым подносом наверху, был украшен скульптурными изображениями человека, сидящего поджав ноги, и коня, стоящего у него за спиной (рис. 31).

Рис. 31. Курильница из Иссык-кульского клада

Находки подобных «кладов» в Семиречье, т. е. в северной Киргизии и на юге Казахстана, уже никого не удивляют, равно как и находки отдельных предметов, из которых эти клады обычно состоят. Достаточно, например, отметить, что сейчас известно уже более семидесяти больших котлов, сходных с иссык-кульскими и иссыкскими, причем многие из них, так же как и жертвенники и предметы на высоких конических подставках, украшены скульптурными изображениями зверей: горных козлов, львов и т. п.

Но что же это за «клады»? Для чего нужны были кочевникам-сакам громоздкие, неудобные для частых перевозок с места на место огромные жертвенные столы, большие котлы, странные предметы на высоких конических подставках?

«Клады» — это наборы вещей, которыми саки пользовались лишь в дни каких-либо праздников, скорее всего религиозных. В такие праздники большие группы скотоводов съезжались в определенные, традиционные места. В этих священных местах и хранились, вероятно, необходимые для празднеств предметы, спрятанные в тайники, те самые «клады», о которых идет речь. На такой характер «кладов» указывают и входящие в их состав отдельные предметы. Большие котлы, служившие для приготовления горячей пищи, могли, конечно) применяться и не только в дни празднеств. Но обойтись без них в праздники было невозможно. Металлические столы — это действительно жертвенники или алтари. На них могли убивать жертвенного козла либо барашка или разводить яркий священный огонь.

Наиболее загадочны и непонятны предметы с высокими коническими подставками. Некоторые из них (например, из Иссык-кульского клада) снабжены парой стояков-трубок с горизонтальными отверстиями, в которые мог закрепляться фитиль. Эти экземпляры использовались, вероятно, как светильники. Возможно, что и другие подобные предметы служили светильниками. В их подносы в таком случае наливали растительный жир или масло, в которые и погружали фитиль. Однако более вероятно, что эти предметы чаще использовались как курильницы. Для этого их устанавливали в шатре или палатке и, нагрев до высокой температуры, бросали на поднос семена и благовонные травы. Дым, поднимавшийся от таких курильниц, был и куревом, и опьяняющим дурманом. И нередко, наверное, из палаток или шатров, где стояли курильницы, далеко по округе разносились крики переусердствовавших «курильщиков». Ведь не зря же Геродот, рассказывая о таких курениях, сообщает, что, надышавшись душистого дыма от семян конопли, скифы «вопили от удовольствия».

Таково было, по-видимому, назначение отдельных вещей, составлявших «клады» северо-востока Средней Азии. Понятно, что саки не возили их с собой по просторам степей и гор, а, пряча в укромное место, вновь и вновь пользовались ими, возвращаясь сюда в дни очередных празднеств. Понятно также, что найти эти «клады» можно только по воле случая и что, следовательно, как бы ни сокрушались археологи, «клады» и впредь будут скорее всего открывать не они, а землекопы, трактористы, любопытные школьники. Но находки таких «кладов» дают, конечно, работу и археологам. Так, именно обследование места находки Иссык-кульского клада, проведенное А. Н. Бернштамом в 1949 г. (через двенадцать лет после его открытия), позволило более определенно говорить о его назначении. Шурфы, заложенные здесь археологами, показали, что «клад» был найден близ жертвенной площадки, от которой сохранился толстый слой пепла. Это священное место саков размещалось у подножия скал, на площадке, возвышающейся над всей долиной, в которой работами той же экспедиции А. Н. Бернштама были открыты сакские курганные погребения.

«Клады» сакских племен интересны и в связи с вопросом об уровне развития у саков ремесел и искусства. Глиняная посуда, найденная в сакских погребениях, сильно уступает по своему качеству керамике оседлоземледельческих областей Средней Азии. Формы ее не отличаются разнообразием: чаще всего это округлые горшки и сферические чаши. Изготовлялись они от руки. Вероятно, более развиты были ткачество и обработка кожи, однако изделия этих ремесел до нас не дошли и о качестве их мы можем только догадываться. Кое-что можно сказать об опыте саков в обработке дерева. Но лучше всего о ремесле сакских племен мы можем судить по металлическим изделиям, в первую очередь по предметам из «кладов». Многие из них, изготовленные из меди и бронзы, отлиты в специальных формах. В таких формах отливались и огромные жертвенные столы, и большие котлы, и ажурные конические подставки, и венчающие их «подносы», и, наконец, фигурки людей и животных. Отливка этих изделий, так же как и припаивание к ним фигурок, несомненно требовала большого опыта, немалого мастерства и хорошего вкуса. Особенно высокими художественными достоинствами отличаются фигурки. Основная их масса живо напоминает аналогичные изображения у скифов причерноморских степей, у ранних кочевников центрального Казахстана и Южной Сибири, у древних обитателей Алтая, т. е. у тех скотоводческих племен, которые заселяли во второй половине I тысячелетия до н. э. обширные пространства великого евразийского степного коридора, протянувшегося к северу от стран древних цивилизаций, от сердца Европы — Дунайской низменности до степей современной Монголии. Изображения людей и особенно животных у саков (рис. 32), как и у других скотоводов той эпохи, характеризуются своеобразной художественной манерой, которая получила широкую известность под названием «скифского звериного стиля» и очарование которой доставляло и доставляет истинное эстетическое наслаждение всем людям, любящим искусство.

Рис. 32. Головки козлов. Часть бронзового котла

На «Крыше мира»

Поиски археологических памятников древних кочевников Средней Азии привели советских исследователей из степных районов южного Казахстана и северной Киргизии в горные ущелья Тянь-Шаня. И по мере расширения площади разведывательных маршрутов перед археологами открывались все новые и новые курганные могильники и группы. Область распространения этих памятников явно уходила дальше на восток, в районы Восточного Туркестана, На юге же курганы саков, открытые в зеленой Алайской долине, вплотную подступали к покрытому вечными снегами Заалайскому хребту, величественной громаде гор, вздымающихся на северной границе Памира, той таинственной горной страны, которая много сотен лет манила к себе географов и естествоиспытателей, где еще недавно, всего несколько лет назад, некоторые увлекающиеся натуры хотели увидать легендарного «снежного человека».

От этой «Крыши мира» археологов отделял теперь лишь Заалайский хребет. И вот в 1946 г. небольшая группа исследователей во главе с А. Н. Бернштамом начала «археологическое наступление» и на эту высокогорную область. Позади их машины, с трудом ползущей по северному склону Заалайского хребта, лежали горные долины и ущелья Алая и Тянь-Шаня, археологическое изучение которых было начато А. Н. Бернштамом в 1940 г., а затем после перерыва, вызванного войной, продолжено в 1944–1946 гг. Позади лежали степные просторы северной Киргизии и южного Казахстана, изучению которых А. Н. Бернштам посвятил многие годы полевых работ начиная с 1933 г. На археологический штурм Памира шел коллектив, во главе которого стоял талантливый и опытный руководитель, приступивший к исследованию Памира после более чем десятилетнего изучения степей и гор северо-восточных областей Средней Азии. Но понадобились еще целых три экспедиции на Памир, прежде чем науке стали известны первые данные по истории заселения этой суровой высокогорной страны.

Для изучения Памира недостаточно было таланта и опыта: нужны были еще необычайное трудолюбие и упорство. И надо отдать должное сотрудникам А Н. Бернштама — Г. Г. Бабанской, Ю. А. Заднепровскому, С. С. Сорокину, Ю. А. Баруздину, Н. Г. Горбуновой и другим, которые упрямо раскапывали курганы и, не падая духом от отсутствия находок, тряслись в кузове грузовика к следующему могильнику, чтобы вновь разбирать каменные курганные насыпи и искать хоть каких-нибудь остатков захоронений и погребального инвентаря. И все это на высоте около 4 км, где не хватает воздуха даже при обычной ходьбе, ие говоря уж о работе киркой и лопатой, где днем слепящее солнце обжигает лицо, а вечером свирепый холод загоняет скорее в спальный мешок, где людей одолевает горная болезнь и слабость. Нельзя не вспомнить руководителя этих работ, больного человека с палкой, который тем не менее пять раз взбирался на суровое Памирское нагорье и безвременно умер вскоре после экспедиции 1956 г.

Для того чтобы оценить труд исследователей-археологов «Крыши мира», — и еще больше, чтобы понять условия жизни древних обитателей памирских высей, — коснемся вкратце природы этого сурового и по-своему прекрасного края. Акад. Д. В. Наливкин, известный советский географ и геолог, немало повидавший на своем веку, так писал о нем: «Высоки плоскогорья Тибета и теряются они в облаках, но еще выше плоскогорья Памира. Не видно сверху дна Большого Каньона Колорадо, так глубоко врезано оно в землю, но еще глубже и красивее ущелья Пянджа. Грозен Терек, ревущий в скалах Кавказа, но он детская игрушка по сравнению с Пянджем… Безжизненны и суровы обледенелые тундры Арктики, но еще более безжизненны и суровы пустынные плоскогорья Памира».

К этой красочной характеристике Памира можно добавить, что Памир делится на две части: Западный, представляющий собой мир горных хребтов и теснин, и Восточный, охватывающий огромное высокогорное плато с широкими пустынными долинами и пологими склонами сглаженных разрушением гор. В гористых ущельях Западного Памира, где когда-то росли ныне уничтоженные леса, живут и трудятся горные таджики — оседлые земледельцы, возделавшие каждый клочок пригодной для этого земли. Их поля разбросаны везде, где есть почва и сравнительно ровная поверхность. На создание этих полей пошел труд многих поколений; отсюда пришлось убрать (вынести на своих плечах) тысячи тонн камней; здесь надо было создать и укрепить террасы с ровной поверхностью, доставив на них (опять на своих плечах) землю; сюда, наконец, нужно было, нередко за много километров, провести воду. Для этого приходилось прорубать арыки в гранитных скалах, перекидывать деревянные желоба через овраги и ущелья. И все это вручную, без всякой техники, без взрывчатки, без сложных современных приборов. Как справедливо отметил автор одного из последних трудов о природе Памира, Д. М. Затуловский, все это создали «только многовековый опыт, терпение и труд — бесконечный труд».

Совсем иные облик и судьба Восточного Памира. Все, кто посещал эти места, — будь то средневековые китайские паломники, идущие на поклонение буддийским святыням в Индию, немногочисленные европейские путешественники или русские и советские исследователи, — отмечают их пустынный, безжизненный характер. Восточный Памир — пустыня, где осадков зачастую выпадает меньше, чем в сухой и жаркой Сахаре, не говоря уже о песках Каракумов. Правда, на Восточном Памире нет песков. Это поднятая на огромную высоту каменистая пустыня, лишенная в летние месяцы больших ледников и снежников. Немногочисленные реки маловодны и текут в широких безжизненных долинах. Скалы и камни покрывает красивый темно-коричневый «пустынный загар», тонкая пленка вроде лака, которую образовали резкие колебания температуры и влажности (под их воздействием на поверхности камня выделились окислы железа и марганца, глинозем или кремнезем, которые и создали этот диковинный «загар» камня). Пустыню не оживляют даже озера, образовавшиеся в ее бессточных каменных котлованах. Правда, почти в самом центре этого нагорья, в 18 км к северу от поселка Мургаб, сейчас зеленеют поля, растут высокие травы, видны огородные грядки. Но это лишь опытные участки Памирской биологической станции Академии наук Таджикской ССР, достижение современной науки и творческого труда ученых, участки, возникшие здесь буквально в последние годы. До самого недавнего времени на обширных пространствах Восточного Памира обитали лишь немногочисленные кочевники-киргизы, пасущие свои небольшие стада в долинах Мургаба и других памирских рек.

Казалось, чего же искать здесь археологическим экспедициям! Правда, в священных текстах «Авесты» упоминается «страна Хара Березаити» — «горы, вечно покрытые снегом», откуда берут начало реки Ардвисура и Ранка (по-видимому, Аму- и Сыр-Дарья), а в древнеиндийских Ведах содержатся намеки на то, что с горной страной севера связаны вторгшиеся в Индию пастухи-скотоводы — арийцы. На основании этих сведений некоторые кабинетные ученые помещали на Памире прародину древних иранцев, арийцев, а то и индо-европейских народов вообще. Но чего стоили эти построения, если А. Стейн, знаменитый английский путешественник, географ и археолог, проехав через Памир и описав крепости его западной части, не нашел на Восточном Памире никаких археологических памятников, — а ведь именно он открыл многочисленные памятники в Северной Индии, восточном Иране, Афганистане, Восточном Туркестане.

«Чего же здесь искать?» — этот вопрос встал и перед сотрудниками экспедиции А. Н. Бернштама, когда, перевалив через Кызыл-арт и оставив справа по борту пик Ленина, вздымающийся на семь с лишним тысяч метров выше уровня моря, их машина миновала огромное озеро Кара-Куль и вновь поползла вверх к самому высокому перевалу Памирского тракта — Акбайталу. (Этот перевал лежит на высоте 4655 м, т. е. более чем на 100 м выше высочайшей горы Алтая — Белухи и лишь на 150 м ниже самой высокой точки Европы — г. Монблан.) На всем этом участке пути не было встречено ни одного кургана. А ведь к северу от Заалайского хребта курганные могильники попадались почти в каждой горной долине.

И даже после того, как сотрудники А. Н. Бернштама уже испытали радость открытия, увидев, наконец, несколько каменных насыпей сначала на берегах р. Мургаб, а затем и в долинах других рек южной части Восточного Памира, перед ними вновь встал вопрос: «Стоит ли здесь искать?» Это и не удивительно: ведь в результате двух лет поисков, после раскопок четырех курганов, в активе экспедиции были всего лишь один зуб и одна фаланга пальцев человека (о времени жизни его можно было только гадать). Но А. Н. Бернштам упрямо ставил другой вопрос: «Если Восточный Памир был безжизненным и непроходимым, то против кого же были возведены мощные крепости, отмеченные еще А. Стейном (см. рис. 33), крепости, протянувшиеся с севера на юг по восточной границе Западного Памира? Неужели древние земледельцы западнопамирских теснин и ущелий, оставив свои поля, воздвигали эту цепь крепостей против мифических врагов вроде «снежного человека» или загадочных горных духов и пери?» И упорство и целеустремленность поисков победили: в третий полевой сезон, в 1948 г., в ущелье верховьев Пянджа, на северном берегу р. Памир, были раскопаны первые курганные погребения кочевников, содержащие не только останки захороненных здесь «саков Памира», но и довольно обильный погребальный инвентарь.

Рис. 33. Остатки башни крепости Каахка. Западный Памир

Работы А. Н. Бернштама в 1948, 1952 и 1956 гг., а также раскопки 1958–1959 гг., продолженные Б. А. Литвинским, открыли курганы саков и в других местах Восточного Памира и позволили нарисовать картину широкого использования саками его высокогорных пастбищ. Следует, правда, сказать, что А. Н. Бернштам ошибся, полагая, что саки, погребения которых он с таким упорством искал и наконец нашел, были древнейшими людьми, заселившими «Крышу мира». Уже в 1956 г. В. А. Ранов, участник последней экспедиции А. Н. Бернштама, открыл на Восточном Памире семь местонахождений орудий каменного века и тем самым доказал, что «Крыша мира» влекла к себе человека еще на самых ранних этапах его истории (позднее В. А. Ранов нашел здесь и стоянки первобытных людей, и оставленную ими интересную наскальную живопись)[7].

Но вернемся к «сакам Памира». Какие памятники своего существования оставили они на суровых просторах «Крыши мира», что это был за народ и каково его происхождение? Как и от саков Семиречья и Тянь-Шаня, от древних кочевников Памира не осталось никаких следов поселений; это скорее всего были кратковременные стоянки с переносными (типа юрт) или недолговечными (вроде шалашей) жилищами, и единственными археологическими памятниками, по которым мы пока можем судить об их обитании здесь, служат погребения. Это курганы с каменными насыпями или кольцевыми каменными выкладками или же сочетанием того и другого, т. е. с насыпью, обрамленной выкладкой из отдельных камней. Курганы Памира невелики: чаще всего диаметр их насыпи равен 4–6 м, а высота всего лишь 40–60 см, курган высотой 1 м и диаметром до 8 м — это уже исключение. Под курганом обычно находится вырытая в грунте могила, а в ней — лежащий на боку, скорчившись, погребенный. Иногда в могиле встречаются парные захоронения (мужчина и женщина), а иногда даже тройные (мужчина, женщина и ребенок). Тело погребенного, видимо, окрашивали в красный цвет: остатки красной краски еще и сейчас покрывают кости захороненных.

Все могильники памирских саков расположены, как правило, по берегам рек, неподалеку от травостоя и мест, удобных для спуска к реке, т. е. около урочищ, где можно было и охотиться на диких животных, и пасти домашний скот.

Остановимся вкратце на некоторых памирских могильниках. Могильник Тамды — первый могильник «Крыши мира», исследованный советскими археологами в 1948 г., находился у границы нашей страны, на правом берегу одного из истоков Пянджа — р. Памир, вытекающей из озера Зор-Куль. Этот могильник, расположенный на высоте более 4000 м, был самым высоким из всех известных в то время археологических памятников мира. Один из его курганов оказался погребением старика, вероятно вождя племени. Находки в этом погребении начались уже в насыпи; в ней лежали рога горного барана-архара. Могила же особенно порадовала археологов. Вместе со старым воином в ней был похоронен довольно большой набор вещей. Лошади, правда, с ним не положили, но как напоминание о ней (замена по принципу «часть вместо целого») в могиле лежали бронзовые удила и бронзовые украшения узды. Рядом с костяком погребенного был найден колчан со стрелами с бронзовыми и железными наконечниками, а то и просто с заостренными деревянными концами. Одни из стрел, по-видимому, предназначались для войны, другие — для охоты на крупных животных, третьи — для охоты на птиц, четвертые — для рыбной ловли. Несохранившаяся одежда старика была богато украшена: при раскопках были найдены бронзовая бляха в виде фигуры архара, подвески, изображающие медведей, скрепки, бляшки и нашивки. Под разными курганами в этом же могильнике было раскопано еще 18 погребений — мужчин, женщин и детей. У женщин рядом с головой стоял глиняный горшок, на шее висели многочисленные бусы (часть из них иноземного, в ряде случаев — индийского происхождения), на руки были надеты железные браслеты (железо тогда ценилось у саков дороже, чем бронза). Дети, как и взрослые, лежали под курганом в могиле, скорчившись на боку, но без вещей.

Рис. 34. Могильник Ак-беит. Восточный Памир

Интересные результаты дали также раскопки другого могильника — Ак-беита (рис. 34), расположенного далее к востоку, в верховьях речки Ок-су (исток р. Мургаб). Этот могильник, самый большой из всех сакских могильников Памира, насчитывал около сотни курганов. Исследование его велось в течение четырех полевых сезонов, последний раз — в 1958 г., под руководством Б. А. Литвинского. Впервые раскопки здесь были начаты в 1948 г. Но первые удачи пришли к археологам в необычном для Памира по погоде 1952 году. В августе с юга, с далекого Индийского океана, на Памир неожиданно прорвались сильные муссонные ветры, и археологам пришлось утром перед раскопками отгребать от своих палаток почти полуметровый слой снега, а при расчистке могил воздвигать брезентовые прикрытия от снегопада. «Трудно было, — писал А. Н. Бернштам, — окоченелыми руками расчищать костяки погребенных и упаковывать находки. Но Ак-беит вознаградил нас за все перенесенные лишения. Воины лежали в могилах прикрытые щитами с деревянным основанием и кожаным покрытием. Как правило, сверху, острием от покойника, лежали топор, клевец (боевое оружие типа топора с клинообразным лезвием), меч, кинжал. На левом боку, лицом к реке, лежал покойник в одежде с праздничными украшениями, с вооружением, а перед ним стояли бронзовая чаша, в которой, по всей вероятности, была жидкая пища, и деревянное блюдо с остатками пищи из баранины».

А вот еще один могильник — Аличурский, совсем небольшой, насчитывающий всего лишь несколько курганов. Он расположен неподалеку от озера Яшиль-Куль в долине Аличур. Здесь в 1958 г. раскопано парное погребение пожилых мужчины и женщины. Мужчина (вероятно, еще один вождь) был похоронен с целым набором вооружения: рядом с ним найдены два кинжала, боевой топор, наконечники стрел. Здесь же лежала конская сбруя, в частности уздечка, украшенная бронзовыми бляхами в виде головок птиц. Женщина, несмотря на преклонный возраст, была щедро увешана украшениями: бусами, серьгами, браслетами. Но, пожалуй, наиболее интересной находкой из этого могильника был небольшой бронзовый котелок с двумя горизонтальными кольцевидными ручками и крючком-выступом в виде шеи лошади, увенчанной головой орла. Котелков такого типа в мире всего два: второй был найден в Гилгите в Северной Индии и опубликован в 1944 г. А. Стейном.

В целом раскопки сакских курганов Памира дали много вещей — оружия, украшений, посуды, предметов конской сбруи (рис. 35–36). Здесь найдены и своеобразные обоюдоострые кинжалы-акинаки, известные у скифов Причерноморья, саков Семиречья, бактрийцев и персов; и многочисленные бусы — стеклянные и каменные, изготовленные на месте и привезенные издалека; и бронзовые украшения на оружии или в виде отдельных блях, выполненные в «скифском зверином стиле». Изделия из дерева, железа, бронзы, кожи, войлока, шерсти, окрашенной индиго и пурпуром, свидетельствуют о том, что саки Памира были искусны в применении и обработке многих материалов. Но нельзя не отметить, что Восточный Памир не знает и половины тех материалов, которые были встречены археологами в сакских могилах.

Рис. 35. Оружие и предметы конской сбруи из сакских курганов Восточного Памира

Рис. 36. Предметы, украшенные изображениями «скифского звериного стиля», из сакских курганов Восточного Памира

Откуда же получали эти материалы саки Памира, с кем они были связаны и откуда они пришли? Все эти вопросы невольно встали перед исследователями. К сожалению, окончательный ответ на них дать пока невозможно — слишком мало еще материала из сопредельных областей, в особенности из Восточного Туркестана и Северной Индии. Но уже сейчас напрашивается вывод, что непосредственной связи между саками Памира и саками Семиречья и Тянь-Шаня не было. Об этом прежде всего свидетельствует размещение сакских курганов на «Крыше мира». Все они как бы теснятся в юго-восточной части Памира. Больше всего их в долине р. Памир и в бассейне р. Ок-су — как на самой Ок-су, так и на ее притоках Истык, Тегермансу, Андемин-су (на берегу последнего в 1959 г. найден небольшой могильник, лежащий еще выше, чем Тамды, на высоте около 4500 м над уровнем моря). Немногочисленные сакские курганы встречены и в центральной части Памирского плато, в долине Аличура и на Мургабе. Но за Акбайталом, в бассейне Кара-Куля и вообще во всей северной части Памира нет ни одного сакского кургана, не говоря уже о могильниках. Здесь, по-видимому, простиралась в древности непроходимая «мертвая зона», отделяющая кочевья саков «Крыши мира» от мест обитания их тянь-шаньских собратьев. Древние кочевники Памира отличались от скотоводов Тянь-Шаня и Семиречья и по своему внешнему облику: анализ костных останков, в первую очередь черепов, позволил установить, что памирские саки относились к длиннолицему (долихокранному) расовому типу, в то время как саки северо-восточных областей Средней Азии были представителями иного, круглоголового «андроповского» типа, широко распространенного в древности на просторах Казахстана и Южной Сибири.

С другой стороны могильники саков Памира вплотную подходили к границам Восточного Туркестана и Северной Индии и, вероятно, смыкались с курганами кочевого населения этих областей. Но их археологические памятники изучены еще крайне слабо, и судить о том, с кем из них саки Памира теснее, а с кем меньше были связаны, пока не приходится.

Работами Б. А. Литвинского, В. А. Ранова, А. Бабаева и других археологов на «Крыше мира» наряду с сакскими и с древнейшими, относящимися еще ко времени каменного века памятниками, ныне открыты также памятники эпохи бронзы, что позволяет предполагать и местные корни культуры памирских саков. Однако, если даже такие корни существовали, они не исключают значения тесных связей с Востоком и Югом для культуры саков «Крыши мира».