…[У парфян], по разделу мира с римлянами, теперь — власть над Востоком.
В многовековой истории народов Иранского плато был огромный, охватывающий почти полутысячелетие, период, который называют «парфянским». Начинается он с возникновения около 250 г. до н. э. на юго-западных рубежах современной Туркмении и северо-востоке Ирана небольшого Парфянского царства, столетием позже распространившего свою власть на юго-запад вплоть до Вавилонии и Элама; кончается в апреле 224 г. н. э., когда последний парфянский властитель, Артабан V, потерпел решительное поражение в битве на равнине Ормиздакан в Мидии и корона иранских царей перешла к Арташиру I, правителю из династии Сасанидов, наследственных владетелей Парса (древняя Персида).
Этот этап более чем вдвое превышает по времени ахеменидское «царство стран». Он продолжительнее и следующего за парфянским сасанидского периода, когда на троне величайшей державы Ближнего и Среднего Востока более 425 лет восседали сасанидские государи, носившие гордый титул «царей Ирана и не-Ирана». Но этот самый длительный этап в истории Передней Азии в то же время был и все еще остается самым темным ее периодом. Автор одной из первых сводных работ по истории Ирана Джон Малькольм в начале прошлого века писал: «От смерти Александра Македонского до воцарения Арташира Сасанида протекло около пяти веков, и это пятисотлетие в общем представляет собой не заполненный для нас пробел в истории Востока». Малькольм опирался на данные одних лишь греческих и римских авторов и при изложении истории парфян в основном останавливался на борьбе с Селевкидами, а позднее — с римлянами. И хотя с выхода в свет «Истории Персии» сэра Джона Малькольма прошло уже около 150 лет, Парфию и по сей день рассматривают во всемирной истории прежде и больше всего как вторую «мировую державу» Передней Азии, грозного соперника великого Рима. Причина такого подхода к истории Парфии кроется в том, что и сейчас науке известно все еще ничтожно мало собственно парфянских источников. Поэтому при изучении парфянской истории ученые вынуждены оперировать данными античных авторов, которых, естественно, больше всего занимала угроза парфянских вторжений в эллинистические (позднее — римские) владения в восточном Средиземноморье.
Рассмотрим вкратце ход сложения этой могущественной державы и некоторые перипетии парфяно-римского соперничества, так как без этого нельзя понять роли Парфии в истории древней Средней Азии, равно как и роли древней Средней Азии в истории Парфии, а также значения тех открытий, которые сделаны советскими исследователями при изучении территорий первоначального ядра Парфянского государства на юге современного Туркменистана.
Через семьдесят пять лет после смерти великого македонского царя из-под власти Селевкидов, его наследников в Азии, отпали, как мы уже видели, «восточные сатрапии» — Бактрия и Парфия (Парфиена). Во главе обеих этих сатрапий в то время стояли греческие наместники: уже известный нам «правитель тысячи бактрийских городов» Диодот и некий Андрагор, «сатрап Парфии». Однако, если в Бактрии господство греко-македонских завоевателей не было поколеблено, а просто приняло форму смены верховного правителя, то в Парфии оно вылилось в выступление против власти греков вообще. Андрагор, утвердившийся первоначально в Парфии и выпустивший даже монеты со своим именем, вскоре был свергнут, и власть над этой областью почти на пятьсот лет перешла в руки представителей местной восточной династии.
Судя по сообщениям античных авторов, произошло это примерно так. Кочевники-парны, обитавшие где-то вблизи границ Парфии, около 250 г. до н. э. захватили долину р. Атрек, будущую парфянскую провинцию Аставену, и провозгласили одного из своих вождей — Аршака — «царем». (Это событие позднее было принято за отправную точку особого парфянского летосчисления — «аршакидской эры»; отсчет по ней велся с первого числа весеннего месяца нисан 247 г. до н. э.). Попытка новоявленного царя вторгнуться в Бактрию была успешно отражена ее первым греческим царем, Диодотом I. Тогда парны обратились к Парфии и, разгромив Андрагора, овладели этой областью, где, смешавшись с родственным им исконным местным населением — парфянами, — переняли и их имя; позднее это имя распространилось и на другие покоренные или добровольно присоединившиеся к ним родственные иранские племена.
За первыми успехами парфян в собственно Парфии и близлежащих районах следуют новые успехи, и вскоре под их властью оказывается уже и Гиркания, значительная область на северо-востоке современного Ирана. Когда же Селевк II в 232–231 гг. до н. э. предпринял поход против парфян, Аршак, заключивший союз с сыном и преемником основателя Греко-Бактрийского царства Диодотом II, отступил в степи, где его конные отряды непрерывными внезапными нападениями нанесли большой урон неповоротливой, тяжеловооруженной селевкидской пехоте. До решающего сражения дело не дошло, так как из центральной области Селевкидского царства — Сирии к Селевку II пришли тревожные вести о новых династийных распрях, и он вместе с войском вернулся на Запад, поспешив заключить мир с Аршаком, согласившимся признать на словах свою вассальную зависимость от селевкидского царя.
Аршак, который, по словам Юстина, «не только добился царской власти, но и устроил свое царство, отчего стал для парфян не менее достопамятным, чем для персов — Кир, для македонян — Александр, для римлян — Ромул», мастерски использовал предоставленную ему передышку. В годы атом передышки парфяне строят новые крепости, укрепляют свои поселения, усиливают армию.
Рост Парфянского государства продолжался и после смерти Аршака. Так, при Артабане I (211–196 гг. до н. э.) парфяне приступили к завоеванию северо-западной части Ирана — районов древней Мидии. Их продвижение на запад и юго-запад было, правда, вскоре приостановлено в результате уже упоминавшегося нами восточного похода Антиоха III, который после первых побед над парфянами счел все же целесообразным прекратить дальнейшую борьбу и удовольствоваться новым признанием его верховенства со стороны сохранившего свой трон парфянского царя.
Но уже пятьдесят лет спустя, около середины II в. до н. э., в то время как греческие царства Бактрии и Индии доживали свой недолгий век, парфянский царь Митридат I, прочно обосновавшись в Мидии, вел свои отряды еще дальше на запад, в Месопотамию, где он овладел Селевкией, второй столицей Селевкидов на Тигре, и в июле 141 г. до н. э. был признан царем Вавилонии.
Рис. 37. Монета Митридата I
Митридат I (рис. 37), которого Трог Помпей характеризует как «человека необыкновенной доблести», став твердой ногой на древних землях между Тигром и Евфратом, не смог, однако, развить свой успех на Западе, так как уже в конце 141 г. до н. э., оставив армию и вновь завоеванные области на попечение своему наместнику-полководцу, он отправился на Восток, где и прошли последние годы его жизни. Кто угрожал в это время восточным рубежам могущественной Парфянской державы, сказать трудно, но, несомненно, что эта угроза была как-то связана с событиями, которые сопровождали гибель Греко-Бактрийского царства. Скорее всего это была угроза вторжения в Парфию тех отрядов или племен, которые составляли правое крыло хлынувшей из-за Аму-Дарьи новой волны кочевников Средней Азии. Как бы то ни было, судьба новой «мировой державы» даже к концу царствования Митридата I была еще далеко не ясна. Окончательно эта судьба решилась в течение последующих двух десятилетий, в царствование сына Митридата — Фраата II, брата Митридата — Артабана II и, наконец, сына последнего — Митридата II.
Фраату II в 130–129 гг. до н. э. пришлось отражать натиск деятельного и талантливого военачальника и полководца Антиоха VII Сотера («Спасителя»), предпринявшего последнюю серьезную попытку спасти гибнущее царство Селевкидов, а вслед за победой над Антиохом испытать горечь поражения в борьбе с отрядами саков. Парфянский царь сам пригласил саков в Иран для совместной борьбы против Антиоха VII, обещая им за помощь богатую военную добычу.
Явившись по зову Фраата II на арену военных действий тогда, когда судьба селевкидского царя была уже решена, саки потребовали от своего «союзника» выплаты обещанной им доли добычи, но получили отказ. Обманутые в своих ожиданиях и оскорбленные надменной формой отказа, саки начали грабить и немногочисленные греческие поселения в Иране, и основную массу местного оседлого населения. Попытки парфянских войск изгнать саков не увенчались успехом, а сам Фраат II, будучи предан воинами Антиоха, которых он включил в состав своей армии, погиб в одном из сражений. В борьбе с кочевниками, опустошавшими Парфянскую державу, погиб и преемник Фраата, его дядя Артабан II. Летучие кочевые отряды появлялись в самых разных областях «великой державы», достигая границ Армении и Месопотамии, но в конце концов были оттеснены на юго-восток в древ-тою Дрангиану (на границе современных Ирана и Афганистана); эта область и поныне носит их имя — Сеистан (от «Сакастан» — «страна саков»).
Окончательная победа над саками выпала на долю Митридата II, сына погибшего в борьбе с кочевниками Артабана II. В период его царствования Парфия превратилась в крупное царство, утвердилась в положении «мировой державы». Победив саков и превратив Сакастан в сатрапию Парфянского царства, расширив свои владения на Востоке завоеванием низовьев р. Мургаб и крупнейшего городского центра Мерва, а на западе — оккупацией части Армении, уступленной ему за помощь в захвате престола армянским царем Тиграном II, Митридат II первым из парфянских государей присваивает себе титул «царя царей». Этот царь был также, как это справедливо отметил акад. В. В. Бартольд, «первым государем в мировой истории, имевшим сношения как с державой востока — Китаем, так и с державой запада — Римом»: китайская династийная хроника династии Хань содержит краткую, но четкую характеристику Парфянского царства конца II — начала I в. до н. э., а из сообщений античных авторов известно о встрече на Евфрате в 92 г. до н. э. знаменитого римского полководца Суллы с парфянским послом Оробазом.
В течение примерно 30 лет после смерти Митридата II (88 или 87 г. до н. э.), в то время как Рим укреплял свои позиции в восточном Средиземноморье, в Парфии шла ожесточенная внутренняя борьба между различными политическими группировками и сменилось несколько царей. При последнем из них, Фраате III, в 65 г. до н. э. произошло первое вооруженное столкновение между римлянами и парфянами: в этом году легат знаменитого римского полководца, участника первого триумвирата Помпея, Афраний вытеснил парфянские отряды с территории Кордуэпы, одной из спорных областей. Этот незначительный на первый взгляд эпизод в деятельности Помпея на Востоке, где Рим овладел уже Малой Азией и всем восточным побережьем Средиземного моря, включая Сирию, ознаменовал собой начало жестокой, затянувшейся на многие столетия борьбы за главенство на Переднем Востоке.
Решительная схватка между Римом и Парфией не заставила себя долго ждать. Честолюбивый и надменный полководец Марк Лициний Красс, другой участник первого триумвирата (третьим триумвиром был, как известно, Юлии Цезарь), вознамерился повторить восточный поход Александра Македонского. Красс, незадолго до этого жестоко подавивший восстание Спартака, не просто жаждал военной славы. Соперничество между триумвирами, приведшее позднее к гражданской воине и диктатуре Цезаря, уже начиналось, и Крассу во что бы то пи стало надо было сравняться с Цезарем, покорившим Галлию, и Помпеем, утвердившим власть Рима на Переднем Востоке. Римляне, в частности Красс, плохо представляли себе возможности парфян, и эта недооценка Парфянского царства дорого обошлась Римской республике.
Весной 54 г. до н. э Красс прибыл в Сирию и почти без всякой подготовки двинул свои легионы в парфянскую Месопотамию. Без особого труда оттеснив парфянского сатрапа и заняв несколько городов (в Парфии в это время еще не закончилась очередная междоусобная борьба за престол между сыновьями Фраата III), Красс столь же неожиданно, к удивлению и друзей и врагов, вернулся зимовать в Сирию. Всем в Парфии было ясно, что предстоит серьезная борьба, и царь Ород II, овладевший в то время с помощью своего талантливого военачальника Сурены властью и троном, начал деятельно готовиться к ней. Положение на востоке Парфии стабилизировалось: кочевые завоеватели Бактрии были разобщены и не представляли для парфян серьезной опасности. Саки, ранее угрожавшие Парфянской державе, прочно вошли в ее состав, и упомянутый выше Сурена, как установлено ныне, происходил из рода сакских вождей. Политическая обстановка, таким образом, давала возможность Ороду II сосредоточить все свое внимание на борьбе с Римом.
Парфянский царь предполагал, что римляне, опираясь на заключенный ими ранее союз с армянским царем, изберут для похода на Иран путь через Армению, более длинный, но обеспечивающий им наибольшую безопасность от нападения парфянской конницы, выводящий к тому же в глубь Месопотамии, к жизненным центрам Парфянской державы. Поэтому основные силы парфян во главе с самим Ородом II вступили в Армению. Преградив таким образом путь легионам Красса через Армению, парфянский царь одновременно лишил римского полководца поддержки самого сильного из его возможных союзников в Азии. (Ород был, вероятно, хорошо осведомлен о позиции армянского царя Артавазда, который, как это теперь известно, действительно предлагал Крассу напасть на парфян через его страну.) В Месопотамии было оставлено относительно небольшое войско во главе с Суреной. Основную часть этого войска составляли, как сообщают источники, 10 тысяч всадников из личного отряда этого полководца. В помощь им Ород II выделил еще тысячу тяжеловооруженных конных воинов (катафрактариев). Сурена обеспечил своим отрядам и бесперебойную доставку стрел: для этого его армии была придана тысяча верблюдов, навьюченных огромным запасом стрел.
Вопреки советам своего союзника Артавазда Армянского и простому здравому смыслу Красс избрал для своей армии тяжелый, но зато кратчайший путь в Иран — через пустынные степи Месопотамии. Римский проконсул на Востоке был настолько уверен в успехе, что даже не обратил внимания на подготовку своих легионеров к трудностям предстоящего похода и не провел никакой разведки сил и планов врага. На первый взгляд казалось, что Крассу неожиданно повезло, так как, выбрав путь через Месопотамию, он тем самым избегал столкновения с основными силами парфян. Но ведь целью его похода был решительный разгром Парфии, а не просто захват западных парфянских областей, и ему как раз и следовало бы скорее уничтожить армию своего врага. Как бы то ни было, до столкновения с основным ядром парфянской армии дело не дошло, и судьбу войны решили не главные силы парфян, а вспомогательное войско Сурены.
Весной 53 г. до н. э. армия Красса перешла Евфрат. В ее состав входило 7 легионов, т. е. примерно 35 тысяч пехотинцев, 5 тысяч всадников и несколько тысяч метателей копий. Ближайшими помощниками Красса были квестор Кассий Лонгин (в будущем один из убийц Цезаря) и сын полководца, легат Публий Красс, ранее сражавшийся под командованием Цезаря в Галлии. Войска Сурены, заманивая римлян в степь, отошли на восток. Красс немедленно двинулся за ними, хотя Кассий и советовал ему идти вниз по Евфрату на Селевкию. Четыре дня шли римские воины через пустыни Месопотамии вслед за Суреной, пока, наконец, 6 мая, не успев даже отдохнуть после изнурительного похода, не столкнулись с парфянами возле г. Карры (Харран).
Тяжеловооруженная римская пехота, выстроенная в каре, была атакована парфянской конницей. Парфянские конные всадники кружились вокруг неповоротливого каре, засыпая римлян тучами стрел, которые непрерывно доставляли к полю боя караваны верблюдов… Когда же Публий Красс во главе значительного отряда пехоты и конницы атаковал парфян, последние обратились в притворное бегство. Пылкий римский легат, совершенно незнакомый с тактикой степных конников, поддался на эту уловку Сурены и удалился от основных сил. Тогда-то на его отряд неожиданно обрушился решительный контрудар: натиск римлян был остановлен парфянскими катафрактариями, и вскоре отряд был окружен с флангов и тыла. Напрасно бросались на длинные пики катафрактариев молодой Красс и его легковооруженные конники — прорвать парфянское окружение они не смогли. Отряд был взят в кольцо и почти полностью расстрелян: были убиты пять с половиной тысяч из шести, среди погибших был и Публий Красс. Вся операция была проведена так умело и быстро, что Красс старший не успел даже приблизиться к месту избиения своего авангарда, покончив с которым парфяне с новой силой обрушились на главные силы римлян. Атаки парфян продолжались до наступления темноты, после чего конница Сурены как бы растворилась во мраке. Римский полководец, никак не ожидавший подобного поворота дел, был так растерян, что даже не отдал приказа, куда вести потрепанные римские отряды: его помощники сами приказали своим воинам укрыться в Каррах, под защитой городских крепостных стен, бросив при этом на произвол судьбы лагерь с четырьмя тысячами раненых.
Последующая попытка Красса пробиться на север, во владения союзного римлянам Артавазда, также не удалась. Отступление римлян превратилось в бегство и закончилось гибелью римской армии. Из сорока с лишним тысяч римлян, выступивших в парфянский поход, в Сирию вернулось менее десяти тысяч (да и то большинство из них составляли солдаты из гарнизонов, захваченных Крассом в начале похода месопотамских городов). Около двадцати тысяч воинов пало в бою. До десяти тысяч пленных было поселено по приказу Орода на северо-восточных рубежах Парфии, в окрестностях Мерва. Большинство командиров, в том числе и сам Марк Лициний Красс, погибли в бою или покончили с собой. Серебряные орлы — значки римских легионов — украсили храмы Парфии.
Плутарх, рассказывая о злополучном походе Красса, завершает свое повествование эффектной концовкой. По его словам, в то время как римский полководец стремился пробиться в Армению, в армянской столице Арташате Ород и Артавазд, заключив союз, праздновали свадьбу наследника парфянского царя Пакора и армянской принцессы. Все собрались на представление драмы Эврипида «Вакханки». И вот в той сцене, где по ходу действия предводительница вакханок Агава должна была выносить на тирсе голову Пентея, актер, исполнявший эту роль, вместо бутафорской вынес на сцену настоящую голову римского полководца. Так якобы царь Ород и его вновь приобретенный союзник и родственник узнали о гибели римского консула, чья голова появилась на сцене под звуки вакхической песни:
Мы несем домой
Из далеких гор
Славную добычу —
Кровавую дичь!
Так известил своего царя о победе над римлянами парфянский аристократ, всемогущий государственный муж и победоносный полководец, потомок сакских вождей Сурена.
Победа при Каррах имела огромное историческое значение: остановив римское продвижение в глубь Азии, она навсегда похоронила стремление Рима к единодержавию. Последовавшие вскоре за этим неудачные попытки царевича Пакора изгнать римлян из Азии и ответный, столь же неудачный поход участника второго триумвирата, победителя республиканцев при Филиппах, цезарианца Марка Антония, еще раз показали, что все это не случайно и что ни одной из сторон не дано сокрушить своего противника. И вопреки широко распространенному представлению Рим и Парфия впредь вели войны уже не на полное уничтожение соперника, а лишь ради захвата той или иной спорной территории. На Ближнем Востоке возникает прочная и нерушимая в течение нескольких столетий система политического дуализма. Что же касается Парфии, то она прочным форпостом восточного мира противостоит Риму и многим современникам представляется отнюдь не менее могущественной, чем ее грозный западный соперник. Равновесие сил лишний раз подчеркивает мирный договор, заключенный в 20 г. до н. э. между первым римским императором Октавианом Августом и новым парфянским царем Фраатом IV, захватившим престол после убийства своего отца, престарелого Орода II. По этому договору границей между Римом и Парфией признавался Евфрат, а символическим актом примирения явилось возвращение парфянами значков римских легионов.
Трезвый и расчетливый политик Октавиан Август должным образом оценил Парфию и, понимая, что у него нет достаточных сил для открытой борьбы с нею, старался ослабить своего грозного соседа при помощи всяческих политических интриг. Отчасти это ему удалось, и римское влияние на парфянскую правящую верхушку стало ощущаться все сильнее и сильнее. Реакцией на эту проримскую ориентацию был дворцовый переворот, который привел к власти в 12 г. н. э. зятя Фраата IV, правителя Мидии Артабана III, родоначальника новой династии парфянских царей, так называемых младших Аршакидов.
Дальнейшая история Парфии заполнена новыми внутренними смутами, сочетавшимися с очередными неудачами в борьбе с Римом. Парфянская держава явно клонилась к упадку, так же, правда, как неизменно шел к упадку и ее западный сосед и соперник — царственный Рим. В течение II в. н. э. римские войска вновь и вновь опустошают богатейшие западные области Парфянского царства. Но даже в это время сокрушить Парфию Риму было не под силу, и еще в 217 г., за семь лет до падения власти Аршакидов, римляне вынуждены были после двух поражений армий императора Макрина подписать с парфянами весьма невыгодный мир и уплатить парфянскому царю пять миллионов золотых динариев как военную контрибуцию.
К 20-м годам III в. Парфия была крайне обессилена. Опустошенная разорительными войнами, раздираемая внутренними противоречиями, она фактически распалась на ряд полузависимых, а то и просто независимых царств. Эта агония некогда могущественной державы завершилась в 224 г. н. э торжеством новой группировки, возглавляемой Арташиром Папаканом, владетелем Парса, области, некогда бывшей ядром державы Ахеменидов. На смену Парфянскому царству пришла Сасанидская империя. Самый долгий и самый темный период в истории Ирана закончился.
Начальный этап истории Парфянского царства, как мы успели убедиться, все еще изучен чрезвычайно слабо. Когда же, захватив весь Иран и часть Месопотамии, парфяне грозной силой вышли на арену мировой истории, их связи со Средней Азией уже не слишком привлекали к себе внимание древних авторов, видевших в Парфии лишь могущественную переднеазиатскую державу. Ко времени наибольшего триумфа этой державы — царствованию Орода II, когда после победы над легионами Красса парфяне, казалось бы, вот-вот утвердятся на побережье Средиземного моря (именно в это время Гораций в одной из своих од упоминает «парфян, угрожавших Лациуму»), от легендарного восстания, заложившего основу парфянской государственности, прошло уже около двух столетий. Столица Парфии, первоначально находившаяся неподалеку от Парфиены, в Гекатомпиле, после побед Митридата I на западе была перенесена в Мидию, в Экбатаны (близ современного иранского города Хамадан), а во время апогея парфянской мощи, при Ороде II, — еще дальше на юго-запад, в Ктесифон, новый город, возникший на левом берегу Тигра, напротив важнейшего торгово-ремесленного центра эллинистического мира Селевкии.
Парфянские цари и правящая верхушка как будто забыли и о своем среднеазиатском происхождении, и о своих далеких исконных землях. Потомки среднеазиатских кочевников, приспосабливаясь к ближневосточным представлениям о «законности» царской власти, стали даже возводить свое происхождение к ахеменидским царям, выдавая за своего родоначальника Артаксеркса II (405–359 гг. до н. э.), носившего-де до вступления на престол имя Аршак. Письменные источники, повествующие о событиях в Парфии, со II–I вв. до н. э. почти не упоминают о колыбели парфянской государственности. И историкам казалось, что, став царями Ирана и перенеся политический центр державы в экономически мощные области Запада, парфянские цари навсегда порвали свои связи со Средней Азией. Эту точку зрения разделял даже В. В. Бартольд, писавший, что «внимание Арсакидов было обращено преимущественно на запад» и что «ими для поднятия культуры восточно-иранских (т. е. собственно парфянских) областей было сделано меньше, чем при Александре и Селевкидах; …Арсакиды не связали своего имени ни с одним из восточноиранских городов».
Правда, время от времени источники сообщали о пребывании того или иного царя на востоке Парфянской державы, но, как правило, считалось, что они отправлялись туда либо для предотвращения нашествий кочевых «варваров», либо в надежде поживиться за счет слабевших восточных соседей, либо, наконец, под натиском победоносных римских легионов. Крах Греко-Бактрийского царства учеными XIX — начала XX в. воспринимался как гибель очага культуры в глубинной Азии, а восточные области Парфии представлялись далекой окраиной былого цивилизованного эллинского мира. Что могло привлекать на эту дикую окраину парфянских царей? Ведь те знали города Запада, вкусили плоды эллинской культуры; ведь эти цари часто официально именовали себя «филэллинами», вплоть до рубежа новой эры снабжали свои монеты надписями на чистом греческом языке, устраивали (как это известно, например, об Ороде II) представления греческих трагедий.
Но вот на родине парфян развернулись археологические работы советских ученых, и стало ясно, что былые представления об исконных парфянских землях явно несостоятельны. Какова же была легендарная колыбель Парфянского царства и что нового дали ее раскопки для понимания истории и культуры одной из могущественнейших держав древнего мира?
Родиной парфян, их коренной территорией, откуда они вышли, чтобы затем, разлившись по всему Иранскому плато, дойти до берегов Евфрата, были земли современного северо-восточного Ирана и южной Туркмении, земли, которые и составляли собственно Парфию; позже, после гибели Парфянского царства, при Сасанидах, эти земли стали называть Хорасан — «Восток». Эта колыбель Парфянского государства состояла из Парфиены (примерно соответствует Ашхабадской области Туркменской ССР), Маргианы (примерно Марыйская область) и нескольких более мелких районов. Парфиена с городом Нисон (иначе Парфавнисой) была одним из тех районов, где около 250 г. до н. э. и зародилось Парфянское государство. Маргиана с огромным и многолюдным городом Мервом вошла в состав Парфии позднее, после ослабления и развала Греко-Бактрийского царства. Однако сразу же после этого Маргиана прочно слилась с другими коренными парфянскими землями, так как ее население было родственно жителям Парфиены; вполне вероятно также, что легендарные парны, основатели династии и царства Аршакидов происходили именно из этой области, ранее подвластной Бактрии. Из этих-то среднеазиатских земель и вышли парфяне-завоеватели и их цари Аршакиды. И именно здесь, на землях Парфиены и Маргианы, советские исследователи с 30-х годов ведут археологическое изучение Парфии.
Прежде помимо немногочисленных письменных источников об истории и культуре Парфянского царства можно было судить лишь на основании раскопок в Месопотамии, где западноевропейские археологи в течение многих лет изучали пограничный город-крепость Дура-Эвропос на Евфрате и городской квартал Селевкии на Тигре (слабее изучены Сузы и еще несколько поселений парфянского времени в Месопотамии и западном Иране). Таким образом, раскопки на юге современной Туркмении должны были разрешить сразу несколько историко-культурных вопросов: показать, какова была культура парфян на их исконных, коренных землях и каково было отношение правящей верхушки Парфянской державы к своей далекой восточной колыбели.
Земли, на которых располагались Парфиена и Маргиана, как было показано в предыдущих главах, еще задолго до возвышения Аршакидов были ареной многих важных исторических событий, и не являлись, таким образом, дикой страной, лежащей вне пределов цивилизованного мира. Еще задолго до парфян, да и до походов великого македонца, здесь существовали и оседлая культура, и города, и достаточно древние культурные традиции. О том же свидетельствуют и скудные сведения античных авторов — надо только вчитаться в них внимательно и, главное, без предубеждения. Так, Маргиану наряду с Арией (область современного Герата) Страбон считал «самым лучшим местом» в восточном Иране, а согласно Плинию она славилась также высокой урожайностью ее виноградников. Столицу Маргианы Антиохию называли «Енидрос», т. е. «обильно снабженная водой», причем помимо нее при описании этой области перечислялся еще целый ряд городов. В Парфиене античные авторы также упоминали несколько поселений городского типа, причем в главном городе этой области — Нисе, по их данным, находились какие-то «царские гробницы» (последнее сообщение вызывало известные сомнения, так как было хорошо известно, что в 217 г. н. э. римляне по приказу императора разгромили и осквернили гробницы парфянских царей в Арбеллах, в Месопотамии). Интересно также отметить ту славу, которой пользовалась парфянская, вернее «маргианская», сталь: по словам Плиния, она высоко ценилась в Риме; из этой стали были, в частности, изготовлены доспехи и латы победоносных воинов Сурены.
Но скупых сведений источников было, конечно, слишком мало, чтобы представить себе культуру коренных парфянских земель и культурный уровень парфян-завоевателей. Отсюда ряд ошибочных суждений, например утверждение А. Кристенсена, одного из крупнейших специалистов по истории и культуре сасанидского Ирана, что парфяне не знали искусства укрепления городов и их планомерной осады, или даже отрицание у парфян «художественного вкуса».
Пионером археологического изучения коренных парфянских земель по праву следует признать А. А. Марущенко, который уже в 1930 г. приступил к разведывательным раскопкам двух городищ, известных у местного населения под названием нисийских. Эти городища — Новая Ниса (Тязе-Нусай) и Старая Ниса (Койне-Нусай), расположенные в 18 км к северо-западу от Ашхабада, возле сел. Багир, ныне стали наиболее изученными и самыми знаменитыми памятниками собственно парфянской культуры. После этого, вплоть до Великой Отечественной войны, А. А. Марущенко наряду с изучением «культуры Анау» неоднократно вел небольшие раскопки в Нисе, выяснив многие важные историко-археологические вопросы. Однако широкое изучение культуры коренных земель Парфии было осуществлено позднее, уже после войны, сотрудниками Южно-Туркменистанской археологической комплексной экспедиции во главе с пр оф. М. Е. Массоном. ЮТАКЭ, продолжая исследования Нисы и уточняя выводы своего предшественника, провела также широкие рекогносцировочные разведки по всей южной Туркмении. При этом помимо писийских городищ и огромного городища столицы Маргианы — Старого Мерва было открыто и обследовано более десятка разных памятников парфянской эпохи: городов, государственных крепостей и неукрепленных поселений.
Города коренных парфянских земель были и административными центрами — резиденциями наместников и правителей, и центрами ремесла и торговли, и, наконец, мощными узлами обороны. Каждый город состоял из трех частей: цитадели, собственно города и обширной городской округи, причем каждая из них имела свои собственные крепостные стены.
Крупнейшим из таких городов был Мерв, важнейший населенный пункт не только Маргианы, но и восточного Ирана вообще. Туркменское произношение Мерва — «Мару» породило название современного центра области — Мары. Однако древний Мерв отстоит от современного города более чем на 30 км: его величественные остатки лежат возле Байрам-Али, небольшого городка и железнодорожной станции, получившей свое название от выстроенного поблизости правнуком Тимура — Мирзой Санджаром в середине XV в. «нового города», который в свою очередь ошибочно был известен у местных жителей как «крепость» Байрам-Али-хана, мелкого туркменского владетеля XVIII в. Вся эта путаница имен и событий не случайна: жизнь здесь била ключом и до парфян, и при парфянах, и многие столетия после исчезновения их имен со страниц истории. Выразительным памятником интенсивной многовековой деятельности человека и высится здесь городище Старого Мерва, на самом деле представляющее собой остатки целого ряда разновременных поселений. «Старый Мерв — это не городище, но именно группа городищ, — пишет Г. А. Пугаченкова, известный археолог и архитектор, специалист по древней Парфии, — они возникли исторически, одно вслед за другим — одни угасали постепенно и медленно, другие гибли внезапно, вследствие военных катастроф: жизнь перемещалась на новые территории, оплывали древние стены, рушились покинутые дома, и ныне печальные холмы и увалы обозначают местоположение былых кварталов, общественных зданий, рыночных площадей».
Древнейшее ядро Старого Мерва, возникшее еще в доахеменидский период, известно сейчас под названием Эрк-кала — «Цитадель-крепость». Эта древняя твердыня площадью около 15 га высится ныне, по выражению Г. А. Пугаченковой, «словно огромный, загадочный лунный кратер». Многогранная, почти круглая в плане, Эрккала со всех сторон окружена высоким (до 25 м) валом оплывших крепостных стен. За этими стенами, как показали археологические работы, при Ахеменидах стоял дворец правителя, сооруженный на мощной 15-метровой платформе из сырцовых кирпичей. Позднее здесь же, вероятно, были поселены воины греко-македонского гарнизона: Квинт Курций Руф сообщает об «основании» города Александрии Маргианской, что скорее всего надо понимать как свидетельство об использовании, а возможно и укреплении уже существовавшего поселения.
Еще позднее здесь действовал Селевкид Антиох I. По словам Страбона, этот крупный политический деятель, «пораженный плодородием равнины, обвел ее стеной, имеющей в окружности 1500 стадий (около 230 км), и основал город Антиохию». Что касается «Стены Антиоха», то ее остатки, сооруженные по приказу селевкидского царя местными жителями из привычного местного материала — пахсы, были обследованы С. А. Вязигиным. Эта стена действительно окружала весь Мервский оазис, защищая его от сыпучих песков и, возможно, от неожиданных вражеских нападений: занять ее всю гарнизонами было, конечно, немыслимо, и на ней, по-видимому, располагались лишь на значительном расстоянии друг от друга сторожевые посты, подававшие сигнал тревоги при приближении опасности. Город же «Антиохия Маргианская» — это скорее всего тот же Мерв, уже однажды переименованный в Александрию Маргианскую, а теперь получивший еще одно новое название. Этот город, однако, не ограничивался одной Эрк-калой, а охватывал большой почти правильный квадрат, примыкающий к ней с юга. Эта территория, известная под названием Гяур-кала — «Крепость язычников», занимает более 330 га, а каждая сторона ее достигает почти 1,5 км.
Древний Мерв еще до Антиоха I вышел за пределы мощных стен первоначального города. И вот эта новая лишь обживаемая еще городская территория и была использована сыном Селевка и внуком Спитамена для сооружения города, названного в его честь Антиохией. «Новый город» был окружен новой крепостной стеной (толщиной до 6 м), а всей его застройке в соответствии с канонами эллинистического градостроительства была придана четкая планировка: правильный квадрат стен, с воротами в центре каждой из них, с двумя центральными магистральными улицами, соединявшими попарно ворота и крест-накрест рассекающими весь город. К обводу крепостных стен Антиохии Маргианской была подключена и Эрк-кала, которая, по всей видимости, играла теперь уже роль городской твердыни, цитадели, «арка», как называли такие сооружения греки.
Рис. 38. Крепостная стена Мерва (реконструкция)
Какова была судьба поселенных здесь вместе с собственно мервскими жителями греческих колонистов после краха селевкидской власти на Востоке, мы не знаем. Но работы ЮТАКЭ показывают, что город на месте Эрк- и Гяур-калы продолжал жить и развиваться и при парфянах. При них, в частности, вновь были проведены крупные работы по укреплению города. Новые мощные стены окружают в то время Эрк-калу, ставшую резиденцией парфянского наместника (рис. 38). Единственный въезд в эту грозную твердыню сооружен с юга, со стороны собственно города — Гяур-калы, причем прежде чем достичь ее ворот, путник — друг или враг — должен был подниматься к ним по покатому подъему-пандусу, который тянулся вдоль крепостных стен Эрк-калы почти на треть общей длины их периметра. Пандус был сооружен так, чтобы любой поднимающийся по нему был обращен к крепостной стене правой, не защищенной щитом стороной. У самого въезда в Эрк-калу, справа от дороги, высился еще мощный сторожевой форт, во время раскопок которого сотрудниками ЮТАКЭ открыто около двух десятков разных комнат и коридоров, окружавших центральное помещение — зал; все они имели толстые и высокие (более 5–6 м в высоту) стены. На территории самой цитадели были устроены специальные печи для обжига глиняных ядер. Здесь же, на древней центральной платформе, было сооружено какое-то крупное здание (пе то дворец, не то административная постройка), а к северу от него теснились хозяйственные постройки, склады, арсенал и, возможно, казармы личной гвардии правителя.
Но не грозная Эрк-кала была при парфянах центром городской жизни Мерва. Ремесленное производство, торговля, да и повседневная жизнь большинства мервцев, будь то богатая знать или городская беднота, были сосредоточены на территории Гяур-калы, былого центра Антиохии Маргианский. Крепостные укрепления этой основной части города, как и стены цитадели, в годы парфянского владычества были сильно перестроены. Сооруженную при Антиохе крепостную стену Гяур-калы, словно в футляр, заключили внутрь новых мощных кладок: новая массивная стена окружила ее с обеих сторон и сверху. Теперь стена Гяур-калы достигала 16 м в толщину, а о высоте ее позволяют судить останцы, еще поныне вздымающиеся почти на 10 м. Как показали работы ЮТАКЭ, над гребнем стен высилось больше сотни прямоугольных башен, не выступающих, однако, за фасадную линию стен.
В застройке города ярко проступали черты социальной дифференциации четко отразившиеся даже на внешнем виде нынешней Гяур-калы. В западном и северо-восточном ее секторах вздымаются отдельные одиночные холмы. Это остатки богатых домов городской знати. Пустыри у подножия Эрк-калы и в южной части городища — былые городские площади и рынки. Холм, возвышающийся возле дороги, — остатки храмового строения. А вот центральную часть Гяур-калы занимает сплошная густая застройка с неразличимыми до раскопок многочисленными жилищами основной массы горожан; только места городских водоемов-хаузов бросаются здесь в глаза: их расположение отмечают большие углубления, выделяющиеся на фоне лишь слегка всхолмленного рельефа этой части былого города.
Интересные результаты были получены при раскопках в северо-восточном секторе Гяур-калы, где, как выяснилось, размещались ремесленные кварталы парфянского Мерва. Люди, занимающиеся одной профессией, жили здесь на одном месте в течение многих поколений. В одном из раскопанных здесь бугров оказались остатки мастерской ремесленников-металлистов. Здание этой мастерской насчитывало около полутора десятков помещений, в которых были найдены небольшие производственные печи и крупные глиняные сосуды-хумы для воды. Здесь же были подобраны литейные формочки, глиняные тигли для плавки металла, рога и кости, из которых изготавливались рукояти и всевозможные обкладки.
Еще более яркую картину дали раскопки обширного холма, лежащего близ северных ворот Гяур-калы. Как оказалось, здесь в древности лежал квартал мукомолов: многочисленные мелкие хозяйства, состоящие из небольших домов всего в три-четыре комнаты, иногда с двориком, которые часто пристроены друг к другу и лишь изредка разделены узкими проходами — переулками. В каждом из таких домов найдено по нескольку ручных жерновов и огромные хумы для зерна и муки. Здесь же находились очагп для обогрева и приготовления пиши, различная бытовая глиняная посуда, мелкие монеты, пряслица и ткацкие грузила, разнообразные бусы и дешевые бронзовые колечки: жизнь шла своим чередом, и помимо занятия мукомольным ремеслом люди здесь готовили еду, копили деньги на «черный день», заботились об одежде и украшениях. Очень важны находки в этом мире бедных ремесленников нескольких глиняных черепков с выполненными черными чернилами парфянскими надписями: они свидетельствуют о довольно широком распространении грамотности. Неподалеку от жилищ мукомолов были найдены также обжигательные печи ремесленников-гончаров. Все это говорит о развитом ремесленном производстве парфянского Мерва и о далеко зашедшей специализации отдельных городских ремесел.
Рис. 39. План Мерва парфянского времени
Парфянский Мерв — это огромный город (см. рис. 39), перешагнувший уже не только пределы Эрк-калы, но и крепостные стены Гяур-калы, а ведь площадь этих двух городищ, равная почти 350 га, и так превышала территорию многих городских центров древности и средневековья. В первые века нашей эры вокруг этих двух старых территорий городской застройки выросла обширная городская округа. Тут, вероятно, размещались обширные усадьбы знати, храмовые хозяйства, участки общинников, виноградники, бахчи, сады, поля. Весь этот огромный пригород парфянского Мерва площадью около 55 кв. км был окружен еще одной крепостной стеной, остатки которой известны ныне под названием Гилякин-Чильбурдж («Сорокабашенная»). Эта огромная стена до работ ЮТАКЭ считалась средневековым сооружением XI–XII вв. Однако изучение ее, проведенное в 1947 г. З. А. Альхамовой, показало, что возведение Гилякин-Чильбурдж восходит еще к парфянскому периоду. Общее протяжение валов этой некогда грандиозной оборонительной линии достигает 27 км, что более чем на 9 км превышает длину самого обширного кольца стен, когда-либо окружавших древний Рим. Гилякин-Чильбурдж служила, вероятно, для защиты от неожиданных набегов кочевников, и в случае более серьезной военной угрозы — первой линией обороны, которая могла на время задержать врага и дать возможность жителям пригорода укрыться под защитой основных укреплений — крепостных стен Гяур-калы, а защитникам последних лучше подготовиться к обороне. Толстые и мощные стены Мерва явно были рассчитаны на оборону и от многочисленного врага и от осадных орудий.
Цветущая столица Маргианы своим бурным развитием обязана пе только тому, что она была центром богатого оазиса, по и своему расположению на важных торговых путях, в частности на трассе Великого Шелкового пути, соединявшего восточное Средиземноморье и Дальний Восток (об этой великой трансконтинентальной дороге еще пойдет речь). Через Мерв проходили также пути в Хорезм и Согд, Бактрию и Индию. И пе далеким захолустьем цивилизованного мира, а важным ремесленным, торговым и культурным центром встает перед нами этот огромный, сильно укрепленный парфянский город, важный и мощный оплот восточных рубежей Парфянской державы.
Рис. 40. План городища Койне-кала
Ниже мы познакомимся еще с одним парфянским городом южной Туркмении — Нисой, археологическое изучение которой дает возможность более подробно судить о многих сторонах культуры и искусства коренных парфянских земель. Но уже здесь следует отметить, что многие черты, с которыми мы столкнулись в Мерве, не носили случайного характера и были, по всей видимости, присущи культуре Парфии вообще. Таковы, например, и трехчленное деление города, и система его обороны, и, наконец, планировка его древнейшей и наиболее укрепленной части — цитадели (арка). Для того чтобы убедиться в этом, рассмотрим еще одно из парфянских городищ — Койне-кала у сел Гяуре (к юго-востоку от Ашхабада) (рис. 40). Площадь этого городища почти в сто раз меньше территории Мерва, цитадель расположена не на краю собственно города, а в центре его. Но в остальном это маленькое поселение оказывается как бы уменьшенной во много раз копией величественной маргианской столицы. Многогранный или круглый в плане арк Койне-калы перекликается с мощной цитаделью Мерва — Эрк-калой. Основная, собственно городская часть Койне-калы, окруженная стенами и башнями, по своему характеру сходна с мервской Гяур-калой, а сравнительно большой пригород, как и в Мерве, тянется во все стороны от центра города и также обрамлен еще одной, дополнительной линией крепостных стен. Так во внешнем облике грандиозного города и совсем небольшого городка запечатлены определенные, выработанные парфянами на их родных землях, принципы градостроительства и фортификации.
О приемах, применявшихся парфянами при устройстве оборонительных сооружений, позволяют судить и те государственные крепости, которые возводились в первые века нашей эры близ восточных рубежей их державы, чаще всего на границах оседлоземледельческих оазисов. Воздвигаемые по заранее намеченному плану, эти крепости отличаются четким контуром стен, продуманной системой оборонительных сооружений, слабой застроенностью внутреннего, столь тщательно защищенного пространства.
Рис. 41. План крепости Чичанлык-тепе
Одна из таких государственных крепостей — Чичанлык-тепе (в Маргиане) почти квадратна в плане (каждая ее сторона приближается к 200 м) (рис. 41). По всем четырем углами крепости высятся выступающие за линию фасада стен мощные квадратные башни. Три стены имеют еще по четыре дополнительные башни, а четвертая, в которой помещен въезд, — три такие башни. Ворота, ведущие внутрь крепости, укреплены выступающим вперед Г-образным изгибом стены, затрудняющим доступ неприятелю: вступив в узкий проход, он оказывался здесь под двойным обстрелом — с основной линии стены и с ее Г-образного изгиба. Постройки, скорее всего казарменного типа, размещались в крепости вдоль внутренней стороны ее стен, так что обширная площадь в центре крепости оставалась свободной. Здесь могли размещаться шатры, храниться запасы фуража, стоять кони. Здесь же проводились, возможно, воинские учения, а во время военных действий спасались от опасности жители близлежащего поселения. Гарнизон крепости был, очевидно, немногочисленным (во всяком случае он был безусловно меньше, чем население любого занимающего такую же площадь укрепленного городка), и в силу этого особое внимание уделялось чисто фортификационным сооружениям — башням. Именно им в Чичанлык-тепе в отличие от крепостных стен Мерва отводилась основная роль в активной обороне крепости. Если, например, в Мерве в оборонительных боях участвовало все мужское (а иногда и женское) население, способное оборонять всю линию крепостных стен, в Чичанлык-тепе фактически защищались лишь отдельные узлы обороны — башни, на которых и размещались основные силы защитников крепости. С Чичанлык-тепе сходны и другие парфянские крепости, такие, как Дурнали или Чильбурдж (рис. 42), тезка внешней оборонительной стены Большого Мерва. Обе эти крепости также имеют правильную четкую планировку, Г-образные изгибы стен у ворот и большие незастроенные внутренние площади. Основу их обороны также составляли выдвинутые вперед многоэтажные башни: четыре особенно мощные по углам и дополнительные — вдоль фасадной стороны стен. Строители этих крепостей отнюдь не копировали какие-либо образцы. Напротив, они тонко учитывали специфические местные условия. Сооружая эти укрепленные посты на границе с песчаной степью, они явно рассчитывали, что у кочевников, их возможных врагов, нет осадных машин, а если и есть, то их трудно доставить через пески. Именно этим объясняется небольшая толщина стен при очень внушительной их высоте: очевидно, не опасаясь осадных орудий, строители крепостей учитывали, что у нападающих могут быть штурмовые лестницы.
Рис. 42. Крепостные стены городища Чильбурдж (реконструкция)
Таким образом, если города Парфии свидетельствуют о развитии в ней городской жизни, ремесел и торговли, то крепости, будучи сопоставлены с городскими укреплениями, позволяют говорить также о большом опыте населения коренных парфянских земель в возведении оборонительных фортификационных сооружений. Последнее вполне понятно, если учесть долгий исторический путь, пройденный к тому времени населением южной Туркмении, этой колыбели древнейших земледельцев Средней Азии, и пограничный характер коренных парфянских земель: ведь именно здесь находился тогда тот восточный рубеж Парфянской державы, которому в конце I тысячелетия до н. э. угрожали кочевые племена и греко-бактрийские отряды, а в первые века нашей эры — грозные армии Кушанского царства.
Заканчивая на этом беглое ознакомление с археологическими памятниками коренных парфянских земель, следует отметить, что далекая восточная окраина Парфянской державы вряд ли могла рассматриваться как дикая страна осведомленными современниками Митридата I и Митридата II или же Юлия Цезаря и Октавиана Августа. И вряд ли кто-нибудь из них осмелился бы назвать ее лишенной какой-либо культуры. А ведь еще совсем недавно примерно так характеризовали и Маргиану, и собственно Парфпю, и всю древнюю Среднюю Азию в целом некоторые историки Европы. О том, сколь ошибочны подобные оценки Парфии и парфянской культуры, особенно ярко свидетельствуют нисийские городища.
Тязе-Нусай и Койне-Нусай — Новая Ниса и Старая Нпса, раскопки которых, как мы уже видели, были начаты в 1930 г., привлекли к себе внимание задолго до Октябрьской революции. Еще генерал А. В. Комаров, тот самый, который первым начал своеобразное «исследование» холмов Анау, заинтересовался этими городищами. Причем, если первоначально, в 1882 г., этот почитатель археологии в генеральском мундире решил, что Ниса возникла в позднее время («столетия два или три назад»), то уже через несколько лет он, различая Новую и Старую Нису (эти термины впервые были введены в науку именно А. В. Комаровым), относил возникновение первой из них ко времени после арабского завоевания Средней Азии, а жизнь и гибель второй — к «доарабскому периоду».
В. В. Бартольд, заложивший основы научной истории Средней Азии, собрав все доступные ему сведения письменных источников о городе Нисе, существовавшем еще в XVIII в., считал его остатками городища в сел. Багир. Вопрос о средневековой Нисе был решен, таким образом, довольно легко и достаточно определенно. Эта средневековая Ниса, неоднократно упоминаемая письменными источниками, доживавшая свой долгий век еще тогда, когда на берегах Невы бурно росла молодая столица России, была прочно отождествлена с городищем Новая Ниса.
Иное дело Ниса парфянская, четкие сведения о которой дает лишь один из древних авторов, Исидор Харакский (I в. н. э.). Вопрос о местонахождении этой Нисы долгое время оставался нерешенным. Объяснялось это тем, что в древности название Ниса, или Нисайя, применялось к разным местностям Иранского плато. Само слово «Ниса» означало «место, где осели на жительство». Понятно, что такое название могли носить самые различные области и поселения. И «Нису в Парфиене», Парфавнису Исидора Харакского, исследователи XIX в., равно как и многие ученые нашего столетия (вплоть до Ф. Парука, автора одной из основных книг по сасанидской нумизматике, вышедшей в свет в 1924 г.), помещали где угодно, но только не возле Ашхабада.
И даже после работ А. А. Марущенко, когда стало ясно, что парфянская Ниса действительно находилась на землях современного селения Багир, все еще оставалось непонятным, какое же из нисийских городищ следует признать остатками парфянского города. Казалось бы, мудрить тут нечего. Старая Ниса, где А. А. Марущенко были найдены постройки парфянского времени, явно была заброшена намного раньше Новой Нисы, просуществовавшей, как мы уже знаем, вплоть до XVIII в. Эти наблюдения хорошо объясняли названия этих городищ, и очень заманчиво было, как это сделал еще А. В. Комаров, предположить, что Новая Ниса возникла после гибели Старой Нисы и была всего лишь ее преемницей. Все это было вполне логично, но умозрительные, пусть даже безукоризненные с точки зрения формальной логики, построения уже не раз начисто опровергались современной археологией. Не подтвердились они и на сей раз. Археологическое изучение городища Новая Ниса показало, что это городище возникло не только не позднее Старой Нисы, но, напротив, даже раньше ее: на месте Новой Нисы еще во II — начале I тысячелетия до н. э. существовало древнеземледельческое поселение «культуры Анау». Более того, оказалось, что Новая Ниса расцветала именно в парфянское время. Таким образом, возникнув раньше Старой Нисы и намного пережив ее, Новая Ниса была вправе претендовать на признание именно ее Парфавнисой Исидора Харакского.
Раскопки Нисы, начатые ЮТАКЭ в 1946 г., все еще далеки от завершения. Однако материалы, добытые в ходе этих раскопок, столь обильны, что подробное описание их заняло бы много фундаментальных трудов. Достаточно, наверное, будет сказать, что одному лишь виду нисийских находок — черепкам с парфянскими надписями — посвящены отдельный выпуск «Материалов ЮТАКЭ», специальная книга и целая серия статей в научных журналах и сборниках (см. Список литературы). А ведь работы в Нисе продолжались много лет и найденные при этом памятники быта, культуры и искусства отнюдь не исчерпываются одними лишь надписями! Поэтому мы рассмотрим здесь, конечно, не все находки из раскопок Нисы и далеко не все выводы, сделанные на основании изучения материалов этих раскопок. Более того, мы также не сможем, как это ни заманчиво, шаг за шагом проследить тот путь исследования, который прошли сотрудники ЮТАКЭ, прежде чем сделать определенные выводы о назначении нисийских городищ и отдельных их частей и построек.
Рис. 43. План города Парфавниса
Согласно определениям М. Е. Массона, Г. А. Пугаченковой и их сотрудников по экспедиции парфянский город Ниса (рис. 43) охватывал оба нисийские городища, однако городом в прямом смысле этого слова была все же Новая Ниса. Это городище в парфянское время во многом напоминало уже знакомые нам парфянский Мерв и Койне-калу, по размерам заметно уступая первому и в не меньшей степени превосходя вторую. Как и другие парфянские города, Ниса состояла из трех основных частей: цитадели-арка, собственно города и пригородной округи. Пятиугольный в плане арк Нисы (площадью более 4 га) был сооружен на естественном возвышении — скале (позднее на его месте помещалась средневековая цитадель).
Собственно город размещался к северу от этой твердыни, у ее подножия. Странная конфигурация его стен объясняется, вероятно, тем, что парфянский город унаследовал ее от стихийно развивающегося древнеземледельческого поселения: мощные городские стены с часто расположенными прямоугольными башнями, возведенные здесь в парфянское время, шли, по-видимому, по линии старого обводного оборонительного вала. За пределами арка и собственно города (занимая вместе площадь в 18 за, они и составляют городище Новой Нисы), размещался пригород, ныне занятый садами, огородами и постройками сел. Багир. Граница пригорода четко прослежена лишь на юго-западе, где сохранился вал от былой внешней оборонительной стены.
Насколько тянулся пригород во всех остальных направлениях, пока установить не удалось. Вполне вероятно, что на юго-востоке он доходил до второго нисийского городища — Старой Нисы, достигавшей также внушительных размеров (около 14 га); это городище, по предположению М. Е. Массона, представляло собой сооружение особого рода — заповедную крепость парфянских царей, запретный для простых смертных «царский город». Точное назначение этого загадочного «города» еще не совсем ясно, но зато мы ныне знаем его парфянское название: Михрдаткерт — «Крепость (или город) Михрдата (Митридата)». Это название «царского заповедника» стало известно из найденного при раскопках Старой Нисы архива — глиняных черепков с парфянскими надписями I в. до н. э. (этим интересным находкам посвящен следующий раздел).
Вся площадь основного ядра парфянской Нисы — цитадели и собственно города (ныне городище Новая Ниса) была густо застроена. Планировка отдельных домов и кварталов этой внутригородской застройки еще не определена; изучение ее крайне затруднено многометровыми слоями последующих, более поздних сооружений, перекрывающих слой парфянского времени. Однако анализ находок, встреченных в разных частях городища, позволяет предполагать, что, как и в Мерве, кварталы городской знати располагались в парфянской Нисе отдельно от жилищ бедноты и горожан средней зажиточности. Первые находились, вероятно, в цитадели и в северо-восточной части городища: здесь обнаружены остатки жилых построек с великолепной столовой посудой, службы и склады с многочисленными хумами для хранения зерна и вин; здесь же, близ стены, найдены погребальные склепы парфянской знати и пристроенная непосредственно к крепостной стене небольшая, по-видимому храмовая, постройка. В юго-западной части города, по наблюдениям М. Е. Массона и Г. А. Пугаченковой, жили в основном средние и низшие слои горожан. Помимо частных построек в цитадели Новой Нисы раскопками ЮТАКЭ были обнаружены также большие зернохранилища (скорее всего, провиантские склады, устроенные на случай осады) и какое-то крупное административное здание, в котором найдено несколько глиняных черепков с надписями — первых нисийских хозяйственных документов. Известные уже давно парфянские монеты (II в. до н. э), в надписях которых встречается слово «Ниса», позволяют предполагать, что где-то здесь находился, по-видимому, и один из царских монетных дворов.
Рис. 44. Храм на городище Новая Ниса (реконструкция)
Для характеристики культуры и искусства жителей парфянской Нисы весьма интересны уже упоминавшиеся нами пристенная постройка и небольшие погребальные склепы. Постройка, о которой идет речь (по предположению Г. А. Пугаченковой — храм) (рис. 44), была сооружена впритык к мощной городской стене в конце III или во II в. до н. э. Внутренние габариты ее известны: длина равна примерно 13 м, ширина достигает 5 но определить, было здесь несколько помещений или одно, оказалось невозможно. Гораздо определеннее можно говорить о внешнем оформлении и о конструктивных особенностях этой постройки. Ее главный фасад пролетом 18 м был обращен в сторону города. Покоилось же все здание на специальной платформе, достигающей в высоту 80 см. Эта платформа спереди и сбоку выступала за линию толстых стен здания, образуя террасу шириной 2,5 м. На этой-то террасе обнаружены базы от деревянных колонн, некогда поддерживавших плоскую деревянную кровлю. Таким образом, здание с трех сторон было окружено колонным портиком — айваном. Высота айвана была легко определена по сохранившимся в стене здания углублениям — гнездам от деревянных балок плоской кровли. Айван и вся постройка в целом выглядели особенно парадно благодаря убранству ее стен. Стена состояла как бы из двух ярусов, один из которых, вздымавшийся над кровлей айвана, был побелен гипсовым раствором (ганчем), в то время как второй, служивший задней стеной айвана, был украшен состоящей из пяти ступеней панелью, на которой размещались терракотовые полуколонки, поддерживавшие горизонтальный фриз; стена айвана была выкрашена в малиново-красный цвет, ступенчатая панель, базы и стволы полуколонн — в черный, капители — в красный, венчающий стену горизонтальный фриз — снова в черный. Лестница, ведущая с улицы на айван, помещалась в центре главного фасада, вход внутрь здания — посредине его фасадной стены.
В целом вся постройка имела парадный и монументальный вид, причем сравнение ее с западнопарфянскими зданиями позволило Г. А. Пугаченковой говорить о ее своеобразном архитектурном решении. В убранстве этой раннепарфянской постройки наряду со специфически среднеазиатскими чертами (привычный для Средней Азии строительный материал — пахса и кирпич-сырец, обычное для среднеазиатской архитектуры широкое применение айванов, излюбленное и по сей день сочетание цветов красного, черного и белого) мы видим уже творчески усвоенные и приспособленные к местным вкусам античные архитектурные элементы (форма баз и капителей полуколонн, венчающий их фриз — антаблемент, ступенчатая панель).
На том же участке городища Новая Ниса, где во II в. до н. э. располагалась только что рассмотренная нами эффектная постройка, во время раскопок были найдены и погребальные склепы парфянской городской знати. Здесь в течение нескольких столетий, во всяком случае с I в. до н. э. по II–III вв. н. э. размещался, очевидно, некрополь — «город мертвых». Раскопками А. А. Марущенко и ЮТАКЭ затронуто, к сожалению, всего лишь несколько погребальных склепов этого некрополя, причем все они, за единственным исключением, еще в древности были начисто разграблены. Однако даже сейчас погребальные склепы Новой Нисы представляют для нас известный интерес. Эти склепы были совсем невелики (2,0 × 2,5–3 м), и их правильнее называть погребальными камерами. Располагались они как будто бы в ряд, впритык одна к другой. Вход в камеру был низким, и попасть в нее можно было лишь на четвереньках. Внутри стены, сводчатый потолок и даже пол камеры были тщательно оштукатурены глиной, поверх которой был нанесен слой ганча, окрашенного в малиново-красный цвет. Интересно отметить, что все эти склепы возведены уже после разрушения пристенной постройки, — они фактически пристроены к ее руинам.
В одной из таких камер еще в 1936 г. были найдены остатки погребения богатого парфянина. Это погребение выявилось случайно благодаря образовавшейся здесь промоине; в ней жители сел. Багир нашли бронзовый античного типа светильник, украшенный рельефным изображением козлоголового фавна. Обследовав место находки, А. А. Марущенко вскрыл погребальную камеру, в которой нашел лежащие в беспорядке человеческие кости, а также золотые нити и мелкие бляшки, некогда. нашитые, очевидно, на ткань или одежду, и медную монету Орода II. Интересно, что некоторые бляшки имели вид листьев аканфа; эти бляшки наряду с найденным здесь же светильником еще раз свидетельствуют о безусловном знакомстве богатых горожан Нисы в период расцвета Парфянской державы с эллинистической культурой и искусством и о том, что в их обиходе были предметы, экспортированные из областей античного мира.
Однако, как ни интересны находки и открытия А. А. Марущенко и ЮТАКЭ на городище Новая Ниса, их научное значение меркнет перед находками и открытиями на городище Старая Ниса — в «царском городе» Михрдат-керте.
При сооружении этого городища, как и при возведении цитадели Новой Нисы, был использован естественный холм. Поверхность холма была выровнена, местами на его склонах была насыпана земля и построены подпорные стены из пахсы и сырцового кирпича. Таким образом возникла пятиугольная в плане мощная платформа (высотой от 5 до 7 м), на которой и высился «царский город» (рис. 45). Укрепления этого заповедного города не уступают по своей мощи оборонительным стенам Новой Нисы. Весь пятиугольник крепости был окружен крепкой (до 8–9 м в толщину) оборонительной стеной (рис. 46) с расположенными близко друг от друга 43 прямоугольными башнями, выступающими за фасадную линию стены.
Рис. 45. План городища Старая Ниса (Михрдаткерт)
Рис. 46. Старая Ниса. Часть стены (реконструкция)
Особенно мощный характер имели угловые башни-бастионы, в одной из которых (юго-западной) располагались единственные ворота, ведущие внутрь крепости, к воротам вели покатые дороги-пандусы, идущие сначала под углом к крепостным стенам, а затем вдоль них, что крайне затрудняло штурм Михрдаткерта, так как атакующие вынуждены были на пути к воротам на значительном участке сравнительно узкой (до 4 м) дороги продвигаться под непрерывным обстрелом защитников крепости, размещавшихся на стенах и башнях.
Многое в устройстве крепостных сооружений «царского города», равно как и городища Новая Ниса и других парфянских поселений, живо перекликается с укреплениями того же времени в соседних среднеазиатских областях Хорезме и Бактрии. Таковы частое размещение башен, их прямоугольный план, мощные угловые бастионы, устройство пандуса и предвратных лабиринтов. По-видимому, развитие фортификации во всей Средней Азии той эпохи шло сходным путем. Истоки ее восходили к местным среднеазиатским традициям и в то же время, как справедливо подчеркивает Г. А. Пугаченкова, ей был «присущ характер величавой мощи, вполне соответствующей значению могущественного народа, перед которым не раз бесславно отступали римские легионы». Эта «величавая мощь» фортификации парфян, само существование которой ранее отрицалось некоторыми историками, была под стать их тщательно разработанной тактике кавалерийских сражений, применение которой при Каррах так дорого обошлось армии Красса.
Но вернемся к «царскому городу», стоящему в стороне от парфянской Нисы и столь тщательно изолированному от всего остального мира.
С плоской кровли «южного комплекса» как на ладони открывался весь «запретный город». К северу от «южного комплекса», включавшего группу дворцовых помещений и храмовых построек, подсобных и хозяйственных комнат и открытых двориков, была видна еще одна крупная постройка— «северный комплекс», который объединял усыпальницы парфянских царей и хранилища, связанные, по мнению исследователей, с культом обожествленных погребенных венценосцев. На востоке, откуда скорее всего можно было ожидать врагов, за зеленью парка с тремя крупными водоемами-хаузами высились наиболее мощные крепостные стены, а возле них с севера на юг вытянулись казармы воинов.
Таков или примерно таков (раскопки его не завершены) был Михрдаткерт, одна из резиденций парфянских царей, город усыпальниц и поминальных храмов первых Аршакидов, обиталище парфянских коронованных «богов» — живых и мертвых.
Раскопки ЮТАКЭ позволяют заглянуть в некоторые из его построек и составить более ясное представление об их архитектуре и внутреннем убранстве.
Одна из построек, получившая обозначение «Квадратный зал», в древности была окружена всевозможными комнатами, узкими сводчатыми коридорами и многоступенчатыми лестницами. Как они выглядели, еще не совсем ясно. Зал — это огромное квадратное в плане помещение, каждая из стен которого имеет в длину примерно 20 м, а в высоту около 10 м. Сверху его перекрывала плоская деревянная кровля с большим световым люком в центре. Кровля опиралась на четыре центральных опорных столба, «Квадратный зал» не раз перестраивался и по крайней мере дважды заметно менял свой облик.
Рис. 47. «Квадратный зал» в Михрдаткерте (реконструкция)
Как свидетельствуют раскопки, он выглядел достаточно эффектно во все периоды его существования, но особенно парадным «Квадратный зал» был в конце I–II вв. н. э. (рис. 47). Его стены были разделены на два яруса. Во втором, верхнем ярусе в нишах размещались большие глиняные статуи. Они четко выделялись на красном фоне верхнего яруса стены, разделенной на отдельные отсеки белыми полуколонками (нижняя часть стены и опорные столбы были окрашены в белый цвет). Составленные из терракотовых деталей горизонтальные фризы и пышные капители верхних полуколонн изобиловали рельефными украшениями (рис. 48), столь излюбленными в античном мире: тут были изображения листьев аканфа, палицы Геракла, львиной морды, а рядом с ними — чисто восточные зубцы со стреловидными прорезями, изображение футляра для лука — горита, «парфянские знаки». Часть статуй изображала мужчин в характерных парфянских одеждах — штанах из мягкой ткани, боевых панцирях и плащах, часть — женщин в просторных, окутывающих фигуру мантиях. Статуи были раскрашены в разные цвета, а в изображении складок одежды в виде ряда параллельных линий мастера, лепившие эти глиняные статуи, явно следовали античным художественным канонам. Однако, поскольку эти крупные (больше человеческого роста) статуи дошли до археологов лишь частично (рис. 49), мы сейчас не можем представить, каковы были 18 веков назад их лица, и, более того, сколько таких статуй мы бы застали тогда в «Квадратном зале»: то ли двенадцать, то ли двадцать.
Рис. 48. Архитектурные украшения из Нисы
Рис. 49. Раскопки «Квадратного зала». Расчистка статуй
Рис. 50. «Круглый храм» в Михрдаткерте (реконструкция)
Иной характер имела другая постройка «южного комплекса» — так называемый «Круглый храм». Это весьма своеобразное сооружение, квадратное снаружи, по заключавшее внутри круглый в плане зал. Убранство этого, также довольно крупного, помещения (его внутренний диаметр равен 17 м) несколько напоминает интерьер «Квадратного зала» (рис. 50). Степы «Круглого храма» были, правда, одноцветными (белыми), а нияшяя их часть — гладкой, но, как и в «Квадратном зале», стены четко делились на два яруса, верхний из которых, расчлененный приставными колонками, был снабжен нишами с крупными раскрашенными глиняными статуями. И, так же как в «Квадратном зале», капители приставных колонн и горизонтальные фризы здесь были составлены из терракотовых архитектурных деталей, на которых также были изображены листья аканфа, морда льва, «парфянские знаки», стреловидные прорези.
Замкнутый в кольцо коридоров, скрытый в глубине мощных стен, «Круглый храм» был, по мнению сотрудников ЮТАКЭ, частью храмовой постройки и либо играл роль монументального основания для алтаря огня, либо служил святилищем, где стояла большая культовая статуя и покоились различные реликвии, в частности трофеи. И быть может, у его стен стояли захваченные при Каррах орлы римских легионов и с них свисали римские знамена.
Раскопки «южного комплекса» не дали почти никакого неархптектурного материала. И сотрудникам ЮТАКЭ, работавшим в Михрдаткерте, казалось, что по составу и количеству находок им никогда не догнать куда более удачливых в этом отношении исследователей городища Новая Ниса. Но в один прекрасный день положение резко изменилось. Причиной этому послужил «северный комплекс» Михрдаткерта и, прежде всего, его основное ядро — большой «Квадратный дом» (рис. 51).
Рис. 51. План «Квадратного дома» в Михрдаткерте
Исследования ЮТАКЭ показали, что этот своеобразный дом, возникнув еще в III в. до н. э., использовался на протяжении нескольких веков и пережил несколько строительных периодов, в каждый из которых заметно менялись его план и облик. Но, несмотря на все эти перемены, общий характер и назначение «Квадратного дома» оставались как будто бы одними и теми же в течение нескольких веков. Это здание служило, по мнению М. Е. Массона и Г. А. Пугаченковой, сокровищницей богатого и разнообразного инвентаря, сопровождавшего в загробный мир погребенных в Михрдаткерте ранних парфянских царей из династии легендарного Аршака, тех самых ранних Аршакидов, которые создали Парфянское государство и превратили его в могущественную мировую державу. Перестройки «Квадратного дома» и какие-либо пополнения его сокровищ, судя по данным раскопок, прекратились на рубеже нашей эры; по-видимому, с этого времени парфянских царей стали погребать в тех самых «царских гробницах» в Арбеллах (Месопотамия), которые, как об этом сообщают античные авторы, были осквернены римлянами по приказу их императора в 217 г. н. э. Создание нового царского некрополя не означало, однако, пренебрежения старым. Старый «царский заповедник» по-прежнему тщательно охранялся и почитался, и только после краха Парфянского царства доступ в Михрдаткерт был, вероятно, открыт. «Запретный город» парфянских царей был разграблен и навсегда покинут. Тогда же, по-видимому, были в значительной части расхищены и сокровища «Квадратного дома». Что же это был за дом и какие сокровища помещали в его комнаты-кладовые парфянские цари, провожая в последний путь своих предшественников?
Первоначальная основная постройка «Квадратного дома» представляла собой каре из двенадцати помещений, окружавших большой квадратный в плане двор. Наружу были обращены гладкие глухие стены толщиной более 2 м и высотой 5 м. Эта замкнутая постройка высилась в северной части «царского города» еще одной запретной твердыней. Каждая внешняя сторона ее достигала почти 60 м, а стороны внутреннего двора равнялись 38 м. Со двора здание, правда, выглядело более приветливо: здесь вдоль всех его стен тянулись крытые колонные портики-айваны. Но мало кому довелось видеть внутренний двор «Квадратного дома». Узкий и длинный вход в постройку (в юго-западном ее углу) находился под строгой охраной.
Все помещения в здании были вытянуты по его периметру, по три на каждой стороне. Каждые три таких помещения сообщались между собой и имели один, два, а то и три выхода во двор. Внутри помещений, вдоль всех их стен высились широкие глинобитные суфы, а в центре, вытянувшись по оси комнаты, стояли четыре деревянные колонны, поддерживавшие плоскую деревянную кровлю. Никаких окон не было. Дверные же проемы в большинстве помещений со временем были наглухо заложены сырцовыми кладками.
Во второй строительный период вдоль восточной стороны двора на месте былого восточного айвана был сооружен длинный узкий коридор, входы в который помещались в центре и в северном конце. Тонкими, в один кирпич, перегородками коридор был расчленен на девять небольших и одну несколько более крупную (центральную) комнаты. Входные проемы, соединявшие отдельные помещения этой анфилады, постепенно (вероятно, по мере заполнения комнат) наглухо замуровывались, и таким образом, все девять ее небольших составных частей оказались одна за другой изолированными от внешнего мира. Исключение составляло лишь центральное помещение, в котором были сооружены две лестницы, ведущие на крышу. Это помещение служило, возможно, кордегардией, а по его лестницам поднимались на плоскую кровлю воины-часовые, совершавшие обход здания, вверенного их охране.
Предполагалось, очевидно, что и после заполнения этой анфилады рост сокровищ «Квадратного дома» будет продолжаться, и вдоль северной и западной сторон внутреннего двора был сооружен новый Г-образный коридор с высокими суфами. Интересной новинкой этого третьего в истории «Квадратного дома» строительного периода был пристенный, круглый в плане, алтарь, сооруженный с наружной стороны южной степы нового коридора. Алтарь помещался, таким образом, прямо напротив входа, ведущего с улицы внутрь «Квадратного дома». Сложен этот алтарь был из подрезанных сырцовых кирпичей и оштукатурен белым ганчем. Такая же штукатурка покрывала и всю южную стену. На белом фоне стены особенно четко выделялась украшавшая алтарь живопись — гирлянды алых цветов, перевитые черными лентами (эти изображения напоминают украшения, известные на греко-римских алтарях и саркофагах).
Во время одной из перестроек «Квадратного дома» были приняты и своеобразные санитарно-гигиенические меры: из двора наружу под полом коридора и одного из северных помещений была проложена водосточная линия, составленная из нанизанных одна на другую глиняных труб — кубуров. Линии таких глиняных кубуров, служившие для подачи воды (водопроводы) или для отвода ее (канализация), были обычными для Средней Азии и в древности и в средневековье, и находки их часто отмечаются нашими археологами.
Три больших северных помещения первоначальной постройки оказались совершенно пустыми, а дверные проемы, соединявшие их между собой, незаложенными, хотя выходы наружу в двух из них (в третьей такого выхода не было) были замурованы, причем на одной из таких замуровок снаружи сохранились даже оттиски печатей. В остальных комнатах первоначального здания и построек второй очереди все дверные проемы были наглухо заложены. При вскрытии же этих комнат в большинстве из них на суфах, а иногда и прямо на полу валялись, разбросанные в полном беспорядке, остатки самых разнообразных предметов.
Чего только здесь не находили сотрудники ЮТАКЭ! Тут были остатки тканей и изделий из камня, стекла и дерева. Встречались предметы вооружения: короткий двулезвийный меч и тяжелая боевая секира; железные и бронзовые наконечники стрел и парадный, серебряный с позолотой, топор-клевец; пластинчатые панцири для людей и лошадей и крупный парадный щит с накладками: посредине — в форме трезубца, а по окружности — в виде двух десятков чередующихся пальметок и фигур орлов с чуть приоткрытыми крыльями. Были здесь и всевозможные бусы, подвески и амулеты, и бронзовые зеркала, и остатки металлических, костяных и стеклянных украшений от мебели, и формы-матрицы для отливки таких украшений (в одной из них можно было изготовить театральную комическую маску мима для украшения ручки кресла, в другой — медальон с изображением дикой свиньи с пятью сосущими ее поросятами, в третьей — рельефную гроздь винограда).
Здесь же были найдены и многочисленные мелкие статуэтки и фигурки, изготовленные из металла (чаще всего серебра) или из полуобожженной глины, покрытые сплошной или частичной позолотой. Среди таких фигурок встречены изображения орлов; скачущего крылатого сфинкса с женской головой и грудью; Эрота, готового взлететь; Афины в тяжелом парфянском шлеме. Археологам достались и многочисленные серебряные монеты Александра Македонского, селевкидских царей, Евтидема Бактрийского, царя Понта Амизоса, ранних Аршакидов. Наряду с подлинными монетами этих государей в «Квадратном доме» были найдены и фальшивые их копии, изготовленные из свинца, меди или железа и лишь снаружи покрытые серебряной оболочкой. Интересно, что все такие подделки, найденные здесь, были разоблачены: все они были разрублены пополам или надрезаны еще в древности.
Особую группу находок из «Квадратного дома» составляют разбитые части мраморных статуй западного, скорее всего сирийского, происхождения. Среди найденных здесь кусков этих замечательных скульптур встречены фрагменты рук и ног, босых и обутых в мягкие облегающие сапожки. Но наиболее ценны сохранившиеся полностью или собранные из отдельных кусков головка Афродиты и две стоящие женские фигуры. Одна из них, высотой в полметра, изображает величавую богиню, одетую в длинный хитон, ниспадающий до самого пола эффектными складками. Другая (по размеру немного превосходящая первую) изображает полуобнаженную молодую женщину со слегка склоненной головой (рис. 52). Волосы переданы разделенными на прямой пробор и облегающими голову крупными, словно влажными прядями. Левая рука отведена и приподнята; по-видимому, эта рука была согнута в локте и поддерживала волосы, правая же была опущена вниз. Поза этой статуи напоминает хорошо известные в эллинистическом искусстве изображения Афродиты. Образ богини, отжимающей мокрые волосы, явно стоял как образец перед безвестным скульптором, высекавшим нисийскую фигуру. Но художник придал ей и характерные восточные черты: тяжелая линия бровей, глубоко посаженные глаза, рисунок носа и рта сильно отличают скульптуру от античных статуй.
Рис. 52. Мраморная статуя из Михрдаткерта
Еще одна интереснейшая группа находок из «Квадратного дома» открылась перед сотрудниками ЮТАКЭ осенью 1948 г. В ту осень раскопки «Квадратного дома» начальник ЮТАКЭ М. Е. Массон поручил небольшой группе своих учеников во главе с Е. А. Давидович, ныне широко известной как крупный специалист по нумизматике Средней Азии. 26 сентября коллектор этой группы Т. Якушева обнаружила в одном из восточных помещений «Квадратного дома» мелкие куски и части каких-то растрескавшихся изделий из слоновой кости селе различимыми рельефными изображениями. Как пишет М. Е. Массон, «находка вызвала среди сбежавшихся отовсюду членов 1-го отряда (так называлась группа Е. А. Давидович) восторг и энтузиазм. Однако, когда подошедшим начальником отряда при участии коллекторов была сделана попытка осуществить хотя бы поверхностную расчистку найденных объектов с помощью ланцета и кисточки, это оказалось затруднительным; фрагменты крошились, кость расслаивалась и в ряде случаев превращалась в пыль. Вместе с тем частичная расчистка показала, что в земле находятся какие-то крупные рогообразные сосуды типа ритонов со скульптурными украшениями». В ожидании реставраторов раскопки на этом участке были законсервированы, и именно тогда разразилось катастрофическое ашхабадское землетрясение 1948 г.
К счастью для археологов ЮТАКЭ и археологии Средней Азии, «Квадратный дом», вернее раскопанная его часть, практически не пострадал. Вполне понятно, однако, что о продолжении раскопок в те дни нечего было и думать; оставив в Багире двух археологов для охраны лагеря и, главное, ритонов, все сотрудники ЮТАКЭ включились в «раскопки» иного рода: вместе с уцелевшими жителями Ашхабада и постоянно прибывавшими отовсюду отрядами добровольцев, спешивших на помощь народу Туркмении, археологи раскапывали руины домов, спасая людей, пострадавших от этого колоссального по своей разрушительной силе землетрясения. Но постепенно жизнь входила в обычную колею, и перед сотрудниками ЮТАКЭ вновь встал вопрос: «Что же все-таки делать с ритонами?» Как назло наступили еще преждевременные сильные холода. Тогда М. Е. Массон лично возглавил дальнейшие работы в «Квадратном доме». И, несмотря на холодные, с инеем по утрам, дни, прерванные было работы по раскопкам «комнаты ритонов» (рис. 53) возобновились. А вскоре, в начале ноября, в новый Багирский лагерь приехали и два реставратора из Ленинграда и Москвы.
Рис. 53. «Комната ритонов» в «Квадратном доме» Михрдаткерта (реконструкция)
Между тем, как писал М. Е. Массон, погода резко ухудшилась: «По утрам все покрывалось инеем. Леденевший за ночь брезент, под которым во дворе спала часть сотрудников, становился жестким. Несколько раз начинал идти снег. Часто дул пронизывающий ветер. Коченели руки». Б одном из самых жарких мест СССР археологам пришлось, таким образом, страдать от холодов. А предметы, которые им приходилось защищать и извлекать из земли, были, пожалуй, самыми хрупкими из всех, когда-либо открытых в Средней Азии. Как ни велики были силы стихии, словно взбунтовавшейся в ту осень, упорство людей оказалось сильнее: несмотря ни на что, многие из работ, запланированных на 1948 г. в Средней Азии, были выполнены. Выполнены были также и работы по завершению осеннего раскопочного сезона в Старой Нисе. 20 ноября найденный с огромным трудом в Ашхабаде плотник заколотил во дворе Багирского лагеря последний экспедиционный ящик. Это был большой триумф ЮТАКЭ. Ведь одних только ритонов в те дни было спасено свыше трех десятков. С наступлением первых теплых дней ранней весной 1949 г. раскопки «Квадратного дома» возобновились, и в мае все оставшиеся в земле остатки ритонов были благополучно извлечены.
Но работы по спасению и изучению ритонов из Старой Нисы фактически только начинались, ибо доставленные вместе с глыбами земли, они все еще представляли собой груды кусков и кусочков разной величины и формы, чья дальнейшая судьба была далеко не ясна. И если основная работа по вскрытию и извлечению этого «клада» изумительных изделий из точеной и резной слоновой кости проходила в обстановке тяжелых последствий ашхабадской катастрофы, при постоянном ощущении постигшей людей беды, при постоянных подземных толчках долго затухавшего землетрясения, в непогоду и холод, то и окончательная расчистка и реставрация ритонов, этих замечательных произведений древнего искусства, занявшая несколько лет упорной кропотливой работы, была тоже по-своему героическим делом. Ведь нельзя забывать, что каждый из ни-сийских ритонов, хранящихся ныне в залах Эрмитажа или московских музеев изобразительных искусств и искусства народов Востока, в кабинете кафедры археологии Ташкентского университета или в Институте истории и археологии Академии наук Туркменской ССР, первоначально состоял, в лучшем случае, из сотен мелких кусочков, легко разрушавшихся при любом прикосновении, а то и при легком дуновении. И теперь, любуясь этими сосудами из слоновых бивней, мы должны отдать должное не только тем, кто извлек из земли их жалкие остатки, но и тем, кто вернул им их первоначальный облик.
Рис. 54. Ритон из Михрдаткерта
Рис. 55. Фриз ритона
Как же выглядят нисийские ритоны сейчас, после двух полевых раскопочных сезонов и трех лет реставрационных камеральных работ? Каждый ритон — это большой, обычно от 40 до 60 см в высоту, сосуд (рис. 54) той роговидной формы, которую испокон веков любили придавать кубкам для вина. Едва ли, однако, столь крупные ритоны, как нисийские, могли применяться на обычных, пусть даже царских пиршествах. Более вероятно, как это предполагает М. Е. Массон, что ритоны из «Квадратного дома» предназначались не для пиров, а для каких-то религиозных возлияний. Но как ни интересно назначение этих сосудов, их научная ценность заключается отнюдь не в этом, а в украшавших их сотнях разнообразных по сюжетам резных изображений. Нижние части ритонов завершались скульптурными полуфигурами кентавров, крылатых грифонов, обнаженной богини с арфой. Еще более интересны и разнообразны барельефы фризов (рис. 55), тянувшихся по верху ритона, и маленькие головки, украшавшие карниз над фризом. В сценах, запечатленных на фризах одной из групп нисийских ритонов, можно увидеть изображения божеств античного пантеона: Зевса, Геры, Посейдона, Афины, Аполлона, Афродиты и др. На барельефах фризов других ритонов изображены ритуальные сцены — жертвоприношения, ритуальные возлияния, вакхические пляски.
Не все эти рельефные изображения выполнены одинаково художественно. Некоторые из них безусловно вышли из-под резца первоклассных мастеров, другие были изготовлены менее искусными ремесленниками. Не ясно также, где были сделаны нисийские ритоны, — в Парфии ли, в Иране или Месопотамии. Но скорее всего изготавливали их (или значительную их часть) негреческие мастера; уж слишком вольно обращались они с античными сюжетами, вводя зачастую в них элементы иных, скорее всего восточных, преданий. В целом же ритоны из Нисы — это замечательный клад интереснейших произведений искусства, новая страница в изучении эллинистической культуры вообще. Без них нельзя ныне изучать ни вопросы парфянской идеологии и культуры, ни вопросы сложения и развития эллинистического восточного искусства.
Предназначавшиеся для парадного употребления, украшенные инкрустацией из кусочков разноцветного стекла, а также серебром и позолоченной бронзой, вырезанные из драгоценных слоновых бивней, нисийские ритоны составляли лишь часть тех богатейших сокровищ, которые некогда хранились в опечатанных глиняными печатями комнатах-кладовых «Квадратного дома». Этот дом, по мнению исследователей Нисы, был «храмовой сокровищницей — хранилищем при могилах старших Аршакидов и вместилищем, наряду со всем прочим, царских посвятительных даров». И вполне вероятно, что и мраморные сирийские статуи, и не дошедшие до нас золотые и серебряные изделия, от которых сохранились лишь отдельные детали, и великолепные ритоны были в свое время доставлены сюда по приказу одного из двух великих парфянских царей, носивших имя Митридата и давших свое имя городищу Старая Ниса, запретному Михрдаткерту.
И до чего бы хотелось любому археологу побывать в этом «царском городе» до того, как грабители пробрались после крушения Парфянской державы в кладовые «Квадратного дома», и вынесли из них предметы из золота, драгоценных камней и вообще все то, что представляло в их глазах какую-нибудь ценность! Однако мы рады и тому, что эти грабители не унесли с собой десятки культовых ритонов, куски мебели и статуй, ибо наука получила здесь богатый материал.
В том же 1948 г., когда группа Е. А. Давидович наткнулась на первый ритон в Михрдаткерте, другой отряд ЮТАКЭ, изучавший соседнее городище, Новую Нису, открыл ценнейшие памятники иного рода — первые в Парфиене хозяйственные документы. Для того чтобы лучше понять ту радость, которую испытала начальник Ново-нисийского отряда М. И. Вязьмитина, когда впервые в жизни увидела парфянский документ, надо учесть, что до начала работ ЮТАКЭ в СССР не было известно, если не считать монет и отдельных печатей, ни одной подлинной парфянской надписи. На той же территории Парфянского царства, которая расположена за пределами Средней Азии, находки таких надписей хотя и встречались, но были чрезвычайно редки.
К этому времени наиболее важным и крупным парфянским документом оставался найденный случайно еще во время первой мировой войны в местечке Авроман (Курдистан) пергамент, содержащий купчую на землю. Этот документ насчитывал 23 парфянских слова, 15 из которых, однако, были именами участников или свидетелей заключенной сделки. Помимо этого знаменитого документа «Авроман III» известна была еще краткая парфянская приписка к другому документу — «Авроман I», основной текст которого был составлен по-гречески, и одна нечитаемая надпись из Парса. Что же касается парфянских монет, то примерно до рубежа нашего летосчисления их надписи (так называемые легенды) были греческими, и лишь с I в. н. э. они становятся парфянскими. Однако языковый материал монетных легенд столь ограничен, что все слова, содержащиеся в них, не дали даже полного парфянского алфавита.
Во время раскопок на Старой Нисе, в одном из хозяйственных помещений «южного комплекса», за два года до новонисийской находки, в 1946 г., археологи ЮТАКЭ открыли, правда, хум конца II — начала III в., со следами парфянской надписи на стенке, но из-за плохой сохранности прочесть ее так и не удалось. На этот же раз в руках у М. И. Вязьмитиной был документ с четко различимыми буквами и даже строчками. Документ этот на первый взгляд был несколько необычен, — перед М. И. Вязьмитиной был всего лишь глиняный черепок, кусок стенки большого хума, но на обеих его сторонах виднелась нанесенная черной тушью надпись в 11 строк, и, несмотря на необычный, казалось бы, материал, не было сомнения, что это именно документ. Археологи знают, что документы на черепках — отнюдь не редкость: такие обломки глиняной посуды (по-гречески «острака», ед. число — «остракон»), служили на Древнем Востоке чуть ли не самым обычным материалом для всякого рода хозяйственных документов, ученических упражнений, а то и писем.
Итак, первый парфянский документ в Парфиене был найден. Но нашли его совсем не археологи. Сотрудникам ЮТАКЭ этот остракон принесла 10 сентября 1948 г. багирская колхозница туркменка. Она же привела археологов к месту находки. Оказалось, что остракон найден в южной части нисийской цитадели — арка, там, где, по предположению археологов, находилось какое-то большое административное здание, а может быть, и дворец. Отсюда в течение многих десятков лет багирские крестьяне брали землю для удобрения своих полей. В результате этих-то не рекомендуемых ни в одном из археологических руководств «раскопок» в южной части цитадели Нисы возник огромный разрез культурных слоев. Из его срезов торчали то здесь, то там куски глиняных сосудов, остатки стен, а в одном месте — даже часть комнаты с нишей. Тщательное изучение срезов этого многолетнего «неархеологического раскопа», проведенное сотрудниками ЮТАКЭ, дало в их руки еще пять черепков с парфянскими надписями. К сожалению, все они были найдены не в каком-либо помещении большого дома, а вне его, т. е. уже в древности их выбросили оттуда за ненадобностью. Закладывать здесь специальный раскоп в поисках новых острака было, таким образом, несколько рискованно, тем более что слой с открытыми документами залегал ниже мощных многометровых наслоений. Энтузиазм археологов был, правда, столь силен, что они готовы были своротить горы. Но через неделю после того, как найдены были эти пять острака, разразилось ашхабадское землетрясение, после чего все раскопки ЮТАКЭ, за исключением работ по спасению ритонов, были, понятно, полностью свернуты.
Небольшие разведочные раскопки, произведенные в цитадели Новой Нисы в следующий полевой сезон, не дали новых документов. А между тем в тот же сезон 1949 г. С. А. Вязигин к востоку от «комнаты ритонов» в старой разведывательной траншее подобрал черепок с надписями точно такой же, как открытые годом раньше в Новой Нисе. Когда же, планомерно расширяя площадь раскопок Михрдаткерта, сотрудники ЮТАКЭ добрались до хозяйственных построек, близ которых проходила эта старая разведывательная траншея, новые парфянские документы посыпались как из рога изобилия. Центр открытий парфянских документов переместился, таким образом, из цитадели Новой Нисы в запретный «царский город» Михрдаткерт.
Рис. 56. Черепок с парфянской надписью из Нисы
Две с половиной тысячи парфянских документов (рис. 56), найденных при раскопках на городище Старая Ниса, — таков ныне состав того внушительного собрания, которое можно назвать «архивом винного ведомства» Михрдаткерта. Парфянские острака этого архива, как и документы из Новой Нисы, найдены отнюдь не в специальных, предназначенных для них хранилищах. Все они были выброшены и впоследствии использованы совсем не по прямому назначению: эти многочисленные черепки подкладывали под хумы, чтобы придать им большую устойчивость, ими мостили полы и укрепляли основания стен. Текст на некоторых документах был стерт. Многие из острака были повреждены или разбиты. Но обилие найденных документов все же открыло перед исследователями широкие возможности: они смогли многократно проверить правильность чтения ими тех или иных знаков, букв и слов, установить особенности языка и осветить многие вопросы, которые нельзя решить на основе одних лишь чисто археологических материалов. И хотя ныне, при современном уровне развития археологической науки и ее исследовательских методов, вряд ли кто-либо осмелится отстаивать правоту И. Бунина, писавшего:
Молчат гробницы, мумии и кости, —
Лишь слову жизнь дана:
Из древней тьмы на мировом погосте
Звучат лишь Письмена,—
все же любой археолог согласится, что письменные источники — «письмена» являются важнейшим материалом для изучения исторического прошлого человечества.
Но почему документы из Михрдаткерта — архив именно «винного ведомства»? Это, конечно, случайность, и нет сомнения, что в парфянской Нисе существовали и иные, не менее интересные для науки, хозяйственные, дипломатические, а, возможно, и литературные архивы. Но пока что судьба дала в руки исследователей документы, связанные как раз с «винным ведомством», которое наблюдало, как это видно из текстов документов, за поступлением, хранением и расходами продуктов виноградарства, т. е. той самой отрасли сельского хозяйства, на развитие которой в собственно парфянских землях указывали еще античные авторы. «Винное ведомство» занимало в Нисе далеко не последнее место. Об этом свидетельствует уже то, что к востоку от «Квадратного дома» в Старой Нисе, т. е. там, где найдены парфянские документы, раскопано девять винных складов (так называемых «хумхона») и что в одних только этих складах могло, по подсчетам М. Е. Массона, храниться одновременно до 200 тыс. литров вина. А ведь хумхона ныне открыты также и в «южном комплексе» Михрдаткерта, и на городище Новая Ниса.
Что же представляли собой документы «винного ведомства»? Это разного вида обломки разбитых глиняных хумов, использованные как подручный материал для письма. Как правило, это большие куски стенок, размером 20–30 см, хотя изредка встречаются и полуметровые, весом более килограмма. Самый ранний известный пока документ относится к 148 г. «эры Аршака» (т. е. к 100 г. до н. э.), самый поздний — к 235 г. той же эры (т. е. к 13 г. до н. э). Основная масса найденных в Нисе черепков с надписями — это учетные документы, указывающие, кто, откуда и в счет какого года произвел взнос вином в царскую казну Михрдаткерта.
Вот, например, один из таких документов (в переводе И. М. Дьяконова и В. А. Лившица): «В хуме этом из виноградника узбари (т. е. из категории непосредственно царских земель), называемого Аппадакан, что в Сегабиче, вина — 18 мари. Внесено на год 182. Доставил Арьясахт, мадубар (доставщик вина), что (родом?) из Барзмесана». А вот документ, сообщающий о поступлении иного рода (в дар или в счет арендной платы): «В хуме этом из Рашнудатакана, от Тиридата, главного начальника конницы, от него самого, было вина — 16 мари. Из (этого) запаса вина — 2 мари (?) 2 к. внесено на год 172. Доставил Варахрагн, мадубар». Такие подробные «учетные карточки» часто сопровождали разные последующие пометки и приписки вроде «новоизготовленное», «приготовлено для подогрева», или «перелито в другой хум столько-то», или «оставлено кравчим (или кравчими) столько-то». Точность ревизий и достоверность произведенных измерений и операций удостоверяли, судя по припискам, столь важные персоны, как диперпат (начальник писцов, древняя разновидность «заведующего канцелярией») или даже сам сатрап.
Старые «учетные карточки» часто использовали вторично (для новых записей): как показал анализ записей, подобный документ был действителен не более года. За это время, вероятно, данные первичных документов сводились в общую учетную ведомость, и составлялись своеобразные инвентарные описи. Черновик одной из таких описей дошел до нас. Он таков: «В Михрдаткерте — крепости, в винном складе, называемом Новым, вина и уксуса хумов 160, пустых — 8. В винном складе, называемом… (название не читается), вина и уксуса хумов 3(16), пустых хумов 16. Всего хумов 500». Вместо же старых, подробных первичных документов каждый сосуд получал теперь небольшую этикетку с краткой надписью: «В этом хуме — старое вино», или «В этом хуме — новоизготовленное вино», или, наконец, «В этом хуме — скисшее (уксус)». Таких этикеток найдено несколько сотен, причем среди них есть также этикетка на виноград и этикетка на оливки. Количество вина или других продуктов, хранившихся в том или ином хуме, в таких этикетках уже не указывалось; оно, очевидно, определялось емкостью самого сосуда.
Учет и все прочие канцелярские записи вели многочисленные писцы, частично известные нам по именам. Эти писцы помимо составления учетных документов оставили нам и несколько записей иного рода, своеобразных памятных заметок, специально отмечавших дату воцарения того или иного нового парфянского государя. Таковы записи: «Год 157 (91 г. до н. э.), царь Аршак, внук Фрияпатака, сына племянника Аршака», или: «Год 180 (68 г. до н. э.), царь Аршак, правнук Фрияпатака, сына племянника Аршака». Первая из этих записей отмечает воцарение Готарза I, вторая — Фраата III. Эти записи позволили проверить датировку правления указанных царей и подтвердили, что все парфянские цари III–I вв. до н. э. носили тронное имя Аршак. Подтвердили они также реальную генеалогию Аршакидов: Готарз I действительно приходился внуком, а Фраат III — правнуком царя Фрияпатия (Фрияпатака), правившего со 191 по 176 (?) г. до н. э. Последний же действительно был сыном Артабана I, сына Тиридата I и племянника полулегендарного основателя династии и всего Парфянского царства Аршака, в реальном существовании которого некоторые исследователи ранее сомневались.
Интересен и еще один вид нисийских документов — учебные упражнения, своеобразные «ученические тетрадки» тех, кто позднее стал, скорее всего, одним из местных писцов. «От Михрдата брату… от Михрдата брату… от Михрдата брату…», — повторяется в надписи на одном из черепков. Видимо, какой-то прилежный ученик писца тщательно отрабатывал на этой «тетрадке» свою орфографию и почерк.
Нисийские документы позволили установить, каким было административное деление парфянских земель. Выяснилось, что первичной единицей такого деления было укрепленное селение — «диз». Его глава — «дизпат» — подчинялся сатрапу, в тот период, в отличие от более древних времен, управляющему небольшой областью. Последний, вероятно, в свою очередь подчинялся «марзпану» — «правителю земель».
В ведении сатрапов, а, возможно, и марзпана находились и отдельные большие имения, включавшие иногда несколько виноградников. Некоторые из таких имений и виноградников носили имена того или иного обожествленного умершего царя или же принадлежали непосредственно царствующему монарху. Имение «Фрияпатикан» — «Фрияпатиевское», названо, очевидно, в честь Фрияпатия II, упоминаемого и в памятных записях писийских писцов. Имение «Фрияпатикан» наиболее часто встречается в нисийском архиве (с ним связано почти четыре сотни найденных здесь документов), что, по-видимому, не случайно; Фрияпатий вообще пользовался в Нисе особым почетом: ведь именно через него вели свою генеалогию упомянутые в памятных записях Готарз I и Фраат III. И вполне вероятно, что «Фрияпатикан» принадлежал храму заупокойного культа этого почему-то особо почитаемого в Парфиене раннепарфянского государя.
Такой же характер носили, возможно, имения: «Михрдатакан», названное в честь знаменитого сына Фрияпатия — Митридата I (или не менее уважаемого Митридата II), и «Артабанукан», носившее имя отца Фрияпа-тия — Артабана I (или же сына Фрияпатия и брата Митридата I — Артабана II). Интересно, что среди виноградников имения «Артабанукан» был и «Артахшахракан» — «Артаксерксовский», названный, вероятно, по имени мифического родоначальника Аршакидов — ахеменидского царя Артаксеркса II.
Имения и виноградники, носившие имена царей, по-видимому, не всегда и не обязательно были выделены на содержание их заупокойного культа. В отдельных случаях они, вероятно, попросту могли принадлежать царствующему государю. Таков, возможно, был виноградник Готарзакан, упоминавшийся в документах времени правления уже знакомого нам «царя Аршака, внука Фрияпатака, сына племянника Аршака», т. е. Готарза I.
Количество документов из Новой Нисы поистине огромно, и можно бесконечно перечитывать их, узнавая все новые подробности. Всем этим и занимаются И. М. Дьяконов и В. А. Лившиц, работы которых по расшифровке и изучению нисийских документов открывают широкие перспективы дальнейшего проникновения в жизнь древней Парфиены и более глубокого понимания хозяйства и культуры коренных парфянских земель. Данные архива «винного ведомства» парфянской Нисы уже широко используются в научной литературе у нас и за рубежом. Но прежде чем эти данные поступили в научный арсенал, понадобилась огромная и трудоемкая работа, понадобился огромный творческий труд, ибо прочитать нисийские документы оказалось совсем не просто.
Как это уже отмечалось, до открытий в Нисе науке были известны очень ограниченные материалы по языку и письменности парфян. Это осложняло, конечно, расшифровку нисийских документов. Но главная трудность заключалась, пожалуй, не в скудости сведений о парфянском языке, а в своеобразии парфянской письменности. Дело в том, что свою письменность парфяне унаследовали от ахеменидских канцелярий, где для текущей переписки пользовались не древнеперсидской клинописью, а арамейским письмом. Это письмо, позднее легшее в основу многих письменностей Азии и Африки (в частности, арабской), первоначально, и в том числе при Ахеменидах, служило для нужд собственно арамейского языка: ахеменидские писцы, таким образом, позаимствовали не только письмо, но и язык жителей восточного побережья Средиземного моря, отважных мореплавателей и искусных купцов. Со временем местные писцы все хуже и хуже владели чуждым им арамейским языком, хотя значение многих арамейских слов было им вполне понятно. И вот тогда-то появилась странная на первый взгляд система письма: текст на ином, неарамейском языке составлялся из отдельных понятий и терминов, которые по-прежнему передавались арамейскими словами. Такие, как бы зашифрованные для современных исследователей, но понятные для писцов, воспитанных на старой вековой канцелярской традиции, слова-гетерограммы позволяли даже разноязычным чиновникам понимать основной смысл текста. Вызубрив определенные буквосочетания, вроде «млк» или «шнт», они могли даже и не знать, что по-арамейски первое произносится как «малка», а второе — как «шанат». Но они твердо помнили, что знаки, образующие первое сочетание, означают «царь», а второе — «год».
В нисийских документах гетерограммы составляли часто половину, а то и почти весь текст. Вот как выглядел, например, уже знакомый нам документ о поступлении вина из Фрияпатикана в условной латинской транскрипции, где прописные буквосочетания обозначают арамейские гетерограммы:
SNT IC XX XX XX I HMR ZNH HDT MN Pryptkny «Год 100+20+20+20+1 вино это новое из Фрияпати-
LYD РНТ’
кана, (что) в распоряжении сатрапа».
Только одно единственное слово в этом документе — название имения «Фрияпатикан» читалось именно так, как оно было написано, весь же остальной текст был передан при помощи гетерограмм. Вот в этой-то традиционной канцелярской премудрости и должны были разобраться дешифровщики нисийских документов, именно «дешифровщики», а не «дешифровщик», так как для прочтения этой сплошной «шифровки» нужно было содружество по крайней мере двух ныне обособившихся филологических наук: иранистики (парфянский язык принадлежит к иранской языковой группе) и семитологии (арамейский — один из семитских языков).
Инициатором создания такого коллектива дешифровщиков был М. М. Дьяконов, человек больших и разносторонних способностей, автор фундаментального сводного «Очерка истории древнего Ирана» и поэтических переводов бессмертной «Книги царей» Фирдоуси, популярных брошюр и подробных отчетов о раскопках на юге Таджикистана; полиглот, тонкий ценитель искусства и интересный собеседник.
Созданная М. М. Дьяконовым «бригада дешифровщиков» включала молодого ираниста В. А. Лившица и одного из крупнейших у нас в стране специалистов по семитическим языкам и истории Древнего Востока вообще — И. М. Дьяконова, брата инициатора дела. Безвременная смерть М. М. Дьяконова в 1954 г. прервала его работы над подготовкой полной публикации нисийского архива, но основы дешифровки парфянских документов Михрдаткерта были заложены при его активном участии и два первых исследования этих документов были опубликованы совместно тремя учеными — И. М. и М. М. Дьяконовыми и В. А. Лившицем.
Приступая к изучению нисийских документов, М. М. Дьяконов и его товарищи по работе, на чью долю вскоре достались основные трудности дешифровки, столкнулись с тем, что им надо было обосновать не только свои переводы, но и свое определение языка найденных текстов. Обилие арамейских слов при ограниченном количестве документов (первое исследование было посвящено всего лишь семи острака, найденным в 1948 и 1949 гг.) делало выводы «дешифровщиков» несколько спорными, и в науке разгорелась целая дискуссия о языке нисийских документов, который отдельные ученые сочли чисто арамейским. В эту дискуссию включились как советские, так и зарубежные филологи, и в печати разных стран появились «переводы арамейских ниспйских текстов». И только углубленное изучение всей массы архива «винного ведомства» позволило И. М. Дьяконову и В. А. Лившицу убедительно доказать свою правоту. Анализ огромного количества сходных текстов выявил в них столь грубые нарушения законов грамматики и орфографии арамейского языка, которые были бы немыслимы, если бы нисийские писцы составляли эти тексты не по-парфянски, а по-арамейски. Более того: им удалось найти в текстах чисто парфянские предлоги и глаголы, парфянские окончания, приписанные к гетерограммам, и неоднократные замены в сходных текстах арамейских гетерограмм парфянскими словами: писцы уже нередко отходили от мертвых традиционных гетерограмм (или не могли вовремя вспомнить их) и вместо чуждых арамейских буквосочетаний РНТ, HLH, HDT или TYQ писали живые парфянские слова: «сатрап», «уксус», «новый», «старый».
Некоторые из этих текстов, казалось бы, можно прочесть по-арамейски. Но переводы их с арамейского звучат неубедительно и непонятно. Вот как, например, прочитал в 1953 г. один из нисийских документов немецкий историк Ф. Альтхейм: «Евтихий. От господина принесем мы к тебе, а он примет 206». А вот чтение того же текста И. М. Дьяконовым и В. А. Лившицем, сделанное с учетом применения арамейских гетерограмм в парфянском языке: «В этом сосуде из виноградника узбари, называемого Хиндукан, вина 16 мари». Даже тогда, когда документов еще было мало, второй перевод все равно звучал и понятнее и убедительнее. Теперь же, когда правильность его подтверждается сотнями и сотнями аналогичных по характеру «учетных карточек», «перевод» Ф. Альтхейма выглядит лишь забавным курьезом.
На этом можно бы было закончить рассказ об архиве «винного ведомства» Михрдаткерта, если бы не новый документ, только что исследованный И. М. Дьяконовым и В. А. Лившицем. Этот документ — перечень поступлений вина в разные дни двух месяцев неизвестного (дата не сохранилась) года — содержит ценнейший материал для суждения о парфянском календаре Средней Азии и Ирана и о связанных с календарем религиозных представлениях. В этом документе приводятся также новые имена и титулы, в том числе «атуршпат» — «жрец огня». Но, пожалуй, особый интерес представляет дважды встреченный в этом документе странный титул «тагмадар».
Окончание этого титула никого не удивляет, так как «дар» — суффикс, хорошо известный в иранских языках; с его помощью образованы, в частности, такие слова, как «сардар» — «начальник» или «фирмандар» — «командир». Но что такое «тагма»? Такого слова нет ни в парфянском, ни в каком-либо ином иранском языке. А между тем некогда это слово было достаточно хорошо знакомо по всей Передней Азии: им древние греки обозначали «строй», «войско», «отряд», «полк». Позднее, в эпоху эллинизма и в римское время, это же слово греки и эллинизированные жители областей Ближнего Востока применяли для обозначения римских легионов.
«Тагмадар», таким образом, могло значить что-то вроде «глава римских воинов-легионеров». Оба тагмадара, упомянутых в нисийском документе, носят чисто парфянские имена — Фрабахтак и Фрафарн. Кто же такие эти парфяне — начальники отрядов римских воинов, и почему вдруг здесь, вдали от Передней Азии, в колыбели Парфянского государства, мы сталкиваемся с какими-то римскими отрядами? Окончательный ответ на эти вопросы дать пока нельзя, но исследователи вправе предполагать, что перед нами осязаемый отзвук тех событий, о которых мы уже говорили в первом разделе этой главы: отзвук борьбы, которую вели за гегемонию в Передней Азии великий Рим и его грозный восточный соперник, и тех побед, которые одержали парфяне в I в. до н. э. над легионами Красса и Марка Антония. Тагмадары нисийского документа — это скорее всего те парфяне, которые были поставлены во главе переселенных на восток отрядов пленных римских легионеров; парфянские военачальники или чиновники, которые были главами поселений римских воинов на коренных парфянских землях, где эти пленные легионеры использовались и для сельскохозяйственных работ. И вполне вероятно, что в подчинении этих парфян-тагмадаров находился не один участник битвы при Каррах или сражения у стен Фрааспы.