Мексиканские ночи

ГЛАВА XXXVI. Начало конца

Генерал Мирамон не терял времени. Решив сделать последнюю ставку, он стал тщательно готовиться к бою.

Захват шестисот тысяч пиастров из английского консульства подорвал его репутацию, и он решил вернуть эти деньги, о чем вел переговоры с Лондоном. Британский поверенный в делах, мистер Мэтью, постоянно вел интриги против президента, и захват денег был своего рода ответной акцией на враждебные действия мистера Мэтью. Именно так объяснял Мирамон свой поступок, приведя в подтверждение найденный во время битвы при Толухе у взятого в плен генерала Дегольядо план нападения на Мехико, написанный рукой самого Мэтью.

Президент показал этот план иностранным послам, а также приказал поместить его в газете. Расчет был точен. Ненависть к англичанам возросла, возросли и симпатии к Мирамону.

Огромных усилий стоило Мирамону вооружить восемь тысяч солдат. Это была ничтожная цифра в сравнении с неприятельским войском. Генерал Уэрта по некоторым размышлениям решил оставить Морельхо с четырьмя тысячами солдат, что вместе с одиннадцатью тысячами Гонсалеса Ортеги, пятью тысячами Гасы Амондиа и четырьмя тысячами Аврелиано Карвахалы и Гилляра составило армию в двадцать четыре тысячи солдат, которые быстро приближались к Мехико.

Положение становилось критическим. Жители, не зная планов президента, пребывали в страхе, им везде мерещились вражеские солдаты, брошенные на осаду Мехико.

Чтобы успокоить людей и сохранить доверие к себе,

Мирамон обратился с речью к представителям города и разъяснил им свой план: сразиться с врагом за стенами города, чтобы избежать осады.

Жители успокоились и больше не поддавались на провокации тайных сторонников Хуареса.

Когда все приготовления к бою были закончены, Мирамон созвал военный совет, на котором следовало выработать окончательно план атаки. Совет длился несколько часов. Каких только планов не предлагали, ни один принят не был. Хотя среди никуда негодных попадались и подходящие.

К несчастью, генерал Мирамон, обычно рассудительный и осторожный, руководствовался личной ненавистью, а не интересами нации.

Дон Бенито Хуарес был адвокатом. Кстати, заметим, что со времени провозглашения независимости Мексики он был единственным президентом, не принадлежавшим к военному сословию. Поэтому он не мог стать главнокомандующим и поставил на пост Гонсалеса Ортегу, наделив его самыми широкими полномочиями в делах ратных. Он знал, что Ортега храбрый генерал, отличный полководец, но плохой дипломат, и боялся, как бы тот из-за своего великодушия не сорвал коварных, жестоких планов Хуареса.

Генерал Ортега победил Мирамона при Сильо. Воспоминание об этой неудаче все еще жило в сердце Мирамона, и он. страстно желал смыть это позорное пятно. Вот почему, забыв осторожность, и вопреки воле своих самых мудрых советников, Мирамон требовал, чтобы в первую очередь нападение было совершено на корпус Ортеги.

Если удастся нанести поражение самому многочисленному корпусу под началом главнокомандующего, все неприятельское войско будет деморализовано и поражение его неизбежно.

Президент так горячо и убедительно доказывал свою правоту, что ему удалось получить поддержку всех членов совета. Итак, план президента был принят, он назначил на следующий день смотр войскам с последующим выступлением в поход.

Как только кончился совет, президент отправился к себе привести в порядок личные дела и сжечь некоторые компрометирующие бумаги.

До самого вечера просидел президент у себя в кабинете, когда вдруг ему доложили о приходе дона Хаиме. Президент велел тотчас его привести.

— Мне осталось всего несколько бумаг. С вашего разрешения, я просмотрю их.

— Сделайте одолжение! — ответил дон Хаиме, садясь в кресло. Пока президент занимался бумагами, дон Хаиме смотрел на него с неизъяснимой печалью.

— Итак, — спросил, наконец, дон Хаиме, — ваше решение бесповоротно, генерал?

— Да, жребий брошен! Я сказал бы, рубикон перейден, но смешно, право, сравнивать себя с Цезарем. Я дам бой врагам!

— Одобряю ваше решение, оно вас достойно, генерал. Позвольте спросить, на когда назначено наступление?

— Завтра, сразу же после смотра войск.

— Значит, у меня есть еще время послать двух-трех опытных разведчиков, чтобы донесли вам о положении в стане неприятеля.

— Несколько человек уже послано, и все же я с благодарностью принимаю ваше предложение, дон Хаиме.

— А теперь, будьте так добры, скажите мне, в каком направлении вы намерены выступить и чей корпус решили атаковать?

— Я хочу, как говорится, схватить быка за рога, иными словами, начать с самого Гонсалеса Ортеги.

Дон Хаиме покачал головой, но возражать не посмел. Мирамон подошел к нему и сел рядом.

— Наконец-то я покончил с делами и теперь к вашим услугам. Догадываюсь, что вы собираетесь сказать мне что-то важное.

— Вы не ошиблись, генерал. Прочтите, пожалуйста, это. — И дон Хаиме протянул Мирамону сложенный вчетверо лист бумаги.

Мирамон прочел, но ни единый мускул не дрогнул в его лице.

— Вы взглянули на подпись? — спросил дон Хаиме.

— Да, — ответил генерал безразличным тоном, — это подпись дона Бенито Хуареса, а бумага предназначена дону Антонио Касебару.

— Именно, генерал! Теперь вы больше не сомневаетесь в том, что Антонио Касебар — предатель?

— Нисколько!

— И что вы намерены делать?

— Ничего!

— Ничего? — воскликнул дон Хаиме вне себя от удивления.

— Ничего, — подтвердил президент.

— Я вас не понимаю, генерал!

— Выслушайте меня, дон Хаиме, и вы все поймете, — сказал президент. — Дон Франциско Пачеко, чрезвычайный посол ее величества королевы Испании, оказал мне много важных услуг. После поражения при Силао, когда положение мое было весьма шатко, он не колеблясь признал мое правительство и всячески меня поддерживал. Ради меня скомпрометировал себя как дипломат, и как только Хуарес придет к власти, сеньору Пачеко придется сложить свои полномочия. Даже в настоящее время, когда положение мое почти безнадежно, сеньор Пачеко не изменил ко мне своего отношения. В случае поражения я только на него и рассчитываю. Он поможет заключить мир на относительно приемлемых условиях, не для меня, разумеется, а для города и тех, кто попал в немилость из-за дружбы со мной. Не сомневаюсь в том, что дон Касебар гнусный изменник, но он испанец, представитель знатного рода, а главное, его рекомендовал мне лично сам посланник.

— Он и сам, я думаю, в нем ошибся.

— Дело в том, что сеньор Пачеко раз и навсегда хочет покончить с тем унизительным положением, в котором оказались у нас его соотечественники.

— Да, генерал, я все это знаю.

— Что же подумает посланник, если я предам суду за государственную измену испанца, члена одной из старинных фамилий в королевстве, тем более, что он сам рекомендовал мне этого человека. Как смогу я после этого обращаться к нему за помощью? Вы скажете, что следовало бы показать это письмо посланнику и на том кончить дело. Но, друг мой, он все равно будет оскорблен. И вот почему: дон Франциско Пачеко — представитель одного из европейских дворов; он дипломат старой школы начала нынешнего века и на нас, американских правителей, смотрит свысока, поскольку глубоко убежден в своем превосходстве над нами. И если я стану доказывать, что его провел плут и насмеялся над ним, он придет в ярость, но не потому, что его обманули, а потому, что я, благодаря счастливому случаю, оказался проницательнее его и раскрыл обман. Он никогда мне этого не простит, и я приобрету в его лице заклятого врага.

— Все, что вы говорите, генерал, весьма убедительно, и все же речь идет о предателе.

— Вы правы, но уверяю вас, если я стану победителем, он перейдет на мою сторону, как это было после сражения при Толухе.

— Да, он будет на вашей стороне, пока не представится случай окончательно предать вас.

— Скорее всего, это так. Но, кто знает, может быть, и нам удастся отделаться от него тихо, без шума? Подумав немного, дон Хаиме сказал:

— Мне кажется, генерал, я нашел выход!

— Но прежде позвольте мне задать вам один вопрос и обещайте на него ответить.

— Обещаю, генерал!

— Вы с этим человеком знакомы, он ваш личный враг?

— Да, генерал! — признался дон Хаиме.

— Так я и думал. Недаром вы столь упорно его преследуете! Теперь послушаем, какой вы придумали выход.

— Единственное, что нас связывает, это страх потерять расположение испанского посланника?

— Да, только это.

— А что вы скажете, генерал, если сеньор Пачеко сам отступится от дона Антонио?

— Вы полагаете, это возможно?

— Более того, я принесу вам от посланника письмо, в котором он не только отречется от дона Антонио Касебара, но согласится на предание его суду.

— Боюсь, надежды ваши не сбудутся, — сказал президент.

— Это уже мое дело, генерал. Главное, чтобы на вас не пала тень.

— Это мое единственное желание, и вы знаете почему.

— Я все понимаю, генерал, и клянусь, ваше имя даже не будет произнесено.

— В свою очередь, я даю вам слово солдата расстрелять этого негодяя на площади Майор, хотя бы мне оставалось после этого пробыть президентом всего час!

— Я запомню это, генерал. К тому же у меня хранится бумага за вашей подписью. Придет время, и я сам арестую этого мерзавца! Есть у меня к вам еще просьба, генерал.

— Какая же? Говорите!

— Мне хотелось бы сопровождать вас в походе.

— Весьма признателен вам, друг мой, и очень рад!

— Я буду иметь честь присоединиться к вам в момент вашего выступления из города.

— Я зачислю вас в главный штаб.

— Эту великую милость я, к сожалению, принять не могу, — с улыбкой ответил дон Хаиме.

— Почему?

— Потому что я не один, генерал. Триста всадников, которые были со мною при Толухе, сопровождают меня и на этот раз. Во время боя мы будем рядом с вами.

— Я положительно вас не понимаю, мой друг. Вы просто кудесник.

— Надеюсь, вы скоро в этом убедитесь, генерал. А теперь позвольте с вами проститься.

— Ступайте, мой друг, я вас не удерживаю!

Пожав дружески руку президенту, дон Хаиме вышел. И вместе с Лопесом, который ожидал его у дворца, отправился домой.

Написав несколько писем, он велел слуге разнести их по адресам, переоделся, взял несколько бумаг из бронзового ящика и взглянул на часы. Было еще не поздно, и дон Хаиме отправился в испанское посольство, находившееся неподалеку от его дома.

Двери посольства еще не были заперты, слуги в нарядных ливреях ходили по двору.

Дон Хаиме обратился к слуге, стоявшему у дверей с алебардой в руках.

Тот позвал другого слугу, и дон Хаиме последовал за ним.

Возле прихожей их встретил еще один слуга с серебряной цепью на шее.

Дон Хаиме подал ему конверт со своей визитной карточкой и сказал:

— Передайте его превосходительству! Через несколько минут слуга вернулся и, приподняв портьеру, произнес:

— Его превосходительство просит сеньора войти! Дон Хаиме последовал за слугою, прошел несколько салонов и, наконец, подошел к кабинету посланника. Дон Франциско Пачеко поднялся навстречу гостю и любезно раскланялся.

— Чем обязан счастью видеть вас, кабальеро? — спросил посланник.

— Прошу извинить, ваше превосходительство, что выбрал столь поздний час для визита, но иного выхода не было.

— Я рад вас видеть в любое время, — ответил посланник. По его знаку слуга пододвинул гостю стул и вышел.

— Чем могу служить вам сеньор до… — сказал посланник.

— Прошу вас, ваше превосходительство, — прервал его дон Хаиме, — даже сейчас, когда мы вдвоем, сохранять мое инкогнито.

— Как вам угодно! — ответил посланник.

Дон Хаиме вынул из сумки бумагу и подал посланнику.

— Будьте добры, ваше превосходительство, взглянуть на королевский приказ.

Посланник принял с поклоном бумагу и стал читать, прочтя, вернул дону Хаиме, который снова положил ее в сумку.

— Вы требуете, чтобы приказ был выполнен, кабальеро? — спросил посланник. Дон Хаиме поклонился.

— Хорошо! — ответил дон Франциско Пачеко. Он подошел к своему бюро написал несколько слов на месте с гербом Испании и штемпелем посольства, поставил подпись, приложил свою печать и сказал:

— Вот письмо его превосходительству, генералу Мирамону. Желаете ли вы передать его собственноручно или хотите, чтобы оно было послано от посольства?

— Я передам собственноручно, если позволите, ваше превосходительство!

Посланник положил письмо в конверт и отдал дону Хаиме.

— Весьма сожалею, кабальеро, — сказал он, — что не могу дать вам иных доказательств моего желания быть вам полезным.

— Честь имею выразить вашему превосходительству самую горячую признательность, — ответил дон Хаиме, почтительно кланяясь.

— Буду ли я иметь удовольствие снова видеть кабальеро?

— Непременно, ваше превосходительство, в недалеком будущем я засвидетельствую вам свое почтение.

По звонку посланника явился слуга.

Посланник с доном Хаиме обменялись церемонными поклонами; и дон Хаиме удалился.